Правда, золото и солнце

Денис Требушников

Форма: Рассказ
Жанр: Фэнтэзи
Объём: 39501 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Фэнтези-вестерн

Треклятое солнце резало глаза. И всадник решил их закрыть мили три назад, когда кочующее стадо винторогих бизонов осталось позади. Копыта медленно ступали по выжженной зноем земле. Мерзкий жаркий ветер гнал пылевые вихри по степной глади. Вспотевшая задница ерзала в седле, подпруга изнывала, поскрипывала, трескалась. В вышине крикнул стервятник, что почуял скорый обед. Диск солнца перевалил чуть за полдень и был противен и безжалостен. Светило беззвучно висело на ясном небе, пересекаемом редкими белесыми облаками, и безразлично наблюдало за черной точкой, движущейся в направлении Рор-Сайлит. Свирепый степной ветер сушил губы, рвал одежду, норовил засыпать большие глаза скакуна пылью. Всадник уже спал, а его длинногривый конь бурой масти с белым пятном на голове тревожно вышагивал по жухлой траве, чувствуя, как безвольно раскачивается в седле человек. Приставали жирные, наглые мухи, они садились на лошадь, на человека, заглядывали под его пыльный капюшон.

Вскоре звякнули стремена. Из них выскользнули мыски сапог. Поводья потянули жеребца влево. Как мешок с зерном всадник грохнулся на твердую, потрескавшуюся землю. Вверх выбросило клубы пыли, она тут же осела на одежде и редких зеленовато-коричневых травинках. Конь немного постоял, посматривая на недвижный клубок тела, укрытый невзрачным пончо. Когда ему надоело ждать, отгоняя хвостом насекомых, жеребец по кличке Умник признал себя свободным и, развевая гриву, рванул по степи. Бесновался и заигрывал с ветром, безумно мотая головой. Ржание привлекло стервятника. Он спустился, и, не складывая мощные крылья, на желтых кривых чешуйчатых лапах, выглядывающих из-под пушных подштанников, допрыгал до человека. Красная, голая и сморщенная шея вертела голову с загнутым вниз клювом, похожим на огромный шип розы, и хищными темно-желтыми глазами. Стервятник выжидал: свежее мясо не так аппетитно, как прелое под зноем, слегка подвяленное и чуть с душком.

Где-то на горизонте, смазанном от теплого воздуха, загромыхало. Стервятник подпрыгнул и осмотрелся. Почти выбеленное тонкими облаками горячее небо куполом изгибалось над степной гладью, над ним и его пищей. Он издал хрипатый булькающий вопль, но сородичи не откликнулись. Лишь гром усиливался, а после по сухой земле поползла еле уловимая дрожь. Из знойного марева пробивались серые штрихи. Первыми показались лошади. Они мчались галопом, устало заламывая голову и таща за собой крытый дилижанс. Тонкий гибкий хлыст, подобный песчаной змее, извивался над спинами животных. Гнали эту попрыгивающую на кочках и камнях повозку шесть всадников. Окружало их зеленоватое облако, испещренное фиолетовыми и красными нитями, взрывающимися короткими громкими хлопками. Дрожь усилилась, и стервятник решил взлететь, но покидать обед не собирался. Он снова парил над пыльной степью, выжидая тишины. Разочаровала его сама пища.

Человек двинулся, кривя лицом от боли. Прочистил рот и попытался сплюнуть, чтобы избавиться от хрустящей на зубах пыли. Промочил горло водой из поясной фляги. Как и стервятника, человека в пончо привлек приближающийся грохот деревянных колес и топот копыт. Присев и провернувшись, всадник пытался разглядеть в ослепительном свете источник звука, очередной раз вымаливая за все человечество, чтобы Горма дал людям орлиное зрение. Успокоившиеся во мраке беспамятства глаза смазывали картинку, а яркое солнце выжигало сонный зрачок. Вдобавок болели голова, колено и локоть. Человек отхаркнул и прокашлялся, заслюнявив тонкие длинные пальцы. Обтерев руку, всадник снова взглянул туда, откуда доносились топот, грохот и гневные выкрики. Грязновато-белые комочки слюны остались на шершавых штанах.

— К черту коней! Бей, кому сказал!

Около лошадей засверкали разноцветные нити: одни молниями уходили в землю, прорывая небольшие волнообразные ходы, другие плугами стелились по поверхности, оставляя за собой выжженные борозды. Две красные полоски обвили задранную шею ведущего коня. Нити прожгли ее, оплавив края плоти, и схлопнулись после ярко-алой вспышки. Лошади заржали, соседняя попыталась встать в свечку от ужаса, но, влекомая оглоблей, завернула влево. Ведущий конь пробежал еще несколько футов, пока ноги не свела предсмертная судорога. Его подкосившиеся колени коснулись пыльной степи; острые камушки сдирали плотную кожу. Отрубленная голова некоторое время болталась в ногах позади бегущей лошади, а потом ушла под одолеваемый песчано-земельным вихрем дилижанс, после, ударившись о переднюю ось и отрикошетив от земли, вылетела, словно выплюнутая, из-под повозки. Переднее колесо наехало на огромный камень, крепление треснуло, и протяжно скрипнула ось, надломившись. Дилижанс слегка подкинуло вверх. Ремни, сдерживающие сундуки и чемоданы лопнули от напряжения, и огромными кирпичами выпали, но, переворачиваясь, запрыгали вслед по инерции. После того, как на тот же камень наехало большое заднее колесо, дилижанс начало закручивать вправо, и через пять секунд полета повозка приземлилась на бок, всколачивая густые облака пыли, и придавив под собой истошно вопящего кучера. Проехав так пару футов, остановилась. Лишь пылевая завеса медленно накрывала дилижанс, и затем, уходила по ветру на север, к Рор-Сайлит.

