Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Акулина

Сергей Вершинин

Форма: Рассказ
Жанр: Историческая проза
Объём: 11872 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


Отрывок из романа Полуденной Азии Врата.

— Юбку-то где оставила? — спросили из темноты.
— В выгребной яме... — ответила Акулина, приподнимаясь и всматриваясь. — Мужик, что со мной в одних оковах, сорвал да бросил.
— А… Я думала, ты ее на хлебушек выменяла.
— Как, так выменяла?
— Стражник, что за нами глядит, хорошие вещи, пока не истаскались да не изорвались, на хлеб меняет. А чего, он сорвал-то?..




****

В тот день, вечером в семье Фирсовых радости не было предела. Братья уселись рядком за широкий стол, угощаться зеленым-вином. Акулина кормила их щами и сдобой. Напевала развеселые песни. Ее мягкий певучий голос звучал в горнице до самого рассвета.
Беда подоспела за радостью. Через месяц в дом Акулины вторглись приставы из полицмейстерской канцелярии и увели с собой старшего брата, обвинив его в краже прокурорского имущества. После недолгого судебного разбирательства, Аникея осудили за растрату и отправили на каторжные работы в город Оренбург, а имущество семьи вора отписали потерпевшему от него имущественный убыток барину.
Несправедливость и наступившая после тех событий полная нищета озлобили Петра. Он стал пить каждый день. Барскую конюшню держал в запустении. Дошло до того, что прокурор в наказание приказал его прилюдно выпороть. В ночь, после битья брата кнутом, Акулина не спала, прислушиваясь, как Петр бродит по дому. Несколько раз она порывалась подняться и разделить с ним его метания, но решила, что сегодня лучше ему побыть одному.
Поутру, встав как обычно с первыми петухами, она вышла во двор и обнаружила Петра в опустевшем сарае для скота с петлей на шее. Поплакав над покойным братом, Акулина пошла к прокурорской усадьбе. Зайдя на конюшню, девушка вывела коней и запалила сено. Огонь очень быстро охватил дворовые постройки, перекидываясь на двухэтажный господский дом.
Фирсову взяли под караул, обнаружив в сарае собственного дома, возле бездыханного тела брата...
После суда девушку отправили на исправление по ведомству Мануфактур-коллегии на местную суконную фабрику. Пять лет тяжелой работы в красильне не смогли извести статность и красоту Акулины. Мастеровые не раз пытались склонить ее к сожительству, как это делали с другими женщинами и девушками. Иногда на фабрике доходило до открытого насилия над бесправными каторжанками. Для защиты от назойливых женихов, она вынула из дверного навеса кованый гвоздь. Заточила до остроты шила и, пряча в густых волосах, никогда с ним не расставалась.
Узнав о кончине младшего брата, Аникей бежал из Оренбурга. С оказией прислал барину письмо, в котором говорилось следующее: «...хоть десять раз в каторгу посылать будут, я приеду и изрежу тебя на части».
Полгода прокурор гостевал по родне, остерегаясь бывать у себя в усадьбе. Но Аникей в уезде не появился, бесследно исчез.
Опасаясь за свою жизнь, прокурор доложил в Правительственный Сенат:

«...Так как бывший мой камердинер Аникей Фирсов, в отписанной на мое имя эпистоле, угрожал мне лютой, нечеловеческой смертью, прошу высочайшего разрешения: сестру его родную, Акулину Фирсову, находящуюся на суконной фабрике нашего Пензенского уезда, отослать в Сибирь. Поскольку злейший мой враг Аникей Фирсов, в указанном мной Пензенском уезде, может иметь с ней какие-либо сношения для осуществления своего злого умысла, и окончательно погубить ее падшую душу»...

