Перекресток. Часть первая. Тень. Продолжение 1

Юрий Леж

Форма: Роман
Жанр: Фантастика
Объём: 22002 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Продолжение романа.

2
За спиной Максима вздыхал пневматикой, лязгал металлом, визжал электродвигателями, сверкал отраженными от высоких, под потолком, окон огнями сварки, беззлобно, от души, матерился и топал грубыми, промасленными башмаками многих десятков ног затихающий на обеденный перерыв цех. Максим свою норму за полсмены сделал чуть раньше срока, потому и станок выключил, и стружку обмел минут за десять до того, как и остальные пролетарии начали закругляться. Протирая руки ветошью, Максим первым из всего цеха вскарабкался по крутой металлической лестнице на второй этаж, к бытовым помещениям, крикнул в открытую дверь конторки мастера, что б тот принял сегодняшний продукт, и отправился по длинному, пока еще тихому и пустынному коридорчику в самый его конец, к душевым и раздевалке, откуда несло странной смесью запахов металла, машинного масла, грязного белья, пота, дешевого табака и крепкого одеколона…
В душевой не шумела вода, не толкались, переругиваясь, друзья-приятели по смене, как это обычно бывало в конце рабочего дня, и Максим спокойно, не торопясь, занял свое любимое, самое дальнее от входа место у глухой стены, подальше от окошка, из которого традиционно поддувало холодным сквознячком. Раздеваясь и вешая на крючки над металлической, грубо сваренной лавкой, покрытой какой-то синтетической доской, свою промасленную робу, Максим приметил среди многочисленных обмылков, лежащих на полочках под душевыми кранами, довольно большой кусок не размякшего, но и не кажущегося на первый взгляд деревянным, мыла. Шагнув в эту кабинку, отделенную от других толстой кирпичной стеной, обложенной полуобколотым ветхим кафелем, Максим включил горячую воду и долго-долго просто стоял под струями, выгоняющими из тела привычную усталость. Будь сейчас вечер, душевая уже наполнилась бы народом, постепенно сдающим смену, воздух загустел бы от запахов машинного масла и мужского пота, от крепких выражений и незамысловатых шуток, но в середине дня один лишь Максим усердно тер о синтетические волокна мочалки такое же синтетическое, плохо мылящееся мыло.
Пролетарий неторопливо и тщательно смыл с себя последствия законченной на сегодня рабочей смены, кое-как обтерся плохо впитывающим влагу полотенцем и, пришлепывая незашнурованными ботинками, прошел в раздевалку, полупустую, гулкую, заставленную по периметру высокими металлическими шкафчиками с маленькими личными замочками. Бросив на стоящие в центре помещения лавки грязную робу, Максим открыл свой шкафчик с простеньким казенным замком, достал относительно чистые брюки, рубашку, свитерок и куртку, разложил одежду на куске из того же шкафчика извлеченного полиэтилена, и присел на лавку, устроив себе маленький перерыв перед одеванием. Обтерев руки куском валяющейся кругом – и на полу, и на лавках, и на шкафчиках – ветоши, Максим достал из кармана куртки хорошие, по его собственным меркам, сигаретки, курить которые в цеху во время смены означало тоже, что и просто раздать их даром всем работающим рядом, но вот в относительном спокойствии и одиночестве раздевалки такое себе можно было позволить.
Лениво, отдыхаючи и смакуя, Максим докурил сигаретку, а потом, сменив ритм движений, резво притоптал её рабочим ботинком, быстро оделся, повесил в шкафчик робу, поменял тупорылую, разношенную и пропитавшуюся станочным маслом обувь на приличные остроносые черные полуботинки и, стараясь не касаться руками перил, а плечами стены, спустился со второго этажа к выходу из цеха.
Асфальтовую дорожку между угрюмыми, погромыхивающими металлом заводскими корпусами заливало полуденное солнышко, ощутимо пригревая через куртку. Максим постарался побыстрее проскочить территорию завода, мало ли кто встретится из бездельничающих в обеденный перерыв знакомцев или приятелей, но уже возле самой проходной, на Максима наскочил все-таки приятель, живущий с ним в одном доме и частенько затаскивающий в свою компанию любителей крепко выпить, потискать доступных девчонок из их заводского же квартала, поиграть в домино или картишки. Вовка, завидев Максима, почему-то оживился, хотя выглядел перед этим буквально серо-зеленой бледной тенью. Видимо, вчера вечерком Вовка крепко приложился к бутылке, и сегодняшнюю утреннюю часть смены отстоял через силу, частенько прерываясь на блёв. Конечно, в таком состоянии ни о каких нормах выработки и речи быть не могло, потому, видно, оставшийся без денег Вовка и обрадовался встрече с соседом. Ведь тот не пил вчера, а значит, нормально отработал, может даже и с перевыполнением, что давало ощутимый прибавок к зарплате.