Шесть всадников придержали лошадей и неспешно начали объезжать вокруг повозки. Облако рассеялось, но заднее колесо все еще вращалось и цеплялось толстыми деревянными спицами за отогнувшуюся полосу металла, издавая звук подобный детской трещотке.

— Скотство! У нас свидетель. Вон, глянь, — указал один из шестерых: черноволосый и широкощекий мужчина в зеленой рубашке с повязанным на шею фиолетовым платком.

Человек никуда не спешил, да и куда было бежать без коня. Черная точка под небесным куполом, раскинутым над ровной степной гладью. Здесь не скроешься от конников, поэтому он, поморщившись, просто встал и скинул капюшон. Светлые кудри вдохнули свежесть даже такого противного жаркого ветра. Оставалось готовиться к битве: либо ты один в поле воин, либо ты в поле один мертвый воин. И блондин откинул пончо на плечо, показав кисти рук, облаченные в черные кожаные перчатки, в которые с тыльной стороны были вставлены продолговатые кристаллы. Они заиграли на ярком солнце разноцветными бликами. Вскоре к человеку подъехали четверо из шести всадников. Все спешились, но делали это по очереди: пока трое, выставив руки, целились в незнакомца, четвертый спрыгивал. Последним звякнул шпорами вожак. Блондин же надеялся остаться в живых.

— К сожалению, плохое место для отдыха ты выбрал, — проговорил человек жилистый, с узким лицом и язвительными щелками глаз под густыми темными бровями.

— Да, — хрипло согласился незнакомец, борясь с сухостью во рту.

— Значит, ты не будешь возражать, если мы доставим тебя в лучшее место для отдыха?

— Буду.

— Может, прикончим его? Вон, стервятник летает, — обратился к вожаку широкощекий мужчина. Он него тянуло конским потом.

— Нет, — отрезал вожак. — К сожалению, он не животное, чтоб убить его, не поинтересовавшись именем.

— Скотство! Но я предложил…

— Так как тебя зовут, незнакомец? — спросил вожак, ехидно улыбнувшись.

— Смею разочаровать, но, кажется, я забыл свое имя, когда упал с лошади. Вот ведь незадача, да? — улыбнулся в ответ блондин.

У повозки копошились двое бандитов. Они подтаскивали небольшие сундуки и огромные, тяжелые чемоданы к дилижансу, открывали их и осторожно перекладывали содержимое в седельные мешки. Один из них покосился на вожака и, приподняв шляпу, провел платком по волосам, собирая пот.

— Отчего же? — принял беседу вожак банды. — Есть много способов узнать имя, если его кто-то по неосторожности забыл. К примеру, я вижу, что ты – опытный магик. А таких в нашем мире ограниченное число. Вымирающий вид, так сказать. Следовательно, ты можешь назвать имя одного из убитых тобою. И мы, быть может, вспомним имя твое. Разумеется, мы поделимся им с тобой. К сожалению, грешно умирать безымянным. Это хороший способ, безболезненный.

— А другие?

— Эта скотина издевается над нами! — процедил шикорощекий, багровея.

На его скулу села жирная отливающая ядовито-зеленым цветом муха, но мужчина, казалось, ее не замечал. Тем временем, другие бандиты открыли дверь повозки, и один забравшись внутрь, пытался вытащить обмякший труп, пока тот не окоченел; второй принимал сверху.

— Обожди, дай мне насладиться беседой… Другие. Можно избить тебя плетьми, растянуть лошадьми, вкопать в землю, отрезать пальцы… Как видишь, это очень неприятные способы.

— С пальцами я согласен, — усмешливо закивал широколицый. — Какие у него тонкие, ухоженные пальчики, прямо бабские!

Незнакомец его не слушал. Бандиты уложили три трупа рядом с повозкой: головой на юг, глазами в землю. Они хотели вытащить и кучера, но дилижанс, похоже, накрепко вошел в землю. Осмотрев повозку, один из них заметил, что одна лошадь силится встать ровно, но ей мешает оглобля и хомут. Милосердно, он обрезал ремни и отсоединил шест от повозки, однако предусмотрительно привязал животных к медному кольцу на козлах. Второй же высвобождал труп обезглавленного коня. Впрочем, часто прерывался на то, чтобы успокоить остальных лошадей, которые крутились, нервно топтались, фыркали и скорбно ржали. Все это наводило человека в пончо на мысль, что это не простые разбойники. Впрочем, люди часто придумывают себе ритуалы, а преступники – автографы. Жажда известности, славы – вот ценность жизни людей в этом мире.

— Тогда, — говорил человек в пончо, демонстративно вынимая кристаллы из перчаток, — смею еще раз огорчить, — он бросил их под ноги вожаку, — ибо я делаю вас преступниками.

— Ослиный выблюдок! — гневно утер губы широкощекий.

Вожак опустил взгляд на кристаллы; затем вновь просмотрел на блондина. Улыбнулся, принимая игру. Кивнул одному из окружавшей незнакомца четверки, и тот покорно взял своего гнедого мерина под уздцы и повел к дилижансу.

— Твоя правда режет моим людям глаза.

