Непрерывный суицид

Семён Гриб

Форма: Рассказ
Жанр: Психоделическая проза
Объём: 33963 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

НЕПРЕРЫВНЫЙ СУИЦИД

С самого детства Максимыч отличался неординарностью и нестандартностью почти во всех своих поступках и мыслях. Нередко было сложно сообразить, шутит он или говорит серьезно. Завуалированность его высказываний помогала повернуть беседу в нужное ему русло. Такой нехитрый ход известен всем, но только виртуозное его использование способно раздвинуть грани диалога на неожиданные широты. Как следствие он без особого труда мог быстро рассмешить или, наоборот, вывести кого-нибудь из себя, как будто развлекаясь и тем и другим, о чем свидетельствовал его заливистый смех в апофеозе каждого такого акта, достигающего соответствующей цели. Но даже если кого-то и нервировал, то, конечно, не со злым умыслом, всегда стараясь никого всерьез не обидеть, сразу извиняясь, если чувствовал, что слегка перегнул. Человеком он слыл добрым, поэтому на него и не обижались вовсе, хотя иногда давали понять, что когда-нибудь его могут не понять и с удовольствием открутить столь светлую, но глумливую голову. Но меру он практически всегда знал, нутром чувствовал тогда, как обескураженный его невозмутимостью противник впадал в несколькосекундное замешательство, которого хватало Максимычу для урегулирования назревающего конфликта. Подобно голубю он не растрачивал себя зазря.

Максимычем его стали называть ещё в начальных классах, что нравилось и ему самому, поэтому в последствии он так и представлялся. Мало кто знал, как его зовут, а коли это устраивает обе стороны, то надобность в таком малополезном знании отпала сама собой. Знание – это не только ценная информация, но и два-три килограмма неосознанного хлама.

Его родители были космонавтами, из-за чего он возненавидел всё, что так или иначе связано с космосом, не понимая, зачем сматываться с нашей планеты к чёрту на рога, если и здесь есть ещё целый вагон всего непознанного, в том числе и он сам. Видимо, долго так продолжаться не могло и, как это часто бывает с людьми опасных профессий, улететь они улетели, а прилететь не удосужились. В ту пору ему шёл четырнадцатый год. Хорошо, что горем его не убило, а только ранило. Оправившись от потери, он стал гораздо сильнее своих сверстников психологически; рано повзрослев, остался один-оденёшенек. Зелёно-синяя тоска не превратилась в перманентное горюшко, а открыла доступ к внутренним резервам.

Как бы то ни было, но судьба не сделала его озлобленным на всё и вся, а скорее даже наоборот. Рассчитывая только на себя, он часто прощал людям их простые человеческие слабости, очень ценил бескорыстие и отзывчивость, а также гибкий, творческий и свободный от слепого поклонения мнимым идеалам и изощрённым увещеваниям сопливых героев ум. Не по годам обладая таковым, он всегда радовался тому, что в этом увлекательнейшем аттракционе под названием «внешний мир» всё же встречаются единомышленники, коих повстречать по жизни становилось определённым событием. Никогда не знаешь, к каким умозаключениям приведёт следующий поворот судьбы, и к каким поворотам приведут, невольно возникающие умозаключения.

Если бы Максимыч получил образование психолога, плюс к этому с отличием закончил духовную семинарию, то, возможно, что его дух вознёсся бы до небес. Ударившись же в чистую философию, он стал перекручивать и перемалывать её в своей голове на все мыслимые и немыслимые лады. Иногда, как бы между прочим, вставлял одному ему понятные фразы, абсолютно отвлечённые от обсуждаемой темы разговора:

- Всё. Завтра начнётся.
- Что начнётся? – резонный вопрос собеседников.
- Жёсткая работа над собой.
После этого наступает пауза и по его лицу видно, что если он залезет в мудрёную полемику с ходом своих мыслей, приведшим к столь радикальным высказываниям, то это быстро всем наскучит. Чтобы вытащить его на длинный диалог, нужно было затронуть определённую глубину его измышлений. И только тогда он преображался, подолгу выплёскивая могучие волны своих, и не только, афоризмов. Иногда Максимыча так несло, что приводило его к неравной борьбе разумов, к подсознательной борьбе против виртуальных ветряных мельниц. Чаще всего его мозг, обладающий великолепным аппетитом, вызываемым бесконечным самопознанием, сам себе выставлял интеллектуальные ловушки и с блеском отличника, превзошедшего своего учителя, из них виртуозно выкручивался. В диалогах ему всегда чего-то не хватало, как будто его разум жаждал гораздо большего, чем просто красивые словесные битвы, в которых никогда не бывает триумфа победителя и, соответственно, расплющенного побеждённого. Помилосердствуйте, сладкие конфеты минутных послаблений нейтрализуют горечь несбывшихся надежд.

