мир-город

Анатолий Петухов

Форма: Эссе
Жанр: Антиутопия
Объём: 27517 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

МИР-ГОРОД.

Дело к осени... И солнце все больше по окраинам бродит... Но еще тепло, если не сказать - жарко.
Мстислав Фиолонович Хапульный вышел из подъезда десятиэтажного дома, который сам же и построил; его квартира на седьмом "небе", двух-комнатная, в ней проживает он один, потому что он один на всем белом свете; на окраине шахтерского поселка под Новокузнецком чуть вспучен бугорок его матери с витым, обветшалым, из стальной проволки, крестом и табличкой с потерянными буквами из совсем другой фамилии... Послед-няя информация тридцатилетней давности...
Филоныч разменял восьмой десяток, но выглядел чуть за пятьдесят, по причине покладистости своего характера с начальством, чего никак не принимали в расчет соседи по лавочке, - запенсионные, как и он, но к строительству не имеющие прямого отношения. Громкие фамилии республи-канского, областного уровней запросто проскальзывали мимо их ушей, и вообще, их мало что интересовало на всем белом свете, кроме пенсии, погоды, и цен на хлеб в металлическом ларьке. А, между прочим, в нем подрабатывали две хохотушки, одну из которых, кареглазенькую, ловко перегнувшись через прилавок и ущипнул как-то он за кругленькую упругую попочку, и та обдала его таким телесным жаром, что он помолодел еще лет на двадцать - не меньше и представился Митей. И, ведь не обманула, Верунья, пришла на всю ночь, и всего-то обошлась ему в две бутылки водки, да в батон вареной колбасы. Уходя, ласково пожала ладошкой... усталый обольстительный предмет, сказав, что ничего подобного не ожи-дала, и еще добавила: "Он у тебя такой вкусный!.."
Было чем поделиться. Но вчера, на лавочке, снова заговорили о по-годе, и тогда Филоныч стал рьяно, можно сказать, с остервенением, до-казывать, нечто такое, отчего потом и сам, зараженный географическим микробом, не мог долго освободиться. В пику?.. Да! В пику!.. Он зая-вил, что Северный ветер дует с Юга на Север, потому, что куда дует, оттуда и название, а Южный с Севера, а Северо - Восточный дует с Севе-ра на Восток, на что дряхленький оппонентишка - Петрович прямо-таки взвился петухом: "А если с Востока на Север, тогда как, Востоко-Северный, что ля?.." На что Филоныч опустил глаза под ноги и грустно заявил, что там, на Востоке, скончалась его мать, перед тем, как его забрали в армию. А еще раньше, в шахте, рвануло метаном, и он три дня хоронил свою бригаду... Потом он уехал в Краснодарский край, затем в Мир - Город, и лишь один раз за всю последующую жизнь, посетил свою личную родину.
Соскамеечники скроили постные физиономии и завспоминали кто о чем: Петрович, - что пора сходить за пивком, покуда утреннее, свежее, дед Матвей - о докторских хлебцах для своей старухи, - хлебцы в поли-этиленовых пленках, - хранятся долго, не черствеют, от них не бывает изжоги, не то, что от белых булок с непропеченным сердцем...
Вчера - ни одного облачка на голубом небе, сегодня лавочка пуста, а над ней - каравелла из намеков на старинные, исторические предметы, перетекающие из одного замысловатого сюжета в другой. Винтовка - трех-линейка в руках красноармейца - буденновца, способная за версту проды-рявить железнодорожную рельсу, мягко перевоплощающуюся в танк - 34, с кривым дулом, успевшим лениво пальнуть ватным, рыхлым снарядом в "мо-локо", в чистую синь, и там задуматься в ожидании, и взорваться под единственной коленкой - гусеницей хотя и того же, но уже умозрительно-го танка, уже под подолом широкозадой бабы на четвереньках. Жарковато поди ей там, сейчас, в конкретном месте, - осклабился Филоныч. Он слу-жил артиллеристом и ощущал степени разрушительной силы фугасов в зави-симости от мощности тротиллового эквивалента, - в данном случае калибр - о-го-го!..
Филоныч щурится под козырьком парусиновой кепки; он в белоснежной тенниске с коротким рукавом. Руки у него полные, с розоватым глянцем, словно подкаченные изнутри воздухом до полного разглаживания морщин на поверхности, и ноги такие же, отчего брюки кажутся вздутыми тумбами.