Вот только самого Максима такая встреча не обрадовала. Не было у него никакого желания сейчас общаться с крикливым, развязным парнем, считающим себя во всем и всегда правым, но – почему-то предпочитающим и пить, и жить на халяву. На оживленные помахивания руками и призывы: «Макс! Макс! Здорово! Давно не виделись! Пойди сюда, чего скажу…» Максим отвечать не стал, только вяло махнул рукой и побыстрее проскочил проходную, низенькую пристройку к древнему, заросшему у подножия мхом, бетонному забору завода с длинным, на половину не работающим рядом «вертушек» и стариками-вахтерами с обеих сторон, скорее уж – данью традициям, чем реальной охраной, контролирующей не столько вход-выход по пропускам, сколько пронос на территорию спиртного в рабочее время.
Сразу за проходной Максим свернул влево, на узенькую тропочку среди зарослей полудикой облепихи, сирени и жимолости, ведущую прямиком к центральной улице их промышленного района. Обычно домой он ходил другой дорогой, по плохо, но все-таки асфальтированному, в темное время чуток освещенному переулку, приводящему через полтора километра прямиком к торцу его дома, но сейчас, желая избавиться от назойливой компании Вовки, который вполне мог устремиться следом, в надежде выпросить денег на опохмеление, свернул с привычного пути, теряя время, но сберегая нервы. За высокими стенами кустов царил странный дневной полумрак, будто отгораживающий Максима от действительности, от заводского шума, солнечного света, предстоящего короткого отдыха.
Старинная, но никогда не бывшая достопримечательностью города, центральная улица промышленного района в любое время суток была похожа на оживленный муравейник, в котором каждый житель-муравей занимается своим, крайне важным для него, делом, не обращая внимания на других, иногда откровенно мешая им, но упорно не желая этого замечать. Кучками по пять-десять человек стояли подростки, покуривая, поплевывая на асфальт, громко обсуждая или друг друга, или проходящих мимо девчонок и девушек, иногда взрываясь непонятным истерическим хохотом, или все сразу замолкая на несколько минут. Когда они перемещались с места на место, после них оставался на асфальте полностью заплеванный пятачок, на который брезгливо было и вступить обычному человеку. Мимо этих маленьких кучек, не обращая на них внимания, шли с работы-на работу, в магазины или по каким иным своим делам люди, пробегали бездомные собаки, проезжали немногочисленные автомобили. Среди машин на проезжей части выделялись своей разбитостью и неухоженностью автомобили мелких торговцев и коммивояжеров, древние, как сам промышленный район, появившийся в городке еще во времена расцвета Империи. Иногда среди этого автохлама проезжали ухоженные, среднего класса машины начальников цехов, служащих заводоуправлений, хозяев небольших дешевых лавочек и магазинчиков, обильно заполонивших первые этажи выходящих на улицу домов. Совсем уж редкими были роскошные, но сильно подержанные авто местной верхушки: управляющих филиалами крупных банков, которые обслуживали рабочие кварталы, руководителей производств, главарей небольших, но очень влиятельных здесь бандитских шаек. И – как яркие, незабываемые кометы пролетали мимо прохожих шикарные автомобили искателей приключений и любителей «сходить в народ» из далекого центра города. Такие всегда провожались завистливыми, восхищенными, ненавидящими и слегка обалдевшими взглядами.
Максим неторопливо шел по улице, стараясь особо не шарить по сторонам глазами, чтобы не напороться на кого из знакомых, да и интересного тут ничего не было, все по-прежнему, как и неделю назад, когда он выходил на Центральную прогуляться с компанией сильно в тот момент подвыпивших товарищей. Но сейчас Максим был трезвым, да и домой после смены надо было бы попасть желательно поскорее, потому пролетарий старательно не глядел ни на бездельные группы подростков, ни на спешащих по своим делам прохожих. Но – Вовка, приметивший его возле проходной, будто сглазил – пройти по улице спокойно ему не позволили. От старинного с высоким цоколем одноэтажного дома с когда-то яркой, а с годами потускневшей, облупившейся и обветшавшей вывеской «Клуб», что расположился на противоположной стороне улицы, пролетария окликнули:
– Макс! Максик!