В эпоху юношеской гиперсексуальности Максимыч пытался писать нечто похожее на стихи, но поскольку получалась откровенная чушь, подолгу злился на того парня, который не наделил его таким талантом, позарез необходимым именно в этот мармеладный период жизни. У него совершенно отсутствовало тщеславие актёра и, поэтому, одна только мысль о том, что он будет читать своей возлюбленной написанное каким-то архаичным эфиопом, навевала на него грусть и ощущение собственной никчёмности. Но изволите ли видеть:

Боль пронзает меня снова и снова,
Ну, зачем же моё сердце такое?
Ведь живут же все люди как люди,
Только я один как фуфел на блюде.

Не могу спокойно спать, всё мне снится,
Что её я обнимаю и плачу.
Просыпаюсь оттого, что синица
Крепко сжата в моей сильной ладони.

Ах, какой же должна быть та гнида,
Что придумала ту мерзкую жабу.
Ведь всё душит и душит, скотина.
Ни за грош пропадаю, ребята.

Спрашивается, куда такое годится? Максимыч понимал, что ни в какие ворота это не влезет, и со стихами было покончено раз и навсегда. Правда, впоследствии, справившись с ощущением обделённости, он предпринял ещё одну попытку прикоснуться к творчеству, написав нечто, обозвав это песнью о релаксации:

«Без напряга и без лени выйди утром на дорогу. Если видишь ты природу в первозданном её виде, несмотря на стройки века, то в душе твоей нет места для печали и тревоги. Улыбнись поющим птичкам, сам запой, что сердцу мило. И не думай о заботах, тормозящих страсть полёта над безбрежным океаном биомассы сей планеты. Окунись в бездонный хаос ароматов снов грядущих и залейся звонким смехом от безудержных эмоций, ощущая зарожденье сладких импульсов нирваны. В тот момент как схлынет с тела негативная бодяга, позабудутся невзгоды, что являются преградой для хороших аппетитов к нашей жизни сокровенной. Даже малые победы вдруг покажутся скалою на пути проблем ненужных, предоставленных судьбою. И тогда ты засияешь тем искристым светом счастья, от которого померкнут все красоты мирозданья. Пробежишься разудало вдоль по берегу речонки и пойдёшь спокойно чистить свои белые зубчонки.»

В ту пору ему уже минуло двадцать пять, и на этот раз он едва сдержался от самокритики, хотя стойкое желание тупо плюнуть в самый центр сочинённого уже само по себе являлось таковой. Немного расстроился. Почему же откровенные глупцы часто пишут совсем даже не плохие стихи? Загадка. Но ведь это всего лишь не плохие. В большинстве своём стихи, написанные глупцом, будут сшибать наповал меткими фразами и потрясающей рифмой только глупцов, которых, к счастью, мало. Гениальным стихам внемлют в основном гении, которых, к сожалению, также мало. А вот все остальные (имеются в виду поэты) будут обладать всевозможными званиями, иметь баснословные гонорары, бесконечные тиражи, запредельный почёт и уважение, трепетное обожание и трёхкратное учащение пульса ценителей высокого искусства, а также двукратное псевдоценителей, поддавшихся моде на оное. Так что не будьте бешено популярны – только в этом случае у вас большие шансы на то, что вы гениальны. Правда, на то, что вы глупец шансы практически такие же. Пружины мыслей не дают расслабить жидкость мозга, человеческий бред острыми иглами впивается в сознание и чуткой кожей ощущается неизбежный закат цивилизации.

Однажды, Максимыча заинтересовал один мужичок, который то ли был нищим, то ли изображал из себя такового, но, так или иначе, выпрашивал он милостыню очень оригинально, всякий раз меняя место своего пребывания – у гипермаркетов, у метро, у церкви. А самое удивительное, что он постоянно менял табличку на своей груди. Вернее текст на этой табличке. В один из дней ярко-красным фломастером было написано: «Если рыба может быть счастлива только оттого, что у неё есть, что поесть, то почему же человек бывает, несчастен, когда у него помимо еды существует ещё миллион удовольствий. Подайте на хлеб, и я буду счастливее многих». В другой день и чёрным фломастером: «Если вы боитесь наступления конца света, то отдайте хотя бы малую часть ваших денег мне. Они не уберегут вас, а меня спасут от голодной смерти». Невольно останавливаешься, чтобы прочитать, и уже гораздо труднее равнодушно пройти мимо, не подкинув в, заношенную до дыр, шляпу, имеющуюся при себе мелочь. Неиссякаемая фантазия этого мужичка так пришлась по сердцу Максимычу, что как-то раз он решил с ним заговорить:

