Авторы онлайн:
Алексей Осидак
Олег Павловский

По закоулкам реальности

Дмитрий Ларин

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 157512 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1

Тёмно-синий «Икарус» в слабом искусственном освещении вокзала казался глубоко чёрным. Его крышу бомбардировали редкие, но тяжёлые капли дождя, намеревающегося вот-вот удесятерить свою мощь и перейти в не признающий ничего сухого безжалостный ливень. Горстка пассажиров, которых было гораздо меньше, чем мог вместить автобус, толпилась у дверей в предвкушении мягких кресел и тёплого салона. Боясь насквозь промокнуть, отъезжающие беспокойно топтались на месте и думали лишь о том, как бы поскорее сбежать от водного обстрела и подремать в своей временной обители на колёсах.
Горев давно так не изматывался. Ни разу не присев за целый день, он чувствовал себя разбитым и уставшим. Мысли прочь неслись от действительности и сплетались в клубок случайных образов; тело ныло, глаза слипались сами по себе. Ему не терпелось ввалиться в кресло, расслабиться и поспать хотя бы пару часов, однако водитель, которому не было никакого дела до чужих проблем, совсем не торопился радовать пассажиров своим появлением.
Несмотря на угнетённое физическое состояние, Горев был доволен. Он всё успел сделать за сутки, а не за двое, как планировал, и теперь вернётся в Святск не завтра вечером, а сегодня после полуночи. Будущая супруга наверняка обрадуется его преждевременному возвращению, а он-то уж найдёт подходящие слова, чтобы привести её в изумление и даже обескуражить. Алика ждёт его с нетерпением – он знает это, ведь с ней он рядом уже два года, союз их вот-вот скрепится официальной печатью, а свадьба несомненно будет пышной и многолюдной...
Впервые Горев познакомился с Аликой на скромном конкурсе красоты «мисс Святск–99», где она стала бесспорной победительницей. Выражаясь точнее, не познакомился, а отхватил: именно на этом определении его поступка настаивали друзья Горева, так как считали, что с такой обаятельной девушкой нельзя просто так завести знакомство, её можно только отхватить. Они не без зависти приветствовали его выбор и настоятельно подталкивали влюблённых к скорейшему объединению двух душ с соблюдением всех формальностей. У них это получилось. Скоро – почти через два года – Горев устроил большую вечеринку, где и объявил о предстоящей женитьбе. До той поры он весьма долго не желал обременять себя узами Гименея - искал, разочаровывался, перебирал, ждал, раздумывал. И вот, как выяснилось, ожидания не оказались напрасными. Попав на конкурс в состав комиссии, он увидел в красоте девушки свою собственную судьбу, а увидев, без промедления принялся крутить колесо фортуны в сторону семейного благополучия. Без стеснения он ставил своей избраннице самые высокие оценки и, невзирая на более чем пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, был уверен в успехе и в дальнейшем практически без особого труда завладел её сердцем. Сейчас, в свои тридцать восемь, Горев любил и был любим, тем самым был счастлив и верил, что может осчастливить свою вторую половину, а посему жизнь представлялась ему в этот период несказанно любопытной и захватывающей штуковиной.
Сам же Горев являлся человеком неопределённой профессии, что с некоторых пор считалось как бы модным, и эта туманная и таинственная неопределённость внушала его окружению особый пиетет и придавала Гореву ореол фигуры с чуть ли не универсальным потенциалом возможностей. Он сменил за свою жизнь с десяток работ и специальностей и в настоящий момент пребывал в должности директора фирмы «Самсон», распространяющей спортивный инвентарь и белковые добавки для атлетов. Привыкнув к перемене мест, но не получая нигде должного довольства, он собирался бросить и последнее место работы, не в последнюю очередь из-за того, что дела у «Самсона» шли в лучшем случае удовлетворительно. Помимо этого, Горев был членом ещё ряда организаций и обществ, так что наличие целого ассорти интересов, а также умение быстро перестраиваться, позволяли ему вести активную и многогранную жизнь. Но это было в прошлом, теперь же, в преддверии свадьбы, он подумывал приступить к совершенно иной жизни, к жизни без лишней суетности и беготни, ведь в обозримом будущем дни и ночи придётся делить не с кем-нибудь, а с его несравненной красавицей Аликой…
Горев уже смежил глаза и засыпал стоя, как слон, когда кто-то сильно задел его локтем и отбросил метра на полтора. Возмущение быстро погасло, потому что обидчиком оказался толстомордый водитель автобуса, бегущий напролом со своей путёвкой, словно со срочным и важным донесением. Горев простил бы ему всё, лишь бы тот поскорее убаюкал его жужжанием мотора и лёгкой мерной тряской. Когда процессия пассажиров потянулась в салон, небо разрыдалось ливнем, и Горев успел хорошенько намокнуть, так как имел привычку всегда заходить последним.
Он устроился на сидение возле окна и заснул ещё до того, как «Икарус» тронулся с места.

2

Святский вокзал встретил Горева недружелюбно. Где-то что-то как-то не так, почувствовал он и, едва появившись в вестибюле, попал в окружение четверых парней, которые настоятельно и хамовато потребовали мелочи. Будучи человеком не мелочным, он молча игнорировал неприятную компанию – прошёл сквозь них и сделал вид, будто не замечает, что вызвало лишь поток скабрёзности и отборные ругательства, достойные новейшего словаря неологизмов. Горев умело поборол в себе приступ острой антипатии, грозящий вылиться в неизбежное выяснение отношений. Он находился намного выше манер и повадок этой шатии и понимал, что их оскорбления - всего лишь комарики, снующие в поисках маленькой капли крови.
Дойдя до середины зала, он неожиданно развернулся и направился к таксофонам. Алика ложилась поздно, и Горев почему-то счёл важным предупредить её о своём приезде. Набранный номер поначалу был занят, затем - долгие длинные гудки. Вариант, что Алики нет дома, Горев отбросил сразу и, обвинив во всём телефонный автомат, переместился в соседний. Он продолжал звонить упорно и настойчиво, пока трубку наконец не соизволили поднять. После небольшой паузы, в которой угадывалась борьба с зевотой, в голову Горева вместо бархатного мягкого голоса Алики внедрился голос незнакомый и неприятный, но - самое разительное – мужской.
- Я весь внимание, - продребезжал голос.
Часть Горева была повержена в шок, другая же часть ничуть не сомневалась, что номер набран неправильно.
- Извините, видимо, я ошибся, - сказала часть вторая, но первая тут же добавила: - Мне нужна Алика.
По ту сторону снова протяжно зевнули.
- Ты на часы смотрел? Какого лешего так поздно звонишь? Мы уже отдыхаем.
- Да кто ты… кто ты…
- Кто ты такой? – грубо опередил голос.
Неучтивость субъекта на другом конце провода становилась очевидной, но Горев силился быть сдержанным и сквозь зубы вполне доходчиво объяснил:
- Если я ошибся номером, то тебе незачем это знать, а если это квартира Алики Сомовой, то такой же вопрос я могу задать тебе.
Последнее слово Горев акцентировал особенно сильно, а в ответ получил:
- Думай что хочешь, только больше не звони.
Он вышел, хлопнув дверью. Вокзал был пуст: лишь какой-то старец сочувственно улыбнулся издали, словно ему была доступна и ясна суть телефонной перебранки. Взволнованный Горев пустился выписывать по вокзалу круги и бессмысленные зигзаги. «Кто ты такой?», «мы уже отдыхаем», - стучало в голове. «Что значит мы? Он там не один? А с кем? С Аликой? Невероятно!». Зубастая ревность, мгновенно выросшая до размеров безумия, охватила всё существо Горева. Он не мог ей сопротивляться. Она распоряжалась рассудком, владела чувствами. Под её твёрдым каблуком униженная и беспомощная любовь тщетно пыталась сказать, что ничего не случилось - неверно сработал аппарат, только и всего, - курьёз, над которым стоило лишь посмеяться. Но Горев не хотел её слушать.
Циничный взгляд бравых парней, стоявших у входа, заставил его снова подойти к таксофону.
На этот раз трубку сняли почти мгновенно и, словно разряжая обойму, всё тот же голос выпалил:
- Послушай, Горев, будь мужчиной, ведь ты должен приехать только завтра. Где твоя пунктуальность? Зачем тебе лишние неприятности?
Каждое слово тяжёлым камнем проходило по всему телу, опускалось где-то в ступнях и лишало возможности двигаться. Сражённый и оцепенелый Горев с трудом сдерживал могучие потоки гнева и ярости. Не желая больше слышать противный металлический голос неизвестной личности, бесцеремонно вползающей в его жизнь, он потребовал твёрдо и напористо:
- Немедленно позови к телефону Алику! Где Алика, сволочь?! Что ты с ней сделал?
- Не нервничай так. Алика не подойдёт – она сильно устала. А сделал я с ней то, о чём женщина может только мечтать. Ты не смог ей этого предоставить, а я смог. Сейчас Алике очень хорошо, даже слишком хорошо, и ты, Горев, ей больше не нужен… – Голос явно подначивал, подначивал нагло, с каждым словом усиливая натиск, - его обладатель понимал, что находится вне пределов досягаемости, и оттого чувствовал полную вседозволенность.
Ущемлённый невиданной дерзостью, Горев резко нажал свободной рукой рычаг и уткнулся лбом в автомат. Вести разговор дальше - всё равно, что пинать ногами призрак. Немедленно добраться до Восточной 60, дома, где жила Алика – только так можно было выяснить детали сложившейся ситуации, хотя сторонний наблюдатель, имейся он в наличии, всё бы уже понял без лишних комментариев.
Первые два шага Горев ступил осторожно и неуверенно. Мир разорвался перед ним. В образовавшейся трещине исчезло будущее: лопнуло, словно шарик, накачанный ложью и лицемерием; в пустоту провалилось прошлое - показало свою засаленную изнанку и, превратившись в бездомную дворняжку, ушло, горделиво виляя купированным хвостом. А настоящее… Настоящего Горев не ощущал. Не замечал его, как не замечают в бою затоптанный цветок, как в порыве страсти или самозабвении не придают значения предметам и ни в чём не ищут смысла. Здание вокзала стало игрушечным, словно карточный домик, пол шатался и уходил из под ног; сиденья, стены, кассы, лампы, люди – всё кругом сделалось мягким, липким, меняющимся, химерным. Что же было реальным? Горев понимал – реальна только Алика; не этот рот, зевающий в её квартире, не голос, вещающий металлические слова, - только Алика! Но и эта реальность исчезала с каждой секундой, её нельзя было видеть, нельзя тронуть, взять в руки, нельзя вернуть.
Горев вдруг разыскал мысль, которая делала виноватым не кого-нибудь, а его самого, и крепко-накрепко ухватился за неё. Разве можно так раскисать? Это не в его правилах. Пора овладеть собой и, выявив причины, как хотелось думать, недоразумения, расставить всё по местам без излишней горячки. Если нужно – всё разбить, зачеркнуть и написать заново, по своему усмотрению. Только бы не наделать глупостей на пустяках и путаницах… В груди взревела надежда и, ринувшись к выходу, он с силой открыл двери…
Когда за окнами собственной квартиры внезапно наблюдаешь незнакомый пейзаж, первое, что должно прийти в голову – ты ещё спишь; иначе окажется, что ты сошёл с ума. Гореву же пришлось лишь, содрогнувшись, изумиться: за дверями оказался не ночной город, а вокзальный ресторан. Его-то он совсем не ожидал здесь обнаружить. Он редко ездил автобусами, но несколько раз хватило, чтобы уяснить - ресторана на Святском вокзале никогда не было! Мало того, двери, которые он открыл, всегда служили выходом из вокзала, а не входом в увеселительное заведение. Этот факт не подлежал сомнению. Однако ж теперь приходилось удостовериться в обратном. Горев не без колебаний постарался объяснить себе возникновение нового помещения стремительной реконструкцией здания и огляделся.
Ресторан был оборудован по высокому классу: обитый деревом, широкий просторный зал, красивая мебель, громадная люстра, причудливые канделябры за каждым столиком. Но поражало не это. Ни одно место не пустовало. Здесь, на вокзале - в полночь, далеко от города - нашли себе приют с полсотни завсегдатаев! Всё это выглядело, по крайней мере, подозрительным. На эстраде играл оркестр. Как только Горев показался в дверях, музыка смолкла, и музыканты, опустив смычки и скрипки, бесхитростно уставились на гостя вместе с жующими, пьющими и танцующими посетителями, словно все они ждали его не один день и не одну ночь безвылазно проводили здесь время.
Некий усач не донёс пельмень до рта, да так и замер в нелепой позе; другой же, с вытянутым худым лицом, застыл с протянутым бокалом в руке; взгляд третьего, полнотелого и похотливого здоровяка, окаменел в тот момент, когда он пытался добраться через декольте к прелестям подвыпившей соседки. И все, все без исключения глазели на появившегося Горева. А он никак не мог понять, чем же он заслужил такое внимание? Кто им нужен? Кого они ждут? Почему остолбенели все скопом? В какой-то момент ему показалось, что они глядят на него, как на героя, и вот-вот грянет туш, брызнет шампанское, зазвенят бокалы и разнесутся восторженные возгласы. Ещё миг – и он представил себя судьёй, который пригрозит, покарает, перед которым все они падут на колени. А может, они ждут такого же, как они сами, чтобы вместе плясать до седьмого пота, есть и пить до одурения, зацеловывать до умопомрачения и смеяться по любому поводу?
«Я без толку ломаю голову» - опамятовался Горев и встряхнулся. «Зачем они мне все сдались? У меня есть дела поважнее».
Виновато разведя руками, Горев захлопнул дверь. Размышлять над увиденным было недосуг. Посчитав, что ошибся, он устремился в другую часть вестибюля и толкнул ещё одну дверь. Она поддалась с трудом; в последнюю секунду он заметил на ней полустёртую надпись - «Парикмахерская».
Здесь тоже было чему дивиться. Брадобрей с кривым горбатым носом и волосами, закрученными, точно парик времён царицы Екатерины, стриг абсолютно лысого клиента. Вернее, уже не стриг, а просто гладил по голове. Оба смотрелись в зеркало, не замечая Горева. На коленях у клиента, кверху брюхом, лежал белый кот неизвестной породы. Лысый щекотал его, пробегая пальцами по пушистой шерсти. Вся троица, без сомнения, блаженствовала. На лицах – умиление, вокруг – лад и гармония. Одна аура на троих, огромные дыры которой залатаны привязанностью и нежностью. Казалось, рухни всё вокруг, перевернись или исчезни – это миниатюрное трио непрестанно катилось бы по просторам вселенной, ни в чём не нуждаясь и никому не мешая.
Гореву, с его напастями, стало муторно. Чтобы не спугнуть этих порхающих друг около друга бабочек, он прикрыл дверь тихо и бережно. Он не понимал, что происходит. Заблудился среди трёх стволов, как ребёнок, а скорее - как полоумный. Или в нём самом, или в мире что-то сломалось, разладился механизм привычного видения вещей, и мир, кривляясь и гримасничая, предстал перед Горевым в одном исподнем, бесстыдно выставляя напоказ своё естество.
Он сжал виски пальцами, пытаясь сохранить самообладание, и внимательно посмотрел по сторонам. Телефонная кабинка, как острое напоминание об Алике, стояла на своём обычном месте. Рядом - чуть приоткрытая дверь с матовыми стёклами, через которую он проник в этот богом забытый вестибюль. Повертевшись вокруг своей оси, он уверенно направился ко входной двери, решив выйти тем же путём, которым вошёл.
Ещё не успев заглянуть внутрь, Горев почувствовал, что снова промахнулся. В полупустой комнате с тухлым застоявшимся запахом тихо играла музыка. Изработавшийся граммофон воспроизводил давно забытую мелодию итальянского классика. Он стоял прямо на полу, у стены с наполовину отвалившимися обоями, напротив потёртой тафты, изрезанной вдоль и поперёк рукой какого-то свихнувшегося варвара. В комнате не было окон. Её освещала тусклая лампочка, висевшая на длинном проводе. Она периодически угасала и слегка покачивалась. В такт с ней перекатывалась с места на место пустая бутылка, словно это была не обычная вокзальная комната, а купе скоростного поезда самого низшего класса.
В углу, рядом со старым рукомойником, что-то зашевелилось. Горев разглядел человека, укрывшегося дырявым пледом. Музыка внезапно оборвалась, и из воронки граммофона начали вылетать нечленораздельные слова; чей-то скрипучий голос зачитывал текст, похожий на приговор - какие-то рекомендации по спасению утопающих для тех, кто сам не умеет плавать. Горев не стал вникать в смысл - хорошие новости вряд ли сегодня услышишь, - он стукнул кулаком по стене и помчался по вокзалу, дёргая все двери подряд. Половина из них была заперта, за остальными самодовольно проводили время общества неизлечимых клаустрофилов, чью гомеостатическую среду мог разрушить разве что новый взрыв мироздания.
От безуспешных попыток выбраться Горев впал в отчаянье и остановился у очередной двери с многообещающей надписью «Милиция». Держась за ручку и глядя на пол, он почувствовал, как кто-то сжал его руку.
- До рассвета тебе не выйти. Я покажу место, где ты сможешь переждать.
Он повернул голову. Его взгляд - взгляд загнанного пса - упал на седого до белизны старца, который уже ранее встречался ему в вестибюле вокзала. Старец излучал добро и желание помочь. Он был сейчас для Горева единственной нитью, способной вывести из этого лабиринта, и Горев, подобно слепцу, схватился за рукав и безропотно последовал за ним след в след, не задавая лишних вопросов.
- А что я должен переждать? – только всего спросил он, когда старик тащил его вниз по винтовой лестнице в скрытый от света угол.
Кивком головы старик указал на тёмную нишу в стене и почти шёпотом произнёс:
- Жди здесь. Здесь ты будешь в безопасности.
- Ждать чего? – повторил вопрос Горев, вглядываясь в предложенную стариком темноту. Когда же, не получив ответа, он обернулся, рядом уже никого не было. Старик исчез, испарился, сгинул, словно его и не существовало, будто он имел способность мгновенно рассыпаться на атомы.
Горев потряс головой, стараясь таким образом сохранить рассудок. Затем, кое-как уловив слабый лучик света, взглянул на часы: стрелки на циферблате приклеились к цифре двенадцать. Он рухнул на бетонный выступ, торчавший из стены, и на миг забылся.
В голове плыло и бурлило. Мысли съёживались до ничтожных и взрывались, не выдерживая напора мистического и иррационального. Что за клоака поглотила его? Можно ли всему этому верить? «Конечно же нет, - сосредотачивался Горев, - любая странность, любое малопонятное явление имеет надлежащее толкование, нужно только сконцентрироваться, упорядочить события и спокойно во всём разобраться».
«…А что, собственно, случилось особенного? Я думал, это выход в город, а попал в ресторан. Ну и что? Был не в себе, ошибся, принял одно за другое. Я бываю здесь не так часто, мог и перепутать. А любителей выпить и поплясать по ночам везде в достатке. Почему бы и не погулять, если ресторан работает круглосуточно?.. А парикмахерская? В такое время? И эти умилённые физиономии?.. Мало ли, собственно, на свете извращенцев… Ну, а дверь, через которую я вошёл? Я ведь точно помню, что вошёл в здание вокзала через неё! Неужели от волнения снова дал маху?!.. Всякое бывает. Бывают состояния, когда и столбы принимают за любимых, и с крыш многоэтажек прыгают, считая, что имеют крылья… Теперь эта комната без окон и странная пластинка на граммофоне… Возможно, приют для бездомных, а скорее всего, заброшенная кладовка, где повадились ночевать бомжи… Всё ничего, вот только старик… Что за бредни он нёс? Зачем меня сюда затащил и исчез? У него было не более десяти секунд, пока я осматривал нишу…».
Горев приподнялся и обнаружил справа от себя проход, который начинался узким коридором с закрытыми на ремонт туалетами.
«Сюда он, вероятно, и сбежал. Ладно, будь он неладен, этот старик – верно, тоже помешанный… Остаются часы. Почему они застряли на двенадцати? Да что я, в самом деле, - просто сломались!».
Горев остался доволен ходом своих нехитрых рассуждений и слегка приободрился. Когда же цепь его мыслей замкнулась на телефонном разговоре, он снова раскис... «Могла ли она так поступить? Могла ли изменить ему, когда до свадьбы оставались считанные дни? Нет, нет, безусловно, нет – я в этом уверен! Но этот тип, как он оказался в её квартире? Да он просто маньяк! Зачем я вообще с ним разговаривал? Ведь я не слышал голоса Алики! Она-то мне ничего не сказала… Он её истязает, шантажирует! Она нуждается в помощи, а я сижу здесь под лестницей и прячусь от каких-то выживших из ума идиотов!».
Эскизное оправдание ситуации, в которой он очутился, в некоторой степени удовлетворило его, дав понять, что пора прекращать самобичевание и приступать к решительным действиям. Одним рывком он вспорхнул на ступеньки и устремился наверх. Мгновение – и Горев был уже в середине помещения, где чуть не сбил одного из нескольких солдат, беседующих между собой.
- Ребята, ради бога, подскажите, где выход! – взмолился он, надеясь найти в лице защитников отечества опору и поддержку.
Но защитники родины уделили ему внимания не больше, чем уделяют пролетающей мимо мухе, и только один, тот, которого Горев случайно зацепил, проявил участие к взъерошенному типу, вылетевшему невесть откуда.
- Выход в космос? – шутя, переспросил он.
Гореву было не до шуток. Его чувство юмора было прочно придавлено тяжёлым сапогом безысходности.
- Мне нужно выйти в город, - жалко и безнадёжно вылезло у него из гортани. Он опустил глаза, стесняясь своего несуразного вопроса.
- Вон там, - свысока указал солдат, поняв, что имеет дело со слабоумным. – Иди туда.
Не став заниматься проверкой своих подлестничных версий, Горев стрелой вылетел наружу…
Он не помнил, сколько просидел в темноте подвала. Стрелки по-прежнему продолжали липнуть к двенадцати и упрямо возвещать о полуночи, хотя уже рассвело и солнце неохотно выстреливало единичными лучами, спрятавшись в засаде где-то за облаками. Рассвет немного снял напряжение. Горев наполнил лёгкие утренним воздухом и немедля ринулся к автостоянке, расположенной недалеко от автовокзала. Квартал Восточный находился на другом конце города, и такси в данном случае было лучшим способом достижения цели. Но ему опять не повезло - машина, тихо ожидавшая пассажиров, снялась с места и, мигнув зелёным огоньком, промчалась мимо. Вслед за ней порожняком проехало еще две. Автостоянка опустела. Гореву ничего не оставалось кроме как выйти на дорогу и самому бежать в нужном направлении.
Улицу, по которой он нёсся сломя голову, нельзя было назвать оживлённой. Справа топорщились ряды частных домиков, слева - длинный и унылый привокзальный парк, длинный настолько, что обежать его без передышки, могли, вероятно, лишь неутомимые спортсмены-стайеры. В парке - ни души; он выглядел серым и неухоженным, само его назначение было маловразумительным, разве что как можно надёжнее отъединить город от автовокзала.
Пробежав с четверть часа, Горев перешёл на быстрый шаг. За это время он не заметил ни одной машины, людей - и тех нигде не было. Первым живым существом, с которым ему посчастливилось встретиться, стал вислоухий дворовый пёс, вышедший повилять хвостом на пустую трассу. В его заплывших глазах не чувствовалось неприязни, сопливый нос энергично двигался, улавливая тончайшие запахи. Горев присел рядом и, поглаживая, поинтересовался у собаки, всё ли в порядке в городе, не сошли ли все с ума и как обстоят дела у него самого: хватает ли пищи, не кусают ли блохи. В ответ добрый с виду пёс неожиданно зарычал и остервенело вцепился в штанину. Горев не без труда отделался от дворняги куском выдранной материи и, спасаясь бегством, понёсся дальше по дороге.
Наконец сзади заурчал мотор. Горев остановился и поднял обе руки вверх. Оливковый «Фольксваген» притормозил. До ручки дотянуться не удалось - «Фольксваген» вдруг дёрнулся и стал прибавлять ход. Горев успел врезать ногой по бамперу и помчался вдогонку, выкрикивая в адрес водителя обещания расплаты. Автомобиль издевательски набрал такую же скорость, как и его преследователь, и затем увеличил её после того, как Горев стал бежать ещё быстрее.
Погоня продолжалась недолго. Горев понял, что попросту тратит энергию и на прощание что есть силы запустил в обидчика попавшийся под ноги камень. Снова неудача – камень перелетел машину и упал перед ней, не причинив никакого вреда, а Горев только потянул руку.
Этот холостой забег преподнёс очередной урок: прошедшая ночь и наступившее утро учат никому и ничему сегодня не верить, столкновения с обыкновенными вещами оканчиваются разного рода подвохами, а всё окружающее прибегает к всевозможным ухищрениям и становится лукавым и опасным.
Он стоял, подбоченясь, и провожал «Фольксваген» долгим пренебрежительным взглядом, когда увидел, как навстречу приближается тощая фигура велосипедиста. Раскинув руки, Горев загородил дорогу и метнулся к нему, словно тот был виновником всех бед и неприятностей. Велосипедист вовремя почуял недоброе, развернулся и пустился наутёк, испуганно оглядываясь на бешеного прохожего и бормоча под нос непристойные словечки.
Отдышавшись, Горев присел на обочину, чтобы ещё раз сопоставить детали сложившихся обстоятельств. Он долго успокаивал не в меру стучавшее сердце и чистил сознание от влезшей в него бессмыслицы и несообразности. А когда из калитки напротив вылезла сгорбленная старуха с клюкой и, опёршись на свою палку, застыла в наблюдательной позе, он тихо и язвительно произнёс: «Чего уставилась? Ты такая же ненормальная, как и все, только выжила из ума, в отличие от других, по причине старости, и это тебе простительно». Он отвернулся. Он чувствовал себя отщепенцем. Сегодня кошмарный день, сегодня всё не так, как всегда, так не должно быть, так не может быть, чьи-то глупые шутки преследуют его и не видно этому конца; сегодня день, вырвавшийся на свободу из запретных уголков бытия, день, в котором он чувствует себя лишним, вырванным из времени и пространства, выдернутым прочь из действительности и ввергнутым в какую-то распоясавшуюся от осознания своей убогости реальность. Он сидел на перепутье и припоминал свои жизненные огрехи, из-за которых, как ему думалось, к нему снизошло такое наказание, как вдруг услышал:
- Эй, друг, тебя подвезти? – Возле Горева остановился помятый и поцарапанный «Москвич», из которого, приоткрыв дверцу, выглядывал темнокожий парень и любезно предлагал свои услуги.
- Квартал Восточный, возле кафе «Пилигрим», - встрепенулся Горев и влетел на переднее сидение автомобиля.
Водитель не спешил нажимать на педаль газа и на секунду задумался.
- Тебе по пути? – спросил Горев.
- Далековато будет…
- Я хорошо заплачу.
- Не сомневаюсь... Ладно, подвезу, раз сам пригласил.
Заработал двигатель, и у Горева затеплилась мысль, что жизнь налаживается, что на свете сохранились ещё вещи и люди, не заслуживающие порицания. Этот парень подоспел вовремя. Теперь скоро всё прояснится, теперь его уже ничего не остановит. Вот и город потихоньку оживает: зашелестели дворники, выбежали спортсмены, высунулись из окон сонные физиономии. Со временем и сам он войдёт в привычный ритм…
Горев искоса стал разглядывать водителя, который ехал слишком быстро и насвистывал какую-то негритянскую мелодию. Тот заметил это и без особого любопытства поинтересовался:
- Что ты меня рассматриваешь? Что-то не так?
- Всё вроде так, только…
- Только что? Договаривай.
Негр выглядел благодушно, и Горев решил открыть ему причину своего беспокойства.
- Только я не встречал в нашем городе людей твоего цвета кожи. Тем более за рулём побитого «Москвича».
- Ты так удивляешься, будто увидел за рулём обезьяну. Я что, по-твоему, не имею права водить машину?
- Ты меня не понял. Я просто никогда не встречал в Святске негров. Ты здесь учишься?
- Я здесь живу.
- Понятно. Извини, вовсе не хотел тебя обидеть.
Шофёр резко свернул с основной трассы влево, и Горев, у которого и без того каждый нерв выл от перенапряжения, вцепился ему в плечо и закричал:
