Обман

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 22846 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

- Ты меня обманул...
- Я обманул?.. Хи-хи... Ну, и дура ты, дочка!..
Она сидела, посверкивала глазами, что-то шелестела намазанными шелушащимися губами. Я не слышал. Голова моя тяжелела, неудержимо клонилась вниз, я осторожно положил ее на скрещенные на столе руки. Напирая грудью и не переставая говорить, она силилась заглянуть в мою полуприкрытую веками душу. А я не давался, тихонько себе помаргивал. Думал.
- Ну, ударь, - думал я безо всякой злости, - ударь, дочка...
От удара голова запрокинулась, стул резко качнулся и я с грохотом свалился на пол. Удаляющийся стук каблучков...

Когда очнулся, странным образом ничего не болело. Я лежал на боку, свернувшись калачиком, уютно подложив ладошку под щеку. Так мне было удобно и хорошо, подниматься не собирался.
- П-получил? – заикающийся, как пьяный, шепот в мозгах. - Так т-тебе и надо,
ско-от-тина! З-за д-дело, с-скажи?!. - удовлетворенный шепот требует подтверждения. Это опять он, хоть бы раз пропустил!
- Получил, - смиренно согласился я, - за дело... - Спустя секунду таки добавил: …наверное. - Я хорошо знал, что за этим последует, но, как всегда, не пошел на всеобъемлющее признание вины. Сделай я это однажды, перестал бы себя уважать.
- Ах, н-наверное, - мгновенно взъярился шепот, угрожающе-злобно сначала завис и только потом ударил в уши, - з-значит, н-наверное... - Я перекатился на спину, поджал коленки, выставил руки вперед. В общем, приготовился защищаться. Вопреки моим ожиданиям, сегодня побоев не было. Шепот медлил, что-то решал про себя. Я, конечно, не поверил в отмену экзекуции; надо полагать, он изменит способ. Так уже было несколько раз, очень трудно привыкнуть.
- Угу... З-значит, с-се-годня б-будешь вс-вс-поминать... - Вот, гад, он вернулся к старой, позапозапрошлогодней, кажется, практике, самой, пожалуй, из всех мучительной. Я не знаю, как я тогда выдержал. И сейчас застонал, не готовый к возобновлению тех невыносимых страданий.
- А н-ну, вс-вс-поминай!.. - Подбоченившись, на кривых ногах и шатаясь, он снова стоял предо мною.
- Не хочу... - я заплакал. - Не хочу... - неожиданно сильно нажал пальцами на глаза. Яркий свет, с темными размытыми полосками по краям... Но не помогло. Снова эта картина, будь она проклята!..

