А иначе - никак

Владимир Левченко

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 13025 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Вторую неделю с августа на сентябрь сплошные тучи смывали позолоту с остывающего солнца. Губительный зной принесло оно в это лето.

В апреле, в двух шагах от зимы, когда только-только поредели метельи космы, все звали солнышко, а оно едва теплилось белёсым пятном в мглистой вышине.

-Весна нынче поздняя,- с сожалением говорили друг другу люди и томились в ожидании оранжевых лучей. Опостылевший же снег дряхлел и чах, но не отходил и кое-где в тенистых местах утаился до разбухших рогатинок на тополях. До предела разбухли они под занавес первой майской декады. Тут, наконец, и обласкал их горячий небесный рыжик. Клейкая шелуха стала бесполезным мусором, а ветки сплошь покрылись маленькими зелёными язычками.

Высь день за днём неизменно голубела, мир преобразился, в душе царила беспричинная радость. И одно казалось совершенно бесспорным: всё плохое ушло в прошлое вместе с морозами. Солнце же принесло новое, хорошее – и жить совсем скоро станет лучше.

Сначала жара прикончила травы. За май, июнь, а потом и июль земля не приняла от неба ни дождинки. Тощий сенокос сулил коровкам к первым заморозкам длинные ножи.

Хлебным полям повезло не больше. Они, дав короткий стебель, вскоре загрустили, затем затосковали и пожелтели во младенчестве. Задолго до уборочной предусмотрительное радио уже подготавливало народонаселение: «Неурожай может вызвать рост цен на хлеб».

Губительный зной лютовал всё лето. И вот, когда от августа остались крохи, небо опомнилось: теперь вторую неделю воздух морщился без перерывов от мелкой водяной ряби.

- От ить зарядил, будь неладен,- бормотала сухонькая невысокая старушка в старом тёмно-синем плаще с большими чёрными пуговицами. Она двигала по тропинке безразмерные галоши, богато облепленные жирной огородной землёй. Грязь. Прошаркав через шесть своих соток, похожих на кашу-размазню из чёрных зёрен, старушка оказалась на крыльце дома и взялась за дверную ручку.- До конца всё сгноит.

- Здравствуй, баба Дуня!- крикнул с дороги высокий русоволосый парень лет двадцати. Он как раз проходил мимо под чёрным зонтом.

- Это кто это?- повернулась на голос старушка.- Не разгляжу далеко…

- Да я это, Лёшка Печёнкин,- ответил парень и простодушно улыбнулся, показав сразу все свои ровные и белые, как фарфоровые, зубы.

- Это Лёшка-то,- ухватилась баба Дуня за деревянные перильца на две ступеньки.- Ты погодь-ка, погодь, мне два словечка тебе…

И она потянула к калитке свои тяжёлые галоши. Лёшка свернул с дороги и, стараясь не наступить в самую грязь, зашагал навстречу.

- Чего тебе, баб Дунь?- подошёл он первым.

- Я тебя чего спросить-то хотела,- подоспела к калитке и сразу опёрлась на неё старушка.- Ты Тольку Рыжова давно видал?

- Да, кажись, весной ещё,- припомнил Лёшка,- а чего ты про него?

- Вот и именно, что весной,- ответила баба Дуня и почему-то Лёшке погрозила согнутым указательным пальцем.- В апреле ажно вучер у меня забрал, калоши обещал привезти – и нету, ни Тольки, ни калош… бесстыжий.

- А-а, ты про ваучер,- сообразил Лёшка,- так он их тогда по десятке у всех скупал. Чего ж ты у него деньги не взяла?

- Так он же калоши мне новые обещал, вот я и жду. Мои-то худы совсем, поистрескались давно, а эти от Вани мово остались, здоровенные. Так и в них уж дырки, чулки-то у меня мокры все. Как же жить с такими калошами?

- Ну-у, баб Дунь, Толька уж и думать забыл про твои калоши. Он на тех бумажках, что по десятке стоили, большие деньги заработал и много-много магазинов открыл, лампочки продаёт.

- Так что ж он мне калоши-то новые не привёз? Куды я в таких?- пытала старушка покорно слушающего Лёшку.- Ботва, вон, заклякла совсем, картоху скоро копать, а я в калошах худых по грязюке…

- Да-а, дожди одолели…

- Так вот…как напасть какая. И в курятнике тоже, булькат и булькат, булькат и булькат. Жестина-то на крыше завернулась, крыша бежит. Я тазы ставлю, а полны выносить – руки не дёржут. Ковшиком черпаю да черпаю, а курочки мои в воде ходют.

Баба Дуня говорила и смотрела на Лёшку так, как смотрят на наконец-то приехавшего врача скорой помощи. Он приехал и привёз с собой чемоданчик, в котором обязательно есть то самое спасительное лекарство. А Лёшке почему-то вспомнилось сейчас, как мамка говорит ему семилетнему: «Ты сестрёнке младшенькой оставил конфет, или сам все съел?»

