Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. Продолжение 5

Юрий Леж

Форма: Роман
Жанр: Фантастика
Объём: 24992 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Продолжение романа.

17
Из тяжелого, алкогольного дурмана, который и сном-то назвать затруднительно, Антона вывел слабенький женский писк… и раздавшийся следом ворчливый, негромкий голос Мишеля:
– Да ладно тебе, уж сколько колю, могла бы и привыкнуть, чего пищать-то…
– Себе бы поколол столько – узнал, – слабенько огрызнулась Татьяна.
Это она, собственно, и пискнула, когда тонкая игла шприца проникла в худенькую ягодицу девушки.
Антон открыл глаза и резко, не давая самому себе времени расслабиться и перевернуться на другой бок, сел на постели, оглядываясь по сторонам шальными, не проспавшимися глазами. Рядышком посверкивала бледненькой попкой Таня, над ней, в позе врача-садиста из дешевого сериала, стоял, слегка склонившись, Мишель, уверенным движением выжимая содержимое тубы шприца в девичью ягодичную мышцу.
– Ну, вот, Антона разбудила, – попенял девушке поверенный, заканчивая процедуру, резким движением извлекая иглу и прижимая к месту укола маленький комочек ваты, смоченной в ароматном джине.
– Разбудишь его, если сам не захочет, – все так же нервозно ответила Таня, покосившись на романиста, красными от недосыпа и постоянных возлияний глазами напоминающего разбуженного в неурочное время вампира.
– Поспишь тут с вами, – поддержал, было, разговор Карев.
Татьяна бесстыдно перевернулась на спину, подтягивая на ходу трусишки, свою единственную одежду, в которой она пребывала в постели рядом с едва ли не полностью одетым Антоном. «Опять не удосужился даже штаны снять», – с огорчением подумал романист, критически оглядывая себя.
– Как был, так и упал, – будто прочитав его мысли, прокомментировала девушка. – Зашел, постоял почему-то у окна и – упал…
– А давно? – обреченно осведомился Антон.
Для него последние трое суток пребывания в санатории-убежище для беглой городской верхушки и кое-кого из организаторов так и не состоявшегося фестиваля превратились в непрерывную пьянку в местном ресторане, банкетном зале и в номерах неожиданных знакомцев и незнакомцев. Мишель насмешливо называл это операцией прикрытия или дымовой завесой, но и без его язвительности Антон прекрасно понимал, что к закрывшемуся в своем номере известному литератору и скандалисту будут ломиться дел не по делу и санаторная администрация – выяснить, не случилось ли чего плохого, или, спаси высшие силы – трагического, и местная элита во главе с мэром – просто поближе познакомиться и выпить стаканчик-другой в компании столичной знаменитости, и нежданные приятели, вроде Жерара, который в первые же часы пребывания здесь Антона сотворил ему просто бешеную рекламу. Вот и пришлось Кареву большую часть времени проводить за стаканом то джина, то коньяка, то водки… да еще и в такой компании, от которой порой тошнило похлеще, чем от переизбытка спиртного. Антон, конечно, был не дурак выпить, но терпеть не мог, когда это делалось против его желания, да еще с такими неудачными собутыльниками…
Впрочем, страдал в санатории не он один. Удачно вывезенная из городка девушка пролетария лишь первые полсуток пребывала в относительно беспамятном, болезненном состоянии, а потом… то ли сказалось действие ведовских снадобий тетушки Марии, то помогла инопланетная аптечка, а может быть, и прописанные ею препараты, которые колол в худенькую задницу девчонки беспощадный Мишель, а скорее всего – и то, и другое, и третье… но на вторые уже сутки девушка ожила окончательно и теперь просто-таки изнывала от скуки. Ведь уже который день, как в санатории были отключены все радио и телеприемники, а из прочих развлечений крутили в маленьком кинозальчике такие откровенно порнографические фильмы, что смотреть их зачастую было противно и ко всему привыкшей богеме. Да и выходить из номера Татьяне категорически запретил поверенный, понимающий, что в большой и, кажется, постоянно пьяной компании, наверняка, есть люди, просто притворяющиеся загулявшими, но внимательно контролирующие обстановку. Появление неизвестной девчонки, да еще в чужих стареньких спортивных штанах и мужской рубашке вряд ли прошло бы незамеченным, не говоря уж о том, что Татьяне пришлось бы ежесекундно отбиваться от незатейливых, но очень назойливых предложений всех без исключения мужчин, находящихся в старинной дворянской усадьбе.