Подбоченившись, на кривых ногах и шатаясь, он стоял предо мною. Маленький, средних лет человечек, в очень грязном и мятом, когда-то, по-видимому, светлом костюме, в перепачканных глиной летних, несмотря на позднюю осень, в дырочку туфлях, и с комьями той же глины, налипшими внизу на бахрому брюк. Одутловатое, очень бледное лицо, сплошь в синих прожилках, лицо наркомана; кустики пегих свалявшихся волос на полуголом черепе странной вытянутой формы; крупный носяра картошкой и заплывшие глазки без бровей, глубоко утопленные под мощным лбом.
- Давай закурить, - нагло потребовал человечек, и, не дожидаясь разрешения, нагнулся за пачкой моих сигарет, лежащей на траве.
Я вскочил на ноги, возмущенный этаким хамством, перехватил его руку, с покалеченным указательным пальцем, косо торчащим в сторону, отбросил ее в сторону и встал напротив. Я был, как минимум, раза в два моложе него и раз в двадцать здоровее. Под моей кожей бугрились, играли мышцы; и хоть росточком я тоже не вышел, но уж этот-то плюгавенький коротышка был мне не страшен.
- Ты чего?.. Тебе сигаретку жалко?.. - Он сник мгновенно, согнулся, теперь неуверенно и заискивающе улыбался.
- Пошел вон, наркота! - заорал я, делая шаг вперед. - А то... - Перед тем, как ударить, я с ненавистью посмотрел в его харю. Я был в своем праве.
Как они надоели, эти омерзительные людишки! Нет, не люди они – сброд! Черви навозные, изгои общества и цивилизации; падаль, пожирающая наши отбросы!.. Они - плесень, вновь и вновь нарождающаяся на свет; как тщательно ее ни выводи и ни соскребывай, одним своим видом вызывающая тошноту у нормальных людей... Изо рта у него дико воняло. Меня, действительно, начало тошнить. Вне себя от ярости, я сделал еще шаг по направлению к гадине и сильно толкнул в грудь. Он упал. Похоже, стукнулся обо что-то, потому что вдруг завизжал, а потом, стоя уже на коленях и схватившись за голову, громко стонал и раскачивался. Сжав кулаки, я стоял, озлобленно смотрел на эту грязную кучку хнычущего, по внешнему виду, все-таки человеческого дерьма, не пригодного, однако, уже даже на удобрения...
Из-за ближней старой березы выскочила какая-то тень, шурша опавшими листьями бросилась ему на помощь. "Папа... - донесся до меня тихий сдавленный шепот, - что с тобой?.." Девчонка-подросток, голоногая, некрасивая, в летнем ситцевом платье и дырявой кофте, суетилась возле побитого мною человечка, гладила по щекам и, кажется, плакала. Я отвернулся, отошел в сторону. Мне не то, чтобы стало жалко, скорее, как-то неловко.
Я ведь не зверь. В похожей ситуации, но в другом месте, например, в городе, никогда бы так не поступил. Скрывая брезгливость, дал бы ему несчастную сигарету и ушел. Вот что вызвало такую сильную мою реакцию: своим присутствием он осквернял самое любимое мое место в мире. Я открыл его совершенно случайно, когда прошлым летом заблудился в лесу, петляя, уходил, как потом оказалось, все дальше и дальше от дома. Было еще совсем светло, когда силы мои вдруг кончились. В полном изнеможении я упал на какой-то полянке, заснул. А проснувшись часа через полтора, был просто поражен.
Я лежал на краю довольно большой, показалось, идеально круглой, поляны, окаймленной высокими раскидистыми деревьями. Густая, ровная, словно подстриженная, трава выгибалась и образовывала в середине площадки что-то вроде воронки. Подойдя, я увидел внутри нее камень. Здоровенная черная и гладкая каменюка с плоским верхом и искрящимися вкраплениями белого и оранжевого цветов по бокам. Это посреди леса, а!... Здорово! Взобравшись на камень, я медленно покрутился вокруг себя. В глазах появилась размытая серо-зеленая окружность. Я начал крутиться быстрее. Вскоре голова закружилась, пришлось слезать. В глазах стоял толстый, змеиного цвета круг, размером, примерно, с баранку грузового автомобиля, в центре его было нечто, похожее на маленькую Эйфелевую башню. Во всяком случае, мне тогда так показалось.
Потом я много раз проверял, всегда получалось по-разному: то, действительно, башня, то - ракета, то - замок волшебный... Начитавшись в свое время Карлоса Кастанеды, я мгновенно внушил себе, а главное, поверил, что нахожусь в "месте силы". Чтобы укрепиться в этом мнении я должен был получить знак. А поскольку необходимо срочно, до темноты, выбираться из леса (перспектива здесь ночевать меня не устраивала по причине того же Кастанеды: «союзники» там, и прочее), знак укажет мне направление выхода. Недолго думая, я снова залез на камень. Закрыл глаза, покрутился с минуту. Остановился, постоял немного, открыл. В центре змеиного круга, сквозь призрачный замок, эффектно светилась старая береза. Я пошел на нее, и вышел прямехонько к дому.
После этого бывал здесь часто, дорогу знал уже с завязанными глазами.
Тут, на своей Змеиной поляне, на своем камне, у своей березы, я по-настоящему отдыхал душой. Читал, занимался, медитировал. Сегодня еще показалось: в круге чье-то лицо. Довольно-таки страшненькое, и ухмыляется.
Нет, это место, действительно, придавало мне силы. Поганить его никому не позволю! Всякой швали… тем более.

- Т-ты... Не от-от-влекайся, с-скот-тина! - Шепот длинной презлющей змеею вползает мне в уши. - Я т-тебе п-по-покажу ш-ш-шваль!..

