Мой ответ Донцовой (набросок)

Денис Требушников

Форма: Роман
Жанр: Ироническая проза
Объём: 30677 знаков с пробелами
Раздел: "Современность"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Глава 1

Зачем мне нужна была эта справка? Жил бы себе – не тужил; устроился бы охранником в универсам или разнорабочим. В Германию бы поехал гастарбайтером. Там, по-крайней мере, это слово не обидное, но вполне конкретное. Там-то, в Аугсбурге или Франкфурте, уж точно никому бы в голову не пришло назвать меня узбеком или таджиком. Стоя у зеркала над раковиной, я вижу в отражении пепельного блондина, чьи выразительно мертвецкие глаза из потустороннего мира взирают на меня - высокого и белокожего рубаху парня. А рубашка довольно грязная – посетила меня мысль. Стою и спрашиваю себя: ну зачем мне нужна была эта справка?..
Однако лучше начать по порядку: с того самого места, когда история эта началась, а именно в Майский праздник, Первомай, День Труда и Солидарности. Все такое…
Хоть бы солид серебряный кто подарил. Так нет: трудишься, работаешь, - и наконец, настает такой момент, когда тебе нужно идти, бежать, голову ломать, глаза выколупывать, но справку, говорят, предоставить должен.
― Как будто сами не видите? ― спрашивал я.
Они в ответ и хором:
― Без бумажки ты блоха… ― заучили что ли, бюрократы?
Так сложно уяснить, что я не блоха, не другое насекомое, а зверь – молоком питаюсь по утрам – дальний родственник бритоголовых шимпанзе.
― А с бумажкой человек! ― точно зазубрили, даже скрип песка на золотых коронках в мозг впивается.
Впрочем, я опять забежал вперед. Итак, первое мая – теплый весенний денек. Дома, разумеется, не сидится. Оделся потеплее – погода скверный товарищ. Тепло-тепло, а потом как в переделанном стихотворении… гроза в начале мая. Подумал я и вышел к полудню.
Что вижу? По улицам ходят толпы народа, глазеют, с шариками, черными, словно похоронная процессия. И пьют.
В кинотеатре мест не оказалось, в кафешках тоже. Одному пить скучно – жены, друзей нет. Решил родителей навестить на кладбище, может, хоть там покойнее. Я глазам не поверил: полно людей – все пьют. А гам стоит, подобно воронью. Нигде покоя нет. Везде многолюдно. Представляю Москву, метро, час пик…
Вот мое червонное сердце ёкнуло и опрокинулось в пиковую масть цвета черни. Хмурый и пасмурный под стать сменившейся погоде (как в зеркало глядел!) побрел домой короткими путями, подальше от запруженных улиц. Мало ли кто меня узнает из бывших сослуживцев – выпить захочет со мной – и начинай сначала. Нет.
Нещадно трепал ветер деревья. Потемнело. Однако, мальчонке в темно-синей курточке это не мешало транжирить из одиноких прохожих мелочь. Подошел и ко мне:
― Дядь, а дядь, дай два рубля, мне на хлебушек не хватает, ― залепетал он фальцетом.
― Отстань, малой!
― Дядь, а дядь, тебе все равно не нужны два рубля! ― малец вновь меня перегнал.
Я с тем же непроницаемым видом, как терминатор, заявил:
― У матери спроси.
― Дядь, а дядь, тебе, что, жалко два рубля?
― Нет, не жалко…
― Дядь, а дядь, ну, дай тогда два рубля.
― Отвянь, гаденыш!
― Ну да, два рубля жалко тебе, удавиться готов. Угу. Знаем мы таких.
Я остановился и одарил пацаненка таким праведным гневом, от которого инквизитор Юлий Сантори раскаялся бы предо мной и заявил, что сношался с суккубами, когда находился в заключении в замке Сант’Анджело. Ибо нечего на жалость меня брать!
― Через коромысло! ― воскликнул цыганенок (как это раньше я не заметил?) ― Дядь, а дядь, ну, дай два рубля… Тебе же все равно они не нужны будут…
― Может, мне завтра на маршрутку хватать не будет.
― Завтра тебе маршрутка не понадобиться и кошелек тоже. Ну, дай два рубля!
