Ангел – строитель
Андрей Кудин
|
Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 67768 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
В строительном городке было ещё тихо и пусто. Две собачки бросились Прохорову навстречу, виляя хвостами, но, поняв, что у него ничего нет, тотчас перевели внимание. - Не брал я сегодня ссобойку,- сказал больше самому себе Прохоров,- голова трещит так, что ни делать, ни думать ничего не хочется. Как же это день отбыть? «А ведь странно, и не пил же ни капли…»,- думал он дальше про себя, замечая иронию во всём, что с ним в последнее время происходит. Вдруг оторвался от мыслей и оглянулся на собак: одна чесала лапой голову, другая замерла и смотрела куда-то вдаль. «Скоро все мы съедем отсюда, кто тогда будет вас кормить, а?»,- сказал в пустоту и ухмыльнулся как-то загадочно. Он отпер дверь, но не сразу вошёл внутрь. Напротив его бытовки стояли большие обломки пенопласта – они стояли там уже около трёх недель; в том же месте лежали обрезки кровли. Соседний проход между бытовок был устлан контейнерами от обедов, стеклянными и пластмассовыми бутылками. А сразу же за городком начиналось, вернее, продолжалось поле – настоящие топи в такую непогоду, – где на небольшой возвышенности стоял бульдозер, имевший грозный, воинственный вид. Почему-то эти вещи привлекли его внимание, именно сегодня, именно сейчас? Хотя, может быть, дело не в них? Что-нибудь другое, неважно, что он разглядывал бы точно так же? «Странно…»,- вновь подумал он, но мысль эту не удалось продолжить. Он окинул взглядом строительный городок, обрывок поля, дремлющую новостройку… Тишина, отсутствие рабочих – вот что было необычным. Прохоров сообразил, что впервые за три или четыре месяца – сколько это он уже здесь работает? – он пришёл в городок так рано. Каждый день он вместе со всеми ездил на рабочем автобусе, который раньше восьми сюда не приезжал. А к этому времени жизнь в городке, разумеется, шла полным ходом. Странным было то, что встал он ни свет, ни заря и, к тому же, явно не с той ноги, и попёрся в такую рань пешком на работу. Вот в этом то и вся странность. Находя свои экстраординарные действия в сущности дурацкими, Прохоров с неприятным чувством вошёл в бытовку. Прогулка на свежем воздухе не избавила его от головной боли и отнюдь не придала оптимизма, скорее наоборот. Он открыл шкафчик, повесил куртку; стягивая свитер, устало опустился на скамейку, чуть не упал с неё. Пока переодевался, в голове медленно прокручивались различные эпизоды, разговоры вчерашнего рабочего дня. Он вдруг вспомнил, что вчера во время обеда принял немного на грудь – но, сколько там! – от этого голова не могла разболеться. «От погоды, наверное»,- заключил он и встал со скамейки. Мысли о вчерашнем дне немного помогли. Прохоров сел за стол и подтянул к себе стопку газет. Эту газету принесла вчера Нина Петрушевич, женщина из его бригады,- громко с порога она бросила: «Угадайте, сколько Брюс Уиллис ежедневно спускает в казино? Триста тысяч баксов!» Ей так хотелось произвести эффект (и, конечно, с подобной информацией ей легко это удалось), однако она прочла неправильно. Ни один человек в мире не может ходить в казино каждый день, да ещё при этом оставлять в нём по триста тысяч долларов. Не ежедневно, разумеется, а раз в месяц. В другой газете наиболее значительной была статья о том, что некая дама тратит сотни тысяч долларов на одни только сумочки. Но сейчас Прохорову не хотелось читать ничего подобного. Его привлекли яркие страницы с крестословицами и колонками анекдотов. Вычитав, однако, парочку пошловатых опусов на тему семейной жизни, он отодвинул от себя всё чтиво и задумался. Его сын перестал его уважать, и это была правда! Что это он сказал ему вчера? А, вот, он пришёл на кухню и сказал: - Кстати, Прохор Петрович (так он иногда обращался к отцу,- что бы это могло значить, как правильно на это реагировать?), вот вас как учили в те времена? Что труд облагораживает человека. А теперь вот люди более здравомыслящие говорят обратное – что тяжёлый физический труд изнуряет и оскотинивает. - Что? – Произнёс Прохоров старший, отрываясь от полусонных мыслей, посещавших его во время еды. – Ты о чём? - О чём… о том, что и невооружённым глазом видно. Вот ты скажи, сколько лет ты работаешь на стройке своей? - Ну… - Ну и много ты лиц облагороженных видел? - Ты чё, чё ты такое мелешь?! - А то, что рыла там одни, а на некоторые морды так и смотреть тошно! После такого засомневаешься… говорил ли он о других… или же и своего отца к их числу относил. Прохоров старший рассудил в выгодную для себя сторону, однако украдкой взглянул на свои руки, которые в отдельных ситуациях старался скрывать от собеседника. Его руки это руки трудяги – но так ли это? Пальцы выглядят грубыми, какими-то даже неестественными, хотя почему они должны выглядеть иначе, если он работяга?! И всё же Прохоров испытывал сомнения по поводу своей внешности. После, проходя мимо зеркала, он остановился и долго изучающе смотрел на себя. Сын давно ни во что его не ставил. «Почему это?!» - Прохоров стал нервно заламывать и потирать руки. Когда и почему их отношения изменились? Но вопрос этот уже не стоял пред ним так остро, как всего несколько секунд назад. Егор взрослый парень, у него своя жизнь, свои, наверное, более современные взгляды на вещи, а у него свои, и своя жизнь. Молодёжь нынче сложная, нам, так сказать, старикам трудно найти с ними общий язык. Конфликты? Они повсюду, пойди, разберись, кто в них прав, кто виноват. У каждого своё мнение и каждый по-своему прав будет. Насвистывая что-то невразумительное, Прохоров встал с табуретки, засунул руки в карманы. Решил направиться к двери, остановился, чтобы включить радио. Уже одно то, что он вырастил сына, сглаживало многие его личные недостатки. К этому времени успело понаехать машин. Из салона проплывающей мимо бытовки Прохорова Рено Лагуна рвался наружу рэп, который создавал в городке совершенно иную атмосферу, нежели приглушённо-тоскливые звуки шансона, до сих пор властвовавшие над ним безраздельно. Но вот машина припарковалась и затихла, и негромкая песня о лагерях вновь воцарилась в нём. По какой-то причине Прохоров, в отличие от большинства своих приятелей и коллег по работе, шансон недолюбливал. Хотя, впрочем, в отдельных случаях – под бутылочку, в небольшой компании друзей – убедительное пение шансонье приходилось по душе и ему. Над другим автомобилем склонилось аж пятеро человек, заглядывая под её капот. Прохоров никогда не был водителем и не собирался им когда-нибудь стать, и, конечно, как всякий закоренелый пешеход немного завидовал тем, кто имеет возможность ездить за рулём. Но такие сцены, как эта, забавляли его. При виде человека, копающегося в своём авто, или прослышав, сколько денег кто-то вбухал в него, он испытывал лёгкую радость оттого, что он не автомобилист. «Сколько ж той зарплаты, чтобы ещё и машину на неё содержать! Мы столько не зарабатываем! А кроме того, сколько лишнего беспокойства и суеты! Как говориться, когда был пешеходом, проблема была только одна, как сделать короче путь, а как купил машину…» - Привет, коллега,- протянул руку Саша-плотник. Заметив грязь на штанине, громко обронил: о, ё…(ё маё)! – а потом, уходя, оглянулся и сказал: что-то ты рано сёння,- можа, пешком х…у (шёл)? Ха-ха… - Пешком,- ответил Прохоров и зевнул. Похоже, он всё больше приходил в себя после долгой, беспричинно-бессонной ночи. -А, х…и (что ж вы думали)! – резко донеслось до него. – Ну, так ё…( ё маё), я ж тяперака… Разговоры, к которым обычно не прислушиваешься, бодро и ненавязчиво звенели в утренней атмосфере городка; легко и незаметно возвращали в привычное русло жизни всякого, кто хотя бы сколько-нибудь удалялся от него. Прохоров оттолкнулся от порога бытовки и двинулся к открывшейся за подъехавшим автомобилем синей двери прорабской. Это была обычная его походка… то она казалась вольной и почти беспечной, как сейчас, то напротив тяжеловатой, задумчивой и как будто бы с ударением на левую сторону, как всего час назад. - Здравствуй, Васильевич. – Поздоровался он с прорабом. - Здорово. Как настроеньице? - Нормально. – Не задумываясь, ответил Прохоров. Васильевич суетливо перебрал стопки бумаг, сложенных на