А то, что лучше и безопаснее было бы провести время до окончательного освобождения города от анархистов инкогнито, прекрасно понимали и Антон, и сама Татьяна, не говоря уж о самом Мишеле. Он был единственным из их компании, кто ухитрялся быть невидимым для многочисленных гостей санатория и в то же время свободно перемещаться по всей территории, даже пару раз наведываясь в город.
…– Ты уже под утро заявился, – сообщила Таня романисту, тоже усаживаясь на постели и соблазнительно, как ей казалось, без всякого стеснения выпячивая свои маленькие грудки; о болезненных ощущениях в своей тощей попке она, казалось, уже забыла.
Стесняться Антона и Мишеля девушка перестала с того самого времени, как пришла в себя и поняла, что для её неожиданных спутников ни затрапезная одежонка, ни почти сошедший с лица синяк значения не имеют. Как, впрочем, не имеет особого значения и то, одета девушка или раздета. И если такую равнодушную реакцию Мишеля Таня еще могла понять, почему-то вообразив, что тот каким-то образом относится к славному племени медиков, то индифферентность Антона была для нее полной неожиданностью. Ведь громкая и не очень хорошая слава романиста, как пьяницы и бабника, увлекающегося любой ближайшей юбкой, гуляла не только по столице.
А вообще, в глубине души Татьяне было ужасно лестно и довольно-таки забавно осознавать, что именно с ней, пусть и достаточно равнодушно возятся самые приближенные к известнейшей, неповторимой и популярной Нике мужчины. Нахальничать в отношении их она себе пока не позволяла, но было это вызвано скорее уж болезненным состоянием девушки и собственной её самооценкой, не позволяющей конкурировать с Никой и другими столичными штучками, а вовсе не природной скромностью.
Вот и сейчас, демонстрируя едва проснувшемуся Антону обнаженную грудь, Татьяна со смешанным чувством горечи и досады думала, что и в подметки не годятся её все еще подростковые холмики, пусть и с дерзко торчащими темно-малиновыми сосками со зрелой, красивейшей грудью столичной звезды.
– Хорошо, хоть вообще до номера дошел, – удрученно хмыкнул Антон, стараясь не особо разглядывать прелести спутницы.
Все это время они спали вместе, в одной постели, куда ж деваться, если второе место, хотя бы относительно приспособленное для отдыха, категорически занял Мишель. А всего лишь на двух стульях или вообще на полу Антону спать вовсе не хотелось. Впрочем, в эти дни романист-бедолага приходил в номер в таком состоянии, что с трудом мог найти саму постель, а о том, что в ней пребывает кто-то еще, кажется, и не задумывался даже при пробуждении, когда у любого нормального мужчины начинается утренняя эрекция.
– Ладно, друзья мои, у вас, думается мне, совсем не тем сейчас голова занята… – развел их «в углы», как рефери на ринге, Мишель. – Антон, на столе я для тебя лекарство приготовил, только не злоупотребляй…
Маленький, низкий столик был сервирован со спартанской непритязательностью и даже каким-то аскетизмом: наполовину пустая бутылка охлажденного джина, чистый пустой стакан и рядышком – такой же, но наполненный, похоже, ярким апельсиновым соком.
– Ты поесть, конечно, ничего не хочешь? – поинтересовался из вежливости Мишель.
Он организовал для себя и Татьяны питание прямо в номере, «сухим пайком». Колбаса, ветчина, сыр, хлеб, полдюжины пакетов с разными соками, да еще и маленький кипятильник, сахар, заварка. При наличии в номере маленького холодильничка продержаться на таком рационе можно было и не одну неделю. Но вот в Антона после вчерашнего, да и позавчерашнего тоже, не полез бы и самый малюсенький кусочек съестного.
– Ничего не хочу, – помотал головой несчастный романист, сдерживаясь, чтобы тоскливо, по-волчьи, не завыть от тупой, сковывающей голову боли в висках.
Кое-как, почти по-стариковски кряхтя, он поднялся с постели и, то и дело прихватываясь за стены, побрел в ванную, приводить себя хотя бы в относительный порядок. Все-таки похмеляться еще до бритья и умывания Карев посчитал ниже своего достоинства.
А когда Антон вернулся в комнату, в ней царил аромат свежезаваренного чая, постель была прибрана пусть и не очень ловкими, но все-таки женскими руками, Таня приоделась в рубашку своего далекого сейчас друга, а Мишель в неизменном костюмчике «фельдграу», но уже изрядно помятом и потерявшем свой и без того не слишком презентабельный вид, резал за столиком хлеб и ветчину.