- Куда ты свернул?! Нам прямо, понимаешь? Пря-мо!
Автомобиль начал выписывать зигзаги, и негр, с трудом освободившись от Горева, еле совладал с управлением.
- Ты какой-то ненормальный, приятель. Я это заметил, когда ты ещё у дороги сидел. Хорошо, что машин встречных мало, сейчас бы точно врезались.
- Мне не нужны твои увёртливые ответы. Отвечай ясно: почему ты свернул? – менее яро, почти угрюмо повторил Горев. – Тебе нужно было ехать прямо.
- Я прекрасно знаю, где Восточный, - сдержанно произнёс водитель. – Но мы поедем в объезд. Ещё вчера перекрыли первую линию, прямо на переезде сошёл с рельсов железнодорожный состав. Несколько человек погибло… Я думал, ты знаешь.
- Так бы сразу и сказал. Теперь понятно. Извини ещё раз. Сегодня с самой полуночи всё идёт кувырком, словно кто-то намеренно решил поизмываться надо мной.
- Бывает, - протянул негр и обогнал стопорящую движение раздолбанную колымагу.
Горев, хмурясь, стал рассматривать смешного чёртика на резиночке, прыгающего при каждой встряске перед ветровым стеклом, и в какой-то момент обвинил его во всех злоключениях и кознях. Печально выдохнув на него струю неприязни, он отвернулся к окну.
Святск он знал хорошо; здесь он прожил почти двадцать лет, однако таких мест, которые сейчас проносились мимо, ему видеть не доводилось. Архитектура малоэтажных домиков напоминала больше о средневековых оборонительных сооружениях. Сами домики казались безлюдными, а над ними могильными плитами вздымались узкие высотные дома, без лоджий, с едва заметными окнами, похожие на тюрьмы. В этом районе он бывал нечасто, и всё же – перемены налицо. И совсем уже поразили Горева две буреющих на горизонте горы.
Он скривился и застонал.
- Тебе плохо?
- Хуже не бывает.
- Выйдешь? Два пальца в рот и станет легче.
Горев промолчал.
- Смотри, не испачкай мне салон, - тихонько, словно ребёнку, пригрозил негр. – А то недавно на твоём месте сидел один… Молчал, молчал, а потом как выдаст…
- Откуда в нашем городе взялись эти горы? – еле вытолкнул из себя Горев. – И вообще, я не узнаю ничего, что напоминало бы мне Святск.
- Ты давно здесь был?
- Только позавчера.
- Это бог знает когда, - сказал негр, видимо, принимая его ответ за шутку. – Всё меняется, приятель, всё меняется за короткие сроки. А это, кстати, не горы, а терриконы, слыхал о таких? Залежи угля у нас оказались.
- Врёшь ты всё, - обиделся Горев. – Нет у нас никакого угля. Все вы сегодня врёте.
- Ну-у, тут ты точно не прав. Все врать не могут. Если бы все врали, то мир был бы смешной до коликов, и менялся бы, как пластилиновая фигурка, стоило бы только кому-нибудь воткнуть в него свой грязный палец.
- Что ты несёшь? – покосился Горев. – Какой палец? Какие колики?
Автомобиль со скрипом затормозил у высотного здания, надпись на котором ни о чём не говорила – это были китайские иероглифы.
- Почему ты остановился? – взволнованно спросил Горев, пытаясь ухватить за штанину ускользающего из машины водителя.
- Колесо спустило, - ответил тот и направился к шикарному парадному входу. – Посиди немного, мне надо позвонить.
- Так-так-так. Представление продолжается, - сказал себе Горев и с опаской кинул взгляд на циферблат: стрелки не желали покидать цифру двенадцать. Окончательно убедившись, что часы сломались, он вышел из машины и швырнул их в далеко стоящую урну. Бросок оказался на редкость точным, и это был единственный успех за сегодняшний день.
Между колоннами здания показались две молодые парочки. Весело что-то обсуждая, они вприпрыжку спустились по лестнице и поравнялись с Горевым. Озабоченный Горев, не стесняясь, рассмотрел их снизу доверху, а когда те показали свои спины, недоверчиво поинтересовался у них о времени, нервно стуча себя по запястью.
- Не скажем! – громко ответил огненно-рыжий юноша в такого же цвета курточке. Его продублировала прижимавшаяся к нему девушка, затем она подмигнула и помахала ручкой. Все четверо, хохоча, сели в подъехавший «Ситроен» и оставили после себя лишь пыльную завесу.
Вновь оказавшись не у дел, Горев вернулся к автомобилю и проверил колёса – все целёхоньки, никаких тебе утечек воздуха. Негр явно его надул. Но зачем?.. Наконец терпение иссякло и дало волю агрессии. Горев решил взять быка за рога.
Роль «Быка» досталась подвернувшемуся под руку подростку лет пятнадцати, невинно прогуливавшемуся возле шоссейной дороги. Разъярённый Горев налетел на него, схватил одной рукой за воротник, другой за пояс и повелительно заявил:
- Если не хочешь, чтобы я тебе кости переломал, отвечай на все мои вопросы.
Мальчик испуганно кивнул, часто моргая круглыми глазами.
- Для начала скажи мне, который час на твоём циферблате? – спросил Горев, приметив, что на руке у подростка болтаются часы той же марки, от которых он совсем недавно избавился.
- Двенадцать часов, дядя.
- Как двенадцать? Всё ещё полночь?!
- Двенадцать дня - полдень, дядя.
Горев вытащил из кармана несколько купюр и сунул в ладонь мальчишке. Затем снял с него часы и, убедившись, что они в порядке, с видом, не терпящим возражений, надел себе на руку.
- Теперь они мои. Я достаточно дал тебе за них?
- Даже очень, дядя. Я их всё равно хотел продать своему другу, но тот столько бы не заплатил.
- Это меня не интересует. Ответь мне лучше на такой вопрос: что это за город?
- Это Святск. Я тут вырос.
- Очень хорошо. Но в Святске никогда не было ни терриконов, ни таких вот высотных домов с непонятными надписями. Что это за здание, кстати говоря, возле которого ты крутишься?
- Это Китайский дом, дядя.
- Какой к чёрту Китайский дом?! Его никогда не было в нашем городе! В начале года я проезжал пару раз по этой дороге, здесь и намёка не было на это огромное здание. Здесь… Здесь раньше, если мне не изменяет память, находилась бакалея - невзрачное одноэтажное строение барачного типа.
- А теперь здесь Китайский дом. Я в нём не был, но говорят, там здорово! – восхищённо заявил подросток.
- Кто говорит?
- Мой брат. Он рассказывал, что там выполняют почти любую просьбу. Жаль, что мне ходить туда рано.
- Так и не ходи. - Горев вдруг поник, сознавая, что ему сегодня ни от кого ничего не добиться, и отпустил мальчишку. Тот не стал убегать, лишь немного отступил, не отводя глаз от странного типа, задающего вопросы, достойные больного на голову.
Посмотрев куда-то мимо мальчика, Горев тихо и отрешённо произнес монолог отчаянья:
- Сегодня один из тех дней, когда ты сидишь в паутине, вытканной какими-то мистическими пауками, а вокруг пляшут и смеются полчища нечистых. Тебе непонятно, чего они хотят, ты даже их не замечаешь – вокруг только созданные ими фантомы. Они так ловко всё подстраивают, что кажется, будто ничего необычного не происходит, лишь множество небольших, при желании вполне объяснимых отклонений, но на самом деле… Уж лучше бы сам дьявол вылез из преисподней и увлёк меня за собой. Тогда, по крайней мере, не было бы никаких загадок, а так… так я продолжаю балансировать на грани смысла и безумия и кто знает, что мне будет уготовано ещё … Что ж, придётся играть в эти игры дальше, пока мозги совсем набекрень не съедут… - Горев снова поймал в поле зрения подростка. – Хорошо, дружок, предположим, что твой Китайский дом построили здесь в течение последних трёх месяцев, трудились, так сказать, не покладая рук, и я ничего об этом не знал, как и о многом другом. Предположим, на вокзале у меня просто помутилось сознание, а водилы были так непомерно заняты, что ни одна машина не остановилась…
- Но это же вы приехали на этой машине? – перебил мальчик рассуждения вслух. – Я видел, как вы из неё выходили.
- Верно, - согласился Горев. – Верно, я приехал на ней, только вот шофёр её куда-то сбежал. А шофёр этой развалины весь чёрный – ты видел когда-нибудь таких за рулём в нашем городе? Ты вообще видел их когда-нибудь в Святске? Может, он шахтёр из внезапно образовавшейся шахты? Добытчик угля, которого у нас сроду не было! Уж поверь, я-то знаю.
- Вы негра, что ли, никогда не видели? – удивлённо глазел мальчик.
- Я-то видел, видел. Ты из меня полоумного не лепи… - Горев вдруг весьма болезненно вспомнил об Алике и переменился в лице. Он понял, что попросту прожигает время, разговаривая с сопливым юнцом. Плавным движением руки он отодвинул его с дороги в сторону и решительно зашагал к могучим дверям Китайского дома.
Пройдя через турникет, Горев оказался в огромном холле. Здесь его уже поджидал услужливый узкоглазый швейцар: он сложил обе руки перед маленькой бородкой и отвесил небольшой поклон. Горев, не мудрствуя, тут же поинтересовался у него, куда подевался недавно зашедший сюда негр, а про себя подумал: «Китайцы, негры… и это в исконно русском городе в глубинке России. Бог знает что!».
Швейцар, одетый в шикарный атласный халат, указал на дверь, обитую красным бархатом и едва заметную в громадном мраморном вестибюле. Уверенным шагом, цокая каблуками о вылощенную поверхность плит, Горев подался вперёд, несмотря на то, что его сегодня уже порядком мутило от обилия входных и выходных дверей. На этот раз он решил действовать напролом и не останавливаться ни перед какими сюрпризами и фокусами насмехающихся над ним незримых иллюзионистов.
В кабинете за дубовым столом поджидал, деловито заполняя какой-то бланк, ещё один чудаковатый китаец, ничем не отличавшийся от предыдущего, разве что одет он был по-другому - в глаза бросался ярко-красный галстук на фоне строгого чёрного костюма.
Горев не стал уделять внимание и разглядывать своеобразную меблировку кабинета, а сразу же задал конкретный вопрос в сопровождении весьма выразительной жестикуляции, посредством которой ясно обрисовывалась внешность разыскиваемого человека. Это было лишнее; китаец понял всё со слов и протянул большую и красивую красную книгу - красный цвет явно доминировал в Китайском доме. Под недоверчивым взглядом клиента книга надолго зависла в воздухе в протянутых руках китайца. С оттенком пренебрежения, но Горев всё-таки заставил себя прочитать название – «Тысяча услуг Китайского дома», на русском и китайском языках. После этого книга всё-таки перекочевала в руки посетителю, и Горев даже соизволил полистать её. Китаец всё это время не спускал с него глаз и подобострастно улыбался. Презрение Горева быстро переросло в лёгкое смешливое удивление, когда он наугад прочитал несколько строк. Брови приподнялись, губы зашевелились и вытянулись в трубочку… Помимо услуг сексуальных, услуг по восстановлению здоровья, всяческих вариаций массажа, на страницах книги под разными пунктами можно было найти и такие, как введение человека в состояние ясновидения, предсказание будущего, восприятие мира органами чувств различных животных, погружение в приятные сны, выявление скрытых талантов, астральные путешествия и многое, многое другое.
Удивление было кратковременным, скоро брови сошлись на переносице, взгляд Горева снова стал хмурым. Он с силой захлопнул книгу китайских предложений и бросил её на стол. «Узкоглазый мистификатор» - подумал Горев, а вслух произнёс:
- Это всё довольно интересно, хоть и выглядит большей частью неправдоподобно. Однако меня интересует человек, зашедший сюда несколько минут назад. У него тёмный цвет кожи. Я хотел бы видеть его.
- У нас конфиденциальное обслуживание, - с трудом выговорил китаец. – Клиента до конца сеанса беспокоить запрещается.
- Я настаиваю.
- Это невозможно. Если вы у нас ни разу не были, позвольте я вам порекомендую один из пунктов. Не желаете ли…
- Не желаю, - отрезал Горев и вышел из кабинета, оставив распорядителя Китайского дома в раболепной позе – с оторванным от стула задом и лучезарной улыбкой.
Выходя на свежий воздух, Горев думал о том, что снова напрасно тратит минуты, разыскивая водителя. Он ведь совершенно ему не нужен, разве что высказать «пару ласковых». Сейчас машин полным-полно на дороге, кто-нибудь да подвез бы.
Перед тем как спуститься по ступенькам, Горев остановился и постучал кулаком о каменную колонну, будто хотел проверить её на прочность и убедиться в её материальности. Всё вдруг показалось странным до нелепости и искажённым до абсурда. Он присел на верхнюю ступеньку широкой лестницы и в очередной раз задумался. На крыши домов спустился туман, весь город окутала какая-то плотная дымка, словно огромное облако решило отдохнуть, прислонившись к земле, и, зацепившись за острые края зданий, никак не могло подняться. Так и лежало, кривясь и сгущаясь, в плену несложных архитектурных композиций. Над ним же бесконечно расстилалось ясно-синее небо, которое буквально проглатывало своей бездной всё видимое снизу. Разыгравшееся майское солнце вовсю искрило весёлыми лучами; они долетали до земли, касались облака и, рассыпаясь на мельчайшие частицы, превращались в многочисленные блёстки. Крапинки света блуждали в тумане, то радостно вспыхивая, то печально угасая, и пропадали где-то в неизвестности. Двойственность была явной, граница была настолько резкая и чёткая, что казалось, два совершенно разных и чуждых друг другу мира сосуществуют рядом.
Контрастирующий пейзаж, как и всё, что происходило с Горевым, отливал некоей феерией, не присущей настоящему миру. «Как в сказке. Как во сне», - с грустью сказал себе он. «Как во сне», - снова повторил Горев и встрепенулся.
- А что, если это правда, - проговорил он вслух, - что, если это действительно сон?!
Он встал на ноги и глубоко вздохнул. Маловероятное предположение породило в нём зародыши надежды и уверенность в перемене к лучшему.
- Конечно же! Как я сразу не догадался! Это сон, самый натуральный сон, и, значит, Алика мне вовсе не изменяла. Я ещё сплю. Я помню, как мне хотелось спать перед отъездом. Нужно просто постараться проснуться!
Несколько прохожих, приметив, что некто ораторствует перед самим собой, приостановились с целью полюбопытствовать, что за этим последует.
А последовало следующее: Горев стал судорожно трясти головой и даже биться ею о колонну - не помогло. Тогда он стал щипать себя за разные участки тела, но всё равно не добился, чего хотел. Однако вера в то, что он спит, не угасала.
- О, какие разные бывают сны! – экспансивно продолжал Горев. – Ужасные и приятные, долгие и мгновенные, слишком явные и невероятные. И всё это сны. Понимаете? Сны. Я сплю! – кричал он собравшимся вокруг ротозеям. – Ну что вы, никогда не спали, что ли? Вы, бодрствующие, ха-ха! Скоро вас не будет. Я проснусь, и все вы исчезнете! Разве вы не понимаете, что вас и сейчас нет? Вы все в моём утомлённом воображении, в моём отдыхающем от суеты мозге. Я вас сочинил, не сильно задумываясь над вашим значением... А впрочем, мне жаль вас. Жаль, что вы существуете не для самих себя, а для кого-то, то бишь – для меня. Я играю вами, как куклами. Стоит мне открыть глаза и вы растворитесь, исчезнете в своих невидимых сундуках. Что ж, прощайте, выдуманные враги и друзья, мне пора!
Горев прекратил смелую лекцию о снах и под общий хохот снова стал демонстрировать способы пробуждения: танцевать вприсядку, отпускать себе пощёчины, улюлюкать. Он, то неожиданно замирал - «уходил в себя», то просто тёр глаза, приказывая себе при этом немедленно проснуться. Однако Морфей был на редкость упрям и уступать не собирался.
Распинаться перед публикой далее Гореву было как-то неудобно. Он притих, решив, что и во сне следует вести себя прилично, принял вид обывателя реального мира, отряхнулся и торжественно произнёс:
- Всё равно это сон! А вы все ду-ра-ки, раз не понимаете этого.
Собравшиеся покатывались со смеху, а детвора и некоторые беззаботные личности - так те вообще смеялись до слёз.
- Неплохой арлекин! – крикнули из толпы.
- Продолжай в том же духе! – потребовал кто-то.
Горев понял, что выставил себя на посмешище. Дабы выйти из неловкого положения, он приосанился, принял вид, полный достоинства, и немедля ретировался в Китайский дом.
Будучи уверенным, что спит, он снова зашёл к китайцу-распорядителю и прямо с порога по-дружески преподнёс ему радостную, как казалось, весть:
- Мне тут до пробуждения заняться нечем, так я… В общем, подавай сюда свою книгу, мне необходимо скоротать время. – Без разрешения схватив со стола ценное издание, Горев начал быстро перелистывать страницы. Китаец не возражал.
- Вот здесь, - не долго думая, решил он. – Номер 913, восстановление полной памяти и переживание ощущений прошлого на любом временном отрезке жизни.
- Хорошо, хорошо, - закивал китаец, - как вам будет угодно.
- У вас, наверное, баснословные цены. Сколько это будет стоить?
- У нас бесплатное обслуживание.
- ???
- Вам необходимо только подписаться. Вот здесь. – Китаец полез в ящик стола и протянул давно заготовленный бланк.
- Что это?
- Так, пустяки… Обыкновенная формальность.
- Да тут ни одного русского слова! Одни иероглифы! Где перевод?
- Перевод здесь не нужен. Это нам для отчёта. Вас это ни к чему не обязывает.
- Такие сомнительные бумажки я не подписываю ни наяву, ни во сне, - наотрез отказался Горев.
- Таким образом мы лишь подсчитываем количество посетителей и ведём счёт наиболее предпочитаемых услуг, - объяснял китаец. – Китайский дом в вашем городе начал функционировать недавно, и в качестве эксперимента мы в течение нескольких месяцев разрешили бесплатное посещение; с одной стороны, в рекламных целях, ну, а с другой - чтобы более объективно оценить, в чём же ваш народ нуждается более всего.
- И как же обстоят дела на сегодняшний день?
- На сегодняшний день, к сожалению, люди больше отдают предпочтение услугам сексуального характера, что несколько обидно - у нас ведь не публичный дом, - а также часто обращаются с жалобами на здоровье. В общем, большинство тяготеет к тем развлечениям, которые удовлетворяют все имеющиеся органы чувств человека, никак не желая повышать самосознание.
- Чего же ты хотел? Человек натура чувствительная…
- А мы, - продолжал китаец, - пытаемся предложить нечто грандиозное, совершенно новое, которое в корне может изменить отношение к жизни. Откройте в книге последние пятьдесят пунктов. Я уверен, вы их не просматривали. Вы настолько будете удивлены - даже не поверите, что всего за один час можно очистить свои мысли от…
- Хватит, - перебил Горев, - хватит меня убеждать. Сегодня-то я уж точно ничему и никому не поверю, а тебе и подавно. Сейчас ты у меня исчезнешь.
Китаец начал раздражать Горева, и, чтобы не залепить ему между глаз, он снова принялся искать способы пробудиться. Ничего путного из этого не вышло, и раздосадованный Горев, вздохнув, развернулся и направился к выходу. Его стали одолевать сомнения в том, что он спит.
- Вот так вот, - сказал китаец ему в спину. – Никто у вас ничему не верит. Мы предлагаем вам подняться на ступеньку выше, стать мудрее и благороднее, взглянуть на мир под иным углом зрения, но вы предпочитаете топтаться на месте и даже катиться вниз. Вы боитесь знать, боитесь верить, боитесь проститься с привычным образом жизни, изменить облик, склонности, характер, вы ни в какую не хотите отказаться от образа мыслей, который вы когда-то заполучили.
Горев остановился на пороге и слушал, не поворачиваясь.
- Попробуйте хотя бы пункт 990, никто ещё не бывал в этой комнате, - предложил китаец, видя, что клиент застыл на месте и есть возможность его вернуть.
- Что значится под этим номером? – спросил Горев, стоя спиной.
- Вы станете равнодушны ко всем жизненным пустякам и начнёте вести такой образ жизни, которого требуют от нас вселенские законы.
- А кто устанавливает эти законы? Не вы ли, китайцы?
- Эти законы заложены в каждом из нас, только никто не хочет их в себе открывать и, стало быть, соблюдать. А мы лишь помогаем вытащить их наружу и предлагаем следовать им без особых усилий воли.
Горев молчал. Необычные обстоятельства, в которые он попал, осточертели ему до невозможности.
- А ты можешь сделать так, чтобы я проснулся? – спросил Горев, развернувшись. – Я хорошо заплачу.
- Я вас не понимаю.
- Но вы же, китайцы, всё умеете. Тысячу услуг сотворили. Вот я и прошу, сделай так, чтобы я проснулся, и всё это исчезло.
- А, теперь понял. Вы так поражены, что думаете, будто это вам снится?
- Да, я так думаю! - грозно и убедительно произнёс Горев.
Китаец пропустил замечание клиента мимо ушей как несущественное отклонение от основной темы разговора, а может быть - из-за скромного нежелания реагировать на настойчивый комплимент.
- Не хотите 990-тый – могу предложить 995-тый. Вы будете испытывать любовь к каждому человеку, к каждой твари, ни капли ненависти. Разве это плохо? Ведь этому учат все религии мира, а вы достигнете этого за несколько часов. Ну как? Согласны?
- Ладно, уговорил, шарлатан желтолицый, - сдался Горев. – Всё равно это наваждение должно когда-нибудь кончиться. А пока я от него не освободился - попробую отдаться в ваши руки. Где нужно подписать?
- Прекрасно! – воскликнул китаец. – Вы не пожалеете! Какой изволите пункт? 990-й? Или желаете всех полюбить?
- Ни в коем случае! Давайте тот, который я выбрал вначале, 913-тый, если не ошибаюсь.
- Всё-таки 913-тый, - не без сожаления произнёс китаец. – Что ж, воля клиента.
Через несколько минут Горев уже сидел в большом мягком кресле, а вокруг него суетилась молодая китаянка с полным, как луна, лицом. Она натыкала ему в уши, шею и запястья иголок, надела на голову прозрачный колпак с датчиками и вежливо спросила:
- Какое время желаете вспомнить?
- Год назад, конкурс красоты «мисс Святск–99», - с горечью произнёс Горев.
- Меня интересует только точная дата события и час, с которого вы начнёте вспоминать всё в мельчайших подробностях.
- Дата - третье мая. А вот время… Давайте где-то с трёх часов дня.
Китаянка вывела на дисплее миниатюрного прибора надлежащие цифры и снова повернулась к Гореву.
- Какой по продолжительности временной отрезок вы хотите вспомнить? Имейте в виду, на каждый час нашего времени приходится около пяти часов ваших воспоминаний.
- Ах, вот как! - воскликнул Горев, больше играя, чем удивляясь на самом деле. – Тогда заряжайте где-то на полтора часа нашего времени.
- Желаю приятных ощущений.
Горева внезапно вновь атаковали мысли об измене Алики и грязью всплыли на поверхность туманные события сегодняшнего утра.
- Извините, я ещё могу поменять дату и час? – спохватился он, понимая, что подробности дня, который он заказал, вызовут излишние расстройства и без того воспалённой психики.
- Вы передумали?
- Да, передумал. Хочу попасть в 1992 год, день, когда мы с друзьями ездили с ночёвкой на рыбалку. Мне кажется, там будет много чего вспомнить.
- Дату и час отсчёта, пожалуйста.
- Дату я помню очень хорошо, это было 20 августа, в день рождения моего приятеля. Начнём с десяти утра, и, если можно, пусть сеанс продлится около трёх часов нашего времени.
- Всё будет так, как вы сказали, - любезно кивнула китаянка и начала погружать Горева в виртуально-гипнотический сон.

