Вступление
Олег Павловский
|
Форма: Поэма
Жанр: Поэзия (другие жанры) Объём: 466 строк Раздел: "Поэмы" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
. В С Т У П Л Е Н И Е * * * ВСТУПЛЕНИЕ В ПОЭМУ __________________________________________________________________________ Н.Лемкину Жизнь едва началась. Невесомые будни. Воронеж. А недавно разрушен, растоптан и выжил едва, но приходит весна – не уймешь ее, не похоронишь, ей седьмой скоро год, а тебе исполняется два. Жизнь казалась теплом, фонарями оранжевых комнат, сапогами отца, оренбургским прозрачным платком, голубеющим утром и синих ночей глаукомой, фотографией в рамке и лампочкой под потолком. . . . . . . . Мы приехали в Курск. Я еще говорить не умею. Но сирень за окном шелестит и взыскует – смотри! – прилетели скворцы! откипели капели апреля, и в серебряном зеркале два превращается в три. И по лестнице шаткой как шлюп и как мачта скрипучей я спускаюсь на берег, на птичий куриный базар – от щеколд и дверей, от дверных полированных ручек, от молчания стен в неожиданный возглас – Тарзан! А Тарзан языком мельтешит и виляет колечком, тем пушистым, собачьим, порой заменяющим речь. Мы еще не друзья, но как люди немного беспечны и верны как собаки, и дружбу умеем беречь. Нам бы дом сторожить! Нам бы клад отыскать в огороде! Есть рогатка и лук, и пчелою гудит тетива – мне четыре на вид, мы друзья и ровесники вроде, я пойму по глазам, ну а ты понимаешь слова… Окунуться как в озеро в воздух поющий шмелями, пробежать по траве, по тропинке в саду босиком, где с шиповником розовым небо менялось ролями, как на сцене внезапно, и как в акварели легко... Просвистит соловей ли, красный дятел стучится? Нам с тобою поверили эти умные птицы. От московских высоток до самой российской глубинки было небо для сотен глаз галочьим и голубиным... Это май на земле! это яблони снег осыпают, разлетаются грозы как зеркало на огоньки. Надвигались дожди, но мы все-таки не отступали, пили чай на веранде и малые, и старики. А гроза творожилась и пенилась под облаками – сколько слез и угроз! и на ветер растраченных слов! Не спешили волхвы, даже ангелы не окликали и носило ковчег в океане видений и снов. . . . . . . . 1. Не унывай, не спи читатель, поэта стол – не аналой! Когда и где веселый шпатель не спорил с ловкою иглой? Когда еще искусный мастер не усмехнется невзначай, смешав и гипс, и алебастр, и гладь прохладного плеча? В какой момент спадают струи с плечей туникой золотой? У чьих колен звучали струны, и музы плакали: постой... не уходи, не все беспечно мы растеряли на пути до миража чье имя Вечность, а больше некуда идти. . . . . . . . Спеши, строка моя, не прячась, не воздыхая о былом – пером поскрипывай подьячий, сопя над липовым столом, пером поблескивайте гуси, блистая в блюдечке пруда – не жди, мой паровоз, не дуйся, я не уеду никуда, ведь ты, строка моя, не лента, удавка Мёбиуса и не плеск волны аплодисментов, но, что поделаешь – твори! . . . . . . . Казалось, лето на исходе и ночи долгие черны в плаще второго полугодья под белым глобусом Луны, в цилиндре иллюзиониста под парусами шапито, где площадь шумная как пристань оделась в летние пальто, где дяди курят папиросы, а тети нюхают цветы, где тигры важно как матросы глядят на первые ряды! Где пахнут елками опилки и карамельками мечта, и твой восторг в свою копилку бросает рубль, а не пятак . . . . . . . ВСТУПЛЕНИЕ В ГОРОД ___________________________________________________ 1. Спеши, строка моя, не куксись – смеши, проказливая, пой пока постукивает буксой седой обходчик путевой и хороводят карусели среди асфальтовых полей – от Елисейских асфоделей до нищих или королей! Когда дымком застелет версты, а ночь колесами стучит, и в хороводе звезд и грез ты – огней коротенького роста и семафора каланчи. Еще не девушки, не дрожь и не осторожное плечо, а вздор и лепет понарошку про дочки-матери еще, про как по щучьему веленью, взрывая степь, ломая льды… Послевоенным поколеньем цвели и полнились сады, и яблони в начале лета как снег роняли белый цвет на землю, на ладонь, на эту страну, которой больше нет! Там полигоны грохотали и рокотали трактора – союз труда – земли и стали, а окон свет – по вечерам. Тогда не мыслилось и речи про спор и ссоры до крови, когда в церквах светились свечи и эдисоновы огни. Когда в глаза, а не в бумажку – плечо к плечу, рука к руке,… когда на Пасху зрела бражка и крашенки на шелухе. И красен труд, и сладок хлеб тот, и кружка пенится, когда встают, как Фениксы из пепла из