Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





три оленьки, моцарт и ода пропойцам

Анатолий Петухов

Форма: Рассказ
Жанр: Антиутопия
Объём: 20612 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати



ТРИ ОЛЕНЬКИ, МОЦАРТ И ОДА ПРОПОЙЦАМ

Первая Оленька – рыжая.
Был у нее муж: худой, но высокий и плечистый. На втором году их совместной жизни запил он, и понес изо рта всякую несуразность и околесицу. Да и походы у него народились "левые", нередкие; а она всё терпела, терпела, да растила дочь в его присутствии, - пока не выдала замуж, - вот сколько терпела!..
Попала в больницу с диагнозом неизлечимым, собралась умирать, да вот "задержалася" – если говорить на языке того настроения. Сего-дня бы она сказала: "Господу так не угодно было!"
И рассуждать она стала иначе: вот уйду я по-тихому если, приведет кобелина бабу пропойную, да и спустит все трудом нажитое, так что доченьке не достанется. "Нет уж, - решила она, - выпишусь, разведусь, разделюсь на две однокомнатных, отдам свою - чаду любимому, а тогда уж и умру с душою спокойною.
"Чадо" - к ней от адвоката прилипилося: ну просто как словечко новенькое поначалу, и потом… слава Богу!
Адвокат оказался интересным собеседником: на клиросе в храме пел по вечерам и церковным праздникам; и, пока они по инстанциям таскалися, он ей многое, что о религии успел рассказать.
В общем, с мужем она развелася - ("… не приведи, Господи, кому-нибудь еще такое испытать…", но дележка квартиры не состоялася по обстоятельствам непреодолимых причин (или как их еще там?!). Потому-то они, и по сей день, с бывшим… на квартире случайно (в кавычках) встречаются. Она сказала как-то, что повесит замок на холодильник, а он провизжал, что отключит электричество и снимет рукоятку с газового крана. В общем, на том она и успокоилась до поры до времени; да только та пора в ее жизни не так уж редко и по сию пору встречается. Да и как избежать ее?..
То полчища тараканов из-под его двери нахлынут, то муравьи - нескончаемой цепью, то моль – тучей, то вонища - такая, что… И, тогда брала она грех на душу: покупала на рынке средство, что ни на есть самой сильной крепости, затыкала нос ватными тампонами, врывалась в комнату и поливала, поливала все, что ни попадалося под руку из двух баллонов одновременно. А заодно и его, превратившего дорогой диван в истлевшую помойку.
Вся дрянь до нового времени исчезала, а он оставался… И, Слава Богу: вся испереживается сама, пока он снова на белый свет не выплы-вет…
Одну отраду находила в своей жизни – церковь. Приходила оттуда тихая, радостная, подолгу лежала на кровати, боясь расплескать мягкий свет в груди.
Иногда ей позванивал адвокат, приглашал в гости на семейный праздник, или просто соскучившись, так как отношения между ними сложилися очень даже приятные: христианские. Она покупала тортик, баночку красной икры, или еще какой вкусности, приходила и слушала, слушала с придыханием его речи. Да и жена его Зинаида привечала ее с удовольствием.
По возвращении звонила дочери в столицу, с конспективным изложением усвоенного; та лишь вздыхала, мирясь с преждевременными ее заскоками. "Ты бы мужа себе нашла, - говорила она, - старушкой еще будешь!" Не понимала главного, но это было у нее по молодости.
Все было так хорошо, но надо же было такому случиться… и… тоже неплохому.
