Отморозок – гонец весны.
Владимир Викторович Александров
|
Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 14121 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
До девятого класса у Морозова была кликуха «Мороз», а с девятого его звали не иначе, как «Отморозок». Отморозок – гонец весны. Зима была любимым сезоном Вовки Морозова. И не потому, что он любил, там, гонять на коньках или лыжах. Ни того, ни другого у него отродясь не водилось. У него даже не было захудалого пальтишки, одна только курточка на рыбьем меху, непередаваемой расцветки, неизвестно с чьего плеча, которую он таскал с ранней осени до поздней весны. Хорошо еще, что зимы нынче пошли мягкие, даже жирные грачи с Питерских помоек да от теплотрасс ленились улетать в теплые края. До девятого класса у Морозова была кликуха «Мороз», а с девятого его звали не иначе, как «Отморозок». Самым ненавистным временем года была для него весна. Весной с ним всегда случались несчастья. Первое из крупных, - это то, что он родился. То ли в марте, то ли в апреле, точно ему так никто и не сказал. Второе, однажды весной, когда ему стукнуло 13, мать его подалась на юга с отбывшим срок на зоне хахелем. А ровно через год папаша по пьяни уснул с непотушенной самокруткой. Квартирку на Охте пожарные худо-бедно спасли, но папашка задохнулся в ядовитом дыму тлеющей синтетической матрасной набивки. И остался Вовка с бабкой, с ее пенсией швеи-мотористки и с шестью огородными сотками, где-то, под Гатчиной. Поэтому он боялся притворщицы весны даже во сне – она всегда снилась к худу. А к добру снилась зима с ее суровой правдой неизменных метелей, вьюг и обмороженных под кепкой ушей. И весеннему худу он не противился – сил не было. Да и желания. И не знал, как это делается. А еще боялся… У него и раньше не было консенсуса с педсоставом школы, а тут он и вовсе с катушек сорвался. Однажды в классе было задано домашнее сочинение на тему: «Я пришел в этот мир, чтобы…» Ну, и все дети, как дети, не поскупились поделиться своими светлыми мечтами: кто-то посчитал, что пришел в мир, чтобы стать барменом, кто-то брокером, диджеем, крупье, топмоделью, да мало ли всякого другого полезного обществу? А Мороз отчебучил: «Если бы я этому миру был нужен, то стал бы только г…ночистом, чтобы вычищать из людей их г…но». И все тут! Больше всего училку возмутило не употребление Морозом ненормативной лексики, а малый объем сочинения – всего две строчки. И, конечно же, морозовский пессимизм. И это в стране, где взят курс на удвоение ВВП (валовой внутренний продукт) к 2010-му году! Девятый класс дружно грохнул, когда училка вслух зачла Морозовский опус. Больше всех корчился от смеха будущий букмекер. Мороз встал, засветил ему промеж глаз и ушел на волю. И ведь жаловаться по инстанциям было бесполезно, инстанции ссылались на разгул свободы. А это значит, - если ты несовершеннолетний, делай, что хочешь или бей, кого хочешь! Но вот, наконец, по чьей-то наводке на квартиру к Морозу нагрянул «Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков», и застукал Вовку забивающим косяк. И как он не божился, что это всего лишь махра из отцовских еще запасов, его переименовали из «Мороза» в «Отморозка». Бабка Отморозка бухалась в ноги директору школы, проливала реки слез в кабинете начальника ОВД, месяц мела, мыла и скребла квартиру председателя Комиссии по делам несовершеннолетних. Когда же по чьему-то совету пригрозила подать в Европейский суд по правам человека, инстанции сдались и ограничились символическим пенделем, то есть Отморозка просто вышибли из школы. Бабка тотчас ухватила Вовку за рукав куртки и потащила его в церковь Покрова Богородицы, где не поскупилась поставить свечки и Спасителю, и матери его Пресвятой Деве, и Николаю Чудотворцу. Потом, все так же, не выпуская рукава, подтащила Вовку к батюшке для проникновенной беседы. Только беседа вышла недолгой, поскольку батюшка был занят отпеванием целой очереди «тамбовских». Вернее, того, что от них осталось после разборки с «казанскими». Бабловое дело могло превратиться в скандальное, потому что певчие страшно гнусавили, изрядно приняв на грудь халявной братковской выпивки. Озабоченный батюшка лишь мельком взглянул на Отморозка и поставил неутешительный диагноз: «В сей юной душе царит зима. Благословен будет тот, кто сумеет сию душу разморозить!..» Так Отморозок оказался в открытом море. Произошло это, конечно, не вдруг. Вначале бабка пооббивала пороги последнего не разоренного еще рыболовецкого колхоза на Питерской земле. Пригодились ее связи швеи-мотористки, когда-то их фабрика «Красная фуфайка» выполняла заказ колхоза по пошиву брезентовых рыбацких роб. А поскольку «Красная фуфайка» перешла на пошив черных покойницких сюртуков «от кутюр» в соответствии с требованиями рынка и спроса, бабка подрядилась лично подлатать старые робы на своем раздолбанном «Зингере», лишь бы Вовку увезли