Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?



Авторы онлайн:
Ильшат Бекмухамедов



Парикмахер

Рене Коэн

Форма: Очерк
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 5876 знаков с пробелами
Раздел: "Встречи"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


Дверь брякнула по висящим над ней медным колокольцам.
-... и - дай ему бог здоровья! - такие у него были уши, что я настриг бы с них на добрую щётку!

Он сидит в углу парикмахерской на красном кожаном стуле, втиснутом между кадкой с китайской розой и крутоногим журнальным столиком. Смешной такой старик - пухлый, румяный. Розовая лысина на его большой голове сзади и с боков вся в белоснежных кудельках, которые с висков будто стекают по щекам к подбородку, закудрявившись там аккуратной округлой бородой. Только вот усы жёсткой щёточкой топорщатся над верхней губой. И брови - кустистыми пучками над хитро прищуренными глазами. Эдакий библейский персонаж. Или дед мороз. В светлой летней рубашке в клетку. В брюках со стрелками. С крепкими руками, на которых под рыжей густой порослью видимо-невидимо веснушек. А на левой руке, пониже локтя, почти незаметна синяя наколка с пятизначным номером.
- Мадам Ирэна, садитесь, не стесняйтесь! - он хлопает себя по коленям. - Можете прямо сюда, если вы не против.
- Не шутите так, а то ведь я могу и согласиться! - по душе мне этот старик, и я с удовольствием ему подыгрываю.
- Ты слышишь, Давид? - кустики стариковских бровей подпрыгивают к лысине. - Мадам Ирэна со мной кокетничает!
Дед мороз довольно хохочет, а парикмахер Давид, тщательно протирающий ножницы и многочисленные расчёски влажными салфетками, иронично кивает и подмигивает мне в зеркало.
Рабочий день Давида закончился минут пятнадцать назад. Но Давид - человек. Да и знает он, что я никогда не стала бы просить его задержаться, если бы мне не было очень, ну очень нужно! Именно сегодня. Да, вот так поздно - раньше никак не получится. Из-за этого я чувствую себя неловко и, чтобы как-то сгладить эту неловкость, покупаю по дороге огромную гроздь винограда и свежайшие слойки с яблоками и творогом. Для Давида и его отца Якова.

Давида я искала долго, лет пять. Ходила по парикмахерским, часами сидела среди стригущихся, красящихся, завивающихся болтливых тёток, сочувствовала им в горе, радовалась их радостям, порицала их мужей и нерадивых детей, восхищалась фотографиями их собачек, кошек и внуков на мобильниках, делилась рецептами - и искала парикмахера. Который постриг бы меня так, как мне нравится. Не ему, а мне. И не отвлекался бы на телефонные звонки, напрочь забывая о работе. И принимал бы в назначенное время. И не настаивал на феносушке - терпеть этого не могу.

К Давиду я зашла просто потому, что он открыл парикмахерскую недалеко от моего дома. Зашла - и влюбилась. Как в мастера. Я вообще считаю, что настоящими мастерами в парикмахерском деле могут быть только мужчины. А у Давида, к тому же, - талант. Он художник, ваятель причёсок. Наверное, и учился он у какого-то большого мастера. Но талант достался ему от отца, а тому - от его отца и деда: все мужчины в их семье были парикмахерами. Об этом рассказывает мне Яков, пока молчаливый Давид колдует над моей головой.

Вначале я приняла Якова за клиента или просто за скучающего старичка, который от нечего делать морочит голову парикмахеру и посетителям своими "бобы-майсами"*. Бывают же такие - любители поболтать. Ко мне он сразу пристал с расспросами: и давно ли я в Израиле, и откуда приехала, и сколько у меня детей... Я терпеливо на все его вопросы отвечала просто из уважения к старости, пока не увидела номер на руке. К этим людям у меня отношение особое. Им я не могу отказать ни в чём, они уже такую порцию горя и унижения получили, что теперь заслуживают только любви и тепла. Ну и пусть рассуждает о политике, о шумных соседях, о своём давлении и сахаре - я слушаю, поддакиваю и произношу расхожее: всё будет хорошо!

Яков говорит на иврите с узнаваемым польским акцентом. Но вопросы о Польше - табу, я никогда не решилась бы заговорить о том самом, о страшном, если бы Яков не начал разговор сам. Уж не знаю, что его к этому подтолкнуло - то ли наше уже давнее знакомство, то ли моя замечательная стрижка, глядя на которую Яков поднимает вверх большой палец и удовлетворённо восклицает: амыхае!** И вдруг начинает говорить.
- Я в Кракове работал в парикмахерской, так туда приходили стричься всей семьёй. А как же! Парикмахер - он как семейный врач. К плохому врачу ведь не пойдут. Вот и к парикмахеру тоже - идут за настроением, а когда настроение хорошее, и здоровья прибавляется. Я и в гетто всех стриг, почему нет? Другие работу себе искали, а мне чего искать? Руки - вот они, инструмент с собой, я не жаловался. Так, наверное, и продержался бы, и мать с сестрой прокормил, если бы в лагерь нас не увезли. В Аушвиц. И сестру мою, Малку, красавицу. И маму, царство им небесное!
- Ну зачем ты об этом, папа! - Давид как-то съёживается, будто от холода, хмурится и берёт отца за руку. - Ешь лучше виноград с пирожками, ты ведь любишь!