Кричала стоящая в сторонке от входа в клуб девчонка лет не больше семнадцати, большеротая, курносая, с коротенькими, торчащими в разные стороны волосами неопределенного, пегого цвета, одетая в очень короткую и узкую юбочку, обнажающую длинные, но по-подростковому худые и чуть нескладные ножки, затянутые в черные сетчатые чулки, и в короткую ядовито-оранжевую куртку на пару размеров больше, чем нужно, поверх простенькой и мешковатой футболки серо-бежевого оттенка. Сейчас так одеваться было модно, хоть и не понимал Максим, сам совсем недавно вышедший из подросткового возраста, смысла этих нарочитых балахонов и мешковатых штанов у совсем юных обитателей заводского района. Да и ту яркую раскраску лица, больше пригодную на вечерних улицах девицам определенной профессии, что была на зовущей его знакомой, он тоже воспринимал с трудом. А девушка слегка подпрыгивала на высоких каблучках и почему-то задорно махала руками, и Максим невольно притормозил, приостановился и помахал ей в ответ, со второго только взгляда признав свою недавнюю и, как он считал, временную подружку – Таньку, которая две недели назад, ни мало не смущаясь, сама напросилась пару раз переночевать, после чего несколько раз вместе с Максимом пьянствовала в компании Вовки, а потом на три дня куда-то исчезла без предупреждения. Может быть, из-за этого пренебрежительного исчезновения Максима особо не озаботила её судьба, чай, не ребенок, не пропадет, такими девахами рабочий район был заполнен всегда, и ничего плохого с ними не случалось, но вот этой встречи среди дня он просто не ожидал и приостановился, глядя, как Танька, чуть боязливо оглядевшись по сторонам, перебегает улицу.
С разбегу она почти врезалась в него, обхватила за шею, полезла было целоваться, но спохватилась, что размажет ярко разрисованные губы и просто легонько потрепала Максима, прихватив за ширинку, демонстрируя прохожим, что не просто так набросилась на парня, такой стиль приветствия при встрече с некоторых пор широко распространился среди едва вышедших из детского возраста бывших мальчиков и девочек, и тоже не вызывал особых восторгов у пролетария, что, впрочем, не помешало ему приобнять Таньку и похлопать её по тощей попке. При этом Максим чуть заметно поморщился, от девушки на километр несло запахом чего-то спиртного вперемешку с дешевыми духами, не очень здоровым потом и еще чем-то неприятно-раздражающим…
– Макс, пошли со мной, – затараторила девчонка. – Мы там так бесимся, кругом все свои, Миха какую-то новую дурь принес, говорят – полный мрак, китайцы и дуремар в комплекте… короче, выпад опупенный, только тебя не хватает…
Разговаривая, Танька продолжала машинально трогать Максима за куртку, будто бы боясь, что он исчезнет, как приведение, а Максим постарался отодвинуться с самого проходного места, где его уже пару раз толкнули в спину прохожие, чтобы не мешал людскому движению.
– А ты что – со смены? – дурачась, догадалась Танька. – А чего так рано? Но все равно – это хорошо… значит, ты при деньгах, пойдем же, попрыгаем, а потом – к тебе… или хочешь, к Вальке, у нее сегодня групповичок намечается, шикарно будет… человек пятнадцать собиралось, придет, как всегда, хорошо, если половина…
– Я спать хочу, устал, – категорически отказался Максим, с трудом прерывая тарахтение подружки. – А ты, что ж, попрыгай без меня пока…
– Устал-устал, – слегка надулась Танька. – День на дворе, чего уставать-то? а у Михи дурь новая, говорят, враз всю усталость снимает, можно сутки напролет дергаться. Да и скучно без тебя будет у Вальки, там же половина импотентов, ничего не могут…
– Найдешь того, кто сможет, – попробовал обнадежить её Максим. – А я, в самом деле, на ногах едва стою, так уж получилось, полторы смены подряд – не игрушки…
– Ну и ладно, тогда одна пойду еще попрыгаю, – согласилась Танька. – А без тебя все равно к Вальке не пойду, там противно одной, если без своего парня, лезут все без спроса – нравится мне, не нравится… а я тебе изменять не хочу с кем попало, только если в ротик, а это не измена, вообще, а так – забава, ты тоже так считаешь? А я потом к тебе приду, как выспишься, ладно?
– Приходи, – чуть обреченно согласился Максим, с трудом всерьез воспринимая болтовню девушки и предполагая, что к тому моменту, когда Танька напрыгается в клубе, его уже не будет дома, или она сама забудет про собственное желание.
Не то, чтобы он не хотел поваляться с этой разбитной и простецкой девчонкой в постели, но сейчас Максиму было не до забав, а предыдущие встречи с Танькой заканчивались не только койкой, но пьянкой, да еще пару раз всякими безвредными для окружающих безобразиями, вытягивающими силы не хуже, чем смена у станка.
– Ладно, я тогда побежала…
Танька, на прощание, опять прихватил крепкой ладошкой мотню Максима, тут же легонько потрепала его по щеке и бросилась через дорогу обратно, ко входу в клуб, ловко увернувшись от проезжавшей в этот момент по улице машины. Максим машинально проводил её глазами, собираясь уже двинуться дальше, но когда девушка подбегала к клубным дверям, старинным, массивным и даже на взгляд тяжеленным, неожиданно пролетарий ощутил сильный толчок под ногами, будто кто-то ударил снизу, из-под асфальта, с огромной силой фантастической, невероятных размеров кувалдой. Гулкий, будто колокольный «бум» и непонятный хрустящий треск от этого удара внезапно заложил уши, и, пошатнувшись, Максим с трудом удержался на ногах. На его глазах вдруг из закрытых изнутри ставнями окон клуба вырвались и тут же погасли языки оранжевого, шумного пламени, как бы, взлетела, приподнялась крыша здания и тут же лениво, не торопясь, обрушилась вниз, а стены, поколебавшись в задумчивости, начали медленно, нехотя, складываться внутрь… От опускающейся крыши, от рушащихся стен во все стороны летели разнокалиберные обломки, куски странной арматуры, а вслед за ними – искры от загорающихся обломков, дым, пыль, жуткие крики пока еще живых, уцелевших в момент взрыва, людей…
В бегущую уже по тротуару Таньку попал причудливый осколок непонятно чего величиной с пачку сигарет, но плоский, будто специально вытянутый. Он плашмя, сильно ударил по виску девушки, сбив с ног и отбросив её в сторону проезжей части. Все это Максим увидел, будто в замедленной съемке, вместе с тем ощутив странное оцепенение, заполнившее на доли секунды его тело в момент взрыва. Не дожидаясь, пока упадут все осколки, уляжется пыль, сообразят что-то люди, застывшие в растерянности рядом с ним, Максим метнулся через дорогу, будто и не было позади на самом деле изнурительных полутора смен у станка, и с разбегу привстал на колено возле Таньки. Девушка была жива, прерывисто дышала, и крови ни на голове, ни на теле её не было, вот только лицо сильно посерело за эти мгновения, и это было видно даже из-под густого слоя дешевой косметики. «Ох, ты ж, как оно… – с замиранием сердца подумал Максим, зачем-то ощупывая плечи девчонки. – А чем же её в сознание-то привести?» Но времени на размышления теперь уже не было, приходилось действовать по наитию, диктующему, что лучше всего будет удирать отсюда как можно быстрее и дальше, и Максим с трудом поставил бесчувственное тело на ноги, обхватил его за талию и потащил через дорогу в сторону от продолжающего разгораться клуба…
Еще на половине пути через дорогу, пролетарий тем кусочком сознания, что осталось хладнокровным и бесстрастным в эти критические секунды, приметил, как бессильно волочившиеся по асфальту ноги девушки начали тормозить и заплетаться друг за друга, и тут же Танька застонала – противно, длинно, с подвыванием. А через пару десятков секунд, когда Максим подтаскивал девушку к стене дома на противоположной от клуба стороне дороги, она уже осознанно перебирала ногами и стонала еще противнее и заунывнее, да еще и издавала подозрительные звуки, сильно похожие на позывы к рвоте. Едва только Максим приостановился, переводя дыхание, как Танька, будто тряпичная кукла, согнулась, сломалась у него в руках и залила асфальт небогатым, скромненьким содержимым своего желудка. Похоже было, что не ела толком девушка со вчерашнего обеда, а то и подольше… но, несмотря на это, блевала она долго, натужено, кряхтя, откашливаясь, стоная, дергаясь в руках Максима, пока, наконец-то, не истекла желудочным соком и желчью… Только тогда Танька сумела приподнять голову и слабеньким голоском полуумирающей спросить:
– Что это меня?
– Клуб рванули, – коротко ответил Максим, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. – Зацепила тебя осколком…
Танька с трудом, дергано, как марионетка в неуверенных неловких руках, выпрямилась, старательно удерживая равновесие, и Максим увидел, что едва ли не всю правую сторону её лица покрывал темнеющий буквально на глазах синяк, припухающий у виска и спускающийся почти до подбородка.
– Тебе, пожалуй, прыгать сейчас трудно будет, – фальшиво-бодрым голоском сказал Максим, изображая из себя какого-то экранного героя, но просто не находя других, собственных слов в такой необычной для него ситуации. – Да и клуба уже нет…
Танька, видимо, не до конца понимая слова парня, хотела кивнуть, но сморщилась и опять, было, склонилась к асфальту, но из желудка уже нечему было выходить, и она просто поперхала, покашляла надрывно, а потом, переводя дыхание, спросила:
– И чего дальше-то?
– Пойдем, ко мне отведу, – пожал плечами Максим, сам еще толком не понимая, что же, в самом деле, надо предпринимать. – Там отлежишься, может, полегче будет, не в больницу же тебя сдавать…
– Ладно, – смиренно согласилась Танька, утомленная бесплодными позывами к очищению желудка. – В больницу, в самом деле… нельзя…
Таким, как она, или даже сам Максим, нечего было делать в дешевой больничке, единственной на весь заводской район, где из медикаментов в изобилии присутствовал только йод старых, имперских запасов, а из персонала – дряхлые, бесполезные уборщицы с ужасающим характером и совсем юные врачи, практикующиеся на безответных пациентах.
– Тогда цепляйся крепче, – посоветовал Максим, сам плотно и сильно обнимая девушку за талию.
Кое-как передвигая ногами и постоянно цепляясь каблучками за трещины старого асфальта, Танька заплетающейся походкой зашагала рядом с Максимом подальше, подальше от продолжавших гореть обломков клуба. За спинами обнявшейся, будто настоящие влюбленные, парочки резко тормозили машины, водители которых остановились поглазеть на остатки строения, собирались кучками любопытствующие прохожие. Где-то далеко-далеко, едва ли не на границе промышленного района, послышались булькающие звуки пожарных сирен, а из-за поворота появилась тройка не спеша шагающих полицаев с короткими дубинками и блестящими, никелированными наручниками у пояса. Даже завидев пожар, обломки клуба и начинающуюся образовываться поблизости толпу, стражи правопорядка не стали торопиться… потому что первыми оказались на их пути и привлекли внимание Максим и Танька… но после короткого, профессионального осмотра издали, полицаи не стали подходить к парочке, привычно заметив облеванный край танькиной юбчонки, трезвые, злые глаза Максима и его неброскую, простую одежду пролетария. С таких, как эти, получить было нечего, даже если и прихватить в участок «за нарушение общественного порядка», да еще был реальный риск попасть под очередной блёв явно перебравшей дешевого вина или новомодной дури девицы, а это уже будет порча казенного имущества без особой на то необходимости, и химчистку начальник участка может и не оплатить…
Так что, Максим проволок девушку мимо полицаев без волнительных вопросов и разъяснений и тут же свернул за угол дома, чтобы уйти с центральной улицы и проходными дворами пробраться к своему жилью. Здесь, в пустоте едва освещаемых солнышком дворов, то и дело сходя хоть и с плохонького, но асфальта на утоптанную землю, Танька совсем сбилась с ноги, едва удерживаемая теряющим силы Максимом. Она вполголоса слабенько ругалась, но так, что ей мог бы позавидовать и иной мужик, то и дело сгибалась пополам, отхаркиваясь и кашляя, но все-таки упрямо передвигалась. «Оказывается, есть в ней что-то… упорное, нашенское… – с легким, абстрактным удивлением подумал пролетарий. – Подыхает, а ползет вперед… надо же, никогда бы не подумал…»
Когда Максим увидел в одном из двориков пустую, относительно чистую лавочку, он посчитал это подарком судьбы. Кое-как усадив Таньку и пристроившись с ней рядом, Максим достал свои хорошие сигаретки и с облегчением закурил, отдыхая и переводя дыхание. Танька, медленно то открывая, то закрывая глаза, но, похоже, ничего не видящая вокруг, принюхавшись, хрипловато спросила, не поворачивая головы:
– Куришь? дай дернуть пару затяжек, может, легче будет?
– Легче не будет, у тебя сотрясение, да еще и контузия, наверное, – ответил Максим, повторяя когда-то слышанные в каком-то фильме или вычитанные в какой-то книге чужие слова, но сигаретку девушке передал.
Она с трудом, едва попадая неверными движениями рук в нужное место, пристроила фильтр между опухшими от удара губами, затянулась, и тут же склонилась к краю скамейки, едва не выронив сигарету, под приступом удушающего кашля. Максим придержал Таньку, что бы она окончательно не сползла с лавочки, и перехватил из её рук и неторопливо докурил свою сигарету, ожидая, когда утихнет кашель, и девушка будет способна двигаться дальше.
– Пошли, что ли… – сказал пролетарий, через силу поднимая себя и следом девчонку с такой уютной и удобной лавочки. – Надо идти…

© Юрий Леж, 2011
Дата публикации: 05.09.2011 17:39:37
Просмотров: 2196

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.