Тем временем, прямо над макушкой Филоныча замерло кресло прези-дента, с высокой спинкой, с витыми подлокотниками, с гнутыми ножками, но размера, скорее подходящего под пятьдесят восьмой размер самого Фи-лоныча. "Кабы мне в него, - с грустью подумал он, - я бы уж поруково-дил, уж кое-кого на солнышко-то вытащил, мало бы не показалось..." Он глубоко вздохнул, еще раз и еще раз, пропуская выдохи, и медленно стал подниматься, совсем не удивляясь и соображая, как бы не переборщить со вздохами, и не превратиться в постоянный спутник земли. А там уж толь-ко экстренное торможение, вход в плотные слои атмосферы, и заметка в местной газете, о светящемся кресте на ночном небосклоне, с коммента-риями местного трепача - уфолога о потусторонних пришельцах. Нет уж! - вовремя выдохнул Филоныч, и оказался в кресле, но, к сожалению, оно тотчас же стало вытягиваться, и вскоре превратилось в обыкновенную раскладушку. "Ну что ж, - спокойно согласился он, - зато поплаваю..."
Облака - это белая облицовочная плитка, только очень мягкая и влажная, - уж сколько ее, драгоценной, через его руки прошло, и не счесть, можно всю землю выложить... Филоныч для удобства нагортовал поплотнее, под мышку, облачной массы, голову пристроил на ладони, ло-коть - в невесомости. Хорошо!.. Из памяти хлынули положительные воспо-минания.
Царствие ему Небесное, был такой начальник строительного управле-ния - Бессмертный, - признаться, фамилия не в руку оказалась, да у ка-ждого, известно, своя судьба...
Открыл, Бессмертный, как-то ногой дверь в коптерку Филоныча, по-шарил скептическими глазками по углам, и медленно так, но очень уж внушительно, сказал своему заместителю, ростом до пояса нормальному человеку, что, мол, плохой у них кладовщик, - и тот многозначительно хмыкнул, а Филоныч поначалу ничего не понял потому, что действовал точно по инструкции. "А потому, что, - продолжил, конкретнее, свою мысль начальник, - нету у тебя чего выпить и закусить после тяжелого трудового дня". И понял Филоныч свою промашку, и продал на следующий день, налево, три ящика дефицитной плитки, застелил стол импортными обоями и поверху "нарисовал" натюрморт из пяти бутылок водки, из того, что режется наискосок; брюхо консервным банкам вспарывал аккуратнень-ко: зазубринами вовнутрь; из газеты нарезал квадратные салфетки; по-ставил графин с цветочками...
Открыл, Бессмертный, вечером дверь в коптерку Филоныча, и... сказал своему заместителю, что, мол, хороший, теперь, у них кладовщик.
В отпуск Филоныч поехал на Кавказ, в Минводы, в санаторий, по бесплатной путевке...
Широко зевнул Филоныч в счастливое прошлое, и в продолжение инте-реса проделал рукой отверстие в облачной толще, и увидел под собой со-циально - бытовое сооружение под черной мягкой кровлей, буквой - эн, которое он тоже строил. Два длинных одноэтажных параллельных здания соединялись двумя крытыми галереями, фасадную часть строения обнимал кирпичный забор, остальную - всасывал в себя блок подсобных помещений. На детский садик списалось тогда море облицовочной плитки всех цветов радуги. Но... сейчас внизу угадывались не те, для которых Филоныч клал на алтарь свою жизнь: не мельтешащие маковые макушки мальчишек и ко-сички девчонок, а стылые спичечные коробки автомобилей, - "менедже-р-р-р-ов!" - яростно прорычал Филоныч под себя. Для него все эти здоро-венные, лохматые, черные псины, не дающие проходу нормальному человеку ни утром, ни вечером, носили эту злобную кличку. "Ужо я вам сейчас!" - прошипел он, опережая действием месть, рожденную в мыслях.
Он нащупал язычок молнии на брюках, рванул ее вниз, словно чеку гранаты, и... открыл вентиль... и опорожнил цистерну, чуть было не воспарив облегченным над облаком, но успел-таки вовремя подтянуть его к себе, - иначе затяжной прыжок, с вполне предсказуемыми последствия-ми. Мгновенный испуг быстро вытеснила радость от возможного внизу.