- Как же это вам удаётся так хорошо придумывать всё время новые надписи, просто удивительно.
Тот с ленцой посмотрел на вопрошающего, отчуждённо поморгал глазами и монотонным голосом, как будто нехотя, уныло затянул:

- А очень просто. В основном оттого, что лично для меня думать – это развлечение. А вот деградация подстерегает тех, для кого думать – это обязанность. Они постоянно что-то планируют, проектируют, вычисляют, изобретают, усовершенствуют уже изобретённое, организуют, воплощают, лоббируют, силятся понять, что от них хотят, чтобы дать адекватный отпор интеллектуальной атаке. В данной ситуации абсолютно естественным выглядит тот факт, что большинству из них не хватает ни времени, ни сил, быть может, уже и желания глубоко задуматься о чём-то отвлечённом, о не связанных с их умственной работой вещах: о дружбе и недружбе, о любви и ненависти, о взаимоотношениях мужчины и женщины, о проблеме отцов и детей, о звёздах, космосе, Вселенной, о философии будущего, о Боге, наконец. Сами того не осознавая, они становятся процессорами и оперативной памятью тех жизненных ипостасей, которые в этом нуждаются. Конечно, в часы досуга им зачастую не хочется ни видеть, ни слышать ничего, что несёт на себе серьёзную смысловую нагрузку. А своё собственное мнение, скрытое в недрах подсознания, так и остаётся неосознанным и, соответственно, невысказанным. А ведь это же счастье, когда стоит только посидеть какое-то время в тишине, и в твоей голове обязательно зарождается что-нибудь интересное. Как небо, которое всё точно такое же, как если бы ты не продался.

- Спасибо. – А что ещё на это ответить? Максимыч отошёл в сторону, стараясь понять, радоваться ему или огорчаться. Он ещё раз убедился, что любой человек содержит в себе определённую мудрость, но с другой стороны подавляющее большинство остаются немыми. Абсолютно прав мужик. Общение – очень важная деталь жизнедеятельности. Это и необходимость и развлечение. Но иной раз из людей и клещами не вытащишь то, что они на самом деле думают. Это как-то печально. Иллюзорный мир скатится в пропасть, и вечный сумрак несовершенства зафонтанирует желанными образами истины.

Придя домой, Максимыч решил поэкспериментировать. В ту пору ему уже минуло тридцать пять, и он был уверен, что в его голове часто рождается что-то интересное, но всегда не до конца сформулированное, необработанное, не выпущенное вовне, неадаптированное должным образом для восприятия. Он почувствовал себя немым. По большому счёту мы все в большей степени немые. И глухие. Пожалуй, что ещё и тупые. Почти без исключений то, что говорят люди – это самозабвенная, чудовищная по своим масштабам, блистательная по качеству и разнообразию, покрытая плесенью, многовековая брехня. Как бы мы ни пыжились, нам не дано понять тех, кто сидел в тюрьме, кто воевал, кто хоронил собственных детей. Мы понимаем только то, в чём схожи наши судьбы. Самое важное так и остаётся глубоко в нас. Строгий порядок наших безграничных глубин вырывается наружу ужасным беспорядком в силу заведомой ограниченности человеческой речи. Убеждения всегда снимают шляпу перед высоченным полётом риторики. Каждая распоследняя тварь хвалит своё вонючее болото.

Нужно посидеть в тишине? Пожалуйста. Абстрагироваться от всего, проигнорировать всё, на всё наплевать. Ничего и никого нет. И не было. Немного подумать. Но тогда о чём? И как? Давай голова, давай. Думай, давай. Чего молчишь? У тебя же там много всего, у тебя же там вечность.… И Максимыч начал писать:

Про Мишутку.