Да, мне было неловко. Текли минуты. Я надеялся, что пришлая, непрошеная семейка поплачет-похнычет, да и уйдет себе восвояси, напутствуемая суровым моим приказом: во избежание рецидива здесь больше не появляться. Но... не тут-то было.
Человечек вдруг поднялся с колен и, отряхиваясь, подошел ко мне. Стоя на расстоянии, - я видел, что он весь залит кровью, - сказал:
- Ты разбил мне череп. Но я тебя прощаю... Молодой... - Глаза его пристально изучали мое лицо. Взгляд острый, колючий, и, странно, совсем сейчас трезвый. Быстро же оклемался он от моей науки... - Есть для тебя предложение... - Он сделал паузу.
Какое еще предложение?.. Мне даром ничего не надо, шел бы только, оставил в покое... - с тоской думал я, пока он, видимо, собирался с мыслями. Но, злость прошла, и теперь я чувствовал себя виноватым: по нелепой причине побил человека много старше себя... К тому же глаза его дочери ну, просто сфокусировались на моих зрачках. Не двигаясь с места, она меня, кажется, гипнотизировала; а я, надо сказать, всегда был подвержен гипнозу. Нет, надо хотя бы послушать...
- Ты знаешь, устал, - начал человечек, - не хочу больше жить... (Хорошенькое дело, подумал я). Между тем, мне жить осталось еще почти двадцать лет. Ты не спрашивай, откуда я знаю... Знаю...
Я молчал, не веря ни одному его слову. К таким людям у меня доверия нет. И быть не может.
- Так вот. Тебе жить до сорока одного, поверь мне, не больше...
Услышав такое, тем не менее, я занервничал. До сорока одного... это значит... двенадцать. Всего двенадцать лет... и кранты?.. Дудки, дорогой товарищ! Не знаю, как ты, а я буду жить долго!.. - пытался хорохориться я. В глубине же души был потрясен. Эта цифра, сорок один, в качестве критического срока, не раз приходила на ум последнее время. По многим причинам. Во-первых, в этом возрасте умер мой отец (а повторений такого рода не бывает, уговаривал я себя); во-вторых, я давно решил, что если не добьюсь чего-то до сорока, то можно будет махнуть на себя рукой (к этому шло, медленно, но верно; я утешался мыслью о том, что не идиот, вот, возьмусь и успею); в-третьих... я еще не был женат. Если даже женюсь - да хоть сегодня, вот только на ком?.. - то оставлять малолетних детей без отца - старшему, дай Бог, будет одиннадцать - просто хамство со стороны того же отца... Короче, этот жизненный срок меня никак не устраивал. Признавая магию проклятого числа, я отвергал его внутренне как абсолютно нереальное, неправдоподобное, в дурном сне только могущее присниться.
- ... нет, не больше.... Так вот, предложение... - Он замялся, почесал в затылке, словно сомневался, говорить дальше или нет. Подошел поближе. В нос снова ударила вонь. Теперь показалось, что от него несет мертвечиной, причем с отчетливым серным душком. Я стоял как вкопанный.
- Забирай мои двадцать... - чуть не задев себя по лицу, он отчаянно махнул рукой. - Забирай! Но, с условием... с одним условием... - Торопясь сказать, брызгал слюной; оглянулся на дочь, застывшую, как и я, в немоте, ей тоже махнул. Обернулся. - С условием, говорю... - Теперь на него было, по-настоящему, страшно смотреть: все в крови, ставшее вдруг совершенно багровым, трясущееся лицо; выкатившиеся безумные, налитые кровью же глаза... Я невольно начал дрожать, мурашки забегали по коже. И с каждой секундой нервозность моя все возрастала. Хотелось куда-то бежать... кричать... а лучше, снова ударить.
Он поднял вдруг руку. Обезображенный палец прочертил короткую дугу в воздухе и застыл у меня перед носом. Я с ужасом глядел: этот палец вполне мог сейчас оказаться орудием убийства.
- Условие мое такое, - похоже, он взял себя в руки, говорил медленно, веско, крутил пальцем: один раз в течение этих лет - повторяю, один только раз - ты поможешь моей дочери по ее личной просьбе. - Он замолчал и уставился на меня, проверяя, как я усвоил сказанное.
Шло время, я медленно приходил в себя. Наконец, оцепенение прошло. Продолжающий мотаться перед глазами палец больше не угрожал, а потому в какой-то момент показался смешным. Я истерически захохотал. Потом бросался на землю, вставал, подбрасывал вверх ноги. Обежал зачем-то поляну, и вот, вновь встал перед человечком.
- Ну, что... ты согласен, щенок? - спросил он серьезно.
- Щенок согласен, - тоже серьезно ответил я.