крышке сейфа. - А у меня вот не очень… - прозвучала в его голосе нотка серьёзности, которая почему-то вынудила Прохорова приспосабливаться к дальнейшей беседе. - Да, о…ь (отстань) ты! – донеслось с негодованием с улицы. - Кто там к кому при…я (пристал)? – Бездумно протянул Васильевич, будучи занят своим делом. Прохоров взглянул на него исподлобья, являя серьёзнейшую мину, в действительности выглядящую нелепо. Так и хотелось сказать что-нибудь остроумное. Ведь всякий раз, общаясь с прорабами или, тем более, с начальством, хотелось, чтобы к тебе отнеслись с большим вниманием, чтобы посмотрели на тебя ни как на простого рабочего, а как на равного по рангу. - Что-то, может, случилось? - Да в том то и дело, что ничего не случилось, а должно было случиться. – Загадочно промолвил Васильевич. Тут вдруг Прохоров опустился на табуретку. Слова прораба вызвали уже знакомое ощущение: неразбериха везде и во всём, и на фоне её собственное бессилие разобраться в чём-либо. Странное чувство, что та будничная жизнь, которой живут простые смертные, в которой не происходит практически никаких перемен, а может быть, и не только, может быть, даже жизнь в целом – похожа на какой-то нелепый театр, где всё как-то поверхностно, где люди-актёры точно не знают, какие роли им отвелось играть, и в чём суть самого театрального действа. Один из немногих афоризмов, что он знал, и который приходился ему по душе, в отличие от других, «слишком заумных», был предельно короток и ясен. Он звучал так: «Что наша жизнь? Игра!» В редкие, но периодически повторяющиеся моменты жизни Прохоров любил произнести эти слова в слух. - Ты о чём это, Васильевич? - Сантехники ни х…(ни черта) не успевают на этой неделе отопление запустить. Завтра, кали морозы ё…ть (ударят), будете сядеть без работы. Чему Прохоров и был рад. Да и любой, кого не возьми, радовался бы в душе точно также. Но только для него сейчас эта радость была мимолётной. После этих слов, смысл которых он не сразу уловил, так как, видно, ожидал иного ответа, он отнюдь не почувствовал себя бодрее. Его взгляд устало бродил по бытовке, пока не наткнулся на текст, висевший на стене. «Не зли других, и сам не злись – мы только гости в этом мире. И если что ни так, смирись…». Закончив чтение в этом месте, Прохоров потупился и, по причине некоторого сумбура в голове и, одновременно, от безделья, забарабанил пальцами по стулу. - Федька! – окликнул его кто-то, когда вместе с бригадой он шёл по городку. - Чего? – без привычного задора отозвался Прохоров. Откуда-то со стороны на него надвинулось красное, морщинистое лицо Кириллыча. - Надо мне цементик. - Сколько? - Мешочка три… - Ну, подходи, насыпай. - Ближей к обеду, добра? - Только мешки пустые приноси! - Прохорунька, ё… Это ж, сколько лет, сколько зим?! Прохоров от неожиданности остановился. Перед ним вырос старый знакомый, механизатор, с которым он вместе долгое время проработал в «МАПИД». Они не виделись с тех пор, как Прохоров уволился. А уволился он почти четыре года назад. Да, вот так встреча! Он почувствовал, что это должно взбодрить его. - Уж кого не ожидал увидеть! Ты ж вроде покончил со стройкой? - Не я с ней, а она со мной. Рука механизатора крепко сжала руку Прохорова, а потом слегка хлопнула его по плечу, от чего он немного покачнулся. - Ну-ка, ну-ка… - А что рассказывать… За…о ( достало) всё! Директор поймал с поличным… - Когда солярку загонял? - Ну. И я сказау, яб…ь (работайте) сами! Он, мол, предупреждение на первый раз… А что предупреждение,- зарплату все равно урежуть, а я б… пахау у прадлёнку – мне это тоже на х… не надо было. Я кинул и яб…ь (работайте) сами, а я лучшую работу найду! - Ну и где сейчас ты? - У частника работаю, личным шофёром, ну, как, не только личным, вожу всякую х…ю (ерунду). - В смысле?.. - В смысле материал там разный. - А…Ну а как зарплата? - Да, за…ь (хорошо). Не, ну так средне. Мне хватает. - Понятно… - Ты лучше скажи, як ты тут змагаешься? - Да ничего. По-тиху змагаюсь… Ты это, какими судьбами здесь оказался? - Дела личные решаю. Ремонтом заняться решил. - А…Своим или чужим? - На х…(зачем) мне свой! - Ясно. Что неясно, так это, чего тебя сюда-то занесло? - Х…и (что) тут понимать. У меня ж тут знакомых полстройки! Витька привет! - Здороу, Серёга! Каким это ветром тебя принесло?.. Бригада штукатуров-маляров двигалась к своему объекту, который находился на почтительном расстоянии от городка. Люди шли цепочкой, каждый старался попасть в след впереди идущего, так как дороги не было, а земля порядком напиталась дождями. Кто шёл молча, кто, ругая бездорожье и бьющий в лицо сырой ветер, кто, невзирая на трудности пути, рассказывал про вчерашний день и при этом щёлкал семечки. Прохоров шёл впереди всех, ссутулившись, пряча лицо, шею и руки от холода, напряжённо глядя под ноги. Приблизительно так утром он шёл на работу. Ничего и никого не замечал, лишь асфальт, лужи, да мелькание собственных башмаков; и был ещё ветер, который заставлял его почти ничего не весящий целлофановый пакет периодически перекладывать из одной руки в другую. Почти всякий раз, когда оставался один, Прохоров ускорял шаг,- его взгляд при этом устремлялся в одном направлении, на исключительно лежащий перед ним отрезок пути. И лишь изредка что-нибудь, например, собственные мысли, вынуждали его рассеянно посмотреть по сторонам. Но его тело знало о нём гораздо больше, чем он сам. Это оно шло в любую даль, и работало долгое время без устали, добывая новую энергию, реагировало на малейшие изменения во внешнем мире,- многие из которых ум просто не замечал,- обходило те или иные препятствия (вот, как сейчас, ловко миновало глубокую грязь и затем торчащую из земли арматуру). И оно делало и ещё легко сделает это бессчётное число раз. Это по его каждой клетке безостановочно струится жизнь – и светлая, и тёмная её стороны. И это его никак не может познать вечно блуждающий ум. Кому, как ни ему знакомы наслаждение и боль?! И кто, как ни оно может знать смысл всего, то, о чём невозможно сказать никакими словами!? А мечты, которые обыкновенно присваиваешь себе... на самом деле являются телесными. Настоящий мечтатель – оно, тело. Прохоров вдруг на мгновенье остановился. И тут же кто-то сзади налетел на него и толкнул. - Брыгадир, ты чо не идешь?! – Звонкий женский голос раздался у него над ухом, обдав дыханием. - Не задерживай народ! – За компанию выразительно прогремел мужской бас кого-то постороннего, шагавшего параллельно людям из его бригады. Прохоров же словно ничего не слышал,- никак на это не отреагировав, двинулся дальше, краем зрения заметил глядящее на него с ухмылкой лицо того, кто только что произнёс эту фразу. В который раз пришёл на ум фрагмент из детства. Однажды он шёл по какой-то просёлочной дороге, как обычно, с опущенной головой: перед его взором было только одно – вечно бегущая земля, да мелькание собственных башмаков; ему нравилось так идти, ему вообще нравилось ходить, и особенно тогда, когда ощущалась некоторая неопределённость. Не знать в точности, куда и зачем идёшь, каким будет ещё только начинающийся день и что тебя ожидает – в этом было что-то чудесное, это была его, юного Прохорова, маленькая тайна. Но сейчас он вспомнил не это. Он увидел вдруг перед собою обрыв и услыхал голос паренька: - Ты бы рискнул туда сигануть? – Мальчишка смотрел на него хитроватыми, чёрными глазками. – Давай поспорим, что нет! - Давай поспорим, что и ты нет! – Стоял за себя Прохоров. - Ха, я то?.. Легко! Делал это уже не раз! Прохоров стал на край и с опаской посмотрел вниз. - Далеко до дна…- произнёс он. - Не верю, что ты сможешь… - подстрекал его паренёк, блестя щёлками глаз, в которых, кажется, была не только хитрость, но и рассудительность (что бы всё это могло значить?!) Но юный Прохоров знал – откуда знал, неизвестно, может быть, это знание возникло спонтанно, там, у обрыва, - что в таких ситуациях главное не тянуть, если уж решился, то действовать надо сразу. Он прыгнул вниз, продемонстрировав предварительно пареньку, что намерен сделать это особым способом – без рук. Ему удалось сделать три прыжка по несущемуся склону, после чего он, естественно упал и кубарем покатился на дно карьера. Юноша ушибся в нескольких местах, но это лишь дало повод