— Солнце тоже.

— Но оно не тускнеет со временем, как то происходит с правдой. А твоя правда вскоре померкнет, к сожалению.

Жилистый человек подобрал магические кристаллы и взобрался на чалую кобылу. Та повела мордой и топнула копытом. Бандиты дожидались приказа.

— Без обид, незнакомец, — намотал он поводья на руку.

Блондин отдал по-армейски честь: резко двинув двумя пальцами ото лба. Глядел на вожака с сарказмом и ехидством. И узколицый мужчина его прекрасно понимал, однако вынужден был сказать:

— Отхлыстать. Тридцати пяти хватит. Но он должен жить, к сожалению.

— Что? Эта белобрысая скотина?

— Да, незнакомец должен жить. И мало того, когда он придет в себя, он должен увидеть лошадь у дилижанса. А пока пусть слышит: встретимся в салуне «Двухголовый Горма», в Рор-Сайлит.

Когда вожак дернул поводья и поскакал в город на севере, оставив банду впятером, широколицый подошел к блондину и смачно плюнул ему в загоревшую харю. Незнакомец вытер слюну, продолжая улыбаться. Он уже выиграл бой: остался жив.

— К сожалению, — передразнил вожака мужчина в зеленой рубашке с повязанным на шею фиолетовым платком, — скотский ты выкормыш! Теперь мне никто не мешает, избить тебя до полусмерти.

— Есть один человек, к ночи он будет ждать меня в салуне. Или ты прослушал?

Широкощекий вопросительно глянул на второго бандита. Это был скромный, сгорбленный юнец с редкими рыжеватыми волосками над верхней губой, впрочем, холодные желтоватые глаза, выглядывающие из-под шляпы с загнутыми вверх полями, говорили, что присоединился он к ним ради того, чтобы кому-нибудь отомстить. У таких людей всегда есть тайна. Он пожал плечами.

— Это было сказано нам, — прорычал широколицый, схватив незнакомца за грудки.

— Если он не ждет встречи, почему он сказал это и мне? Я полагаю, что он захочет отдать мне кристаллы.

— Скотина!

Широкощекий отпихнул блондина, но тот не упал, вовремя отставив ногу и перенеся вес тела вперед.

— Связать его! — распорядился бандит, а сам повел лошадь к дилижансу. Там трое пытались оттащить тушу коня в сторону, но то ли сил не хватало, то ли надоедали мухи, что спешили скорее отложить яйца в трупе, пока он еще теплый.

Молодчик снял с седла моток крепкой пеньковой веревки и подошел к незнакомцу. Блондин сам сложил руки за спину и повернулся, по-прежнему многозначительно улыбаясь.

— Чего гогочешь? — выкрикнул рыжеватый юнец, делая на веревке две небольшие петли.

— Я еще жив.

— Ага, как бы не стать тебе висельником, весельчак… — посмелел юнец.

Он вдел руки блондина в петли и затянул их, затем пару раз восьмеркой обмотал веревку вокруг запястий и трижды перекрутил между рук. Затем закрепив пеньковые оковы узлом, он опустил конец веревки к ногам, и связал их. Блондин опустился на колени.

— Я хотел бы попросить кляп или что-то, что можно зажать в зубах. Не очень приятно получать удары по спине. Тут я с узколицым полностью согласен.

— Обойдешься… Эй! — крикнул юнец остальным.

— Давай-давай, тренируйся. Бей и считай. Громко считай, чтобы они слышали.

— Странный ты, весельчак. В тебя плюют, ты смеешься; тебя связывают, ты смеешься: тебя избивают, ты смеешься.

— Меня еще не били, так что, не обобщай. В остальном верно, да. Подрастешь, поймешь.

Недовольно ржали лошади, отголосками доходили стройные выкрики бандитов у дилижанса. Незнакомец стоял на коленях. Ждал. Перед глазами колыхалась жухлая трава на песчано-серой земле, между травинками проходили небольшие торнадо, совсем крохотные для человека, и огромные для вереницы черных муравьев, пробирающихся среди комочков въедливой пыли и небольших камушков. По узкому, словно кинжал листику полз жук-пожарник, выставляя напоказ оранжево-красные бока. Среди этого пустынного пейзажа цветок сон-травы робко показывал свой желтовато-коричный глаз, окруженный фиолетовыми лепестками с серебряной каймой. Блондин подумал, что Горма сотворил чудо. Маленький цветочек посреди бескрайней, знойной степи невинно и радостно смотрел на человека, заслонившего собой солнечный диск.

В воздухе что-то сухо свистнуло и с хлопком обрушилось на спину. Резкая боль пересекла поясницу и локти. От неожиданного удара блондин выгнулся, закусив губу. Закрыл на секунду глаза, чувствуя, как жжение растворяется в организме, а когда открыл их – перед ним снова находился этот мохнатый цветок прострела, жалобно раскачивающийся на стелющемся по степи жарком ветре.

— Раз!!! — заголосил юнец.

— Бери выше, я не дитя, чтоб меня по заднице лупили, — процедил блондин.

— Уже не смеешься, весельчак?.. А это за дитя. Два!!!

Удар снова пришелся в поясницу. Хвост пастушьего кнута обнял бок и зацепился коготками за кожу. Юнец дернул: вместе одеждой хлыст вырвал кусочки кожи. Блондин покачал головой: поспешил он сказать, где больнее.

— Еще раз так ударишь, кишки мне выпустишь своей кошкой. Кому говорю, выше бери, засранец.

