В последний раз о дураках

Вионор Меретуков

Форма: Миниатюра
Жанр: Ироническая проза
Объём: 12922 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Автор втолковывает Читателю:

- Наше время необыкновенно богато на дураков. В недрах современного общества вызрел и поднял голову фантастически цельный и всеобъемлющий дурак. Он все громче и громче заявляет о себе, этот наш природный российский дурак. Он освоился и оживился. Он выходит на большую арену. Похоже, настает его час.

Прежде дурак вел себя скромно, боясь, как бы кто-нибудь не догадался, что он дурак. Старорежимный дурак старался особенно не высовываться, не выделяться, стремясь как-то затаиться, отсидеться, не привлекать к себе внимания.

Современный же дурак выступил открыто, ярко, масштабно, громозвучно. Нынешний дурак ничего и никого не боится, он безоглядно рвется в драку, не опасаясь выглядеть дураком. Дурак – это звучит гордо!

Читал я тут статейку некоей Елены Черниковой, кажется, писательницы. Беда, когда пигмеи дорываются до власти или до трибуны! Они тут же начинают убеждать всех, что являются солью земли! С каким садистским наслаждением они – публично! – покусывают гигантов. Беда, если у пишущей особи слепа и глуха душа, беда, если она не в силах понять тонкого, острого, оригинального и мощного таланта истинного художника.

Эта Черникова рассуждает на каком-то диком, прямо-таки пещерном, уровне о романе Генри Миллера «Тропик Рака». Много рассуждает, по-советски «умно».

«И из чего столько шума? – гордясь собой, спрашивает эта идиотка. – Не понимаю я этого Миллера».

Мадам не стыдится признать, что она, профессиональная литераторша, уже пребывая в серьезных летах, впервые «добралась» до Миллера пять или шесть лет тому назад. До этого она Миллера не читала. И, похоже, даже не подозревала о его существовании. И ничуть об этом не жалеет. Потому что ничего в нём не нашла. «Все говорят: Миллер, Миллер. А он все про член да про член. А ещё твердят о каком-то потоке сознания...» Вот такая история. Ну, не нашла и не нашла, что ж тут поделаешь? Не дано, значит...

- Про член же она нашла, – возражает Читатель. – Уже одно это говорит о том, что никакая она не дура. Правильная баба!

- Ты так думаешь? А по мне, так она вообще не баба, а черт знает что такое! Ей бы помолчать, этой ходячей аномалии, этой современной Эллочке Людоедке, ездящей верхом на собственной глупости.

Ей бы попытаться самокритично осмыслить свою непонятливость. Попробовать перечитать роман еще раз, более внимательно и непредвзято. Поинтересоваться, что о Генри Миллере, великом американском писателе, классике мировой литературы, говорили его современники, кстати, далеко не последние люди. Такие как Эзра Паунд. Или Томас Элиот. Или Сартр. Или Элюар. Или Джордж Оруэлл. Или Камю. Или Норманн Мейлер. Или Лоренс Даррелл. Или, уже в наше время, Генис с Вайлем.

Но где там! Она полагает, что говорить глупости – это современно, оригинально, модно. Ей не терпится поделиться своей глупостью с массовым читателем. Просветить его, так сказать. И она делится и просвещает. И с каким апломбом! С каким тупым упоением! С каким самомнением!

Высокомерие сродни глупости. Черникова пребывает в счастливом озарении собственного невежества и тупости.

Она утверждает, что писать так, как писал «этот» Миллер, может каждый, кто осилил букварь.

Мадам не знает, что нечто подобное в истории уже было. Когда-то, во времена повального увлечения Хемингуэем, всяким утратившим чувство реальности литературным недомеркам казалось, что стиль папы Хэма легок и предельно прост, если не сказать, примитивен, что это стиль телефонного справочника, графика движения пригородных поездов и путеводителя по зоопарку. И овладеть им может любой мало-мальски грамотный составитель железнодорожного расписания.

У великого бородача нашлось немало подражателей и компиляторов. И что у них в результате получилось? Еще несколько томов телефонных справочников и фолиантов железнодорожного расписания.

Мадам своей надменностью и непроходимым невежеством напомнила мне чрезвычайно забавного полковника-интенданта, с которым мне довелось много лет назад лежать в одной больничной палате. Полковник по целым дням, морща квадратный лоб, упорно читал какую-то книгу в желтом коленкоровом переплете. Я же приходил в себя после операции. Хирурги тогда спасли мне жизнь, то есть буквально, собрав по частям, вытащили меня с того света. Поясняю: за неделю то этого я выпал из кресла асфальтоукладчика...

– О, Господи!

– Да-да, выпал. О-о, брат, то была песня! Там, на высоте приблизительно трех метров над уровнем моря, под покровом ночи, я совершил беспримерный сексуальный подвиг: с риском для жизни овладел одной неустрашимой особой, сущим головорезом в юбке с редким именем Наталья. Ах, какая была девушка!

