Самогон Амати
Эдвард Штейнгольц
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 7076 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Самогон Амати У бабушки с дедушкой в квартире стоял самый настоящий концертный рояль. Квартира находилась на 4-м этаже дореволюционного дома, высота которого была сопоставима с сегодняшней девятиэтажкой. Сколько живу, мне не даёт покоя вопрос: как он туда попал? Наверное, в одном из апокрифов ветхого завета было написано: «В начале был рояль». Ковыряя клавиши одним пальцем, я научился подбирать: ”С одесского кичмана сорвались два уркана”. Повезло уркам. Мне сбежать не удалось. Я был отведен на прослушивание в музыкальную школу им. Глазунова. Помню как сейчас этот трагический день. Плешивый старик наиграл мелодию и велел настучать её ритм. Стучать я не мог с детства и вместо того, чтобы настучать, подошёл к пианино и повторил мелодию. Старик выпучил глаза и наиграл ещё одну. Я опять повторил. - Маленький поц! - зачем я это сделал?. Моей маме было заявлено, что она родила сына с абсолютным музыкальным слухом, и Моцарта тут не стояло. Тут же была куплена скрипка фабрики Амати и - началось... Как же я ненавидел эту деревяшку и как стеснялся с ней ходить по улице. Я хотел быть как все: гонять мяч, кататься на самокате с горы, драться, играть в «пожара» и в «пристенок» на деньги. Когда у меня из пальца брали анализ крови - счастью не было предела. Тогда я несколько дней мог не играть, сочиняя, что не могу прижимать струну. Пацаны постоянно надо мной подтрунивали, и даже родной дядя, приходя в гости, спрашивал: «Метёлкин, когда ты уже перепилишь свой ящик?». Короче, я стал саботировать процесс. В тяжёлой борьбе с абсолютным слухом, я отчаянно фальшивил, преодолевая рвотный позыв. Наконец, взяв с меня расписку, что я никогда не упрекну родителей за то, что бросил муз.школу, меня оставили в покое. Скрипка же пролежав на шкафу почти 40 лет, благополучно прибыла со мной на П.М.Ж. в Израиль. Наконец она была продана обратно исконному хозяину, бывшему профессору одесской консерватории, который уехал в Израиль, ещё в 70-х. Потом был ещё аккордеон «Вельтмайстер», конфискованный в качестве трофея у какого-то «фрица». Его я освоил практически сам, но вес у нас с ним был одинаковым. Таскать его на репетиции школьного оркестра было ещё тяжелей, чем таскать братишку к «фребеличке» тёте Бете через всю Кузнечную. Ах, кто сейчас помнит это немецкое слово, обозначающее частную воспитательницу, воспитывающую дошкольников по системе немецкого педагога Фребеля. Лучше бы этот педагог создал пособие о том, как этих дошкольников доставлять к воспитательницам. Ногами идти этот садист отказывался, потому приходилось нести его на плечах. С катушек, плавно катящих меня по пути послушных детей приличных родителей , я слетел как только поступил в техникум. К тому времени мои родители уже расстались с иллюзиями о моей исключительности, оставив меня в покое. На братика сил у них не хватило, поэтому ему досталось счастливое детство. В техникуме я, мальчик из приличной еврейской семьи мгновенно сдружился с иногородними. Мне нравилась их самостоятельность. Это были крепкие мужики, выглядевшие старше нас, «домашних», маминопапиных деток. Они жили в общаге или снимали комнаты, никто за ними не надзирал, они делали что хотели, открыто курили и при этом хорошо учились, чтобы получать стипендию. В общаге могло не быть денег, но самогон и сало не переводились. Ни того, ни другого в родительском доме естественно не было, но в отличие от скрипки оба эти предмета я легко освоил. Лето, жара несусветная. У Хаврона день рождения. Внешний вид денег вспоминается с трудом. Стол просто ломится от деликатесов: огромная бутыль мутного, тёплого самогона, нарезанное кусками со спичечный коробок почти горячее сало и порезанный на 4 части лук. Хлеба нет и не было, а самогон подходит к концу. Отрывается дверь, заходит Светик. Светик - это очень чёрный негр. Не афроамериканец, а афрогвинеец - житель одной из кучи Гвиней. В какой конкретно он вылупился не помнит, потому что, когда уезжал, она была французской колонией, а сейчас непонятно чья и там стреляют. Светик он потому, что настоящее его имя по длине похоже на доклад о международном положении. На нём белоснежная рубашка и он единственный не потеет. Он потирает розовые ладони и произносит: «Ну, наливай!» Это вторая фраза, которую он выучил на чужбине. Первую придётся зашифровать, т.к. на подготовительном отделении первокурсники научили его отрывку из Пушкина: «Брось п-деть, повешай трубку, поцелуй мою зал-пку». Ему наливают остаток самогона, он выпивает одним глотком, издаёт вопль раненного людоеда, трясёт башкой и занюхивает рукавом белоснежной рубашки. - Опять у Вас нечего жрать, - говорит туземец и косится на сало. Как вы можете есть эту гадость? - Сам ты гадость, - возмущается Генка. Людоед долбанный... Куда дел второго черножопого из своей комнаты? - Да ты что? - обижается Светик,- он уехал домой. - Что - весь? -спрашиваю я. Все задумчиво глядят на пустую бутылку. После паузы Светик скромно говорит: «У меня есть 3 рубля, кажется». Все мгновенно оживляются. - Надо где-то надыбать 62 копейки, - говорит Генка безнадёжным голосом». Все понимают нереальную величину этой астрономической суммы. - Я займу у коменданта, - говорит Светик и через 15 минут приносит бутылку. Все выпивают, белые закусывают салом, хрустят луком и с интересом смотрят на голодного Тонтон-Макута. Снова раздаётся закусочный вопль вождя. Пауза повторяется. - Надо полирнуться, - говорит жертва Независимости и уходит в свою комнату. Через секунду возвращается, неся в руках поллитровую хрустальную бутылку. -Что это? - спрашиваю я и читаю: «A.V. Paris Еau de Cologne». -Негр, что ты принес, зачем ты припёр французский одеколон? - А полирнуться! - со смаком, произносит он третье выученное на чужбине слово. Все смотрят на него выпученными глазами. - И как ты собираешься ароматизировать кишечник? -спрашивает именинник. - Мне Хабибулин сказал, что у вас в армии каждый день все пьют одеколон с водой, а кто не пьёт – тот называется «салабон» и по ночам принимает присягу. - Ну-ну, давай,- говорит Генка и мы с интересом смотрим чем это закончится. Светик деловито вытаскивает притёртую хрустальную пробку, наливает треть стакана и добавляет столько же воды. По комнате разносится аромат страшной силы, а одеколон вступает в реакцию и становится мутным и кипящим. - Я пошёл за огнетушителем, - говорит именинник. В наступившей тишине чёрный-пречёрный человек делает глоток, становится белым, как ашкеназский еврей, вращает глазами, как шариками в подшипнике, а ногой как бы пытается завести мотоцикл. Затем хватает здоровенный кусок сала и заглатывает, как баклан. -Мало того, что ты людоед, твою мать, - говорит Генка, ты ещё свиноед и алкаш. -Эдька, сбацай что нибудь наше, - просит именинник. Я беру аккордеон и все хором запевают «С одесского кичмана» © Э.Штейнгольц. Рассказ из сборника "Фуфель" © Эдвард Штейнгольц, 2011 Дата публикации: 24.05.2011 01:51:13 Просмотров: 2382 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|