В церкви стоял перед ней, постоянно, солидный такой дядечка, когда бы она ни пришла, - так-то и создавалось впечатление, что он с того места и не уходил вовсе. Был он - высок, силен в плечах, и в то же время с видом смиренным-смиренным. Седые волосы его до самых плеч кудрями рассыпалися. Зинаида сказывала, что он скрипач-неудачник, необъяснимым образом в город свалившийся, ни с кем не общавшийся, да так, что от него за версту одиночеством веяло. И то правда: вроде все на нем - и дорогое, и модное, да как-то - без должного блеска ухоженного. Прозывали его между собой – Моцартом. И как удачно!..
И настолько Оленька привыкла к его широченности, что хоть из церкви убегай в его отсутствие.
Но вот однажды… после отпуста… Моцарт проходил вдоль нее, казалося, с закрытыми глазами, и, вдруг, так распахнул их, что сразу же утопил ее в своих небесностях, и еще испустил из своей задумчивости к ее ногам нечто умопомрачительное: "Роскошная женщина!"
Оленька с собою справилась достойно, пристроилась за ним, благо направления их совпадали, а под светофором, прикрываясь вынужденным простоем, протяжно резюмировала: "Весна!.. Как хорошо!.."
Моцарт с радостью откликнулся, и завязалась между ними оживленная беседа, в которой, в основном, говорил, он, а она слушала, слушала, тайком укорачивая шаг для продления их совместного пути.
А когда в изнеможении бросилась на кровать, то наравне со светом в ее груди зазвучала музыка: такая необыкновенная…
Позвонил адвокат, пригласил на ужин, но она отказалася, сослав-шись на легкое недомогание, - впрочем, это было почти правдой.
А потом позвонил сам Моцарт (надо же, какие неожиданности!) с предложением договорить о блудном сыне. Она с радостью согласилась, но ему так мешал сухой кашель (по телефону особенно), что она решилась встрять в его монолог. "Я знаю, - сказала она, - у вас астма, вам надо лечиться!" "Нет у меня никакой астмы, - она впервые услышала в его голосе раздражение, - простыл немножко…" "Нет, есть, - заупрямилась она, - и я знаю, какие вам нужны таблетки. Сейчас сбегаю в аптеку и принесу..." "Не надо, – взмолился он, - прошу вас!" "Ладно, - смилостивилась она, - принесу облепихового варенья".
Оленька забежала на рынок, добавила в сумку с трехлитровым ва-реньем сухое вина, торт, икру красную и еще чего-то из мелочи; виноватой явилась под мудры очи его. И сама очень внимательно вглядывалась в его реакции, и вот почему…
Перед выходом из дома задержалася она у зеркала, одеваясь точно в том же порядке, как и перед церковью. И осталася весьма недовольной: слишком длинно, рыжисто, копнисто, бледноватенько на лицо - получалося…
Моцарт же излучал приятную радушность; предложил похозяйничать на кухне запросто, и она расстаралася, - в своей не для кого было. А еще она с удовлетворением отметила в нем редкое положительное каче-ство для современного человека: совестливость. Он - единственный, кто искренне отказывался от "слишком дорогих гостинцев".
А потом играл Моцарт на скрипке, оттопыривая мизинчик, а она… прикорнула, сидючи в кресле, - так намаялась за день, - и проснулась от горячей чашечки кофе в своей руке: по-турецки,- как она любила. Прощаясь, он подарил ей картину, писанную другом детства, - категорически, - не принимая никаких возражений.
На картине зеленая опушка, голубые сугробы, маленький домик с желтеньким светом в оконце, луна - круглая и очень довольная…
Такой же луной и она покидала Моцарта: в две луны - как хорошо!
Картину пристроила на шкафчике у подножия; засыпала с улыбкой под музыку, стекающую на пальчики, - нежно крадущуюся к коленям, к груди, к губам, к нос… ику, укрывающую нежной волной – рес-ни-цы…