Мишутка всегда выглядел безукоризненно, как будто на парад. Отутюженный, гладко выбритый, невероятно опрятный и начищенный до блеска. Красавец просто. Распространяя запах дорогущего парфюма, твердейшей походкой и с лицом мудрого добряка, он вышагивал по своей экологически чистой, до экстаза шикарной и почти бескрайней планете под названием Лес. Неспешно продвигаясь по многомуравьиным тропинкам, похрустывая мелкими веточками, попадающими под ноги, он нередко что-то насвистывал или напевал, пребывая, как водится, в хорошем расположении духа. Ясный и солнечный летний день, являясь дополнительным стимулом к желанной беззаботности, взвинчивал настроение до заоблачных высот, от чего жизнь представлялась в высшей степени чудом, сотворенным безграничной властью доброго гения, не почитать которого было бы достаточно нахально и как-то криво. Выйдя на небольшую, но очень привлекательную полянку, Мишутка решил прилечь и полюбоваться на открывшийся роскошный вид окружающей природы, а заодно послушать симфонические трели задорно порхающих многочисленных птичек, которые не смели пролетать достаточно близко к интеллигентнейшему зверю, чтобы не дай бог совершенно случайно не обгадить его элегантно лоснящуюся шерсть. Дома его, как обычно, ждал горячий вкуснейший обед, рюмка густой ледяной водки, очаровательная, с внешностью фотомодели, с острым умом, приятная во всех отношениях медведица и, конечно же, резвящиеся без устали с утра до ночи, милые медвежата. И, как казалось, ничего не предвещало. Наслаждался Мишаня бытием по полной. Голубое небо, перистые облака, шелест изумрудной листвы, журчание кристально чистой речки, периодические всплески воды от выпрыгивающей в воздух рыбы, искрящаяся на солнышке золотистая чешуя, мир и покой, тотальная гармония души и тела. Век бы жить да радоваться. Мишутка перевернулся с боку на бок и с абсолютным спокойствием наблюдал за бабочками, вырисовывающими замысловатые траектории своего полета. Какая жалость, что нельзя остановить то мгновение, которое прекрасно. Тут бы еще побалдеть с часок, так ведь нет. Из самой из чащи выруливают на полянку три совершенно обычных подвыпивших мужичка и, естественно, вооруженных двустволками. Откуда они взялись, и как их занесло в такой дремучий лес непонятно, только таких причудливых зверей мудрый медведь отродясь не видывал. Он встал на четвереньки, гордо выпятив грудь вперед, с чувством собственного достоинства и полуудивленно взглянул на незваных гостей, всем своим видом показывая, что его мучает вопрос: кто такие и с чем пожаловали? Как вдруг дуплетом раздались два громовых раската среди ясного неба. Страшный рев огласил округу с такой силой, что задрожала под ногами земля. От боли и неожиданности Мишутка крутанулся вокруг своей оси и рванулся было к источнику опасности, но прогремели еще два выстрела, заставившие его присесть. Запредельная злость отразилась в его глазах, огромная пасть со стальными клыками жаждала реванша, в душе закипало могучее чувство мести. Ослабленное тело напряглось и приготовилось к прыжку. Но, к сожалению, сегодня все козыри оказались в руках противников. Следующие два выстрела потушили, так и неразгоревшийся, пожар борьбы не на жизнь, а на смерть. Из последних сил исполинское тело встало на задние лапы и, покачнувшись, звучно рухнуло на бархатную траву. В туманном взгляде Мишутки читалась громадная, нечеловеческая скорбь и беспомощность. Он прохрипел, как показалось подошедшим охотникам, « За что?» и покинул до срока бренную землю. Так что же это за жизнь, в которой ради собственного удовольствия одни существа наносят невосполнимый ущерб другим. Такой мир обречен на вечное несовершенство.

Два часа пролетели незаметно. Максимыч трижды прочитал свою околесицу и был приятно удивлён. Оказывается из собственной головы абсолютно реально вытянуть нечто, что для себя самого станет полнейшей неожиданностью. И откуда только это всё берётся. Почему вылезает ужасно мелкими порциями? Приходится колоссальными усилиями что-то протаскивать через военные кордоны, находящиеся между внутренним и внешним миром. Что является неподкупной таможней на пути идеи из одного мира в другой? Где и как подключиться к безлимитному тарифу для скачивания файлов из своего бессознательного? Почему ограничен доступ к своему заурядному, а оттого не ставшего нежеланным, содержимому? Зачем такая бдительная опека? Какими непоправимыми последствиями грозит отмена бестактной цензуры и столь нагло навязанного опекунства? Вопросы философского толка. Кто-нибудь в силах на них ответить? Или так и будем, как слепые кроты рыть свои никчёмные норы к свету познания, а возможность его увидеть давно похоронена, погибнув смертью храбрых в жесточайшей и кровопролитной борьбе с подлым и бесконечным неведением. Какими же слезами заливались на этих похоронах души великих умов. Бегемотьими – не меньше! Нет никаких правил самопожертвования, также как нет правил самоотдачи всему тому, что тебе близко по духу и по своей абсолютной значимости, поскольку все человеческие чаяния лежат в плоскости собственных приоритетов, изначально присущих личности.