3

Он стоял на платформе автовокзала и вдыхал свежий весенний воздух. Но этого казалось мало. Он стрельнул сигарету у проходящего мимо юнца и глубоко затянулся. Горев давно бросил курить и делал исключение лишь в те минуты, когда организм не справлялся с нахлынувшими неприятностями самостоятельно. Необыкновенный сон чудился обычным прожитым днём, настолько остры были впечатления от него. Безусловно, вчерашний день часто вспоминается столь туманно, словно ничем не примечательное сновидение, но здесь - всё наоборот. Миражи превратились в нечто материальное, осознанное, явственно пережитое. Гореву пришлось добыть и выкурить до основания ещё одну сигарету, прежде чем он пришёл в себя и понял, что мир и его содержимое работают в привычном режиме и все трагикомические сцены, случившиеся якобы вчера, суть плоды загулявших в сонном царстве мыслей. Ну, бог с ними, со снами, вздохнул он, они на то и есть, чтобы удивлять, развлекать и предостерегать, и скоро пришёл к выводу, что вот это последнее и надо бы принять к сведению, а остальное - забыть.
Намерение позвонить ночью Алике вспыхнуло и тут же погасло, как перегоревшая лампа. Некоторое время он стоял у входа в автовокзал и исступлённо сверлил глазами двери. В какой-то миг ему захотелось ворваться внутрь и перепроверить все вокзальные комнаты, чтобы окончательно убедиться в том, что всё осталось на своих местах, и навсегда прогнать дурной сон из памяти. Он не решился. От греха подальше Горев обошёл вокзал стороной и вышел к стоянке автомобилей. Здесь его окликнул анемичный молодой паренёк, рыжий, словно сама осень.
- Который час? – слегка развязно спросил он, встав у Горева на пути.
До сих пор Горев не решался взглянуть на циферблат, но на этот раз часы не подвели: стрелки показывали уже далеко за полночь. Парень поблагодарил и скрылся. Его лицо на мгновенье кого-то напомнило. Посмотрев вслед, Горев сел в такси, развалился на заднем сидении и назвал адрес. Водитель кивнул, тронул машину с места и включил радио. Из колонок полилась медленная приятная мелодия, Гореву стало легко и спокойно, и он на некоторое время задремал.
Проехав поворот, навевающий неприятные воспоминания, водитель остановился у переезда, чтобы пропустить проходящий экспресс.
- На днях тут, случаем, не было никакой аварии? – сквозь дремоту растянул Горев. – А-то мне давеча приснился жуткий сон про это место.
- Не накаркай, - недовольно пробурчал водитель.
Его ответ удовлетворил Горева. Он пару раз сладко причмокнул, в очередной раз убедившись, что всё идёт хорошо. Вместе с тем, голос водителя показался каким-то дряхлым и вымученным, и Горев решил перебраться к противоположному окну, чтобы оттуда получше разглядеть личность, которой он доверил транспортировку своего тела. «Лучше бы я этого не делал» - сказал он себе, когда разглядел длинноволосую, сплошь покрытую морщинами и высохшую, как вяленая рыба, старуху. Вцепившись костлявой пятернёй в руль, она крутила баранку довольно лихо - виртуозно поворачивала, где нужно, притормаживала, когда следует, и обгоняла впереди идущие тихоходы. Её профессиональные навыки были на высшем уровне, в этом плане все сомнения отпадали - но всё-таки как-то не по себе, когда несёшься по трассе с ветерком, а твой рулевой имеет возраст вымершего ископаемого и внешность египетской мумии.
Он отнюдь не горел желанием заводить разговор, но на один вопрос всё же решился.
- Уважаемая, вы не подскажете, имеется ли в нашем городе так называемый Китайский дом?
Горев спросил, и сам же испугался своего вопроса. Старуха перестала следить за дорогой, повернула безжизненное лицо и пронзила содрогнувшегося от внезапного страха и отвращения пассажира холодным взглядом.
Больше вопросов он не задавал.
Тревога вновь нарастала. Горев вдруг уразумел, что его неприятные предчувствия вызывает не столько сама старуха, а нечто другое; он видел сегодня что-то ещё, о чём не мог вспомнить, за что никак не могла зацепиться скользкая, как жаба, и ядовитая, как змея, не дающая покоя мысль.
Ещё раз взглянув на часы, он застонал и попросил остановить машину за квартал до назначенного места. Он уже понял, что случилось. Перед тем как выйти, он протянул старухе две купюры.
- Не скряжничай, - прохрипела она. – Такой молодой, а уже прижимистый.
- Но тут и так больше, чем положено, – пытался робко возразить Горев, но, встретив укоризненный взгляд, добавил мелких денег и выскочил из автомобиля. Такси со свистом развернулось и умчалось по ночной трассе.
Он вышел раньше, боясь, что старуха вот-вот выкинет какой-нибудь новый фортель, и мир со своими странностями снова рухнет ему на голову. Он даже не боялся, он просто ничего не понимал, а это могло оказаться куда страшнее.
Здесь, недалеко от дома Алики, жил его старый друг и бывший коллега по одной из давних работ Борис Туникин. Горев понятия не имел, в какой сфере вращается сейчас его товарищ, но этот факт совершенно не имел значения. Туникин был одним из тех самодостаточных эрудитов, которые знают о жизни всё, свободно извлекают из неё материальные выгоды и благодаря этому мнят себя зачастую великими советниками и наставниками. Несмотря на то, что подобных мастеров беззаботного существования рядовые неудачники привыкли считать натурами вёрткими, хваткими и действующими на нервы, Туникин не соответствовал общему описанию этого типа людей и ни у кого не вызывал неприязни. Он был ленив и тучен, но самое интересное – его всегда можно было застать дома, где он напоминал уютного домашнего котика. Он знал всё и вся, его широкий кругозор, созданный, казалось, некими тайными силами, охватывал собой самые разные области. Никому не отказывая, он при этом никогда не давил своими советами, а тот, кто в них нуждался, должен был ещё постараться выудить у домоседа Туникина нужную информацию. Он договаривался, подсказывал, протежировал, устраивал и направлял в нужное русло. Откуда-то сверху Туникин напоминал маленького толстого паучка, связанного бесконечной сетью знакомств с другими такими же паучками. Стоило этим паучкам подёргать за какую-нибудь ниточку, как кто-то мающийся или блуждающий тут же прилипал к ней всеми частями тела и спустя время прочно становился на ноги, стоило подёргать за другую – и он мог сорваться и кануть в пропасть. Туникин был доброжелательным и надёжным, он всегда дёргал только за первую ниточку, а для старого друга он тем более не пожалел бы сил, чтобы высвободить его из цепи неприятностей.
Горев, однако, не очень надеялся на то, что Туникин сможет помочь. Воротила объективной реальности бессилен, если дело касается метафизических явлений. А Горев уже почти не сомневался, что влип в какое-то паранормальное дерьмо. Но ему жутко хотелось в этом разувериться, а переубедить его мог лишь тот самый Туникин, который смотрел на вещи просто и ясно, который верил только в людей и во всемогущество социума.
Дверь открыла неизменно жизнерадостная, маленькая, худенькая и до жалости страшненькая супруга Туникина. «Моя крысуля» - именно так называл её муж в минуты особенно яркой любви.
Щурясь ото сна, Мария долго не могла разглядеть, кто перед ней стоит. Наконец, легко зевая, она протянула:
- Ты что ли, Влад? Случилось чего?
- Я. Твой дома? Мне он срочно нужен.
- Проходи. Только не напугай со сна.
Горев бесшумно, словно большой дикий кот, пронырнул в спальню, где с натянутым по подбородок одеялом возлежал увесистый Туникин; его отрешённый взгляд был устремлён сквозь толщу потолка. Он спал и бодрствовал одновременно. Неким чувством, очевидно, не вполне свойственным человеку, он опознал личность явившегося гостя.
- Что ж ты, гад, так рано? – выдул из себя Туникин. – Самый сон.
Горев решил действовать беспощадно по отношению к сонному человеку и приказным тоном сказал:
- Немедленно просыпайся и слушай! Со мной происходят невероятные вещи, и ты обязан в них разобраться. Поднимайся же, квашня!
Туникин резким движением повернулся на бок и подложил обе ладошки себе под голову.
- Валяй.
- Только прошу тебя, внимай моим речам внимательно и отнесись к сказанному серьёзно, без иронии. Запомни – я в своём уме. Ты проснулся?
- Валяй, - повторил Туникин.
Словно переполненный живой резервуар, внезапно нашедший сток, Горев стал изливать свои злоключения на мирно лежащего Туникина. Возбуждённый непостижимой тайной, охваченный желанием найти разгадку, он ярко и эмоционально обрисовывал картину своих недавних похождений. Туникин лежал недвижим, с трудом преодолевая сон и сопротивляясь тяжести век. Лишь однажды, когда дело дошло до Китайского дома, он оторвал голову от подушки и заинтересованно приоткрыл глаза, но это продолжалось лишь несколько мгновений, затем он снова, как подстреленный, моментально свалился обратно.
К концу повествования в спальню явилась Мария.
- Я вам кофе сварила. Будете?
- Буду, - не задумываясь, буркнул Горев.
- А ты?
Туникин согласно хрюкнул.
- Вот в такие я попал передряги, - закончил Горев. – Теперь не знаю, чему верить, не знаю, ты это передо мной или не ты, не знаю, где я сейчас – во сне или наяву, не знаю… Ты меня слушал?
- Слушал, - зло ответил Туникин и неожиданно сел. - Как профессор слушает студента-идиота. Ты что, мне сны пришёл среди ночи рассказывать?
- Ты не понял…
- Всё я прекрасно понял. Если ты всерьёз считаешь, что я сейчас тебе снюсь, то смею заверить – я настоящий, можешь меня ущипнуть.
- Ты не понял, я не сказал главного… - Горев рывком снял с руки часы и бросил на колени Туникину. – Это не мои, не те, что подарила Алика. Эти – из сна.
Туникин вздохнул и приложил часы к уху.
- А тикают как настоящие.
- Я купил их возле Китайского дома, у одного паренька. И рыжего, которого я встретил сегодня утром, я видел там же, в этом проклятом сне, или не сне - не знаю! Я был бы уверен, что это сон, и дело даже не в рыжем и не в старухе за рулём, - всё дело в часах! Как они могли из сна попасть в реальность?
- Насколько я помню, ты всегда носил эту марку.
- Правильно. Ту же марку я и купил у подростка.
- Так в чём же разница? Может, это твои и есть.
- Браслет другой. И ещё… Я сам ещё не смотрел, но на моих часах с обратной стороны дарственная надпись. Переверни, - я уверен, там её нет.
Туникин проверил.
- Точно, нет. Ну и что? Подумаешь, часы на руке другие болтаются…
- Я купил их возле Китайского дома! – заорал Горев. – Если они на мне, значит, всё это было со мной наяву!
- Что ж ты так кричишь, соседей разбудишь. – Мария сунула Гореву чашку и тот притих, отхлёбывая глоток за глотком.
Туникин сочувствующе взглянул на Марию.
- Владик бредит, - снисходительно сказал он. – Пощупай ему лоб.
- Не нужно, - отмахнулся Горев, - я в порядке.
- Ну раз ты в порядке, тогда сделаем так: лапуля, иди-ка позвони Алике, пускай образумит этого чёрта.
- Ни в коем случае! – поперхнулся Горев. – Я заявлюсь безо всяких предварительных звонков.
Мария остановилась на полпути к аппарату.
- Так звонить или не звонить?
- Звони.
- А я говорю, не нужно!
- А что, собственно, случилось? – поинтересовалась Мария, пропустившая саму суть истории. – Мне можно узнать?
- Гореву изменила Алика, - вкратце разъяснил Туникин.
- Ой, мамочки! – охнула Мария. – Я не могу в это поверить!
- В его сне.
- Ах во сне. – Мария с опаской оглядела Горева. Тот задышал, как паровоз, обжигаясь горячим кофе. – А я-то думала… Алика - порядочная девушка, я могу за неё поручиться. И это из-за какого-то сна ты так разволновался?
- Не сон это был, не сон! Что я, сна от яви отличить не могу? А если это был сон, то значит, и сейчас всё сон. Понятно? Потому что вот они, часики-то… Дай их сюда. – Горев выхватил часы у Туникина и стал судорожно надевать их на запястье. – И браслет маловат… - приговаривал он, - ещё бы, пацан какой-то носил…
- Боря, что он несёт? Он в своём уме?
- Конечно, нет. Контузия… Вот скажи ему, у нас в городе есть терриконы с Китайскими домами, в которых исполняют любое желание?
Спрашивая, Туникин уже, конечно, знал, что ответит его супруга, но вопрос был задан для того, чтобы нагляднее продемонстрировать Гореву всю глубину его болезненного заблуждения.
Мария что-то глупо пошутила про дома публичные. Туникин же поставил чашку на столешницу, всунул ноги в шлёпанцы и вперевалочку направился к телефону.
- Не вздумай, - тихо произнёс Горев.
- Вот что я тебе скажу, - говорил, набирая номер Туникин. – С Аликой вы будете счастливой и заметной парой, и ей незачем из тебя делать сохатого. А весь твой бред - от недосыпания, усталости или нервного срыва. Я даже не исключаю, что ты немного свихнулся, раз говоришь такие вещи с серьёзной миной.
- Но это же всё было со мной, было…
- Во сне.
- Это было бы здорово, если во сне, но часы…
- Да плюнь ты на эти часы! Это такая мелочь - купил и сам забыл, или подменил кто-нибудь - в автобусе, например, пока ты дрых. И вообще, когда голова забита другим, многое не помнишь.
- Ты чушь несёшь, это не мелочь.
- Нет, дружок. Уж кто несёт чушь, так это ты. – Туникин положил трубку после трёх попыток дозвониться.
- Что? – спросил Горев. – Не отвечает?
- Слишком рано. Тебе ли не знать, как она крепко спит, в особенности по воскресеньям.
Горев привстал.
- Сегодня суббота, Борис, сегодня суббота. Я выехал в Святск в пятницу вечером. Это я уж точно помню.
Туникин покачал головой и снова сел на кровать.
- Не валяй дурака. Беги лучше к Алике, пока она ещё нежится в тёплой постели, с ней и выяснишь, где ты целые сутки потерял.
Мария, периодически забегавшая из кухни в спальню, неожиданно заметила у Горева на штанине рваную дыру.
- Где это ты брюки порвал? Снимай, давай заштопаю.
Оглядев свою одежду, Горев побледнел и застонал.
- Чего ты опять скулишь? – с состраданием спросил Туникин.
Горев молча попятился к выходу.
- Не переживай, я так зашью, что и видно не будет, - пыталась утешить Мария.
Он больше не собирался ничего рассказывать. Они не оправдали его ожиданий. Они не поверили ни единому слову. Что толку теперь объяснять, что брюки ему разодрала собака, - та собака, которую он собирался приласкать в том времени, в том сне, в той реальности. Горев видел, как пристально и сердобольно на него смотрят две пары глаз. Под их гипнозом он доплёлся до гардероба и надел на себя туфли. Туникин и Мария проводили его до дверей.
- Сегодня, суббота, - ещё раз скорбно произнёс Горев, переступая порог.
Двери за ним тихо закрылись. Он спускался медленно и неуверенно, цепко держась за перила, словно тяжелобольной. Однако себе он таким не казался. Болен мир, а не я, думал он, и болезнь это совершенно нова. Мир, как и человек, имеет свой комплект болезней в виде наводнений, землетрясений, засух и ураганов, войн и междоусобиц. Болезни серьёзные и не очень, излечимые и летальные, охватывающие большие площади и маленькие участки. Он чувствовал себя увязшим где-то в середине раковой опухоли, и никак не наоборот. А может, всё-таки наоборот? Может, что-то не так в нём самом? Он не знал точного ответа. Но кто-то ведь должен знать его? Где прячется этот шутник, этот выдумщик, по чьему сценарию разыгрывается сей витиеватый и надуманный фарс?
Проникнутый мрачными думами, Горев безотрадно шёл по улицам и вглядывался в лица прохожих. Как и всегда, на фоне общей суеты, на них заметно выделялась одна единственная гримаса – гримаса озабоченности днём грядущим. Муравьиный поток лиц, знающих своё дело, напористо лился по намеченному руслу. Раньше он отличал их друг от друга, теперь же они все выглядели одинаково, как эти каменные дома, торчащие столбы на тротуарах, как эти красочные полые автомобили. И он - он был один из них, и кто-то думал так же о нём, но от этого ничего не менялось: за обычным «позавчера» следовало «вчера», с изменой Алики, со странным вокзалом и мудрыми китайцами, а за «вчера» наступило обычное «сегодня», только вновь искривлённое, испорченное последствиями вчерашних событий. Или всё было не вчера? Кто же вытащит его из жерла этого вулкана невразумительных событий?
Он подошёл к киоску и купил свежую утреннюю газету. Туникин был прав – воскресный выпуск новостей колыхался в его руках. Куда-то выпали целые сутки. Горев подавил в себе желание вернуться и обследовать автовокзал, а также проехать к месту, где, по его представлениям, должен был находиться Китайский дом. Зачем искать то, о чём не говорят, и во что не очень-то веришь сам?
Кинув несколько монет безногому инвалиду, он решил исследовать близлежащие окрестности родного города, и только тогда, когда убедился, что ничего подозрительного больше не происходит, немного успокоился и стал обдумывать дальнейшие шаги.
Так, бесцельно прошатавшись до самого вечера, Горев решился зайти к будущей невесте.
Он ступал по этажам неторопливо – искал в себе силы и сосредотачивался на тот случай, если судьба снова начнёт показывать фокусы.
Достигнув пятого этажа, он, сопя, склонил голову и несколько раз нажал кнопку. С третьим нажатием он понял, что ему никто не откроет. Тогда он вытащил собственный ключ, но дверь почему-то не поддалась. Ему вдруг показалось, что в квартире пронёсся лёгкий женский смех, и этого хватило, чтобы сорваться.
- Алика, открой! Алика, открой немедленно, слышишь?! Я знаю, ты дома!
Он дёргал за ручку, сворачивал ключ, бил кулаками в дверь и всё время кричал.
- Нет её, Влад, уехала она. – Соседка из квартиры напротив остудила раскипятившегося Горева несколькими словами.
Прислонившись спиной к стене, он устало сполз вниз и присел, безжизненно свесив руки с колен.
- А, Нила Марковна, вечер добрый. – Он знал, что соседка вышла сказать не только это. Она выложит сейчас всё, что знает и даже больше. Женщины её возраста и положения обладают удивительной способностью сообщать ядовитые сведения и досужие сплетни в мягком доброжелательном тоне. Шестидесятилетняя Нила Марковна не стала исключением и продолжила эту примечательную традицию.
- Я сначала думала, это твой знакомый, - не церемонясь, начала она, - а потом поняла, в чём тут дело. Слишком уж Алика с ним миндальничала, и называла ласково так, не то «китёнок», не то «утёнок». Они ушли рано утром с двумя чемоданами, когда я выходила выгуливать своего Монстрика, и даже не поздоровались со мной - так были друг другом увлечены. Этот «утёнок» мне совсем не понравился. И Монстрик его облаял. Не понимаю, что она в нём нашла? Он намного тебя ниже, и животик заметно выделяется. Женщины иногда сами не знают, чего хотят…
- Хватит, Нила Марковна, меня это не расстроит. Это всего лишь сон, - бледно и монотонно проговорил Горев.
- Я тебя понимаю… Самые горькие и самые счастливые минуты жизни всегда кажутся нам сном.
Нила Марковна подвела глаза под лоб, видимо, вспоминая утраченную молодость. Горев же, подавленный услышанным, не стал прерывать её воспоминаний, живо вскочил на ноги, легко провернул ключ и вошёл в квартиру. Он снова стал внушать себе, что всё происходящее видится ему во сне. Во всяком случае, так было намного легче переживать измену, и единственное, что беспокоило его на данный момент – даже во сне почему-то очень хотелось спать.

