ОТ СЕВАСТОПОЛЯ ДО БЕРЛИНА
В последние свои годы Боря Шейнин тяжко болел.. Он перебрался с большой неохотой из квартиры-подвала в центре города на окраину, но в хорошую 2-х комнатную , - жаловался мне:
- Мишель, хоть ты не забывай меня!...
И я приходил аккуратно каждую неделю. И записывал за ним всё , что он расскажет. И разговоры мы с ним вели обо всём на свете, одним словом - «за жисть!».. . А рассказчик он был , когда-то отменный…
В последние годы он тяжко болел, он таял на моих глазах - мысль не цеплялась за мысль, и лишь я научился его слушать и понимать.. Да и дочь Тамара, которая его кормила-поила . ..
Конечно , и на эту его квартиру , приходили его фронтовые друзья, когда он мог ещё объясняться: Григорий Поженян приходил , и Василий Субботин , и Владислав Микоша... Но люд не пишущий, но знакомый Боре , - по его работе фотографом на заводе "Маяк", а потом - в Институте биологии Южных морей , не приходил - далеко добираться.
А потом он и сам не хотел, чтобы приходили , не хотел, чтобы его видели таким беспомощным. Он стеснялся самого себя. А , когда он только начинал болеть , но чувствовал себя более менее прилично , ему было мало, что я приходил каждую неделю , - в то время я переписывал 3-е издание его книги "В объективе - война", которая признана лучшей, чем два предыдущих издания ( это не я так думаю, так думает журнал "Фото" в котором напечатана рецензия на книгу Шейнина – М.Л.) он посылал мне ещё и письма. Теперь , когда с приездом в Израиль я шибко поумнел , понял - это бесценные письма и из них тоже родилось, - сейчас! - множество невыдуманных историй.
Борис Григорьевич Шейнин скончался 10 мая 1990 года и похоронен в Севастополе на Военном мемориальном кладбище.
На похоронах меня не было по уважительной причине , - лежал в киевской клинике Николая Амосова и сам находился между жизнью и смертью. Но мне рассказали , что хоронил его ВЕСЬ Севастополь. Он был его фотолетописцем .
Но здесь, на этих страницах, я пишу О ЖИВОМ БОРИСЕ ШЕЙНИНЕ.
ТРИ МИНУТЫ ВОЙНЫ
В суровый 1942 год, когда у стен Севастополя насмерть стояли матросы и солдаты, защищая свой город, смелостью и храбростью мало кого можно было удивить. И в то время во многих советских и зарубежных газетах появился фотоснимок: «Гибель немецкого стервятника».
Сюжет фотоснимка прост: почти над самой землей, взрываясь и распадаясь на кусочки, падает вражеский самолет. Какой он марки — «юнкере» или «мессершмидт»,— в ожесточении взрыва определить невозможно.
Крупный журнал Америки «Лайф» напечатал снимок на обложке и сопроводил его текстом:
«Леди и джентльмены! Только человек со стальными нервами мог сделать такой снимок. Вы видите, как разваливается на куски фашистский бомбардировщик, вот так развалится и фашистская Германия».
Автор этого уникального кадра - Борис Шейнин.
Я много лет знаю и люблю этого человека: немножко взбалмошного, по-южному импульсивного, доброго и надежного товарища.
Он родился в Севастополе , прожил здесь почти всю свою жизнь, и сейчас на улицах нашего города можно видеть этого шестидесятилетнего, но, тем не менее, моложавого человека. Севастополь вошел в его судьбу, но и он останется в истории Севастополя. Особенно — своими военными кадрами. В снимках Бориса Григорьевича Шейнина запечатлены все двести пятьдесят дней обороны города и его освобождение. А это тысячи уникальных кадров, тысячи остановленных мгновений. В письме к Борису Шейнину Константин Симонов писал:
«Мне по душе Ваши снимки, снятые... в гуще боев. Таких снимков у Вас немало - и их я высоко ценю, хотя в них нет претензий на эпохальность... Жму руку. К. Симонов. З.У.75 г.».
А писатель Петр Сажин как бы добавил свои строки к письму Константина Симонова:
«Самыми интересными и, я не ошибусь, если скажу,- уникальными были на выставке фотографии об осажденном Севастополе. Каждый снимок из этой серии точен и правдив. Я бы еще добавил, что снимки эти были сделаны с риском для жизни и без малейшей попытки «организовать» либо насильственно остановить «мгновенье»... В начале нынешнего лета ( 9 мая 1968 г.- М. Л. ) в Севастополе, на фотовыставке фронтового фотокорреспондента Бориса Шейнина, я видел, как закаленные, прошедшие нелегкую морскую службу и с безумной отвагой сражавшиеся в обороне Одессы, Севастополя и Кавказа моряки, разглядывая снимки времен обороны Севастополя, подносили к глазам платки...»
Я наблюдал за Сажиным, у него в руках тоже был платок. И в своей книге «Севастопольская хроника», которую он тогда писал, будут примечательные строки и о неистовом фоторепортере с «дерзким объективом» Борисе Шейнине.
Я прочитал множество книг об обороне и освобождении Севастополя , и почти во всех упоминается имя Бориса Шейнина , печатаются его снимки.
Маршал Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» поместил севастопольское фото Б. Шейнина «Моряки в обороне» и с благодарностью прислал ему свою книгу.
Бывший командующий флотом , народный комиссар , Герой Советского Союза Н. Г. Кузнецов на своей книге «Накануне» написал:
«Дорогой Борис Григорьевич! На добрую память! В этой книге есть и Ваш труд , за который я искренне благодарен...»
Свою книгу «Рассказы о флоте» с дарственной надписью прислал Адмирал флота И. С. Исаков...
Я написал о книгах тех людей, которых сейчас нет в живых... Но на книжной полке бывшего фронтового репортера - сотни книг с автографами.
Борис Шейнин провоевал с первого до последнего дня. Но мне с улыбкой сказал однажды:
- Я воевал всего три минуты!
И, видя, что я не среагировал на его слова , принимая их за очередной розыгрыш , на что он был великий мастер , добавил:
- Это моя дочь подсчитала - она у меня математик. И она права: я снял девять тысяч кадров, и если в среднем каждый кадр снят со скоростью в одну пятидесятую секунды , то , примерно , и получается три минуты войны.
Что уложилось в эти «три минуты»? Одесские баррикады 1941 года и сражающийся Севастополь , горькие минуты отступления и счастье освобождения родного города , дороги на Берлин и Знамя Победы над рейхстагом...
«Знамя Победы» - последняя, заключительная точка, поставленная фоторепортером в своей боевой биографии. Снимок был сделан 1 мая 1945 года — Берлин еще не был взят.
Снимок этот публиковался много раз. А к двадцатилетию Победы он был напечатан вместе с письмом Бориса Шейнина в «Литературной России». В комментариях к нему известный писатель Василий Субботин писал:
«Я рад, что печатается здесь снимок известного и прославленного во время войны корреспондента-черноморца Б. Шейнина - снимок , сделанный на крыше рейхстага. Это очень честный и правдивый снимок, как и его письмо. Без грубой театральщины: в нем есть та будничность, та естественность и простота, натуральность, которые сами собой отметают всякую фальшь».
Высказывания Василия Субботина имеют особое значение. В своей книге «Как кончаются войны» есть у него такое замечание:
«Надо , наконец , прямо сказать: особенности обстановки и характер этого последнего боя были таковы , что проникнуть на Королевскую площадь с фотоаппаратом в те первые часы никто бы не мог. Даже командирам батальонов в те первые минуты было неясно, находятся ли уже наши в рейхстаге или нет...»
Как же Борису Шейнину удалось сделать снимок? Об этом он рассказал впоследствии в письме к Василию Субботину:
«У Бранденбургских ворот ко мне подошел фоторепортер журнала «Огонек» и говорит: «Давай, Борька, полезем на крышу, смотри, там уже лазят какие-то солдаты...» Подходя к зданию, я увидел на лестнице убитого и еще тогда подумал, какое горе - умереть в пяти метрах от победы... Так вот, добрались мы еще по горящим балкам на крышу рейхстага при помощи какого-то черного, грязного, обстрелянного солдата , и тут я увидел , что один из наших на оставшихся обломках фигур рыцарей на рейхстаге держит на небольшом древке темно-красное полотнище...»
Ну а остальное, как говорится, было делом техники: Борис Шейнин вскинул фотоаппарат - и мгновение было остановлено.
Это был не тот флаг, не то Знамя Победы, которое хранится сейчас в музее: над рейхстагом развевались сотни алых полотнищ, сотни больших и малых флагов... Но что из того ? Подвиг от этого не становится меньшим.
На груди у Бориса Шейнина много наград. По ним можно изучать весь боевой путь от Севастополя до Берлина. А совсем недавно у него появился еще «Почетный знак ветерана 2-й Гвардейской армии».
- За что, Борис Григорьевич, вроде бы ты никакого
отношения не имеешь к гвардии?
- Я тоже так думал - ответил он ,- а вот гвардейцы рассудили иначе... А дело было так...
И предо мною открылась еще одна страничка военной биографии Бориса Шейнина...
Нам приходилось видеть множество снимков городов , объятых пламенем и дымом. Обычно на таком фоне кроме руин и разглядеть ничего не удается. Вот и на шейнинском снимке , кроме развалин , выбивающихся из-под дыма, вроде бы ничего не видно , и если б не подпись «Севастополь в огне» , то трудно было бы вообще определить, к какому освобождаемому городу это относится.
Сделан этот снимок на подступах к Севастополю 7 мая 1944 года , то есть за два дня до освобождения города . Снимок в тот же день и час был отправлен самолетом в Москву, и на другой же день газета со снимком «Севастополь в огне» была в руках у советских бойцов , стоявших под стенами горящего города…
Прочитал газету «Красный флот» и командующий артиллерией 2-й Гвардейской армии генерал-майор Иван Семенович Стрельбицкий.
Генерал даже вздрогнул , увидев в газете снимок Шейнина: сквозь дым, застилавший город , опытный глаз различил едва заметные просветления:
- Да это же огневые точки противника! — воскликнул генерал - Шейнина разыскать и доставить ко мне! Немедленно!
Фоторепортера нашли на Радиогорке на Северной стороне , он через приставку фотографировал город. Когда Шейнина привели к Стрельбицкому , тот спросил , показывая на снимок в «Красном флоте»:
- Много подобных?
- Много ,- ответил Шейнин.
- Отлично! - воскликнул генерал - Немедленно составьте из снимков панораму города!..
Ориентируясь по шейнинской фотопанораме , артиллерия открыла огонь...
А через сутки в Севастополь вошли наши войска и своими глазами увидели, каким точным было попадание наших снарядов.
Тогда же, в день освобождения города от фашистов , Стрельбицкий сказал:
- Трудно подсчитать, сколько бойцов обязаны вам своей жизнью , но знайте и помните , ваше имя навеки будет связано с нашей гвардией. И вы - гвардеец!..
В мирное время получил «Почетный знак» гвардейца Борис Шейнин , и в сопроводительном письме было сказано:
«Дорогой наш гвардеец Борис Григорьевич.'
Артиллеристы Гвардии помнят Вас по совместной деятельности в боях за Севастополь. Мы ценим Вашу товарищескую, профессиональную помощь нашим гвардейцам в создании фотопанорам в целях управления артиллерийским огнем... За Ваш фронтовой труд, за подвиг в освобождении Севастополя и Крыма , за Ваше хорошее чувство поддержки боевых друзей благодарим...
Генерал-лейтенант артиллерии в отставке,
бывший заместитель командующего 2-Й Гвардейской армии и член Военного совета
И. Стрельбицкий ».
...На стене в квартире у Бориса Шейнина висит ( висел!) старенький , потертый фотоаппарат. Под ним табличка, на которой выгравирована надпись: «Этим фотоаппаратом «Лейка» № 282179 лейтенант Борис Григорьевич Шейнин - фоторепортер газеты «Красный флот» — сделал около девяти тысяч кадров в период обороны Одессы, Севастополя и штурма Берлина. Негативы хранятся в Центральном музее Революции СССР в Москве».
Что и говорить, уникальная «Лейка», на которую давно посматривают сотрудники музея Черноморского флота. А в свое время ее увидел американский фотокорреспондент Ричард Гопкинс...
Было это на Ялтинской конференции в Крыму. Ричард Гопкинс - процветающий журналист, для которого не существует невыполнимых желаний. Это и понятно: его отец Гарри Гопкинс - друг и советник президента США Франклина Рузвельта. Сейчас его не менее всемогущий сын, как говорится, положил глаз на «Лейку» Бориса Шейнина. Ричард Гопкинс подошел к Борису и бесцеремонно стал его разглядывать, словно стараясь определить, на сколько долларов тот выглядит.
- О-о-о! Прошу прощения, коллега. Один вопрос: не этой ли машиной ,- он указал на шейнинский фотоаппарат,- был сбит фашистский сволочь? - он намекал на известный в Америке снимок «Гибель фашистского стервятника».- Я хорошо говорю по-русски?
- Этим , коллега, этим: русские пули вылетали вот из этого отверстия...
