То взлёт, то посадка

Аркадий Маргулис

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 9839 знаков с пробелами
Раздел: "Прозарий: рассказы и повести"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Он решил стартовать с середины склона. Показалось заманчивым выпарить отсюда выше гор. Утренний северный ветер доносил запахи близкого жилья. Вверху, царапая мачтами облака, крутили карусель дельтапланы, и он залюбовался их размеренными росчерками. "Вытяну" - подумал, напоследок ощупывая крепления тросов. Он поднял дельтаплан над землёй, привёл нос аппарата к ветру, срезал крен, целясь на горизонт. Тонкая красная сигнальная лента рвалась к лицу. Можно было стартовать, давить изо всех сил, набирая темп, но что-то удерживало, оставляло на месте. Он посмотрел в сторону. Между палатками полоса дыма ползла от костра вверх по склону. Он едва приподнял нос аппарата - парус встрепенулся, упруго вытянулся и замер. Ветер, облизывая его, терзал заднюю кромку, и она хлопала обиженно и приглушённо. Он сглотнул и ринулся вниз. На отрезке времени и пространства, спрессованном в слово "старт", он не привык заострять внимания. Но сейчас в сознании тошно цеплялись подробности. Правая нога пяткой попала на камень. Стопа скользнула, шатнулось туловище. Он налёг на трапецию, прижимая её к земле. Шаг, другой и - оторвался. Пальцами подвёл перекладину к груди. Высоко взвыли тросы, и он дал аппарату волю, как наездник, знающий норов скакуна. Справа он рассмотрел ложбинку, выглядевшую сверху бархатной, и мягко увёл трапецию в сторону. Здесь должен быть восходящий поток. Дельтаплан не сразу - будто решая, стоит ли подчиниться, скользнул к склону и резко потянул вверх. Пальцы касались перекладины легко и осторожно. Дерзкий набат - звонкая радость вскипела в груди, и он теперь с ликованием ощущал подъём аппарата в себе, словно не кусок лавсана, надетый на дюралевый остов нёс его, а он сам, разметав беспечные крылья, уносил своё лёгкое тело ввысь - прочь от мира предчувствий. На гребне невидимой волны, омывающей забвением и покоем.
Но он забыл. Он увлёкся. Он растворился в полёте. Аппарат исподволь развернуло, и он плыл теперь по ветру, косо приближаясь к склону. Он и видел и не замечал этого. Лишь когда осознал фрагмент - длинноногую тень, размахивающую руками - очнулся и попытался отвернуть. Но земля, безразличная непримиримая земля, оказалась впритирку рядом. "Вот и всё" - разбилась на осколки единственная мысль. Удар должен был принять на себя аппарат, подвесная система, да его крепкая голова в такой хрупкой, небесно-голубой скорлупе шлема. Он успел смахнуть с лица очки. Но ясно видел касание собственного носа о пряди травы, затем о зубастую выпуклость земли. Он чувствовал, как подвернулась голова, вправо и вверх, как чиркнул о камень левый уголок губ. Скрипнуло, будто оборвался крик. Швырнуло в трапецию. На миг почернело. На миг или гораздо больше. Он подобрал колени, отцепился, вынырнул из-под паруса и подсознательно выбросил вверх руку, тормозя безудержность помощи. Подбежал двухметровый Георгий - это его тень-предостережение отпечаталась в памяти.
- Живой?
- Обошлось.
- Ну да, акробатическая сюита "Мы прилетели".
- Надеялся выпарить.
- И замечательно встретил бугор.
- Не всякий раз коту сметана.
- Готовься навестить хирурга.
- С какой стати?
Георгий ощупывал Дмитрия сверху донизу.
- Уймись, - улыбнулся тот, - фюзеляж целый. Я не девушка.
- Тогда, - в тон ему отвечал Георгий, - выпусти шасси.
Дмитрий осмотрел руки - ни царапины, лишь на плече разодрана куртка, там наверняка ссадина, затем поднял штанины. Нога ниже колена вспухла, над коленом сочилась кровь.
- У тебя кости, как у мамонта, - кивнул Георгий в сторону аппарата. Перекладина была гладко располовинена и сплющена, жалко и беспомощно провисли тросы.
- Поставлю компресс, пока не вылезла гематома, - ответил Дмитрий.
- Захвати оптику, - протянул Георгий руку Дмитрию.
Дмитрий выровнял дужку, поместил очки на вздувшийся нос, сплюнул на землю кровью и, перебросив, через плечо подвеску, побрёл к палаткам. Он шёл, не оборачиваясь, хотя чувствовал на спине взгляд Георгия. Жёлтый сигнальный флюгер возле палаток, как преданный пёс, вился навстречу, и он провёл ладонью по его марлевой спинке.
- Отлетался, - объяснил Дмитрий сёстрам. Они загорали на развёрнутом спальнике, - вас, как обычно не различить - где Вера, а где Надежда. Развлекаетесь?
- Бездельничаем, - ответила одна из них.
- Водичка в канистре имеется?
- Пей, не робей. Не хватит на обед - пойдёшь к источнику.
- Хоть помирай - ни воды, ни тряпки, ни женской ласки.
- Ну и ассортимент, зачем тебе такой? - спросила, подняв голову, одна из сестёр с огромными чёрными очками на глазах.
- Хочу смыть грехи, - ответил он, тщетно пытаясь сообразить, где спрятана канистра с водой.
Но вторая раздвинула кусты и подала канистру. Он присел, согнул ногу в колене и потянул за материю. Из под очков за ним наблюдали - она вдруг присвистнула, вскочила, гибко скользнула в палатку и вынесла коричневый футляр - аптечку.
- У тебя, девушка, глаза как у кошки, работают без адаптации.
- Не люблю беспорядок, вот и всё. Всегда помню - куда что приткнула.
- Ты прелесть. Эталон женщины. Тебе прямая дорога - замуж.
- Нет, никто не берёт, а за тебя, раненый , смысла нет, - говорила она, надрывая зубами бинт, - потерпи, здесь йодиком надо.
Было больно и хотелось остаться наедине, как от внезапного оскорбления, в котором некого было винить.
Вечером Георгий, успев заменить перекладину, понёс аппарат на склон. Выполз из палатки и Дмитрий, обулся, взял подвеску и старый бордовый, с разбитым козырьком, шлем. На свой, голубой, даже не посмотрел.
- А ты куда? Нельзя тебе сегодня.
- Я пару раз - и всё.
- Дмитрий, тебе и раза сегодня нельзя.
- Можно, Жора, можно. Знаешь, что нужно, если не получается.
- Знаю. Убери форсаж. Где бы в другом месте - но не здесь.
- Я не для форса. Догадаться не трудно.
Георгий промолчал и понёс дельтаплан к палаткам. Ветер послушно угас, и штиль прислонился к склону. Ужин собрали на одеяле. Сёстры спускались в деревню, как ангелы в белых платьях. Надежда и Вера. На столе с консервами появилась зелень.
Дмитрий пил отвар чабреца. Смотрел в огонь и молчал, переживая неудачу. Это не было ни самобичеванием, ни отрешённостью, взамен зелено и колко пробивались жизнестойкие побеги его возрождения, как пилота. Он вспоминал, как свободно парят в поднебесье другие, завидовал и спрашивал себя бесконечно: "Почему они могут, а я нет?". Он вспоминал, а вкраплялось худшее. Мерещилось, знакомая траектория парящего аппарата вот-вот прервётся, возникнет и сразу же растворится в воздухе безобразный излом, и дельтаплан, замыкая крутую дугу, стремительно рухнет вниз. Он гнал чёрные мысли вспять, но они подползали усталой чередой. Сомнение, злое, тяжёлое, не давало покоя. Страшно было увериться в том, что теперь не взлететь, не пересилить собственный ропот, и он медлил, придумывая себе оправдания: надо ждать, пусть хоть боль чуть-чуть поутихнет. Нога была нездоровой. Плотная розовая отёчность расплылась от кончиков пальцев к колену. Сёстры уговаривали Дмитрия сходить в посёлок к врачу, но он не решался. В один из дней Георгий принёс в полиэтиленовом мешке листья подорожника. Их густо прилепили к ноге, обвязали бинтом. Утром обмякшие за ночь листья сняли, а на их месте живительно просвечивалась жёлтыми пятнами кожа. Подорожник стали приносить и сёстры. "Ангелы и хранители, сёстры ведь милосердия" - шутил с ними Дмитрий. Времени до отъезда оставалось немного. Влажный весенний воздух к исходу дня пропитывал спальные мешки, и перед сном их сушили у костра. Ветер порывами рвал палатки, выхватывая из костра и швыряя в многозовёздную ночь фейерверки искр. Дмитрий не спал.
- Жора...
- Да.
- Жора, мы полетим, или нет?
- Полетим, но не на нашей курочке.
- Я о другом. Или лететь, или сворачиваться надо. Без болтовни.
- Не выйдет - это как дурман. Смотрел я сегодня наш парус.
- И что? - не выдержал Дмитрий, а Георгий любил говорить с паузами.
- Его место в музее, весь пузырями. Пора строить новую машину.
Потом сквозь дрёму родилось облегчение.
Дмитрий проснулся рано. Ветреное и солнечное утро иссушило сон, хотя в палатке было и темно, и прохладно. Он выбрался, пружинно попрыгал на обеих ногах, ощущая тупую, но почти постороннюю боль. Дмитрий вспомнил вчерашний разговор, не выдержал и полез в палатку будить Георгия. Тот сладко посапывал, натянув на нос капюшон штормовки. Дмитрий не тронул его, приволок из лесу охапку сушняка и разжёг костёр. За завтраком погрели на солнце белые, не успевшие загореть, спины, оделись и двинулись на восточный склон. Ветер прижился там, где лежали полуразобранными дельтапланы соседей. Собрав аппарат, Георгий и Дмитрий принесли его на невысокую, но крутую горку. Тайное взаимопонимание проросло между ними. Каждое сказанное друг другу слово, каждый жест звучали, как клятва : "Мы ещё полетим!" На шестом полёте Дмитрий, не соизмерив скорость аппарата с высотой, резко взял трапецию на себя. Но после приземления на живот, с вывихнутым пальцем левой руки, он подошёл к аппарату, уже поднятому на место следующего старта, отстранил Георгия и снова пристегнул карабин.
- Я ещё раз сойду.
Облака бороздили воздух. Под облаками плыли разноцветные крылья, потерявшие вес, размеры и очертания.
- Давай, - ответил Георгий, посмотрев на него может быть чуть значительней, чем обычно. Отчаянно ревнивое прозрение мучило душу, это жаркое варево веры и нетерпения, и нужно было не когда-нибудь, а именно сейчас, сию минуту и любой ценой вырваться из постылого кольца неудач, за которым, казалось, открывается вечный и фантастический мир вдохновения и простора. Дмитрий стремительно разбежался и взмыл в утреннюю прохладу. И она приняла его. Земля расстелилась всего метрах в тридцати под ним, а он уверенно, не колеблясь, повёл свой дельтаплан на выбранный ориентир - кусок газеты, прижатый ветром к кусту шиповника.

© Аркадий Маргулис, 2012
Дата публикации: 24.08.2012 21:59:03
Просмотров: 2537

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.