Авторы онлайн:
Александр Литровенко
Олег Павловский

Война

Ольга Питерская

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 14743 знаков с пробелами
Раздел: "рассказики"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Они смотрят на меня с фотографии из бабушкиного альбома, чуть коричневатой, и мне не нужно вытаскивать ее из прорезей, чтоб увидеть надпись на обратной стороне "Межно, июль 1940", и смеются так, словно и правда увидели вылетевшую птичку. Я не знаю, кто их снимал, и теперь уже не узнаю, никого не осталось. Кира и Коля. Коля и Кира, такие юные и красивые, уверенные, что впереди у них длинная счастливая жизнь.

Лето 1940.

Свой первый семейный отпуск они хотели провести на Черном море, и билеты на поезд, купленные заранее, лежали в хрустальной вазочке, и Кира каждое утро, проснувшись, смотрела на них и немного волновалась и радовалась. Но за несколько дней до отъезда врач определил восьминедельную беременность и посоветовал не менять климат, а лучше поехать куда-нибудь в пригород. Билеты были сданы, и Коля промотавшись целое воскресенье на электричках, все-таки снял дачу, не близко, за Сиверской, в поселке Межно, что тоже удивительно - в середине лета свободных дач уже практически не было.
На целый месяц они стали обладателями двух комнаток с отдельным выходом в сад. Лес начинался почти сразу за участком. Марина, хозяйка, показала земляничные и малиновые места. Погода стояла отличная, солнечная, и Кира подолгу плавала в реке, потом валялась на траве на солнцепеке, а Коля хлопотал над ней:
- Кирюш, а Шурке это не повредит?
Она смеялась:
- Коль, ну почему Шурке? А может, это девочка.
- Все равно Шурка. Александра Николаевна. Звучит?
По воскресеньям они вставали рано, шли в лес, набирали земляники, потом встречали на автобусной остановке Нину, Кирину сестру, тащили ее купаться, а потом сидели в саду в беседке, ели жареную картошку и землянику с парным молоком, а Марина расспрашивала их про городскую жизнь.
Отпуск пролетел, Шурка подрос на четыре недели, они оставили Марине свой адрес, обещали писать и обязательно приехать на будущий год втроем.

Лето 1941.

Шурка родился в январе, раньше срока, семимесячным, и был таким маленьким, что новоявленный папа боялся брать его на руки, но быстро рос, набирал вес, улыбался беззубым ртом. Кира уволилась со своей ткацкой фабрики - побоялась отдавать такого мелкого в ясли. Молока у нее не было, и Коля каждое утро перед работой бегал на молочную кухню за смесями, в ящике под подоконником целая полка была отведена детским бутылочкам. К лету полугодовалый Шурка уже ничем не отличался от сверстников, и Кира собиралась сразу после поездки в Межно восстановиться на работе, уже была договоренность с заведующей детским комбинатом, и Шурку ждало место в младшей группе, и Кира заренее волновалась и жалела маленького.
А потом началась война.
От военкоматов каждый день уходили колонны. А Колю не взяли, оказалось, что на заводе ему оформили бронь, и тогда он записался в народное ополчение.
- А как же мы? Ты о нас подумал?
- Кирюш, я быстренько, туда и обратно, ты даже соскучиться не успеешь.

Кира. 1941.

Первое время письма приходили каждую неделю, а то и чаще. Она находила белые треугольнички на полу под дверью, когда приходила вечером после работы, забрав по дороге Шурку из яслей. Потом стали приходить реже. Последнее письмо она получила в начале августа.
На фабрике предлагали эвакуироваться, но Кира отказывалась, да и как она уедет, Коля напишет или даже вернется - а их нет.
В сентябре началась блокада. Сгорели Бадаевские склады, резко снизился паек по карточкам. Пока дома были запасы крупы, Кира подкармливала Шурку, а потом приноровилась брать с собой на фабрику маленький бидончик и приносила ему то суп, то кашу - часть своего рабочего пайка. Ясли перевели в подвальное помещение, в бомбоубежище, там было холодно и сыро, но относительно безопасно, Шурка часто болел и почти постоянно плакал.
Зима в тот год началась неожиданно рано. Отопления не было, но Кире удалось раздобыть буржуйку, и вся жизнь в доме сузилась до небольшого пространства, куда доходило тепло от маленькой самодельной печки. Она быстро нагревалась, и это было хорошо, но так же быстро и остывала, и по утрам в комнате стоял мороз, и страшно было вылезать из-под ватных одеял, и не хотелось шевелиться. Вот тогда и пригодилось спортивное прошлое, в котором не было слов "не могу", а были только "надо" и "вперед".
От сестры Нины долго не было никаких известий - та еще в начале июня поехала в Белоруссию. А зимой пришло письмо, оказалось, ее успели вывезти буквально из-под носа фашистов, и теперь она жила в деревне где-то в степях. Кира не поленилась, нашла эту деревню на карте, запомнила ближайшие станции и города.

Коля. Август - ноябрь 1941.

Колину часть отправили на Псков, но добраться они успели только до Луги. Он вместе со всеми рыл окопы, бежал, когда все бежали, стрелял по команде "огонь", не очень понимая, что происходит. Он писал Кире бодрые письма, а сам уже понимал, что война - это надолго, и удивлялся, как могли фашисты так быстро дойти почти до Ленинграда.
Во время очередного отступления в августе их часть попала в окружение. Вроде шли быстро, а вон немцы уже со всех сторон. Их пригнали на большую поляну, огороженную колючей проволокой, там уже были пленные. Ни крыши над головой, ни отхожих мест. Кто-то пытался бежать, сделать подкоп, перелезть по столбам. Фашисты стреляли без предупреждения. Посовещавшись, отрядили младшего лейтенанта, знавшего немецкий, на переговоры - узнать, надолго ли они тут, а если да, то вон лес вокруг, сарай бы построить, если дадут им пилу и топор. Немец послушал парламентера, зевнул, молча снял автомат и выпустил очередь. Больше разговаривать с ними не пытались.
Раз в день на территорию лагеря приносили два ведра воды и вытряхивали из мешка овощи, явно с соседних полей - капусту, морковку, брюкву. Еды не хватало, начался голод, болезни. Первое время местные жители, женщины, пробирались к лагерю, не выходя на открытое место, бросали за проволоку тряпицы с домашней едой. А немцы быстро поняли, что значит шевеление кустов, стреляли туда, даже не целясь, наугад, и местные перестали приходить.
В сентябре похолодало, пошли дожди. Овощи кончились, а вскоре перестали приносить и воду. На поляне не осталось травы, ее даже не вытоптали - съели. Чтоб не сойти с ума, Коля отходил подальше от всех, вспоминал прочитанные книги, сочинял письма Кире и Шурке.

- Коля! Коля!
Он решил, что знакомый голос ему снится. Открыл глаза, чтоб отогнать наваждение и увидел... Марину. Она размахнулась, и в Колю полетел маленький сверточек, шлепнулся рядом. Он поднял, развернул. Хлеб. Настоящий. С того дня он стал ждать Марину, и она приходила еще недели две, приносила какую-нибудь еду, жаль только, поговорить им не удавалось. Однажды она не нашла Колю, и никого не нашла. Лагерь опустел.
Он и не знал, что дорога от Межно до Сиверской такая длинная, кажется они шли по ней вечность. Холод уже не чувствовался. Ничего не чувствовалось. Глаза закрывались, но засыпать было нельзя, он видел, что происходило с теми, кто падал. Потом был поезд, какой-то лагерь, где им дали одежду. Опять поезд. В Германию.
Это было сказочное везение. Его и еще человек пятнадцать советских военнопленных привезли на ферму. Самую обычную ферму, где были коровы, лошади, куры, поля. В сарае, где их поселили через перегородку от скота, топилась печь. Зимой работы было не особенно много, кормили их нормально, даже хорошо. Коля поправился, даже язвы на отмороженных ногах зарубцевались.
Больше всего хотелось узнать новости. Пытались говорить с хозяевами, но те отмахивались, молчали.
На этой ферме Коля прожил до 1945 года.

Кира. Декабрь 1942 - январь 1943.

К двум годам Шурка не умел ни ходить, ни говорить. Он мог постоять пару минут, пытался сделать шаг и падал. И хоть он почти не вырос, Кира поднимала его с огромным трудом, с помощью большого платка, привязанного через шею и плечо - нагибалась, заправляла его в этот платок и вставала вместе с ним, руки не держали.
В конце декабря, войдя вечером в квартиру, она увидела на полу письмо. Прямоугольный конверт. Не тронув его, она прошла в комнату, положила ребенка, разожгла печку, поставила на нее бидончик с супом. Достала из кармана кусочек хлеба, только что полученный по карточке, положила на крышку бидончика, чтоб отмерз. Шурка лежал тихо, он теперь редко плакал. Попыталась в вещах, сваленных в углу комнаты, найти ножницы. Раньше у нее все лежало на местах, но теперь шкафы, тумбочки, стулья и вообще все, что могло гореть, сожрала печка. Ножницы нашлись на подоконнике. Кира вернулась в прихожую, подняла конверт, ощупала его, чтоб не повредить вложенный листок.
ваш муж... Николай Александрович... без вести.
"Нужно уезжать, - отчетливая мысль, как вспышка среди привычного тумана, - нужно спасать Шурку. Колька вернется, может искалеченный, но вернется, что я ему скажу. Нужно ехать, именно сейчас, зимой, пока лед на Ладоге, пока мы еще... не умерли."
На фабрике пошли навстречу, занесли в список, назначили день, предупредили - с собой ребенок и одно багажное место.
В день отъезда Кира оглядела комнату - что с собой брать? Решила - швейную машинку. Шить она умела и рассудила, что машинка прокормит их с Шуркой, если не удастся найти работу, неизвестно ведь, где они окажутся.
Забегая вперед, скажу, что безотказный "Зингер" прокормил не только их, но и несколько эвакуированных семей.
Машинку помог донести сосед Иван, недавно вернувшийся по ранению, в обмен на буржуйку. Кира оставила ему ключи.
- Ванечка, посмотри, там подоконники деревянные, большие. Если сможешь снять, хорошие дрова будут. Я тебе напишу, пришлю адрес. А Коля вернется - ему передашь.
- Не волнуйтесь, Кира Александровна, все сделаю, и вещи сохраню.
- Да там вещей одно зеркало да хлам. Ты бери все, что нужно.
- Удачи вам. Даст Бог - свидимся. После войны.
- До после войны, значит.

На Ладоге колонну обстреливали. Кира сидела в кузове, прижимая к себе Шурку, и ничего не боялась. Она разучилась бояться, как разучилась и радоваться. Было лишь тупое ожидание чего-то. До берега из двенадцати грузовиков доехало семь. Там их встретили военные, помогли добраться до поезда, подсадили в теплушки. У вагона стояла полевая кухня, Кира подставила бидончик и сразу одела крышку, чтоб не остыло. Два куска хлеба сунула в карман. Их торопили на посадку.
Уже в вагоне, пристроив Шурку и привалившись к стене, она сняла крышку с бидона, понюхала... и вспомнила слово из прошлой жизни - баранина. Бараний супчик с крупой. Судорога скрутила не только горло, но все тело. Закрыла. Отдышалась. Открыла опять, попробовала. Жир застыл на губах.
- Люди, не ешьте суп, - сначала чуть слышно, а потом все громче, сунула Шурке кусок хлеба, поднялась, пошла по вагону, - люди, не ешьте, нам нельзя, очень жирное. Не ешьте, вы умрете.
Все зря. Ее не слушали.
Кира вышла в тамбур и осторожно начала сливать бульон в щель, оставляя крупу в бидоне.
- Тетка, ты что творишь! - солдатик - охранник? конвоир? - кинулся к ней, вырвал из рук бидон.
Объяснила, что не сумасшедшая, уговорила, слила остатки бульона, вернулась к ребенку, скормила ему вываренную, еще теплую крупу. Доела хлеб и заснула, убаюканная равномерным покачиванием вагона.
Через два часа ее разбудили крики. Люди корчились, у многих начался понос. Растерянные солдаты ходили между ними и не знали, чем помочь. Врача не было.
К утру половина вагона умерло.

Поезд подолгу стоял в тупиках, пропускал военные эшелоны. Станции проезжали по ночам, быстро, днем останавливались в поле, заправлялись водой, топливом, сгружали покойников. Из вагонов никого не выпускали. Кира потеряла счет дням и расстояниям. То, что зона обстрела кончилась, она поняла, когда ночью в щель между досками увидела освещенное название станции. С тех пор она не спала по ночам, пыталась прочитать мелькавшие вывески. И однажды прочитала знакомое слово. Где-то рядом находилась деревушка, в которой жила Нина.
Кончились дома, поля, началась степь, и состав встал. В тамбуре дежурил тот же солдатик, при котором она сливала бульон.
- Послушай, выпусти меня, пожалуйста. Тут моя сестра недалеко живет.
Не сразу, но он согласился, удивился только, откуда она знает, где они стоят.
Вечная благодарность этому человеку, нарушившему приказ и открывшему им дверь.
- Только смотри, тетка, не попадись, а то хана мне.
Он помог ей спустить машинку, Шурку. Странная "тетка" улыбалась. Она была лет на десять моложе, чем он.
Кира отползла в кусты и лежала там, пока поезд не ушел. А потом пошла через поле. Проблема была в том, что ей было не поднять, не утащить сразу все. Она переносила Шурку на несколько метров, усаживала его в снег, возвращалась за машинкой, перетаскивала ее за веревку, опять брала Шурку... Так прошел день. К вечеру она вышла на дорогу, передвигаться стало проще, ночь пересидела на обочине, с утра двинулась опять, а через несколько часов их подобрала проезжавшая телега.
И опять повезло - Нина никуда не уехала, так и жила там полтора года, будто ждала их.

Эпилог.

Летом 1945 года Кира с Шуркой и Нина вернулись в Ленинград. Нининого дома не было, а Кирин оказался цел, и комната сохранилась, и сосед Ваня помог им поднять вещи. Даже зеркало уцелело, так и стояло среди осыпавшейся штукатурки. Рядом с ним лежал прямоугольный конверт, тот самый.
Через полгода Нина получила комнату и ушла от них. Кира пыталась удержать, но та возразила:
- А Коля приедет - будем вчетвером жить? Или тогда ты меня выгонишь?
- Ладно, поезжай. Только забери зеркало. Пусть будет тебе на новоселье подарок.
- Ну ты что, оно тут всю войну простояло, как же...
- Вот именно. Понимаешь, я в нем себя вижу - ту, блокадную.
А летом сорок шестого вернулся Коля. Без письма, без телеграммы. Кира будто и не удивилась.
- Наконец-то...
Через несколько дней поехали в Межно. Зачем - он не объяснил, Кира послушно собрала все продукты, купила конфет, надо - значит надо.
Маринин дом стоял заколоченный. Походили по соседям, поспрашивали, никто ничего не знал. Вернулись к дому. Вот тут на лавочке в развалившейся беседке Коля и рассказал, как Марина спасла ему жизнь. Первый раз Кира видела мужа плачущим. И последний. Потом еще побродили по лесу, попытались найти ту поляну. Не нашли. Куски ржавой колючей проволоки валялись повсюду, на всех полянах. Оставили соседям свой адрес - если Марина вернется, то вы уж пожалуйста - да, да, конечно.

PS

Коля умер в пятьдесят девятом, от болезни желудка.
Кира прожила до старости. И это была счастливая жизнь.
Марина так и не вернулась, может быть, уехала к каким-нибудь родственникам... Кире нравилось думать, что она уехала.
Шурка окончил университет, защитил все диссертации, стал профессором. Часто по приглашению ездил в Германию - читать лекции. Звал к себе Киру, но та не смогла. Во Францию и Голландию съездила, а в Германию не смогла.
Зеркало, то самое, теперь стоит у меня в комнате. И это единственное зеркало, в котором я себе даже нравлюсь.

© Ольга Питерская, 2009
Дата публикации: 03.10.2009 09:44:01
Просмотров: 3243

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Светлана Севастьянова [2010-08-20 11:49:10]

С интересом прочла все ваши рассказы, некоторые вещи читала и раньше, но перечитать их снова - огромное удовольствие. С уважением, Светлана.

Ответить

Ольга Питерская [2010-08-20 23:12:48]

Какая встреча

Спасибо, Света. С новосельем

Корай ДеПью [2009-12-17 18:46:52]

Очень хорошо! Сдержанно, точно в описании событий, "подача" героев через их поступки, - верно избраный и хорошо выполненный прием. Стиль подчеривает интонацию светлой и горькой мудрости. Не заметил ни одного "украшательства" в виде деепричастных оборотов.
Мелкий, на мой (тысячу раз повторю, только мой, не претендующий ни на что) взгляд, огрех.
Из общей стилистики "выбивается " казенное слово " площадью" во фразе "...жизненное пространство дома ограничилось небольшой площадью, куда доходило тепло..."
А так... очень хорошо. Всегда стерегусь этой темы на любительских сайтах. Но вы рассказали историю так, что и комок был в горле, и гордость за людей и надежда, что, может, все еще у нас будет хорошо.
Спасибо.

Ответить

Ольга Питерская [2009-12-17 23:52:41]

Спасибо, Корай ДеПью (ох, и имечко у вас

)

И за показанную канцелярщину спасибо, сама терпеть ее не могу. А тут не заметила.
Что ж теперь с этой площадью делать? Сразу ничего на ум не пришло. Может, у вас есть варианты?

Сама побаиваюсь этой темы. Но тут - что-то вроде семейных хроник. Нина - моя бабушка.

Все будет хорошо.)

Корай ДеПью [2009-12-20 20:40:30]

Здравствуйте Ольга!
Рискну посоветовать:
"...жизнь дома ограничилась небольшим пространством, куда доходило тепло..."
М-м-м...как-то так...))))

Ольга Питерская [2009-12-21 23:58:02]

"жизнь дома"

Спасибо)
Я еще подумаю.
Речь ведь не о жизни - о выживании.

Яков Ходорковский [2009-10-03 13:05:09]

Рассказ жесткий, без особых сантиментов. Об этом и писать иначе, я думаю, невозможно. Сами описываемые события таковы, что многословия не требуют. Мне рассказ понравился. Успехов Вам Яков

Ответить

Ольга Питерская [2009-10-03 22:31:05]

Да, без сантиментов.
И не рассказ это, наверное, а скорей, мемуарная проза. Слышала эти истории от бабушки в детстве.

Спасибо, Яков, что не прошли мимо.