- Ты, баб Дунь, глянь, промокла вся,- сказал он старушке,- и платочек, и плащ у тебя насквозь. Иди в дом, обогрейся, а я сейчас до дому и вернусь, крышу твою посмотрим. У деда Ивана инструмент остался какой-нибудь?

- А ты в кладовке в сенях-то поройся. Я с похорон с самых там ничего и не перекладывала, только банку каку или крупу. Всё, как было.

- Ну, так и иди в дом, хватит мокнуть.

- Так придёшь, что ль?

- Приду, приду, щас, до дому схожу,- повернул Лёшка от калитки.

Где-то через час в резиновых сапогах, затёртых джинсах, старой куртке и серенькой кепке он вернулся. Баба Дуня в дом не зашла и ждала его на крыльце под навесом.

- Ты так и мокнешь стоишь,- покачал головой подошедший Лёшка.

- Так тут-то мне не мокро,- ответила старушка,- тебя, вот, дождалась.

- Так ты давно уж промокла…иди, иди, заболеешь ещё. Я щас гляну, чего там у тебя с курятником, а потом в кладовке инструмент посмотрю. Чего спросить, так я зайду.

Баба Дуня потихоньку повернулась и пошла в дом, а Лёшка направился смотреть старушкины постройки. Они стояли за домом у огорода: просторный сарай, ныне пустой, и сбоку к нему небольшой курятник. Всё старое, из видавшего виды дерева. Высоты птичье жильё оказалось такой, что Лёшка прямо с земли разглядел причину куриного бедствия: крайние доски обрешётки сгнили и отпустили гвозди, а ветер, конечно, приподнял и заломил лист жести. Вот крыша и протекла.

- Так, понятно,- рассуждал сам с собой Лёшка,- теперь бы ещё найти, чем заменить.

Во дворе рядом ничего подходящего не было, и парень отправился в сарай. За дощатой, со скрипом открывшейся дверью царили неподвижность и тишина. Только мелкие капли дождя колко царапали крышу. Пахло пылью, и слабый дневной свет с улицы сочился в частые узкие щели в стенах. Один угол в сарае оставался отгороженным, хотя уже много лет баба Дуня свиней не держала. А в другом углу на попа стояло три двухметровых доски.

- Вот они, тесинки, красавицы,- сразу увидел их Лёшка,- как на заказ. Молодец дед Иван, запасся же.

Оставалось найти инструмент да уже и заняться самой крышей. В той кладовке в дальнем углу сеней, о которой говорила баба Дуня, нашлись старая пилка, молоток, гвозди. Лёшка взял всё это и снова отправился под дождь, а через час, промокший так, что вода под одеждой текла по его телу везде и всюду, зашёл в дом.

- Всё, баб Дунь,- заулыбался он с порога,- не текёт больше твой курятник.

- Никак, залатал уже,- встретила его старушка. На ней была чёрная кофта поверх длинного пёстрого платья. Невесомые седые волосы под белым платочком.

- Ага, теперь всё ладом. Инструмент я обратно в кладовку положил.- Лёшка стоял у порога, и с его куртки и штанов обильно капало на красно-серую полосатую самотканую дорожку.- Ну, ладно, теперь домой пойду.

- Куды ж ты такой?!- запротестовала баба Дуня.- Измок весь… Сымай, давай, мокроту с себя, щас сухое дам.

- Да ладно тебе, мне до дому два шага…

- Сымай, не спорь. Чай с пряниками будем пить, и награду одну хочу тебе дать, за сердце доброе.

Баба Дуня пошла в комнату к старомодному светлому лакированному шифоньеру, а у Лёшки от неожиданного разговора загорелись щёки. Пока старушка ходила в комнату, он сконфуженно мялся на одном месте.

- На вот, штаны и рубаху,- вернулась она и положила на ближний к Лёшке табурет сухую одежду,- переоденься. Мокрое прям тут на пол скинь. А обутки твои где?

- За дверями в сенях. Да они сухие…

- А застынут там, так ногам посля холодно будет.

- Да не-е, нормально.

- Ну, переодевайся да к столу иди.

Сказала и ушла за шторы на дверном проёме в комнату. Лёшка спешно, суетливо снял с себя мокрую одежду и надел сухую. «Какая она белая,- подумал о рубашке,- прямо нарядная». Ткань мягко легла на плечи.

- Ты зачем рубашку-то такую хорошую?- раздвинул Лёшка шторы.- Дала бы старенькую какую-нибудь.

- Проходи, усаживайся,- ответила баба Дуня.

Она уже сидела за небольшим прямоугольным столом по центру небольшой прямоугольной комнаты. Белая скатерть, две белых чашки на белых блюдцах, белая круглобокая сахарница, белая тарелка с пряниками, красный пузатый чайник с чёрным свистком на коротком носике. Вот и всё, что было. Ещё зелёная коробочка с пакетиками чая.

- Зачем, говорю, рубашку-то такую белую, хорошую?- повторил Лёшка, разворачивая к себе стул с высокой спинкой.