Менеджер с удивлением переводит взгляд с белоснежной рубахи, гус-то усеянной желто-зелеными крупными каплями, - (капли расползаются, и расползаются...), - на единственное, нежное облачко. Он никак не может предположить, копеечным своим умишкой, такую, за ним, ливневую прыть. А – поди, другой умник, приклеив физию к ветровому стеклу, что-нибудь гундосит себе под нос о кислотных дождях...
Филоныч снова поворачивается на спину, и снова удаляется в прият-ную область воспоминаний.
В кавказских санаториях он побывал ровно тридцать раз, и все в разных. И быстренько смекнув, что к чему, стал записываться на завтра-ки в первую смену, в отличие от тунеядцев, дрыхнувших до самого обеда; он имел, таким образом, возможность употребить в свою пользу, не толь-ко свой, положенный стакан сметаны, но и четыре - пять соседских по столику. А еще он заводил себе подружку не из приезжих на танцульках, а из аппетитных ресторанных попочек в белых передничках, потому и не голодал ни утром, ни днем, ни вечером, ни ночью. Попадались и такие кругленькие, томные, пахучие, о которых помнил в течение года, и даже, при удачных маршрутных пересечениях, делал визиты вежливости. И не бы-ло случая, чтобы не встретил ответной радости... Главное в этой жизни, - частенько говаривал он, - делать людям добро...
А облако плыло, плыло и плыло...
И каковы же теперь его координаты в городском пространстве? - Фи-лоныч повернул голову набок, скосил глаза вниз.
А внизу изящный изгиб Клязьмы, гостиница, которую построил он же, кувшин на постаменте... из забастовщиков, - безалаберное произведение, не поддающееся художественному осмыслению ни на земле, ни в небе. Го-лодные рабочие и работницы (сколько их? интересно все же...) отверну-лись каменными лицами, и вдобавок отгородились поднятыми воротниками, от тех, кто сидел в просевшем, от чрезмерной важности (по самый пу-пок!), квадрате, от тех, кто и превратил детский садик в собрание мы-тарей. "Ух - вы!.. - с яростью прошипел Филоныч, сожалея о порожней мочевой цистерне, но и тут же, набредя на запасной выход, громоподоб-но, торжествующе зарокотал бессмертным крещендо (до морозца по коже!) русского классика. - Я тебя породил! Я тебя и убью!.."
Филоныч приспустил брюки и... открыл люк думпкара... или, вернее, бомбового отсека. Прицел - рабоче-крестьянский горшок, плюс, метров двадцать - тридцать: поправка на ветер в сторону реки. Жаль, что об-легченное облако резко набрало высоту, сокрывая от него, таким обра-зом, результаты авиационной атаки. Впрочем, - паника, и все осталь-ное... известное дело... грустное и смешное...
На новом уровне облако побежало быстрее и совсем в другую сторо-ну, к вокзалу, который построил он же, и далее по железнодорожной ле-стнице в сторону Москвы. По сторонам - леса, поля, озера...
Облако таяло, таяло, таяло, - пора было подумать и о возвращении. Над Дрезной Филоныч перевернулся на спину, сложил ноги в хвостовое оперение, и заработал ладонями, словно веслами. Над местом своего старта выдохнул несколько раз кряду, пропуская вдохи, и плавно опус-тился на одинокую лавочку. "Жаль, - подумал Филоныч, - расскажи кому, не поверят..."
А, между прочим, на земле, в то же время, проистекали хотя и не явно выраженные, но последствия...
На противоположном конце города, до которого можно было промчать-ся на джипе с бешеной скоростью минут за десять, на лавочке сидел дру-гой одинокий старикашка. Худой, небритый, в черном потрепанном костюм-чике. Он ковырялся клюшкой в обыкновенных камешках у своего подножия, но прислушивался, судя по блаженному (в крестиках и ноликах) выражению лица, к хрустальному пению изумрудов. Привычные звуки, вероятно, скуч-ны и однообразны для него: и по будням, и по выходным и праздничным дням, - последние же, так искусственно, расцвечены. Изредка звучат и новые нотки, но... они не требуют широко раскрытых глаз навстречу. Жизненного опыта предостаточно, чтобы их быстро найти на полочке в го-лове под старомодной кепкой и увидеть, не расщепляя век.