4

Он очнулся от множества уколов холодной воды на роскошном песчаном берегу. Виновницей пробуждения стала проходящая мимо стройная девушка: она встряхнула каштановыми волосами, намокшими во время купания, и морские капли оросили лежащего Горева с ног до головы. Он проводил её взглядом. Девушка прошла несколько метров и прислонилась спиной к волнорезу. Стараясь не упустить ни одного солнечного луча, она расставила руки в стороны и высоко подняла голову; при этом, изящно согнув в колене правую ножку, она приставила её к каменной стене.
Горев непроизвольно сделал несколько холостых глотков. Он много раз видел в своей жизни идеальные женские фигуры, но при виде этой особы понял – до этой минуты его идеал был достаточно убог. С трудом оторвав взор от прелестного создания, Горев огляделся: вокруг – только он и девушка. Такая мизансцена определённо была ему по душе. Эпизодичность его появления в разных местах, к которой он уже немного притерпелся, на этот раз озарилась приятным предчувствием.
Он лежал на цветастой подстилке в синих плавках и беззаботно загорал. Одежда аккуратно лежала рядом. Справа, через небольшой залив, виднелся маленький зелёный городок. В его сторону уходила тенистая аллея, усаженная магнолиями и кипарисами. Сзади возвышались горы, а с моря один за другим накатывались пенные валы: они рождались где-то за горизонтом и заканчивали свой путь на раскалённом берегу. Горев постарался отыскать какой-нибудь предмет, который хоть немного бы подпортил красочный пейзаж, но его поиск был заранее обречён на неудачу. По чьему же волшебному мановению он перенёсся в столь удивительное место? Он снова посмотрел на девушку, которая уже успела сменить позу, словно пыталась этим продемонстрировать как можно больше плюсов из своего богатого ассортимента достоинств. Её спадающие на плечи слегка кучерявые волосы превосходно сочетались с загорелым бронзовым телом и едва заметными аксессуарами купального костюма. После того как Горев ещё раз жадно оглядел манящие части тела милашки, ему стало не по себе. Как же всё-таки он мог здесь оказаться? Прошедшие события валялись в памяти смутными отрывками и никак не вязались с изумительной картиной, сердцем которой была таинственная южанка. Вокзал, телефонный разговор, негр, Китайский дом, часы, Туникин, Нила Марковна… Трезво ассимилировать все эпизоды он не смог. Единственное разумное объяснение, которое он отыскал и с которым сам же согласился – принимать происходящую смену сюжетов за чередование сновидений, а то, что восприятие кажется слишком явным, на этот раз было только кстати.
Горев не знал, что предпринять, робость брала верх над желанием познакомиться. Никогда ещё неуверенность в себе не сковывала его так крепко, как перед этой девушкой. Наконец, вдохнув вместе с морским воздухом смелости, он нахохлился и решительно направился к предмету своего восхищения. Когда он подошёл вплотную и безмолвно уставился на само очарование, незнакомка, сделав вид, что его не существует, устремила взгляд на море. Лицо её было на загляденье красиво и выразительно. А Горева, как назло, оставили нужные слова - близость дурманящего тела окончательно превратила его мысли в жидкий безжизненный кисель.
- Как вас зовут? – вот всё, что он мог из себя выдавить.
Девушка устремила взгляд на небо и неожиданно рассмеялась. Её сладкий удивительный смех звонко разнёсся в округе.
- Что вас так рассмешило?
Его подход был далеко не претенциозен, но девушка всё-таки соизволила одарить Горева взглядом, и вместе с последними маленькими смешинками сказала:
- Ваш вопрос, конечно. Ведь вы уже в третий раз со мной знакомитесь.
- Неужели?
- Именно так.
- Прекрасно. И чем же закончились первые две попытки?
- Тем, что вам всё-таки удалось узнать моё имя.
- Вот как. И каким же оно оказалось?
Девушка вдруг сорвалась с места и побежала к морю, к нежно-голубым волнам, а на полпути выкрикнула:
- Анжелика меня зовут. Смотрите, опять не забудьте!
Она нырнула в набегавшую волну и стремительно поплыла.
Горев в изумлении открыл рот. Ай да сон! Ай да Анжелика! Ещё через мгновение он бросился за нею следом в морские хляби.
Догнать южанку было делом нелёгким, она плыла так быстро, словно с самого рождения только этим и занималась. Расстояние между ними увеличивалось. Горев почти уже сдался, намереваясь повернуть к берегу, как вдруг услышал крики о помощи. От неожиданности он чуть сам не набрал в рот в воды, но, отдышавшись, тут же рванулся вперёд с ещё большим рвением. За несколько метров до Анжелики он увидел, как та скрылась под водой… Один рывок – и он уже плыл с ней в обратном направлении, стремясь как можно скорее достичь берега.
После того, как Горев усадил девушку на песок и, положив под неё руку, попытался привести в чувство, Анжелика открыла глаза и тихо произнесла:
- Спасибо, вы спасли мне жизнь. Свело ногу… я думала, пришёл конец.
По её милому личику Горев сделал приятное для себя открытие: трагедия была лишь ловкой инсценировкой. «Она романтична больше, чем я ожидал».
Девушка вдруг, то ли в обмороке, то ли с тайным умыслом, запрокинула голову назад и сильно выгнулась – так, что перед самым носом у Горева открылись два аппетитных холмика, от которых его сердце забилось в два раза чаще. Он не смог отвести от них взгляда и, будучи поверженным, млея, напряжённо наблюдал, как капли морской воды, орошавшие вершины этих смуглых гор, одна за одной медленно стекают вниз и теряются где-то в порах чувственного подножия.
Вот-вот - и Горев поддался бы искушению, но голос, прозвучавший совсем рядом, остановил его.
- Пора прятать свои достоинства, Анжелика. – Двое дюжих молодцев украдкой вылезли из причалившего катера и властным тоном обратились к девушке.
Мигом очнувшись, она рванула Горева к себе и наскоро прошептала:
- Не оставляйте меня, прошу вас. Эти люди… они звери, они убьют меня. Помогите, вы ведь кажетесь таким смелым…
Договорить она не успела, потому что Горев от удара ногой упал лицом в песок, а её взяли под руки и повели к катеру. Он слышал, как Анжелика оправдывалась:
- Прямо маньяк какой-то – вылез из воды и набросился на меня! Вовремя вы подоспели.
- Что нам с ним сделать?
- Ничего не нужно, пускай дальше загорает. К тому же он немного тронутый.
Удар по рёбрам вмиг выбил из Горева недавно нахлынувшее вожделение и разбудил задетое самолюбие. Он очистил лицо от песка и уловил молящий взгляд обернувшейся Анжелики. Где-то он слышал, что во сне нужно избирать такую линию поведения, какой бы ты хотел придерживаться наяву.
Времени на раздумья не оставалось. Он схватил небольшой, но увесистый камень и пустился следом. Не успел один из здоровяков оглянуться, как Горев заехал ему по затылку, после чего тот надолго остался лежать на пустынном пляже. Второго Горев уложил без помощи подручных средств. Анжелика смотрела на эту расправу с нескрываемым удивлением, а когда она свершилась, то одним махом заскочила в катер и скомандовала:
- Оттолкнитесь от берега и прыгайте сюда. Живее, пока они не очнулись! Я завожу мотор!
- Но там моя одежда!
- К чёрту вашу одежду!
- А вашу?
- И мою тоже.
Через секунду Горев уже держал штурвал и вместе с Анжеликой плыл в сторону горизонта. А по берегу беспокойно бегал, размахивал руками и грозил кулаком один из парней.
«Надо же! Какой удивительный сон! – думал Горев, увлёкшийся ведением катера. – Как славно всё получилось. Я раскидал их без особого труда!». Он не преминул уточнить для себя, что и наяву поступил бы таким же образом.
- Огромное вам спасибо, вы уже дважды выручили меня. Как я могу отблагодарить? – Анжелика приблизилась к своему спасителю и взяла его за руку.
- Твоё прикосновение - самая большая благодарность для меня. – Горев посчитал, что его подвигов достаточно для того, чтобы перейти на «ты». – Что это за парни хотели тебя забрать?
Анжелика присела на борт и махнула рукой.
- Лучше не спрашивай.
- Почему же? Сначала ты говоришь - они хотят убить тебя, а потом сообщаешь им, что я - маньяк, - посетовал Горев. – Как это понимать?
- Мне ничего не оставалось. Я ведь не знала, что ты так лихо сможешь с ними разделаться! Представляешь, каково бы мне было, если б я сказала, что мы собирались заняться любовью прямо на пляже?
- А мы разве собирались заняться любовью?
- Не обязательно. Но они застали нас в такой позе…
- Ты могла бы объяснить им всё, как было на самом деле: ты тонула, я тебя вытащил. Искусственное дыхание, только и всего…
- Они бы не поверили.
- И что? Из-за этого они бы тебя убили, как ты говоришь?
- Угу.
- Или есть другая причина?
- И другая тоже.
- Какая же?
Анжелика вздохнула. Было видно, что она не очень-то собиралась поддерживать разговор на эту тему.
- Хорошо: не хочешь, не говори. Ответь мне тогда на другой вопрос - где я вообще нахожусь? – продолжал выведывать Горев. – Что это за дивное место? Это хоть ты мне можешь сказать?
- А разве ты сам не знаешь?
- Откуда я могу знать? Такой прекрасный воздух! Такие краски!.. Ах, да…- он неожиданно сник. – Извини, совсем забыл.
- Что забыл? За что - извини?
- Да так… - Горев со злостью сжал штурвал и стиснул зубы.
Заметив, что у её освободителя поменялось настроение, Анжелика прильнула к нему и уткнулась носом в плечо. Это возымело своё действие, и Горев снова воспрянул духом.
- Расскажи мне о себе, - нежно и скромно попросила Анжелика. – Кто ты? Откуда? Заглуши мотор и расскажи. Мы уже и так заплыли далеко – берега вовсе не видно. Или ты хочешь остаться инкогнито? В этом тоже есть своя прелесть.
- А ты? Ты ведь ничего не объясняешь?
- Я всё объясню. Только после тебя.
- Мой рассказ будет выглядеть слишком невероятным. Ты уже и так намекала тем ребятам, что я не в своём уме. Если я расскажу, ты точно примешь меня за безумца.
- Обещаю не принять.
Горев начал рулить во все стороны сразу, а после завернул такую историю, приукрасив её малыми и большими подвигами, что Анжелика после её окончания ещё долго сидела молчком, отрешённо уставившись на волны.
- Всё правильно, это сон, - наконец вымолвила она, вероятно исходя из того, что вряд ли есть на свете люди, умеющие с таким рвением доказывать лживость сновидений.
- И ты такого же мнения? – обрадовался Горев, учуяв её поддержку.
- Разумеется.
- Не ожидал.
- Самый настоящий сон, - еще раз засвидетельствовала Анжелика. – Страшный сон.
- Почему же страшный?
- Ты ведь сейчас уверен, что он продолжается?
- Иначе я не могу объяснить перемещение сюда. Да, я сплю, но в данном случае это совсем не страшный – это прекрасный сон!
- Может быть, для тебя и прекрасный, только вот у меня в твоём сне дела обстоят намного хуже, чем твои.
- Чем же хуже? Несчастная любовь? Или бедность заела?
Она всхлипнула и выдавила из себя слезу. Гореву показалось, что слеза её была театральной, но Анжелика тут же разрыдалась сильнее ливня, приговаривая вместе с плачем: - Тебя, видно сам бог послал, ты сильный, красивый, я хочу довериться тебе…
Горев неосознанно выпятил грудь вперёд, полагая, что он заслуженно получил похвалы и способен ещё на многое.
- Ты видел городок на берегу, когда загорал? – продолжила она, утерев слезу. – Маленькие строения по правую сторону. Там живут около десяти тысяч человек.
- Лишь мельком. Всё моё внимание захватила одинокая женщина весьма привлекательной внешности.
- Тут не до шуток. Обратил внимание, что вокруг нас никого не было?
- Именно такая ситуация и была мне по душе.
- А знаешь почему? Этот городок и местность вокруг находятся довольно далеко от других обитаемых районов.
- Тем лучше. Тишь и благодать. Что ещё нужно человеку? Что сравнится с этим?! – восклицал Горев, который всё воспринимал как навязанную кем-то глупую игру.
- Так может сказать только тот, кто здесь никогда не был или ничего не знает о здешних местах. – Анжелика начала говорить тише, будто боялась кого-то. – Слушай же. Город, о котором я тебе говорила, находится под охраной. А живут в нём в основном пожилые люди и дети, за которыми они смотрят и которых воспитывают. Точнее говоря, из детей там только девочки.
- Девичий пансион, что ли?
- Если бы. Туда привозят самых красивых девочек со всего света, а из них вырастают самые красивые девушки, понимаешь? – Анжелика выпрямилась, вновь демонстрируя свои прелести, чтобы Горев не сомневался в этом бесспорном факте.
- Чего же тут не понять, из красивого – красивое.
- Детей крадут у родителей в разных местах земного шара и привозят сюда.
- Для чего?
- Недалеко от города есть небольшой остров, там построен замок и живёт в нём очень жестокий человек. Как только девочки достигают подходящего возраста, их забирают и привозят на остров. Почти каждую неделю у него новая жертва. Несколько дней он делает с ней всё, что вздумается, а затем, когда она ему надоест, отдаёт на забаву своим мальчикам из охраны, после чего её просто убивают – бросают на съедение крокодилам, тиграм или ещё каким-нибудь тварям, - у него их целый зоопарк…
- И зовут его не иначе как Минотавр, - решил пошутить Горев.
Анжелика неожиданно подтвердила его шутку.
- Да, да, именно так его и называют. Только он ещё коварнее. Его династия существует около ста лет, и с тех пор в нашем городке нет никакого покоя.
- Очуметь. Вопиющее безобразие. – Горев на минуту задумался и как-то скрючился, будто загоревал о прежней, знакомой ему жизни.
- Мне мало во всё это верится, но в моём положении больше ничего не остаётся, - с грустью изъяснился он. – Вот такие дела.
Она внимательно за ним наблюдала. Он спросил: – А что же это за страна, в которой все, кого я встречал – и ты, и те, на берегу, - говорят на моём родном языке?
- О, нам очень мало дают информации о географических данных этого края, - ни секунды не мешкая, ответила Анжелика, - наверное оттого, чтобы мы не слишком хорошо ориентировались на местности на случай побега. А городок наш мы называем… э-э… Мансбург.
- Мансбург? Не слыхал о таком. А откуда же тебя привезли в этот Мансбург?
- Не помню, мне было чуть больше шести лет. В памяти остались лишь красивые многоэтажные дома, цветистые парки и мама… мама, которая… - Анжелика снова принялась деланно хныкать и Гореву ситуация, в которой он очутился, стала нравиться намного меньше.
- Ясно, - потряс он головой, стараясь снять с себя чары невообразимого волшебства. - И здесь, как на вокзале в Святске, всё покрыто тайной.
- На каком вокзале? – всхлипы прекратились.
- Я тебе рассказывал. Это из моих предыдущих снов.
- Ах, увы.. – Анжелика зачерпнула рукой воду из моря и умыла лицо. – Только это далеко не сон.
- А что же это, по-твоему? Я ведь не мог из Святска сразу же перенестись к синему морю.
- Не мог. Всё верно. Ты появился из ниоткуда… Да-да, ты прав, так бывает только во сне, – неожиданно вновь согласилась она. - Ах, если б ты вошёл в моё положение и попытался помочь! Как бы я – все мы – были бы тебе благодарны!
- Но почему до меня никто не остановил этот произвол? Неужели за сто лет существования этой злобной династии не нашлось подходящего случая расправиться с этим негодяем?
- Попытки были, но все они заканчивались плачевно. В одной из них даже я участвовала. Нам удалось переманить на свою сторону несколько человек из его охраны. Собрав бойких девушек и с десяток стариков, мы переправились на остров, но один из его людей предал нас. Из восставших остались живы немногие, в том числе и я. С тех пор об этом никто и думать не хочет.
- А как же ты оказалась на пляже одна, без присмотра?
- Это так кажется, что без присмотра. Ты разве не видел охрану? Они наблюдают отовсюду. А перед тем, как отдавать на растерзание хозяину замка, нам иногда разрешают понежиться под солнечными лучами - под опекой его соглядатаев, естественно.
- А вы не пробовали сбежать? Разве это так уж трудно?
- Пробовали - далеко тут не убежишь. А на рискованные попытки уже не осталось времени, ведь сегодня подошла моя очередь. Но ты спас меня на берегу, и теперь я хочу быть только твоей; убей этого зверя и место это превратится в рай, где мы будем счастливы. Ты ведь такой смелый и отважный, ты сделаешь это, правда?
- Убить? - переспросил Горев с отвращением.
Анжелика села к нему на колени и стала умолять о помощи. Он возмутился.
- Но ты уже свободна! Мы можем на этом катере уплыть куда угодно!
- Нам не удастся далеко уплыть. Ты не понимаешь… рано или поздно нас найдут. Да и как я оставлю своих подруг?
- Мы пришлём им на помощь целое войско.
- Повторяю: нас вот-вот хватятся, мы не сможем сбежать. Я так на тебя надеялась... Когда ещё такой мужчина забредёт в наши края? Неужели я ошиблась в тебе?
Горев попробовал мысленно представить себе, в каком краю он проснётся в следующий раз, но Анжелика прервала его размышления сладким поцелуем. Он вновь приободрился. «Чего не сделаешь для такой женщины, - пронеслось в его голове, - пускай там хоть сотня драконов!».
- Сейчас самое удобное время, чтобы ещё раз попытаться разделаться с ним. Такое случается раз в году, - настаивала она на своём, снизив голос, словно кто-то её мог подслушать. – Большинство его головорезов отправилась за новой партией детей. На острове в настоящий момент вряд ли более десятка человек. Нам на руку внезапность. Я знаю, где находится склад с оружием, они наверняка не ожидают от нас такой дерзости. Ты единственный, кто может помочь. Неужели ты отказываешься?
- Я разорву этого негодяя на мелкие части! – разошёлся Горев. – Показывай, где твой остров!
Анжелика сама взяла штурвал и начала гонять катер по морю замысловатыми зигзагами. Скачка по волнам продолжалась больше получаса. Сам Горев сидел сзади, созерцая фигуру грациозного штурмана, и в конце концов совсем потерял ориентацию в пространстве.
- Ну, где же твой остров? – спросил он, заметив, что Анжелика откровенно возит его по кругу. – Не у противоположного ли берега?
Девушка заглушила мотор, и Горев отметил, как лихо она управляется с катером – словно всю жизнь летала на нём по волнам.
- Мы совсем близко. Подплывём, когда начнёт темнеть - так безопасней. – Сев рядом, она провела ему ладонью по щеке.
- Я всё для тебя сделаю, - произнёс Горев. – Только у меня к тебе одна просьба.
- Какая же?
- Не давай мне заснуть. Я хочу остаться с тобой как можно дольше.
- Когда я рядом, милый, ты не уснёшь никогда. – Нежный поцелуй дал Гореву понять, что спать сегодня уж точно придётся не скоро.
С темнотой они подплыли наконец к загадочному острову. Ничего похожего на замок Горев не обнаружил; скорее, это была огромная вилла интересной архитектуры, остроконечные вершины которой возвышались над деревьями не более чем в километре от места, где они находились. Целиком разглядеть её не удалось из-за большого количества зелени, растущей вокруг. Но она-то и послужила основным прикрытием для нежданных гостей. Причалив к берегу со стороны, как утверждала Анжелика, оружейного склада и оставив катер в надежном укрытии, они пронырнули в защитные сети зарослей.
«Сон» не отпускал Горева, захватывал его всё сильнее и становился опасным для жизни. Он не знал, что произойдёт, если он погибнет во сне. Но отступать уже было поздно.
Анжелика проворно вела его среди деревьев, словно знала все ходы и выходы, пока не приказала пригнуться под кустарником с крупными листьями. Сквозь них он увидел двух мужчин склонившихся над большой ямой; они увлечённо о чём-то беседовали. Девушка приложила палец к губам, попросив тем самым спутника соблюдать тишину.
- Нам повезло, - сказала она шёпотом, - лучшего случая трудно себе представить. Мы с ними легко разделаемся.
Зады мужчин синхронно ходили слева направо. Рядом стояли вёдра с кусками сырого мяса, которое они периодически бросали вниз.
- Подкинь тому, что покрупнее, - посоветовал один.
- Сейчас и он получит, - согласился другой и кинул очередную порцию. Тут же в яме началась возня и залязгали челюсти.
- Крокодилов кормят, - пояснила Анжелика. – Теперь веришь, что всё так, как я рассказывала?
- Пока верю.
- Нужно подобраться сзади и столкнуть их вниз, только и всего. Это совсем несложно.
Горевым завладела нерешительность. Он стал сомневаться в своих способностях супермена.
- Чего же ты ждёшь? Смелее!
Сомнения его не отпускали. Убийцей быть ему покамест не приходилось. Увидев, что её напарник в замешательстве, Анжелика первой вышла из укрытия и поманила его пальчиком. Горев несмело вылез следом. Она указала ему на правого, а сама тихонько подобралась к левому мужчине и тихо сказала:
- Привет. – Лёгкий удар ноги – и тот улетел к кровожадным пресмыкающимся.
Второй мужчина только и успел, что оглянуться и воскликнуть:
- Ты с ума сошла?!
Горев повторил удар напарницы, только с гораздо большей силой, а затем сразу же отошёл от ямы подальше и отвернулся в сторону. Его подташнивало. Анжелика же осталась стоять на краю и наблюдать, как животные расправляются с людьми.
- Чёртова сука! Ты ответишь за это! – успели крикнуть из ямы.
Люди боролись за жизнь довольно долго. Наконец, с последними стонами копошение внутри ямы закончилось. Горев впал в депрессию, а Анжелика, глядя в пропасть, бесстрастно проговорила:
- А они были совсем не голодные, некоторые части тела остались почти нетронутыми. Вот, смотри… - Она толкнула ногой ведро с оставшимся мясом. – Видишь, уже не жрут.
- Сколько их там?
- Кого?
- Зелёных тварей.
- Подойди и посчитай.
- Не хочу.
- Как хочешь.
В Горева въелось чувство вины. Правдивость истории о маньяке-Минотавре снова показалась сомнительной.
- Страшно подумать, ведь это могло случиться и со мной, – обнаружив его уныние, произнесла она хладнокровно, а затем сразу же добавила: - Они наверняка сожрали их вместе с ключами.
- С какими ключами?
- Пойдем. - Анжелика потянула его к видневшемуся хорошо сложенному кирпичному домику. – Нужно будет взломать двери.
- Какие двери?
- Ворота склада с оружием.
Они обогнули склад, и Анжелика, крадущаяся впереди, тут же радостно воскликнула:
- Как прелестно! Они оставили его открытым. Сегодня нам явно везёт.
Предчувствуя недоброе, Горев стал волноваться.
- Иди первым, проверь, нет ли кого внутри.
Он снова повиновался её приказам и вошёл в помещение. Склад был забит всяким барахлом. Кругом разбросаны чем-то набитые мешки, металлические болванки, трубы, кирпичи, чучела и старые продырявленные мишени. Людей внутри не было.
- Иди в конец склада и взломай стальной шкаф, - распорядилась Анжелика, стоя в проходе.
Горев возился минут десять, а она тем временем следила за обстановкой снаружи. Только он вскрыл шкаф, как она уже была рядом.
- Быстрее, сюда ещё трое идут.
Шкаф был полон автоматов, и Горев набрал их так много, словно у него было десять рук и он собирался воевать с целой армией.
- Что ты делаешь, зачем тебе столько? Положи на место. Один оставь себе и один возьму я. Там внизу ящик с патронами, заряди магазины.
Гореву некогда было раздумывать над тем, каким образом Анжелика достигла такой осведомлённости в вопросах военной техники, и он снова подчинился. Вооружившись, они прикрыли ворота и под покровом сгустившейся темноты снова пробрались к месту, где вели первоначальное наблюдение.
- Пользоваться умеешь? – спросила по ходу дела Анжелика.
- Когда-то пользовался.
Силуэты троих мужчин виднелись неподалёку от глубокой ямы с подкрепившимися животными. Разговор их был недоступен слуху. Действовать так же, как в первом случае, не представлялось возможным, и Горев вновь заколебался в принятии решения.
- Стреляй же! Чего ждёшь?!
- Эх, ма… - Горев прицелился и уложил всех троих короткой очередью. Они даже не успели вскрикнуть. Один из них свалился в яму. Туда же чуть позже последовали трупы двух других – о них лично позаботилась Анжелика, подтащив к краю и небрежно столкнув. Переведя дух, она прильнула к Гореву.
- Молодчина! – похвалила она. – Я знала, что ты сможешь это сделать.
- Веди теперь к своему Минотавру, - сказал Горев, заметно оживившись, и продул ствол оружия. Настроение его менялось словно маятник: полюс активности и возбуждения быстро сменялся полюсом инертности и нерешительности, где его одолевали большие сомнения в справедливости совершаемых действий. Однако в данный момент он уже был абсолютно уверен, что спит, потому как заключил: наяву такие ситуации не случаются, и увидеть их можно лишь в кино, в весьма посредственных боевиках. А ещё потому, что наяву он ни за что не осмелился бы на такое геройство.
Рукой, свободной от оружия, он обхватил Анжелику за талию и притянул к себе.
- Нет, нет, не сейчас, - сказала девушка и вырвалась из объятий. – Нужно завершить начатое.
Звёздная ночь целиком завладела островом. Со всех сторон стали доноситься крики его обитателей.
- Я ведь говорила тебе, у него здесь сплошное зверьё. Зоолог хренов. – Анжелика повела Горева мимо клеток с обезьянами и через сосновую рощу вышла совсем недалеко от «замка», как она его называла, однако же теперь было чётко видно, что это обыкновенный шикарный дом со множеством пристроек.
Они очутились на небольшом холме, откуда хорошо просматривалась беседка, увитая жимолостью. В беседке мирно сидели две женщины.
- Откуда здесь женщины? - Горев утоптал траву и лёг, заняв выжидательную позицию.
- Чего ты улёгся? Мы теряем время! – Анжелика занервничала, и её замечание прозвучало грубо и чересчур властно. Так грубо она с ним ещё не обращалась.
- Они тоже пленницы?
- Как же… Это сёстры хозяина замка. Они ещё похуже мужчин. В прошлом году одной из нас удалось вплавь сбежать отсюда. Её всё равно поймали, но она многое успела рассказать. Эти старые развалины тоже любят позабавиться с молоденькими девочками. А потом они - именно они и выбирают способ избавиться от них. Они следят, чтобы хищников подолгу не кормили, чтобы пленниц мучили до последнего, и они же лично присутствуют при чудовищной церемонии, когда обнажённое нежное тело вталкивают в клетку к изголодавшимся животным.
- Ах, стервы!
- Иди и убей их! – повелительно приказала Анжелика.
- Женщин?
- Они особенно заслуживают смерти.
- Нет. Женщин не могу.
- Тогда я сама сделаю это. А ты тем временем загляни в дом и очисти его от тамошней мрази. И не будь размазнёй!
Пока Анжелика спускалась вниз, в беседку вошли ещё двое мужчин. Один из них стал жестикулировать руками и что-то рассказывать. Другой в это время оглядывался по сторонам. Анжелика на мгновение задержалась и, оглянувшись, бросила:
- Они наверняка слышали выстрелы. Не тяни резину - иди, разбирайся в доме.
Горев снова заколебался. Роль убийцы ему не нравилась… разве что чуть-чуть, и то из-за новизны ощущений. Как ему решиться на последний штурм? Он тщетно старался найти способ сдвинуться с места. В считанные секунды, пробуя опоэтизировать происходящее, он представил себя сказочным рыцарем-освободителем, - но этого не хватило для отваги; тогда он нарисовал себя героем одного из комиксов, которые читал в юношестве, где герой в одиночку расправился с кучей бандитов. Но герой комиксов тоже не выручил, и тогда Горев понял, что думает чёрт знает о чём.
- Вставай же, наконец! – голос Анжелики оказался сильнее всех подходов к сознанию, и он сию минуту вскочил…
Горев пробегал мимо, когда она в упор расстреливала всю эту братию. Словно заправский гангстер, он вбежал в дом и начал направо и налево раздавать смертоносный свинец. Спустя время он снова появился на крыльце, подняв автомат кверху.
- Всё кончено, - сказал он, улыбаясь. – Иди, гляди, кто из них Минотавр.
Анжелика забежала внутрь, прошлась по этажам и пересчитала трупы. Горев ждал её, сидя на ступеньках на открытом воздухе, размышлял о превратностях судьбы и невозмутимо отгонял комаров. Она вышла в нежно-голубом махровом халате и, царственно ступая, сказала:
- Ты здорово поработал. Теперь это твой остров, милый, и ты волен делать всё, что вздумается.
Горев зевнул.
- Пойдём, я кое-что тебе покажу. – Она потащила его за руку через площадку для крикета и затем через сиреневую аллею вывела к бассейну. Скинув халат, она нырнула в воду, увлекая Горева за собой.
Ещё через время они уже лежали рядом на мягком зелёном газоне.
- Превосходно! – возглашал Горев куда-то в сторону, словно обращался из сна в реальную жизнь. Он был весьма доволен собой.
А когда Анжелика сбросила с себя последние элементы пляжного костюма, Горев подумал: «Если Алика изменяет мне с кем-то во сне, почему бы и мне не воспользоваться таким же случаем?».
- Ты помнишь, что ты обещала мне? – спросил он.
- Не тревожься. Ты не уснёшь до самого рассвета.