Присев прямо на пол потому, что оба стула из имевшихся в номере уже заняли Татьяна и Мишель, Карев решительно подтянул к себе бутылку джина, чистый стакан, быстро, будто бы стараясь, чтобы спутники не заметили его действий, налил и разом выпил… крепкий можжевеловый дух смешался с ароматом свежего чая и остро пахнущей ветчины, создавая в номере неповторимую утреннюю атмосферу.
А изнутри доза джина произвела на Антона самое благоприятное действие: взбодрила, сняла головную боль, алкогольную усталость и даже убрала куда-то похмельный адреналин. И – неожиданно возбудила аппетит, о котором, казалось, сам Карев забыл едва ли не с первых часов пребывания в санатории, заглушая естественные потребности организма высококалорийными спиртными напитками.
Запасливый Мишель только хмыкнул едва слышно, доставая откуда-то из-под столика еще один кусок ветчины, завернутой в соблазнительно похрустывающий пищевой пергамент. Если бы не эта его извечная предусмотрительность поверенного, то кто-то бы наверняка встал из-за стола голодным, и вряд ли этим кем-то был бы Антон. Он умял почти фунт деликатеса, лишь изредка отвлекаясь, чтобы запить его глотком крепчайшего чая из неизвестно откуда взявшейся большой чашки, украшенной изображением бледных роз. Татьяна с легким умилением, как любая женщина, и плохо скрываемой завистью смотрела на романиста. Ей Мишель не позволял пить такой крепкий чай, да и в еде не то, чтобы ограничивал, но не давал набивать желудок до отказа, мотивируя это процессом лечения. Хотя связь между полным желудком и встряхнутыми взрывом мозгами Татьяна, как ни старалась, представить себе не могла.
Завершил свой стремительный и неожиданный завтрак Антон еще полустаканом джина, блаженно улыбаясь, закурил, и медленно, по дюйму в минуту, отполз, не поднимаясь, от столика к стене.
– Такое впечатление, что вечерами в ресторане нечего поесть, – заметил Мишель, сооружая очередной миниатюрный бутербродик для Татьяны.
– Ты не поверишь, но – нечего, – лениво, как сытый удав, отозвался Карев. – Там только закусывают, а ведь закуска – это почти и не еда, верно?
– Тут ты прав, – серьезно кивнул Мишель.
– Интересно, а долго нам еще тут париться? – в который уже раз спросила Таня, даже и не надеясь на серьезный ответ от мужчин. – С закуской вместо еды, без телека и даже радио, как в карцере каком…
– В карцере таких удобств не бывает, – ответил Антон и пояснил: – Сам не сидел, а охранять по молодости пришлось… парашютистов куда только не заносит попутным ветром…
– А я думала, вы только с самолетов прыгаете, да потом воюете, – искренне удивилась девушка.
– За всю службу прыгал раз двадцать, – признался романист. – Да из них еще, считай, половина – тренировочные прыжки. Боевых-то, настоящих, всего ничего… А вот прочими армейскими делами назанимался на всю оставшуюся жизнь…
– В городе еще воюют, – перебил воспоминания Антона поверенный, зная по опыту предыдущего общения, что рассказ бывшего парашютиста может продолжаться часами, а то и сутками.
– Ночью туда ходил? – поинтересовался Карев.
– Перед рассветом, когда ты уже вернулся, – пояснил Мишель. – Там как раз затихло всё, но… знаешь, похоже, единое командование у анархистов исчезло еще в первые сутки, а те, кто пришел мелкими группами, со своими атаманами, сейчас с ними вместе и отбиваются от штурмовиков…
– Все равно – долго что-то, – недоумевающе покачал головой Антон. – На такой городишко…
– Не знаю точно, но, похоже, штурмовики стараются работать аккуратно, без лишних жертв среди своих, – поделился подробностями поверенный. – Очень уж тщательно шарят по развалинам, по уже зачищенным местам. Ну, так мне, во всяком случае, показалось. А скорее всего, хотят вытравить всех анархистов под корень. Что – раз уж зашли в город две тысячи, так что б и трупов было не меньше… а гораздо больше… гражданские-то под раздачу тоже щедро попадают…
– Показательная акция? Что б неповадно было? – понял Антон.