подальше и от друганов, и от прочих Питерских соблазнов. Финский залив в том году вскрылся рано, и не успел сойти паковый лед как крошечная флотилия «мэрээсок» (МРС – малый рыболовный сейнер) потянулась мимо недостроенной дамбы в серые просторы. Отморозка, которому только-только стукнуло 16 на утлые сейнера не взяли, а зачислили в команду судна покрупнее, старенького траулера, превращенного народными умельцами в подобие плавбазы. И траулер в качестве флагмана повел флотилию прямиком к ахипелагу Моонзунд, который принадлежал маленькой, но гордой Эстонской республике. Что же собиралась делать в эстонских территориальных водах питерская рыболовная флотилия? А в эстонских территориальных водах питерская флотилия собиралась ловить балтийскую кильку, чтобы делать из нее рижские шпроты, которые поставлялись в Бурятию. С этой целью на борту траулера-плавбазы была оборудована полукустарная коптильня, линия запаивания консервных банок, а так же наклеивания фирменных рижских этикеток, изготовленных с помощью цветного ксерокса. Пограничных катеров под синими эстонскими флагами можно было не опасаться, дружба с ними была оплачена зеленой американской валютой. По прибытии на точку, плавбаза стала на якорь, а сейнера деловито засновали, вычерпывая из Балтики последних представителей рыбьего царства, выживших в маринаде из кислых, солевых и щелочных промышленных стоков всей Северной Европы, сдобренных дизельным топливом и прогазированных «зарином», вытекающим из похороненных на дне запасов химоружия времен второй Мировой. Сейнера сбрасывали добытое прямо на палубу плавбазы в специальную емкость, и, хотя улов был небогат, команда плавбазы из-за своей малочисленности вкалывала, не разгибая спин и не утирая пота. Так что через три дня Вовкины руки превратились, буквально, в крюки от почти круглосуточного орудования ножом. Команда горбатилась вокруг разделочного стола, на котором килечную мелочь надлежало тщательнейшим образом препарировать, освобождая от чешуи, головы и кишок, чтобы не посрамить торговой марки славного ООО «Ульманис и Фрейберге», что в стольном городе Риге. А чтобы рабочий ритм не падал, старпом Гнатюк велел радисту гнать на палубу «музон». И, так как был он человек основательный и не переносил ни рока, ни попсы, казнь кильки совершалась под фортепианные аккорды 1-го концерта Чайковского или «Половецкие пляски» Бородина. Но чаще всего кильке доводилось принимать смерть под музыку «Весенней сюиты» Рахманинова. Услыхав бодрый голос солиста: «Весна идееет, весна идееет! Мы молодой весны гонцы! Она нас выслала впереееед!» - килька отправлялась в банку с чувством выполненного долга. Через пару недель трюмы плавбазы были почти забиты банками не только шпрот, но и с сардин, сайры, корюшки и анчоусов из все той же кильки. Менялись только этикетки. Потогонная система кровососа-Гнатюка, за глаза прозванного «гнидюком» вкупе с разъедающей руки солью рождали в душах экипажа напряжение и раздражение. Старпома ненавидели и боялись больше, чем капитана, поскольку по совместительству он был еще и бухгалтером, и кассиром и при начислении и выдаче жалованья мог оставить на бобах за любую провинность. За спиной капитана он любил спрашивать у команды: «Кто на судне хозяин?» И сам же отвечал: «Хозяин тот, у кого касса!» Отморозок уже привык к угрюмому молчанию матросов во время работы, он понимал, что любая неосторожная шутка могла плохо кончиться, учитывая наличие острых ножей в мозолистых руках коллектива. И тут случился неожиданный перекур. При полном штиле на Моонзунд навалился кромешный туман. Такие вещи нередко случаются на Балтике накануне настоящей весны. Старенькие «мэрээски» с дедовским навигационным оборудованием замерли на якорях, кто где, боясь пошевелиться, чтобы не столкнуться друг с другом. Лишь шуга, принесенная течением, может, от самого пролива Скагеррак и едва различимая сквозь молоко, с тихим шелестом терлась о борта. Для моряков настали часы и, даже, дни вынужденного безделья, с которыми надлежало как-то бороться. Сначала от палубы были отдраены пласты рыбьей чешуи, потом в ход пошли засаленные карты, домино и бородатые анекдоты. Капитан со старпомом уединились в капитанской каюте, и по утрам даже не всегда выходили к завтраку, а лишь изредка выползали в гальюн, чтобы отлить. Отморозок сменил провонявшую рыбьим жиром брезентовую робу на суконный бушлат и тельник и целыми днями пропадал в рубке рядом с рулевым, который на полставки числился еще и штурманом. От скуки тот охотно делился нехитрыми сведениями о лоции и навигации, Показывал, как запускать движок и как держать курс по компасу. Потом лениво сплевывал за борт семечковую лузгу и, если прогноз погоды передавали неутешительный, отправлялся в капитанскую каюту, откуда уже не появлялся до ужина. И так каждый день под надоевший старпомовский «музон» до самых вечерних склянок. А тут приснилась Отморозку весна! Сон был – не пойми что: кто-то летал, кто-то плавал, а сам он почему-то стоял у штурвала корабля. Так и не понял, что к чему. Одно усек: раз весна - будет худо. И покорно стал ждать… …Они обрушились на судно, как порыв урагана, как девятый вал! В непроглядном молоке они нарывались на судовые снасти, на радиомачты, на рубку, на леера и валились на палубу и в воду. Это были птицы. Десятки птиц. Сотни птиц. Тысячи птиц! Они летели по какому-то одному им ведомому компасу с юга на север, будто торопились обрадовать жителей Северной Европы вестью о смене сезонов, но туман, насланный весной-предательницей, спутал их карты. И вот теперь, не долетев до земли обетованной, они сотнями бьются в вялой и ледяной балтийской жиже. Пока экипаж растерянно чесал репу, Отморозок схватил один из тех громадных сачков, которыми вычерпывают рыбу из емкости, в которую ее сваливают сейнера и, перегнувшись через борт, поддел что-то в воде. Через мгновение на палубе оказалось несколько барахтающихся мокрых птах. Он стал черпать еще и еще. Тогда и другие матросы взялись за сачки. Вскоре вода у бортов перестала пениться от судорожных трепыханий птичьих крыл, но судя по отчаянному писку из недр тумана, трагедия продолжалась за пределами видимости. - Рулевой! – крикнул в сторону рубки Отморозок. Команда молча наблюдала. Так как реакции не последовало, Отморозок нырнул в капитанскую каюту, благо дверь в нее оказалась не заперта. На капитанском столе в переполненной пепельнице мирно покоились три морды: старая капитанская, средней старости старпомовская и молодая морда рулевого. По полу катались бутылки. Старпомовская морда оторвалась от стола и прорычала: - А ну, отвечай, кто на судне хозяин? – и снова ушла в себя, словно в поисках ответа. Если до сих пор Отморозок действовал, как в тумане, теперь у него все сфокусировалось перед глазами и стало ясным. На глазах у экипажа он рванул наверх в рубку. Матросы, уже догадавшись, что к чему, не попытался остановить шестнадцатилетнего пацана, хотя и не смылись с палубы. А в рубке уверенно, словно всю жизнь только эти и занимался, Отморозок запустил движок, потом высунулся в иллюминатор и подал команду: - Поднять якоря! Самое удивительное было, что никто ничему не удивился, все, словно ждали этой команды и заранее выстроились вдоль бортов, взяв сачки наизготовку. Отморозок стал к штурвалу и осторожненько, на самом малом ходу повел траулер по кругу… Когда они снова стали на якорь, на палубе копошились несколько сотен жалобно пищащих живых комочков. Никто из них не делал попытки улететь. Тут были и скворцы, и щеглы, и дрозды, и малиновки, и соловьи – настоящий птичий интернационал. Экипаж молча рассовал нежданных пассажиров по кубрикам. Потом все собрались в камбузе и тихо, чтобы не услышал кок, «гнидюковский» прихвостень, принялись вырабатывать консенсус. Было решено, во-первых, о происшествии помалкивать, во избежание «гнидюковских» репрессий. Во-вторых, тайно бунтовать до победного конца. В третьих, ввиду позднего часа идти в койку. После их ухода кок не досчитался мешка пшенной крупы и нескольких караваев свежеиспеченного хлеба. Так началась на борту классовая борьба. Довольные тем, что впервые от начала демократии и рынка, хотя бы втихаря, утерли нос начальству, матросы храпели в кубриках, вторя птичьему чириканью и посвистыванию… Утром стало распогоживаться, свежий ветер порвал туман в клочья и понес их на север. Встал вопрос возвращаться или нет? С одной стороны, трюмы плавбазы были, практически, полны товаром. С другой стороны, еще для сотни-другой банок место оставалось, а «гнидюк» не успокоится, пока не выжмет из моря и экипажа лишнюю копейку. И тогда на борту началась эпидемия… Первым заболел младший матрос Морозов. Его знобило, тошнило, рвало за борт. - Морская болезнь! – поставил диагноз старпом, - Проблюется салажонок – будет, как новенький! Но когда скрутило всю команду, включая боцмана, «гнидюк» не на шутку испугался, ведь по его приказу кок кормил моричманов (за исключением начальства, разумеется) левыми курами неизвестного происхождения, добытыми по неслыханной дешевке. По накладным же куры числились родом из Франции. Запахло Уголовным кодексом. И старпом отдал команду: - Курс норд-норд-ост!.. Ранним утром, когда флотилия входила в устье Невы, из открытых иллюминаторов траулера взвилась в небо вырвавшаяся на свободу стая разноцветных птичьих душ. Репродуктор в это время, как обычно орал: «Весна идет! Весна идет!..» И вся команда траулера, заговорщицки перемигиваясь, орала: «Мы молодой весны гонцы!» Молчал только Вовка Морозов. Он вспомнил, что, может быть, как раз сегодня у него ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. И это первая весна, которой он не боялся… © Владимир Викторович Александров, 2010 Дата публикации: 12.08.2010 01:30:25 Просмотров: 2493 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|