В эту ночь Максимычу не спалось. Хотелось жить, творить, совершенствоваться, не умирать. Что-нибудь узнать из ряда вон, что-нибудь придумать из ряда вон. Или услышать. Как этого мало в существующем миропорядке. Хотелось вырваться из обыденности, из низкопробного существования по чьим-то правилам, из вялого мира ограниченного тонуса, из малюсенького созерцаемого спектра, из бесперспективной гаммы ощущений. Прикоснуться к нерву души, послушать музыку подсознания, элементарной частицей проплыть в бескрайнем бассейне вен, нарастающим аппетитом услышать мольбу клеток мозга о еде, звуковой волной вылететь из горла новорождённого, запахом свежескошенной травы возрадовать какую-нибудь травоядную скотину, металлическим страхом вонзиться в сердце жертвы. Преодолеть какое-либо притяжение, разгрызть сковывающую чугунную цепь, на которую нас посадила природа всего сущего. Бежать без оглядки, без страха и упрёка в свободное от законов пространство. Сквозь время, сквозь Бога в свою ненаглядную и долгожданную обитель, полную до краёв отрицаниями всех утверждений и утверждениями всех отрицаний. Мыльные пузыри творений всегда изумительно лопаются под невыносимым грузом ответственности каждого Творца.

В эту ночь ему приснились родители. Причём они пребывали в том же юном возрасте, в котором был и он сам, когда их не стало. Они беззаботно наслаждались игрой в бадминтон. Папа играл довольно хорошо и в связи с этим осторожно подшучивал над неопытностью мамы в этом виде спорта. Мама смеялась, потому что его шутки были сплошь корректными и натурально безобидными. Смеялась над тем как он, иногда без особой надобности, нелепо падал, нанося очередной удар по воланчику, над тем как он строил самокритичные гримасы, совершая редкие игровые ошибки, как артистично ругался на свою, по его собственному выражению, криволапость. Наверное, актёрством и остроумием он её и завоевал. Максимыч улыбался во сне. Вот она желанная идиллия. Прекрасный возраст, первое сладкое влечение к противоположному полу, нежные, ничем не омрачённые, кристально чистые чувства. Он почувствовал стойкое желание подбежать к ним, обнять, поцеловать, сказать, что он несказанно рад их видеть. Но, начав двигаться в их сторону, тут же упал по причине сновидческой непослушности ног и засмеялся сам над собой. В этот момент и проснулся, ещё продолжая смеяться. Да будет любовь матери и отца и ни с чем не сравнимая теплота их сердец во веки веков.

Наверняка любой гламурный и в меру наблюдательный псих обнаружит великое множество жизненных проявлений, которые ему покажутся достойней искренности, страшнее силы красоты и печальней бессилия уродства, очевидней глупости, спорней гениальности, вкуснее молока матери, острее слова и тупее ожидания, безнадёжней сытости, противоречивее свободы, смелее правды и трусливее недосказанности, желаннее теплоты родных сердец, неизлечимее завышенной самооценки, недостижимее святости, неизбежней смерти. И так ещё очень и очень долго и всему тому подобное. Каждому – своё. Факт! Если птица сложит крылья, рухнет камнем и помрёт, вряд ли эта птица шутит – птицам это не идёт.

Но, тем не менее, вопреки досужим разговорам и порочной людской молве Максимыч проснулся с хорошим настроем на поиски труднодоступных промежуточных истин, находящихся в бесконечных лабиринтах внешних проявлений внутренних противоречивостей. Всласть понежившись в постели с ощущением почти полной невесомости и с вялой околомечтательной работой неразмявшегося мозга, который в первые минуты после пробуждения раздвигает границы воображения, он открыл едва послушные его воле вечно зелёные глаза. На зеркальные скалы ложится рассвет отражением сонных галактик, льётся свет по щекам, по безмолвным камням, и как снег хрупок мир, словно фантик.

Чудесное утро, тепло и уютно. Вот только неуютно стало в душе у Максимыча оттого, что в комнате, прямо напротив него, в уютном же кресле восседал с видом закадычного друга совершенно посторонний, в меру упитанный, но не в меру обнаглевший молодой человек. Нога на ноге, пальцы в замке, самодовольное лицо, искрящиеся необъяснимой, но неподдельной радостью глаза. По всему было видно, что он ужасно соскучился и невероятно счастлив от такой долгожданной встречи. Но знакомы они не были, а хозяин квартиры тщетно силился вспомнить, где он мог видеть, вероломно вторгшегося на его территорию, чужака.

- Я понимаю всё и ещё кое-что, только вот одного не могу понять. Ты кто и откуда взялся? – спокойно спросил Максимыч.
- Я – миф, а взялся я из ниоткуда, - также спокойно ответил незнакомец, явно пребывая в хорошем настроении.
- А-а.… Тогда я спокоен, - спокоен он, конечно же, не был, - но как ты вошёл, остроумный ты мой. Это ограбление?
- Не ограбление, не нападение, не вторжение, не убийство и даже не изнасилование, а просто дружелюбное посещение с целью ненавязчивого общения с себе подобным индивидуумом. А твои бестолковые замочки вскроет любой дурачок, если очень этого захочет.
- Но ты, я смотрю, далеко не дурак.
- Всё относительно.
- Относительно меня, например. Ты на это намекаешь?
- Я ни на что не намекаю и уж тем более не мне судить о том, кто и в какой степени болван, а кто нет.
- А кому?
- Пожалуй, что никому. Об этом судить довольно скучно, глупо и ни к чему. Нулевая целесообразность.
- А в чём не нулевая?