Поняв, что малец будет транжирить деньги дальше, до самого моего дома, я решил притвориться, что сдался, и всучил ему десятку. На будущее.
Тишина и спокойствие. Рядом небольшая площадь из небольших магазинчиков. Желто-красная вывеска продуктового отражалась в зеркальных стеклах видеопроката словом «скелеТ». Мда, хорошее название для магазина продуктов. Не успел и подойти к дверям, как меня догнал цыганенок:
― Дядь, а дядь, ты сдачу забыл!
― Какую сдачу?
― Восемь рублей.
― Ты рехнулся на молодости лет? Дал десятку, вот и вали отсюда!
― Дядь, а дядь, мне нужно только два рубля. Держи сдачу!
Только он закончил, как высыпал мне в ладонь три монетки, в рублевом достоинстве: пять, два и один. Я рассмотрел их: настоящие или рисованные? Кто их знает этих цыган? Настоящие. Но лишь захотел расспросить мальчонку – от него след простыл, а штормовым ветром и вовсе унесло.
Зашел в магазин. Играла непритязательная музыка: на слух не давила, но и приступ тошноты не вызывала. Взял красную фирменную корзинку из пластмассы и вошел в торговый зал. Стеллажи с продуктами стояли ровными рядами, заполняя пространства между колоннами. Охранники на месте, но чувство беспокойства меня не покидало. Я думал о мальчонке в темно-синей курточке. С чего бы это цыгане возвращали сдачу? Но эта мысль заменилась другой: а что, собственно, мне нужно было в магазине? Молоко на утро, разумеется. А что еще? Прошел мимо хлебных стеллажей, увидел «тостовый» - и тоже положил в корзину. Вроде все.
На кассе продукты прошли через пищалку. А круглолицая продавщица заявила:
― С Вас пятьдесят восемь рублей.
Сунул руку в карман и из синих джинсов достал полтинник. Пошарил еще – пусто. Пока не вспомнил, что в куртке лежали цыганские восемь рублей. Выложил в блюдечко. Женские ручки промельками перед носом и убрали деньги в кассу.
― Хорошо, что Вы мелочь нашли, скоро час пик – вечно мелочи не хватает, ― улыбнулась кассирша.
Подивился, но промолчал. Взял продукты и вышел на улицу. На свежем, штормовом (точно, гроза надвигается) воздухе вернулись мысли о мальчонке: откуда он мог знать, что мне нужна сдача? Мистика какая-то.
Хотел пройти по деревенской улице, заставленной сельскими домами. Уже почти свернул к гаражам, как сзади раздался женский голос. Звали меня. Кого-кого, а ее точно не мечтал встретить. После последней перебранки я хлопнул дверью и даже сим-карту сменил – нечего меня, дескать, больше искать. Отношения расторгнуты. Выносить друг друга мы в последнее время все равно не могли, так чего резиновый кошачий хвост тянуть, вот и притянул свинью за уши: хлопнул дверью и ушел, казалось, навсегда.
― Ник! Ник! ― раздавалось с другой стороны проезжей части.
Обернулся с недовольным видом.
Девушка перебежала дорогу и бросилась на бесчувственный столб, то есть на меня, обнимая за шею и пытаясь поцеловать в губы.
― Ник! Никанрд! Никандрушка! – лепетала она, аж до слез растроганная. ― Как я соскучилась? Думала, случилось с тобой что-то не хорошее. Волновалась. Целых три дня плакала. А от тебя ни слуху ни духу. Телефон не отвечает. Думала, погиб. А ты живой, милый мой. Как же я рада! Как рада! Почему ты не заходишь, не звонишь. Тебе меня совсем не жалко…
Что-то мне снова в голову пришла мысль о Юлии Сантори.
― Лиза! ― громко и сердито сказал я, отстраняя прижимающуюся девушку от себя, хотя бы на расстояние ладони. Куда уж там на вытянутую руку.
― Ты меня разлюбил?
― Да, ― сухо ответил я, хотя сердце все же сбилось с вальсирующего такта.
― Мы с девчонками хотим устроить вечер у меня в квартире…
― А я тут каким боком втесался?
― Так они парней приведут, а я буду одна. Мне будет скучно.