В семнадцать часов десять минут визгливо пропели неподалеку тор-моза автомобиля. Хлопнули дверцы: одна коротко, другая длинно, с шур-шанием дорогих тканей и карканьем двух женщин, живущих в одном доме, но в разных подъездах.
Машину встречал мальчишка; он ткнул пальцем в небо.
- Мама, я видел сегодня облако в штанах!
- Вечно, ты что-нибудь выдумаешь! - игриво сказала Валерия Михай-ловна, она же - главный бухгалтер налоговой инспекции.
- Владик! Какой ты начитанный мальчик! не то, что мой оболтус, - вставила свое слово Вера Павловна, она же - заместитель главного бух-галтера той же инспекции.
- Валерия Михайловна! - пробасил мужской голос, - вы сумку забы-ли!
- Ой! - Валерия Михайловна уже держала в руке такую же, но по-тоньше, поэтому скользнула недоуменно - недовольным взглядом по лицу замши, - спасибо, Борис! Это когда же я ее оставила?
Вера Павловна устремилась напряженным взором в то место на небе, где могло бы произойти повторное явление облака в штанах; а Борис вкрадчиво проворковал.
- А вчера, в машине, я отъехал, а когда вернулся, ваш след уже простыл. Ну, думаю, чего в догоняшки играть, завтра и отдам...
Валерию Михайловну аж скосило под тяжестью второй сумки (что бы это могло быть?..), но она быстренько и старательно выпрямилась, гру-дью останавливая излишний порыв Бориса, что-то там прояснить под сур-динку.
- Завтра к концу дня подъезжайте, я что-нибудь придумаю... - ти-хонечко сказала она.
Борис сообразительный, - коротко хлопнув дверцей, он с силой уда-рил кулачищами по баранке, и с английским возгласом на русских буквах: "О! Ес-с!.." - сорвался с места.
На половине бешеного пути в обратную сторону дорогу переходила согбенная старушка. Под вялым косыночным пропеллером, в байковом хала-те с длинным рукавом, на двух чулочных гармошках, она тянула за вере-вочку остаток от детской коляски на четырех, условно круглых, колесах, - те кривлялись вовсю, и уж от какой великой тяжести? - два мешочка с прожаренными семечками (с солью и без), маленький стаканчик, маленькая пивная кружка, большой стаканчик, полиэтиленовый пакет с таранкой, - и все это в брюхе картонной коробки; в свободной руке бабульки - склад-ная алюминиевая скамеечка. В конце процессии - вялый кот: когда-то ры-жий, когда-то пушистый, когда-то ушки были на макушке, когда-то гроза пернатых, четвероногих, теперь - у него бесцветные, слезящиеся глаза, совсем как у хозяйки; она кличет его Федором, как уж он ее прозывет про себя - неизвестно, другие - бабкой, изредка кто - бабулькой. У бабки - бабульки давно нет настроения. С весны появилась у нее молодая конкуренция, на ее сторону с магазинной лестницы и стали заворачивать пивные завсегдатаи, - и с тех пор пошли дела у бабки неважно. Одна на-дежда на оказию, на командировочного какого молодца, охочего до моло-дой задницы.
Она останавливается, обращается к коту плачущим голосом:
- Кому говорю, Федор, ну чего ты тащишься за мной, ждал бы дома, в тенечке, кому говорю?..
И он останавливается. Но когда она вновь впрягается в повозку, и он, продолжает медленно переставлять четыре лапы по очереди, в ту же сторону. Она не оборачивается, знает о неуступчивом его характере.
И вот джип, удачно вильнув вокруг повозки, всей своей массой, - а в нем ее не менее трех тонн, - два раза, передним и задним широченными колесами подмял под себя Федора. И все произошло так стремительно... Бабулька обернулась, охнула, бухнулась на колени, так и дотупала на них до Федора: до потрепанного коврика, крови, слизи и теплого парка. У него еще дрожали кончики лапок, и единственный глазик еще стеклянил-ся в сторонке. Когда же до нее дошла необратимость происшедшего, уда-рилась она лбом об асфальт и запричитала громко, с надрывом, как слыш-но бывает иногда у подъездов домов, да на кладбище... "На кого же ты меня оставил, Федечка. Говорила я тебе, Федечка, не ходи со мной, как чувствовала!.."
Автомобили делали крюк вокруг ополоумевшей старухи, сигналили...