Максимыч задавал вопрос за вопросом, потому что не мог понять, как ему реагировать на происходящее. Тем не менее, беседа получалась ненавязчивой и дружелюбной, затягивающей своей непринуждённостью, несмотря на неожиданное появление нежданного и незнакомого гостя, который с полной ответственностью продолжал отвечать:

- Во многом. Для кого в чём. Если в глобальном смысле, то в творчестве. Где его нет – там небытие. А в небытии нет никакой целесообразности. В любом пустом, пусть даже громогласном, заявлении нет никакой убедительности, оно теряет право на существование и погружается в небытие когда-либо произнесённых из людских уст фраз.
- Очень интересно. Ты удивительно самоуверен в неоспоримости своего мнения. Небытие – это место, где ничего нет и, соответственно, ничего не происходит. Оказавшись в таком месте, сам становишься небытием. Поэтому невозможно узнать, что это такое на самом деле.
- Всё гораздо проще. Мы пользуемся этим словом для удобства. Само по себе оно ничего не обозначает. Фикция. Очередная абстракция, указывающая на то, что прекратило своё существование и исчезло. Что касается людей, то, если ты пустой – исчезнешь без следа, без всякой надежды на какое-либо продолжение своей сугубо индивидуальной истории.
- Хорошо. Но что значит продолжение своей истории? Ты имеешь в виду после смерти?
- Смерть – это и есть небытие. Многие так и уйдут не узнав, что есть ещё одна сторона медали, где каждый оказывается в своей тарелке. И это может продолжаться бесконечно долго, если ты не иссякнешь. Я не смог, и всё вернулось. Меня вернули прямиком к тебе, значит ты – моя замена.
Разговор становился всё загадочнее, но видимо этим и зацепил Максимыча, который продолжал спрашивать:
- Что значит замена? Откуда тебя вернули? Почему именно я?
- Каждый человек наделён способностью мыслить, но кто-то привносит в этот мир свои умозаключения или просто что-то своё, оригинальное, а кто-то способен только на то, чтобы этим пользоваться, перефразируя других или попросту по новой изобретая всё тот же велосипед. Кто не смог выжать из себя и хотя бы как-то реализовать ни одной творческой идеи, тот пустой. И ему не дано.… Впрочем, этого не объяснить. Пожалуй, и не нужно. Скоро сам всё узнаешь.

- Послушай, а не свидетель ли ты часом? – спросил Максимыч, явно испытывая желание поиронизировать по поводу сказанного. – Я на своём веку видел столько разных свидетелей ни пойми чего, всяких мессий, каких-то братств, чудесных вторых пришествий и даже расчудесных третьих, что твоя болтовня невольно начинает попахивать беспросветной галиматьёй одного из тех, кто решил, что раз уж всегда найдутся люди, готовые тебя боготворить, то можно с ними всласть поиграть, изрядно потешив своё самолюбие. Извини, но ты не к тому пришёл. Если тебе нужна моя помощь, то могу подсказать парочку кандидатур, которые обманываться рады.

- Я отличаюсь от всех мнимых свидетелей только тем, что я действительно был свидетелем того, чего и ты станешь в ближайшем будущем. Неизвестно, что будет, если люди научатся управлять временем. Но им уже кто-то вовсю управляет по своему усмотрению. Сначала оно постепенно и равномерно замедляется, после чего происходит нечто невообразимое, грандиозное, уникальное, нечто величественное. Когда время полностью остановится, а в тебе продолжит своё обычное движение, ты окажешься там, откуда вернулся я. Скоро ты узнаешь основную причину самоубийств.

Он улыбнулся, сказал до свидания и, как ни в чём не бывало, быстрым шагом направился к выходу и ушёл, почти неслышно закрыв за собой довольно массивную входную дверь. Настанет день и сгинет самодовольная словоохотливость в чуждом гнезде социальноопасных элементов, как росчерком пера уничтожающих нейтральные массы людей, которые не пошли путём благодушия ко всему, что утверждает крутой дядька со сцены тупоумия или путём слепого поклонения мнимым идеалам катастрофически убогого общества с его подслеповатой идеологией милосердия, распознаваемого только через призму обречённости.