― Вспоминая Дашу, в последнем лично я сомневаюсь…
― Бесчувственный! Холодный! Равнодушный! Сухой и… и…
На этом словарный запас ее был исчерпан.
― И таким же сухим останусь, если успею домой до грозы! ― повысил я голос.
― А я тебя любила… А ты вот каким гадом оказался…
Ура! Победа! Она сама отошла на два шага от меня. Наконец, свобода!
― Мне-то что до твоего мнения. Мы расстались неделю назад.
― У тебя другая есть, я знаю, я чувствую.
― Лиза!
― Точно, есть, ― девушка начала волноваться, сопеть и багроветь. ― Как ее зовут? Блондинка? Дурочка, да? Вот встречу я ее – все скажу! Всю правду про тебя!
― Мне пора.
― Ну, и иди! Давай, дрочи в одиночестве! ― Лиза фыркнула и отвернулась.
Я тоже развернулся и пошел дальше с мыслью о том, что до начала грозы домой не успею. Все-то меня хотят задержать. Может, мне вообще не стоило выходить из дома в этот «славный» день Первомая? Однако вышел, чего теперь стонать? ― успокаивал себя.
На площадке между гаражами бесновался торнадо. Не такой убийственный, как по телевизору показывают, а вполне сносный, если бы только не газетные листы, норовящие влепиться в лицо. Я только убрал с глаз один, как тут же его место занял другой, где огромными буквами была озаглавлена статья: «Рыцари не перевелись!» Помню, был в прошлом году на одном таком мероприятии, кажется, это зовется не то репликацией, не то реконструкцией Средневековья. В общем, бьются люди в доспехах и на мечах. Ни за что бы не пошел смотреть, если бы не Фома – занимается вечно, чем попало, и меня тащит.
Завибрировал в кармане мобильник. Смотрю. Как обычно, вспомнишь… - вот и оно; известно кто – Фома Фомич Известный.
― Ну, ― твердо произнес я, готовясь выслушать очередное приглашение куда-нибудь в Тверь.
― Ты дома будешь?
― Надеюсь, что да, если дойду до грозы.
― Понятно. У меня фотки из Новгорода! Приходи, я тебе покажу.
― Мне бы до дома успеть.
― Успеешь, давай ко мне.
― Ну, уж нет. Сегодня я буду дома смотреть телевизор.
― Как хочешь. Tshüs.
― Auf Wiedersehen...
«Соединение завершено» - кажется, по большей части эта надпись даже успокаивает, нежели дает насторожиться. Хотя впрочем, подумалось мне, все так и хотят отговорить меня от возвращения в родные пенаты? Говорят же, у людей интуиция работает, печальные события предчувствуют. Мне-то до них какое дело? Не верю я ни в магию, ни в экстрасенсов. Кому придет в голову, сидеть над хрустальным шаром и бормотать абракадабру? Правильно – сумасшедшему. А не из их числа… хиромантия, предсказания, маги, ведьмы. Вымерли они! «Молот Ведьм» читайте – лучшее фэнтази в реальной жизни!
Поговорил, запихнул «трубу» обратно в карман и преспокойно пошел дальше. За гаражами свернул направо. Далее по тропинке спустился в небольшой овражек, через который наспех были брошены широкие доски. Как говорится: временно, пока мостик не построят. Однако нет ничего постоянного, как временное. Взять хотя бы ток – всегда в розетке. Логика женская, но справедливая.
Как назло, только хотел преспокойно вернуться домой, как на меня закапал дождь, а впереди (какое несчастье!) прямо мне в руки упала еще одна девушка. Благо не бывшая и не знакомая. С визгом, уцепилась, как кошка, в плечи и вниз смотрит, не оступилась ли в жижу технического масла.
― Ой, спасибо Вам большое, ― быстро проговорила она. ― По гроб жизни не забуду.
― Не стоит, ― ответил я, рассматривая ее золотистые локоны и зеленые глаза, цвета спелого яблока, сорт «Антоновка». Ее хрупкое тело было укутано в серый невзрачный плащ, из-под которого выглядывало пышное свадебное платье. На ногах, заметил я, красовались желтоватые туфельки, расшитые жемчужными бусинками.