Американец расхохотался:
- О'кей ! Я согласен меняться с вами фотоаппаратами ,- и он протянул Шейнину «спид-график» - самый современный аппарат.- Повезу в Штаты сувенир. Америка любит сувениры.
- Я не меняюсь,— отстранил фотоаппарат Шейнин ,- этот сувенир и мне дорог.
- Как! — воскликнул ошеломленный американец. - Вы отказываетесь?! Моя фотокамера стоит двух автомобилей!..
Так и улетел Ричард Гопкинс в Штаты со своим «двухавтомобильным» «спид-графиком».
Мы стоим с Борисом Григорьевичем на Графской пристани - это его самое любимое место в Севастополе - и молчим. Я и не пытаюсь угадать, о чем он сейчас думает. Но мне , знакомому с его жизнью, кажется: именно сейчас он вспомнил прожитое...
Вот он, молодой краснофлотец, печатает свой первый снимок в «Красном черноморце», вот его конкурсное фото публикует «Правда», после чего Шейнина приглашают работать в военно-морскую газету «Красный флот»; вот он бороздит волны Балтики вместе со специальным корреспондентом «Правды» писателем Всеволодом Вишневским... И вот оно снова , родное Черноморье...
Трудная битва за Одессу и Севастополь — и в объективе военного фотокорреспондента появляются герои битвы: зенитчик миноносца «Шаумян» Петр Скворцов и начальник разведки бригады морской пехоты Дмитрий Красников, командир крейсера «Красный Кавказ» Алексей Гущин и медицинская сестра с Малахова кургана Фрося Радичкина , снайпер Василий Рубахо и командир подлодки, Герой Советского Союза Михаил Грешилов... Молодые, красивые , мужественные. Многие из них так и останутся молодыми в веках!
ОН ЖЕ - РЕБЁНОК!
Памяти двух моих друзей - Бориса Шейнина и Ивана Тучкова .
Этот снимок сделан 30 апреля 1945 года в Берлине. Откуда-то из-за завалов битого камня и перекрученного железа, словно по мановению волшебной палочки, появился жеребенок. Он своей изумительной, позабытой мордашкой искал травинки, которые по всем законам природы должны были появиться, но так и не появились на выжженной весенней земле.
А ведь за этим полуразрушенным зданием, в котором засели фашисты, находился рейхстаг. И минуту, нет, секунду назад бойцы комбата Неустроева , будущего Героя Советского Союза, встретившего свой последний час в Севастополе, пытались выбить из этого здания недобитых фашистов, которые тоже перестали стрелять при виде этого чуда войны.
А жеребенок, словно не понимая угрозы, - действительно не понимал! - продолжал продвигаться вдоль здания, изредка тихим ржанием зовя мать, которая, должно быть, была убита - уцелеть в этом адовом пространстве было невозможно.
И когда это ржанье донеслось до бойцов, капитан Неустроев негромко произнес:
- Маму ищет, он же - ребенок!..
Тут-то по нему и "выстрелил" из своей "лейки" Борис - Боренька! - Шейнин.
И на всех послевоенных выставках, которые прошли по бывшему Советскому Союзу - а их было много, от Москвы до самых до окраин, как в песне! - этот снимок "мешал".
Константин Симонов - я тому свидетель! - даже посоветовал:
- Вы бы, Борис Григорьевич, этот великолепный снимок несколько притенили - мешает восприятию других.
А в личном письме к Борису написал:
« … Мне по душе Ваши снимки, снятые... в гуще боев. Таких снимков у Вас немало - и их я высоко ценю, хотя в них нет претензий на эпохальность...
Жму руку. К.Симонов. 03.05.75 г."
Константин Симонов - единственный знакомец Шейнина , который обращался к нему хоть устно, хоть письменно - на "вы" , и величал по имени-отчеству! Остальные - Боря или Боречка, или Борис! Словно исчез у Бориса Григорьевича возраст! Я, как и многие его фронтовые друзья - живые и мертвые! - как Василий Субботин , Григорий Поженян , Василий Кулемин, Леонид Соболев... -тоже обращался на "ты" и без отчества , хотя и младше его был на целую войну. На Великую Отечественную. Друг он мне был. Настоящий.
Мой , - увы , уже тоже покойный ! - друг Ваня Тучков , посвятил этому снимку стихи . Вот они из Ваниного сборника « РАБОТАЕТ ВЕСНА » , - сборник с Ваниной дарственной надписью – дата 9 мая 1963 года - стоит на моей книжной полке.
ОДИНОЧЕСТВО ЛУННОГО ЦИРКА
(С фотовыставки Б. Шейнина)
Позабылось название снимка,
Но, хоть годы прошли, не забыт
Жеребенок, какой-нибудь Сивка,
Что на снимке в смятеньи стоит.
Несмышленыш полугодовалый
С шелковистою челкой на лбу
Меж развалин войны небывалой
Ищет в чистое поле тропу.
А вокруг — ни души, ни травинки,
Лишь руины да горы золы.
На Земле
Или в лунном он цирке,
Где и запаха нет у « земли »?!
А ему бы сенцом подкрепиться
И - пускай полюбуется мать! —
Вихреногим галопом копытца
На заречном просторе размять
И мальчишеской лаской согреться,
Вечной дружбой детей и коней. ...
Не тропинку он ищет,
А сердце.
Сердце ищет он
В мире камней!
ФОТОФОКУСЫ БОРЕЧКИ ШЕЙНИНА
Конечно, он давно не Боречка-Борька, а Борис Григорьевич Шейнин, и его уже много лет нет на этом свете. Но я пишу о том времени, когда друзья называли его ласково Боренькой или Борькой, и был он фоторепортером центральной газеты "Красный флот" в Севастополе…
А теперь внимательно присмотритесь к этой фотографии Героя Советского Союза Николая Токарева. Ничего не замечаете?.. Нет?!.. Тогда уши "на товсь!" и слушайте, расскажу вам историю этой фотографии...
Борису Шейнину было дано очередное задание: сфотографировать прославленного аса Черноморского флота Николая Токарева при всех его регалиях и наградах. Газеты того времени тяготели к таким снимкам.
Приказ обычный, если б не одно "но". Еще ни одному фоторепортеру не удалось сфотографировать Николая Токарева при полном параде, то есть, при кителе с орденами и Золотой Звездочкой Героя! Не любил Токарев позировать! И это было его святым правилом. "После войны - пожалуйста! А сейчас, когда гибнут мои товарищи, ни-ни!"
И Борису Шейнину он тоже заявил, несмотря на их многомесячное знакомство:
- Шел бы ты отсюда, мичман, - тогда еще Шейнин был мичманом! - куда пожелаешь. А хочешь снимать, снимай как есть!
- Та-а-ва-рищ па-а-ал-ковник!..
- Давай, давай, Боренька, чухай отсюда...
И вышел Борис от полковника авиации Николая Токарева ни с чем. Не совсем ни с чем, четверть пленочки на него потратил. Но это было совсем не то…
Не знаю, чем бы кончилось это дело, если б не еврейское счастье, не в ироническом, а в настоящем значении этого слова. Навстречу ему Васька Дробот, кореш Шейнина и токаревский стрелок-радист. Василий заметил огорченное лицо своего друга и поинтересовался, кто это обидел Борьку Шейнина. А когда Шейнин поведал о своем "несчастье", Дробот воскликнул:
- Та, Борька, шлимазл, и еще кто - я не знаю! Ты тут появляешься раз в сто лет, а тебе подавай на блюдечке Токарева при орденах. Да было бы тебе известно, друг ситный, что и я, а вижу я его каждый
день, но видел ни разу Николая при наградах! Но тебе повезло, цудрейтер ты этакий, что встретил меня. И я тебе помогу.
Не за здорово живешь, конечно, а за... бутыльброт!
- Понял, понял, Васенька, - закивал головой Шейнин, - будет с меня бутылка с закусью.
- Обманешь, небось?.
- Шоб на мне новая спидныця лопнула! Шоб меня приподняло и шлепнуло! Шоб мне на тот свет пропуск забыли выписать! Шоб мне...
Дробот остановил рукою поток слов.
- Мы, Василий, довольны. Слухай сюда! Жинку токаревскую знаешь?
- Ну?
- Шо "ну"! Загну, - дуга будет! Знаешь?
- Ну?
- Баранки гну! Как много нагну, тебе дам одну! Отвечай по существу!
- Знаю.
Жена Николая Токарева Елена была моложе мужа на много лет. И по ней вздыхал не один заслуженный летчик да плюс журналисты всех севастопольских газет. Она появилась в Севастополе перед самой войной, окончив в Москве факультет журналистики, но на газетном поприще не проработала ни дня. Повстречала на Примбуле - Приморском бульваре - своего воздушного принца (он тогда еще не был Героем) и выскочила замуж.
- Знаешь? Еще бы ты не знал!.. Вот и дуй к ней. О тебе она наслышана. Она, и только она сможет тебе помочь. Токарев он герой только в небе, а перед своей бабой... куда только геройство уходит!..