пепелища города. Кронштадта стать, фасады Стрельни и продолжается круиз сквозь казематный гул Растрелли на иорданский парадиз… 2. Нева. Досужему повесе довольно лаковых штиблет, огранки стен и грани лестниц, и, опершись о парапет или грассируя небрежно, на исторический гранит назло зевакам и невеждам небрежно пепел уронить – «гаваны» дым и от версачи нейлон и пламенный крават – и – ах! и вежливых чудачек (ведь я и сам чудаковат) – не хор наяд, но трепет тонких, как терн и темное бордо наманикюренных притом, и не окольцованных притом… Неве неведома усталость, она дышала – не текла, покуда Карповка листала листы каленого стекла, она отмеривала срок нам, как зайцам волк – ну, погоди! – пока на Мойке мыли окна то снегопады, то дожди. И устанавливала вехи фарватером по временам, пройти которым в кои веки – не бесполезный prom-e-nad. ВСТУПЛЕНИЕ В ТЕМУ ___________________________________________________ Париж, тебя я не увижу! Мадрид, к тебе я не ходок – Индийский океан оближет души российской парадокс – ведь реформатор в темпе presto за разговором tet-a-tet сперва ужом в анальный влез к нам, а уж потом в менталитет… Пока зима – рядами коек, когда за окнами ни зги, пока в зеленом Мертвом море солдаты моют сапоги, пока Весна синее снега, а на Финляндском паровоз в бреду последнего ночлега стеклянным коконом оброс, пока не замерли куранты под звезд рубинами, пока не сбросят маски спекулянты и Ленина с броневика, пока мечтания лелея, как голливудское кино – и Ленина из мавзолея, и со скрижалей заодно. . . . . . . . Прощай, Париж! Просохли слезы и Елисейские поля, горячий пунш по кубкам розлит гиперборейского царя, Эр-Франс распахивает небо, как белым лемехом подзол, ваятель воплощает небыль и злой полемики позор, гипербореец пьет бакарди пренебрегая baccarat, певец Антонио и Гварди всю ночь играет в баккара… Покуда счетчики зашкалило и стынет невская vedutta, идут ценители за шкаликом и продавцы не подведут их. За всех Наташ благие грезы, за прорицанья всех Минерв! Восток алеет, Запад розов внутриутробно и поверх… еще не убраны барьеры, и крыши не заметены, комедианты по тавернам галдят, не ведая вины, гадают бабушки по картам, синица теплится в руке… …гадать на гуще, но с азартом и ворожить на молоке, всегда идти поверх барьеров, но средним царственным путем, играть на струнах как на нервах, презрев и роскошь, и нытье… и рассказать как мать-историю, когда бы мне и не поверили: поэтов убивать – в Асториях, а вены резать в – Энглетериях… . . . . . . . Поэты – не жасмин на лацкане, поэзы не для слабонервных – она придет, затвором клацая, через барьеры и поверх них! Она – поэзия для каверзных, задиристых, торосноватых – она шатер на дальнем траверзе, но ледяной и небогатый. И как шахтер за коногонкою, за пазухою – тормозок, ты коридорами вагонными и на восток-восток-восток… Люби траву – ковры не сотканы, боготвори дремучий лес – шестой участок с шестью сотками не шестисотый мерседес. Люби грозу – она, смывая с дорожек старые следы, дарит дождем как Невсикая приносит путнику воды. Иди с мечтой – она обманет, поверь в любовь – она простит, твой госбюджет – дыра в кармане и бронепоезд на пути. И комиссар, насупив брови, поправив орден на груди, прикажет, чтоб запели кровли забарабанили дожди. Пока подметки не до крови и праведный не одолел, Восток как сон под сенью кровли, припоминается, алел… . . . . . . . ВСТУПЛЕНИЕ В ЛЮБОВЬ _____________________________________________________ Не о любви – о горечи и горе, не о мечте, свернувшейся в бутон… Не о любви – о бедствии и море, про черный день и белый фаэтон. Не о любви – о пении старухи, про скрип давно не смазанных петель, не о любви – о мужестве и муке, и новогодних здравиц канитель. Не о мечте распахнутой как двери, не о слезе размазанной тайком – не о звезде, – о верности и вере: – Прости, Ассоль, я вырос моряком… Прости, любовь, мои смешные дрязги, копилку, разнесенную в куски – я не просил и кочергой не лязгал, и талеры не складывал в чулки. Тебя весна встречает у погоста, меня волна носила на руках, как капитана маленького роста, но на высоких, впрочем, каблуках... Не о любви – о гордости и цели, про стук колес вагонов и карет, и благовест родившимся в апреле, и реквием ушедшим в январе. Еще зима рассказывает сказки, еще пурга придумает легенд – не про любовь – про блестки и салазки, про яблоки в сиреневой фольге, про девочку, как будто мимоходом, про девушку, как птицу на весу, и деда легендарные походы, и дымоход, и ёлочку в лесу… Не о любви – о запоздалой вести, о рапорте, упрятанном в сукно, про комсомол и про крестильный крестик, про юности открытое окно – про форточки распахнутые настежь и лестницы, и черепицы крыш, про голубей и ласточек чердашных, и ласковые речи нувориш… . . . . . . . Пора врагам укладывать пожитки, пора друзьям не уходить в бега, пора стихам пульсировать как жилкам и вздрагивать как жилки на руках. Укрылся день под капюшоном ночи, уснул как сторож осторожный стих – поэмы спят, душа дрожит как почерк, и как судьба на ниточке висит. Зал опустел, застыли бильярды, повисли ярды алых парусов, взыскует сердце и поэма рядом с тобой, и от судьбы на волосок. В ночном дозоре псы и санкюлоты – трепещет прапор, крепнет ремесло – карандашей отточены остроты и как стилет наточено стило. Пора творцов пристроить на носилки и демиургов с поля увозить, пора грибы нанизывать на вилки и наносить ответственный визит пока поленья не перегорели, пока ручей журчит невдалеке, пока поэма бьющейся форелью от смерти и любви на волоске... ВСТУПЛЕНИЕ В МIРЪ… _______________________________________________________ Пора ласкать коней тугие ноздри, пора стрелять по блюдечкам вдогон пора искать пока еще не поздно земную соль и ветреный вагон – из-под земли добыть такую малость! не голося, не упадая ниц, чтобы она колесами казалась аттических крылатых колесниц. Да, что она – мечта, судьба-индейка, до дивидендов жадная родня? Она – твоя соленая копейка и трудовая молодость твоя, она – твои измученные руки и ноги иссеченные слегка, когда ходил по краешку науки – по острию и лезвию клинка, она – твоя израненная совесть, закушенная, сжатая в зубах – твоя любовь и ненависть, и… то есть, как ни крути, а все-таки судьба… Как ни старайся доверять бумажке, как ни пыхти над каверзным письмом, как ни учи здорового не кашлять, как ни лечи больного кипятком – пора искать поломанные стулья и Кису Воробьянина с ножом, и эдельвейс пристраивать на тулью, и альпенштоком бить как падежом, страдать от скуки с чековой и в кресле – строгать ковчег, достраивать вигвам, ломать как копья жерди на насесте и на Парнас идти по головам, чтобы казалось – звезды не погасли, и не сгорят в духовке пироги – из чугуна лить жаворонков в Касли и отливать Колумбам сапоги. Welkom in в ту Америкэн калитку с Колумбом, саквояжем, рюкзаком – пусть не Зураб он, и не Петр Великий, а тоже был когда-то моряком… Пора друзьям договориться сразу про стол и кров, и теплую кровать, чтоб больше не глотать ее, заразу, и пивом никогда не запивать, чтоб налегке в пальтишке из ратина, в панаме из велюрова листа, чтобы душа не пряталась в ботинок как эта… ахиллесова пята – пора искать как драгоценный радий, пора грузить породу в решето – мальчишкам, упакованным как дяди и тети в коверкотовых пальто. . . . . . . . Не в коверкотовом пальто и в шляпе кастровой притом, не под шанелевым chauffe ты весел был и пьян, как граф безвестный де ля Фер бретер и дуэлянт. Он недолюбливал кадил, он никогда не заводил бесед накоротке, он ненавидел моветон и плащ как дамское манто, набросив на плечо, с цветком ли, шпагою в горсти или с бокалом Божанси, он верил взгляду и руке, не шел в атаку и в пике пока не горячо… Решеток щёлк и шёлк гардин, и копит слезы крокодил, пусть в мире праздных и кривляк и праздники – не те, тебя никто не заставлял ходить на животе. . . . . . . . Теперь про снег и о стезе в поле – тугой браслет не возвестит часа, когда последний отзвенит в школе и закрывается навек касса. Банкир звонок не потрясет пухлой, лакей не вымолвит – обед подан, над степью дым – дымок костра, дух ли – горит огонь и котелок полон. Не описать, не рассказать в такт им, не написать на голубом шелке про экипаж – как замерзал в танке, как девятнадцатый тебе шел лишь, Про медсанбат и про врача скальпель, без медсестер и синих глаз кроме, и комсомольского значка каплю на гимнастерке, как пятно крови... . . . . . . . До белых одежд, до каленья, до стиснутых пальцев, дотла по льду и по тропам оленьим, по знойной степи провела – по красным пескам, по барханам, по скрипу зубовному и по сердцу долины Бекаа – по бархату ночи, по скалам, по смерти, Господь помяни… Да разве придумать такую палатку в дорожной пыли, калмыцкую девушку Гулю – ливанские ночи и дни. И вспомнишь свою недотрогу и степь… и вернуться нельзя. Такая, товарищ, дорога, такая смешная стезя… ________________________ . © Олег Павловский, 2012 Дата публикации: 14.01.2012 00:05:28 Просмотров: 3320 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|