Дар человечности

Николай Сундеев

Форма: Эссе
Жанр: Публицистика
Объём: 11899 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Штрихи к портрету Александра Козмеску

Вместо вступления - сведения из «Википедии»:

«Александру Козмеску (Александр (Лика, Ликэ) Александрович Козмеску, молд. Alexandru Cosmescu; 24 мая 1922, Яссы — 1989, Кишинёв) — молдавский прозаик, драматург и переводчик....

...занялся переводами русской классической, советской и мировой литературы на молдавский язык, постепенно выдвинувшись в качестве самого продуктивного молдавского переводчика...

В честь А. Козмеску были названы улицы в Кишинёве (бывшая Ломоносова на Малой Малине) и Унгенах. На доме писателя была вывешена мемориальная табличка, его имя носит городская библиотека в Кишинёве».

1.

Я пишу о человеке, который оказал на меня большое влияние. Его звали Александр Александрович Козмеску. До первой встречи с ним, до знакомства, переросшего в дружбу, насколько она возможна для людей, столь резко отличавшихся по возрасту, я был во многом другим.

Достаточно ли это весомый повод для публикации: то, что человек оказал большое влияние на формирование моей личности? Впрочем, не только моей: Козмеску помог многим, и многие сохранили благодарную память о нем. Среди них и те, кто живет в бывшем СССР, и те, кто оказался в эмиграции. Может быть, нужно было дождаться какого-то юбилея, круглой даты со дня его рождения или смерти, чтобы написать о Козмеску? Мне кажется, чтобы поведать о незаурядном человеке, вовсе не обязательно искать привязку к каким-то датам. Да и может ли быть неуместным рассказ о том, кто был щедро наделен даром человечности, в сегодняшнем мире, где человечность в явном дефиците?..

В двадцать один год я, студент-пятикурсник филфака, начинающий поэт, получил возможность общаться с ним. Меня одолевали сомнения, присущие тем, кто начинает писать или публиковаться. Я не отдавал себе отчета в том, насколько необходима мне дружеская поддержка литератора старшего поколения.

Cейчас я знаю, что мое тогдашнее восприятие литературы и литераторов во многом типично для всех начинающих. Я был знаком с несколькими писателями, что-то у них перенимал, чему-то учился – и за это им благодарен. И все же для меня они не стояли на той высоте, на которой подобало бы находиться Наставнику. Чего-то им, в моем понимании, недоставало: то ли каких-то личных качеств, то ли глубины натуры, то ли внутренней культуры. А вот в Александре Александровиче Козмеску я с первой же встречи признал Наставника, на чей суд буду выносить свои стихи, чьи замечания буду выслушивать с величайшим вниманием, с кем буду делиться наблюдениями и сомнениями. Такое отношение к нему было обусловлено несколькими обстоятельствами. Во-первых, я увидел перед собой Человека Культуры. Непередаваемое ощущение, к которому я, сам того не сознавая, стремился: в разговоре с ним чувствую, как от него исходят токи культуры... Это не нахватанность в различных областях искусства, типичная, увы, для нашего времени, а именно культура. Прекрасная образованность. Глубокое проникновение в сферы литературы, музыки, живописи. Нестандартность суждений. При этом он не рассуждает о культуре, а буквально дышит ею, относится к ней, как к самому драгоценному в жизни. И в то же время – как к делу, к которому кровно причастен.

Сначала пришло это общее ощущение его незаурядности. Потом стали проступать детали. Я обнаружил, что он великолепно знает русскую поэзию – и классическую, и советского периода. Цитирует на память Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина... Собственно, чему было удивляться? Ведь именно отменное знание русской литературы и способствовало тому, что он стал одним из двух наиболее известных мастеров ее перевода на молдавский язык. Но об этом я узнал позже.

А еще с первой же встречи поразил меня Александр Александрович своей манерой поведения. Эта старомодная вежливость, улыбчивостъ, неизменная доброжелательность к собеседнику, мягкость интонацнй... Он не только интересно говорил, он умел слушать. Общение с ним доставляло удовольствие.