Если бы мы встретились при других обстоятельствах, не преминул бы пригласить в кафе, выпить чего горячительного, однако, мне нужно было домой. И так в пути задержался. Еще дождь с ветром не на шутку разыгрались. Как бы молоко не скисло, подумал я.
― Еще раз спасибо, ― соловьем пропела девушка и побежала к домам, встать под козырек.
Вначале безмолвно наблюдал, пораженный ее красотой, а потом все-таки вырвалось нечто хриплое и тихое:
― Наваждение…
Перешел на другую сторону овражка… О, боже! Вспышка! Грохот! Хруст! Боль! Темнота!

Глава 2

Очнулся в холоде. Вокруг темнота. И пространство узкое, металлическое, гладкое, вытянутое. Хотел было закричать, но подумал: мало ли кого напугаю или разбужу. Нет, начал шарить руками по стенам в поисках ручки или другого приспособления, которое поможет мне выбраться наружу. А еще эти неприятные ощущения в груди… Странно, но я совершенно спокоен.
Скрип. Свет яркий. Снова скрип, снова свет, и странный запах, как будто я где-то рядом с покойником, хотя этот запах обильно перебивал формальдегид.
Продрав глаза, увидел над собой синюю лампу, такие еще озон вырабатывают, микросхемы форматируют, в общем, специальные, больничные. Сел. Предо мной амбал в зеленом хирургическом халате. Квадратная челюсть его обильно поглощала кефир и «берлинские» пончики с вареной сгущенкой, которые аккуратно были разложены на стерильном металлическом блюде.
― Где я? ― надо же было как-то начать разговор?
― В морге… ― монотонным басом проговорил человек, увлеченный питием с пончиками.
― Не шути. Я спрашиваю, где я?
― В морге, ячейка номер восемь.
― Не понял.
― В морге… ― он проглотил пончик целиком и запил его кефиром, ― ячейка номер восемь.
― В каком морге?
― Патологоанатомическое отделение номер два. Морг в паре метров. Ты есть хочешь? Говори сейчас, потом не достанется.
― Повтори, где я?
― В патологоанатомическом отделении номер два, который путают с моргом, в ячейке номер восемь.
Я в морге? Какое чудо! Кто бы мог подумать, что после грозы я очнусь здесь? Вроде, не пил вчера. А насчет поесть, не отказался бы:
― А что есть поесть?
― Да тебе только молоко и пить, хотя после того, что с тобой стало… даже мне интересно будет посмотреть.
― На что? ― я непроизвольно скосил удивленную рожу.
― На то, как оживший труп будет пить молоко. Забавно, ― без толики эмоций пояснил амбал.
Кто здесь труп? Почему оживший? Приведите милицию! Пусть разберутся с этим сумасшедшим патологоанатомом!
― Так, кто здесь труп?
― Имею предположить, что это ты, ― ответил амбал, проглотив очередной пончик.
― И часто у вас оживают трупы? ― спросил я, надеясь вывести лгуна на чистую воду.
― Не то, что бы постоянно. Но бывали случаи. Давеча, в позапрошлом месяце, поступил к нам мужик, как мужик, с виду труп. А потом вышел из литургического сна и ушел. Часы, правда, подарил. В прошлом году, самоубийцу привезли, таблеток наглотался, снотворного. Пять дней проспал кряду. Проснулся, испугался, убежал ― одежду забыл. А вот так, чтобы труп после вскрытия ожил – впервые.
Я уже говорил, что на его лице нет ни одной эмоции – не лицо, а камень? Нет? Вот говорю.
― После вскрытия, говоришь?
― Сам погляди.
Амбал встал с маленького стульчика, и вытянулся в полный, двухметровый с хвостиком, рост. Перешел к столу в углу, затем вернулся и вручил мне папку.
― Читай.
Читаю: «…что смерть наступила в 16 ч 37 мин и 2 секунды…»
И ниже: «Вскрытие проводил патологоанатом: Чистоблюдов И. Д.»
Сглотнул. Занятное чтиво. Ловко же они провернули это дело. И не скажешь, что недостоверное. Хирург для мертвецов – амбал, декорации. Великолепно! Но одно слабое звено я все же нашел: иногда полезно смотреть телевизор.