Дорога Акулины в Сибирь, «во спасение души», лежала неблизкая. По-осени 1757 года ее и десяток таких же, как она, женщин и мужчин заковали в кандалы. Повели для общего сбора в каменный арестантский дом, расположенный на северной окраине Казани.
— Вон она, дорога в Сибирь-то! — когда их подводили к городу, крикнул один из конвойных, указывая рукой на Сибирский тракт, извилисто уходящий на восход солнца. — По ней и пойдете, лиходеи.
— А когда пойдем-то? — спросил кряжистый мужик, цепью скованный с Акулиной.
— Не скоро, детинушка, — ответил конвойный. — Не сегодня, так завтра, белые мухи полетят. Зима, стало быть, наступит. Так что по весне отправитесь.
— Так мы же с голоду опухнем!
— Мое дело, детинушка, тебя до Казань-города довести, да к месту определить. А о животе твоем заботы мне нет, — в ответ подтолкнул его конвойный. — Ступай вперед, да не оглядывайся.
Когда их завели в палату с низким потолком и маленьким оконцем у самого свода, Акулина с наслаждением прислонила к каменной стене усталую от оков спину. В полутьме раздавались тихие стоны, стояла духота. Вперемежку с плесенью, пахло месяцами немытыми людьми. И все же, это было куда лучше, чем брести под холодным осенним дождем по размытым, набухшим грязной жижей, вязким дорогам.
— Кто до ямы желает? — зычно крикнул стражник, бренча ключами. — Сейчас выходи. До утра на замке сидеть будите.
— Пошли, милая, — подаваясь к выходу, дернул за цепь кряжистый мужик.
С колодником-душегубом обладателем маленьких надменных глаз и редких, почти сгнивших зубов, девушку сковали третьего дня. До этого в паре на цепи с ней была пожилая солдатская женка, но не выдержала пешего пути под проливными дождями. Женщину охватил жар, и она умерла на ее руках. С тех пор, как сковали с мужчиной, Акулина крепилась, как могла, чего нельзя было сказать о напарнике.
— Ну, кто первый? — подмигивая, спросил он, зайдя на отхожее место. — Думаешь, я не вижу, как ты на дороге в дождь приостанавливаешься? Юбку свою шатром раскидываешь.
— А тебе бы глянуть? — ответила Акулина.
— Чего я бабы не видал, что ли! Слыхала?.. Сказано: до весны здесь будем. Так что повенчаны мы оной цепью, тяжелой, каторжной. Крепче всякого попа, повенчаны. А ты хоронишься! Аль не нравлюсь?
— Я не хоронюсь, но и не спешу. Для начала и коленок достаточно станет.
Акулина приподняла широкий подол и присела.
— Ах ты, стерва! — прорычал мужик и, сильным рывком сорвав с нее юбку, бросил в яму.
Оставшись в нижней рубахе, девушка вскинула руку к волосам. Мужика кольнул кованый гвоздь в шею, рядом с кадыком.
— Опорожняться будешь, или уже?.. — проговорила она, чуть-чуть надавив. Выжимая из плоти ошалелого мужика капельку крови.
— Бу… ду…у! — выдавил из себя тот.
Пока мужик, отойдя от пережитого страха, с наслаждением кряхтел над ямой, Акулина старалась отвернуться, но мешала связующая их цепь, всего в десяток-полтора звеньев. Лишь когда он натянул портки и тихо спросил: «Пойдем, аль как?», — она спокойно ответила:
— Заставить бы тебя за юбкой в выгребную яму нырнуть, да цепь коротка…
Устроившись на сене в углу, Акулина задремала под храп своего недавнего жениха. Ночью, коснувшись плеча, ее тихонечко растолкала женская рука.
— Юбку-то где оставила? — спросили из темноты.
— В выгребной яме... — ответила Акулина, приподнимаясь и всматриваясь. — Мужик, что со мной в одних оковах, сорвал да бросил.
— А… Я думала, ты ее на хлебушек выменяла.
— Как, так выменяла?
— Стражник, что за нами глядит, хорошие вещи, пока не истаскались да не изорвались, на хлеб меняет. А чего, он сорвал-то?..
— Разве, Катька, не знаешь чего? Кобелям, оно и в яме свадьба! — ответил за Фирсову другой женский голос. — Сама-то, хоть отбилась?
— Обилась. От такой беды гвоздь у меня есть. Им и отбилась, — ответила девушка.
Сон у Акулины прошел. Глаза к темноте обвыкли, и она рассмотрела двух сидящих рядом женщин. Примерно, ее ровесниц. Одна из них была обыкновенной, — полненькая грудастая бабенка, с курносым слегка мясистым носом. Таких молодок в каждой деревне имелось с десяток, а то и два. Вторая же, была другой. Немного худощавая, но изящная, стройная, с русыми, заплетенными в господскую прическу волосами и осанкой барыни. Акулина даже разглядела на ней остатки платья иноземного покроя.
— Видно, ты бойкая! Звать тебя как? — дружелюбно спросила русоволосая.
— Акулина я, барыня. Пензенского уезда мы, — невольно вырвалось из ее уст.