5

…А также виновным в смерти Алики Сомовой и продюсера шоу-балета «Магический круг» Игоря Шнайдера, и приговаривается к высшей мере наказания – смертной казни через расстрел. Приговор обжалованию не подлежит и должен быть приведён в исполнение в течение десяти дней.
Горев поднял голову от сильного удара в бок и услышал последние слова мужчины в чёрной мантии. Оглядевшись, он понял, что сидит на скамье подсудимых, и судья - мордоворот в родинках и прыщах - зачитал приговор лично для него и присутствующих в зале лиц. Молодой человек напротив – по всей видимости, защитник - раздосадованно пожал плечами, когда Горев встретился с ним взглядом. Судья захлопнул красную папку, в которой обрывалась жизнь Владислава Горева и, повернув в его сторону равнодушное лицо, спросил:
- Может, подсудимый всё-таки соизволит произнести последнее слово?
Ни капли не смешавшись, Горев глянул на судью ещё безразличнее, чем тот на него, и подумал: «Вот так вот: новая серия. Очередная буффонада с новоявленными персонажами. Всё-таки я уснул. А каков был сон! Теперь всё заново. Видно, этому не будет конца. Живу, словно подёнка, одним днём, и никакого послабления. Не в этом ли сне наступит кульминация? За какие грехи меня безо всякого на то основания тянут на Голгофу? Ну и противная рожа у судьи: ишь как смотрит, сволочь! Надо же придумать: я убил Алику! Треснуть бы ему сейчас… А что я, собственно, теряю? Всё равно усну и окажусь где-нибудь отсюда подальше, пора себе и цену знать».
- Скажу! – гордо и властно ответил Горев и поднялся. В зале поутихли, будто не ожидали от него такой дерзости. А зал был полон; в нём он разглядел некоторые знакомые личности - свою тётку Антонину Андреевну Чижевскую, Туникина с супругой Марией, тут же находилась и соседка Нила Марковна. Затем, повернувшись к обвинителю, он изобразил гримасу крайнего презрения и изрёк примерно то же, что он декламировал на крыльце Китайского дома: - Чего вы на меня уставились? Вас же не существует, есть только один я! Вы можете развлекать меня как угодно, я только посмеюсь над вами… А хотите, я перестреляю здесь всех глазеющих на меня без зазрения совести? Дайте только оружие. Давеча я с ним хорошо позабавился. Не хотите? Тогда позвольте мне просто поиздеваться над вашим жалким и смешным ареопагом. Вы же понимаете, что любые мои действия останутся безнаказанными. Никто не сможет причинить мне вред. Я исчезну в любую удобную для меня минуту и выберу себе более радостную картинку, а ваши неприглядные лица заменю на симпатичные.
Горев залился смехом. Защитник, видя это, в безнадёжности обхватил голову руками, таким же образом проявил отчаяние Туникин.
А Горев больше не сказал ни слова. Решив, что его выступлению не хватает красивой эпатажной концовки, он взял стакан с водой, немного отпил из него и со всей силы запустил им в судью. Будучи не готовым к такой внезапной атаке, тот не проявил необходимой реакции, за что и поплатился – стакан угодил ему прямо в голову. Горев рассмеялся до надрыва. На него тут же нацепили наручники и выволокли из зала…
Во все века самыми дорогими для человека были жизнь и свобода, а лишение права на них считалось справедливым наказанием за убийства и другие злонамеренные поступки. Горев разделял эту общепринятую точку зрения и был на стороне тех, кто защищал смертную казнь как карающую десницу за совершённые преступления, но сейчас его угол видения коренным образом изменился. Смертная казнь… Не слишком ли много позволяют себе персонажи сновидений?
Он не чувствовал себя виновным и зашёл в камеру, всё ещё продолжая смеяться. Обстоятельства, к которым он никак не мог привыкнуть, вынудили его прикрыть маской весёлости всю безвыходность положения. Он ещё не знал, что через час ему придётся сбросить эту личину и оказаться в сетях самых мрачных дум и глубокого отчаянья…
Если верить приговору и происходящим событиям, то серая одиночная камера должна была стать для Горева последним приютом. Но Горев не верил. Он лежал на нарах и, глядя в подтёкший потолок, представлял, куда ещё могут занести его бесконечные сновидения. «Побольше бы таких, как предыдущее», - мечтал он, ворочаясь с боку на бок и стараясь заснуть, так как данная обстановка ему явно не подходила.
Окошко в камеру отворилось, и низкий мужской голос предложил поужинать. Горев не смог припомнить, когда он в последний раз поглощал пищу, и согласился подкрепиться, хотя аппетит совсем не давал о себе знать. Он взял тарелку с картофельным пюре, стакан компота и, вместе со словами благодарности, сделал, на его взгляд, благодетельный поступок.
- Я бы посоветовал тебе поменяться с кем-нибудь дежурством, - сказал он охраннику. – Дело в том, что я через часок-другой исчезну отсюда, а у тебя могут быть неприятности.
Окошко захлопнулось, задев Горева по носу. Он не обиделся; тихо употребив скромный ужин, он съёжился в комок и закрыл глаза.
Уснуть не вышло – заскрежетал засов и в камере появился молодой человек лет тридцати с лишним, с кожаной папкой под мышкой – тот, который на суде, как думалось, выполнял функции защитника.
- Как же так, Владислав Семёнович, неужели опять спать собрались? – спросил тот прямо с порога и уселся на единственный в камере стул, положив папку себе на колени. Он выглядел в меру встревоженным и немного злым, хотя казалось, что внутренне человек он был доброжелательного характера.
Гореву этот визит был как похороны перед днём рождения. Понимая, что ему мешают избавиться от откровенно печальных обстоятельств, осуждённый Горев незамедлительно рассерженно огрызнулся:
- Кто ты такой, чтобы мне это запретить?!
- Ваш адвокат Роман Промский, и мы с вами знакомы уже далеко не первый день.
Горев демонстративно взбил подушку, показывая тем самым, что ему нет дела ни до каких адвокатов, а есть только одно желание, которое он выразил, закинув ноги на нары и отвернувшись к стене. Потом, как бы невзначай, он уронил:
- Вижу тебя я в первый раз и, надеюсь, в последний. - Небрежный зевок подчеркнул всю глубину пренебрежения. – Иди-ка ты домой, я не нуждаюсь ни в чьих услугах.
- Если я уйду, совсем скоро вы окажетесь на электрическом стуле, точнее говоря, вас расстреляют. Однако я честно и до конца выполняю свои обязанности, и мне, как бы это ни было однообразно, придётся в сотый раз напомнить вам события, которые, Владислав Семёнович, привели вас в столь унылое место.
- Иди с богом, пока я не рассвирепел, не мешай мне отдыхать.
Промский с сожалением вздохнул.
- Несчастный вы человек - снова ничего не помните. Я, хоть и знаю, как вы больны, но всё равно время от времени бываю без утайки злой на вас. А ведь я предупреждал неоднократно – не спите, иначе у нас нет ни единого шанса выиграть дело. Неужели нельзя было потерпеть несколько суток - хотя бы тот период, когда дело рассматривалось на заседании?
Горев захлопал глазами.
- На каком заседании?
- На заседании суда, где вам сегодня вынесли смертный приговор.
- Ах да, совсем забыл. Ну, это пустяки. Я его скоро аннулирую.
- В том-то и дело, что забыли. А надо бы помнить. Всё помнить. Потому что всему виной память, точнее её отсутствие.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я уже говорил и не раз. Но мой долг повторить всё заново.
С минуту они помолчали. За это время Горев сосредоточенно изучал собеседника, словно старался припомнить, где он его мог видеть раньше. Промский понял это.
- Мне даже немного обидно, что моя личность никак не отпечаталась в вашем сознании. Я, конечно, понимаю, что болезнь прогрессирует и память становится день ото дня всё хуже, но…
- Постой, о какой болезни ты говоришь? Я вполне здоров.
- Если вы здоровы, тогда скажите, где вы находились вчера вечером, к примеру?
Горев напрягся, но ответить ничего не смог. Сны свои он не собирался рассказывать.
- Это не имеет значения. Я путешествую по снам! - заявил он с достоинством. – А ты мне мешаешь это делать.
Промский сочувственно покачал головой.
- Ну-ну. Могу сказать, что вы уже допутешествовались. Это ваше последнее путешествие. Мизерный шанс на то, чтобы остаться жить, ещё имеется, но он, к сожалению, слишком ничтожен. А вчера вечером, дорогой Владислав Семёнович, вы находились в этой же самой камере и спали на этой же самой подушке, - так же, как и позавчера, так же, как и месяц тому назад.
- Хватит тень на плетень наводить. Я не желаю ничего слушать. Уходи, дай мне уснуть. Сон какой-то дурацкий!
- Это не сон, Владислав Семёнович, это реальность.
- Почему я должен тебе верить?
- Неужели вы, проживший на земле столько лет, не научились отличать сна от яви?
Горев исподлобья пронзил собеседника взглядом. Он начал подозревать что-то нехорошее.
- Ну что ж, готовьтесь в очередной раз выслушивать неприятные для вас вещи. А они выглядят следующим образом: определённой группой врачей предварительно установлено, что у вас весьма редкое, я бы даже сказал, исключительное заболевание мозга. Когда вы просыпаетесь, то совершенно не помните, что с вами происходило в предшествующее сну время. Точнее говоря, вы или помните всё до мелочей, или совсем ничего не помните. Период от сна до сна или полностью сохраняется, что с каждым разом становится реже и реже, или же начисто вычеркивается из вашей сложной и запутанной в последнее время жизни. Огромные провалы в памяти заставили вас принять за сны собственную жизнь, и сохранившиеся куски этой жизни, слившись воедино, представляют теперь компилятивную картину вашего существования, которую вы принимаете за сновидения. Вот скажите мне, о чём был ваш последний так называемый сон?
Сердце Горева затрепетало. Ему начало казаться, что адвокат знает о нём какую-то ужасную правду и сейчас раскроет тайну его мистических приключений. Он ожесточённо протёр лицо ладонью.
- Говорите, не бойтесь. Вы уже многократно переносили удар от услышанного и сокрушались при этом до безутешной горести, так что лишний раз вам не повредит. Хотя, нужно сказать, теперь особенный случай – вы получите представление о реальном положении вещей, зная, что приговорены к смерти. Это намного прискорбнее.
Горев, насупившись, молчал.
- Хорошо, тогда расскажу я. Ведь я уже наизусть знаю весь этот захватывающий детектив, продолжающийся более трёх месяцев. Ну, всё по порядку. Помните ли вы, какого числа приехали из командировки на автовокзал Святска?
- Помню, 28 мая.
- Вот с этого дня, в который раз и начнём.
Промский открыл папку, достал кипу бумаг, скоренько их перелистал, выхватил один лист, с минуту его рассматривал, затем всё сложил и спрятал.
- Итак, - сказал он, - в этот день вы зашли к своему давнему другу Борису Туникину, - сразу замечу, что он-то и нанял меня адвокатом.
- Да, зашёл, но перед этим со мной кое-что произошло.
- Об этом чуть позже, это не столь существенно. На вокзал вы приехали в полночь, а к Туникину пожаловали рано утром. Рассказав ему какую-то нелепую историю, вы направились к Алике Сомовой, но пришли к ней только под вечер. Как вы сами утверждали в ходе следствия, всё это время вы проходили по городу.
- Не знаю, что я утверждал, но готов признать, что это было так.
- Теперь слушайте меня внимательно и примите, пожалуйста, как постулат: то, что вы натворили, попадает под определение «преступные действия», вина ваша полностью доказана и следствием установлен почти каждый ваш шаг.
- Вины я пока не чувствую, но слушаю внимательно.
- Дверь вам никто не открыл – Сомовой дома не было, не было у неё и Игоря Шнайдера, вашего соперника, ныне покойного. Однако вам показалось, что в квартире кто-то есть, и вы начали тарабанить в двери и кричать. На крики из соседней квартиры вышла Нила Марковна Зотова, которая впоследствии стала свидетельницей по этому делу. Поговорив с ней, вы открыли дверь своим ключом и вошли в квартиру. Всё это запечатлелось в вашей голове, и в процессе судебного слушания вы этого не отрицали. А вот дальше у вас в памяти зияет большая дыра; вы прошли в гостиную, выпили абсента, о чём свидетельствуют отпечатки пальцев на ручке бара и на рюмке, - и это, кстати говоря, вы хоть смутно, но ещё помните, - а затем уснули. Особенности вашей болезни таковы, что, помимо брешей в памяти, вас ещё и преследует непрестанное желание поспать, - вы завсегда готовы вздремнуть в любом удобном и неудобном месте. В этом, конечно, нет ничего дурного, но вот последствия оказываются непоправимы. Итак, вы мирно легли спать в квартире Алики Сомовой, никого там не обнаружив. Поздно вечером же, пока вы спали, Сомова и Шнайдер вернулись домой. По какой причине они не уехали из города - неизвестно, но в портмоне Шнайдера были обнаружены два билета на скорый поезд на десять часов вечера. Дальше всё просто: охваченный ревностью, вы нанесли кухонным ножом один смертельный удар в сердце Сомовой и три раза проткнули Шнайдера. Установлено, что смерть их наступила около трёх часов ночи. Вернулись же они, согласно показаниям соседей, около полуночи; то есть почти три часа вы находились в квартире вместе с ними. Чем вы там втроём занимались, неизвестно; одно из двух: или вас долго не могли обнаружить – вы находились в разных комнатах, или, скорее всего, вы до поры до времени мирно с ними беседовали. Так или иначе, проснувшись, вы отлично записали в память события истекшего дня, а именно: с того времени, как, отоспавшись, вышли из автобуса и до той минуты, как уснули в квартире Сомовой. Момент убийства вы, разумеется, помнили в том периоде между снами, но только до тех пор, пока вновь не уснули - следующий сон стёр без остатка ваше злодейство и всё, что за ним следовало. Вот такое вот вы совершили преступление, Владислав Семёнович.
Оторопело застыв, Горев долго не мог вымолвить ни слова. Затем на одном дыхании выбросил:
- Я не мог этого сделать, я не мог убить Алику! Ты всё врешь! Всё это гнусные инсинуации в мой адрес. Я ничего не помню!
- В том-то и дело, что не помните. Но самое интересное было после, - холодно продолжил Промский. – Убийство Сомовой и Шнайдера лишь предшествовало куда более серьёзному преступлению.
- Я ещё кого-то убил?! – взвизгнул Горев, чуть не плача, но до конца всё же не веря в содеянное.
- В тот же день, чувствуя за собой вину, вы покинули Святск. Как вы думаете, куда вы направились?
- Не имею понятия.
- Верно, саму поездку вы не помните. Тут в памяти тоже гигантский провал, и следует только удивляться, как вы только умудрились добраться до места назначения, постоянно засыпая и забывая, что было накануне.
- И куда же я приехал?
- Вспомните свой последний сон, оставшийся в сознании. О чём он? Он хорошо отпечатался в вашей голове.
У Горева похолодело в груди, в безысходной тоске он долго смотрел на защитника и наконец выдавил:
- О море.
- Правильно. А кто из ваших родственников живёт около моря?
Горев совсем поник; занятый своими мыслями, он ответил не сразу.
- Вспоминайте. Вы достаточно чётко фиксировали всё, что оставалось до обострения болезни. Я, как-никак, ваш адвокат и всячески пытаюсь вам помочь.
- Антонина Андреевна Чижевская, моя тётка по матери.
- Верно. Именно к ней вы и поехали, чтобы скрыться от правосудия, хотя, естественно, об убийстве совсем позабыли. У Чижевской вы прожили неделю; весь этот период, кроме последнего дня, для вас заблокирован и не существует. Она скоро поняла, что вы больны и всячески старалась не выпускать вас из дому. Но в один прекрасный безоблачный денёк вы проснулись и со спокойной совестью ушли загорать на пляж, находящийся в двух километрах от города. Там вы погрелись на солнышке, разомлели и снова решили вздремнуть, позабыв напрочь, откуда прибыли - ведь последнее, что вы помнили, это события, предшествующие убийству Сомовой и Шнайдера. И, как вы уже наверняка догадались, Владислав Семёнович, главное обвинение – не расправа над вашей предполагаемой супругой и её ухажёром…
- Вы хотите сказать…
- Я хочу сказать, что на пляже вы познакомились с очаровательной девушкой Анжеликой Тодоровой, болгаркой по происхождению. А в тех же двух километрах, только в другую сторону от городка, в котором проживает ваша тётя, есть роскошный особняк, принадлежавший очень влиятельному лицу – Арнольду Меликяну. Арнольд был хорошо известен в эшелонах высшей власти и являлся весьма уважаемой личностью. Помимо этого, он, так сказать, не изобличённый наркобарон и достопочтенный мафиози. Данный момент, как вы понимаете, отношения к делу не имеет. Так вот, Тодорова приходилась ему не кем иной, как его супругой. Самому Меликяну было 62 года, пока вы его зверски не расстреляли. Это его второй брак. Первую жену он похоронил десять лет назад и в пятьдесят пять женился на молоденькой двадцатидвухлетней Анжелике, которая оказалась обыкновенной шлюхой. Меликян сказочно богат и нетрудно догадаться, что от него нужно было этой самой Тодоровой. Несколько раз она уже наставляла Арнольду рога, и он, прознав это, с некоторых пор приставил к ней «пастухов» - двух молодчиков, которым доверял. Именно с ними вы на редкость легко разделались на берегу, правда, не убив, слава богу. По словам Тодоровой, вы долго вместе загорали на практически пустынном пляже, и неоднократно приставали к ней, стараясь овладеть ею прямо на песке.