― До чего методы дошли, ― начал я, встав на ноги и, наконец, спустившись с выдвижной тележечки. ― Даже до секунд смерть определяют… ― теперь еще и медленно начал отходить к двери. ― У вас, случаем, в Швейцарии, родственников нет?
― А чего определять: в шестнадцать тридцать семь и ноль молния сверкнула, а через две секунды громыхнуло, и нашли тебя в шести километрах от моего дома… Да, кстати, если собираешься уходить, советую одеться в обычное. И еще оставить мне на память хотя бы бирку с ноги…
Я замер. Я умер? И воскрес? Никто же не поверит. Даже Известный станет неверующим. Надо сказать милиции. И как? Меня похитили, назвали меня трупом – сирена… и психиатрическая больница, белый коридор и палата с круглосуточным освещением… Галапиридол, аминозин… Сигареты поштучно. Нет, мне такой судьбы не нужно.
― А вообще, ― продолжил патологоанатом, ― я тебе завидую. Умер, воскрес, начал жизнь новую… романтика.
― Ты меня дебилом считаешь?! – не выдержал я.
― Нет, я по другой специальности, а вот трупом ожившим – да.
― Чем докажешь?! ― я перешел в атаку.
― Сам проводил вскрытие. Сам зашивал. Сам укладывал в ячейку. Сам присутствовал при оживлении.
Мистика какая-то. Не скажешь, что реалити-шоу – все подробно, в мелочах.
― А сегодня какое число?
― Третье мая - Живин день, по славянскому календарю.
― Какой день?
― Живин.
Понятно. Кто-то из нас сошел с ума. Надеюсь, это он…
― А как тебя зовут?
― Демьяныч… Иннокентий Демьянович…
Фанат фильмов про Бодна? – подумалось мне.
Что было дальше, объяснять не имеет смысла. Я скептически обговорил детали своей «выписки» из морга: сначала следует принять душ (там я действительно понял, что вскрывали мою грудную клетку: и любой мало-мальски продвинутый квакер – захочет такие же шрамы: не человек, а ходячий плакат «Quake»). Затем нужно одеться в одежду суицидника, ибо мою уже сожгли. Далее мне следовало с заключением патологоанатома Чистоблюдова И.Д. пройти в офис, расположенный в ста метрах, где мне должны были выдать мне мое же свидетельство о смерти. Забавно было наблюдать за бюрократическими процедурами, прямо вся Небесная Канцелярия в день моей смерти взяла выходной или перепоручила оформлять документы на Земле, среди еще живых.
― Здравствуйте, ― сказал я худощавому бюрократу с небольшими усами.
― Здр-равствуйте. Чем могу помочь?
― Мне бы… как это сказать…
― Необходимо свидетельство о смер-рти? Без пр-роблем. На кого пр-роводить офор-рмление? Жена, р-родственники?
― На себя.
Бюрократ взглянул исподлобья, и провел пальцами по усам.
― У Вас есть выписка из мор-рга? ― осторожно спросил он.
Я передал бумаги, которые мне вручил патологоанатом.
― Хор-рошо. Чистоблюдов, хор-рошо. Смер-рть, хор-рошо… А вы уже в милицию ходили?
― Зачем? ― теперь удивился я.
Он перевернул бумаги так, чтобы я смог прочитать и ткнул пальцем на крохотную надпись: «приложение к делу Б № 413-У».
― И? ― протянул я, типа не понял.
― Идет р-расследование, поэтому необходимо р-разр-решение офицер-ра, котор-рый ведет это дело.
― И всё?
― И только после этого вы полнопр-равно можете забр-рать тело из мор-рга, ― видимо, заучено проговорил бюрократ.
Ладно, документы забрал и побрел обратно к Чистоблюдову. Человек он спокойный, рассудительный. Если это и шутка все или сон, который больше походил на реальность, то только он и мог помочь. Прошел вдоль больничной стены по улице, отмечая про себя, что не чувствую ровным счетом ничего. Ароматы не вдыхаются, свежести или зноя нет. Даже ветра не существует. Поймал себя на том, что вообще не дышу. Неужели, правда, а не сон? И мне придется дальше так жить? Фома не поверит, Аньку-Эльфку позовет.
Только я задумался над смыслом своего нового существования, как проехал «козелок», может, он и отдавил мне ноги, но лично я этого не заметил, зато услышал:
― Олигфрен!