– Да, Промзона – это вам не десяток банковских филиалов и ювелирных лавок, и даже не захват пятерых членов Имперского Совета… – Мишель намекнул на почти забытые большинством сограждан события почти пятилетней давности.
– Ты хочешь сказать, что всю эту заваруху изначально организовал начальник сто восемнадцатой точки? – усомнился Карев.
Окончательно потерявшая нить разговора Таня хотела было тяжело, демонстративно вздохнуть, но сообразила, что это не даст ей ничего, кроме легких пренебрежительных взглядов собеседников. Она тихонечко поднялась с места, прошла пару шагов до постели и с удивительным для её худенького тельца шумом рухнула поверх собственноручно застеленного покрывала.
– А девушка-то права, – скосив на нее взгляд, заметил поверенный. – Разговор наш никчемный, хотя, думаю, в самой заварухе Василь участия не принимал, а вот такая зачистка – явно с его подачи… Ладно, на этом закончим деловые разговоры, так?
– Закончим, – согласился Антон. – Вывод простой и ясный: здесь придется просидеть еще не один денек… как у кого, а у меня печень, конечно, выдержит, а вот мозги могут и закипеть от таких посиделок…
– Вздремнешь еще? – кивнул Мишель в сторону постели, делая вид, что не замечает распластавшуюся на ней Таньку. – Или направишься на утренний променад?
– Дневной моцион уж в таком случае, – проворчал Карев, подымаясь на ноги. – Пожалуй, укладывайся спать ты, а я – прогуляюсь по окрестностям…
Злачное место, в которое в эти дни неволей превратился санаторий для важных персон, только-только начинал просыпаться после очередной, бурно и со всевозможными излишествами проведенной ночи. Из-за дверей номеров, мимо которых быстрым шагом проходил Антон, слышались капризные, нервные, болезненные голоса, требующие у подруг, друзей, обслуги, а то и просто у самих себя опохмеления, таблеток аспирина, удовлетворения внезапно накатившей страсти, исповеди, а то и причастия со всеми вытекающими последствиями… И только в привычно пустом вестибюле было тихо и гулко, будто на совершенно иной планете.
Очутившись среди пальм и фикусов, Антон не стал даже и размышлять: куда же податься дальше, – и выскочил на улицу, будто вынырнул из тяжелой, темной воды привычного омута спиртного и пьяных наигранных страстей. За дверями было свежо и пасмурно, сильно пахло преющими листьями, утренний еще, густой туман почти развеялся, задержавшись клочковатой паутиной высоко на ветвях ближайших деревьев.
Вздохнув полной грудью, Карев неожиданно, с разбега, присел прямо посередине широкой, пологой лесенки, ведущей к украшенному декоративными колоннами крыльцу усадьбы. Прямо перед его глазами, в полусотне шагов, с тихим шелестом ронял на землю пожелтевшие листья великолепный осенний лес, наполняя душу, измученную возлияниями и нервным напряжение последних дней непривычным умиротворением. С удивлением Антон отметил, что даже покурить на свежем воздухе почему-то не хочется, хотя рука привычно потянулась к карману куртки за сигаретами.
– Здравствуйте, молодой человек!
Голос прозвучал неожиданно, как гром с ясного неба в осенней тишине. Но неожиданность эта не была пугающей, той, от которой вздрагивают и лихорадочно шарят за поясом, отыскивая рукоятку пистолета. Антон скосил глаза влево, в паре шагов от него стоял пожилой мужчина в застегнутом наглухо длинном сюртуке странного покроя, с чуть помятым, но не ночными оргиями, а скорее уж прожитыми годами лицом, с жиденькой шевелюрой непонятной полуседой окраски.
– Какое великолепие природы, – продолжил незнакомец, странно грассируя, казалось, перекатывая букву «р» где-то в глубине рта, у самого горла. – Никогда бы не подумал, что смогу вот так, запросто, любоваться осенним лесом, обрывками тумана, серым небом…
– Вы – кто? – неделикатно прервал Карев странный монолог.
Неожиданный собеседник, кажется, ни разу не попадался ему на глаза в санатории, да и такой специфический голос Антон здесь точно еще не слышал.
– Я просто странник, – вежливо ответил пожилой мужчина, разводя руки в стороны, будто показывая: вот такой я, как есть, и ничего с этим не поделаешь. – Проходил мимо, гулял, заметил в лесу эту усадьбу… Вам, наверное, привычно, а для меня – это такая красота, что даже трудно подобрать слова для её описания. Как жаль, что люди здесь подобрались вовсе не соответствующие этой обстановке…
Вот так, неожиданно, но не совершенно не меняя тона, закончил свою коротенькую речь незнакомец. Антон повнимательнее присмотрелся к нему. Было что-то странное, нечеловеческое во внешнем облике пожилого мужчины, так и казалось – вот-вот из-под остатков шевелюры выглянут блестящие маленькие рожки, а по ногам хлестнет упругий, с жесткой кисточкой на конце, длинный хвост. Может быть, такой облик незнакомца дорисовывали странные, глубоко посаженные черные глаза с непонятной, горящей в глубине красноватой искоркой? Или фундаментальная, общая неподвижность его, вовсе не сочетающаяся со словами о прогулке? Казалось, что незнакомец стоял тут, возле крыльца, всегда, а его просто никто не замечал, как не замечают примелькавшуюся, знакомую до последней трещинки на мраморном лице статую.
– А вы что же – оттуда? – немного подумав, спросил Антон, неожиданно даже для самого себя указывая на низкое, свинцово-серое небо.
Незнакомец, внимательно проследив за его жестом, некрасиво, немножко нарочито засмеялся неприятным, дребезжащим смешком.
– Нет-нет, – ответил он с улыбкой, – скорее уж – оттуда…
И странный человек указал пальцем вниз, в землю, вернее, в ступени крыльца, на которых он стоял рядом с Антоном. «Что-то не так, что-то совершенно не так у него с руками, – успел подумать Карев. – Вернее, даже и не с руками, а с пальцами…»
– Вот-вот, и вы туда же молодой человек, – сокрушенно высказался пожилой. – Как увидите что-то непонятное, не укладывающееся в ранее заданные рамки привычного, так и вспоминаете нечистую силу, чистую силу… и напрочь забываете и квантовую механику, и теорию Большого взрыва, и даже кварковую аксиому…
Антон хотел было возразить, что ничего он не забыл потому, как и слыхом не слыхивал в своей жизни таких вот мудреных слов, но незнакомец уже повернулся к нему спиной и неторопливо, но почему-то очень быстро пошел прочь от крыльца, прямиком в лес, через пожухлую траву поляны… «По морю, аки посуху», – мелькнуло в голове романиста, ему даже на секунду показалось, что трава под ногами пожилого мужчины не мнется, и тот просто скользит над поверхностью земли, лишь символически перебирая ногами…
«Привидится же такое, – с искренним облегчением подумал Антон, когда спина незнакомца скрылась за густыми зарослями лещины. – И до белой горячки, кажись, далеко, и для алкогольных галлюцинаций рановато…» Он поднялся со ступенек и целеустремленно, будто в бомбоубежище при объявлении воздушной тревоги, направился к незаметному запасному входу в здание, притулившемуся совсем неподалеку, за углом...
Через маленькую то ли кладовку, то ли подсобку, заставленную пустыми ящиками из-под фруктов, спиртного, консервов, заваленную грязными тряпками и ведрами, обломками швабр, через узкий, едва ли двоим габаритным мужчинам разойтись, короткий коридорчик Карев вышел прямиком в биллиардную и буквально остолбенел на пороге.
На ярко освещенном зеленом сукне, в центре широкого стола, окруженная белыми шарами лежала на животе, покачивая в воздухе согнутой левой ножкой и подпирая взлохмаченную платиновую головку кулачками обеих рук… Ника. Совершенно обнаженная, лишь в успевших приесться, униформистских черных чулках и туфельках на любимой ею высоченной шпильке.
Антон не успел еще оправиться от шока внезапной, абсолютно непредусмотренной, невозможной встречи, как блондинка на биллиардном столе зашевелилась, переворачиваясь на бочок, подтягивая к животу длинные, стройные ножки и поворачиваясь лицом к вошедшему романисту… это, конечно же, была не Ника. Да и как та могла оказаться здесь, в санатории, если должна бы пребывать за миллиарды верст от Земли… И не похожа совершенно на Нику оказалась эта блондинка. Совсем другое лицо, с ярко выраженными скулами, броским макияжем, чуть раскосыми глазами. Совсем иная фигурка с тяжелыми, слегка обвислыми грудями. Вот только стройные ножки и роскошная платиновая шапка взлохмаченных волос напоминали в ней о Нике. «Кажется, я потихоньку схожу с ума, – подумал Антон, вытирая неожиданную испарину со лба. – Ведь это ж мода была такая чумовая в столице года полтора назад: парики «под Нику». Давно уже это кончилось, а тут, видать, еще только-только начинается…»
– Мужчина, угостите даму папироской?.. – хрипловато протянула псевдоНика, приподнимаясь над сукном стола, и засмеялась собственной нелепой шутке.
– Курить вредно, – автоматически ответил Антон, все еще пребывая в легком шоке, но сигареткой девицу все-таки угостил и даже задержался слегка у стола, объясняя ей, почему он не хочет поразвлечься с ней прямо здесь и сейчас.
Отказ Карева, кажется, даже обрадовал профессионалку, похоже, что оплата и ей, и другим девицам, привлеченным в санаторий для развлечения гостей, шла повременно, и неважно, что они делали в это время: пили вместе с мужчинами водку в ресторане, гоняли шары на биллиарде или ублажали очередных партнеров в постели.
– А ты – молодец, стойкий, – сказала она на прощание и даже махнула этак заковыристо ручкой, мол, все бы были такими нетребовательными до продажных ласк.
И только вновь в служебном, подсобном коридорчике Антон сообразил, от чего ж он так пристально засмотрелся на ладонь девицы в биллиардной. Он просто-напросто сравнивал её пальцы с рукой неизвестного пожилого мужчины, встреченного нечаянно на крылечке усадьбы. Карев внезапно остановился прямо посередине коридора, будто налетев на глухую стену. И хорошо, что происходило это днем, чуть позже, когда спустились бы в ресторан жаждущие выпить и слегка закусить обитатели санатория, романиста просто затолкали бы в коридоре снующие из ресторанного зала в кухню и обратно официанты. А сейчас можно было застыть в раздумьях, напряженно вспоминая… и точно, как можно было сразу этого не понять? На длинных больших пальцах неизвестного в глухом сюртуке было три фаланги…
Ошеломленный собственным воспоминанием, механически передвигая ноги, подобно ничего не видящему и не слышащему лунатику, Антон прошел мимо наполненной ароматами готовящихся блюд кухни, проскользнул через служебный выход в ресторанный, кажется, совершенно пустой зал и тут же направился к буфетной стойке в дальнем углу. Усевшись спиной к буфетчику, одетому привычно в белоснежную рубашку и галстук-бабочку, Карев бросил через плечо, не оглядываясь:
– Салют, камрад! Джина мне налей… полстаканчика…
И только после этого повнимательнее пригляделся к залу. В дальнем углу, возле маленького, на двоих рассчитанного столика одиноко сидела женщина, спрятав лицо за собственными ладонями, только глаза, поблескивающие между пальцев, говорили о том, что посетительница не спит прямо так – сидя за столом. Она была абсолютно не похожа на тех девиц, что примелькались Антону за неполные трое суток, проведенных в санатории. Никаких коротких юбок, декольтированных блузок, надоевших черных или красных чулок, никаких каблуков на невысоких сапогах, в которые были заправлены мешковатые брюки цвета «хаки» с камуфляжными пятнами на них. И подобного же цвета курточка на худеньких плечах, из-под которой выглядывала простая темная футболка, шоколадного, кажется, оттенка.
Еще не до конца пришедший в себя после воспоминания о странной встрече со странным субъектом на ступеньках при входе в санаторий, Карев увлекся разглядыванием новой загадки, непонятной женщины за столиком в дальнем углу ресторана и не заметил, как в зал вошел мужчина чем-то очень похожий на пролетария Максима, чья подруга сейчас изнывала от скуки в номере, занятом Антоном. Невысокий, худенький, одетый в какое-то подобие рабочей спецовки и от того выглядевший на фоне фешенебельного ресторанного зала, как осколок кирпича в окружении самоцветов, мужчина быстро подошел к столику с одинокой женщиной и без всяких разговоров, приветствий и прочих условностей, принятых даже в самом узком кругу, опустился на второй, свободный стул.
В этот момент буфетчик выставил подле Антона глухо звякнувший толстым донышком о стойку стакан с ароматным джином, и романист непроизвольно отвлекся, чуть отвернулся, прихватывая ладонью заказанное спиртное. А когда вернулся взглядом к заинтересовавшему его столику, чуть не выронил из рук стакан с джином. «День сегодня такой, – лихорадочно подумал Антон. – Сперва чужак какой-то померещился с жуткими пальцами, потом – голая Ника на биллиарде, а сейчас вот…» Женщина за столиком опустила от лица руки… это была Анаконда.

© Юрий Леж, 2012
Дата публикации: 16.01.2012 13:32:31
Просмотров: 2165

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.