Сумасшедший. Он явно сумасшедший. Не удивлюсь, подумал Максимыч, что этот чудак пойдёт сейчас и с тяжеленным камнем на шее кинется в бурную реку на самое дно на обед давно проголодавшимся рыбкам-сироткам. Но с чего же он такой довольный то? Нестыковочка. Странно всё это. И всё бы ничего, но неприятный осадок остался. Ушёл и ушёл, но как-то неуютно сделалось. Выкинуть из головы к чертям собачьим, но что-то не получается. Ну и пусть, со временем всё уляжется, рассосётся, разложится по полочкам, встанет на свои места, удобно усядется и волшебным образом забудется, как забываются бесконечно шныряющие с севера на юг и обратно перелётные птицы, никому не доставляя этим неудобства, как выбрасывающиеся на берег киты.… Со временем… которое остановится. Что наша жизнь? Вопросы, ответы. Тягучие вопросы без ответа, растекающиеся ответы без вопроса. Скучновато? Развлечения находятся у нас внутри. Нужно хорошенько приглядеться, вооружив свой безоружный глаз чем-нибудь побронебойней, на мощнейшем вездеходе самопознания забраться в непроходимую чащу своего Я. Внутренние напутствия корректируются внешними проявлениями или разбиваются о непреодолимые обстоятельства. Внешние щуплые, костлявые, однобокие, сырые как тесто, псевдо увлекательные, иногда гениальные, но всегда недоделанные игрушки никогда не сравнятся с удивительнейшей, ярчайшей как вспышка света в кромешной тьме, не знающей никаких границ, бесконечной игрой с собственным подсознанием. Как не угробить себя, обрастая недопониманием от заплесневелой недосказанности?

В следующую ночь спалось невероятно сладко. На следующее утро Максимыч ощутил невероятный прилив жизненных сил. Самый разгар душного питерского лета, повсюду тополиный пух, тёплое субботнее утро, нарастающий и как будто родной шум любимого города, великолепное настроение, «А у малиновой девочки взгляд откровеннее, чем сталь клинка…» - из динамиков. Всё как в своей тарелке. Кайф! Он подошёл к зеркалу и сказал – здравствуй зеркало, зашёл в туалет и сказал – здравствуй унитаз, прошёл на кухню и заварил себе кофе, приятный аромат которого потихоньку завоевал всю территорию квартиры. Выходной. Аппетитный бутербродик – хлеб, масло, ломтик алой форели слабой соли. Запах только что нарезанного свежего огурца настойчиво поплыл отвоёвывать пространство у аромата кофе. А уж потом, под занавес завтрака, душистый аромат ритуальной утренней сигары принялся глушить все прочие ароматы, и прошлые и настоящие. Клубы голубовато-серого дыма тихо оседали на незамысловатую, но сделанную со вкусом кухонную мебель. Величайшее наслаждение маленькими прелестями повседневной жизни раскомплексовывает, тонизирует, обезвреживает гнусные мысли, обеззараживает душевные ранки, наполняет и наполняет угрюмую пустоту, восстанавливает величайшее всеобщее равновесие. Глубочайшее всепрощение никоим образом не годится на мегаответственное звание величавой и своенравной антиутопии.

Когда ласковое утро прикатилось к полудню, начались чуждые обычному человеческому организму перемены. Поначалу снизилась громкость шума большого города, а его тембр стал несколько ниже обычного. А вернее сказать ниже, чем несколько минут назад. И стало аномально душно. Явно ненормально душно. Дым от сигары, который по обыкновению выветривался достаточно быстро, что-то не испытывал особенного желания торопиться. А за окном обычный воробей. Вроде летит. Но как! Как в замедленной съёмке! Причём не совсем даже и так. Все его движения были настолько гармоничными и на все времена привычными, что казалось, будто он всю свою жизнь именно так и летал. Будто размах его крыльев не меньше десяти метров. И при этом он же оставался совсем маленьким! Максимыч вскочил, локтем задев чайную ложечку, которая неминуемо должна бы упасть на пол. Но не сегодня. Ей не хватило времени пролететь и половину пути, когда он спокойно взял её двумя пальцами и водрузил обратно на стол, испытывая непонятно что. Вот же чудеса. Время! Время же замедлилось! Вокруг…. Те из нас, кого не будет там, так и уйдут, ничего не поняв.

И вот оно остановилось. Максимыч испытал шок. И одновременно чрезвычайное удовлетворение. В тот момент, когда всё вокруг замерло, в его сознание полилась вся информация, накопленная живущими и когда-либо жившими людьми, погружая его в состояние колоссального наслаждения, в котором можно было бы находиться вечно. Тот факт, что всевозможные знания постоянно обновляются, приводил Максимыча в неистовый восторг от осознания гигантских, ни с чем не сравнимых, умопомрачительных масштабов происходящего. Он ничего не чувствовал и одновременно чувствовал всё, ничего не видел и не слышал и одновременно всё видел и слышал. Он полетел. Время остановилось.