Думаю, сами косые! Совсем менты офигели. Больному человеку спокойно пройти не дадут, так и норовят затянуть под колеса… А потом пробуй достать эти «спиды», или «экстази», или «фенобарбитурат».
Автомобиль, к моему удивлению, остановился у самого входа в мое новое жилище. Два мента курили, высунувшись в окна. Третьего видел со спины – он входил внутрь. Я заспешил, и случайно пришлось подслушать разговор:
― Здарова, Демьяныч!
― Ты есть хочешь? Потом не достанется.
― Сам ты жри в этом смраде.
― Как знаешь. За кем пришел?
― Ты меня со смертью не путай. Где это дитя грозы?
― Ушел.
― Как?
― Ногами.
― Куда?
― В офис.
― Слушай, Демьяныч, ты мне мозги не парь, где покойник?
― Встал и ушел.
― Сейчас ты у меня встанешь и пойдешь искать труп!
― Да, он погуляет и вернется, все равно в офисе от тебя бумажка требуется.
― Погоди, погоди! Демьяныч, ты, чё, в самом деле утверждаешь, что наш труп встал и пошел оформлять свидетельство о своей смерти? Шутишь? Разыграть хочешь?
― Я никогда не шучу. Это ниже моего достоинства.
― И роста тоже. У тебя покойники оживают, а ты спокоен, как… как… подснежник… дай-то бог, в следующем году их меньше будет…
― Работы хочешь лишить?
― Демьяныч, ответь только честно. Тебя хоть чем-нибудь проймешь?
― Да. Победой Питсбург Пингвинс в РХЛ.
― Опять ты про свой хоккей? Футбол смотри – он чаще.
Тут вхожу я. Милиционер спрятался за спину патологоанатома, сам Иннокентий с присущей ему монотонностью проговорил:
― Капитан, я же говорил, что он вернется.
Милиционер сдвинул фуражку за затылок и спросил меня:
― Ты кто?
― Белогласов Никанрд.
― А глаза взаправду беленькие… Документы есть?
Я передал папку с заключением о вскрытии.
― Остальные получишь потом, когда предъявишь свидетельство о смерти. Блин, теперь же придется до конца дело доводить. Подполковник убьет…
― Я могу чем-нибудь помочь?
― Можешь, прошу тебя: сдохни! Можно было списать на инфаркт миокарда, а теперь, блин, с ядами возиться…
Мент ходил по рабочему месту патологоанатома и громко причитал, как этим обычно занимаются бабульки на похоронах: чтобы все слышали. Правда, его плачь был по-мужски сухой, бесслезный.
Не скажу, что милиционер мне сильно не понравился, но и положительных эмоций к нему не испытывал: в голове еще крутился его выкрик: «Олигофрен». Жаль, забыли в современности прекрасную науку – Френологию. Если судить по ней, то капитан не отличался эрудированностью, зато узколобие и волевой подбородок говорили о его напористости, настырности и излишним причитанием по пустякам. Какой пустяк: расследовать убийство, когда главный свидетель преступления – покойник – стоит перед ним и ждет, пока же мент закончит разглагольствовать и примется за работу. Мне же не меньше хочется посадить виновного, чем ему получить зарплату или заменить четыре звездочки на одну большую между двумя дорожками в жизни, как называют полосы средний офицерский состав.
Я не выдержал:
― Хватит из себя Шейлока строить!
― Еще раз назовешь меня евреем – убью! ― ответил капитан, поддетый за живое.
Всем известно, что по френологии означает узкий лоб? И как только его в следователи записали?
― Забавно… ― басом протянул Чистоблюдов.
― И что тебя забавляет?! ― раскричался капитан.
― Убить покойника дважды…
После этого высказывания капитан негативно зыркнул на патологоанатома, схватил меня за шкварник и потащил к «козелку». Курившие менты расхохотались:
― Ты смотри, Иакоб Муравейчик решил покойника оживить! ― воскликнул один.
― Нет-нет. Нынче время такое, трупы сами расследуют свои убийства! ― поддержал второй.
Капитан Муравейчик, открыл дверцу и втолкал меня внутрь. Залез и он, сел на боковое место.
― Куда? ― спросил капитана водитель, сдерживая смех.
― На базу.
«Козелок» тронулся – началось удивительное шатание по выдолбинам на асфальте и песчаном грунте.
― Капитан, так ты осмотрел покойника? – вновь начал первый, так как второй был несколько занят дорогой.
Муравейчик молчал. Помалкивал и я.
― Капитан, а это кто? Мало нам бумаг, чем пацанов за алкоголь сажать?
― Это свидетель! ― сквозь зубы процедил капитан.
Мне показалось, что френология все же ошибается, иногда. Видимо, все от человека зависит.
― Ты же сказал, что спишешь труп?
― А ты молчи, лейтенант! Не до тебя сейчас.
― Вот так бывает, ― продолжал этот лейтенант, ― пытаешься что-то сделать, как тут же находится свидетель, который портит все дело. Прямо не город, а коммуналка с картонными стенами. Нигде покоя нет. Даже в морге многолюдно стало…
Кого-то мне этот милиционер напомнил, только бы вспомнить: кого?
― А ты у нас знаток! ― прошипел капитан Муравейчик.
― Жизнь заставит, ― ответил лейтенант, который мне начинал все больше и больше нравиться. Не то, чтобы я любил людей в форме, просто он сказал… и достучался до глубины души… Кажется, это в каком-то фильме было? ― Вот сижу над бумагами, дела на дом взял. Заходит жена и говорит: вынеси ведро. Я говорю: обожди, пока стемнеет. Она как поднимется, как поднимется: она о благоустройстве дома заботится, а я не могу ведро вынести! Как она в толк не возьмет, что у подъезда стервятницы сидят, весь дом обсуждают. И я с ведром… Нигде покоя нет… Муравейчик, вот скажи, тебе холостяком легко живется?
― А мне приходится всегда самому выносить ведро, ― капитан, по-видимому, начал успокаиваться.
― Я уже и забыл, как это…
― Баб води, когда хочешь; пей, что хочешь; на диване лежи, сколько хочешь. Тишина…
― Да... Вот она радость жизни…
― Вечно хату не убрать, холодильник пуст, желудок ноет, одежда не постирана.
― И рядом скорбь. Даже не знаю, что выбирать: нытье с чистотой или голодное счастье? Везет этому покойнику: всё, отмучался…
Я сглотнул, только получилось как-то сухо и даже больно. Мне же кажется, что муки жизни начинаются только после смерти.
Не успел разговор затянуться, как перед лобовым стеклом возникло большое синее пятно – ворота отделения.
Кабинет Муравейчика был обставлен скупо: шкафчик, сейф, стол, цвет и два стула. Причем, один из них не только стоял рядом с батареей, но и был к ней прикован наручниками. Видимо, чтобы соседи не увели.
Извечная проблема предприятий – канцтовары, стулья, столовые приборы вечно пропадают, потом оказываются у других. Видимо, милиция с воровством в своих рядах также не может справиться. Как это бывает обычно:
― Дай ручку, мне только роспись поставить.
Сунул ручку в карман и был таков – ищи ветра в поле.
Или иная ситуация, более жизненная:
― Есть чем прикурить?
Дают зажигалку – исход тот же.
Чтобы в мире творилось бы, если бы сажали за каждую ручку, карандаш или зажигалку? Не мир, а зона…Я, наверное, тогда стал бы сталкером…
Капитан провел меня и усадил на стул около батареи. Сам сел напротив, положил на стол локти, поник головой и обхватил ее руками. Так он сидел секунд десять. Я тоже молчал.
― Так с чего начнем? ― заговорил я.
― Значит, будем проводить тебя по делу, как свидетеля…
― Может, лучше трупом?
― А кто тебе поверит, что ты ожил? Никто. Для этого необходима справка.
― Какая?
― А черт его знает, какая. Явно не свидетельство о смерти.
― А чем оно не годится?
― Заткнись! Дай подумать… Как говоришь, тебя зовут?
― Белогласов Никандр.
― Как покойника… ― вздохнул капитан и продолжил: ― Помнишь, кто тебя убил?
― Нет. Я шел себе домой, никого не трогал. Очнулся в морге.
― Не густо. Кто-нибудь угрожал?
― Если бы.
― Может, кому не угодил?