- Что за чушь? Всё было совсем по- другому!
- Я-то знаю, как всё было, - с ваших слов, разумеется. Но показания Тодоровой стали для суда основанием для вынесения смертного приговора. Вот как выглядят ваши похождения с момента знакомства с Тодоровой перед глазами присяжных: вы нежились под лучами солнца и периодически засыпали, затем, узрев красивую девицу, тотчас побежали к ней знакомиться. Таким образом…
- Я думал, это сон!
- Разумеется. Море, хорошенькая девушка – разве это не сон? Вы пытались с ней познакомиться аж три раза: познакомились, заснули, забыли; опять познакомились, опять заснули, опять забыли. На третий раз, когда вы к ней снова пошли устанавливать контакт, она заподозрила в вас больного на голову. Потом вы её якобы спасли – а она утверждает, что пытались изнасиловать, и парни, как свидетели, это подтвердили. Вы помните, в какой позе они вас застали?
- Но я делал ей искусственное дыхание!
- Я-то вам верю. Но попробуйте доказать всё суду. Затем вы угнали катер и рассказали свой невероятный рассказ о путешествиях по снам, после чего она окончательно поняла, что вы сбрендили, и живенько решила этим воспользоваться. То, что изобличало в вас сумасшедшего, подсказало ей способ добиться несбыточной мечты, и она безотлагательно решила использовать вас в своих целях, а цель у неё была одна – избавиться от своего старого супруга любыми путями и завладеть его состоянием. Та ещё стерва. И надо же, мало того, что ей под руку попался, извините, душевнобольной тип с сомнительной вменяемостью, готовый ради неё на всё, так ещё в этот злополучный день и родственники её супруга как один были в сборе. И она, Владислав Семёнович, скоренько состряпала для вас такую басню, которой вы сходу поверили как малое дитя. Присяжные так долго держались за животы после ваших объяснений, что перенесли заседание на следующий день. Надеюсь, вы до сих пор помните сказку об украденных детях, острове с замком, Минотавре…
- О боже! – Горев схватился за голову. Красивый сон обернулся кошмаром и разнёсся по телу убийственным резонансом. Защитнику трудно было не поверить.
– Да, но там были крокодилы! Я сам видел! – Он пытался зацепиться хоть за что-нибудь. – Откуда там крокодилы?
- Крокодилы тут не при чём. Меликян большой любитель животных. И ничего особенного нет в том, что ему каждое лето привозят крокодилов и других зверей. Или вы хотите сказать, что крокодилы существуют только во сне?
Скепсис Горева совсем растворился – он убийца. А Промский неумолимо продолжал:
- Теперь-то вы вспомнили о своём главном преступлении? За несколько часов, да что там - в течение часа, вы ухитрились перебить всех, кто был в особняке и поблизости от него. Среди них Меликян, его сын от первой жены, супруга сына и даже мать Арнольда, восьмидесятилетняя старуха – всего шестнадцать человек! В каком нужно было находиться состоянии, чтобы такое совершить? Даже во сне можно было вести себя поприличнее. А Тодорова, благодаря вам, всё-таки своего добилась. Вы убрали всех ненужных для неё людей и состояние Меликяна, в том числе и особняк, по закону перешли к ней. Спросите, почему она не была привлечена к ответственности? А за что? Да против неё даже не было заведено уголовного дела, она всю вину ловко свалила на вас, вылепив из Владислава Горева маньяка, насильника и убийцу, а те ребята на пляже, как я уже говорил, только подтвердили, что вы силой затащили её на катер. Вас взяли рано утром на площадке для игры в крикет, где вы занимались своим любимым занятием – спали. Анжелика Тодорова, которая сама и вызвала правоохранительные органы, тотчас плача рассказала, как вы над ней изгалялись, и что только под утро ей удалось сбежать. Меня удивляет как она сама вас не убила, - видимо, вы, извините, понравились ей той ночью.
- Она тоже застрелила на острове несколько человек, - пожаловался Горев.
- Вы рассказывали об этом. Следствием установлено, что двое женщин и двое мужчин в беседке перед особняком были убиты из другого оружия, но это ничего не доказывает. На обоих автоматах отпечатки ваших пальцев. Она оказалась предусмотрительной; я думаю, когда вы уснули, для неё было сущим пустяком прижать ваши пальчики к нужному месту. А на суде она сказала, что вы повесили на себя два автомата и всё время держали её под прицелом. И когда обвинитель спросил, какие цели вы преследовали, убивая всех подряд, вы начали свои сказки о Минотавре. Понимаете, как это выглядело? Её сопричастность доказать было невозможно. А я ведь очень просил вас не засыпать, чтобы ваши речи на суде, которые мы заранее обдумали, выглядели благоразумно, по крайней мере, не идиотически.
- Значит, я перестрелял на острове уйму ни в чём не повинных людей, - тихо и со скорбью заключил для себя Горев.
- Да и не остров это был вовсе. Тодорова до темноты возила вас по морю, пока вы не потеряли ориентацию, а затем тихонько причалила в нужном месте, а вы ничего и не сообразили. И теперь, когда вы сидите здесь и ждёте смертной казни, Анжелика Тодорова развлекается на своём сказочном берегу, имея огромное состояние, потому что вы, Владислав Семёнович, ничегошеньки не помните.
- Но как же так?! Ведь я думал, всё это сон. Неужели я и правда болен… - убивался Горев, вонзив пальцы рук себе в голову.
- Хватит, - строго сказал Промский, - хватит о снах. Вы их выдумали, как некий казуистический приём для того, чтобы объяснить себе те пертурбации, которые с вами происходили. Оно и понятно: как же ещё можно истолковать ваше положение с вашей точки зрения? Ведь вы, просыпаясь и ничего не помня, и подумать не могли, что больны. Антонина Андреевна Чижевская догадывалась, в чём дело, и каждое утро разъясняла суть ваших загадочных приключений, - но что толку, если всё равно рано или поздно одолеет сон и уничтожит всё, до мельчайших деталей. К сожалению, доказать это не удалось. Слишком редкая разновидность амнезии. Ваш друг Туникин позаботился о том, чтобы в ходе следствия вы прошли обследование. И врачи вроде бы уже поставили предварительный диагноз, но дальше этого дело не пошло. Для окончательного заключения вас нужно обследовать дополнительно. Понятно, что здесь особенную роль сыграл авторитет Меликяна, чувствуется заметное давление его влиятельных кругов. Они поэтому не сильно шевелятся в этом вопросе. Тем не менее, подтверждение заболевания – единственный шанс, и мы с Туникиным делаем всё возможное, чтобы добиться разрешения на повторную госпитализацию. А вы делаете всё, чтобы поскорее вырыть себе могилу. Если в первый день суда, когда рассматривался вопрос об убийстве Шнайдера и Сомовой на почве ревности, вы ещё могли сказать что-то вразумительное, то на следующий день слушать вас было невыносимо, вы выступали словно клоун на арене цирка. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, я просил вас не засыпать в последние дни заседания, но на тебе, уникальный случай – вы умудрились вздремнуть на скамье подсудимых прямо перед вынесением приговора. Потом открыли глаза, естественно, всё забыв, и запустили судье стаканом в голову. Вас должны умертвить в течение десяти дней, но судья имеет все основания посодействовать, чтобы это произошло как можно раньше. Я понимаю, вы обмануты своей болезнью, но если хотите зацепиться за жизнь, не спите больше! Я делаю всё, что могу. Завтра до двенадцати я сообщу ваши шансы, которых, смею заметить, практически не осталось.
Промский встал, чтобы уйти, но у самых дверей Горев остановил его.
- Постойте, есть одна неувязка.
Адвокат, не колеблясь, тотчас вернулся на место.
- Что за неувязка?
Горев нервно подёргал себя за подбородок.
- Я отлично помню, что со мной произошло, когда я приехал в Святск: хождение по вокзалу, из которого я никак не мог выйти, чернокожий водитель, Китайский дом, в котором я решился пройти сеанс и уснул, после чего снова оказался на вокзале… Как это объяснить? Затем история с часами и подранными штанами…
- Не продолжайте, - остановил Промский. – Мы и это уже тысячу раз обговаривали. Никаких Китайских домов с терриконами в Святске, понятное дело, нет, поэтому для следствия эти ваши похождения значения не имеют. Для суда неважно, где вы бродили до совершения своих преступлений или что вам снилось в этот период. Смею вас заверить, я удосужился обсудить с врачами этот момент, и мы пришли к выводу, что время, проведённое от вашего, так сказать, первоначального приезда в Святск и до Китайского дома, которого не существует, - скорее всего или на самом деле сон, или плод вашего больного воображения. А вот затем, когда вы во второй раз оказались на вокзале и, побывав у Туникина, совершили два убийства – это реальность, и вполне доказанная реальность.
- Со старухой за рулём и часами из сна?
- Да. Вы же должны понимать, что суд это вовсе не интересует. Состав преступлений для них предельно ясен, остальное – ваше личное, которое к делу не относится. К тому же ничего сверхъестественного в часах, штанах и старухе я не нахожу. Да и существование этих и всех иных странностей, что случились с вами, никак не аргументировано. Использовать их как свидетельства - всё равно, что убеждать жену, что вы не ночевали дома, потому как всю ночь прохлаждались на другой планете. Имея при себе такую «сонную» болезнь, вы так много раз засыпали и просыпались, что вполне могли принять что-то за сон, хотя это была реальность, а что-то за реальность, хотя это был сон. Смешение снов и действительности сыграло с вами злую шутку.
- Всё дело в том, что Китайский дом я воспринимал вполне реально - так же, как сейчас вижу вас, так же, как видел эту стерву на берегу и выполнял все её желания.
- Вам так кажется. Обострённое восприятие в период болезни, эмоциональные пароксизмы как реакция на непонимание обстановки, - это всё может быть интересно лишь врачам и психологам. Но даже если бы вам удалось убедить суд в существовании Китайского дома, от смертной казни это бы не спасло. Вот посудите сами: будучи уже больны - я следую вашему рассказу - вы прибыли на вокзал и позвонили Сомовой. Вам грубо ответил мужской голос. И понеслось, - жёсткий стресс плюс заболевание, всё пошло кувырком. Затем, хотя бы на минуту, вы могли уснуть: и на вокзале под лестницей, и в машине у негра, и где угодно, - чего сами вы, собственно, и не отрицали. В голове образовалась каша, которую вы запомнили так, как вы её запомнили. Кстати, интересный момент: когда вы пришли к Туникину, то уверяли его, что тот день был субботой, хотя на самом деле было воскресенье; то есть можно предположить, что целые сутки, утерянные вами, вы и впрямь провели в каких-то известных только вам местах. Но ни эти утерянные сутки, ни всё другое нельзя представить как вещи, способные оправдать все убийства. Поэтому, бодрствуйте до утра, а мы с Туникиным завтра будем цепляться за возможности подтвердить ваше особенное заболевание и искать пути выхода из-под пресса людей Меликяна. А сейчас я с вами прощаюсь и совсем не желаю спокойной ночи.
- А я вам желаю. Спите спокойно, - с долей укоризны сказал Горев.
Выходя, Промский оглянулся.
- Я выполняю свою работу добросовестно. Но ваше дело, Владислав Семёнович, имеет чересчур маленькие шансы на успешный исход. И вы зря обижаетесь, думая, что я ничего не предпринимаю.
- Я не обижаюсь. Просто жить хочется.
Адвокат ушёл с таким видом, будто заходил отдать карточный долг. Нет, претензий к нему не было никаких, он так слепил все события и зашил все прорехи, что невероятное мигом обернулось очевидным. Горев сожалел, что странные события его жизни разъяснились так просто, что какая-то болезнь и неумение правильно оценить создавшееся положение привели его к гибели. Теперь уж не до сна, теперь надо готовиться к загробной жизни…
Около часа ходил он по камере, не находя ни одной спасительной мысли. Вдруг окошко снова отворилось и знакомый голос охранника произнёс:
- Ты ещё не сбежал? Ну и зря, а-то пришёл приказ завтра на рассвете отрубить тебе голову.
- У нас давно не рубят головы.
Через несколько секунд тюремщик повторил:
- Эй, я не шучу. Это твоя последняя ночь. Завтра на рассвете тебя расстреляют. Реагировать на его слова Горев больше не пожелал. Он сел, стал переваривать каждое слово адвоката Промского и казнить себя.
«Какой же я безмозглый, раз поверил в такую нелепость, что сплю!.. Один раз поверил и затем сложилось предубеждение, что так есть на самом деле. Теперь всё расставлено по местам, сковано между собой одной железной цепью. Я – убийца! Возомнил из себя героя и перестрелял массу людей. Попался на удочку какой-то шлюхи. Так мне и надо, дураку. А как же я мог убить Алику? Не помню, не помню, не помню. Как мне вообще могла прийти в голову эта мысль? Где же взялась эта дурацкая болезнь? Осталось несколько часов. Промский прав, судья позаботился о моей смерти. Я, убийца восемнадцати человек, вполне её заслуживаю. Поделом. Туникин не успеет помочь».
Гореву стало невыносимо плохо. Ему, потерявшему жизненный якорь и одинокому, очень хотелось жить, пускай даже во снах. Лучше бы всё оставалось туманно и непредсказуемо, вне всякой логики менялись лица и декорации, лишь бы существовать, плохо ли, хорошо ли, только бы знать, что есть что-то впереди. Человек может приспособиться ко всему, и он бы смог. А чем его жизнь в последнее время отличалась от обычной? Только лишь изменением привычной схемы существования. И кто сказал, что схема проживания должна быть одна и та же во все времена? Он, Горев, первым стал жить по другой схеме. Он почти свыкся с ней. Она стала открывать в нём новые качества. И вот, когда его жизненная константа изменилась, и когда он почти что взял себя в руки, а смена загадочных картин, в которые он попадал, переставала его удивлять и шокировать, явился этот Промский и одним махом вернул его в прежнюю жизнь, сделав обыкновенным убийцей. Ах, каким же бессердечным я оказался во сне, думал Горев. Как же я мог так поступить, спрашивал он себя. Где-то он читал, что необходимо научиться достойно вести себя в сновидениях для того, чтобы реальная жизнь потекла должным образом. Но он ведь не спал, хотя и думал, что спит! А если жизнь - тот же сон в какой-нибудь другой ипостаси или измерении? Что тогда? Здесь тоже нужно выглядеть достойно, чтобы проснуться счастливым где-нибудь ещё? А может, когда я убивал, считая, что сплю, - размышлял Горев, - я стал самим собой? Нет, тут же успокоил он себя, я не такой злобный и мстительный, чтобы убить из-за измены или по другой причине. Но зачем же тогда я сделал это?.. Неужели нигде нельзя посвоевольничать, ни во снах, ни в мыслях?
Но поздно было списывать свои поступки на шалости сновидений. Он всё свершил наяву, а здесь, в отличие от снов, есть строгие законы поведения, несоблюдение которых неизбежно ведёт к наказанию. Но я ведь думал, что сплю! Это ведь немаловажно! – в который раз кричал в себя Горев, стараясь этим одним-единственным фактом себя оправдать. Однако оправдание это делало его невиновным только перед самим собой, и никоим образом не перед другими.
Настали минуты покаяния. Горев снова стал метаться по камере и исходить невидимыми слезами. Весь прошитый фрустрационными нитями, он безжалостно рылся внутри себя в поисках первопричины своих диких антиподвигов. Значит, я такой, значит, я такой и есть, - приговаривал он, - значит, во мне давно таился кровожадный, ненасытный и жуткий убийца…
Любое самоистязание рано или поздно прекращается. В конце концов Гореву стало наплевать на все оправдания и угрызения совести. Завтра его расстреляют… или посадят на электрический стул, а может, даже и повесят, и тогда уже виниться будет не перед кем. Нужно было как-то выкручиваться. Но как?
Смерть уже ходила где-то за дверью, и шаги её раздавались гулким эхом приближающейся пустоты. Горев ходил, сидел, лежал, стоял, но все движения и позы не могли для него замедлить время, чтобы хоть как-то отдалить так стремительно надвигающийся конец. А когда в камеру заглянули первые, самые юркие вестники рассвета, он вдруг понял, что уснуть – его единственная надежда.
Абсолютно безвыходные ситуации рождают самые фантастические идеи спасения. И Горев решил прибегнуть к одной из них: он попытался отключиться от мыслей, но сон, который так часто овладевал им в последнее время, как нарочно обходил стороной. Только бы не думать и заснуть хоть на одно мгновение!.. Он считал, медитировал, использовать дыхательные приёмы – всё тщетно. Он слишком нервничал, чтобы успокоиться. И вот уже он слышит по коридору шаги и чьи-то голоса. Это идут за ним, без сомнения за ним. Как же отсоединиться от этого мира и этой камеры?!
Проклятая бессонница! Видимо, поздно… Звон ключей за дверями…
- Эй, приятель, пора вставать.
Горев сделал последнюю попытку расслабиться.