Его мозг всегда ощущал голод по новейшим пополнениям интересующих его аспектов бытия, по самым глубинам человеческого подсознания. И всё это получил. Ему представилась возможность проживать одновременно миллионы жизней, осознать и понять всю подноготную каждого человека. Вот оно, то, что надо. Вот оно благо. Он попал в тот мир, в который всегда жаждал попасть, но никогда бы не поверил в его существование. Он попал в свой личный, как по заказу абсолютно подходящий только для него, выверенный вплоть до наимельчайших деталей, идеальный мир. Стал вместилищем всех знаний, развлекая себя игрой в ответы на любые вопросы, которые задавали себе люди, не находя решений. Он улыбался. И летал. Максимыч никогда не был приверженцем чьих-то идей и всегда прислушивался к своему внутреннему миру. Быть может, поэтому и стал избранным. Сколько это продолжалось? Очень, очень долго. Но всё когда-нибудь заканчивается. Его вернули. Идеальный мир прекратил для него своё существование. И только он знал, кто следующий прикоснётся к чуду, войдёт в сказочную реку ежесекундного исполнения всех мыслимых и немыслимых желаний, станет обладателем предназначенного только для него заветного уголка всегда существующего рая. Кто-нибудь видел ту тварь, что песней зовётся? Всему своё время и каждому времени свои ордена.

Его обнаружили висящим в петле. Он улыбался. «Что не до смерти – то ложь. Смерть – это место встречи тех, кто бродил босиком по алмазной ржи. И это Родина – смерть, это Родина – смерть…» - из динамиков.

На его похоронах плакала только одна маленькая шестилетняя девочка – дочка одного из его друзей. Рыдала взахлёб, извергая слёзы бесконечными литрами. Шестилетние дети ещё не понимают, что такое смерть. Но она обливалась слезами, будто потеряла самое дорогое, что у неё есть, и горечь потери уже ничем не восполнить. Очень долго её не могли успокоить, и только Максимыч знал, что совсем скоро она станет избранной.

© Семён Гриб, 2008
Дата публикации: 28.09.2008 16:53:33
Просмотров: 4412

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Светлана Осеева [2009-02-05 05:56:52]

Вы пишете великолепно и ужасно. Давно с таким удовольствием и содроганием не читала прозу. Озноб по коже. И летаргия с первого раза понравилась. Кое-где чисто по-редакторски поправить бы. Чуть-чуть. Как например здесь -

«Что не до смерти – то ложь. Смерть – это место встречи тех, кто бродил босиком по алмазной ржи. И это Родина – смерть, это Родина – смерть…» - ..... из динамиков. Не хватает то ли паузы, то ли слова... Лилось? Он слышал это? Какой-то штрих нужен. Вспомнила почему-то Пелевина "Вести из Непала" (не помню уже, давно читала). Я не о сходстве - а об этом моменте. Если Вы не читали - посмотрите эту вещь. Она, наверное, есть где-то в интернет-сети.

Очень нравится то, что Вы делаете, Семён. Очень хороший, ясный язык. Чёткая мысль - и в то же время читателя огорошивает не то, что Вы говорите, а то, что он в и д и т.

С уважением - С.

Ответить

Виктор Борисов [2008-11-25 15:56:59]

Забавно.
Микс из слов, предложений, мыслей, эмоций.
Эквилибристика предложениями.
Вот это жонглирование и завораживат, завораживает действо, приковывает к чтению.
Что талантливо, то талантливо. Владеете словом.
Можно предъяву предъявить автору? А каковы общие мысль и смысл?
И сам себе отвечаю.
А так ли они нужны - пустое...
По большому счету - смысла нет, а мысли, приводящие к такому выводу, так ли уж нужны?
Дочитал, а значит понравилось.

Ответить

Слав Луковкин [2008-10-11 12:43:51]

Хорошо, круто, весомо, значительно! Я торчу! Но то, что написано Владиславом Эстрайхом в плане критического отношения к написаному, мне это понятно и близко. По Тексту передвигаешься как в круто замешанном массиве понятного, но свинцово тяжелого. То есть для читающего в написанном не придусмотрен кислород. Это мои ощущения. Успехов вам.

Ответить

Владислав Эстрайх [2008-09-28 20:57:15]

Насыщенное произведение. В каждом абзаце есть что-то, мимо чего пройти никак не получается - анализируешь, пробуешь на вкус, соглашаешься или споришь...
Действительно, психоделическая проза: проза расширенного сознания. Первоначальные средства этого расширения сейчас, почти через полвека после зарождения психоделической культуры, отделились от неё, а процесс и цели, к счастью, остались. Здесь этот процесс - процесс глубокого созерцания - осуществляется, безусловно, талантливо.

Ответить