Вторая Оленька – с проседью.
Купеческого типа – если иметь в виду конституционную фигураль-ность (натуральность). Молодость ее была усыпана золотым медальным дождем, и Московское училище им. Баумана закончила она с красным дипломом по специальности, связанной с секретными космическими технологиями. И это было неудивительно - с ее-то родословной. Революционеры, ученые, герои гражданской и Отечественной войны – "кафельной плиткой" путешествовали за ее столом по восходящей карьерной лестнице, - гордились. Будучи завлабом, она вышла замуж за достойного, как ей казалось, выпускника ее же вуза. Но тот, как ни старался, не мог дотянуться до подходящего уровня, потому (или еще почему, - теперь это уж и совсем неинтересно) запил. Клятвы его были краткосрочными: не далее как до следующего заката, и с этим она уже почти смирилась, если б в один прекрасный вечер… не назвал ее муженек – обыкновенной бесплодной сучкой. Но суть-то как раз и заключалась в том, что накануне обследовалась она по этому поводу в лучшей клинике страны, и получила авторитетное заключение: причиной бездетности являлся - муж. Эту информацию Оленька скрывала, не желая травмировать его еще и такими данными. Но на сей раз не сдержалась и выложила перед ним объективный документ с печатями, да еще и приправила его (и зачем только!) "бесталанным сухостоем". Был он - гордым: не стерпел такого и нанес ей прямой удар кулаком в переносицу, - на недельку сделал "сливовой". Собрала она личные вещи и укатила из столицы куда глаза глядят.
Разводилась, увольнялась позже - по почте.
Слава Богу, быстро и "за недорого" приобрела домик в Перышкино, - совсем рядышком с деревенской церквушкой.
Был в ее биографии штришок, о котором никто не догадывался: прадед ее по материнской линии служил приходским священником. Вот в какой момент жизни и дали о себе знать "корешки".
Все силы отдавала она храму, да еще и выпросила у батюшки послушание помогать сирым и убогим. Народец проживал у нее разный: и по возрасту, и по характеру, но с обязательными национальными чертами: спереть, продать, выпить.
Все самое ценное, малогабаритное она постоянно носила при себе, что - пообъемней – хранила в металлическом сейфе с очень хитрым зам-ком. Взламывать такой – несомненно - дороже того, что в нем находи-лось, - за исключением, пожалуй, ноутбука. Зарабатывала она пе-реводом технических текстов, - Господь сподобил. Переводы (без правки) шли сразу в печать под другой фамилией, а ей выдавалась на руки оговоренная сумма: не очень большая, но такая, что ей (при ее запросах и "братьев меньших" хватало; да еще сад, огород. В общем, она постоянно благодарила Господа за сегодняшнюю жизнь.
Одевалась просто: в нечто подобное подряснику; платочек, сапоги - "на липучках", на поясном ремне – длинный кошелёк, за спиной – торба спортивная; в морозы – дубленка – ("такая, знаете, без синонимов".
Но… вскоре любимого батюшку перевели в Сибирь, новенькому не приглянулась она. И поехала по районам в поисках родной души, пока не задержалась здесь (надолго ли?).
Только вот ноги подводили ее частенько: болели, упирались, - не сдвинуть их с места. Ах, Моцарт, Моцарт!.. Подхватил ее как-то в охапку с торбой, так и донес до самой электрички. Вот и познакомились они поближе…