Автор крякает и замолкает, отдавшись воспоминаниям.

– А зачем ты туда полез, на эту верхотуру? Что, нельзя было найти более подходящее место? – спрашивает Читатель.

– Ты ничего не понимаешь! В этом был самый цимес! Это было так необычно, захватывающе!

– А вывалился ты как?

– Вывалился-то? А так и вывалился. Овладел и вывалился. Ослабел, понимаешь... Вернее, ослабил хватку и сверзился прямиком на хладный асфальт... Так вот, в палате, присмотревшись, я увидел, что полковник вдумчиво изучает «Похождения бравого солдата Швейка». Я возликовал. Слава Богу, думаю, нашелся в этой обители печали близкий мне по духу человек.

«Ну, как, – спрашиваю, заранее улыбаясь и предвидя ответ, – нравится?»

Полковник окинул меня долгим мутным взором. Видно, раздумывал, стоит ли тратить драгоценное время на откровения с неизвестным юношей сомнительной национальности.

«Я такой человек, – наконец процедил он, – раз начал, то должен закончить. Такая у меня жизненная установка, понял, паря? Я привык любое дело доводить до конца. Раньше никак руки не доходили до этого самого Швейка, теперь вот лежу, прохлаждаюсь, всё равно делать нечего, дай, думаю, почитаю, оценю, так сказать. Теперь вот мучаюсь, упираюсь... Уже вторая неделя пошла. Вот все говорят: Швейк, Швейк, смешно, юмор, обхохочешься... А я ни разу даже не улыбнулся. Ни разу! Ничего там смешного нет, вот что я тебе скажу. Ерундовая книжка... – констатировал полковник и с угрозой добавил: – Но добить я её должен. И добью! Такой я человек!»

На Читателя рассказ производит очень сильное впечатление.

– Ничего не скажешь, – произносит он с уважением, – достойный субъект.

– И я того же мнения. Хотя интендант был так же глуп, как и мадам Черникова, он от нее выгодно отличался одной очень важной чертой. Он не стремился к публичности. Полковник свое мнение держал при себе: видать, дурак он был опытный и смышленый. Полковник знал свое место, он знал, что он дурак, и этим знанием ни с кем не делился. И если бы не мой вопрос, он бы так и не открылся... Черникова же, к сожалению, не осознает, что глупа, и яростно рвется к аудитории. И это делает ее положение совершенно безнадежным.

Автор переводит дух и спустя минуту продолжает:

– Некий ядовитый журналист спросил Дарью Донцову, как ей не стыдно писать такую галиматью. Донцову смутить не просто. Она с достоинством ответила, что благодаря сумасшедшим деньгам, которые за реализацию ее книг выручает издательство, серьезные поэты получают счастливую возможность мизерными тиражами напечатать свои убыточные книжонки. То есть, автор убогих детективов содержит Поэта! Бездарность кормит талант!

Автор с размаху бьёт ладонью по столешнице.

– Мне бабка рассказывала, что помнила день 15 июля 1904 года, как один из самых скорбных дней в своей жизни. Мой дед, ее муж, пришел домой поздно вечером и, не проронив ни слова, сразу поднялся к себе в кабинет. Спустя минуту она услышала глухие рыдания. Мой дед плакал. 15 июля 1904 года умер Антон Чехов. Вот так Россия переживала смерть великого писателя. Скажи, если сегодня отбросит копыта автор какого-нибудь сногсшибательного текста, заплачет кто-нибудь кроме его кредиторов?

Автор замолкает. Его переполняет негодование. Правая нога начинает нервически подергиваться. В последнее время приступы беспричинного гнева стали происходить с ним все чаще.

Читатель незаметно пожимает плечами. Причем здесь скорбь по Чехову и новый Пушкин?

Собеседники молчат не менее минуты. Наконец Читатель нарушает молчание:

– Так ты говоришь, ей, этой твоей Черниковой, не нравится «поток сознания»?

Голос его звучит напряженно.

Автор бросает на Читателя свирепый взгляд.

– Она без ума от «потока сознания»! Мне одно интересно, до кого еще «доберется» эта самовлюбленная посредственность, получившая возможность с высокой трибуны безнаказанно изрекать благоглупости? Может, до Джойса, Пруста, Музиля, Кафки, Гашека, Набокова, Платонова, Бродского, Довлатова? Господи, и ей все сходит с рук! Как не обрушатся на нее небеса?!

– Я же говорю, что это всё американец гадит! Но как же ты, братец, наивен! И охота тебе читать всяких дур?

– Неохота, но приходится... Чтобы не отстать, я должен иметь представление, что сегодня происходит в мире литературы, как протекает литературный процесс...