гордиться собой, считать себя смельчаком. Некоторое время после этого Прохорову верилось в то, что и другие вершины вовсе не недоступны, а могут быть покорены точно также. Однако ему пришлось разочароваться в себе и во всём, когда контакт с реальностью стал более тесным. Оказалось, что одни вещи в действительности не такие, какими ожидаешь их увидеть, другие недоступными так и остались, а покорение иных «вершин» так и вовсе считалось глупой затеей. Стоило юному Прохору однажды бросить вызов жизни, как жизнь тотчас же ответила ему тысячью вопросов, на которые либо вовсе не существовало ответов, либо давались противоречивые ответы. Философия жизни представлялась ему всё в новом и новом масштабе, и вместо побед в лучшем случае его ожидали поражения, в худшем ничего вообще. Наконец юноша прислушался к словам отца, которые пусть были и не самыми мудрыми, но зато сулили определённую выгоду. Отец говорил так: « На всё это не нужно обращать внимание. Зачем ты создаёшь себе проблемы? Будь проще, и люди к тебе потянутся». - Брыгадир, ты куды нас вядешь?! - Эй, Сусанин, ё…т…м…(ёлки-палки)! - А я что, кого-то заставляю за мной идти? Клименцов, шире шаг, ты уже должен быть на объекте! – бросил он впередиидущему. - Да е…ь (пошло) оно – щас завярнуся, назад пойду! – Высокорослый молодой парень протянул Прохорову руку,- здароу! Рабочая территория состояла из нескольких строящихся жилых домов, находящихся на разных стадиях строительства. На ней работало четыре башенных крана. Двое из них уже завершали монтаж, а двое к нему только недавно приступили. Их стрелы медленно и бесшумно проплывали над домами, стоящей внизу техникой и людьми. Внезапно Прохоров остановился и, точно загипнотизированный или маленький ребёнок, стал рассматривать эту картину, которую он уже видел тысячу раз. На какое-то мгновение ему показалось, что никакого другого движения на стройке не существует. Только это вращение стрел башенных кранов. Он не представлял, что может означать подобное наваждение. Ничего подобного раньше с ним не случалось. Пребывая как бы в каком-то тумане, Прохоров ускорил шаг,- тем самым, наконец, уступив дорогу тому, кто только что выругался ему в спину – он этого даже не услышал. Головная боль и дрожь в теле, но не от холода, а отчего-то другого, и от неё становилось как-то одиноко. Но затем на смену этому в его голову потекли разного рода идеи, маленькие планы на предстоящий день, которые тешили его и подбадривали. Он и его бригада вошли в свою секцию, поднялись на более спокойный второй этаж, где заняли одну из просторных комнат для того, чтобы скоротать время за игрой в карты. - Б..., за…и (ё маё, достали)! – раздался с негодованием голос мужика, вошедшего в сан-узел. - Вот же суки! – добавил другой мужик, который вошёл за ним следом, но потом сразу же вышел. - Ну что там слышно? Будем мы сегодня работать или как? – Осведомлялись рабочие у Прохорова. - Будем, будем,- выдал он нежелательный для многих и в первую очередь для себя ответ, но тут же сам опустился на пол, громко бросив,- раздавай! - Так, как мы будем работать, если тепла нету?! - Х…и (что) ты будешь тут мазаться! Помёрзне потом всё на х…(к чёрту). - Завтра уже будет отопление. Только что спрашивау. Сергей, иди по-тиху, начинай мешать. Сыграл Прохоров только один раз, после чего, не сказав ни слова, удалился из комнаты. Выйдя из подъезда, он направился на соседний участок стройки. - Здорово, Петро! - Здорово! – Приветствовал его пожилой монтажник с высоты цокольного этажа. - Де Петька Манович, не подскажешь? - Ищи, де то внизу ходить. - Олег, де Манович? Здароу! - Петька? Только что здесь был… А зачем он тебе? - Да так… Поговорить хотел, с днём рождения поздравить…кстати!.. - А-а, ну, это дело хорошее! Так ляти сперва у магазин, а потым приходи поздравлять. - Хэ-хэ. Так откажется ведь… - Кто-о?! Манович?! - Так ведь особый случай. Гости придут, а у него жена строгая – если выпивши домой явится… - Да до п…ы (по фигу) ему те гости! Ты что Мановича не знаешь? Это не по душе ему: гости… Скучно дома с гостями, которые усе жонцыны. Петька любить, как это говорится, спонтанно выпить. - Да-а… - Гавару табе, у магазин иди, кали поздравить хочаш. - Может, ты и прав, кто его знает… Он двинулся дальше вдоль дома. Завернул за угол. Остановился, посмотрел по сторонам. В поле зрения попал полноватый человек в белой каске и брезентовом плаще. « Это ещё кто такой? Первый раз его вижу… Начальник какой-то?…»,- думал, присматриваясь к нему, Прохоров, и медленно шёл в его сторону. Вопрос «Кто он такой?» возникал у него ещё неоднократно, как если бы ему и вправду нужно было это знать. « И к чему на нём этот плащ?.. Такое впечатление, что сейчас польёт с неба. Всех сразу же врасплох, а ему хоть бы что – он уже к этому готов, ха-ха… хотя какой сегодня, к чёрту, дождь! Странно как-то…» Ему вдруг захотелось рассмеяться, глядя на прораба в плаще. Но это желание тут же исчезло. Возникло ощущение, что он сам, может быть, выглядит нелепо. Его сапоги и штаны заляпаны грязью, а где-то раствором и краской. И только у него был такой неряшливый вид – большинство строителей выглядело намного лучше. Взглянув на свои грязные джинсы, Прохоров представил себя стоящим у прилавка и покупающим водку… Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, заходя в магазин в рабочей одежде. Ему стоит туда идти или нет?.. Так он бродил, разговаривая с самим собой, когда заметил странную быстро несущуюся по земле тень. Невыносимая боль внезапно пронзила всё его тело. В этот момент страшный вопль должен был вырваться из груди, но не вырвался – странное ощущение уже прошло. Прохоров решил, что на какое-то время потерял сознание, чего прежде с ним не случалось. Впрочем, причина была ясна: он сидел на земле, а рядом с ним лежала длинная металлическая труба… видать, его огрело этой штуковиной и огрело здорово. Он осмотрел себя. Голова в порядке, руки, ноги тоже целы, - надо же, легко отделался! Сознание потерять – потерял, а на теле ни царапины… пронесло, да ещё как – такой-то штуковиной и убить могло! При очередной попытке подняться с земли обнаружилось, что ноги его застряли в глине. «Чёртово болото! Будь ты не ладно!». Прохоров взялся за трубу, которая находилась примерно на уровне его головы ( с той трубой, что лежала на земле она была соединена металлическими перемычками ), и с её помощью выбрался на твёрдую поверхность. «Цирк уехал, а клоуны остались»,- с усмешкой произнёс про себя. «Ну, так-то лучше…». Отчего-то чувствовал он себя совсем не плохо. Тому виной было чувство, что работать сегодня не придётся. Он чувствовал себя как школьник, которому объявили, что занятий не будет. И не спрашивал себя, почему и как. Ему хотелось радоваться, ликовать! Что за странное новое чувство! Но тут ему бросилось в глаза что-то такое, что сразу же изменило его настроение. Чуть дальше от того места, где он только что лежал, находился предмет, напоминающий живое существо. Впрочем, если это было живое существо, то выглядело оно страшно и нелепо. Вдруг ему захотелось увидеть кого-нибудь, неважно, кого, и поговорить – неважно, о чём… Но на стройке, точно, никого, кроме него, не было. « Куда ж все подевались?.. О, чёрт, уже, наверное, обед давно! Нех…ж (неслабо) меня садануло!» Тут поток его мыслей прервался – перед взором возник высокий, полный человек в белой каске и брезентовом плаще. Прохоров, ощущая в себе душевный подъём, двинулся в его сторону. - Время, не подскажете сколько? Эй! Уважаемый, время не подскажешь, сколько?- Кричал он издалека. Но строитель в белой каске никак не реагировал: или не слышал, или не спешил обратить на него внимание. Вид он имел довольно задумчивый, хмурый,- впрочем, охарактеризовать его так было бы явно недостаточно,- ведь стоило к нему лучше присмотреться, и кажущаяся озадаченность превращалась в совершенную беззаботность, что, конечно, выглядело несколько необычным. - День добрый! А-а… я прошу прощения, но мы часом-то не знакомы?