— Три!!! За засранца.

— Молокосос! — прорычал незнакомец, приходя в себя после нового удара.

Теперь коготки уцепились за пупок, и, возвращаясь к ногам юнца, оставили четыре красные борозды, которые тут же наполнились кровью. Блондин наклонился вперед, сильнее закусывая губу, чтобы заглушить одну боль другою. Рубашка стремительно намокала. И в пищеводе скапливался рвотный позыв.

— За молокососа. Четыре!!! — почти обезумев от счастья, кричал юнец, вокруг которого посвистывал и похлопывал пастуший хлыст.

Этот удар явно не получился. Когти проскакали по плечу, но даже пончо не смогли зацепить, а сам кнут лишь погладил спину, словно быстро проползла мелкая змейка. Блондин даже улыбнулся.

— Как девка ударил. Не спеши, наслаждайся, пока дают.

— За девку. Пять!!!

Хлыст пересек спину под лопатками, оставив после себя разодранную одежду. Рубец припекал, и жжение стремительно расползалось по мышцам.

Рядом послышались удары копыт.

— Что ты ласкаешь эту скотину! — крикнул широкощекий, спрыгивая с лошади.

После того, как раз восемь звякнули шпоры, раздался настолько мощный удар, что у незнакомца не только запрокинулась голова, но и заломились назад плечи. А рваная рана начала свербеть и гореть, словно этот порез смочили перцовой водой. От боли блондин сморщил лицо, но, переборов эту боль, уставился в желтый глаз цветка прострела, готовясь к новой.

— Снова раз, скотский выблюдок.

— Два!!! — крикнул юнец, дернув хлыстом вслед.

Когти глубоко вошли в мягкую человеческую плоть, зацепили длинные нити мышц, и, попытавшись их выдернуть, слегка надорвали.

Ясный купол неба, пересекаемый перьями облаков. Восемь, девять, десять. Взлетел жук-пожарник. Цветок с фиолетово-синими лепестками. Пятнадцать. Муравьи скрываются в небольшом бугорке под островком сочного ковыля. Двадцать. Желтый глаз в лиловом сиянии. Пахнет запекшейся кровью и пылью. Тридцать один. Зрение начинает обманывать. Более не различить очертания цветка сон-травы, лишь фиолетовое пятно, на которое давило безразличное светило. В ушах слышится жужжание мух, оно прерывается новым сухим хлопком хлыста где-то над головой. У колен скапливаются лужицы крови, грязной от сухой земли.

— Тридцать пять!!! — подпрыгнул юнец, радуясь тому, что незнакомец давно не смеется, а значит, ему очень, очень больно.

Блондин бессмысленно раскачивался. На его залитой кровью спине пересекалось три десятка глубоких полос, выглядывающих из продолговатых дыр в одежде. Говорили, что после двадцати пяти - ничего уже не чувствуется, однако никто из них и не получал более двадцати шести ударов, и то по чистой случайности: вследствие неграмотности экзекуторов. Поэтому о двадцать шестом ударе очень быстро забывали. Всего сорок, но незнакомец прочувствовал их все, кроме одного. И теперь мог с уверенностью сказать, что это жутко больно, зверски больно, адски больно. Впрочем, сейчас блондин думал не об этом. Теряя сознание, он надеялся на Горму, что тот убережет в чудовищно жаркой пустыне, в этом пекле свое чудо - расплывчатое фиолетовое пятно, и не позволит человеку придавить его своим телом.

Широколицый рассмеялся, и пнул незнакомца сапогом в бок. Блондин упал, закрыв глаза. Боль во мраке, но он победил: останется жив.

— К сожалению, — последнее, что услышал он перед тем, как отключиться.

Стервятник с высоты разглядывал окровавленный комок, укрытый рваным пончо. Подумывал, что заботливые люди решили немного разделать его пищу: так она придет в должное состояние быстрее. И нарезая в вышине круги, безучастно наблюдал за тем, как молодой человек, скрутив свой хлыст, резко взобрался на лошадь, и, потягивая поводья, направил животное к дилижансу. Широкощекий задумчиво глядел на север, размышляя. Заметив в небе стервятника, покачал головой, затем несколько раз шарканул по пыльной земле, взбивая пыль. Он волновался и нервничал. Пришлось разрезать путы, сковывающие незнакомца. К удивлению красношеей птицы бандит отвязал от седла шерстяное одеяло и раскатал его над незнакомцем, укрыв в прохладном мраке. Сверху полил ткань водой, а саму флягу с остатками влаги, сунул блондину под голову. Стервятнику это не понравилось, и он перевел острый взгляд хищных желтоватых глаз на странную человеческую конструкцию. Оттащив мертвого коня в сторону, люди принялись осматривать оси дилижанса. Они ругались и злобно пинали повозку. Вновь подошедший к ним, широколицый бандит распорядился, чтобы бросили эту затею. Нужно было возвращаться в город. Осведомился, все ли взяли, ничего ли не пропустили? Проверив содержимое седельных сумок, широкощекий прощупал карманы и перчатки трупов. Пока четверо приподнимали повозку, пятый кое-как вытащил из-под нее смятого тяжестью дилижанса кучера. Судя по тому, каким бесформенным мешком он был, целых костей у него не осталось. У возничего нашли несколько монет, пачку сине-белых банкнот и магические кристаллы, после оттащили его труп к остальным, предлагая стервятнику выбор: люди или животное. Хищник выбрал коня – в нем больше мяса. И спикировав к земле, вывернул массивные крылья и, выставив вперед когти, плюхнулся на песчаную почву. Выжидал своей очереди.