И пошел наш Борька к музе Токарева. Но план Шейнина: помочь ему встретиться с Николаем Токаревым, да так, чтобы тот был при параде, она отвергла на корню:
- Ничего из этого не получится! Даже моих чар не хватит, чтобы заставить его надеть ордена.
- Что же делать мне, хризантемочка ты моя перламутровая! Ну, пообещай ему ноченьку в алмазах!
Елена на секундочку задумалась, а потом воскликнула:
- Но выход, если ты настоящий журналист, есть всегда!
И Леночка, вытащив из шкафа китель мужа, - какое ослепительное море наград! - и жестом настоящей леди, надела его на себя.
- Снимай жену Героя Советского Союза!
У Бориса "лейка" всегда наготове, - сделал несколько кадров.
- На тебе, красавица ты моя, очень даже сидит этот китель. Лучше даже чем на Николае Александровиче...
- И это о тебе ходят легенды в Севастополе, - не дослушала его Леночка, - что ты...
- Обо мне, фиалка ты завлекательная.
- Пижон ты, Борька! Это говорю тебе я, как журналист журналисту. Фото моего мужа у тебя есть?
- Сколько угодно!
И тут до Бориса дошел ее "коварный" замысел...
В Москву Шейнин прилетел на "попутном" боевом самолете и сразу - в редакцию. К своему стар¬шему другу Коле Труфанову.
Коля Труфанов - прошел слух, что он давно находится в Израиле! - ретушер. Талантливый ретушер. Из слабых снимков делал настоящие произведения искусства.
"Волшебник газетной ретуши" - неофициальное звание Николая Труфанова - посмотрел на китель с орденами на грудастой талии Леночки Токаревой, разложил перед собою добрый десяток фотографий самого Токарева и... резанул ножницами по шеям. По шее Токарева и его любимой жены. А потом, - дело техники мастера своего дела! - китель состыковал с головою Токарева, и на месте среза подрисовал белый подворотничок.
Через несколько дней севастопольские читатели "Красного флота", да и читатели неоккупированной зоны всего Союза, увидели в газете прославленного летчика в парадной форме и при орденах.
Как завидовали Шейнину многочисленные корреспонденты всех званий и сословий, фотографировавшие Николая Токарева неоднократно, но ни разу в таком виде!..
Герой Советского Союза Николай Александрович Токарев геройски погиб. И в центре Евпатории, благодаря евпаторийцам и тулякам, - Токарев был родом из Тулы - поставлен ему памятник. Фотография Бориса Шейнина была единственной, которой пользовался скульптор, лепя грудь Героя.
БЕРЛИН-1945
Начало штурма Берлина советскими войсками застало фронтового фотокорреспондента Бориса Шейнина в Москве. И он тут же бросился к редактору своей газеты "Красный флот". Редактора не было в городе, а был его заместитель полковник Семен Зенушкин.
- Умоляю!.. - начал Шейнин.
- Не возражаю, - улыбнулся Зенушкин.
- А вы , что знаете, об чём я вас умоляю?
- Все вы одинаковые! В Германию, небось, рвёшься?
- В неё самую!
- Скажи, чтоб тебе выписали командировку и прямиком дуй на вокзал !
- С меня бутыльброт! - закричал
на радостях Борис и прямиком бросился на Курский вокзал, откуда отправлялись поезда на Берлин.
- Поедете вдвоем! - прокричал ему вдогонку Зенушкин. - С Ильей Бару...
Курский вокзал, набитый военными, гудел как {ну и дремучий же штамп я сейчас выдам!) улей, потревоженный людьми. И путь всех этих людей - в отличие от пчел - лежал в одну сторону: на Берлин.
А билетов не было! То есть они, конечно, были, но - на конец мая: Берлин к тому времени - так думали военные люди - обязательно возьмут.
От билетных касс Боря Шейнин и Илья Бару бросились к коменданту, на ходу вытаскивая редакционные удостоверения и предписания. Но и у комендатуры - очередь. И все чего-то хотят и требуют от измученного военного коменданта.
Военных можно понять: Берлин вот-вот должен пасть, а они из Москвы никак не уедут, прохлаждаются в эти апрельские жаркие дни.
- Комендант не поможет - дохлый номер! - угрюмо пробурчал Илья Бару.
- Дохлый! - не стал с ним спорить Шейнин.
- Думай, думай, Борька! Ты, говорят, везучий человек, вот и довези
до Берлина. Хоть на себе!