Третья Оленька – черненькая.
Совсем молодая еще; с мужем - красавцем – в частном доме, на окраине города.
Пил он всегда, сколько она себя помнила. Претенденток на него в свое время было страшно много, - да кто ж решится на подобный риск. А она - всегда была отчаянной, - "вылечу!" – сказала, и… похоже – прогадала. Никакие "торпеды" не могли нанести урона его пагубной привычке. Оставалась одна надежда: на Бога. И муж ей в том не препятствовал, более того, - "Оленька, ты на церкви не экономь! – постоянно говаривал он. Да только денег-то у нее всегда было в обрез.
При доме их стоял металлический гараж; машины своей, естествен-но, не было, - зато чужие иномарки кружили вокруг с утра до ночи. Муж – жестянщик - "золотые руки", - но платили ему (конечно же, из большого уважения) дорогими "пузырями", да еще - цифровыми фотоаппаратами, - была у него и такая страстишка. Штук пятнадцать накопилась. Не раз помышляла она сдавать их (тайком) в ломбард, да они у него - посчитаны: все забавлялся по трезвости. Фотографий этих – миллионы!..
Была она небольшого росточка, с классическими пропорциями; в общем - очень даже миленькая…
Мысленно Моцарт сравнивал ее с коростелью: вот только что она стояла рядом, и… уже в противоположном конце храма, а через секунду – и там уже ее нет, - и все как-то по делу, по делу…
А Символ Веры в исполнении ее дискантом не мог не вызывать вос-торга.
Познакомились они поближе в аптеке: мужа прихватил радикулит, перцового пластыря не оказалось, и Моцарт предложил ей из своих запасов.
Раздеваться она не стала, но сапожки сняла; от чая отказалась; осторожно провела пальчиком по скрипичным струнам: "Муж у меня тоже скрипач, в своем деле, - глубоко вздохнула, - и вы совсем не пьете… счастливый! А можно, я покажу вам его портретик?.. Такой красивый, да?.. – Рассмеялась. – Покупайте автомобиль, познакомитесь, и тогда уж точно без нас не обойдетесь!"