Он представлялся мне воплощением интеллектуальности, культуры, хороших манер, той старой закваски, что в бурях эпохи была утрачена нашим обществом - и, может быть, уже навсегда. Таким я воспринимал его тогда, да и, с некоторыми поправками, во все последующие годы.

С течением времени мое отношение к этому человеку менялось. На смену юношескому обожанию (да, здесь можно без преувеличения говорить об обожании. Помню, как смутила Козмеску обращенная к нему излишне восторженная дарственная надпись на моем первом сборнике стихов) пришел более трезвый взгляд. Я увидел перед собой не божество, а земного человека с присущими ему слабостями и эаблуждениями. И, тем не менее, чувство глубокого уважения к нему и благодарности за все, что он для меня сделал, я испытывал постоянно. И продолжаю испытывать сейчас, когда его уже нет с нами.

2.

... Писал человек книги, они выходили в свет, а с какого-то момента выходить перестали. Переводами занимался наряду с писательством, а тут вдруг переводчество стало его единственным занятием. С чего бы это?

Переводил замечательно. В Молдавии этим занимались многие, но на всю республику было только два переводчика самого высокого класса: Александр Козмеску и Игорь Крецу. И, тем не менее, вопрос остается: а что же с собственным творчеством? Почему новые книги стали появляться лишь по прошествии лет?

В 1956 году увидела свет повесть Козмеску «Гора Виноградная». Руководство Молдавской ССР обнаружило в этом произведении какую-то крамолу. И автора начали громить с самых высоких трибун.

Случись это лет на пять раньше, могло бы закончиться гораздо хуже. А так – обошлось относительно мягко. Жизни не лишили, в лагерь не посадили: время все-таки было уже не то. «Всего-навсего» публично унизили, вываляли в грязи, нанесли удар по репутации, по писательской судьбе...

Путь в журналы и издательства с собственными произведениями перекрыли. А переводами заниматься не препятствовали. Он и переводил: надо же было на что-то жить, содержать семью.

Об этой его жизненной драме я узнал еще до того, как познакомился с Козмеску.
О главной же трагедии своей жизни Александр Александрович рассказывал со слезами на глазах.

Его семья до войны жила в Румынии. Мать была еврейкой, отец – румыном. Мать рано умерла, он был очень привязан к бабушке и дедушке. В годы войны родителей матери посадили в концлагерь. Отец будущего писателя, военнослужащий армии маршала Антонеску, мог хотя бы попытаться им помочь, но ровным счетом ничего для них не сделал. И они погибли. Этого Александр Александрович простить отцу так и не смог до конца своей жизни.

3.

...И вот этот неординарный человек тепло отозвался о моих стихах, подбодрил, поддержал. Надо ли говорить, как много это для меня значило? Он очень помог мне и в чисто практическом плане. Ну, например, способствовал тому, чтобы в журнале наконец, отыскали мои затерянные стихи. Он содействовал скорейшему обсуждению в Союзе писателей рукописи моего первого сборника, а затем – выходу книжки в свет. Он, когда мне предложили пойти работать в издательство, а я колебался, убеждал меня соглашаться. Я последовал его совету и, в общем, не жалею об этом. (Видимо, Александр Александрович в чем-то лучше понимал меня, чем я себя сам). Он же несколько лет спустя был одним из тех, кто дал мне рекомендацию в Союз писателей.
Помог он не мне одному, многие в той или иной мере ему обязаны, причем это и молдавские, и русские литераторы. Козмеску делил людей не по национальному признаку, а по их человеческим качествам. И эта его черта – примета подлинной интеллигентности.

Он настолько тонко и точно чувствовал русское слово, что был в состоянии дать дельный совет пишущему на этом языке. И это не мешало ему горячо любить свою, молдавскую литературу, прививать другим интерес к ней. От него больше, чем от кого бы то ни было, узнал я о таких поэтах и прозаиках, как Никита Стэнеску, Михаил Садовяну и других. В его доме знакомились друг с другом люди разных национальностей, взглядов, пристрастий, и такие встречи и беседы гораздо больше содействовали взаимопониманию и взаимообогащению культур, чем любые трескучие официозные мероприятия на эту тему.

Нелепо было бы свести разговор о Козмеску к его наставничеству, к тому, что он сделал для молодых авторов, но оно действительно занимало очень важное место в его жизни. Не случайно ведь Александр Александрович книгу статей на литературные темы назвал «Мастера и подмастерья». Не случайно работал литконсультантом в Союзе писателей. А когда работу эту оставил, литконсультации, пусть уже и на общественных началах, все равно продолжались, только в иной обстановке – на дому. Продолжались чуть ли не до самой его кончины.

Его гостеприимство было каким-то уникальным. Он очень любил, когда к нему приходили люди, умел их и угостить, и занять разговором. И личности вокруг него собирались, как на подбор, интересные.

Я, моя жена и сын хорошо представляли себе, что стоит за привычным для нас словосочетанием: «В гости к Александру Александровичу». Это означало, что нас очень тепло встретят, причем первым словом, которое произнесет хозяин, будет «Ура!» Он любил повторять это восклицание. Мы знали, что каждый из нас будет назван уменьшительно-ласкательным именем. А за этим последует приглашение в главную комнату дома – в ту, где стоит просторный рабочий стол писателя и где никогда не выветривается до конца запах сигаретного дыма. Александр Александрович – заядлый курильщик и столь же страстный любитель кофе. Мы знали, что нам с первых же минут будет удобно и уютно. И за непринужденной беседой, прерываемой порой телефонными звонками и резким «пением» электрокофемолки, не заметим, как пролетит время.

При этом с большой долей вероятности можно было предположить, что к Козмеску «на огонек» заглянет еще кто-нибудь, а значит, нам предстоит знакомство с новыми людьми. Это может быть кто-то из писателей, художников, артистов, журналистов. И можно не сомневаться, что будет интересно.

Но при том, что казалось, будто в его доме всегда гости, он ухитрялся очень интенсивно работать. Написал ряд статей, несколько книг, перевел на молдавский Фонвизина и Лермонтова, Чехова и Гоголя, Льва Толстого и Пушкина, Короленко и Куприна, Горького и Паустовского, Катаева и Маяковского – и этот список еще далеко не полон...

4.

Думаю: и все же, что так привлекало к нему людей? Неужели одно лишь гостеприимство, умение говорить, слушать, хорошие манеры? Неужели только желание пообщаться с известным писателем и переводчиком?

Наверное, еще и то, что он очень хорошо понимал человека. Не поверхностно и не формально. И каждый приходящий к нему мог рассчитывать на то, что будет понят.
Был Александр Александровнч необычайно терпим к людям, гораздо чаще говорил о них хорошее, чем плохое. «Он чудный» – то и дело отзывался он о ком-либо, и это произносилось, может быть, не реже, чем неизменное «Ура!» при встрече. Не потому ли был терпим, что сам в жизни хлебнул немало лиха? Ранняя смерть матери, гибель дедушки и бабушки в концлагере... Учился на медицинском факультете Клужского университета, но в 1943-м был призван в румынскую армию, откомандирован в Кишинев, в военный госпиталь. После войны, в 1945-м, девять месяцев работал фельдшером в инфекционной больнице. Потом стал корреспондентом молодежной газеты. Журналистика, позже – писательство, а потом выходит в свет «Гора Виноградная» - и начинаются гонения... И много еще разного было в его жизни...

Если для того, чтобы оценить его литературный дар, нужно было прочесть что-то из написанного или переведенного им, то человеческий его талант открывался сразу, был виден, что называется, невооруженным взглядом.

От него исходило тепло, и я это тепло ощущал очень явственно. Можно найти какую-то, пусть и заведомо неадекватную, замену нашим разговорам и спорам. Но найти замену этому душевному теплу – невозможно. Его мог излучать один-единственный человек на свете: Александр Александрович Козмеску.

© Николай Сундеев, 2010
Дата публикации: 11.06.2010 04:06:58
Просмотров: 2486

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.