По правую руку от Бориса сидел спортивный, трехипостасный моло-дец: водитель, телохранитель, его зам. по особым финансовым вопросам. Развернувшись физией к заднему стеклу автомобиля, молодец задумчиво пропел:
- Кота задавили, бабка у нашего магазина с семечками ошивается.
Шеф, мизиночным ногтем протолкнул, вглубь, последний корешок от утреннего салата и, сделав порожнее глотательное движение, подумал, что пора бы подкрепиться, и сказав:
- Не хрена шляться, где не положено, - строго спросил, - сколько отстегивает?
- Червонец в день.
- Ну ты даешь, она же не меньше двух стольников за вечер имеет. Удвой! - говорил, и прикладывал к уху мобильный телефон, и нажимал три кнопочки, шеф, и спрашивал, - твой в стельку?.. Где ж его носит? А ты бы проверила эти тренировки. - И распоряжался. - Вылетай из подъез-да... На работе некогда было, дела посерьезней... Ничего, давай без штукатурки...
А когда она вылетела, он сморщился и подумал, что верно - пора бы эту "крысу" заменить на что-нибудь новенькое, поприличнее, - "ну что ж, - подытожил он, - устроим прощальный ужин!"
Пролетели городские улицы, "американскую" искусственную лужу "Амазонку" с правой стороны, поднырнули под две железнодорожные нитки на древний русский город Александров, разогнали по сторонам кур и со-бак деревни Войново, и далее, копируя береговые выгибы Клязьмы пропы-лили прямо по целине к могучему дубу. Другие деревья, женского рода, уже посыпали головы осенним пеплом, а дуб еще держался молодцом, - крепко, надежно, в расцвете зелени.
Самое любимое место в целом Подмосковье, если бы не коровьи бляш-ки, - того гляди втюхаешься. Купить, обнести забором, завести Ахалте-кинцев...
- Ты накрой столик, - сказал он, - а мы подышим воздухом, прогу-ляемся...
Там, ближе к берегу, есть небольшая поляночка, циферблатом, ого-роженная кустарником, в ней стрелочка из плачущей березки, - поникшей долу от самого основания, - очень удобный гимнастический снаряд. Шеф расхохотался, когда носком ботинка подцепил совсем свежий носовой пла-ток с собственным вензелем, - а она поежилась. "Прогни спинку, как следует!" - потребовал он. Давно уж она перестала замечать в нем преж-нее горение, - конечно, дело шло к завершению, к неизбежному финалу. Стара она, ну что ж... "Тпр-р-у-у! - шутливо выкрикнул он, - стоять!" Она послушно замерла, а, он подтянув с коленей брюки, из заднего кар-мана выудил стодолларовую бумажку и, свернув трубочкой, вставил ее в рассопливившуюся щель. Она, распрямляясь, молча выловила ее пальцами, и сразу же сунула за лиф, чем позабавила его изрядно. "Ты знаешь! - с хохотом пояснил он, - бабы разные, а приемы одни и те же, ге-не-тика..."
У машины уже стоял туристический сервированный столик. Вмести-тельные фужеры доверху... Среди вкусных разностей должна быть обыкно-венная ополовиненная французская булка, на ней - две скобки "одес-ской", с горчичными, позвоночными дорожками. Горчицы не было...
- Что это? - спросил шеф, ткнув пальцем в вопиющее отсутствие.
- Виноват! - руки виновного нервно заерзали по узким джинсовым ляжкам, - вчера кончилась...
- Винова-ат, вчера кончилась, - на лицо шефа напустилась нервная, презрительная гримаса; он выпил не закусывая. Она следом, не понимая, - чего же старательно напихивала в рот.
На обратном пути баранку крутил тот, кому и положено, шеф кема-рил, сложив руки на животе.
На одной из улиц она легонько тронула плечо водителя.
- Здесь останови...
Одной ногой уже зацепившись на землю, она все еще держалась взглядом за коротко стриженный затылок (уже бывшего?) шефа, сухо сглотнула.
- Дела сдавать Ларисе?
- Ага! - не отрывая подбородка от груди, он быстро (слишком быст-ро!) откликнулся на нее.
- Фуй! - мелко - мстительно облегчаясь, выдохнула она.
Джип умчался.