- Затем некоторая настороженность сменилась узнаванием: - Никита?! Неужто ты это?! – Такой бури эмоций он, возможно, не испытывал никогда. Человек в белой каске повернулся к нему лицом. Взгляд его не был столь дружелюбен и открыт. Он был странен, даже устрашающ, но Прохоров этого и не заметил. - Вот так встреча! Сколько ж это лет-то прошло?! – Он обнял своего старинного товарища и горячо пожал его руку. – Ты меня помнишь?! Это ж я, Федька, Федька Прохоров! Сколько лет-то прошло?! Слушай, а ты помнишь, как мы с тобой познакомились? У того карьера, который раскопали за нашей деревней. Мы тогда совсем ещё малые были. Ты ещё так, как-то странно смотрел на меня – мне это почему-то на всю жизнь запомнилось. Как же это нас с тобою угораздило встретиться-то?! И где – на стройке! Кто бы мог подумать! А знаешь, ведь я, наверное, ни за что бы ни решился в него прыгнуть… Если бы я стоял там один, или, предположим, не ты с этим своим хитроватым взглядом был возле меня, а кто-то другой… У меня бы тогда и мысль не зашевелилась. Не знаю, как ты, но я хорошо помню тот день… - А что случилось потом, после того, как ты прыгнул? Куда ты исчез? – Произнёс спокойным голосом Никита. - Я? Исчез? Разве я куда-то потом исчез? Я же тебя потом догнал, вспомни! Никита приостановился, и Прохоров приостановился вместе с ним. - Я-то помню. Но ты после этого как в лету канул. Прохоров призадумался. И не нашёл, что сказать. Вероятно, в чём-то его старинный друг был прав. - Да, мы не долго с тобой дружили,- спустя некоторое время задумчиво протянул Прохоров,- а ведь могли бы стать друзьями на всю жизнь. Никита снова сбавил шаг. Покачав головою, произнёс: - Нет, не могли. У каждого из нас была своя дорога. - Как так, ведь мы же… В этот момент они подошли к карьеру, похожему на тот, возле которого их однажды свела судьба. На противоположной его стороне сидели двое мужчин. В одном из них Прохоров узнал своего отца. Двое старых приятелей спустились на дно карьера, где им когда-то нравилось гулять. Отец Прохорова не сильно был удивлён появлению сына. Он сделал ему жест рукой, предлагающий присоединиться к их компании. - Батя, ты как здесь оказался? Каким это ветром тебя на стройку занесло? - Какая ж это стройка? Где ты её здесь видишь? – грубовато и напористо сказал в ответ отец, который был умеренно пьян. - Этот карьер, к твоему сведению, вырыли чёрт знает когда. И никому до него дела нету, и не будет ещё лет сто. – Нравоучительным тоном произнёс приятель отца, который был уже достаточно пьян. В продолжение мысли нравоучительный тон его вдруг исчез – осталась лишь несуразная пьяная речь: – А ты говришь: стройка… Да кому она на… Прохоров не прочь был присоединиться к честной компании, потрендеть о том, о сём, махануть сотку другую – делать всё равно было нечего… Но спохватился – вспомнил, что пришёл сюда не один. Он оглянулся и увидел, что Никита уже далеко. - Я как-нибудь в другой раз. Потом! – крикнул он и бросился догонять приятеля. - Ты так позволяешь ему…- Донеслись до него слова, которые словно не хотели отпускать его. - А что, он уже ведь не маленький! «Не маленький?!» - повторил с удивлением про себя Прохоров: « Да мне ведь почти сорок!» Отец часто злил и раздражал его, но, как бы там ни было, он по-прежнему имел над ним власть. Он был человеком принципов, тогда как его сын был более мягким и управляемым. - Эти друзья-приятели со свету сведут, помянёшь моё слово. – Что и говорить, фраза была и вовсе уж странной. - Никита! Никит! Подожди меня! Я с тобой! Ты ведь вроде говорил, что у тебя ко мне дело есть! Никита подал ему руку и помог взобраться по сыпучему склону. Как только они очутились по ту сторону карьера, где, как и думал Прохоров, его ждала какая-то работа, из-за туч показалось солнце, и всё вокруг преобразилось, ожило, и даже наваленные горы земли с пробивающейся кое-где травой стали чем-то притягательны. Но это ещё было не всё… Буквально выросшие на глазах, новостройки в ослепительной солнечной позолоте являли собою поистине завораживающую картину, от которой трудно было отвести взгляд. - Никита! Никит, ты где?! – Спохватился он, что стоит один, и вокруг него нет ни души. Встревоженным взглядом бродил в поисках приятеля. Нашёл его: Никита сидел на груде земли, и задумчиво – так, во всяком случае, казалось,- смотрел в направлении новостроек. Упершись руками в колени, Прохоров устало выдохнул. В лице его по-прежнему читалась растерянность, переходящая в страх. - Я не могу почему-то припомнить, видел я раньше на этом месте дома или нет. Нет, они, конечно же, здесь были! Я в смысле… мне вот только непонятно, кто их построил. Неужто МАПИД? Никита не отвечал. Всё так же странно, задумчиво смотрел куда-то… Прохорову понравился этот взгляд. На мгновение ему захотелось смотреть так же, как он, оставив все слова в стороне – в этом было что-то, что-то чудесное. Его старый друг походил сейчас на опытного воина, в одиночестве возвратившегося с поля боя, чьё душевное состояние невозможно было понять и передать словами (где-то он это слышал, или видел в кино…) Вдобавок этот плащ, который странно сочетался с прекрасной солнечной погодой… Тем не менее внешность Никиты внушала Прохорову невероятный оптимизм, желание быть вместе с ним, быть похожим на друга. - Нет, МАПИД, конечно стал строить лучше, но такой обалденной красотищи… Мы идём туда?! Его друг и на сей раз ничего не сказал, но он встал, и они двинулись дальше. - Можно я у тебя всё-таки спрошу? Никита ответил взглядом. - Что у нас там будет за работёнка? Да, и кстати… ты хоть начальство то моё поставил в известность, что забрал меня? – И спрашивая, Прохоров сам пытался ответить на свой вопрос, ведь иначе, как удивительным и таинственным их вояж на соседнюю стройку было и не назвать. Друг остановился и посмотрел ему в глаза. Его взгляд вызывал противоречивые чувства: он одновременно и успокаивал, и настораживал. - Фёдор, тебе не о чем сейчас беспокоиться,- убедительно произнёс он. – Есть другие дела… « Какие такие дела? Ну да не важно. Неизвестность даже интереснее…Всегда хочется чего-то новенького. Одна и та же работа каждый день ужасно гнетёт.» Прохоров чувствовал себя замечательно. Он чувствовал бы себя ещё лучше, если бы ни некая тень в его сознании,- как будто чувство, что после хорошо проведённого времени ему предстоит вернуться к рутине. Такое часто испытываешь во время отпуска, когда думаешь о том, что он, если и не скоро, то всё равно рано или поздно закончится. Впрочем, Прохоров забыл, когда в последний раз хорошо проводил отпуск. Вероятно, правильней было бы говорить о школьных каникулах. - Никит! Знаешь, хочу тебе сказать, что очень рад тому, что мы повстречались, хоть и никак в толк не возьму, как это могло случиться… В Минске, на стройке… хотя почему бы и нет? И знаешь, что ещё… мне часто снилось, как мы с тобой идём куда-то или просто бродим, гуляем, и никакие дела нас не связывают. Никита взглянул на него, и как будто чуть заметно улыбнулся. - Правда, честности ради,- Прохоров почесал затылок,- у нас с тобою складывались там разные взаимоотношения. Мы, бывало, и ссорились. – Он посмотрел на друга, ожидая, что тот снова взглянет на него и улыбнётся. Но нет, не улыбнулся. - Глазам не верю! – Воскликнул Прохоров, когда они вплотную подошли к диковинным новостройкам. – Кто же это их построил?! МАПИДОМ здесь, конечно, и не пахнет. Наверное, россияне… точно, россияне! Элитные дома клепают! Они вошли внутрь. Здесь всё было не так, как в тех домах, к которым привык Прохоров. - Так ты тут, стало быть, прорабом? – Сказав, он кивнул головою вверх, как бы указывая на далёкие вершины. – Да-а… а просторненькие здесь помещеньица! Колонны, смотрю, арочки, ступеньки какие-то – это куда ступеньки? Ага… Что это? Похоже на заведение типа ресторана… В то время, как Прохоров рассматривал интерьер, Никита с интересом рассматривал его. Недоумение, попытки найти ответ, ребяческий восторг, восхищение, пробивающееся сквозь стену, отделяющую защищающегося взрослого от беззащитного ребёнка… - Нет, это квартира, здесь будут жить люди. Некоторое время Прохоров молчал. Никита опустил глаза – очевидно, реакция друга уже была ему ясна. - А… понятно. Элитная новостроечка, как я сразу и предполагал,- испечённая для новых русских, или там белорусских…Короче, не простым смертным в ней жить. – И в заключение Прохоров громко хлопнул в ладоши. Немного погодя, Никита произнёс: - Нет, это обычные дома для обычных людей. Прохоров, тоже не сразу, сказал: - Вот это