- Т-ты н-не з-знал т-тогда хи-х-хи-трости, д-да?.. - шепот довольно захихикал. - И-и-диот, д-да?.. - он откровенно наслаждался. - Н-ну, д-давай д-дальше...

Я скажу, почему я тогда согласился, чем руководствовался. Для меня, в общем, не было новостью то, что сказала эта пьянь. Прочитав кое-что в своей жизни и хорошенько поразмыслив, я давно пришел к выводу о том, что каждый из периодов жизни человечества, складывающихся из жизненных сроков людей, его на тот момент составляющих, есть величина конечная и неизменная. Другими словами, для человечества, в целом, совершенно неважно, сколько лет проживет конкретный индивидуум. Те годы, что он не дожил до своего естественного срока, за него проживет другой. Правда, кто именно - нам не ведомо. Мы можем только надеяться, и мечтать, и просить у Господа, чтобы это были наши сын или дочь. (В этом положении, кстати, и кроется причина сидящего в женщине безотчетного, упорного желания отдать жизнь своим детям. По возможности всю, без остатка. У мужчин подобное чувство не столь безусловно). Аксиома: наши надежды покомандовать собственным временем (не говорю чужим - это легче, и не имею ввиду сведение счетов - богопротивное дело!) практически не выполнимы. Это так. Но, вот вопрос: почему? Отвечаю: из-за врожденного недоверия к Господу нашему, и из-за соответствующего нам за это наказания. Теоретически же, шанс имеется. (Я-то в этом уверен, и примеры такие найдутся; просто нет у меня пока нужной информации, а наука еще не дошла). Таким образом, получается, что время наше изначально распределяется Творцом, а затем Им же перераспределяется, исходя из жизненных обстоятельств. Так сказать, всем сестрам по серьгам, но - по разным, в зависимости от степени заслуг. Хотя, в особых, исключительных случаях, поучаствовать в процессе можно; это когда степень этих заслуг чрезвычайно высока, и ты - Избранный. Чем черт не шутит!.. А что, если это мой шанс, тот самый, особый и исключительный?..
Я внимательно вглядывался в бродягу, находя в нем сейчас массу - Божественного, конечно, свойства - отметин и печатей (кривой палец, к примеру - не просто так). А факт появления его здесь, в глухом лесу, в моем, конкретно, "месте силы"?.. это что, случайность?.. Дело кончилось тем, что я, рухнув перед Избранным на колени, в экстатическом восторге и слезно, молил о прощении. Подошла девчонка. В ее присутствии, возложив мне правую руку на голову, а левую, с мерзким оттопыренным пальцем, воздев к небу...

- Н-но, н-но... м-ме-мерзким...

- ... воздев к небу, он торжественно-гнусавым голосом прочел нечто вроде молитвы и устного договора о передаче мне двадцати лет своей жизни в обмен на клятвенное мое обещание однократной помощи его дочери после его смерти...

- А!.. К-как я т-тебя т-тогда... а!.. - Шепот бурно ликовал. Перепонки мои чуть не лопались, дикая боль пронизывала мозг. Боже, возьми меня отсюда, в очередной раз внутренне возопил я, возьми, не могу больше...
- Б-бог т-тебе кто?.. а я - т-твой от-тец... - прошипел шепот. - П-пе-пе-ребье-шься... Ж-жи-ть б-бу-дешь... П-по д-д-до-говору...

Я жил. Много было разных событий, и радостных, и печальных. Они не имели отношения к моим насильственно вызванным воспоминаниям. Шепот гнал вперед, и они, промелькнув, исчезли.

Мне было, как сейчас помню, 39. Я давно забыл про бродягу, про его дочку, про "договор". Где-то через месяц после описанных событий рассказал,
смеясь, закадычному другу. Посмеялись вместе. Вскоре остыл к Кастанеде, и перестал ездить к "месту силы". Другие дела, другие заботы. Два раза чуть не женился. Оба раза Бог спас, потому что оказались – ну, настоящие профуры... чумички! И что бы раз нормальной попасться?!.
Короче, 39. И заболел у меня однажды живот. Дело знакомое: проср...лся, и все. Нет, болит. Держусь за пузо, но на работу хожу. Все кругом жалеют, предлагают таблетки. Очередная "любимая" настойчиво просит сходить к врачу. Ну, пошел. Очень внимательная тетка попалась. И так посмотрела, и
этак, покрутила-помяла; говорит: не пойму, будем обследоваться. И дает направление в клинику. А в направлении, я читаю, стоит "... онкологических заболеваний". Вот, когда стало мне жутко. И быстренько вспомнил я все: и "змеиную" поляну свою, и камень, и березу. И день тот - будь он неладен!.. - и предсказание человечка, и "договор"...