И тут Боря Шейнин, не фигурально выражаясь, хлопнул себя по лбу.
- Танцуй, Илька, и молись Богу, чтобы это дело выгорело.
- Я готов, Боречка, но ты хоть объясни, в чем дело?
- Объясню. Дело было на Ялтинской конференции.
- Это когда ты по знакомству снимал Рузвельта с Черчиллем?
- Не-е, раньше, когда Рузвельт на своей громадине, четырехмоторном самолете приземлился в Саках = знаешь, такой малюпусенький аэродромчик неподалеку от Симферополя... Так вот из-под самого днища на землю спустилась кабина-лифт, и из этого лифта выкатилась коляска, а в ней - президент США Франклин Делано Рузвельт.
Улыбнулся Рузвельт встречающим, а у встречающих погоны один шире другого, и пригласил всех сниматься. Вместе с собою... Я тогда и нащелкал целую пленку...
А когда я сделал этот с десяток кадров, ко мне подошел какой-то человек в комбинезоне и говорит: "Сделай и мне, дружочек, снимок на память. Тот, который с Молотовым и Рузвельтом".
Да, я забыл сказать, там еще Вячеслав Михайлович Молотов был - тоже приехал встречать президента...
«Хорошо», отвечаю, к концу сегодняшнего дня сделаю... И сделал! Когда вручал эту знаменательную фотографию тому человеку, он спросил: "Сколько я вам за нее должен?" Вежливо так поинтересовался. А мне обидно стало! Отвечаю: не наживаюсь я на своих фотографиях, и отзынь от меня на четыре лаптя!
- Так и сказал?! - засмеялся Илья.
- Да нет. Шо я тебе - по попу деревянный!? Шо я, не понимаю, что с Рузвельтом и Молотовым простой лейтенантик сниматься не будет?!
- Ну и что твой неизвестный, фамилию которого ты постеснялся спросить? Ведь постеснялся, Борька?
- Постеснялся. Однако номерочек своего телефона он мне оставил. Я брать не хотел. А он говорит:
"Не дрейфь, бери! Будешь в Москве, звони по этому телефону, и я тебя чем смогу отблагодарю!"
И Боря Шейнин достал бумажку, на которой, кроме телефона, ничего не было.
- Звони, Борис! Посмотрим, какой ты везучий, - сказал Илья.
Шейнин набрал номер, и на том конце тотчас ответили:
- Слушаю! Кто это?
Борис стал объяснять, при каких обстоятельствах к нему попал этот номер телефона. Напомнил, что хозяин этого номера обещал помочь ему, если понадобится, а он поверил... и сейчас вот нужна помощь.
- Да, это я. Но чем же я могу быть вам полезен?
Борис объяснил, что они два журналиста из "Красного флота" и, что, если, конечно, возможно, пусть он позвонит коменданту Курского вокзала, чтобы им немедленно выдали билеты на поезд. В Берлине они с Бару должны быть - кровь из носу! - в первые минуты его падения.
Человек на том конце трубки выдержал паузу и сказал:
-. Записывайте, товарищ Шейнин. Завтра в девять ноль-ноль на Внуковском аэродроме вас будет ожидать самолет... Какой самолет?.. Ли-2 с бортовым номером... Записываете?..
И точно, утром их ждал самолет, а его командир гвардии капитан Алексей Бережной, проверив документы корреспондентов, - я бы заметил, обалдевших корреспондентов! - вскинул руку к лётному шлему:
- Проходите, товарищи!
Тут только они поверили, что это не розыгрыш!
- Скажите, товарищ капитан, а кто тот чудак, который выделил нам этот летак?
Капитан посмотрел внимательно на Борю Шейнина - притворяется или выпендривается?! - и четко доложил:
- Самолет в ваше распоряжение выделил маршал авиации Сергей Александрович Худяков. Прикажете взлетать?!
И когда они очутились в пустом самолете, летевшем на запад, оба, не сговариваясь, подняли несколько пальцев вверх, что означало: воткнем перышко в гудочек московским журналистам! Пусть теперь попробуют нас обогнать!..
Ли-2 приземлился на ближайшем немецком аэродроме. А от него еще пилить и пилить - больше ста километров до Берлина. Но счастье есть счастье, и Илья Бару поверил окончательно, что Боря Шейнин, неунывающий репортер с дерзким объективом, - так его называл Константин Симонов, действительно родился в рубашке: вот-вот должна быпа рвануть к Берлину легковая автомашина, а в ней...