да. Сколько ж тут комнат для обычных семей?! - В этой пять, плюс комната для музея и музыкальная комната. Вон в той,- они двинулись дальше,- шесть, и предполагается, что в одной из них будет размещена библиотека. - Стой… Что значит музей, музыкальная комната, библиотека? Что-то я ничего не пойму. – Прохоров усмехнулся. – Ты это серьёзно? Никита сложил на груди руки и непоколебимо смотрел на него. - Какой-то бред. – Произнёс Прохоров, отводя взгляд в сторону. Недавнее удивление, восхищение бесследно исчезли, их сменило недоверие, ревность, злоба. Его друг не мог не заметить эту перемену, однако он принял её как должное. Как будто ничего не произошло, он вёл Прохорова дальше, распахивая перед ним всё новые и новые двери. В одном из помещений, куда они вошли, велись отделочные работы. При виде рабочего, штукатурящего колонну, глаза Прохорова заблестели. - Эй, парень! Ты хоть раньше то кельму в руках держал? Однако он явно поспешил с критикой, в которой, разумеется, испытывал острую потребность. Тот, к кому он обратился,- ещё даже не разглядев его,- действительно был молод, но при этом и достаточно опытен, в чём можно было легко убедиться. Лицо паренька светилось физической усталостью, трудолюбием и спокойствием. Во взгляде его была учтивость и вместе с тем любопытство. - А…- осёкшись, издал звук Прохоров. – Что за странные у вас инструменты!.. Никогда раньше не видел таких… Практично, должно быть? А-а… Никита! – бросил он взгляд через плечо. Развернулся на сто восемьдесят градусов. Но Никиты рядом с ним не оказалось. Затем его глаза встретились с глазами паренька, и он сразу же перевёл взгляд на пол. Не поднимая головы, посмотрел на него исподлобья. - Да нет, всё в порядке, ты не обижайся. Нормально ты всё делаешь. – Прохоров присмотрелся к его работе. – Красиво…да-а. Ну, у вас тут и строительство! – Он окинул взглядом стены и потолок. – Хоромы настоящие! - Слушай, а мой друг, Никита, он у вас прорабом работает… – не то задал вопрос, не то собирался развить мысль. Паренёк стал смотреть на Прохорова так, словно пытался понять, о чём он говорит. - Никита? – Уточнил он и задумчиво покачал головой. - Ну, тот, кто был здесь только что! – начинал раздражаться Прохоров. - А-а-а,- протянул парень раздумчиво - вы сказали, прораб?.. Не могу вам помочь. Может быть, кто-то другой подскажет вам. - Да-а-а…а ты новенький что ли? - Прошу прощения… Прохоров улыбнулся, чтобы следующая его фраза не прозвучала грубо: - Плохо со слухом? Говорю, недавно работаешь что ли? - Недавно. – Ответил парень, правда, это прозвучало не как ответ, а как повтор слова «недавно». Похоже было на то, что парень окончательно растерялся и не знал, что сказать. - А-а-а, - протянул на этот раз Прохоров, сообразивший, что ситуация выглядит немного странно ( ведь паренёк кажется совсем не глупым),- ладно, не буду отвлекать, работай. Почти сразу же после этого диалога Прохоров случайно наткнулся на выход из дома и вышел на улицу. Солнце светило ослепительно ярко. Когда в последний раз это было?.. Месяц назад? Нет, пожалуй, не раньше, чем в конце прошлого года. Но солнце было не только ярким. Прохоров поспешил снять с себя куртку. Некоторое время он не знал, что с ней делать: нести на плече или вовсе избавиться от неё. В конце концов, выбор обусловил её внешний вид. Вслед за курткой на землю полетели свитер, тонкая кофта и даже майка. Но после этого Прохоров вновь заколебался: правильно ли он делает – ведь на улице зима, зимнее солнце обманчиво, через полчаса уже может похолодать… Почему он так уверенно снял с себя одежду, он и сам не мог понять. Завернув за угол дома, Прохоров увидел вдалеке строительный городок, к которому вела пустынная асфальтная дорога. Слово «пустынная» пришло ему на ум не спроста: по ней никто не шёл и никто не ехал, и по обе стороны её было только голое поле. Он невольно остановился. Насмотревшись на загадочный пейзаж, перекинул с одного плеча на другое майку, которую всё же решил прихватить с собой, и странно ухмыльнувшись, размашисто и бодро зашагал по асфальту. В магических лучах света купались яркие разноцветные бытовки городка. Прохорова при виде их вдруг кольнула мысль: ведь это чужая стройка, зачем он сюда идёт? Никита… но он ушёл в неизвестном направлении…может быть, его здесь и не будет. Какого чёрта его потянуло в этот… Но внезапно все мысли исчезли. То, что он увидел, можно было увидеть только во сне или в наркотических галлюцинациях. Бытовки были не бытовками вовсе, а двухэтажными домиками на колёсах. И хотя в остальном всё было так, как должно быть (ходили люди в рабочих костюмах, стояла строительная техника), в целом всё выглядело абсолютно нереально. Однако, если отбросить подобные мысли и на минуту представить, что перед тобой обыкновенный строительный городок, то впечатление можно получить от него вполне приятное. В действительности бытовки выглядели очень симпатично, и было очевидно, что за их привлекательной внешностью скрывался уют и комфорт. Успокаивало Прохорова и то, что никто из рабочих не обращал на него внимание. Никто не шёл в его сторону; не слышно было громких голосов, музыки, создававшей привычный фон ( в данном случае этот фон был бы для него лишним). Впервые в жизни Прохоров слышал в строительном городке щебет птиц, а не звуки из радиоприёмника, и как ни странно, это было приятно, это напомнило ему детство, проведённое в деревне. « Надо же какая тишина и спокойствие. Просто сказка. Всё чистенько, аккуратненько, ну надо же! И чувствуешь себя как-то уверенно». Он прошагал мимо человека, стоявшего возле бытовки и курившего трубку. «Элита… да-а-а, нам с этим не сравниться. Не выношу запаха дыма, но этот табак пахнет…»,- Прохоров оглянулся на курильщика, который даже не взглянул в его сторону – очевидно, куда больше его занимали птицы на проводах – и затем убеждённо закончил мысль: « Пахнет на самом деле приятно». Он улыбнулся, подумав о том, что будет, что рассказать потом своим. Внезапно Прохоров застыл и прислушался: до него стали доноситься звуки музыки, которые поначалу он не воспринял как музыкальные, больно уж непривычными они были для его слуха. « Что это? Моцарт какой-то, что ли?.. Ха, с каких это пор строители перешли на классическую музыку?!» На миг ему представилась следующая картина: двери бытовки раскрыты настежь, в ней за столом спит рабочий, а по радио передают классику, которую никто не слушает. Но его ожидала очередная неожиданность. Музыка стала гораздо громче. Наконец Прохоров, нашёл, откуда она доносится. Он подошёл к бытовке с открытой дверью и заглянул внутрь. К его изумлению в ней стояло фортепиано, и человек в грязной рабочей одежде на радость нескольким слушателям играл на нём. Некоторое время Прохоров стоял, немо глядя на музыканта. Затем он медленно отошёл от двери и тихо произнёс: - Что всё это значит? Никита… - Он посмотрел вокруг и голова его, отчего то, закружилась. – Никита, где ты?! – Стал голосить на всю округу, уже не боясь привлечь к себе внимание. – Где ты, чёрт тебя побери?! Не на шутку встревоженного Прохорова кто-то подёргал за руку. - Эй, эй, друг! Что-то случилось? Мягкий дружеский голос сразу же успокоил его. Перед ним стоял пожилой, полный мужчина с довольно приятной, хотя и, вновь-таки, несколько необычной наружностью. - Что-то случилось? – Повторил он свой вопрос. И тут стало ясно, что именно было в нём необычным. Этот человек походил на индейца с книжной обложки. Книгу эту не так давно Прохоров держал в руках. Она лежала на столе у сына,- от нечего делать он взял её, пролистал несколько страниц и положил обратно. Хотел спросить, о чём она – опять же, от нечего делать – но не спросил – забыл, естественно. - Я ищу здесь одного человека… Мы шли с ним сюда, а потом он исчез куда-то. Прорабом тут у вас должен работать. Мужик пристально посмотрел на него. От его взгляда Прохорову стало не по себе. - Если ты ищешь друга, то тебе нужно просто немного подождать. Вероятно, он отлучился по каким-нибудь делам. - Делам…- Повторил Прохоров как-то расплывчато. – Так значит подождать… И сколько же ждать? Не знаю, как у вас здесь, а у меня рабочий день до двадцати минут пятого. Сколько сейчас времени, не подскажешь? Но мужчина продолжал молча изучать его. - Да что у вас какие-то все странные! Эй, сколько сейчас времени?- Обратился Прохоров к рабочему, прошедшему только что мимо него. - Время? – Остановился тот в растерянности. Подумав секунду, он заулыбался и сказал: - Хороший вопрос. Знать бы, сколько сейчас времени, ха-ха-ха. – И ушёл, продолжая, по-видимому, смеяться. Прохорова начинало это злить. Он хотел, было, высказаться перед предыдущим незнакомцем, но голос его прозвучал в пустоту. - Чёрт, что за народ такой! Он прошёлся по опустевшему городку, засунув руки в карманы, рассматривая удивительные обители строителей, вид которых мог вызывать только бесконечную симпатию, умиление или что-либо подобное, но никак не желание покритиковать. На одной из них висела табличка с надписью: «Отделочники». Прочитав надпись, Прохоров некоторое время стоял неподвижно, разглядывая поле подсолнухов, изображённое на брусчатых стенах. Он сделал шаг к двери, которая была приоткрыта, немного нерешительно потянул её на себя, заглянул внутрь. Несколько человек, сидевших за столом, тотчас обратили на него внимание, в котором тоже было что-то особенное. Это подтолкнуло его войти, и вместе с тем заставило растеряться. - Добрый день…гм, прошу прощения… Я собственно… Вижу вы всё ещё сидите, хотя мне казалось, что обед давным-давно закончился. Собственно у меня остановились часы и я, по правде говоря, совсем сбился со счёту, сколько сейчас времени. – Нашёл выход из ситуации Прохоров. И, дабы казаться естественным, приблизил к себе часы и постучал по ним. – Не гоняют вас прорабы, не то, что у нас теперь…эххх, я б тоже так посидел бы! Видать, не жизнь у вас, а малина. А я с соседней стройки, из «ДСК», ну, в общем, неподалёку тут работаю. Меня ваш прораб сюда привёл по работе – я, кстати, тоже отделкой занимаюсь… Среди людей, внимательно и спокойно выслушавших его, Прохоров увидел того, с кем разговаривал пять минут назад. - Интересно у вас написано,- он указал пальцем через плечо на дверь,- «Отделочники». А кто именно: маляры, штукатуры, плотники, или всё вместе? Пару человек молча переглянулись, отчего у Прохорова возникла мысль, что он, возможно, говорит на иностранном для них языке. - А вы, кстати, кто будете, не россияне часом? И снова молчание, и снова пару человек переглянулись. Но вдруг кто-то сказал: - Да вы не стойте в пороге, присаживайтесь! - Проходите, проходите,- следом вторил ему другой голос. – Обед ещё не закончился, вы правы. - Может быть, желаете чем-нибудь угоститься? – Произнёс третий. - Нет, не желаю,- ответил Прохоров, усаживаясь на придвинутое ему кресло. – Что-то сегодня странно я себя чувствую. Я только хочу найти вашего прораба… - Как именно вы себя чувствуете? – Заинтересовался некто пожилой в бейсболке, со смуглым, орлиным лицом. Его вопрос словно током ударил Прохорова. « Это ещё что?.. И знобить начинает…Дрожь какая-то, холодно становится…» - А можно дверь закрыть? – Попросил он. – Холодно жутко. Возомнил, что лето на улице. А погода то в это время страшно обманчивая. - Простите меня, что вот так вот завалился к вам. Просто…О, вижу у вас тут праздник – день рождения отмечаете? – Во время своего монолога Прохоров вдруг осознал, что смотрит на пирог со свечами. - Может, всё-таки перекусите? - Простите, что я тут вторгся… совсем не к месту. Спасибо, конечно, за предложение, но мне, пожалуй, пора. – Он встал и уверенно направился к дверям. Но на пороге он почувствовал себя совсем дурно. Кто-то помог ему сесть и накинул ему на плечи что-то тёплое. - Как же вы пойдёте так? - Вам определённо стоит согреться и перекусить. После недолгой паузы Прохоров, кивнув на пирог, произнёс: - Яблочный? - Яблочный. - Можно мне кусочек? С детства люблю яблочные пироги. Нет, вы простите, что я вот так… Интересные вы люди, добрые уж очень, каких не бывает. Видать, зарплату высокую получаете? – Задавая этот вопрос, Прохоров улыбнулся, дабы показать, что спрашивает из доброго побуждения. В очередной раз люди за столом переглянулись. Создалось странное впечатление, что, либо они не услышали вопроса, либо не поняли его. - Ну да ладно… не дурак – знаю, что дело не только в этом. У нас просто все зациклены на зарплате, поэтому я и спросил. - Ну, пирог вижу, а где же остальное, где водка? Или у вас не день рождения?- На этот раз немного натянуто улыбнулся он. Один из рабочих поставил на стол бутылку. - А всё ясно, от начальства прячете. Надо ж, а мне то эта мысль и в голову не пришла. - Как вы себя чувствуете? – Снова спросил пожилой с орлиным лицом. - Спасибо, сейчас получше. – Произнёс Прохоров, чувствуя, что строгий и пронзительный взгляд этого человека вынуждает вести себя более скромно. Одна рука поставила перед ним стакан, другая медленно наполнила его,- на удивление, до самых краёв, на столе даже образовалась небольшая лужица. - Ну-с, кто именинник? Рабочие в который уже раз переглянулись, но это стало уже привычным. Кто-то слегка подёргал его за плечо, на что Прохоров не отреагировал – ему показалось, что его просто подбадривают. Он резко выдохнул, поднеся стакан к губам, невнятно проговорил «ну, будем!» и полностью опорожнил его. - Что было в этом стакане?! – В голосе его прозвучало недоумение и негодование. Но это было единственное, что успел он сказать. В ответ послышалось слово «горечь», которое – смутно понял он – имело иной смысл, нежели «горькая» или «водка». За какой-то короткий отрезок времени перед ним словно бы промчалась вся его жизнь. И всё что он видел, было как-то связано с «горечью». Он стоит у пастели больной матери и держит её за руку. Она никогда не была очень близким ему человеком, однако сейчас её голос, речь, лицо вызывают в нём сострадание и симпатию. Однажды, когда он был подростком, его заперли в комнате. Он хотел встретиться с девушкой, но отец ему запретил, поскольку был убеждён, что эта девушка закоренелая шлюха. « Чтоб настоящим мужиком стать, нужно себе нормальную бабу найти!». Но хотя сам Прохоров точно не знал, была ли она такой, как описывал её отец и школьные товарищи, любящие посплетничать, или нет, он решил, что перестанет думать о ней. И уже вскоре былые грёзы воспринимались им как странный сон. Отец застаёт его за «непристойным» занятием. Прохоров старший делает вид, что ничего не заметил. Однако его молчание создаёт определённый дискомфорт. Оказывается, далеко не всегда его отец был откровенен и прямолинеен. Как часто он кривил душою? Он никогда не говорил о своих слабостях, недостатках. И насколько после этого был честен он, сын со своим сыном? Ещё юный он идёт один по ночному селу – засучив рукава, часто сплёвывая (он перенял эту привычку у одного из своих товарищей), что означало, что он считал себя уже взрослым и независимым, способным самостоятельно решать проблемы. В действительности же он вёл себя так потому, что не хотел испытать другое: чувство одиночества, ощущение, что ему не на что и не на кого опереться, а всё то, за что приходится цепляться, чтобы не потеряться в окружающем мире, приходит и уходит. Его настоящие действия напоминают театр одного актёра. Но нет никого, кто бы услышал его внутренний голос, восхитился бы его внешностью. Вокруг лишь бездонная ночь, и всему миру и звёздам в небе безразлично, кто как выглядит и кто, о чём думает. И так было не только тогда… вся жизнь подобна бегству, в котором действовало одно невидимое правило: делай выбор в пользу того, что доступно, пользуйся тем, что находится рядом. Вспомнилось даже то, когда он был ещё совсем маленьким. Отец держит его на руках, громко разговаривает с кем-то. Малыш начинает плакать. Он плачет и плачет, и никто не может его успокоить. Он хочет прильнуть к материнской груди, но матери рядом нет. Прошлое довлело над настоящим. Вся его жизнь была словно бы вывернута на изнанку, и на её внутренней стороне была только тьма, тьма и безысходность. Повесив голову, Прохоров молча, с невидящим взглядом сидел над стаканом с тёмной жидкостью, совершенно один в пустой комнате. Он ощущал внутри себя пустоту и страх перед тем, что должно возникнуть из этой пустоты. То, что было мимолётным кошмаром снов, теперь претворялось в реальность: некая тёмная сила, которой оказавшийся в подобной ситуации человек не в силах противиться. Горечь ушла; а теперь и чувство одиночества оказалось малым в сравнении с надвигающейся на него бесконечностью и тьмой. Но вдруг кто-то положил ему на плечо руку. Постепенно Прохоров пришёл в себя. Он обернулся и поднял глаза вверх. Рядом с ним стоял его друг, Никита. В это время человек, похожий на индейца отдёрнул занавеску. Жестом руки он предложил Прохорову посмотреть в окно. На улице бушевал ветер. Хрупкое одинокое деревце в неистовом танце едва не касалось ветвями земли. Казалось, оно вот-вот переломается. - Это сезон ветров… какое удивительное совпадение! – От голоса, который говорил это, веяло покоем и доброжелательностью. – Вы откуда будете родом? - Родом… Можно мне стакан воды? - Пожалуйста. Вы забыли про пирог… - Пирог… Да, спасибо. – И тут же ему вспомнилось, как его мать пекла вот такие пироги, как он с удовольствием их ел. Сначала мать, потом жена – когда их сын был ещё маленьким. Со временем яблочный пирог стал всё реже и реже появляться у них на столе… а в последнее время… Когда он ел яблочный пирог в последний раз? - Родом я из деревни. Родился в деревне и вырос. Возле Несвежа это – знаете такие места хоть? Женился, значит, перебрался в город. - В город… - Ну, в Минск. Да здешний я, белорус. Да что вы смотрите на меня, как всё равно что-то не так говорю? – С недоумением, но без возмущения, с доброй усмешкой сказал он. - Минск. Очень интересно,- и как вам… как вам живётся в Минске? - Да, как живётся… Никак в общем… Нормально. Бытовка была наполнена тишиной. Все, без исключения, испытывали интерес к его рассказу, причём не простой интерес. Неожиданно после непродолжительной паузы на глазах у Прохорова выступили слёзы. Этого вопроса на самом деле он ждал долго. И это желание, встретить того, кто с такою искренностью бы выслушал его, равно как и многие другие желания, никогда не удовлетворялось полностью. - Что тут рассказывать…Жизнь такая же, как и у всех, - старался он не выдавать свои чувства, боясь, что не сможет рассказать ничего интересного и разочарует слушателей. – С работы домой, с дому на работу и два выходных, чтобы выпить с друзьями, да посмотреть телевизор. – Он говорил, и вновь испытывал ощущение, что с ним происходит то, подобного чему в его жизни никогда не происходило. Эти люди, они по-прежнему внимательно слушают его – так, что даже малейшего шороха не услышать. В ситуации такого рода, возникни она в других условиях, он непременно бы отпустил шутку: дескать, чё притихли, как всё равно кино или спектакль смотрите. Но сейчас он готов был разрыдаться. С трудом сдерживая слёзы, он продолжил рассказ: - Я сказал: с работы домой. Это по привычке я так… На самом то деле это не дом, а общага, общежитие в смысле. Мы, в смысле я, жена и сын живём в нём девять… да, почти девять лет. ДСКовская общага – недалеко тут находится. Честно говоря, мне то ещё ладно, жена тоже мирится, правда нервная совсем стала… А вот сын… ему труднее всего – не хочет подрастающее поколение к тяжёлой жизни привыкать, но оно то и правильно – нужно всегда большего добиваться… наверное… уж и не знаю, так это или не так. Чем больше взрослеет, тем всё глубже плюёт на всё, на всё, что, так или иначе, связывает, на обычаи и прочее. Я вот чувствую, что слишком рано я для него из отца в старика превратился. Как подумаешь… ведь, что нас теперь с ним связывает? Мы и по чашке то чая вечером не сядем уже вместе выпить. – После этих слов у Прохорова хлынули слёзы. - В общем, не умею я красиво излагать. Да и что тут излагать… Всё у меня не так, как у нормальных людей, и сам я в этом виноват. Воровать, как другие, не умею, зарплаты хватает только на проживание: поесть, там, приобуться. А амбициями бог не наградил. Так вот и получается, что к своим сорока благосостояния так и не нажил, так что… А что нас ждёт дальше? Я говорю не только про себя и свою семью… таких как я счастливчиков ведь много. Что нас ждёт… Вот вы, скажем, строите элитные эти дома – нет, чтоб для простых людей такие строили, и цены на квартиры реальными были, а не заоблачными. Понимаю, конечно, каждому своё… Кто-то полжизни положил, чтобы в люди выбиться, денег заработать, а кому-то всю жизнь поле пахать. В общем, о чём тут говорить… - Что означает это слово «элитные»? – Задал вопрос пожилой седовласый строитель, который на строителя, правда, был как-то совсем не похож. При взгляде на него у Прохорова замерло сердце, и пробежала по телу дрожь. Этот человек вполне мог бы сойти за какого-нибудь учёного или даже гения Но что гению делать на стройке? Может это просто умный и интересный человек – такого сорта людей ещё можно встретить среди строителей, хотя и очень редко. От волнения Прохоров даже не придал значение тому, что человеку с интелегентной наружностью не известен смысл слова «элитные». - Элитные, ммм, как вам сказать… это значит: не для простых смертных, таких вот как мы, хотя про вас я ничего не знаю. Элита – это общество состоявшихся людей, таких перцев, с которыми нам не тягаться. – Судя по лицам слушателей, его объяснение было не совсем удовлетворительным. Прохоров почувствовал себя неловко. – Да, что вы задаёте такие вопросы? Вы ж лучше меня всё знаете. Знаете и молчите. Что вы хотите от меня услышать? Это что, тест какой-то? Да неграмотный я, в смысле малообразованный – на двойки, тройки учился, школу чуть закончил. И большинство у нас таких, если вас это удивляет. Да, что я тут торчу с вами! Пора мне. Извините за причинённое беспокойство. Прохоров уже подошёл к двери, когда услыхал голос Никиты: - И поэтому для этих людей строят особые дома? - Эти особые дома строите вы. – С ухмылкой произнёс Прохоров. Помолчав, он сказал: - Никита, зачем ты привёл меня сюда? Ты просто хотел познакомить меня со своими приятелями и показать, как у вас всё хорошо? Что ж у вас всё хорошо, просто чудесно. Теперь, если ты не против, я пойду. - Эти дома мы строим для гостей, для людей, которые скоро придут в этот мир. Прошу прощения – я знаю, это звучит для вас странно. – Сказал молодой парень, которого он до сих пор не замечал в бытовке. Упёршись рукою в дверь, Прохоров устало свесил голову и сделал глубокий выдох. Невольно прислушался к шуму ветра. Куда он пойдёт в такой ураган? Но не важно – если надо, пойдёт! Тут он вспомнил, что куртка, которая на нём, не его, а значит, если он решится идти, то ему придётся шагать по такой погоде практически голым, что будет выглядеть крайне нелепо. Куда уж нелепей! А разве всё, что происходит с ним сегодня, не выглядит странно и нелепо? - Значит, для гостей…для заморских что ли? Ну вот, уже и иностранцев будут к нам подселять. Вдруг на первый план вышел низкорослый лысоватый человек в очках, у которого была на лбу шишка. Прохорову он напомнил рассеянного школьного учителя. - Вы не слышите, что вам говорят! Хотя вы давно должны были заметить, что нам несколько непонятен ваш язык, а вам, соответственно, наш. И, если хотите, то особое положение, в котором вы волею судьбы сейчас находитесь, отнюдь не позволяет вам вести себя безрассудно и делать скоропалительные выводы. – Выплеснув эмоции, он приложил ладонь ко лбу. – Ох, ни к чему мне сейчас волноваться. Прошу извинить меня,- обратился он ко всем,- пожалуй, я вас покину – мне нужно успеть закончить свои дела. Его трепетная речь по началу вызвала у Прохорова натянутую улыбку ( ни с того, ни с сего на его голову свалились нравоучения, которых ему сейчас только и не хватало), но потом… «Если хотите, положение, в котором вы находитесь волею судьбы…» От этих слов по телу прошёл озноб. Что хотел он этим сказать? Прохорову вновь стало не по себе. - Для гостей, которые скоро придут в этот мир,- старался разъяснить ещё раз молодой парень,- Для наших потомков. - Ничего более странного не слышал. Это что, новый указ Президента? Выходит, вы строите для тех, кто ещё даже не родился! Замечательно, конечно, но тут и живым то негде жить, простым в смысле людям,- нуждающихся ж миллионы! Чёрт, я сплю, наверное, или это какой-то дикий розыгрыш... – Он взглянул на лица пожилых людей, сидящих за столом. – Нет, это не розыгрыш… Кто-то в этот момент положил ему руку на плечо. Настроение Прохорова сразу же изменилось. - Никита, кто эти люди? Ты слышишь, они уверяют меня, что… а тогда как же… - Этот мир выглядит иначе. А эти люди – мои большие друзья. - Здесь все друзья? - Точно. - Мой дом… жена, сын, работа – что стало с этим? Всё исчезло?.. Скажи, я ж не дурак – что угодно могу понять! Я ведь чувствовал с самого начала, что что-то не так… Скажи, это правда?! Мне больше не найти их? Ведь так?! Зачем, зачем мы пришли сюда?! - Всё в мире приходит и уходит. Жизнь – это сон. – Говорил Никита, глядя в окно, откуда был виден лишь бушующий ветер и одинокое деревце в поле. - Сон. Что это значит? Ты предлагаешь смириться с тем, что всё, что всё, что я прожил – сон? - Предлагаю. – Ответил Никита, по-прежнему глядя в окно. - Нет ничего проще, чем воспринимать жизнь как сон. – Сказал человек со смуглым орлиным лицом. - Поэтому здесь нет никакой элиты, ни состоявшихся людей, ни простых смертных, нет ни псевдо несчастных, ни псевдо счастливых. Людьми не управляют амбиции. Их жизнь – это весьма интересный и творческий процесс, а не борьба за выживание. Ведь в этом мире мы только гости. Последние слова Никиты показались Прохорову знакомыми. Где он мог это слышать? Ну, конечно, он видел их на стене прорабской. «Не зли других, и сам не злись – мы только гости в этом мире…» И так далее. Он знал этот стишок наизусть, но никогда не вдумывался в его смысл. - Знаете, ведь я тоже так думал, и думаю… Это ведь неправильно, что существует миллион семей, у которых нет твёрдой почвы под ногами, то есть своего дома, своей квартиры. И это нелепо, что человек всю свою жизнь пашет для того, чтобы прокормить свою семью и построить жильё; и построит он его только тогда, когда ему самому оно надо-то будет постольку поскольку. Я всегда считал, что есть изначально какая-то ошибка в том, как мы живём. Другие обвиняют высшее руководство, а я думаю, что дело не только в высшем руководстве, но и в каждом из нас. Нам надо… нам надо простить тем, кто живёт лучше нас – не завидовать им, а не завидовать им – значит не хвастаться перед другими, не хвалиться там и прочее. Я всегда так думал – Бог тому свидетель – но что тогда мне мешало жить так, как я того хотел? Все мы, люди как будто варимся в одном огромном котле, и выходит, что каждый из нас вовсе не самостоятельная личность. Все мы пропитаны друг другом, и правдой и неправдой. Жизнь – огромная путаница… и какими бы хорошими мы ни были… просто, наверное, мы выбираем такой путь, по которому идти проще. Идёшь себе до поры до времени, не задумываясь, и вроде всё так, как и должно быть. Но потом в один прекрасный момент понимаешь, что жизнь прожита зря, а если и не зря, то, по крайней мере, счастья ты своего личного в ней так и не нашёл. Да, ты чувствовал себя иногда счастливым, ну и что с того? Вот почему все желают друг другу счастья. Потому что редкостная это вещь, не зря её с птицей сравнивают. Знаете, в то, что говорите вы, невозможно поверить. – Поразмыслив немного, продолжал Прохоров: - Вы рассказываете мне о людях, которые не гонятся за материальными благами, не пытаются выбиться из простых рядовых в начальники, или куда-нибудь там ещё, повыше. Но разве это не в крови у любого человека? Если бы мне предложили деньги, власть, я бы не смог отказаться. И никто не откажется. А вы, если бы вам это предложили, неужели отказались бы? Его слушали всё так же внимательно и с большим интересом, что не мог он ни почувствовать. И ещё Прохоров почувствовал, что его вопросы не вызывают ответа, а становятся частью его истории. - Что ж, твой сын стал бы гордиться тобой. – Сказал Никита. – Но теперь нам пора идти. Все встали и вышли из-за стола вместе с Прохоровым. Когда дверь бытовки отворилась, в лицо ударило дневным светом. На улице стояла теплая и солнечная погода, которой, однако, никто не был удивлён. Сняв с себя куртку, Прохоров с благодарностью отдал её. Он посмотрел в широкое голубое небо, набрал побольше воздуха в лёгкие и выдохнул. - Эх, благодать. Ну-с… Он протянул руку в знак прощания, чем вызвал небольшую заминку. Человек со смуглым орлиным лицом первым протянул Прохорову свою руку, подав тем самым пример всем остальным. - Жаль расставаться. Всё-таки вы и впрямь необычные люди – я ведь не дурак, в людях что-то да понимаю. Эх, кабы мне вас раньше встретить! Они ещё долго стояли возле бытовки и провожали его взглядом. - Как думаешь, Альберт,- обратился молодой человек к пожилому,- кто этот парень и откуда он пришёл? - Откуда пришёл, можно лишь догадываться. Но если не ангел, то кто же? Никита и Прохоров шли по уже хорошо знакомой им дороге. - Никит, знаешь, что я сейчас чувствую? – Он хотел продолжить мысль, но друг остановился и пристально посмотрел на него. - Да. Ты чувствуешь себя так, как когда-то в детстве. - Я целую вечность не чувствовал этой лёгкости, этого юношеского… как же это… - Задора. – Подсказал Никита, и добавил вместо него: - этого интереса к жизни, которую можно проживать не неделя за неделей и месяц за месяцем, а час за часом, минуту за минутой. - Да, я помню, что ты сказал, что мне не вернуть того, что было. Не уверен, что до конца понял тебя, но даже, если это так, если мне и вправду этого не вернуть, то хочу тебе сказать: я всё равно рад нашей встрече. Это было незабываемое приключение. - Надеюсь, это так. Надеюсь, я сделал для тебя именно то, что должен был сделать. - Ты это о чём? Но тут Прохоров увидел впереди карьер. - Это ж тот самый, возле которого мы познакомились! А что это за люди… Двое человек сидели на земле, свесив ноги над пропастью. Подойдя ближе, Прохоров узнал их. Внезапно из глаз его потекли слёзы. - Алёнка, Егор! Егорушка, Алёнка! Сынок, ты разве не стал взрослым, разве тебе уже девятнадцать лет? А ты мать, тоже выглядишь такой молодой… Прохоров сел рядом с ними. - Чем занимаетесь? Как себя чувствуешь, сынок, не болен ты часом, что-то бледное у тебя лицо? - Не болен он. – Произнесла жена. – Скучно стало ему – тебя давно нету. Вышла вот с ним погулять. - Сына, посмотри на меня, это ж я твой папа… - Да ты бы извинился перед ним, что тебя три дня дома не было, что пропьянствовал с друзьями! - Я… так это ж когда было?! - Пойдём, Егор. - Мать, да ты что, сбрендила? Это ж было то триста лет назад! Я ж после того домой всегда вовремя приходил! - Да только, что ты был, что тебя не было… - Я же… Простите меня, Алёна, Егор… знаю, что ничего хорошего для вас не сделал. Но я всегда любил вас (сам только этого не знал). Прохоров упал на колени и зарыдал. Сквозь рыдания до него донеслись слова Никиты: - Теперь ничего не изменить. Ты мог только проститься с ними в своём сердце, что ты и сделал. Они смогут простить тебя. - Куда нам теперь? Никита направил взгляд в небо. Туда же посмотрел и Прохоров. Он увидел цепочку огней в виде спирали. - Тебе пора. И Прохоров с готовностью шагнул в пропасть – как когда-то в детстве. Но только на этот раз он не скатился в неё кубарем, а взлетел высоко над ней. Нина Петрушевич вошла в комнату, где её бригада сидела на рулонах линолеума и играла в карты. - Кончайте уже резаться,- сказала она,- пошли скорее на улицу, я вам покажу то, чего вы ещё никогда не видели! Её взволнованный голос говорил о том, что что-то произошло. На дороге, пролегающей между строящимися домами, собиралась толпа людей. Там же стояли два автомобиля скорой помощи. Чуть дальше, возле того дома, который ещё только начинал строиться, на земле лежал башенный кран. К нему с кушетками спешили медицинские сотрудники. - Кто пострадал? – Спрашивали в толпе. - Крановщица. Молодая девка. – Был ответ. - Ну и дела… - Ух, ничего себе… - Сказал кто-то громко. – Это ж когда такое бывало, чтоб краны башенные падали! - Да, бывало! – Произнесли в ответ сразу два голоса – один громче, другой тише. - Так, как так получилось, что он упал? – Спросил молодой парень. - Спешка это всё. – Сказал тот же тихий пожилой голос. – Быстрей надо дома сдавать. - С каждым годом всё быстрей. – Обронил кто-то. - Подушку как следует не подготовили. Почва просела, вот он и поехал. - Вот им спешка – боком вылезает! Вдруг разговоры утихли. Медицинские работники несли на своих кушетках тела пострадавших. На одной из них лежала молодая женщина, на другой мужчина, лет, приблизительно, сорока. КОНЕЦ. Июнь 2009г. © Андрей Кудин, 2009 Дата публикации: 04.11.2009 00:22:45 Просмотров: 2474 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|