– Ты всё перепутал. Черникова – это не литературный процесс. Открою тебе секрет полишинеля. Существует мужская и женская литература. Мужская – это нормальные книги, словом, вся та литература, которую мы привычно называем художественной прозой и которую по хрестоматиям и учебникам изучают в школах и университетах. А женская – это любовные романчики, на скорую руку дамами-писательницами склеенные из лоскутков женской логики, капелек фальшивых слез, роковых брюнетов, «Феррари» и розовых рассветов на берегу Женевского озера. Настоящую литературу – мужскую! – ценят и понимают прежде всего мужчины. По этой причине Рабле, Сервантеса, Диккенса, Роллана, Гашека, Миллера читают только мужчины. Женщины их не читают. Дамам не дается сложный мужской юмор. Женщины не улавливают подтекста, видя во всем только грубость. Такова специфика женского ума. Недаром пословица гласит: бабе дорога от печи до порога. Женщина – это ухудшенный вариант человека, это как бы «гомо сапиенс» с истекшим сроком годности, товар второго сорта. Правда, временами женщина подтягивается к уровню самого заурядного из самых заурядных мужчин.

– Как ты можешь?! – Читатель возмущен. – А Орлеанская дева? А Склодовская-Кюри? А Цветаева, Ахматова, Коко Шанель, Марлен Дитрих, Мата Хари, Мэрилин Монро, Агата Кристи, Тэтчер, Бехтерева? А Крупская? А Софья Перовская, а Бритни Спирс, наконец?

Автор грозит Читателю пальцем и продолжает:

– Бабью никогда не понять солоноватой мужской прозы. Возьми, к примеру, того же Миллера. Истоки его мудрой философии во многом в фаллосе, который служит символом, этаким вымпелом, который он готов водружать на что угодно.

Такой подход к проблеме, заставляющий по-новому взглянуть на изначальную природу побудительных мотивов любого из нас, на мой взгляд, заслуживает безусловного одобрения.

У Миллера всё упирается в одну и ту же бессмертную тему, стоит у него сегодня или не стоит. Оказалось, что так, как думает его наблюдательный и жизнелюбивый герой, не боящийся грязи и увидевший красоту там, где ее никто до него не видел, думает каждый, у кого что-то болтается между ног.

У Миллера совершенного замечательный юмор. Искрометный и жизнеутверждающий. Мужчина читает Миллера и радостно хохочет. С женщинами всё наоборот.

Во-первых, они все лживы. Если женщина при тебе читает «Тропик Рака» и корчится от смеха, это означает лишь одно – она ни черта не понимает, но искусно притворяется, чтобы завоевать твое расположение.

Во-вторых, бабы никогда не признаются в том, что у них ум коротковат и недостаточно развит, и Черникова в этом отношении являет собой пример редчайшего исключения из правил, она легкомысленно откровенничает там, где другая бы дальновидно помалкивала.

– По-моему, все просто, у нее что-то не в порядке в личной жизни. Вон она и набрасывается на всех как пантера.

– У всех женщин личная жизнь не в порядке. Во всяком случае, каждая из них так говорит, – глубокомысленно замечает Читатель.

– По ее словам, которым грош цена, Женя Храмов, откровенничая, якобы признался ей, что если бы он прочел ее «Золотую Ослицу» до того, как приступил к переводу «Тропика Рака», то перевел бы книгу Миллера иначе.

То есть, намекает Черникова, перевел бы значительно лучше. Проверить ее слова, к сожалению, не представляется возможным: Женя, как ты помнишь, умер шесть лет назад. Интересная получается карусель: Черникова вовремя не прочитала Миллера, Храмов вовремя не прочитал Черникову. Черникова, хотя и не говорит этого впрямую, намекает, насколько лучше Генри Миллер, будь он жив, написал бы свой роман, если бы в качестве образца для подражания держал перед своим носом ее шедевральную «Ослицу». Тьфу!

– Я от кого-то слышал, что эта Черникова закончила литинститут...

– Было бы любопытно узнать, у кого она училась. Не у Бондарева ли? Если так, то понятно, откуда в молодежной среде развелось столько дураков...

(Фрагмент романа «Дважды войти в одну реку»)

© Вионор Меретуков, 2010
Дата публикации: 02.06.2010 21:24:55
Просмотров: 2609

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Александра Лоренц [2010-06-06 13:48:21]

Несомненно, «автор» умен. Но не мудр. И, по сути, ничем не лучше Черниковой. Так же агрессивен и зол. Он не оригинален в своих нападках на женщин. Намного талантливее это сделал Отто Вейнингер в своей книге «Пол и характер. Принципиальное исследование»....и покончил с собой. Увы…
Представляю, как Вы расправитесь со мной!
С ужасом Александра

Ответить