Новая драма.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 11358 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1.

У Веры Верной получилось наоборот, а у Марьи Родиной получилось наоборот. Она отчаялась. Она сначала была учительницей младших классов, а потом директором школы, а потом её подставили, причём, те, кто должны всё время подставляться, монахи и населенье.

Ну, с населеньем всё ясно, оно ещё без лица, с лицом оно станет, когда перестанет быть населеньем шоу, никакими. С монахами тоже, не гопники, не мажоры, а чмошники, юродивые во имя. В 70-е шли в военные училища, в нулевые в духовные семинарии для уровня жизни.

И она отчаялась, хоть полный дом детей в третьем поколенье, хоть оснуй детский сад и начальные классы, частную школу на дому. Но она устала, берёт чекушку на рыбалку, и потом, как развязанная верёвка, всех любит. И дела нет, что нет никаких всех. Есть какая-то вмещающая местность.

Которая вместит всё что угодно, хоть приёмных детей, хоть порнуху. И никогда не вынырнет из воздуха рука с карой или наградой. Зато потом как-то так всё делается, что ты это ты, то, что ты смог. А люди стоят рядом, как усталые воины, и на мечи опираются.

Что, возможно, это не они, но вот, они посмотрят, и может быть, им понравится, и они снова пойдут в штыковую, и возможно, окажутся ещё круче, как подводная лодка.

А у Марьи Родиной по-другому. Она сначала у взрослыйх детей преподавала, 25 лет, 11-е классы, и вчухивала им щемящую идею, что мы на белом свете одни друг у друга остались, как русская литература. И мало кто поверил, а впрочем, причём тут процентовка.

А потом ей дали младшие классы, а она с ними не умеет, у неё не было внуков, и вот они стали как внуки. А потом, они ведь все были индиго. Это ведь значит не технологические фокусы вроде йоги и чипов, чтобы прожить дольше. Это такая точка совпаденья между голограммой и инопланетянами, которая называется: яяяяяяя.

И ты стоишь, как обдолбанный, и не знаешь, что тебе делать. Вообще-то, это и есть воспитанье, потому что рождаются не просто индейцы, инопланетяне, мутанты, послеконцасветцы, а ты за вычетом населенья.

2.

Не будет таррента, будет других 15, это как у Гребенщикова, «я видел, Моисей вошёл по грудь в Иордан, теперь меня не остановить». Не юродивые в церкви, так юродивые на демонстрации, не юродивые на демонстрации, так юродивые во власти.

Не хочется говорить «Гребенщиков», потому что именно он должен был стать юродивым, но не стал, как населенье с комфортом, но ведь строчки-то его, а то оштрафуют за плагиат.

Это как дети прячутся за себя от смущенья. Это как населенье прячется в моду, чтобы не быть. Модные слова, модные тела, модные машины, модные профессии, модные судьбы, модные масти, модные дома, модный гардероб.

Чтобы снять аффект, что он попал сюда, где он всё время есть. А ведь это мучительно, беспощадно, сатанински, это всё время или подставлять, или подставляться. Можно, конечно, отмазаться в работу, в населенье, в модное.

Но потом увидишь, как строчка, что отмазаться – тоже подставить. Но уже не сможешь повернуть против общей войны, такие вещи надо делать в детстве, когда ещё нет страха, или от папы с мамой, или на волне аффекта, как девочки в церкви.

Последний поезд ушёл и ты стоишь в человеческой пустыне со штыковой лопатой, и понимаешь, что единственный выход – копать проход в грунте на ту сторону неба.

Потом земля окажется полой, и там внутри новая драма и 15 других таррентов, где все всё скачают не за деньги, потому что деньги это тоже отмазка.

Нужно и через это проткнуться ещё в детстве или от папы с мамой, или от воспитанья, или от Веры Верной и Марьи Родины, откуда я знаю.

3.

Редактиры с конца. Может, и наладится с зубами, ходить туда, чухать, как на работу. Это большая работа, как под сурдинку, пока делаешь новые зубы для новой жизни, 6 + 33 + 11, роман про счастье, Гиперборея, дембельский аккорд.

Всю старую жизнь: 6 + 33 + 11 отредактиры: «Яяяяяяя», «Как у меня всё было», «Опыты на себе». А потом уже всё равно: будет или не будет. Ну, или почти всё равно, потому что новые невесты новых женихов встретят.

А ты как иголка в стоге сена, попробуй тебя сыщи. Хоть так, хоть так. Хоть в яви, хоть в нави, хоть в прави. Хоть в доме в деревне, хоть на острове в море, хоть на подводной лодке «Капитан Колесников», хоть в русской литературе.

Стоишь, как баба Яга и клиническая смерть, возле каждого перекрёстка, как отмазка и подстава, как аффект, как папа и мама.

Вот и получается, что только когда они до себя доберутся, и в раже проронят, «хо, Генка, и ты здесь»? Как будто это какая-то граница, Берингов пролив или Амур: дотуда – ты, а после туда – не ты.

А там ты такой сидишь и редактиры, скоко тебе 90 лет, как старец жёлтой горы, как Вера Верная с рыбалки с восторженным азартом с чекушки к зиме и лету, и тем, кто в них, потому что – ухайдокали, но всё равно красиво, как переходы жёлтого в красное и белого в серое у Сезанна.

И Марья Родина с чужими внуками, которых их родители не полюбили, потому что не подставились для лица. А она полюбила, потому что один раз в жизни сделаешь свой правильный выбор, пожалеешь чмошника.

А потом, как населенье, только смотришь с содроганьем всю дорогу, и пердячишь, как папа Карло и русский народ, за себя и за того парня.

Как пук и яркость, до рожденья и после рожденья. А они думают, что это они думают, а это ты думаешь, как новая драма.

4.

Туда нельзя пойти, в эту точку, вот в чём дело, но туда и не надо идти. Это не другая реальность с батискафом, как Аватар и Нео. Вернее, это, конечно, другая реальность.

Это как с писателЯми, ну, нету в Чехове Толстого. И он будет ходить по кругу про тщету без благодати. Зато опишет на целых 100 лет вперёд русский апокалипсис.

Без подсознанья, вещего леса, коллективного бессознательного и квантового поля, с одним Сталиным и Гитлером, не дядечками в паранойе, а названьями режима.

Ну, нет в Гоголе, с его артистизмом, Пушкина, с его тёплым, аж до горячего. Зато Гоголь оснует русскую «Божественную комедию», ад – чистилище – рай, Гоголь – Достоевский – Толстой. А Пушкин, как точка, прообраз, приход и редактиры.

Короче, мысль простая. Если дослужился до новой драмы, что всё хорошо, потому что всё работает, как чистилище ада от рая. А на самом деле, это такая маленькая точка, как яяяяяяя.

Ну, короче, туда нельзя пойти. Ты туда ломанулся, как сквозь портал, и оказался здесь опять, как в 12, 24, 36, 48, только без патронов и пайка. В тебя шмаляют из всех стволов, а ты, как Вера Верная с рыбалки, целуешься мокро, что все - сезанны, а не целочки на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю.

А на самом деле это такая точка совпаденья инопланетян и голограммы, типа полой земли, новой драмы, Геи, терры, космического аппарата, выращенного из кристалла и портала, которая мотыляется по гиперпространству, как Марья Родина на уроке, как старшина Беженару перед строем.

Подходит к точке и пинает её в бассейн, и она потом, такая, морщинистая, как гуманоид, рассказывает на уроке, «больше всего точка, конечно, похожа на гиперпространство, подводные съёмки, дауншифтинг, погруженье без акваланга на рекордную глубину 202 метра на одной задержке дыханья, планированье с каньона в специальном костюме с закрылками, акулотерапию, Орловско-Курскую дугу, ГУЛаг, девочек в церкви, нецелочек и недочек, узников 6 мая без зарплаты, которых подставило населенье за зарплату, и рассуждает за пивом, как программа «Время», что её нету, точки.

А рядом стоит точка, как баба Поля, и плачет, что это она виновата, что он такое ссыкло, как новая драма.

Так что следует ли удивляться, что более-менее функционирует всё остальное, теплосеть, горгаз, водоканал, электросеть, МУП, интернет, милиция, бандиты, мэрия, скорая, почта, аптека, ЦРБ, жд, авиалинии, МИД, цирк, сбесившийся принтер с другим названьем, там сидят в камзолах, и делают скучные лица, что вечером шашлыки и дамы, а вечер ещё нескоро.

Просто, когда дослужишься до старости в точке. Что это такое? Старость? Про всё надо объясняться в новой драме, пояснять непонятное понятным.

Умиляешься, как Наташа Ростова на балу, что всё работает, бля, хоть никаких данных за это, как новая драма.

Старость это: 6 + 33 + 11 редактиры «Роман про счастье», «Гиперборея», «Дембельский аккорд» после точки.

А 6 + 33 + 11 перед точкой редактиры «Яяяяяяя», «Как у меня всё было», «Опыты на себе» - это не старость. Короче, старость это редактиры, как новая драма.

И поймите меня правильно, нечитатели, населенье, я не договариваюсь с провиденьем мурцануться подольше, я просто дослужился до точки.

И сижу, чухаюсь, как горилла, которая заговорила, потому что мимо пролетали инопланетяне, и решили облагодетельствовать земляка.

Одна инопланетянка спустилась по верёвочной лестнице с летающей тарелки в прозрачном исподнем. И сбросила.

И горилла рыдает, размазывает слюни и сопли по обезображенному вдохновеньем лицу, что, «не надо, простите, я больше так не буду, точка, новая драма, мама».

Как баба Поля в 87 перед смертью в деревне Бельково Стрелецкого сельсовета Мценского района Орловской области, что это она виновата, что мир такой получился.

Но оно всё равно работает, как часы.

5.

План ещё такой, если 6 лет перед дембельским аккордом века осталось про передконцомсвета, то надо журналистикой минутку заниматься, а потом уходить от погони, как дом в деревне и шоу, хоть вокруг стоят диагноз и жанр, как тоннель, и руки тянут из трупов с немым упрёком, что вы для этого уходили.

6.

1 октября, надо запомнить. Написал «Новую драму», записал на аудио «Этимологию», нашёл в тарренте портал с картинками для рассказов. Аж затошнило.

А перед этим месяц не писал, и боялся соседей, и интернета, и выпадающих зубов. Так всегда было, с 10 лет. Жопа, жопа жопная, жопа жоповая, жопа жопская, и астрал.

Со всеми раздружился, с Сашей-интернетщиком, который помогал все эти годы. «Мастурбируй на своё эго заместо мелкого божества в инете». Грубо отозвался, что такое чмо.

Катерина Ивановна Достоевская, «возьмите щеночка». «Какой щеночек, потом щеночки, после портала, ментала, астрала, виртуала, реала, бля».

Соседи на джипе, «поехали за белыми мутантами и глобальной катастрофой». «Некогда мне с вами тут. Мне надо спасать цивилизацию быстро».

Зубы выпадают, как листья в сентябре. Я пришёл в больницу, все проходят мимо, «стал тут на проходе». Я постоял-постоял, и вышел. Та ну, лучше шепелявить, чем потерять время.

Подростки в соседней квартире кричат и плюются, а я, а мне что делать? Кланяться, как баба Поля, «простите, простите». А если я не смогу так, и буду внутри материться, «от суки, сынки, зараза».

А потом, бах: 1 октября, и новая драма, и видео, и рассказы, и Саша-интернетщик застыдился, как институтка, я тебе сайт сделал, мандячь клипы, как совпис, небось зайдёт кто-то случайный, и влюбится, как внезапный секс. И скажет.

«А я тут всю жизнь мандячил, как папа Карло, а оно тут всё время было, как искусственное дыханье».

И его аж вырвет. Пойдёт, выйдет из офиса и джипа. Сядет на перекрёстке с табличкой, «сами мы неместные, нас 38 семей на Ярославском вокзале, помогите, кто с чем сможет, кто с хлебом, кто с деньгами».

Его заметут в ШИЗО, и сошлют в Верхнюю Стеньгу за бродяжничество. Он выйдет в Белое море на карбасе за селёдкой 1 октября.

И хлопнется на пол. Его леска потащит в кругосветное плавание, как дежавю, что это уже было, белуха зацепилась. И я очнулся.

1 октября 2013.

© Никита Янев, 2013
Дата публикации: 10.10.2013 12:04:12
Просмотров: 2443

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.