Наверное, можно найти объяснение внезапной идее, "залетевшей" в весеннюю головушку Моцарта, но не стал он пытать самого себя: пришла и пришла! - так захотелось его душе. В основе она была светлой, и потому ничто не могло препятствовать ее осуществлению.
Приближался великий праздник: Светлое Христово Воскресение; и предложил Моцарт трем Оленькам разговляться у него дома: после служ-бы. Две – согласились без колебаний, а черненькая вначале засмущалась и даже испугалась очень. Накануне же сама подошла к Моцарту: "Ой, знаете, чудо-то какое! Я заикнулась и думаю, ой!.. что сейчас будет! А он: иди, я все равно спать буду. Моцарт - мужик стоящий, созорничать не позволит, так я уж с вами!"
И, наконец-то:
- ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!..
- ВОИСИНУ ВОСКРЕСЕ!..
- ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!..
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!..
- ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!..
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!..

Моцарт широко распахнул двери своей квартиры: "Прошу!" Стол ло-мился от яств; Оленьки наделали ему комплиментов, но тут же, быстренько, переделали все по-своему. "Здорово! – воскликнул Моцарт, - вот они преимущества семейной жизни! – и сокрушенно добавил, - эх! мужики-мужики, чего вам еще нужно?" "А вам-то чего? – подхватила рыжая, - поделитесь; только и слышишь - Моцарт да Моцарт! А кто такой Моцарт на самом деле?"
Он словно не расслышал ее вопроса:
-Пора!
Сотворили молитву, разговелись: яичком, куличом, - выпили по рюмочке сладкого и такого вкусного вина.
На землистые, усталые лица женщин выпал румянец, и уже через минуту щечки их запылали красными розами.
- А давайте, - оживилась черненькая, - я расскажу вам любимый свой анекдот, - и, не найдя скорой поддержки, надула губки, - очень даже пасхальный.
- Ну, пасхальный, давай! – нехотя, вразнобой, согласилась компания.
- Доченька кричит из прихожей: маменька - маменька!.. гости опять без куличика пришли; а та: гони их в шею, доченька! – и… совсем уж упавшим голосом добавила, - вот такие мы, христиане…
Паузу прервал Моцарт, дотягиваясь до скрипки, загодя пристроенной на холодильнике:
- И я вам - нечто оригинальное, из собственного сочинения…
- Нет! – взмолилась черненькая, - только не это! Дома – одни скрипки!
Оленька, которая с проседью, устремила на нее недоуменный взор: домысливающий…
- А давайте еще по одной, – прервал его Моцарт, - по полной.
И когда выпили, он снова поднялся из-за стола.
- Простите, а я вам приготовил скромные подарки.
Протянул рыжей Оленьке компактный диск.
- Моцарта от Моцарта.
Оленьке с проседью - коробку шоколадных конфет "Апофеоз Моцарта" с комментарием:
- Чтоб капелькой послаще было.
Черненькой – (журнального формата) книгу "Справочник жестянщи-ка", раскрыл на последней странице.
- Издательство "Моцарта".
Благодарили его искренно, сердечно, и приблизительно в такой очередности:
- Ой! Олег Коган – скрипка!.. Куда уж слаще!.. А мне практиче-ская, с намеком. И… Спаси, Господи! Спаси, Господи! Спаси, Господи!..
Поблагодарили, и еще выпили по рюмочке.
- А хотите, - раззадорилась черненькая, - я еще анекдот расскажу: уморительный.
- Валяй! – за всех отмахнулась Оленька с проседью.
- Маменька кричит из прихожей: доченька - доченька!.. гости опять без куличика пришли; а та: гони их в шею, маменька!
… Две Оленьки покатились со смеху, да и Моцарт за ними.
- Сразу дошло! – обрадовалась черненькая.
Та, которая с проседью, смахнула слезы с лица.
- Да не сразу, а со второго разу!
Ну а когда разобрались…
- Простите! – Моцарт настраивал их на серьезный лад, - я о том, что хотел, пусть и в устном варианте… Скажите: благодаря кому мы все сегодня собрались?
- Всем Святым! – тут же выпалила черненькая.
- Так-то оно так, - согласился с ней Моцарт, - но сейчас я больше – о мирском, - и, чтобы не томить более, сразу же добавил голосу торжественности, - пропойцам!.. Поэтому и пою им сейчас свою оду. Они, родные наши, привели нас к Богу!
- Нет! – возмутилась черненькая, - у меня - никакой не пропойца, а просто пьющий муж.
- А у меня, - решительно согласилася рыжая, - настоящий, стопроцентный! – склонила голову к Оленьке с проседью, - а у тебя?
- А у меня, - та скорее отвечала самой себе, - все перегорело давно и забылось.
- А у вас? - рыжая подступила к Моцарту с приступом.
А тот скопировал (точь-в-точь) предыдущий ответ.
- Хитренькие! – подвела черту черненькая. – Мне пора!..
И остальным – оказалось – тоже.
Моцарт провожал.
В бледном, дымчатом утре, обещающим быть теплым и по газетным прогнозам, пахло Солнцем. На Воскресение Христово всегда так: сначала запах пробуждается, а затем и оно - в блистающем одеянье. Все дружненько вздохнули одной грудью, а рыжая подтвердила:
- Хоть на минутку, да объявится.
- А я сюда загляну! – черненькая нырнула в дверь под желтым светящимся плакатом: "24 часа в сутки без перерыва".
А там… уж она и вовсе ошарашила всех инициативой:
- Бутылку водки мне, да такую, чтоб на утро голова не болела!
И так она все это авторитетно продемонстрировала, что и две других потянулись за ней.
… Рыжая Оленька жила совсем неподалеку; черная Оленька быстро-быстро застучала каблучками в противоположную сторону; Оленьку с проседью посадил Моцарт в электричку.

Далее день для каждого из них развивался индивидуальным образом.

Рыжая Оленька сняла пальто, задержалась у двери бывшего, и… тихонечко постучала ладошкой, в следующий раз – погромче. Наконец, там раздался треснутый ранью голос:
- Чи-во на-до-то?
- Выйди, пожалуйста, на кухню, - со смирением сказала она.
И пока он выкряхтывал там чего-то, окружила бутылку крашеными яичками, кольцами из огурцов и колбасы; поставила две рюмки. Улыбнулась его растерянным глазкам:
- Христос Воскресе! Выпьем…
Он опустился на краешек стула, с опаской потянулся за рюмкой.
Позднее сам поскребся ногтями в ее дверь.
- Можно?
- Можно, - сказала она.
Он вошел, застыл в сером проеме.
- Я чи-во… Без тебя пить не буду, - и добавил уж совсем из фантастического, - никогда не буду!.. Может того, а?.. начнем сначала… У нас внуки скоро…
- Поговорим завтра, - миролюбиво произнесла она.
И он – засуетился, услужливо прикрывая за собой дверь; и… услышала она - то ли во сне уже, то ли в яви еще: "В самом деле, Воскресе!.."