- А-а, б-блин, т-таки вс-вс-помнил... - злорадствует шепот.

Вспомнил. С раком не шутят; а я уж уверен, что рак. Помер папаня, не помер?.. и где эту девку искать? и как помогать, коли сама не приходит?.. Вопросы!.. Большая, наверно, уж дылда... Мечусь, пребываю в тоске. И помирать… ну, никак неохота.
В клинике взялись за меня всерьез. Быстро выпали волосы, краса моя и гордость - шевелюра мохнатая на груди, на руках, на ногах... и на лобке тоже. Лысый череп, желтое скукоженое личико, кожа да кости. Чувствую, дело совсем плохо… скоро отдам коньки! Все болит, и профессор мой реже стал заходить. Где же ты, сука? - думаю в промежутках между приступами, когда в сознанке. Приди, помоги... терпежу никакого! А я-то уж дочке твоей не помощник. Однажды очнулся... Ба, сидит на кровати мадам. Куда там… красотка!..

- Д-дочь м-моя... - сладко вздыхая, комментирует шепот.

… Откуда ты, прекрасное дитя?! - пытаюсь шутить. Но получается плохо, слишком мне больно.
- Давай к делу, - говорит красавица. - Жить хочешь?
- Хочу, разумеется, - отвечаю. - Жду давно; боялся, что опоздаешь...
- Тогда, давай... - И начинает раздеваться. Прямо здесь, в палате, где, кроме
меня, еще шестеро умирающих. Нет, вы видели такое?..

- Д-дочь м-моя... - восхищенно выдыхает шепот.

... Снимает шикарную шубу, атласное платье, бельишко... ныряет под одеяло.
- Ты что, - говорю, - не понимаешь? Рак у меня, подыхаю...
- Небось не подохнешь! - отвечает. - Договор не забыл? Моя личная просьба... Вот: забеременеть не могу. Никак. А от тебя - сто процентов! Гарантия! - И откуда такая уверенность?..
- Да у меня от химии давно не стоит!.. Ты чего... на, пощупай!.. - ору я в отчаянии, - раньше думать надо было.... - Щупает, работает добросовестно. И надо же – о, чудо! - встает!.. Хорошо, одни трупы живые в палате, а то бы хором повеселились...

- К-как?!. Ах, т-ты... - поперхнувшись от ненависти, шепот надолго закашлялся.
- В смысле, ободрили бы, поддержали... - не отказал я себе в удовольствии его позлить.

Тут же перепонки мои вновь затрещали, голову опоясала жуткая боль. Буром ввинчиваясь в мозги, - я орал, как безумный, шепот только молча сопел, - проходя раскаленными моими каналами, он, сволочь, никогда не доводил
дело до болевого порога и соответствующей моей отключки. Он – профессиональный палач и садюга - тонко чувствовал грань, вовремя отступал, чтобы через секунду начать сначала.

- Н-ну, п-по-в-веселились?.. - Он тяжело отдувался. Я лежал трупом. - П-про-про-должим...

В общем, личную просьбу, уж не знаю как, но выполнил в лучшем виде, за что даже удостоился похвалы. Она торопливо одевалась. Я молча наблюдал, как ловко она застегивала крючки, вот, накинула шубку, устремилась к двери...
- Ты куда?.. - поняв, что так и уйдет, закричал я. - А я?.
- А что ты? - удивилась она, даже остановилась. - Я тебя поздравляю. Живи!
- Двадцать лет? как договорились?.. - я весь задрожал от внезапно нахлынувшей радости.
- За кого ты нас держишь? Мы слов на ветер... - сухо бросила она, исчезая.
- А папанька?.. - крикнул я в пустое пространство.
- Двенадцать лет как в могиле, - глухо донеслось из коридора.

- Д-да, я - н-не т-ты - п-помер, т-то-гда же, н-на п-по-п-поляне. Д-доч-чка п-п-похоронила... к-когда т-ты у-ушел... - В ненавистном мне шепоте слышна законная гордость. Еще бы: он-то выполнил договор! - Д-давай д-дальше, с-с-су-...