Да, два поворота, выщербленный асфальт до середины тротуара и до глубокой ямки, - можно при неосмотрительности попасть в нее ногой и, чего доброго, ко всем передрягам добавить еще одну: вывихнутую ступню - и тогда ты не просто старая галоша, но и еще инвалидка, не нужная, не только кобелю с деньгами, но и собственному мужу. Вот так: невиди-мой тенью, тенью кралась она за ним однажды, чтобы выведать, чтобы вы-смотреть... Оставляя позади крытый железом вход в подвал, по которому бухали переспелые над четвертым этажом дождевые капли, чередуясь с тя-желыми ухабами в висках, - вначале по четырем ступенькам, за входной деревянной дверью через два лестничных пролета, направо, к металличе-ской, в красной виниловой обложке с циклопным глазом. Чуть ли не на уровне живота... Многодетная что ли?.. Соперница - то совсем малень-кая (она как-то случайно и очень внимательно присмотрелась к ней на автобусной остановке), и совсем не моложе, - чем же она смогла завлечь к себе этого пропойцу и негодяя?..
Тогда кралась она, - но сейчас шла открыто, весело, с вызовом, проезжая горизонтальным взглядом по всем окнам второго этажа, для га-рантии, чтобы уж ненавистные точно попали в поле обозрения. Она увиде-ла себя со стороны, из окна, - она испугалась и заметалась по комнатам с голыми сиськами, и зашептала в испуге, - что теперь будет?..
Но ничего не было. На звонок никто не откликнулся, если там и прятались, то очень искусно, у таких злодеек опыт не от одной законной жены. Она постучала ладонью четыре раза, развернулась, два раза задни-цей, и часто-часто продробила каблуком левой, или правой? туфли.
Обессиленная, опустилась на ступеньки, задумалась, заплакала...
Зря старалась; муженек оказался дома и, как и положено, в стель-ку. Она села рядом, на уголок дивана, погладила его по хрипящей голо-вушке; они, с завтрашнего дня начнут все сначала, - он бросит пить и гулять, она будет ему верной женой... Только, кажется, где-то она уже видела подобное, и чувствовала подобное...
Когда джип отвалил от старикашки с клюшкой, сослуживицы поднялись на четвертый этаж, - каждая в своем лифте.
Вера Павловна шумно вставляла ключ, чрезмерно широко распахивала дверь, и громко ею хлопала, и ожесточенно топала, не разуваясь, на кухню и там, перешла на откровенный визг:
- Ты где, оболтус?..
Оболтус не спеша, со знанием дела, всовывал между стеной и ме-бельной стенкой цветной плакат с итальянской "мисс вселенной", и в та-кой позе, что прыщи на его лице готовились спрыгнуть на все что угод-но, пусть даже неодушевленное, дабы избавить его от переспелого томле-ния.
- Ну чего еще? - низко промямлил он.
- Ты бы лучше книжку почитал! - в конце фразы, она чуть было не разбила чашку.
- А я чо-о делаю?.. - продолжал мямлить он.
- А ты почитай Маяковского, облако в штанах!
Оболтус в испуге выдернул руку из-под шароварной резинки.
- Чего еще... в штанах?
- В шкафу, в красном переплете, золотыми буквами!..
Оболтус нехотя подошел к полкам за стеклом, не распахивая ство-рок, протянул:
- Нету такого..., - и боясь, все же, перегнуть палку, лениво про-должил, - Маяковский есть, облака нету...
- А ты последний том посмотри, на последних страницах!
Не отрывая тапок от пола, он переместился к окну, - может там что случилось интересненького?.. А на кухне завелась все та же песня о пчелах, которые трудятся день и ночь в поте лица, не покладая рук, об-рабатывая всяких там трутней, у которых и мужья, и зарплата не понятно за что выше, и коробки и сумки, и все потому, что у них корочки с выс-шим образованием. Нельзя допустить, чтобы ее единственный сын, выра-щенный без отца - проходимца, ходил в холуях и лизал задницы тупицам и недоумкам.
Туча выплыла из кухни ему за спину, но сегодня у нее не было шан-сов, потому что Влад (сыночек Валерии Михайловны) получил за сочинение на тему: "Любимый памятник в твоем городе" - двойку, он совсем не рас-крыл тему и сделал двенадцать ошибок, а вот оболтус - пятерку, и без единой ошибки.
- Да-а? - Вера Павловна в изумлении и криво плюхнулась в кресло, оттого что промахнулась локтем.