Благословенный Горма сохранил цветок. Тело блондина изнывало от застарелой боли, одежда прилипла к отрытым рубцам свернувшейся кровью. Корочка трескалась, разнося по организму тупые кратковременные уколы. Кости ломились, а затуманенная голова стонала. Незнакомец откинул одеяло. Запястья саднили, все еще ощущая тугостянутую на них веревку. Треклятое солнце снова принялось выжигать глаза, однако лившийся с горизонта красновато-желтый свет под рыжевато-черными бровями облаков был не так жесток, как в знойный полдень. И с северо-востока с темной стороны небесного купола тянуло уже ночной прохладой. На камнях начала появляться вечерняя изморось, земля леденела. Блондин размял шейные позвонки, поморщившись. Что-то хрустнуло, но этот хруст казался милым и успокаивающим. Отогнав руками нескольких неугомонных мух, всадник заметил этот чудесный фиолетово-красный в лучах закатного солнца бутон прострела. Засмотревшись на него, блондин пришел к выводу, что он, также как цветок, тянется к презрительному солнцу, обретаясь в неспокойной и беспощадной пустыне. И как цветок он был один. Незнакомец сорвал его и положил в карман разобранной рубашки.

Рядом фыркнул конь. Утерев щеку от застывшей слюны, блондин увидел бурого скакуна с белым пятном. Тот вертел головой, развевая длинную гриву. Набегавшись, конь устал и проголодался. Так как он никогда не был свободен и не мог позаботиться о себе сам, поэтому решил, что будет лучше, если вернется к хозяину. И теперь он стоял и покорно ждал пробуждения человека. Блондин хлебнул воды, затем попытался встать. В спине что-то надломилось или растянулось, или наоборот стянулось, и ради простого и обычного движения приходилось терпеть острую, пронзительную боль, адскую боль. Конь, заметив это, подошел и дернулся, сбрасывая поводья. Те повисли около широкой мощной грудины жеребца.

— Ну, спасибо, Умник, — процедил блондин.

Он потянулся к ремням, схватился руками, обмотал вокруг запястий, но подняться на ноги не сумел. Конь его напрягал шею, старясь помочь хозяину. Однако поняв, что так человеку не взобраться в седло, Умник опустился на колени, а затем и вовсе лег на бок, закинул голову так, чтобы видеть наездника. Блондин пропустил одеяло под ногами, и за его концы подтянул их ближе. Расположившись вдоль конского хребта, незнакомец положил одну ногу на седло. Затем прижался к луке и хлопнул по шее Умника. Тот начал медленно вставать, борясь с инстинктами. После нескольких неудачных попыток, блондин все-таки оказался в седле, а конь его – на прямых ногах. До заката оставалось около двух с половиной часов.

Всадник объехал раскуроченный дилижанс. Рядом с ним топталась измученная и перепуганная кобылка, даже близость красивого, плотного и высокого (в три локтя и два пальца сверху) жеребца – Умника – не придавало ей уверенности и спокойствия. Взглянул на объеденные грифами трупы, от обезглавленного коня остались лишь раскиданные полукругом белые кости. Незнакомец сухо улыбнулся: повезло, что остался жив. Он вспомнил узколицего вожака банды, который забрал его магические кристаллы. Перевязав поводья кобылы к своему седлу, блондин направил Умника в Рор-Сайлит. Тот, памятуя о ногах хозяина, шел медленно и аккуратно, хотя сивая девочка и норовила вырваться и сбежать.

Город встретил всадника вечерним шумом. Женщины блуждали от дома к дому, вытаскивая с веранд и гостей своих подвыпивших мужей. Некоторые возвращались с вечерней службы. Молоденький священник в очках, раздавал приветы и заигрывал с юницами в пышных юбках и в соломенных шляпках с цветными лентами. Те вежливо улыбались, смущенно краснели, а затем догоняли матушек, оставляя священнослужителя в одиночестве. Когда церковь Гормы опустела, монашек хлопнул в ладоши и зашагал в маленький домик за колокольней. Одиночки наблюдали за блондином, раскачиваясь на скамьях. Люди шерифа подозрительно глазели, облокотившись на иссохшую жердь коновязи и приподнимая большим пальцем полы шляп. У шипящего прибоя люди убирали последние товары, перекатывали бочки на склад и убирали лодки и снасти. От реки, расположившейся справа от города, возвращалась парочка широких дородных женщин в окружении малышни. В руках они несли корзины с влажным, чистым бельем.

Блондин свернул на главную улицу, тянущуюся вдоль морского берега. От воды дуло солью и рыбой. В кабаре играла музыка, в окнах виднелись веселые мужчины, на сцене отплясывали полуголые девицы. Из магазинчика прогоняли волосогривых, хозяин вопил, чтобы больше не приходили, раз денег нет. И добавил: «Пшли вон, обезьяны!». За всадником начали скапливаться любопытные жители. Расталкивая их, бежал рыжеватый юнец, еще днем хлеставший незнакомца.

Всадник остановил Умника у салуна «Двухголовый Горма» и стал ждать, намотав поводья на луку седла. Юнец влетел в здание, из которого на улицу лился теплый свет. Вскоре показались вожак и широколицый. Они вышли на веранду и оперлись о деревянные колонны, поддерживающие балкон второго этажа.

— К сожалению, это была вынужденная мера. Без обид, незнакомец.

— Смею огорчить, но подобное сложно забыть, не имея кристаллов и некоторой компенсации. К тому же я говорил юнцу, не хлестать меня по пояснице, теперь мне нужно лечение. Думаю, это стоит отсутствия памяти.

— Я же предлагал прикончить эту скотину!

— К сожалению, этот незнакомец ничего еще не сделал, а наказание получил. А пока шериф здесь я, то не могу смириться с подобной несправедливостью. Как видишь, незнакомец, твоя правда померкла.

— Солнце тоже.

— Оно завтра взойдет снова, а твоя правда более резать глаза не будет, потому что она не была правдой, к сожалению.

Незнакомца расположили в одной из тесных комнат отеля, примыкающего к салуну. Узколицый шериф договорился с владельцем, чтобы не вписывал имя блондина в гостевую книгу. Этот вопрос он с ним еще обсудит. Девушки из кабаре, закончившие к ночи работать, принялись за плату ухаживать за незнакомцем. Новый мужчина в городе приглянулся им, к тому же он был единственным человеком с золотыми кудрями на добрую сотню миль вокруг. Имел блондин при себе и нечто иное, что нравилось девушкам, стройную крепкую фигуру, красивые руки и лицо, совершенно не обезображенное, а даже мягкое и светлое. Такого лица никто из них не видел со сцены. Не было в незнакомце похоти, а его исполосованная спина вызывала в женщинах жалость, пробуждая материнские инстинкты. И они заботливо смачивали тряпочки и осторожно прикладывали к рубцам. Когда мужчина со свистом вдыхал воздух через сжатые зубы, девушки любопытно наклонялись, иногда спрашивали, не больно ли ему, не хочется ли ему выпивки или, может, он желает, чтобы они были более аккуратны. Блондин улыбался, прикосновение нежных, мягких рук, успокаивали лучше ласковых слов, лившихся с красивых и игривых губ.

Он лежал перебинтованный на постели и засыпал под бестолковые смешки девушек. Утром, когда проснулся, у кровати тихо посапывала длинноволосая девушка со шрамом на носу. Она была похожа на череп с натянутой на него перламутровой кожей. Оголенные руки с бахромой из волос, заплетенных в короткие косички, покоились на коленях, укрытых в несколько слов юбок оттенков зеленого – любимого цвета аборигенов. Солнце впихивалось сквозь грязное окно и озаряло густые коричнево-изумрудные локоны, исходящие от высокого лба девушки и узкой полоской, шириной в ладонь, тянущиеся назад; а на шее эта полоса разделялась на три: две уходили по рукам и одна шла дальше по позвоночнику до крестца. За эту особенность их организма этот народ был прозван волосогривыми. Вечером блондин ее не видел, однако эту девушку, как чью-то рабыню, оставили следить за гостем, видимо, он кому-то полюбился. Спина болела меньше, однако ноги по-прежнему не слушались, хотя задвигались пальцы; иногда получалось повернуть ступню. А еще он ощутил мягкую поверхность одеяла тонкой пряжи. Эта новость улучшила настроение.

— Эй, — позвал незнакомец девушку.

Та испуганно дернулась, а затем рванула к двери, что-то залепетав на родном языке. Вскоре появился шериф. На его узком лице зияла та же ехидная улыбка. Войдя в комнату, он бросил шляпу на небольшой столик у зеркала, потом прошел вперед, развернул стул спинкой к кровати и оседлал его.

— Как самочувствие, незнакомец, девицы не утомили тебя? К сожалению, они могут.

— Смею огорчить, одной не хватило. Она только что убежала.

— Язык по-прежнему остр. Но обезьяне ты понравился, к сожалению.

— Я многим нравлюсь.

— Видишь ли, у них такой обычай, если кто-то одной из них понравился, они могут убить кого угодно, только бы он был рядом. Когда я говорю «кого угодно», это значит, они могут убить и возлюбленного, отрезать голову и засушить. Повесят ее на пояс и будут носить с собой. И никто в их племени не скажет, что она не замужем, ведь у нее есть твоя голова. Но эта обезьянка порченная, — шериф ткнул пальцем в нос: в то место, где у девушки был шрам. — Тебе может повезти, к сожалению.

— Мне повезет, если я встану, и у меня в кармане будет по сотне за каждый удар. А кристаллы снова окажутся в перчатках, чтобы эти деньги сохранить.

— Вот встанешь и зайдешь ко мне за кристаллами. К сожалению, с ними ты опасен, магик. А пока отдыхай.

— Встану и зайду, — серьезно произнес блондин.

— К сожалению, да, — улыбнулся шериф.

День прошел спокойно, если не считать одной веселой толстушки, которая принесла хлеба, сыра и бутылку кислого вина. Наблюдая за тем, как блондин перекусывал, она рассказывала о том, что его появление взбудоражило город. Мужчины были заворожены жеребцом, а женщины наездником, и что даже она не устояла и решила навестить новое лицо в городе. Расползались слухи, будто он хотел остановить бандитов, укравших золото, но его, по случайности, избили люди шерифа. Успокоила: Умника оставили в конюшне, омыли его и накормили. Ее подруга сейчас отстирывает кровь, пот и пыль с его одежды, потом будет штопать. Эту повинность она выиграла в карты. Играть они начали еще вечером, поэтому многие даже не ложились спать. Когда незнакомец сказал, что они могут подремать утром, толстушка рассмеялась:

— Какой может быть сон, если есть вероятность украсть у какой-нибудь соперницы дело, и подкрасться к вам, господин незнакомец. Женщины по страшнее войны будут, прямо вам говорю… О, позвольте я стряхну крошки.

С этой последней фразой на устах, она потянулась через кровать, и, замахав руками, не удержалась и рухнула, утопив блондина в складках тела. Он же пожаловался, что хочет отлить. Закраснев, она расхохоталась, а после слезла с незнакомца и подставила кувшин... Затем подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу и шнуровку на рубашке. В это время зашла ее подруга с одеждой – судя по комплекции, дамы были теми самыми, что вечером собирали у реки ребятню. Одежда полетела в блондина. Женщины сцепились словами и ушли. Ругань их была слышна еще минуты три.

Затем зашел гробовщик. Он поинтересовался, не отойдет ли незнакомец в мир иной, и не требуется ли ему гроб, чтобы он расплатился с ним наперед. Заходили прочие люди, вроде кожевенников, кузнецов, вчерашних девушек из кабаре. Был и широколицый, он извинялся за юнца, и вновь сравнил со скотиной. Заходил священник, спрашивал, не пожертвует ли он на ремонт церкви Гормы. В полдень ему сделали перевязку и снова обмыли раны и намазали их какой-то едкопахнущей дрянью. Впрочем, незнакомцу было наплевать, главное, что жжение и боль почти сразу прошли.

К вечеру блондин уже ходил по комнате, но лишь заслышав на лестнице или в коридоре шаги, возвращался в постель. Еще он узнал, что волосогривые украли две лошади и ящик крепкой настойки. В погоню было снаряжено все мужское население, но догнать воров в Соленой роще они не смогли, поэтому вернулись злые и бесполезно усталые. Сейчас они напиваются в салуне. С севера пришел корабль с грузом древесины, пеньки, бумаги и железа. К ночи в комнате появилась та девушка в зеленых юбках и со шрамом на носу. Она молчала, это смущало незнакомца, даже раздражало.

— Зачем ты сидишь здесь? — спросил он, не выдержав.

— Хочу и сижу, — ответила она, подняв миндалевидные зеленые глаза.

— А почему? — блондин вытащил из-под подушки цветок прострела и протянул девушке.

— Ты пострадал из-за меня. Тебя такой ответ устроит? — ответила она, принимая подарок.

— Смею огорчить, но я не вижу в этом логики. Ты здесь, я был в пустыне, поэтому…

— Обязательно волку видеть владельца капкана?

Блондин не ответил. Для него стало все очевидно, словно полуденное солнце, зияющие в вышине. Он спокойно встал и оделся. Теперь у него было дело к шерифу. За ним следили, когда незнакомец выходил из отеля, когда проходил мимо салуна, когда миновал кабаре, корраль. Он прошел до конца главной улицы и на секунду остановился у небольшого продолговатого здания: наполовину каменного, наполовину деревянного. В офисе шерифа горела керосиновая лампа.

— Я встал и пришел, как и говорил, — начал с порога блондин и, не спрашивая разрешения, уселся на стул в углу, рядом со шкафчиком.

— К сожалению, да.

Узколицый шериф, убрал пятки со стола, и подался вперед.

— Кристаллы… шериф.

— В шкафчике, что рядом с тобой.

Блондин открыл его и осмотрел аккуратно разложенные парами десятка три магических кристаллов. Двинув уголком рта, незнакомец взял лампу со стола и вернулся к шкафчику. По световым бликам на гранях нашел свои; и вдел их в пазы на перчатках, закрепив специальным шнурком. Поставил лампу на стол так, чтобы тень от шкафчика заслоняла угол. И вернулся на стул.

— Я не доверяю педантам. Был у меня один компаньон, тоже был педантом. Мы с ним болтались по стране лет пять, а потом он ушел на эту дурацкую войну. Вот после этого я и ненавижу педантов, мне кажется, что они готовы предать каждого.

— А ты посмотри на меня. Я торчал здесь три года. И за каждый месяц ты получил по спине.

— Я погляжу, ты и без меня устроил свои дела, — за окном мелькнула тень. — Кому так хочет отомстить юнец? Года три назад кто-то убил его отца, незадолго до твоего приезда, так? А тебе всегда нравились рыжие красотки. Какое у тебя сейчас имя? Какое-нибудь цветочное, вроде Лаллин или Терраль. А ее как зовут? Дэймьси? Добрые люди с цветочными именами…

— Многое изменилось. Я изменился! Я – шериф!

— Тпру. Смею огорчить, я не видел ни одного человека, который бы изменился за три года. И могу это подтвердить, ведь теперь я знаю правду, и знаю, что и в пустыне был прав, а твоя «светлая» правда намного темнее моих волос.

— Чего ты хочешь, Ранмард ‘уор Лан?

— Золото, Банри дуор Миттридан, золото. Видишь ли, оно, как и правда, как и солнце, режет всем глаза. И каждый хочет его получить. А ты, я знаю, получил его. Теперь хочу, чтобы ты со мной поделился.

Дверь отворилась, и вошел широкощекий. Он нервничал.

— А вот и наш недоверчивый Нобби. В салуне золота нет. И Банри знает, почему.

— Скотский выблюдок!

— Тише, тише, — проговорил блондин. — Я же говорил тебе, Банри, люди не меняются. И ты не изменился. Твой педантичный план растворился, как пылевое облако.

— Веди нас, Вёллит, ты, скотина!

— Фиалка, я так и знал, что имя цветочное… — победно улыбнулся блондин.

Оседлав лошадей, они двинулись в Соленую рощу, что находилась за рекой, к востоку от Рор-Сайтит. Умник пофыркивал, чуя других лошадей, но подчинялся Ранмарду. Блондин его слегка похлопывал по шее, безмолвно говоря, что сам знает об этом.

Роща представляла собой колонный зал из тонких ровных берез, действительно чем-то напоминающих солевые столбы в гористых пустынях. Деревья смыкались кронами, изредка пропуская тоненькие лунные стрелы. Подлесок состоял из густой травы, редеющей к берегу. Близ родников, питавших реку, земля была мягче, ее покрывал слой пружинистого мха. Лошади ступали тихо. У пригорка валялись несколько поваленных деревьев, выбеленных солью. Вблизи даже неопытному глазу становилось понятно, что стволы были принесены с морского берега, но издали все казалось естественным, тому способствовали грязевые замазки и желтовато-красный мох. Тянуло волчьей шерстью и мочой. Спешившись, Банри принялся убирать сухие стволины. Под пригорком оказалась нора, замаскированная толчеей свисающих узких и гибких корней. Вынув факел, шериф зажег его, затемнив рощу, и осветив в ней небольшой островок, который отлично можно было увидеть с четверть мили отсюда.

— Мы же вчера здесь проезжали! — зашипел широколицый.

— К сожалению, да.

— Лезь, Банри, доставай золото. Мне не хочется оказаться в волчьем капкане.

Блондин, откинув пончо на плечо, прилег на почти отвесном склоне пригорка, чуть выше норы. Так его спина была защищена, а он мог наблюдать, что творилось перед ним и с флангов. Широкощекий стоял на коленях и поглядывал то на Ранмарда, то в нору. Блондин заметил промелькнувшую тень, но никому об этом не сказал, лишь ехидно улыбнулся. Кто бы это ни был, он шел тихо, по мху.

Из-за деревьев пронеслась желтоватая молния, она закрутилась, образовав петлю и обхватила голову широколицего. Рощу разорвал сухой, но громкий хлопок. Мужчину перевернуло на спину. На его шее образовался глубокий ожог, от которого потянуло жареным мясом. Ранмард наполнил руки магией. Небольшое облачко зеленого света обвило его кисти.

— Одно движение, весельчак, и ты покойник.

К пригорку подошел рыжеватый юнец. Блондин улыбнулся. В зеленоватом свете, исходящим снизу, его улыбка особенно казалась страшной, даже дьявольской. Из норы показался шериф, привлеченный боевой магией.

— Я спас тебя от разбойников, шериф. Ты и мама будете мной гордиться.

— Сынок, — обратился к нему Ранмард, продолжая ехидно улыбаться. — Я же говорил, тебе нужно подрасти.

— Заткнись, бандит! Ты в порядке, отец.

— Отец!.. — протянул блондин.

— Что ты за человек такой, Ранмард?

— Тот, что сейчас скажет юнцу, кто убил его настоящего отца, Банри – любитель рыжих шлюх.

— Я не верю ему, шериф. Это не правда!

— Правда режет глаза, солнце режет глаза, золото режет глаза… Смею огорчить, сынок, но это правда. Банри, ты ведь скажешь ему?

— Будь ты проклят, Ранмард ‘уор Лан!... К сожалению, да.

— Ублюдок! Грязная тварь! Как ты смел! Как ты смел лапать мою мать, зная… зная… зная…

Ранмард резко хлопнул в ладоши и тут же расцепил их, чуть поднимая руки. С кистей сорвалась ядовито-зеленая нить, собранная во нечто похожее не улыбку. Она обвила юнца и перекрутилась вокруг его тела. Березы затряслись от взрыва, с них начали падать вялые листья, словно внезапно наступила осень. В плоти мальчишка образовались глубокие рубцы, доходящие до кости; выжженные магией шрамы опоясывали тело и с каждой секундой увеличивались. Юнец упал сначала на колени, а потом повалился ничком на землю. Банри с гневом на узком лице повернулся к блондину и занес, вспыхнувшие фиолетовым сиянием руки, но в этот момент в его бедро вонзился широкий арбалетный болт. Шериф согнулся от боли и зажал ладонями рану, с торчащей из нее оперенной деревяшкой.

— Я подумал, что люди захотят вновь услышать твою ложь. Кто им еще расскажет, что я здесь ни при чем: и это все совершили волосогривые. Ведь так все и было?

— К сожалению, да.

— И, как говоришь, тебя зовут, шериф?

— Одного не понял, незнакомец, кто?..

Ранмард потрогал пальцем нос, и произнес:

— У них традиция, девушка сделает все, только бы ее любимый был рядом.

— Какая же ты скотина!

— Смею огорчить, но – да, это правда, — улыбнулся человек в пончо.

Лунные горы встретили блондина разреженной прохладой и беснующимся в тени ветром. Однако утро медленно переходило в полдень, и на базальтовом утесе вскоре должно было показаться треклятое солнце. Ранмард хлопнул рукой по седельной сумке. Умник весело заржал, разделяя радость хозяина.

— Я не поблагодарила за подарок, — сказала зеленоглазая Моунлу – Бутон Прострела.

© Денис Требушников, 2009
Дата публикации: 17.10.2009 13:16:43
Просмотров: 2659

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.