Вне себя от счастья (профессор недоумевающе разводил руками, кучей налетели его коллеги-академики и журналисты; "никогда... ни за что... - говорил профессор на пресс-конференции, - не поверю... обречен... рак желудка... последняя стадия... метастазы... неделя максимум, и конец»; я позировал, улыбался; еще желтый и тощий, но живой и здоровый; двадцать лет! громадный срок! столько дней и ночей! - царский, поистине царский подарок!), я гулял, я дышал, я пил и курил, кололся и нюхал… И кутил, и кружил со своею красоткой.
Десять лет пронеслись как в тумане. К моменту, когда нашей дочери стукнуло одиннадцать, я уже был законченный наркоман. Глядел на себя: весь из себя бледный, весь в сине-красных прожилках, руки-ноги трясутся... А мамашка ее - чертовня! - натурально, сбежала. С кем? - не знаю, не ведаю! Да и не имело никакого значения... Я ушел на самое дно.
Спохватился, когда алкаши и «травники», закадычные друзья мои, вдруг начали гнать из компании, а самая последняя из вокзальных проституток, которая за стакан и затяжку, в один прекрасный день отказалась. Вот тогда я, впервые за эти годы, глянул на себя в зеркало по-другому.

- И ч-что т-ты т-там у-у-увидел?.. - не выдержал, весело поинтересовался шепот.

- Печальная картина. Совершенно падшее существо, в каких-то лохмотьях, оставшихся от некогда светлого костюма, сплошь в пятнах; с вроде как кем-то изъеденным лицом, сломанным пальцем и исколотым, покрытым язвами телом... Пустая, вечно звенящая голова, ни одной мысли, кроме как выпить, затянуться, уколоться... Я очень устал, я не хотел больше жить. Оставалось одно. Но тут я вспомнил: а ведь у меня дочка... Откуда, скажи, вспомнил?.. В такой момент...

- О-от-ткуда, о-от-ткуда ?.. А т-так... н-ни-о-от-ткуда, - трагически прошептал шепот.

Я начал искать. И, конечно, нашел. Малолетняя про-с-с-титутка. Забрал на д-ден-нечек, при-при-волок на п-по-поляну. Д-д-думал: д-дай, п-по-покажу н-на-п-пос-сле-док... А т-там б-болван м-мо-лод-дой п-под б-бе-бе-резой с-сидит, с...с Ка-ка-каста-а-не-дой в ру-уках... С-с-разу д-драться п-по-лез... Я е-ему п-пре-пре-дло-жил... М-мне-т-то ч-что?.. В-все ра-ра-вно... Т-так, м-ма-аленькая хи-х-хитрость... (Как всегда в этом месте, я начал – сразу и сильно – заикаться).

- Как ты мог?.. Скотина... скотина!.. - зарыдал, громко взвыл шепот; от его заикания не осталось и следа. - Не твое... как посмел ?!. И я обязан вернуться!.. Зачем?.. - я спрашиваю. Чтобы мучиться вновь?.. чтобы мучить?.. Я не хочу тебя мучить... заика несчастный!.. Покоя хочу, покоя!.. О-о-о…

Он так дико ревел и стенал, исходил такой неизбывной мукой, что, как всегда в этом месте, мне стало его по-настоящему жаль.
Хотя, сейчас, и в первую очередь, нужно было позаботиться о себе. Ночь прошла. Я как слышу стук знакомых родных копытцев по лестнице. Или так, показалось?..
Я быстро поднялся с пола, быстро привел себя в порядок. Сел за стол, приготовился. Сейчас вот, войдет, скажет: "ты обманул меня, па..." Все-все начнется сначала.
Жалко и ее, дурочку... Кто… кого… и, главное, в чем обманул, доченька?.. Ведь не я же, поверь… Нас всех обвели вокруг пальца, загнав в это чертово магическое кольцо и полнейшую внутри безысходность. Что делать?... Кружиться… И ждать, ждать… авось, распадется…

Нет, нет, что-то не то сотворилось тогда на поляне... Это лицо... грозно застывшая боевая индейская маска... Вдруг, ухмылка... клыки... Не надо! Давай, уходи, Кастанеда!..

Тяжелая, невыносимо тяжелая моя голова начинает клониться...

© Джон Мили, 2013
Дата публикации: 06.12.2013 23:01:49
Просмотров: 2017

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.