— Барыня!.. — засмеялась полненькая. — Это же Мария! Беглая да клейменная. Чтобы больше не убежала, меня к ней для веса приковали. Только просчитались каты. Когда Мария, после клейма, горячкой прихворнула, так я ее на себе неделю на паперть таскала. Теперь мы подруги, не разлей вода.
— На какую паперть?
— Нас, Акулина, в арестантском доме кормить не полагается, — ответила Мария. — Вот стражники по доброте душевной, чтобы с голоду не померли, колодниц выпускают около церкви подаянием подкормиться. Если малая деньга перепадет, им отдаем, а какую снедь в руки сунут. То — наше.
— Но если денег приносить не будешь, — добавила полненькая, — не выпустят, пока до жалкого виду не дойдешь. А то еще окровавленную рубаху заставят надеть. Да прорехи всякие, что посрамней, на ней нарежут. Так что за юбку не переживай, не понадобиться.
— Как же не переживать мне за нее, — вздохнула Акулина. — Впереди зима…
Женщины переглянулись. Мария спросила:
— Ткать да красить сукно пойдешь?
— Разве отсюда можно уйти?
— Уйти отовсюду можно, — резко бросила Мария.
— Бежать? — со страхом спросила Акулина.
— Договориться, — улыбнувшись, ответила Катька.
— Тут, в Казани, живет один купец, — продолжила разговор Мария, — Ахметом кличут. Доброй души человек. Он завсегда уславливается со стражей, берет к себе на зиму двух или трех девушек. Делать льняное полотно на продажу. Кормит хорошо, перед отправкой в Сибирь одежду добротную справляет.
— Я пойду, Мария, пойду!
— Возьмем ее к Ахметке, Катька?
— Не знаю, согласиться ли стражник третью бабу ему в работницы отдать? Сама, Мария, знаешь, чем за согласие плачено.
— Чем же? — спросила Акулина. — У меня полтина серебром в волосах припрятана.
— Ты, подруга, полтину пока побереги. Страж у нас до баб больно охоч. Телом он берет, не деньгами. Оно и славно, с бабьего тела не убудет.
— Я лучше деньгами заплачу! — Акулина покраснела. Опуская глаза, тихо добавила: — Я не баба.
— Вот те на!.. — всплеснула руками Катька. — А ты, часом, нас с Марией не дуришь?
— Вот вам крест! — Акулина перекрестилась. Не знала я мужика, — не ведала!
— И не любила? — печально спросила Мария.
— Не успела. Мне шестнадцать годков было, когда по суду в колодницы угодила. Пять лет взаперти на мануфактурной фабрике, в красильне у чанов пробыла, а там полюбить некого.
— Тогда тебе легче. А вот Мария, за свою любовь девичью пострадала — поведала Катька.
— Как так за любовь?
— Ну не совсем за любовь. Барыню она свою...
— Не надо, Катерина, — оборвала ее Мария. — Зачем прошлое ворошить. Да и к ночи покойников поминать, большой грех.
— А я вот своего барчука и днем, и ночью поминаю. Хоть пять лет уж, как тот случай минул. Смыслишь, Акулина? Барский сынок ко мне привязался, все подглядывал, подсматривал. А один раз, руки потянул к груди моей пышной. Не то, чтобы жалко было… В общем, сама не знаю почему, только оттолкнула я его. А рука у меня тяжелая! Барчук упал, да головой об прибрежный камень стукнулся. У реки дело случилось. Расшибся на смерть парнишка. Четырнадцать годков ему только и было. Нет, нет да присниться мне. Теперь я никого, ни от груди, ни от других мягких мест, не отталкиваю...
Катерина замолчала, слышно было только ее тяжелое дыхание.
— А я барскую усадьбу дотла сожгла, — ответила Акулина, чтобы нарушить тягостное молчание.
— Ладно, девоньки, давайте спать, — проговорила Мария, — Завтра поутру, за Акулину стражника еще надобно уговорить.
— Ты, Акулька, не переживай. Я за тебя бабью дань, так уж и быть, уплачу. Ты же теперича, словно пальчик с руки, наша с Марией подруга-наперсница.
— Подруга?..
— Ой, девоньки мои, сейчас бы в баньке с веничком попариться, — произнесла Мария и потянулась.
— Или в реченьке вволюшку голышом поплескаться — добавила Катька. — И пускай, хоть все мужики, что в Казани-городе есть, глядят на меня во все глаза.
— Так осень? — удивилась Акулина. — Холодно же в речке мыться.
— Посидишь тут месяц-другой, Акулина, — зевнув, ответила ей Мария, — и в прорубь нырнешь…
На следующее утро Акулина проснулась от шевеления цепи. Ее ухажер и напарник по кандалам, уже не спал, покорно ожидая пробуждения девушки. Новые подруги Акулины отсутствовали. Ей показалось, что задушевный ночной разговор с двумя женщинами был лишь сном. Но, где-то к полудню, в каторжной жизни Фирсовой наступили резкие перемены. Стражники девушку расковали и повели в баню при караульной казарме, где уже с наслаждением парились Мария с Катериной, от души хлеща друг друга березовыми вениками....


© Сергей Вершинин, 2009
Дата публикации: 06.11.2009 15:06:57
Просмотров: 2737

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 60 число 54: