Пятнадцатый стакан

Дмитрий Белов-Леонтьев

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 14125 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Никодимыч проснулся до первых петухов. Будильников он не признавал. Их уже штук пять валялось в верхнем ящике комода. Это все были подаренные или забытые детьми «игрушки». А детей у него было аж тринадцать душ, причем одни парни. Вся деревня дивилось его меткости и скорострельности. Пока семья пополнялась, дом три раза перестраивали. После смерти жены, он еще по привычке колготился по хозяйству, а потом навалилась апатия. В деревне это не самое распространенное чувство, особенно когда во дворе кто-то постоянно блеет, мычит или кудахчет, остается не так много времени чтобы предаваться печали. По мере убывания рогатого и пернатого поголовья стало появляться все больше свободного времени. Пополнять ряды выбывших и сгинувших в котлах и кастрюлях не было уже ни сил, ни желания.
Всю жизнь они с Матреной в струнку тянулись, чтобы одеть, обуть, накормить и показать дорогу в люди своей ораве пацанов. Сами знаете, какой на воздухе аппетит у детей, а тут тринадцать ртов. Даже то, что со стола падало, никогда до пола не долетало. Вроде и от одних отца с матерью, а все дети получились разные. Один с книжкой спал, второй с ножиком, третий лопату из рук не выпускал, а четвертый штакетину, которой гонял парней с соседней улицы. И по росту и богом данному здоровью отличались. В одном только были похожи – очень быстро «встали на крыло» и улетели из отчего дома. Как уехал младший Санька, так больше и не собирались все вместе под одной крышей. Даже на похороны матери не все смогли приехать, что по его складу было верхом обиды. Все чаще Никодимыч стал о прожитой жизни задумываться. Все ли правильно сделал, туда ли стремился?
С бабой своей жил хорошо, грех жаловаться. Без размолвок не обходилось, но все по делу, не по злобе. Жизни, правда, дальше райцентра не видел, военные годы не в счет, да и воспоминания от такой «экскурсии» не самые радужные. Дальше Белоруссии он не дошел, а то, что увидел, лучше бы и вовсе не видел – кругом разруха и голод. В этом году на празднование дня победы, в райцентр, он уже один ездил. Тех, кто в те четыре года от «костлявой» увернулся, она после, не спеша, по домам собирала. До окончательного сбора «урожая» только Никодимыча и не хватало. А он к своим неполным девяноста годам был хоть уже и не наливное яблочко, но еще и не червивое, в сентябре аккурат юбилей будет. Тоска поскребла ногтем сердце.
Никодимыч посмотрел на икону Николая чудотворца в углу. Никогда он не был набожным, все больше на себя привык рассчитывать. А Матреша, жена, поклоны била, как и его мать. Та бывало, прикроет икону портретом вождя, ну ка, иди, сунься. А в ночи, когда дети спят, правителя долой, а сама к Николе с просьбами и благодарностями. Может и отмолила всех. Пока молодой был, не потворствовал ее стремлению, помнил, как священников угоняли, да и особо рьяных прихожан могли «под узцы» взять, но и не противоборствовал сильно. Об одном просил, чтобы не выставлялась особо, в миру доброжелателей много.
Правду люди говорят, к богу все приходят, кто раньше, кто позже. Во время первой бомбежки Никодимыч натерпелся жути. Вой, свист, земля под ногами ходуном ходит. Снаряды воронки таких размеров оставляют, что в них теленка можно спрятать. Рука сама его крестным знамением осенила, а из самого нутра «Господи, помилуй» вырвалось. Искренне попросил, да поздно. Его полузасыпанного немцы нашли, пристрелить хотели, да свои подхватили, так шатающегося и вели. С тех пор плохо левым ухом слышит. Когда правое подставлял, люди думали дурачиться, уж больно смешно он это делал. Как из плена бежал, то отдельная история. Только когда к своим вышел, от него «полчеловека» осталось. Уже сколько лет прошло, а он до сих пор хлебные крошки со стола в ладошку собирает и в рот отправляет, не может себя пересилить и выкинуть. Относительно других, Никадимыч легко отделался, допросом с пристрастием, да отправкой в штрафбат. Благо кровью своею можно было плен смыть, да в кадровую армию вернуться, но рубец от несправедливости до сих пор остался. Второй раз в Белорусси ранило, там подлечившись и дослуживать остался.
Домой вернулся злой до работы и охочий до жены. Почти каждый год ему Матрена «плодоносила», только пару раз и взяла на несколько лет отсрочку. А после тринадцатого сказала: «Все, хочешь еще детей, сам рожай! Хоть бы одну девку в помощь спроворил» Вспомнил, улыбнулся. Ох, и ладная она у него была. До войны только и успели свадьбу сыграть. С жены воспоминания опять соскользнули на детей. Почитай уже года три их дома не было, все при делах, все при заботах. Оно и понятно, многие уже сами дедами стали. Вспомнил, как последний раз все вместе собирались. Многие уже со своими семьями приезжали, в доме места не было, к соседям спать отправляли. Для еды столы на улице накрывали, чтобы все смогли поместиться. Сидели они с Матрешей, привалясь плечами, во главе стола, на детей любовались. Все-таки не зря столько сил положили. Сколько лет прошло с тех пор, как мальцы зимой на улицу по очереди бегали, обувка то не у всех была. Следили, чтобы старшие не сильно штаны драли, которые последышам донашивать. Много хороших слов они в тот день с женой услышали. И снова тоской сердце царапнуло.
- Дедуль, ты чего сидишь? Опять петухов стережешь, чтобы утро не проспали?- весело спросила внучка Алена. Это была дочь старшего сына, правильного и рассудительного. Алена была характером вся в отца, оттого, наверное, и своего бабского счастья еще не устроила к сорока годам. Не сказать, чтобы красавица, но статная, с правильными чертами лица. Высокий лоб говорил о том, что с кульком ирисок к такой не подъедешь. Из таких получаются замечательные жены и матери, но нужно иметь «живой взгляд», чтобы разглядеть это.
Раньше хотя бы жены детей со своими малышами приезжали, а теперь все подросли. А как границы открыли, так их в деревню калачом не заманишь. За последние два года она первая переступила порог. Остальные отделывались открытками и телеграммами. Алена гостила уже две недели, и, судя по всему, обратно не торопилась. Она выскоблила весь дом, перестирала и привела в порядок его одежду.
- Слышь, Алена, прочитал где-то, что дети нужны, чтобы было кому стакан воды в старости подать. Я вроде в той воде купаться должен, а у меня ни детей, ни жажды. Загостился я на этом свете. Поди, и Матреша меня уже заждалась. Вот день рождения справлю, скруглю дату и на погост.
Сказал, как решение принял, хлопнул себя по коленке, взял кепку и вышел из дома. Оставшиеся до дня рождения три недели Никодимыч провел в приготовлениях. На кладбище у жены подправил оградку, прибрал все. Бельишко себе подобрал, к местному плотнику зашел, хотел «мерку» снять. Но тот замахал на него руками, - ты что, дед, как можно с живого человека размер снимать? Никодимыч наказал ему перед уходом, чтобы тот на досках не экономил, и хоть через силу, но всунул плотнику 1000 рублей задатка. Вечером повелитель топора и рубанка подкараулил Алену и вернул ей деньги, поведав про дедовы причуды.
Накануне дня рождения внучка истопила деду баню, а после налила рюмку и напоила душистым чаем.
Утром юбиляр проснулся позже обычного. В окно уже светило солнце. Настроение после вчерашнего было благостное. Еще не продрав как следует глаза он потянулся за штанами, и вдруг заметил какое-то возвышение на окне. Одев очки, Никодимыч пригляделся и застыл от изумления. На подоконнике возвышалась пирамида из 15 стаканов, наполненных прозрачной жидкостью. Еле слышно скрипнула половица и принаряженная Алена, приблизившись, нарочито громко произнесла: «С днем рождения, дедушка!» И как в детстве прижалась к его небритой щеке и громко чмокнула. В тот же миг окно распахнулось. Десяток рук расхватал стаканы и, расплескивая содержимое и толкаясь, люди выстроились в импровизированный хор. Первые шестеро встали на колено, а вторые возвышались над ними. Стоявший сбоку дирижер взмахнул рукой, и весь коллектив, прижав руку со стаканом к груди затянул: «С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья, дорогой папа! С днем рожденья тебя!» На последней фразе они вытянули руки со стаканами перед собой, и, подойдя к приготовленному Аленой кувшину, слили туда всю воду.
- Утоли жажду дедушка, - сказала внучка, протягивая Никодимычу сосуд.
Он, не понимая переводил взгляд с кувшина на людей. Потом подхватился, и как был, со штанами в руках, рванул к окну. Он сгреб всех, кого достал, и ткнулся головой в эту кричащую кучу. Его обдало смесью запахов из табака, пота, одеколона и алкоголя. Но Никодимыч воспринял его как аромат. От его детей уже давно не пахло молоком, как в детстве, но сегодня, он не променял бы этот ни на какой другой. Они бы еще долго стояли так, хлопая друг друга по плечам и выкрикивая что-то бессвязное, пока один из сыновей не спросил: «Батя, а у тебя нет ничего покрепче, поднять за твое здоровье?»
Никодимыч поднял заплаканное лицо и засуетился: «Заходите, сынки, заходите. Аленка, давай помогай! – прикрикнул он на внучку, смутившись своих слез и опять становясь старшим в доме.
Мужчины вошли в дом. Никодимыч уже не спеша обнял каждого и расцеловал. Алена принесла поднос с наполненными стаканами. Ее отец, Иван, по праву старшего сына произнес: «Еще раз с днем рождения, папа! Ты прости, что долго не приезжал. Все дела, будь они не ладны, но об этом разговор отдельный. Я за столько лет в городе уже и забывать деревню начал. А приехал, и как-будто не уезжал, сердце все вспомнило. Обязательно надо чтобы человеку было куда и кому вернуться. Так что ты нас жди. Пока у нас живы родители, мы все еще дети. Так что не лишай нас этого звания. А сейчас хочу тебе пожелать крепкого здоровья и долгих лет жизни». Все выпили, закусили не хитрой снедью и повалили на улицу курить.
Потихоньку дом оживал. Сыновья возвращались с вещами. Оказывается, они еще с вечера приехали, и остановились у соседей, чтобы сделать отцу сюрприз. Сегодня все хотели ночевать уже дома, пусть на полу в повалку, но хоть на время опять побыть всем вместе. Да и повод подразумевал, что далеко от дома они своими ногами не далеко уйдут. Правда, Слава с Валентином хотели было ночевать не в столь стесненной обстановке, но братья быстро вернули их в «круг». А Иван, так и вовсе отвесив брату подзатыльник сказал: «Славка, вот ты скамью платочком протер, замараться боишься, костюм у тебя, видишь ли, дорогой. А ведь она помнит, как ты поперек нее лежал и струей в угол целил». «А по пути и еще кого-нибудь оросить норовил»,- подтвердил Василий, усмехаясь.
Днем, как в старые добрые времена, на улице накрыли столы. Пришли все кто мог двигаться. Соседи, помимо добрых слов и подарков, принесли продукты. Судя по обилию еды, застолье рассчитывалось на несколько дней. Ближе к полуночи, когда все стали потихоньку расходиться, Никодимыч отыскал забегавшуюся Алену и, взяв за руку, отвел в дальний угол двора.
- Спасибо тебе, девонька! Такую радость старику устроила. Матреша моя, наверное, тоже на небе радуется, на нас глядя. Мне сыны-то доложили, что это их собрала - телеграммами и звонками «забомбила». Да еще и наказала без семейств приезжали, чтобы со мной, значит, побыть, а не у юбок своих крутиться. Права ты, столько баб в доме, точно быть сваре. Одно ты мне объясни, почему стаканов-то было 15?
- По числу присутствующих, дедуля.
- Меня, стало быть, тоже посчитала?
- Нет. Ты, как дуб-великан. Вся влага тебе предназначалась.
- А кто же пятнадцатый тогда?
- Тяжелая я, дед. Ребенок у меня будет. Вот он пятнадцатый и есть.
-Иди ты. А ты мне про мужа ничего не говорила. А я тебя все в девках числю.
- Нету мужа, дедушка.
- Однако,- только и сказал Никодимыч. А что девку «бодать», ей и так, поди, не сладко.
- Отец знает?
- Еще не говорила.
- Тогда мой номер. Парламентер выходит на тропу… Ждешь-то хоть кого?
-Сына. У вас в роду все грядками. У сыновей одни девки, а у нас опять сыновья.
- А так и не заметно,- сказал дед, осматривая Алену.
-Так в бабушкином сарафане и до 9 месяца прятаться можно,- засмеялась она.
-Имя уже придумала?
-Хочу в честь тебя – Федором!
-Ишь ты, я уже и сам забывать стал, все Никодимыч да Никодимыч. Стесняюсь спросить, а по батюшке как?
-Дед, будешь смеяться – Никодимыч. Его в честь прадеда назвали, я с ним в экспедиции познакомилась.
- Федор Никодимыч, едришки-ковришки! Продолжение следует. Ну, тогда точно отбой погосту. Я его должен дождаться, на руках потетешкать хочу. Бог мне тебя послал, Алена. А то и вовсе оставайся у меня. Глядишь, и мужик твой одумается.
- А у тебя, дед, еще и прозвище в деревне есть, слыхал?
- «Две правые» - то? Слыхал. Это бабы наградили, за то, что от Матрены не гулял. Только, если бы я такое умыслил, она бы мне «две левые» сделала, - засмеялся дед.
-Кремень ты, дед. Сейчас таких все меньше.
-Ладно, пойду оповещать твоего отца, что он в скорости станет кавалером ордена «трех внуков». Младшая-то тебя давно обставила, дуплетом отстрелялась. У нас там что-нибудь осталось, чтобы твоему папе радость «занюхать»?- спросил Никодимыч, заговорщицки подмигнув.
- А то, - утвердительно кивнула Алена. В деревне две вещи никогда не переведутся – дерьмо и самогон. В шкафчике, за тарелками возьми.
- Запомни меня героем,- сказал дед и быстро засеменил к избе.
Освежающая ночь окончательно захватила деревню. Вяло перебрехивались собаки, о чем-то своем стрекотали кузнечики. Алена смотрела в спину удаляющемуся Никодимычу и думала, крутя в руках стакан. Дай бог тебе дедушка здоровья и долгих лет за силу твою и мужество. Пусть правнук твой на ножки встанет и чекнется с тобой этим стаканом, хотя бы с молоком. Не покидай нас, ведь нам нужно куда-то и к кому-то возвращаться, повторила она тост отца. Она подняла стакан и посмотрела сквозь него на Луну. В лунном свете он казался молочным.
За тебя, Федор Никодимович, пятнадцатый, - произнесла она и сделала символический глоток лунного эликсира. Становилось уже прохладно. Поежившись, Алена бережно положила стакан в карман и направилась в дом, помогать другим женщинам, наводить порядок. Бабушкина кофта заботливо прикрывала ее спину, а полами, как руками защищала зародившуюся в ней жизнь.

© Дмитрий Белов-Леонтьев, 2014
Дата публикации: 06.02.2014 23:47:24
Просмотров: 2319

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.