6

- Эй, приятель, да проснись же ты наконец!
С большим трудом Горев приподнял тяжёлые веки и несколько раз бессмысленно хлопнул глазами. Над ним стоял и диву давался не кто иной, как водитель автобуса - тот самый, что вёз его в родной Святск.
- Чудак, я первый раз в жизни вижу, чтобы люди так крепко спали. Знаешь, сколько ты прокимарил?
Говорить Горев не мог. Он и соображал-то едва-едва. Шаткий мир никак не хотел приобретать чётко очерченные формы.
- Знаешь, который час? Начало десятого уже, а мы приехали поздно ночью. Я ничего не смог с тобой поделать. Все пассажиры - люди как люди, все, несмотря на то, что хотели спать, послушно встали и вышли из салона, - кроме тебя. Сначала я подумал, что ты пьяный в стельку, а потом вижу – спишь. Я тебя и тряс, и по щекам колотил, хотел даже неотложку вызвать. Потом плюнул, перегнал машину в парк и оставил двери открытыми, предупредив сторожа, что у меня в салоне сидит не просыпающийся тип. Мы тебя ещё вдвоём потрясли, но легче дохлого бегемота к жизни вернуть, чем разбудить такого, как ты. Хотели выволочь из автобуса, но после пожалели - на вид ты нам вроде безвредным показался. Утром прихожу, - думал, тебя уже нет, а ты - на тебе, дрыхнешь по-прежнему, словно сто лет не спал.
- Где я?
- В Святске! - сказал водитель более строго. – Вылезай из машины! Может, ты у меня тут жить собрался?
- Благодарю тебя, друг, - сказал оживающий Горев и вяло протянул руку, которую водитель пожал как-то с опаской. – Ты не знаешь, как я тебе благодарен. По гроб жизни буду благодарить.
- За что? За то, что я тебя не выкинул из автобуса?
- За то, что ты меня разбудил наконец.
- Ах, вот оно что, - протянул водитель и, заподозрив в своём пассажире тихого психа, потянул его к выходу.
Пробираясь между сидений, Горев не переставал выражать признательность и готов был на радостях расцеловать своего спасителя. Когда он ступил на асфальт, водитель, перед тем, как закрыть двери и завести мотор, спросил напоследок:
- Сны-то хоть приятные снились?
- О-о! – Всё, что ответил Горев.
Двери захлопнулись, и автобус, в котором Горев пережил больше целой жизни, выехал из парка. Горев поплёлся следом. Сначала медленно, затем чуть быстрее.
- С добрым утром! – крикнул ему, улыбаясь, дежурный парка. – Заходи ещё как-нибудь поспать часок-другой, если негде будет.
И тут Горев понял, что сегодня настал самый счастливый день его жизни. И день этот выдался погожим и благодатным. Он радовался всему в отдельности и миру в целом; любая деталь, любая мелочь, неприметная ранее, сейчас выглядела незаурядной и весомой, вселяла тепло и одухотворяла. Освободившись от миражей искажённого мира, он начал видеть по-новому и понимал, что обычные ритмы жизни, знакомые реакции и поведение людей, самые обыкновенные вещи ему дороже всего на свете. Если бы все попали в такую кутерьму, если бы все пережили такое, как он, - трепетал от восторга Горев, - вот была бы отрада, каждый ценил бы каждого и каждое на земле. Он шёл и вглядывался в проходящие мимо злые и надутые лица, провожал их взглядом и мыслью: видно, не было у них в жизни горьких минут отчаянья и потому не знают они, что значит настоящая радость – радость самой величайшей привычки на земле – привычки жить, и не просто жить, а жить в привычной манере, привычным образом, привычными представлениями.
Преображённый Горев немного расстроился, что только ему одному так хорошо. Лестница судьбы увлекала его дальше, в будущее, к новым успехам и ошибкам, и он спешил по ней взобраться, зная, что теперь будет жить по-другому, будет дорожить всем в мире; он не задумывался над тем, как именно он будет жить, но ему очень хотелось всем об этом рассказать, ведь он сейчас находился на гребне высокой волны, откуда видны все достоинства и недостатки, все тайны видимого и невидимого мира.
Случайным прохожим Горев не рискнул открыться и поведать о своих давешних переживаниях. Первым делом он без лишних раздумий поймал такси и поехал к своему другу Туникину, который играл не последнюю роль в его недавнем головокружительном сне. Так же, как и в сновидении, его встретила супруга Туникина – Мария.
- Батюшки, Горев заявился!
- Привет, Машутка! – Горев, ликуя, поднял её вверх и аккуратно опустил. – Туникин твой дома?
- Дома, где ж ему быть, спит ещё. Ты ведь знаешь, он может весь выходной проспать.
- Всю субботу, ты хотела сказать? – Горев, как ему показалось, задал провокационный вопрос.
- Д-да, субботу… А что это ты такой весёлый с утра?
- А то, что я проснулся! - доложил Горев и сделал кивок головой, который указывал на то, что всё идёт путём, как положено, без странных событий и загадочных вещей. Затем он бодро вошёл в комнату и, обнаружив на кровати полусонного и полураздетого Туникина, приподнято произнёс:
- Скажи-ка, Борис Борисыч, когда я видел тебя в последний раз?
Туникин, почесав под кадыком, сонно промямлил:
- Да-авненько… Мы вместе праздновали рождество у Алики. А почему ты спрашиваешь?
- А потому, что я наконец проснулся!
- Я, как видишь, тоже, - зевая, произнёс Туникин.
- Ты ничего не понимаешь, я сейчас тебе такое расскажу!
- Погоди, только в сортир схожу.
Туникин влез в шлёпанцы и заскользил в них в прихожую, как на лыжах. Горев на минуту задумался и вспомнил, что те же шлёпанцы присутствовали в его сновидении. Он мигом осмотрел часы – с часами было всё в порядке. Когда Туникин возвратился, он полюбопытствовал:
- Ты давно ходишь в этих шлёпанцах?
- С каких пор ты стал интересоваться шлёпанцами?
- С недавних. Я мог их видеть у тебя раньше?
В комнату вошла Мария и, услыхав, о чём говорят мужчины, внесла ясность.
- Я подарила их Борюсе в прошлом году на день святого Валентина. Или ты забыл?
- Помню, лапуля, помню. Только не могу понять, зачем они понадобились Гореву?
- Затем, что я видел их во сне, когда ехал в автобусе в Святск, - сказал Горев.
- Ну и что?
- А разве можно точь-в-точь увидеть в действительности то, что перед этим увидел во сне? Вот я и спрашиваю, мог я видеть эти шлёпанцы раньше или нет?
- Во сне можно видеть всё, что угодно, - сказал Туникин. – И вообще, что ты прицепился к моим шлёпанцам? Хочешь, я тебе их подарю? Будешь их видеть не только во сне, но и наяву, причём ежедневно.
- Дареное не дарят, - обиделась Мария. – Если хочешь такие же, иди купи их в центральном универмаге.
- Не хочу, - сказал Горев. – Оставим это. Слушайте внимательно обо всём, что со мной произошло.
И Горев безо всяких предисловий начал взад-вперёд расхаживать по комнате и, не глядя на своих слушателей, выкладывать все свои приключения. Он рассказывал с таким пафосом, так артистично и эмоционально, что могло показаться, будто несколько сновидений, о которых он вещает, есть самые главные и значительные вехи в его жизни. Однако, как он ни старался, в конце повествования на лицах друзей проявилось лишь вялое удивление. Существует некий предел изумления, отведённый для слушателей подобных вещей, и как бы рассказчик ни разукрашивал свои сновидения невероятными историями, преодолеть этот предел вряд ли кому удавалось.
Не удалось удивиться больше обычного и слушателям Горева. Когда он закончил, Туникин не сказал ни слова. Он снова встал с постели и, ещё раз зевнув до дрожи, направился в ванную комнату умываться, а Мария, предложив кофе, удалилась на кухню. Горев остался один и от досады на такую реакцию даже разволновался.
- А вот мне снилось однажды, - донеслось из кухни, - что я летаю высоко-высоко и хочу подняться ещё выше, но только начинаю взмывать вверх, как тут же застреваю в высоковольтных проводах и просыпаюсь…
Туникин вернулся с полотенцем на шее и сходу бесхитростно спросил:
- Ты жениться ещё не передумал? Когда у вас с Аликой свадьба?
Тут Горев внезапно уразумел, что именно так они и должны были отреагировать на его рассказ. Он понял - их незаинтересованность и есть подтверждение того, что мир здоров и всё стоит на своих местах.
- Чудесно! – воскликнул он. – Всё идёт замечательнейшим образом! Поэтому кофе я пить не буду, а пойду прямо к Алике. А вас проведаю после. Завтра. В крайнем случае послезавтра.
- Ну вот, - застыла в дверях Мария. – Пришёл, рассказал сны – и сразу же убегать. Какой-то он сегодня сумасбродный.
- Он всегда был такой, - махнул рукой Туникин. – Свистит он всегда складно, но с утра загружать нас битый час своими бреднями – это слишком. Ладно уж, пускай летит к своей ненаглядной.
Горев метнулся к дверям.
- Приходи, когда образумишься, а я ещё посплю маленько, - проворчал Туникин на прощание.
Горев извинился за своё странное поведение, стрелой спустился вниз по лестнице и через полчаса был уже у подъезда будущей жены, где нос к носу столкнулся с выходившей во двор соседкой.
- Здравствуйте, Нила Марковна, как поживает ваш Монстрик?
- Бог с тобой, - перекрестилась она. – Какой такой Монстрик?
- Собачка ваша, с короткими ушками и с мордочкой, как у летучей мыши.
- Нет у меня никакой собачки и не было никогда. Котёночек только есть, маленький совсем, Пузей зовут.
- Понятно. Привет котёночку. – Удовлетворённый услышанным, Горев ускользнул от объяснений и поднялся на третий этаж.
На секунду его палец застыл перед кнопкой звонка. Он прислонился к двери, вспоминая недавние сны, казавшиеся такими чёткими и ясными, и дивился тому, какими же обманчивыми бывают разные состояния человека. Он позвонил. Алика открыла не сразу, и Горев уже начал беспокоиться. Эти сны всё-таки взрастили в нём ростки недоверия.
- Кто там?
Какой знакомый и родной голос.
- Кто там? – спросили повторно.
- Свои, Алика. – сказал он тихо-тихо. – Это я.
Щёлкнул замок, и вся подозрительность Горева разлетелась прахом. Перед ним в наспех накинутом халате красовалась Алика, его Алика, такая же милая, скромная и обаятельная, какой он видел её сутки назад.
- Ты живая, - говорил он сам себе, смакуя слова и любуясь её лицом. До сих пор внутри него жила серенькая ничтожная мысль, что он – убийца.
- А какой ты ожидал меня увидеть? – в ответ на его слова Алика сжала губки и пригласила Горева в прихожую.
- Такой же прекрасной, как и всегда, - сказал Горев, кряхтя, так как туфли, которые он с себя стягивал, упорно сопротивлялись.
- Ты считаешь, что я сохранилась в твоё отсутствие?
- Ты стала ещё великолепнее!
- Откровенный подхалимаж с твоей стороны. Но мне приятно.
- Перед тем, как прийти к тебе, я заглянул к Туникиным. Они интересуются, когда у нас свадьба.
- И что же ты им ответил?
- Сказал, чтобы ждали приглашения со дня на день.
- А если я передумала и откажусь? – Алика лукаво сверкнула глазками.
- Ты шутишь?
- Конечно, шучу. Проходи в зал.
В зале Горев предложил Алике присесть, а сам не вытерпел и без промедления принялся в очередной раз пересказывать свои сны. Не так подробно, как Туникиным, но намного эмоциональней и упоённее. Он жестикулировал, размахивая руками, сбивался, снова начинал сначала, в чём-то убеждал, почему-то извинялся, смеялся невпопад и даже плакал, то ли от счастья, то ли от сожаления. В конечном счёте он взял Алику на руки и начал рассыпаться в комплиментах.
- Ты такой счастливый, что кажешься глупым.
Горев вздрогнул и чуть не выронил Алику на пол – говорила не она, но голос показался до боли узнаваемым. Исходил он из смежной с гостиной комнаты, и Горев стал медленно поворачивать голову в сторону спальни.
- Нет!!! – коротко, но неистово вскрикнул он, когда развернулся полностью.
- Чего же ты испугался, милый?
Он упал на колени и вцепился себе в лицо; оттягивая щёки и взвывая, он стал драть себе кожу.
В дверях стояла Анжелика.
Истошный вопль, который Горев издал вслед за криком и воем, заставил Алику перебежать к подруге и взять её за руку. Анжелика была почти обнажена и выглядела так же, как на морском побережье. Горев исступлённо глядел, как она, обняв его невесту, стала снимать с неё халат, и как затем обе девушки слились в долгом поцелуе. В полной безысходности он начал бормотать совершенно бессвязные слова вперемежку с дикими криками и всхлипываниями. А когда из спальни появился полноватый мужчина и уютно втиснулся между двумя девушками, Горев совсем потерял дар речи и способность мыслить. Мужчина же непринуждённо провёл волосатой рукой по точёной ножке Алики и не забыл при этом, высунув влажный широкий язык, лизнуть Анжелику по животу.
- Знакомься, это Игорь, - сказала Анжелика. – Большой дамский угодник и такой же страстолюбец, как и ты.
- Разве тебе не нравится наше общество? – покривилась Алика и совсем уже бесстыдно увлеклась мужчиной.
Психастения безраздельно овладела сознанием Горева. Он был на пороге помешательства, если не за ним. Инстинктивно он чувствовал, что необходимо собрать силы и бежать из этого вертепа, но мышцы не повиновались. Он также возымел желание убить их всех, а кое-кого и по второму разу, но не мог даже пошевелиться. А они продолжали и продолжали льнуть к друг другу, сплетать тела, языки и руки, при этом не забывая зазывать Горева в свою кипящую страстью распутную компанию. Боги плотской любви подчинили их себе без остатка, а Горев, убитый и раздавленный, понуро и тягостно глядя на их забавы, глупо стоял столбом и думал намного меньше, чем ни о чём, потому что не было у него больше ни горстки смысла, ни грамма надежды, ни капли веры. В конце концов, когда казалось, что выход из запутанного лабиринта не найти, некий импульс самосохранения заставил его вскочить и выбежать в прихожую. Наспех обувшись, он открыл входные двери в надежде выбраться из этого дьявольского логова.
Простому замыслу не удалось осуществиться. Коридор был забит людьми, желающими проникнуть в квартиру, как консервная банка - распухшими шпротами. Здесь были все, кто как думалось совсем недавно, навсегда останутся лишь действующими лицами сновидений. Опережая друг друга, они словно из тюбика вдавливались в дверной проём, хватали Горева за рубашку, кричали и смеялись. Один щёлкал ножницами, намереваясь отхватить клок волос, другой, с желтоватым лицом и раскосыми глазами, напористо предлагал полистать какую-то книгу, третий, невинный с виду мальчик, требовал вернуть часы, а усохшая старуха тянулась к нему костистыми пальцами, подмигивала и с шипением предлагала услуги таксиста. Где-то сзади, из-за широкой спины негра выпрыгивал адвокат Промский и, не переставая, кричал: «Не спи, Владислав Семёнович, только не спи. Ни в коем случае не спи!». «Мы настоящие!» - кричали одни. «Который час?» - спрашивали другие. «Ты всех нас убил!» - заявляла целая группа, конца которой не было видно. Горев уже не различал каждого в отдельности, для него они выглядели одной аморфной массой.
И всё-таки ему удалось высвободиться из вязких щупалец обезумевшей толпы и прорваться на кухню. Разбив табуретом стекло, он вылетел с третьего этажа сквозь оконную раму. Полёт был недолгим. Он упал на цветочную клумбу, подвернув ногу и сломав предплечье, и тут же, превозмогая боль, понёсся наугад, только бы подальше от этого проклятого места…
Неприкаянный, разбитый, отверженный Горев, с душевной эрозией и больным от недопонимания мозгом, был подобен самому что ни на есть загнанному парии. Необратимость странного катаклизма, произошедшего с миром (а может быть, только с ним?) выглядела устрашающе. Кто же всё это сфабриковал? Вопрос этот не имел и намёка на ответ. Формально он ещё жил, чувствовал жизнь, но она, потешаясь, изменилась настолько, что возникшее пренебрежение к ней достигло теперь наивысшей точки.
…Он бежал среди домов и машин, бежал по улицам и аллеям, бежал сломя голову, долго и отчаянно, пока совсем не выбился из сил и не упал возле мокрой после прошедшего дождя скамьи. Едва вскарабкавшись на неё, он услыхал:
- Когда вся мерзость мира охватывает одного человека, трудно устоять перед мыслью о том, что ты избран для каких-то целей и отождествлён с мигающим огоньком на станции...
Только сейчас Горев заметил, что рядом с ним на краю скамьи одиноко сидит старик.
- Однако я вижу, что мысль эта у тебя даже не зародилась, - окончил тот, не глядя на запыхавшегося Горева.
- Я где-то уже видел тебя раньше, - учащённо дыша, проговорил Горев.
- Возможно. Все мы видим друг друга, но часто не замечаем.
- Не ты ли тот старик на вокзале, который затащил меня под лестницу и исчез?
- Не затащил, а указал место, где ты смог бы переждать не совсем обычные для тебя обстоятельства.
- А не ты ли выдумал все эти странные игры со мной?
- Ну что ты. Я не маг, и не господь бог. Я такой же, как и ты. Живу и вижу то, что мне показывают, а не то, что есть на самом деле.
- А где же то, что есть на самом деле?
- Откуда мне знать… Допустимо, конечно, что то, в чём я живу - и есть действительность, но вероятно, что и не так. Мне пока не с чем сравнивать.
- А я?
- Что – ты?
- Я ведь жил обычной жизнью, пока не началась эта бессмыслица. Мне есть с чем сравнивать.
- А у тебя своя действительность. У каждого – своя. А действительность, братец, это не то, что ты сделал или возомнил себе. Наше представление о ней в любой момент может разлететься на куски. Действительность – это независимые от человека обстоятельства, свалившиеся ему на голову, и создаются они кем-то помимо человеческих желаний и против его воли… Я гляжу, тебе сейчас совсем худо, запутался ты; так жаждешь вернуться к прежней жизни, словно на ней свет клином сошёлся. А вот пережить такую, как есть, что, пороху не хватает?
Горев безотрадно посмотрел на собеседника. Он не ждал от него спасения, но чувствовал, что тот знает намного больше, по крайней мере, старик был один из немногих, если не единственный, кому можно было доверять в этом адском водовороте событий.
- Или ты думал, прежняя жизнь твоя будет длиться вечно? – продолжал старик. - Привычка - дело плохое. Если уж привыкать, то ко всему сразу, к любым переменам, даже не постигаемым разумом. А то заладил как попугай – сон, сон, это сон, всё мне снится. Противно даже, честное слово. А если вообще всё - сон, так что ж теперь, непременно просыпаться? Спи себе на здоровье. А может, наоборот: все сны - это самая явная явь. Тебя и это не устроит? Разве ты никогда не просыпался и не вытирал с облегчением пот со лба, вздыхая: «Слава богу, это был всего лишь сон». Или не сожалел, просыпаясь: «Ах, как жаль, это всего-навсего сон». В одном сне мы хотим остаться, а из другого сбежать - так и ищем, где получше. И в каждом из них мы чувствуем себя достаточно реальными для того, чтобы прожить там маленькую жизнь. А ведь может статься, что мы проснёмся и от настоящей жизни, и нет никакой гарантии, что жизнь, в которой мы окажемся, тоже не будет, так сказать, сновидением. И где же лучше? Так что оставь эти бредни про сны, живи в том, что тебе предоставляется, и ищи там, если тебе так нужно, свою удачу.
- Удачи здесь не видать. Все издеваются надо мной. Мне больно, старик, мне мучительно больно.
- На земле все мучаются. А тот, кто думает, что он не мучается, просто не хочет знать, что он мучается, точнее, делает вид, что он вполне счастлив. А чтобы не знать этого, надобно уметь относиться к действительности особым образом, так сказать, хладнокровно-рассудительным, потому как страдание есть вредная привычка души, и возникает оно всегда по ничего не стоящему поводу. Нет на свете причин для страданий, понятно? Есть неумение правильно воспринимать обстоятельства и истолковывать их в свою пользу. И не нужно мне говорить, что все над тобой сейчас издеваются, тут ты заметно перегибаешь. Разве к тебе плохо отнеслись в Китайском доме? Или тебя сильно обидели на вокзале? Может, ты что-то имеешь против своего друга Туникина? Или с тобой плохо обходился адвокат? Так чем же тебе не нравятся те обстоятельства, в которые ты попал? Подумаешь, изменила женщина. Они редко кому не изменяют, разве что тем, кому их верность не нужна. Ну убил по заблуждению несколько человек… всё же обошлось? А может, тебе не нравится то, что люди, с которыми ты встречался, неожиданно оказались вместе? Будь рассудителен: это же здорово – ты объединил собой массу народа и являешься центром внимания!
- Откуда ты всё про меня знаешь?
- Во сне увидел, хе-хе.
- Смеёшься надо мной, - устало заключил Горев. – Все вы смеётесь. Втянули меня в какую-то фантасмагорию и измываетесь.
- Никто тебя никуда не втягивал, а я уж точно. А если кто и втянул, так лишь тот, кто всех нас втягивает в те или иные игры. Так что сетуй только на него. Он смешал все события в кучу, сжал их во времени и добавил таинственности. И ты снова в центре внимания, и ни у кого-нибудь, а у самого… Ого-го!... Разве это плохо? Не подскажешь, чем ты заслужил у него такой интерес к своей персоне?
- Но ведь всё это лишено здравого смысла, - посетовал Горев.
- Здравого смысла, говоришь… хе-хе. А в обычной твоей жизни всегда присутствовал здравый смысл?
- Не всегда. Но не в таком же объёме он отсутствовал, как в моей нынешней жизни!
- Хорошо. Я задам тебе несколько простых вопросов, а ты ответь. Ты держал когда-нибудь дома домашних животных?
- Были когда-то две кошки.
- Они всегда, с твоей точки зрения, поступали так, как ты хочешь? Или, может быть, иногда гадили на ковре, гардины когтями рвали, прыгали тебе на голову некстати?
- Ну, было такое. К чему ты клонишь?
- А ты с ними обращался всегда соответственно здравому смыслу? Или щекотал до полусмерти, за хвосты таскал, то есть забавлялся против их воли?
- Положим, не всегда.
- А дети твои всегда вели себя согласно здравому смыслу?
- У меня нет детей.
- А если бы были? Или, скажем, другие дети - вообще дети?
- Нет. Дети весьма часто ведут себя вопреки здравому смыслу, - снова согласился Горев.
- Ну, а воспитывал бы ты их, руководствуясь здравым смыслом?
- Конечно. Каждый родитель им руководствуется.
- Руководствуется – да. Но разве никто не допускал проколов в воспитании? Разве дети всегда были согласны со своими родителями, а родители всегда были настолько справедливы, что никогда не допускали ошибок?
- Пожалуй, соглашусь - не всегда. Что дальше?
- А дальше поговорим о тебе. Сам ты всегда вёл себя соответственно этому пресловутому здравому смыслу? Отвечай, только честно.
- Разумеется, не всегда. Далеко не всегда. Ни один человек не может следовать ему в полной мере.
- Так, хорошо. О родителях твоих будем вспоминать?
- Не будем. Всё точно так же.
- Вот видишь. Если все кругом обходятся с другими и ведут себя, как ты сам согласился, не в полной мере со здравым смыслом, так почему же те гегемоны наших душ, которые стоят над нами и помещают нас в ту или иную жизнь, должны непременно ему следовать? У них тоже бывают сбои и ошибки. Вот они с тобой и обошлись таким образом, – может, непреднамеренно, а может, с каким-то тайным умыслом. Кто его знает, что это – игра, эксперимент, особенный подход к твоему воспитанию или обыкновенный ляпсус. В любом случае, ты показал себя никудышным стоиком и, развесив сопли, оказался совершенно неприспособленным к той ситуации, которая по всем человеческим меркам расходится с привычным здравым смыслом, о каком ты так кричишь – все мы кричим, но который сами же, как ты признал, не всегда соблюдаем.
У Горева ещё сильнее разболелась рука. Он был согласен на всё, даже на строгое соблюдение здравого смысла, лишь бы вернуть прежнюю знакомую обстановку.
- Руку сломал? – спросил старик, заметив, что Горев корчится. – Терпи. Руку-то может каждый сломать, по собственной глупости ли, по случайности ли, но никто не станет из-за этого убиваться так, как ты сходишь с ума по поводу своего необычайного положения. А в чём разница? Да ни в чём. Сломанная рука или болезнь какая так же неугодны организму, как и та путаница со снами, людьми и временем, в которой ты увяз. Но переломы и болезни встречаются гораздо чаще, поэтому мы к ним привыкли и не воспринимаем как нечто немыслимое. Физическую боль ты переносишь, а…
- Хватит, старик. Хватит меня нравоучать. Я уже не слушаю. Может, ты и прав в чём-то, но я совсем разуверился. Я не найду уже не истины, не смысла, ни счастья…
- Ой-ой-ой! – вскинул руки старик и рассмеялся. – Какие мы разнесчастные! Какие мы разбрасываем слова! Можно подумать, ты всё это искал и находил раньше. Глубина несчастья, сынок, во многом зависит от степени желаемого счастья. Не знаю, чего ты сам себе желаешь, но пережить напасти, обрушившиеся на тебя, вполне по силам простому человеку. Если ты имеешь право на существование и на поступки, лишённые здравого смысла, почему этим правом не может обладать мир, создающий, с твоей точки зрения, из ряда вон выходящие события? Они так же жизненны и правдивы, как и твоё любимое прошлое, без которого ты чувствуешь себя весьма погано. Многие принимают за истину только известную всем жизнь, жизнь без погрешностей и отклонений, и хнычут, когда у них её забирают, предоставляя, как тебе, некий её суррогат. Хнычут с чувством горечи, с обидой и подолгу выклянчивают её обратно, считая, что с ними играют не по правилам. А где ты читал эти правила? Ты должен быть готов ко всему, и пускай всё, что бы ни случилось, будет тебе в прибыток.
- Ничего я не должен! – воспротивился Горев. - Хороший ты, старик, резонёр, но мне от этого не легче. Потому как то, что со мной происходит, происходит только со мной и ни с кем другим. Это печально.
- С другими происходят вещи и похуже.
- Самые плохие вещи в привычном мире – с этим может справиться почти каждый. А вот попробуй-ка пожить в мире всяких паралогизмов и неправдоподобных сцен.
- Брось! Это ведь, наоборот, интересно. Неужели тебе не наскучили обыкновенная смена дня и ночи, обыденные разговоры, вполне ожидаемые события и всё-всё-всё, что медленно, уверенно и непримечательно идёт своим чередом, двигаясь к своему концу?
- Я скучаю о них.
- Понятно. Стяжать славу пионера – это не для тебя.
- Я хочу, чтобы всё стало, как прежде.
- Сожалею, но помочь не могу.
- Как ты думаешь, долго это будет продолжаться?
- Что?
- Всё, что происходит со мной. Это надругательство над личностью.
- Откуда мне знать. Не я управляю миром. И в твоей жизни я лишь временный персонаж, как и ты в моей. А у меня хватает и своих надругательств. Или ты думаешь, ты один такой потерянный?
- Думаю, один, - грустно произнёс Горев.
После нескольких минут молчания, старик, заметив, что его собеседник окончательно потух, сказал:
- Видишь вон тот мост над рекой? Только за этот год там покончили жизнь самоубийством семь человек. Никто из них не хотел жить в этих снах с отсутствием смысла, не хотел пользоваться их ограниченной свободой и удовлетворяться тихой сизифовой радостью. У каждого из них своя судьба, но все они, как и ты, хотели проснуться. Но нам, дружок, не проснуться, нам никогда не проснуться.
Старик ушёл, оставив Горева наедине с собой. Горев уже знал, что будет делать. Он поднялся и не спеша поковылял в сторону моста. Дойдя до его середины, он остановился и посмотрел вниз. Где-то там виднелось его отражение. Спустя некоторое время он решился…

х х х

Мальчик бежал по берегу озера вдогонку за уходящим солнцем, оставляя на песке маленькие следы. Всё вокруг казалось новым и неизведанным, а то, что было раньше, очень давно, и было ли вообще, - он не помнил. В эту минуту он пребывал в счастье и радости, а о будущем он знать не мог, как нельзя знать о том, чего ещё не было и может не быть вовсе …
- Чарли, мальчик мой, пора ложиться спать, – позвала его вышедшая навстречу седовласая женщина.

© Дмитрий Ларин, 2015
Дата публикации: 28.07.2015 10:16:03
Просмотров: 2196

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.