Но Яков его не слышит. Он уже там, в своём немыслимом прошлом. Побледневший, с пересохшими губами. Я вижу, как напряглись мышцы на его шее, и тянется вперёд голова, словно он пытается разглядеть родные лица, отыскать их в толпе измученных и обречённых людей. О чём он думает сейчас? Что вспоминает? Мне становится не по себе, хочется выдренуть его из этих мыслей. Но я молчу. Потому что опять говорит Яков.
- Нас завели в комнату, дали в руки машинки и приказали всех брить наголо. К нам привели женщин и детей. Раздели всех. Запретили говорить. Они садились на стул, и мы молча брили. Я увидел свою маму. Она тоже увидела меня и села на стул передо мной. И что я мог поделать? Что я мог поделать?! Я брил её и плакал. А она не плакала. Только прикрывала руками грудь. Потом их всех увели в газовую камеру. А мы брили следующих. В тот день у нас было много работы...

Парикмахерская Давида закрыта уже несколько дней. На двери - траурная табличка с именем его отца. Яков умер во сне. Говорят, так умирают праведники.

--------------------------
бобы-майсы* - (ид.) россказни, глупости
амыхае** - (ид.) замечательно

© Рене Коэн, 2013
Дата публикации: 03.10.2013 19:32:37
Просмотров: 1983

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 68 число 53:

    

Рецензии

Юрий Орлов [2013-10-04 12:52:48]
Поэтому и говорю, что это зарисовка, а насчет отсебятины - то все наше творчество сплошная отсебятина. Может быть потому ты и не определилась с жанром, что не решила для себя, что именно будешь делать, журналистику или художественную литературу. В случае фотографической точности тоже можно сказать, что творчество, но тогда нужно по-моему вести повествование от первого лица. Взможно, начало такое:

"Я не стала придумывать ничего нового про Якова, просто не могла вторгнуться в его мир своими фантазиями. Мне захотелось оставить этот мир неизменным просто из уважения к этому человеку"... А дальше:
"колокольцы над дверью заиграли, когда я вошла в парикмахерскую Давида"...
Хотя и эти мои советы можно рассматривать как отсебятину стороннего критика. Автор ты и тебе решать.

Ответить
Рене Коэн [2013-10-05 01:26:44]
Можно было бы. конечно, написать и так, как ты предлагаешь. Сразу раскрыть, что называется, карты. Но мне хотелось другого.
Чтобы всё было обыденно, вполне себе радостно и приятно. С забавным старичком - таким он мне показался вначале. Вот только маааленькая деталь - номер на руке - это ружьё, которое в конце непременно выстрелит. Внезапно,немногословно, без пафоса: бум! И весь предыдущий мир распался. Он уже неважен, несущественен рядом с ЭТИМ. Вот так как-то.

Насчёт колокольцев - а вот не заиграли они. Даже не зазвенели. Маленькие такие, тупозвучные. И дверь по ним - бряк! И они просто тупо клацнули. Твоё предложение хорошее, красивое, но звенящих/играющих колокольцев много, о них часто пишут, а мои совсем иные.
Спасибо, Юра, за советы, я понимаю, что мне бы нужно их послушаться, ты ведь гораздо "старше" меня в написании текстов, да и талантливее, но я пишу так, как складывается в моей голове...
Юрий Орлов [2013-10-04 02:34:30]
Хорошая в деталях зарисовка, но у меня осадок, будто эпитафию прочитал.Вот если бы парикмахеры по ходу дела чего-то отчебучили,с юмором... У мадам Ирэны важная встреча под часами? Зачем ей "очень нужно"? Или она случайно выдает замуж свою младшую сестру? Ах, совсем не так случайно!? (И тут его кустистые брови ползут на лысину и гонят перед собой мелкие волны морщин.)Ну, возможно, я и не прав. Но стало бы понятно, что ассоциативная память привела этого старика в гетто, где он бы стриг не мать, а свою младшую сестренку, и поэтому неожиданно разговорился. И не "пристал" с расспросами, а в легкой и непринужденной беседе выведывал жизнь Ирэны, а во время разговора вдруг - случайный взгляд на татуировку, и мысль о том,что, видимо, этот старый парикмахер потому и смог выжить в лагере, что обладал какой-то легкой силой, которая пронесла его над бедами... А как умирают праведники - это вообще отдельная тема, но в рассказе об этом ничего не говорится.

Ответить
Рене Коэн [2013-10-04 02:49:51]
Тут ведь вот какое дело... Это картинка "с натуры". Я могла бы напридумывать всякого - и почему мне очень нужно, и кого он стриг, и как выжил. Но. Всё это происходило именно так. Это мой мир полон всяких "очень нужно" и "хочется", а он всегда жил в том мире, где правой рукой брил перед смертью мать, а левой держал сбритые с её головы волосы. И я не стала придумывать отсебятины, просто не могла вторгнуться в этот его мир своими фантазиями. Мне захотелось оставить его неизменным из уважения к Якову.

Что же до смерти праведников - я о ней ничего не знаю. Но так говорят у нас о тех, кто умирает во сне.