Ленка

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 5782 знаков с пробелами
Раздел: "Книга лиц"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Ленкина машина – как мусорный бак на колёсах.
У пепельницы такой вид, будто её пытали, засовывая в чёрный разверстый рот горящие окурки, и в конце концов она умерла от асфиксии. Но никого не выдала.
О короткий рычаг переключения передач опирается сзади кожаная коричневая дамская сумка, бесформенная, как брезентовый вещмешок. Краткое содержание Ленкиной жизни лезет из сумкиного зева наружу, как недопереваренная пища.
Кредитные и клубные карточки испуганно жмутся друг к другу в расстёгнутом тёмном кошельке, таком потёртом, будто его шкурили.
Округлый угол бледно-жёлтой косметички выпирает из глубин, где она прячется, чтоб ничего не видеть. Не о такой жизни она мечтала, когда была новой и девственно чистой. Теперь косметичка в пятнах потускневшей тёмно-красной, почти коричневой, помады - как в пятнах засохшей крови.
Ещё там пухлый ежедневник с перламутрово-белесой обложкой и измахраченными страницами. Ему хочется выйти на пенсию и пролежать остаток жизни в спокойных, тёмных и тёплых, закромах книжного шкафа. Чтобы никто не дёргал. На старости лет.
На мой рыжий плетёный башмак норовит наехать пустая бутылка из-под кока-колы, полуторалитровая. Рядом с ней упокоилась её младшая сестра, тоже пустая, из-под воды, с красной грибообразной пыпыськой на крышке, чтобы пить было удобней. Сомкнув губы на.
Всё давно выпито.
То, что ещё не выпито, дремлет в большой бутылке с вмятиной на пластиковом прозрачном боку – там, куда упирается Ленкин локоть, когда она отрывает правую руку от руля, чтобы нашарить очередную сигарету в очередной пачке.
Ленка старается курить поменьше. Поэтому рядом с полупустой бело-голубой пачкой сигарет топорщится целлофан пакета с тыквенными семечками. Шелуху от них Ленка выбрасывает в разовый пенопластовый белый стакан, приткнувшийся тут же. Шевелит - не глядя - пальцами над. Отрясая прах.
Иногда попадает. Чаще – не.
На дорогу она таращится так, будто видит ее впервые. Будто отродясь ничего такого не видывала.
- Женька, дай зажигалку, - требует она.
Третий раз за полчаса.
Третий раз за полчаса мне надо обшаривать все карманы – шесть в джинсовой куртке, два на рубашке, пять в джинсах. Начиная с того, в который я положил проклятую зажигалку в последний раз. Точно. Неоспоримо. Вот сюда вот.
Нету.
Я дважды обыскиваю себя с тщательностью таможенника, только что поступившего на работу. Оглаживаю ладонью сиденье под задницей и вовне. Пальпирую щель между сиденьем и спинкой.
- Нету зажигалки, - сердито говорю я Ленке. – Нигде.
- А да, вот, извини, я ее тебе не отдала, вот она.
- Блядь, - говорю я. Сокрушённо. Не про Ленку, конечно, боже меня упаси. Про жизнь вообще. – Оставь её себе.
- Приедем в Ашкелон – купим ещё одну, - обещает Ленка и косит на меня карим глазом.
- Правду сказать, - огорчаюсь я, - мне бы хотелось купить квартиру. А не зажигалку.
- Купим и то и другое, - утешает меня Ленка. Как может.
Из широкого окна квартиры – вид на море. Солнце уже примеривается, как ему половчей закатиться. Ленка на секунду застывает, прижав локти к расплывающимся бокам и растопырив руки. В одной руке она сжимает пачку сигарет, в другой – мою зажигалку.
- Женька, - говорит она. – Какие тут закаты красивые. Наверно, и восходы обалденные.
- Ну да, - соглашаюсь я. – По утрам декорацию будем разворачивать всю. Включая море.
- А, да, - Ленка слегка смущена тем, что с восходами не получается так же красиво, как с закатами. – Но всё равно покупаем.
Хозяева квартиры, пожилая пара, шепчутся у нас за спинами, мечтая продать закатное солнце подороже. Он – будто из бывших гренадёров. Она – из бывших дюймовочек. Он склоняется, дабы приникнуть ухом к её губам. Вникнуть в смыслы горячего спешного шёпота. И громко её переспрашивает:
- Как?
Посредник, плечистый русоволосый дядька с наметившейся, под размер небольшой кипы, плешью, стучит ладонью по чёрной кожаной папке. Заранее нервничает на случай, если завоет сирена. Не знает, как мы с Ленкой отреагируем. Может, тут же зажмуримся, заткнём пальцами уши, пригнёмся и убежим отсюда подальше.
- Не нервничайте, - говорю я ему. – Вопрос цены.
- А мы не нервничаем, - отвечает почему-то не посредник, а хозяин квартиры.
Он бесконечно растягивает ударные гласные. Будто блеет: не-е-е-ервничаем.
- У нас тут, правда, убило бедуина, - не к месту говорит он. И почему-то добавляет. – Рабочего.
- Уби-ило бедуи-ина – получается у него. - Рабо-очего.
Будто хочет свести потери на нет. Мало того, что бедуин, так ещё и рабочий. Владей убиенный хотя бы метром прилавка на местном рынке - было бы о чём волноваться. А так – не о чем. Подумаешь, бедуин ещё какой-то. Рабочий к тому же. Тьфу. Вспоминать о таких пустяках – и то неловко.
- Но вы понимаете, - говорю я ему.
- Понимаем, понимаем, - торопливо отвечает за хозяина посредник и трясет папкой.
Мы выезжаем из города на нервозное широкое шоссе и тут же сворачиваем с него на дорогу поспокойней, где можно катиться неспешно и озирать зеленеющее после дождей пространство. Правда, недолго. Свет стремительно густеет, как прозрачное желе, и цвет у него – мандариновый. Карамельный.
- Женька, дай зажигалку, - требует Ленка.
- Мы купили квартиру, - сообщаю я ей.
- Ну да, - соглашается она. – С видом на море.
- А зажигалку забыли купить, - добавляю я.
- Блядь, - говорит Ленка. Не обо мне, упаси бог. А так, вообще. – Твоя зажигалка у меня. Извини. Потом верну.
Я молчу. Я погружён в грёзы о будущей жизни. На границе стихий. С видом на мандариново-карамельный закат над мармеладным морем. С лёгкой и светлой печалью о бедуине-рабочем. И осетине-извозчике. Заодно уж. Того тоже давно нет в живых.
Утром кофе и вечером бренди. В спасительном одиночестве. В размышлениях о.
Я всех буду любить и по всем скучать. И никого не видеть.
Потому что если кого-нибудь видеть, то не заскучаешь.

© Евгений Пейсахович, 2011
Дата публикации: 07.03.2011 14:24:02
Просмотров: 3937

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.