― Если только Лизе.
― Кто такая?
― Бывшая моя. Мы расстались неделю назад.
― Уже что-то. А точно, когда расстались?
― Если сегодня третье, в чем я не уверен, то двадцать четвертого апреля.
― При каких обстоятельствах?
Капитан Муравейчик достал блокнот и стал записывать.
― Поссорились.
― Уже мотив. Продолжай.
― Вы, что, ее начали подозревать?
― Я всех подозреваю, даже свою собаку, когда она прячет мои носки. Так из-за чего вы поссорились?
Я рассказал все, как было. 23-го апреля я зашел в кафе, выпить молочный коктейль, ко мне подсела подруга Фомы – Анька-Эльфка. Вот моей брюнетке, которая случайно проходила мимо и не по нраву пришлась гламурная блондинка. Лиза прошла тихо, я ее даже не заметил, а на следующее утро такую промывку мозгов устроила, что мне ничего не оставалось сделать, как хлопнуть дверью и больше не появляться. Зная Лизу, могу с уверенностью сказать, просто так, она это дело не оставила бы. Позвонила бы всем своим знакомым, которые должны были бы за мной следить и докладывать ей. Если это и любовь, то уж слишком ревнивая. А начинался день лак ласково:
― Привет любимый.
― И я тебя люблю…
― Кофе или молоко?
― Молоко, ― сказал я, усаживаясь на табурет.
― Тебя когда-нибудь оно погубит.
― За то кости будут целы.
Она налила мне стакан молока, себе кружку (о, если бы чашечку!) ароматного гранулированного кофе. Лиза втянула запах – меня чуть не вырвало.
― Как ты можешь пить такую гадость? ― спросил я.
― Так же, как ты молоко.
― А у тебя, что, низкое давление, что ты только и цедишь этот кофе?
― А тебе, что не нравится?
― Как может нравиться запах химии?
― Можно подумать, что молоко не разбавляют водой? А там, между прочим, микробы.
― А в молоке бактерии, которые позволяют лучше усваивать пищу.
― Да, конечно. Нажираешься, а вместо тебя твои бактерии питаются.
― Я, по-крайней мере, не держусь за сердце каждые два часа и не гадаю, отчего оно выскакивает: то ли от кофточки, то ли от браслета.
― Я вообще молчу, что ты с блондинками коктейли распиваешь…
― Какими блондинками?
― Теми самыми!
― Я же тоже не против, что ты общаешься с друзьями мужского пола.
― Это другое!
― Тоже самое!
― Нет! Я видела, как она хотела тебя охмурить!
― Что ты несешь?
― Вот, ты уже отнекиваешься! А почему вчера вечером не пришел? С ней, небось, спал.
― Как тебе в голову вообще такие мысли приходят?
― Как у всех, обычным путем. А тебя, видно, Господь обделил даром мыслить!
― Твоих подруг тоже!
― Так ты и с ними переспал?!
― Мне, что, делать больше нечего?!
― А кто тебя знает!
― Фома Известный.
― А меня, значит, уже в расчет не берешь?
― И ты…
― Значит, о блондинке я тоже права! И не отнекивайся! Я застукала вас за распитием коктейлей. А ты меня даже не заметил. Так увлекся ее низким шармом…
― Пей кофе!
― С чего ты меня заставляешь пить кофе! Сам и пей! Натрахался, а меня кофе заставляешь пить?
Капитан меня прервал. Я молчал целых пять секунд:
― Теперь вы понимаете, что так дальше продолжать мне не хотелось.
― А что это за блондинка?
― И вы ту да же?
― Отвечай на вопрос.
― Подруга моего знакомого. Мы с ним учились вместе.
― И давно ты их видел?
― Где-то в середине апреля. Они собирались в Новгород на «Ледовое Побоище», рыцари они. Меня звали, но я отказался.
― У них были мотивы?
― Да ну…
Муравейчик вновь обхватил себя за голову и замолчал. Мне показалось, что таким образом он заставляет голову думать.
― Не обращай на меня внимания, ― сказал он. ― Вчера немного перебрал.
Теперь понятно…

© Денис Требушников, 2008
Дата публикации: 01.05.2008 14:49:55
Просмотров: 2374

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.