Она подумала, как бы она, лично, справилась с подобным задани-ем?.. И не справилась... Тем более, что ее сын писал о памятнике, стоящем на Октябрьской площади перед административным зданием. А Вла-дик о чем попроще - о Кирове. Она бы тоже выбрала зелененького, перед фасадом хладокомбината...
"Ишь ты! - подумала она и... сменила гнев на милость:
- Дашь почитать?
Неожиданно позвонили в дверь. Пришел Николай Федорович с коробкой конфет и бутылкой вина в нарядном пакете, - отец Ларисы, уже более не-дели отработавшей на приличной должности в фирме "Геркулес".
Да-да! Речь шла именно о той Ларисе, ведь мир так тесен.
Сынок Веры Павловны, получив от гостя традиционные денежки на мо-роженое, жвачку и газированную воду, отправился погулять на свежий воздух, пожалуй, часика на два, не меньше...
В этот же день, но когда солнцу еще оставалось бодрствовать не менее четверти от обыденного, к лестнице административного здания подъехал черный лимузин иностранного производства, и вылез из него че-ловек ответственной должности, - сам шоколадный, - костюм на нем про-светленный, разбавленным сухим молоком в большом количестве воды. Бед-няга, он сократил свое отпускное пребывание на острове Кипр на целую неделю, ввиду наступления на город юбилея, - а он, как известно, неза-менимый специалист по организации праздничного настроения, фейерверка и спортивной эстафеты с финишем за несколько минут до открытия митин-га. И вдруг, грянул гром, и с неба посыпалось, поначалу, что-то неоп-ределенное...
- Ты знаешь, - с жаром говорила секретарь Любочка (уронившая, от испуга, букет цветов к его ногам) своей бывшей однокласснице, в конце дня, при пересечении пешеходного моста через Клязьму, - такими крупны-ми коричневыми пятнами...
- Наверное, голуби, как в Венеции, - высказала предположение та.
- Какие голуби, какая Венеция?! - возмутилась Любочка, - пред-ставляешь, гром среди ясного неба! и настоящее, живое гэ-э! и так во-няет!..
- Может быть, космическая станция "Мир" прежде времени сошла с орбиты? - та выдвинула новое предположение. Она окончила школу с золо-той медалью, затем авиационный институт, и теперь работала конструкто-ром на оборонном предприятии.
Но тут... они уперлись в перпендикулярную улицу и вынужденно раз-бежались (обе торопились!) в противоположные концы, но Любочка, все же, притормозила у газетного киоска, чтобы повнимательнее поковыряться в журнальных обложках (для подсматривающих со стороны), на самом же деле, она скосила глазки на вечно падающую подружку, незамужнюю и то-щую. Та мелко-мелко косила острыми коленками в разные стороны, примет-ными даже со спины, - она всегда так, и в жару - словно по льду. При случайной встрече Любочкин муж выразился о ней как о сексапильной жен-щине, - с такими же словами подступал и к Любочке ее начальник. Подоб-ное уравнение звучало, сейчас, особенным оскорблением... Впрочем, все мужики, неразборчивы в женщинах, за редким исключением...
Мстислав Фиолонович Хапульный, поднимаясь в лифте с яркой молод-кой, поднял указательный палец к небу и патетически возвестил:
- А я сегодня побывал на небе!
А она... она, глупышка, нагнав на глаза круглого, искусственного, страха, испортила ему настроение: всего лишь спросила:
- Вам вызывали скорую?..
До первых звезд мерял шагами Мстислав Фиолонович Хапульный нечто большее, чем отведенные ему за добросовестный труд квадратные метры. Наконец, остановился на носках перед окном. Двор, - живыми, - был пуст, - и только цветные тени автомобилей мертво принюхивались друг к другу. В глубине двора сиротливо чернела широкая яма вокруг колодезно-го люка. Когда ударят морозы, из нее устремится в небо пар, вокруг нее соберутся люди с папками под мышками; человек десять - двенадцать еже-дневно будут стоять по краям ее кверху попами, внимательно всматрива-ясь в двух мужичков с лопатами на ее дне. И так - уже одиннадцать лет кряду... "Э-эх!.. - Россия" - тяжело выдохнул Мстислав Фиолонович Ха-пульный.

© Анатолий Петухов, 2008
Дата публикации: 06.12.2008 18:57:22
Просмотров: 3493

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.