- Так и хотела самую белую, самую нарядную. Смотри, как тебе впору пришлась,- дрогнувшим голосом произнесла старушка. Взгляд её остановился, замер на Лёшке, словно она видела что-то невидимое.- Петеньки, сыночка моего рубашка …

- А-а…- бессмысленно, машинально акнул Лёшка и почувствовал, как кожу на плечах лизнул холодок.

- Ты не пужайся,- посмотрела баба Дуня в его серо-голубые глаза,- она ить новая совсем. Петенька и надеть-то её не успел ни разу. Всё празника хотел. Говорил, вот заработает денег много, тогда и празник будет. Уехал за ними на Севера, да и не вернулся, сгинул на Северах этих проклятых. Одна рубашка нарядная для праздника в шкафу осталась.

Баба Дуня замолчала и часто-часто заморгала. Морщинистое лицо её сморщилось ещё больше, щёки дёрнулись, губы задрожали. Лёшка смотрел и думал: «Сейчас заплачет».

Старушкины глаза, уже маленькие от старости, сами, как две слезинки, готовы были пролиться на морщины. Они искрились, отражая дневной свет, две последние росинки бесценных духов. И как только они иссякнут, улетучатся, сразу же остановится и будет предан тлену уставший от долгой службы хранящий их сосуд.

Баба Дуня не заплакала.

- Слёзки мои горе высосало. Нету больше слёз. Я по сыночке моему сердцем плачу. Кровь у меня горючая, в груди пекёт да жгётся. - Помолчали. - Ой, чего ж я замаяла тебя совсем горечами своими,- спохватилась баба Дуня.- Лей в чашки-то, кипяток стынет.

Лёшка взял чайник. Заварили пакетики, положили сахар. Стали пить чай.

- А кто тебе в магазин ходит?- спросил он, откусывая пряник.

- Да, то сама доплетуся, то из соседей кто чего купит, как попрошу.

- Тяжело одной…снег скоро повалит…

- Какой уж год. С людями-то куды ни шло, а одной, так тока сгинуть. Ты и сам тожа, чурки мне в прошлом годе колол. Щас вот опять…

- Да, ладно тебе,- смутился Лёшка.

- А мне без этих-то ладно не прожить. Тока в дом казённай, для стариков, а я не хочу.

- Я в новостях в прошлом году слыхал, что в каком-то городе в доме престарелых четверо стариков прямо в кроватях под одеялами насмерть замёрзли. Не топили.

- Вон как… страсть какая. Пущай, как повернёт, а уж лучшей дома. Да и осталось-то мне малым-мало. Сон часто вижу, будто поле – ромашки, васильки. И мы там с Ваней моим, молоденьки совсем. Стоим, улыбамся, смотрим друг на дружку. Наверно, скоро уж пойду к нему. И сыночка мой, мож живой где, а мож с Ваней там, так свидимся…

Губы у старушки опять задрожали.

- Да, баб Дунь,- проглотил Лёшка заполнивший горло горячий комок,- ты ещё вон бодрая какая, живи да живи. Люди-то помогут.

- Жгёт в груди моей, сил нету. Да и жить мне не для ково, одна совсем.- Баба Дуня достала из кармана платья большую серую монету.- Вот, это тебе награда от меня, монета старинная щасливая,- подала Лёшке.

Он взял. На затёртом сером круге просматривался двуглавый орёл.

- Да не-е, баб Дунь, не надо, зачем, тебе ещё самой пригодится,- хотел вернуть
монету.

- Ты, дитятко, не протився,- старушка выставила перед собой ладонь.- Она тебе надобна, а мне нет. И отдать мне её больше некому.

- А сыну с собой почему не отдала?

- Вот, не дала судьба. Как ему ехать, так сыскать её не могли. А посля, как пропал, так сама собой на видном месте обнаружилась.

- Ты забери её, может, вернётся ещё.

- Коль жив, да об себе весточки за столь годков не подал, так, знать, и без монетки этой ему хорошо живётся. Ты бери, а ждать-то я и без неё всегда буду. Бери и живи хорошо.

Лёшка замолчал. Смотрел на двуглавого орла и не знал, что делать.

- Спасибо, баб Дунь,- сказал после молчания и сжал монету в кулаке,- я её беречь буду.

- Вот и ладно.

- Ну, я пойду…спасибо за чай…

- Тебе спасибо, помог-то мне как. Я там на вешалке плащик сухой повесила, так ты одень. Он тебе впору будет. А одёжку твою я просушу, ты посля заберёшь.

Они встали из-за стола, вышли к дверям. Лёшка надел старомодный бежевый плащ с погончиками. Правда, как раз.

- Баб Дунь, а ты какой размер калоши носишь?- спросил перед самой дверью.

- Так, самый малый, сынок, самый малый.

Лёшка шагнул на крыльцо.

- О, баб Дунь, пока мы чай пили, дождик кончился.

- Вот, есть Бог на свете, и наладится всё.

© Владимир Левченко, 2016
Дата публикации: 10.02.2016 11:08:17
Просмотров: 2040

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.