Оленька с проседью доковыляла (не без значительных усилий) до своей "хибарки". Не ошиблась: на ступеньках сидел Василий без куртки, - значит, пропил ее.
- Христос Воскресе! – сказала она, опираясь рукой на скрипучее перильце. – Что?.. Опять из монастыря выгнали?.. И в Пасху…
- Не-а, - степенно ответствовал Василий, - сам ушел, по тебе соскучился… Воистину Воскресе!
- Ну что с тобой поделать, - она стянула торбу с плеча, - возь-ми, тебе все тут.
Василий запустил в нее руку, - первой выудил бутылку, - изобра-зил на лице жуткое удивление:
- Ну, ты даешь!
Метнулся в дом, и пока она пересекала собой несколько порожков, выпотрошил на стол содержимое холодильника. Наполнил до краев свою кружку, плеснул ей – на донышко.
- Я не буду, – устало отмахнулась она.
- А я буду! – осклабился он, - за тебя, свинушку!
- За кого-кого? – она чуть было не промахнулась мимо стула.
- А за свинушку, – радостно подтвердил Василий, - знаешь, в лесу растет, на уши кого-то похожая. С виду вроде - неказистая, а поджарить, или в соленом виде – объядение!
- Уж и не знаю, - вздохнула она, - смеяться мне в этом месте или плакать, - и вдруг оживилась, - и мне, по полной, наливай!
Выпила по-мужски: одним махом, "закусила рукавом", прошла в свою комнату, накинула крючок на дверь, и… упала на топчан. На этом месте - она выбрала второе. Плакала по-настоящему, по-бабьему, но так, чтобы Василий не мог заподозрить ничего подобного.

Ну и странности…
Ее красавец сидел одинешеньким за столом, под настольной лампой, трезвый!
- Христос Воскресе! – она подходила к нему на цыпочках, - вот тебе Моцарт книгу прислал, по специальности.
- Ну что ж, - он повертел ее в руках, - чувствуется, мужик стоящий, - отложил.
- А это тебе от меня! – она поставила бутылку на стол, подошла сзади, поцеловала в затылок, - ты не сердишься на меня?
- А чего сердиться, - он накрыл ее ладошку своей: шершавой, сильной, - пора свою машину заводить, как думаешь?
- С тобой заведешь, как же…
А он не дал ей выразить известную мысль до конца:
- Я решил нанять тебя главным бухгалтером. Мое дело – только железки, твое – дебит с кредитом. Ты у меня деловая, за полгода управишься. А в доказательство тому, смотри, - он поднялся из-за стола, взял бутылку, и… поставил ее в шкаф, за стекло, - там ей постоянное место жительства! Христос Воскресе!..
- Воистину Воскресе! – только и выдохнула она.

А что Моцарт?..
Моцарт вытянулся под одеялом, закрыл глаза. "Хорошо бы, вот так, умереть на Пасху, - подумал он, - но… чтобы удостоиться такой привилегии…"
- Христос Воскресе! - прошептал он, - Воистину Воскресе…









© Анатолий Петухов, 2009
Дата публикации: 20.07.2009 09:44:41
Просмотров: 3591

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 26 число 91:

    

Отзывы незарегистрированных читателей

Лариса Ушкова [2013-03-19 13:34:00]
Жизнь прожила и не поняла почему люди в вине ищут забвения, а не вкусовых ощущений? Какая ЗНАКОМАЯ картина! Спасибо.

Ответить