Право на пруд

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 4801 знаков с пробелами
Раздел: "Ненастоящее продолженное"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

За тридцать лет брака – ужас - она привыкла к размеренному днями, неделями, месяцами, календарными и финансовыми годами однообразию и хотела, чтобы я был как он. Чаяла вернуть утраченное - сбежавшее в иные пределы, к телам молодым, духмяным и гладким.
Никакой новизны, и мне было ещё скучнее, чем ей: низы охотно сопротивлялись, верхи судорожно зевали. Потом разбегались – молча. Ну, потому что когда раздеваешься и раздеваешь, нужен горячий шёпот. А потом-то – нет. Исторгнешь постанывая – и замолчишь угрюмо.
Ну, пятьдесят ей было – и что. Русоволосенькая, аккуратненькая. Морщины не очень видно. Титьки - сами так в рот и просятся.
Когда она сказала, что тридцать лет прожила с одним и тем же – невероятно - мужем, я не насторожился, не выпрямился, напрягая лапы, не зарычал утробно, слепо вглядываясь в тьму времён за калиткой. Даже уши не поставил торчком, чтобы прислушаться к шороху в кустах.
Она ж не добавила, что ни разу не изменяла. У неё это само собой разумелось. Повышало цену предстоящей самоотдачи.
Я, само собой, разумел обратное.
Муж ее, наверное, плавал баттерфляем. Сопя и отфыркиваясь. Примерно так ей нравилось. Не мне. Не. Загребать двумя руками единовременно на влажной от пота суше. Рвать корпус вверх и обрушиваться в пучины. П..лная ж..па.
Жалкие мои попытки поплавать на спине или хотя бы перейти на брасс, незамедлительно пресекались. Будто было в них что-то непристойное. В отличие от. И приходилось мне снова целомудренно вздымать себя – и обрушивать в изнеможении.
Слава богу, мы были друг другу никто. Я – ей, и она – мне.
Первый раз я увидел её на даче, когда она помавала задницей над грядкой на другом берегу высохшего пруда: потрескавшийся, чёрный с тёмно-зелёным налётом, ил в пологой впадине, сухие стебли умершего камыша и её обтянутая серыми трикотажными штанами задница над пышными сорняками за чахлым дощатым забором того же примерно цвета, что усохшее обнажённое дно.
Хотелось ко всему этому приобщиться.
Судить по плавности линий, обтянутых серым трикотажем, - её ещё сорок не постигло. В краткотекущей жизни между сорока и пятьюдесятью – существенная разница. Одному уже только ещё сорок, другому ещё только уже пятьдесят, и между ними пролегает.
Между нами пролегали только высохший пруд и первоначальная неловкость. Надо было как-то заговорить, прокашлявшись, прогмыкавшись и проэкавшись. О чём-либо. Проявить и скрыть интерес – одновременно. Чтобы – чо это сёдня с погодой такое – неявно явственно выдавало: экий у вас зад какой пышный и привлекательный. Хочу.
И я пересёк. Посуху яко посуху.
- В конце-то концов, - обратился я к её заду, используя возмущение как предисловие, - у нас есть право на пруд. И обязанность прудиться.
- Пруд высох, - она оттопырила локоть и наклонила голову, дабы узреть.
- Да, - кивнул я её перевёрнутому лицу. – Вплавь я бы сюда не перебрался.
Людей многое сближает – особенно сауна. Заранее признанная необходимость быть голым.
Ну так вот нет же. Отказалась.
Я-то, конечно, сходу набросал себе картину, как мы, держась за руки и подрагивая ягодицами, входим в благостный жар, чтобы совместно вспотеть. Стелем на распалённые доски белое махровое полотенце, дабы не обжечь задницы свои и иже с ними. И ведём благостные беседы о смысле и бессмысленности бытия.
- Давай сходим в сауну , - предложила она.
Через полгода.
Через полгода это было неинтересно. Совсем не. Любоваться, как по ложбине меж вольно отвисших грудей скатываются капли пота.
Я сходу набросал себе картину – и отказался.
Вспомнил, как в первый вечер она сидела у меня на веранде, пила горячий чай с мятой, прихлюпывая. Старалась, чтобы не очень шумно. Получалось тревожно, напряжённо, официально – как, примерно, с аудитором чай пить, не зная, что он там, в твоей бухгалтерии, нарыл и не обернётся ли его заключение твоим.
И пиво теперь кончается раньше, чем титры кино, которое заранее неохота смотреть.
Она работала на главпочтамте, где-то в его недоступных служебных недрах. От неё пахло сургучом и канцтоварами.
От этого запаха мне начинало хотеться попасть в кафетерий, которого давно нет, в булочной, которой давно нет тоже. Я вспоминал кофе с молоком и политые ломкой сахарной глазурью булочки. В них крылось удовольствие, сродни празднику.
Которого давно нет.
Хотелось плакать и сопереживать пионерам-героям, ушедшим в партизаны, а приходилось однообразно сношаться.
Потом, когда её муж незатейливо к ней вернулся, я мог бы честно сказать ему, что девичью свою непорочность жена для него сохранила – трахалась только со мной. И только баттерфляем.
Он - плотный дядька, но сгорбленный и пузатый - двигался средь свежих сорняков медленно. Раскаивался, наверно. Она носилась, яко вихорь, - то ли торопилась простить, то ли так осуждала. С моего берега было не понять.

А пруд весной наполнился. Отделив.

© Евгений Пейсахович, 2012
Дата публикации: 30.09.2012 13:18:46
Просмотров: 3617

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Юрий Иванов [2012-10-01 08:27:20]

Да ты прав. Через полгода в сауну - уже не то...

Ответить

Евгений Пейсахович [2012-10-01 22:40:10]

нудык... каждому овощу - свой фрукт