Есть все-таки Бог на этом не из лучших миров, и любит он неверующего в Него Борьку Шейнина, - в легковой трофейной машине сидит его друг - все у него друзья! - фоторепортер "Правды" Яков Рюмкин.
Увидел Яша бегущих к нему людей и притормозил:
- Ты, Борька?! Ты, Илюшка?!
Вместо приветствия Борис, запыхавшись от бега, спросил:
- Извозчик! До Берлина за бутылку довезешь?!
Сам две поставлю...
Я многое опускаю из разговора друзей, остановлюсь на главном - вся троица оказалась в горящем Берлине. В самый ответственный момент истории.
И через несколько дней в центральной газете "Красный флот" появился очерк Ильи Бару со снимками Бориса Шейнина. Очерк назывался "На улицах Берлина". Вот что писал Илья Бару:
«…Мы едем по берлинским улицам к центральным районам города, по направлению к Шпрее. Внезапный налёт восьмёрки «фокке-вульфов» .
заставляет нас выскочить из машины и залечь у стены дома. Рвутся, разламывая дома и вырывая из мостовой асфальт и землю, немецкие бомбы, часто-часто стучат зенитки. Странное ощущение вызывают эти звуки. Давно ли на этих местах стояли немецкие зенитки, стрелявшие по английским "ланкастерам" и американским "либерейтерам".
А сейчас здесь, в самом сердце Берлина, расположились наши советские зенитные пушки, и стреляют они по немецким самолетам, сбрасывающим бомбы на свои же немецкие дома..."
А на снимках Бориса Шейнина были: танк, а на нем - танкист старший лейтенант Александр Пузырев, подъехавший к перекрестку улиц, Франкфуртераппее и Кронпринцен-штрассе; группа пленных гитлеровских офицеров, а на третьем снимке - подразделение младшего лейтенанта Дерябина, выбивающее фашистов из дома, ставшего ДОТом...
И было еще много-много берлинских победных снимков, часть из которых - микроскопическая часть! – упоминается в интернете!
Другие снимки Бориса Шейнина
Польские части в центре Берлина.
2 мая. В центре Берлина.
2 мая. День. Мирные жители возвращаются в Берлин.
2 мая. Берлин.
2 мая. Возвращение в Берлин.
2 мая. У Бранденбургских ворот - орловские лошадки.
Авдеев.
Автограф Бориса Шейнина о Венжере.
Автограф Бориса Шейнина.
Адмиралу Корнилову - и все защитники Малахова кургана.
Алымов.
Аркадий Райкин.
Берлин, 2 мая 1945 г.
Берлин - взяты в плен.
Берлин - первый комендантский патруль.
Берлин. 1 мая. 1-е орудие 150-го полка.
Берлин. 2 мая.
Берлин. Остались в живых.
Берлин. Время остановилось и пошло дальше.
Берлин. Перекур.
Берлин.
Берлин. Взаимные улыбки.
Вадим Докин и Борис Шейнин.
Валентина Елина.
Взрыв в южной бухте.
Воробьёв.
Германия - плакат.
Глаза Бориса Шейнина.
Графская пристань. 1944 год.
Ещё не подписана капитуляция, а немцы уже вышли на свой первый субботник.
Завод в штольне.
К 50-летию ялтинской конференции.
К Рейхстагу.
"От победы - к миру!". Афиша фотовыставки 1977 г.
Конец апреля 1945 г. На подступах к Берлину.
Корреспонденты в Берлине.
Корреспонденты Севастополя.
Май 1944 г. Севастопольский Дворец пионеров.
Марк Редькин.
Маршал Василевский на главном командном пункте при штурме Севастополя.
Молотов.
На ялтинской конференции. Воробьёв даёт автограф.
Нефёдов и Шейнин.
Одесса 1941 г. Баррикады.
Первый приказ коменданта Берлина.
Письмо от Бориса Шейнина.
Площадь Ленина перед войной.
Подсудимый.
Портрет Микояна.
Санирование.
Севастополь. Малахов курган.
Севастопольская поэма (Шейнин, Криванчиков).
Севастополь. Южная бухта
Севастополь. Штрихи войны.
Севастополь.
Севастополь. Май 1944 г. Он остался жив.
Севастопольская панорама 1944 г.
Севастопольские убежища от бомбёжки.
Собор четырёх адмиралов.
Филипп Октябрьский и Борис Шейнин.
Флаг на панораме.
Флаг над панорамой.
Цезарь Кунников.
Шпрея - указатель.
Ялта - встреча.
Ялта. Партизаны.