Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Надейся и жди

Борис Иоселевич

Форма: Рассказ
Жанр: Историческая проза
Объём: 8268 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


НАДЕЙСЯ И ЖДИ

/ политический сюр /


После того, как на городской свалке не сталось живого места, мною не обнюханного и не обследованного, примостился на скамье подсудимых, передохнуть пока суд да дело.


Сморенный голодом, усталостью и нудной судебной процедурой, закимарил, но кем-то, не сказать деликатно, был обращён в сознание. Разбудивший, весьма презентабельного вида мужчина, из тех, кого свалки обходят стороной, не оказался, вопреки ожиданию, чистоплюем. Напротив, проявил уклончивую доброжелательность, за краткостью времени, успевшую перерасти в сердечность, выразившуюся в том, что пожал мне руку, не отворотив носа, и, объяснив свои действия по поводу прерванного сна, срочной необходимостью.


По наивности решил, что срочность эта объясняется невыносимостью положения моей скромной персоны, но оказалось, что перед ударами судьбы бессильны не только те, кто в кандалах, но и находящиеся на свободе. Это немного примирило меня не столько с судьбой, сколько с озабоченностью настырного незнакомца.


Начал он издалека и сразу.


– Какая причина, мой друг, привела вас на скамью, не хочется выговаривать столь гнусное слово, но приходится, подсудимых?


– Самому любопытно. И когда повязали, и когда допрашивали, так ничего и не понял. Может, судья разъяснит?



Отвыкнув от постороннего внимания, если не считать неслучайных напоминаний в виде толчков, окриков и нередкой коленки под зад, позволил себя разговорить, заменив обычное мычание, остатками членораздельной речи.


Привыкнув считать всякие действия, не предвещавшие обеда или сна, бесполезными, поначалу нервничал, отмалчивался, а если не удавалось увильнуть, соблюдал среднее между осторожностью и бдительностью, поскольку враг вездесущ, а моя душа, силою обстоятельств, мне не подвластных, открыта не только злым ветрам, но и клеветам.


То есть, всеми, возможными способами, старался намекнуть, что беседа, тем более интеллектуальная, для меня утомительна, вызывая неподконтрольные разуму действия. Но неизвестный настыряга, выказывал вежливость, прежде мне недоступную, пренебречь которой не представлялось возможным. Да и очевидная заинтересованность моей персоной, отличная от привычного внимания правоохранителей, не могла не увлечь, и я раскрылся, хотя, даже на допросах, от меня добивались не больше того, что знали сами допрашивающие.


Последовательно пересказав свою жизнь от бурного, полного надежд старта, до печального финиша, подвёл столь впечатляющий итог, что собеседник прослезился и, обращаясь к направленным на нас микрофонам и телекамерам, долго рассуждал на темы, мне не понятные, и не оставалось ничего другого, как сожалеть, что предстал перед мировым общественным мнением в форме, явно не соответствующей содержанию происходящего.


– Как жестоки люди! – пафосно воздевал руки мой собеседник. – Никто не предложит пирог голодному, прежде не откусив от него. Зато охотно произнесёт надгробное слово, отрепетированное на предыдущих похоронах.


Мои рыдания заглушили судейский призыв к порядку.


– Простите, не знаю, как вас… – промычал я, тронутый и благодарный. – Ваше сочувствие и вообще…


– Чего уж там, – отмахнулся незнакомец, – нынче имя моё никому не нужно, даже мне, разве что при регистрации кандидатов в депутаты. Но для этого надобно обзавестись сторонниками, чтобы в будущем, очень на это надеюсь, сделаться полезным любому и каждому. А вам в первую очередь, за личное содействие моим искренним намерениям.


– Спасибо на добром слове. Да мне много и не надо: прохарчиться разок на дню, да переспать в тёплом уголочке.


– Что ж, праведнику праведное. Скромность украшает.


– Но кто оценит? – неожиданно разговорился я, чувствуя не то, чтобы прилив сил, которых не было, а нечто вроде вдохновения способного поднять до небес или грохнуть оземь. – До меня нет дела никому, кроме органов дознания, да и то, в короткие минуты, предназначенные для разбирательства. А что успеешь сказать, когда они никого, кроме себя самих не слышат. Пока трудился, меня терпели, хотя и не платили заработанного, а вышел на пенсию, не дают положенного. Выходит, не представляю для страны никакой ценности, да это и понятно. Прокормить меня не способна, а опасения, что подпорчу её демократический фасад, превращают во врага. Говоря коротко, раз государство о тебя спотыкается, значит, ты существуешь только в собственном воображении.


– Неужели? – быстро, по-мышиному, шевельнул рыженькими усиками будущий депутат. – Неужели такое возможно? Если только даже часть услышанного правда, значит государство наше с большой дороги, но можете не беспокоиться, придя во власть, верну его на обочину. Заставлю поскромнеть, а, понадобиться, и посрамнеть, дабы знало, отведённое ему, место. Ничто не помешает мне вить из него верёвки нужной крепости и размера. Пока же этого не случилось, скажите, уважаемый избиратель, что могу сделать лично для вас не когда-нибудь, а здесь и сейчас, дабы доказать слабоверящим и маломыслящим, что на меня можно положиться, но, ни в коем случае, не положить, как это обычно случается, когда вопреки моим усилиям и своим обещаниям, льстятся на посулы других.


– Мне бы пожрать, – снова напомнил я.


– А разве в тюрьмах не кормят?


– Скорее, скармливают.


– Доберёмся и до тюрем, потерпите. Долго ждать не придётся, тем более, что после нашей беседы наверняка выросли духовно? А это, что ни говори, большое подспорье в благородном деле борьбы за светлое будущее.


– Но не мешало бы добавить хоть что-нибудь из духовки.


– Ещё раз призываю к терпению. Я же терплю. В конце концов, еда всего лишь частный случай на пути к великой цели. Получу своё — не забуду и приверженцев. У меня замечательная память на лица. А пока ни о чём, кроме депутатства, стараюсь не думать. Вот и вы постарайтесь. Очень помогает скоротать ожидание. А ещё лучше отвлечься, вступив в мою политическую партию. Девиз у нас простой и всем доступный: лучше мало думать, чем много понимать. Впрочем, надеюсь, после нашего разговора, вы окажитесь на правильной стороне истории.


И, явно довольный собой, потребовал, чтобы я включился в переустройство того, что не мной построено и не для меня предназначено.


– Но что могу я, находясь на свалке этой самой истории, да, к тому же, пребывая на скамье подсудимых?


– Не скамья красит человека, а человек скамью, даже плохо обструганную. Да и потребуется от вас всего ничего, можно сказать, пустячок. С наступлением часа Икс, придти на избирательный участок, в тюрьмах, кстати, он предусмотрен, лишнее доказательство, что демократия не сон в летнюю ночь, а наше светлое будущее, и опустите лёгкий, как пёрышко, бюллетень в узкую, как задний проход, щёлочку. Спросят, кто прислал, отвечайте: мой избранник.


– Простите, в каком смысле мой?


– В самом родственном. Только ощущая себя одной семьёй, можно чего-то добиться в политической борьбе. Как говорится, возьмёмся за руки, друзья, чтобы врагам неповадно было. Что же касается свалки, места нынешнего вашего обитания, то делаете ей честь, вполне оправдывающую её существование. Не сомневаюсь, там найдётся ещё немало для общей пользы предназначенного. Важно только уметь докопаться. И сохранить. Кто знает, что будет завтра, но из того, что полагается нам сегодня, упустить ничего нельзя.


Он многозначительно поглядел на меня, возможно, для того, чтобы проверить, правильно ли я уяснил услышанное, не путая обещанное с исполненным.


– Уснуть бы среди убыли и проснуться среди прибыли, – мечтательно произнёс я.


– Молодец, правильно рассуждаешь. Побольше бы таких, можно было бы ни о чём не беспокоиться.


– Говорят… – начал было я, но тут же был прерван:


– Не питайтесь слухами, вредящими пищеварению.


Сообразив, что мои аргументы иссякли, будущий депутат протянул руку будущему избирателю, которую тот пожал благоговейно.


Больше мы не встречались. Депутат укатил в светлое будущее, оставив избирателя в беспросветном настоящем. И хотя забот не только не уменьшилось, но объявились новые, я не в претензии. Если в этом мире всем не может быть одинаково хорошо, то жаловаться на то, что всем одинаково плохо, просто неприлично.

Борис Иоселевич


© Борис Иоселевич, 2016
Дата публикации: 14.12.2016 08:54:29
Просмотров: 1236

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 13 число 14: