Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?



Авторы онлайн:
Александр Кобзев
Александр Самулевич



О жизни и смерти

Вионор Меретуков

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 6277 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


…После смерти жены – она умерла от старости – Тит вздохнул полной грудью.


Горевал он не долго. К смерти жены он отнесся взвешенно и с философским стоицизмом, тут же избавившись от всех жениных вещей. То есть, абсолютно ото всех. Начиная с пустых баночек из-под питательных кремов, шляпных и обувных коробок, чулок, бигуди, колготок, пудрениц, флакончиков с остатками духов и кончая шубами, портативными записными книжками, всяческими мулине, шалями, перчатками, сапожками и прочими женскими атрибутами, причиндалами и аксессуарами.


«Чтобы духу ее не было!» – сказал сам себе Лёвин. И добавил: – «С глаз долой – из сердца вон». И еще подивился, сколько русский народ насочинял всякой мерзости, чтобы облегчить себе жизнь.


Тит поступил столь твердо не потому, что был бессердечен, а потому, что, зная свою избыточную сентиментальность, страшился, как бы она, эта никому не нужная сентиментальность, после смерти жены не переросла в манию. В манию одиночества. Мания пугала его. В его возрасте она могла отравить жизнь. А Тит еще хотел пожить. И пожить нормальной самостоятельной жизнью.


Его совершенно не привлекала печальная судьба вдовца, который половниками черпает горе, с утра до ночи рассматривает альбомы с пожелтевшими семейными фотографиями и прерывисто вздыхает, вспоминая, как им с женой было хорошо когда-то на отдыхе в сочинском санатории или на пикнике с какими-нибудь Розенфельдами или Поприщенко.


Его ужасала перспектива каждое воскресенье сырым ранним утром ехать на кладбище, возделывать квадратные дециметры вокруг могильной плиты, придавившей глину над гробом жены, и поливать побеги настурции желтой водой из ржавого ведра с надписью на мятом боку «участок № 26». И, роняя горькие слезы, шептать фиолетовыми губами: «Где ты, роза моя?»


Примерно через неделю после погребальной церемонии, лежа у себя в спальне и смотря невидящими глазами в потолок, по которому, беснуясь, бегали пятна от уличного фонаря, Тит к полному своему восторгу пришел к идеально простому выводу.


Отныне он решил руководствоваться старой доброй истиной, изобретенной нашими мудрыми и основательными предками: живые должны думать о живых. А поскольку в живых из всех близких и дальних родственников остался, к счастью, только он один, то, стало быть, и думать ему предстояло исключительно о себе.


После этого судьбоносного решения, Тит ощутил необыкновенный прилив сил.


Он, как говорится, внутренне встряхнулся.


Возрожденный Лёвин покончил с затворническим образом жизни, растянувшимся на долгие семь дней и давшим основание некоторым злым языкам говорить о Тите в прошедшем времени, и с удовольствием вернулся к необременительным и приятным привычкам своей разудалой молодости.


Вспоминал он теперь жену не слишком часто и без излишней, так сказать, эмоциональности.


Время, прошедшее после смерти жены, не только умиротворило душевную рану, но позволило трезво взглянуть на бывшую спутницу жизни, абстрагируясь от метафизической составляющей порочного в своей основе чувства мужчины к женщине, или – что, возможно, звучит жестче и грубее, но зато честнее, – от всепобеждающей тяги самца к самке.


Покойница, при ближайшем рассмотрении (или, наоборот – при отдаленном, вернее – отдаляющемся, рассмотрении, помните забавную максиму о том, что большое лучше видится на расстоянии?), оказалась посредственной и недалекой женщиной. Он вспомнил, как воинственно она отстаивала право всех – в том числе и дураков – на собственное мнение.


Это открытие заставило Тита по-новому взглянуть не только на покойную жену, но и на свое отношение к ней, а в конечном итоге и на самого себя. Это привело к тому, что он стал значительно самокритичней.


По образному выражению своего друга Германа Колосовского, Тит, благодаря своевременной смерти жены волей-неволей «выломился» из прежней жизни, в которой начал «протухать» и в которой вынужденной лжи было всё же многовато.


Тит всегда помнил, каких нечеловеческих усилий стоило ему маскировать свои проказы с сослуживицами (он в то время занимал ответственный пост в Союзе писателей и, подобно Герману, имел и кабинет, и служебный автомобиль, и пару секретарш). И если бы только это! Это – ложь! ложь! ложь! – дурно отражалось на настроении Тита, влияя даже на состояние его здоровья и, в частности, на пищеварение. Стул у Тита был редкий, неубедительный, тревожный, а иногда неожиданный.


После смерти жены ему не нужно было придумывать мифические мероприятия, вроде внеплановых, авральных заседаний коллегии министерства культуры или срочных вызовов на Старую площадь на выволочку к какому-нибудь страдающему бессонницей куратору из аппарата ЦК.


После смерти жены отпала необходимость постоянно лгать.


Став вдовцом, Тит автоматически перешел в разряд честных людей.


После смерти жены Тит, по мнению всех, кто его знал, помолодел лет на десять.


И стул у него стал такой великолепный, такой блистательно-сакральный, такой гиперкубический и аполлонический, что ему позавидовал бы сам великий каталонец, придававший вопросам пищеварения и отправления естественных физиологических потребностей колоссальное значение не только в своей повседневной жизни, но – что является безусловным прорывом к заоблачным высотам совершенства – и в своем гениальном сюрреалистическом творчестве.


Словом, обретя свободу, Тит с чувством глубокого удовлетворения отметил, что по шкале добродетели он уверенно продвинулся на несколько делений вверх – по направлению к святости. Казалось, сделай он еще шаг, и его украсил бы «венец из листьев вкруг чела».


Но никаких шагов Тит делать не стал, справедливо посчитав, что и так в жизни наделал немало глупостей.


Да и шаг нынче делать опасно, того и гляди, вляпаешься в дрянную историю или угодишь в яму с нечистотами.


«Да и кому нужна моя добродетель, – думал он, – когда в стране бардак, когда в ней не ворует лишь тот, кто утратил способность двигаться. Когда о добродетели можно услышать только в церкви от проповедников, жующих мочалу о деяниях первомучеников, великомучениках, мучениках, преподобных, благоверных, блаженных и прочих святых».




(Фрагмент романа «Дважды войти в одну реку»)



© Вионор Меретуков, 2012
Дата публикации: 21.06.2012 01:51:04
Просмотров: 2679

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 79 число 14: