Неприкасаемый

Виталий Семенов

Форма: Рассказ
Жанр: Драматургия
Объём: 34787 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Неприкасаемый

Герой не храбрее обычного человека,
но сохраняет храбрость на пять минут дольше.
Р. Эмерсон.

Сегодня смена Виктора Ильича, его дежурство, и Никита, выйдя из дома пораньше, направился к воротам «Вымпела». Он всегда так делал, уже несколько лет. Три года назад они случайно познакомились и теперь, когда была смена Виктора Ильича, Никита заходил к нему на проходную фирмы «Вымпел» попить чаю перед школой. Охранник уже знал о предстоящем визите, всегда припасал на этот случай небольшую шоколадку и готовился рассказать парнишке какую-нибудь интересную историю.
- О, привет, мужик, давай присаживайся, чаёк поспел как раз. В чае ведь что главное?
- Виктор Ильич, как всегда. – Никита, весело улыбаясь, скинул школьный рюкзак у порога и сел напротив.
- Знай, юноша, в чае главное, кто и как заваривал. Вот сейчас попьешь, оценишь. Шоколадкой закусывай, подкрепись перед школой. Сколько у нас, десять минут имеется? Значит, пей и слушай. Вернее ответь мне, у тебя вот есть кумиры, ну, примеры для подражания?
- Примеры? Ой, а с чем это чай? Какой-то привкус странный.
- Странный? Пей, давай, потом рецепт дам. Так на кого бы ты хотел быть похожим?
- Ну, не знаю, на Илона Маска, Иисуса Христа, ну, может на Шиндлера там, на Эйнштейна. На того, кто людей спасает или всё человечество вперёд ведёт.
- Вот это ты молодец, спасает, ведёт, для других, значит. Но, тут, дорогой, должен обратить твоё внимание, что Маск и Шиндлер прохиндеи ещё те, ничего без своей личной выгоды не делали и не делают, Эйнштейн сильно чудил по жизни. А Христос, так вообще плохо кончил, уж больно самомнение у парня было высокое – сын Божий, и никак иначе. Однако, в каждой ведь истории что главное?
- Виктор Ильич, разумеется.
- Пей, давай, подкольщик. В каждой истории, главное, какие результаты, каков финал. И не важно, какие там у кого тараканы в голове. А результаты у твоих кумиров, конечно, впечатляющие и все их там загоны, прибыли и грешки меркнут по сравнению с тем, что в итоге они дали людям.
- Вот, я всё правильно сказал, в целом же это положительные люди? Виктор Ильич, а с чем всё-таки чай?
- Потом скажу, когда рецепт запатентую. Доедай шоколадку и допивай чай. И вот теперь, сынок, главное слушай. Как есть же заповедь такая, не сотвори себе кумира, то бишь, в переводе на человечий, старайся подражать не людям, а только их самым лучшим поступкам. В каждом человеке и бес, и ангел вместе живут. Когда мирно, когда не очень. А твоя, значит, задача, иногда ангелу побольше полномочий давать, а бесёнка своего отвлечь на это время, чтобы не мешал ангелу.
- Чего, это как?
- Ну, вот, чтобы на время свершения какого-нибудь подвига, тебе твоя мутная сторона не мешала. Чтобы в итоге, окружающие видели в тебе только положительного героя и ценили твои славные дела.
- Ничего я не понял, Виктор Ильич, ежели, кто герой, то окружающие и так это оценят, награду там дадут, звание.
- Тьфу, на все эти звания и награды. Ты даже не представляешь, сколько дерьма во всех этих наградах и орденопросцах. По мне так всего две награды может быть – «За отвагу», это за личный геройский поступок, ну, и «Звезда героя», когда человек своим подвигом спас других людей. А все остальные: за выслугу лет, за неоценимый вклад, за полководческое мастерство и организаторские способности, за карьеризм и лизоблюдство, ведь хрень полная. Оно ж, или герой или нет. Ангел или бес. Что, допил, вот, дослушай теперь. Например, слышал про подвиг майора Солнечникова?
- Не, а это кто, в Великую Отечественную воевал?
- Эх ты, Маск, Шиндлер. Солнечников с преступным дебилизмом воевал, в наши дни, несколько лет назад погиб. А дело было так: во время учений один бездарь боевую гранату не в отдаленную цель метнул, а в людей. У майора не было времени как-то нейтрализовать взрыв, разогнать людей, отшвырнуть гранату, у него и думать-то времени не было. Он просто собой эту смерть накрыл. Чтобы других спасти, сам погиб, не раздумывая. Представляешь, живым щитом, своим телом, не задумываясь. Вот это я понимаю, герой заслуженный, и ставить рядом с ним других, с такой же звездой героя, только полученной за то, что, например он до шестидесяти лет дожил на высокой должности, это кощунство. Да, что тут скажешь, земля тебе пухом, Сергей Солнечников. А вот еще пример: про Бесланскую трагедию слышал?
- Ну, да, что-то там было, погибло сколько-то.
- Бессовесть ты, Никитка. Про Бесланский ужас каждый уважающий себя человек должен всё назубок знать. Чтобы помнить урок и делать выводы, про людей, про нелюдей, про власть, про героев, про жертвы. Вот опять же про героизм. Руслан Аушев, бывший боевой генерал, бывший глава Ингушетии, никто его не заставлял, сам пошел к боевикам, захватившим школу. Умудрился из этого чудовищного пекла вывести двадцать шесть человек, матерей с грудными детьми, одного себе на руки взял. До сих пор этот кадр в глазах. А что значит, ингушу идти спасать осетинских детей, у ингушей с осетинами многовековые тёрки всегда были. На Кавказе вообще рай и ад очень тесно сплелись. Вот и Аушева потом почти во всех смертных грехах обвиняли, договорились до того, что и в захваченную школу его только потому террористы пустили, что он сам мало чем от них отличался. Ясное дело не святой, наверное, были за ним грехи, но не мне судить, на Кавказе всё по-другому. Однако тогда, ни один такой критик и болтун, никто больше не пошёл детей спасать и не спас, а он сделал это. А ведь Аушев ещё и раньше звезду героя заслуженно получал, за то, что солдат в Афгане спасал, за личное мужество. Да только у нас настоящих героев чтут лишь после их гибели или смерти. Что тут скажешь, долгих вам, Руслан Султанович, лет жизни. Вот, я и говорю, в человеке ведь что главное?
- Ну…
- Главное, насколько его ангел сильнее беса. Не стремись быть похожим на кого-то, всегда будь самим собой. Стремись управлять своей тёмной стороной и будь готов в нужный момент совершить подвиг, чтобы спасти людей или помочь им. Ладно, Никита, беги в школу, потом договорим, во вторник заходи, моя смена будет. В жизни ведь что главное?
- Виктор Ильич как всегда?
- В жизни главное учёба, ну, и наставники, конечно. Да, вот нож я ваш наточил, бабушке отдай. Держи краба, беги.
Никита пожал руку Виктору Ильичу, сунул обёрнутый газетой нож в карман рюкзака, закинул его за спину и, покинув проходную фирмы «Вымпел», побежал в школу.

Школа. Поскорее бы она, проклятая, закончилась, ещё почти год осталось промучиться. Как жаль, что смены у Виктора Ильича не каждый день, что зайти к нему можно только утром на несколько минут, по дороге в школу. Днем и вечером на фирме, где он работал вахтером на проходной, всегда полно народу и отвлекаться охраннику не положено. Конечно, Никита прекрасно знал и о подвиге Солнечникова и про Бесланский кошмар всё изучил до минут. Но всегда было приятно послушать Виктора Ильича, немного раззадорив его своими намеренно глуповатыми вопросами. Что, да как, да ну, да неужели? И Виктор Ильич, распаляясь, начинал втолковывать «безграмотному» юноше, делясь своим богатым жизненным опытом и раскрывая душу. Израненную, но не обозленную душу человека, который потерял обоих своих сыновей в чеченских войнах, человека очень эрудированного, начитанного, думающего, но в нынешней социально-экономической модели годящегося только в вахтёры. Он просто доживал свой век, шестидесятисемилетний, никому не нужный бобыль. Во всех рассказах пытался донести до Никиты: «Ведь там что главное?». Как правило, выходило, что сам Виктор Ильич.
Только с ним, встретившись и общаясь с таким же, как и он сам, одиноким, никому не нужным и не реализовавшимся человеком, лишь несколько минут один-два раза в неделю, только тогда Никита не заикался. А сейчас он идет в ненавистную школу. Он сирота, живущий с бабушкой, он картавый заика, но главное, он изгой, он – неприкасаемый, на котором висит страшное клеймо ВИЧ, хотя на самом деле у него этого диагноза и нет.
Отца Никита совсем не помнил, тот погиб за рулем, когда ребёнку было всего три года. Мама работала врачом на Скорой, на каком-то экстремальном вызове, после криминальной кровавой разборки, заразилась ВИЧ. Сперва было просто недомогание, хандра и слабость, но надо было работать и растить сына, заниматься своим здоровьем было некогда. У большинства медиков никогда нет времени и желания заниматься своим здоровьем. Сдала анализы, когда уже было поздно, когда уже прогрессировал СПИД, когда осталось жить лишь несколько месяцев. Когда Никита пошел в первый класс, когда он стал заикаться.
Единственным родным человеком осталась только бабушка. Малограмотная, недалекая, сварливая и обозленная на свою судьбу и весь мир в целом. Так они и жили – бабушка в надежде побыстрее отмучиться, а внук побыстрее отучиться и уехать куда подальше. Несколько лет назад бабушку охмурили какие-то «благотворители», навязали ей грабительский кредит, и теперь она была вынуждена работать уборщицей для его погашения. Зарплаты, пенсии, и Никитиного сиротского пособия катастрофически ни на что не хватало. Но всё было законно: погасите кредит, квартплату, и живите, как хотите вдвоем на оставшиеся пять с половиной тысяч целый месяц. Доброты и жизнелюбия для пожилой женщины это не добавляло.
А у её внука с третьего класса начался просто кошмар. Кто-то из школьников где-то прознал, что мама Никиты умерла от заразного, беспощадного иммунодефицита. Значит и ее сынок такой же. Заразный, у него, значит, тоже СПИД, атас всем! Дети вообще народ суеверный. На них зачастую не действуют никакие доводы. Что Никита не заражён, что ВИЧ распространяется только через кровь, что нельзя так гнобить ни в чём не повинного человека, такого же, как и все члена общества. Бесполезно. Специально, чтобы Никиту не отвергала вся школа, приглашали медиков и ученых, с лекциями о ВИЧ, проводили родительские собрания и общешкольные линейки. Тщетно. Не только все, поголовно, школьники, но и их родители так же дружно и поголовно отвергали «спидоносца», не гнушались этим и многие педагоги.
Во всех кабинетах школы был в дальнем углу, на самой «камчатке», стол с непременной надписью «спид!» или «aids!». Только там дозволялось сидеть Никите Панину. Его не вызывали к доске, не брали тетрадей и контрольных для проверки, все преподаватели ставили ему тройку автоматом. Хоть обучись, хоть вовсе в учебники не заглядывай. Были, конечно, учителя и ученики, которые понимали всю абсурдность и жестокость такого отношения к Никите, но идти на контакт с ним, значит идти против большинства, значит самому стать неприкасаемым. Он везде, всегда, неотступно был изгоем. Все школьники, включая первоклашек, общались с ним только через презрительные плевки и пинки, отгоняя его подальше. Учителя или делали вид, что не замечают этого, или журили ребят только условно, чтобы не ругался директор. Директор школы, единственный, кто старался переломить ситуацию и помочь Никите. Он заставлял стирать или замазывать обидные надписи с заднего, «заразного» стола, но те неизменно появлялись вновь. Директор демонстративно здоровался с Паниным за руку, приобнимал его, приглашал к себе в кабинет, пытался помочь мальчику. Тогда дети и педагоги стали при общении с директором тоже отходить от него на пару метров, все, дружно, поголовно. Ещё год оставалось Никите отмучиться, ещё год, а потом в любую нахимовку, суворовку, любое училище с проживанием, главное подальше от этого проклятого, зачумлённого дремучим невежеством и средневековыми предрассудками города. Города зла и страданий. Туда, где его никто не знает, скорее бы.
Ещё на дальних подступах к школе запестрели надписи «кацо». На асфальте, на столбах и стенах близлежащих домов. В самой школе такие надписи на каждом квадратном метре встречались. Это про директора. Директор школы номер тринадцать Бронницкий Василий Иосифович, конечно, никакого отношения к кавказским нациям не имел, а таки понятно какого был племени. Но малообразованным ученикам это было всё равно, к директору школы почему-то прилепилась именно кличка Кацо. Чернявый, носастый, стильно одетый в классику, с грамотной речью интеллигента. Неустанно, непримиримо, но почти безрезультатно борющийся с курильщиками и закладками наркотиков на вверенном ему участке. Крепко держащий школу в кулаке, помнящий почти всех, около семисот, учеников по фамилии. Лютый, чуть-что, родителей в школу вызывал, а то и полицию. Одним словом Кацо проклятый, да ещё и со спидоносцем обнимается.
Впрочем, клички были практически у всех учителей школы. Так уж тут повелось, никто из преподавателей не оставался без внимания «благодарных» учеников, цветов жизни. Преподавателя физкультуры, Галину Валерьевну, бывшую волейболистку с ростом метр восемьдесят, звали Галера. Её коллегу, физрука Дмитрия Ивановича – Диван. Математичка Ганина – Гипербола, математичка Пономарева – Парабола, англичанка Раиса Борисовна – Рысь-Брысь, химичка – Перекись, невысокую физичку с выдающимся бюстом Светлану Тихоновну звали Сверхтитьковна, и так далее, отметили всех педагогов. Но это просто для обозначения границы между учениками и учителями, почти беззлобно. Общешкольная ненависть к директору перекрывала ученический фольклор, что ярко отражалось в метках «кацо» по всей школе.
Подчеркнуто лояльное отношение директора к Неприкасаемому, ну, тому, что как в Индии, хуже распоследнего шудры, заразному спидошнику, добавляло злобной неприязни школьников и к Василию Иосифовичу и к самому Никите Панину. Директор несколько раз приходил к Паниным домой, пытался убедить бабушку, что Никите надо сменить школу, что мальчику необходимо заниматься с логопедом-дефектологом и невропатологом, чтобы избавиться от заикания и картавости. Но, бабушка, являясь единственным законным опекуном сироты, ничего не хотела слушать. Ей некогда, ему не нужно, и вообще отстаньте от нас, знаем мы вас, благодетелей, до сих пор расплачиваемся. Короче, согласия на оказание помощи для внука не давала. Василий Иосифович как-то исхитрился выдать из фондов школы бесплатный ноутбук для мальчика. Школьную столовую, Никита, конечно, обходил стороной, а директор положенные сироте бесплатные обеды конвертировал в деньги, контрабандой добавлял лично от себя тысячу и пересылал на счет бабушки. Перед Новым годом приносил сразу двенадцать новогодних школьных подарков.
Бабушка материальную помощь от директора школы принимала как должное. На все просьбы внука оплачивать интернет отвечала отказом. Денег не было даже на самую дешёвую флэшку. Никита мог использовать подаренный ноутбук лишь для чтения или музыки с дисков. После мамы остались уже затертые МП-диски. Спэйс, Вангелис, Моцарт, Шопен. Никита давно выучил их до отдельной ноты. Еще от мамы остались фотографии и много медицинских книг. Среди прочих книг – пятитомный, очень подробный, с пояснениями, цветной атлас анатомии человека. Его Никита тоже изучил от корки до корки, наизусть все пять томов знал. Где какая кость, мышца, артерия или вена в человеческом теле. Где нервные узлы, где лимфатические, куда какие соки и токи движутся и зачем. А что еще оставалось? Друзей и приятелей ни во дворе, ни в школе у него не было, да и не могло быть. Интернета нет, книги только по медицине. Телевизор всегда занят бабушкой, та всё свободное от работы и сна время посвящала просмотру сериалов и ток-шоу на политические темы. Искренне рыдала при просмотре какой-нибудь триста тридцатой серии очередного «мыла» и так же искренне ненавидела украинцев, считая их, так по телевизору сказали, виновниками всех своих злосчастий. Ну да ничего, недолго уже Никите осталось. Несколько лет терпел, еще несколько месяцев дотерпит.

Сегодня первого урока для многих классов нет. Какие-то нувориши, уже не зная, куда девать шальное бабло, решили осчастливить школьников. Всем ученикам, начиная с восьмого класса, грозятся выдать планшет для учёбы. В актовом зале каждому лично вручат. Школьникам, конечно, эти наверняка допотопные планшеты вряд ли пригодятся, но пропустить урок дело святое. Все ученики старших классов дружно направлялись в актовый зал.
А вот Никите планшет очень даже пригодится. Его можно будет в какой-нибудь мастерской обменять на телефон поприличней. У парня, конечно, как у любого современного человека был мобильный телефон. Из ломбарда, за двести рублей, ну очень старый, даже не с цветным дисплеем. Использовался этот аппарат только как часы. Звонить Никите было не кому, его тоже никто еще ни разу звонком не осчастливил. Изредка приходили смс-ки с предупреждениями от МЧС и реклама от оператора связи. Зато баланс цел, расходовать некуда. Теперь вот можно будет, обменяв планшет, обзавестись телефоном с цветным дисплеем, с играми. О том, чтобы достичь уровня остальных школьников, воспитанных последними новинками видеоигр, порносайтами и соцсетями, и щеголяющих навороченными айфонами, об этом, разумеется, речь не идет. Ну, хотя бы так, немного продвинуться в деле цифрового растления молодёжи. Вот только кухонный нож, отданный Виктором Ильичом с заточки и аккуратно завёрнутый в газету надо переложить в другой карман рюкзака, чтобы не торчал и вперед, в актовый зал, за планшетом. Где-нибудь в уголке, на отшибе место найдётся. Наверняка и директор там будет, в обиду не даст.
Актовый зал битком – семь классов в полном составе. Никита присел на последнем ряду, оттуда сразу же отодвинулись несколько школьников. Прекрасно, так даже лучше видно. На сцене стояло несколько больших запакованных коробок, видимо с планшетами, а одна коробка зачем-то совсем у входа. Рядом с ней мужик благотворитель как приклеенный торчит, видать переживает, никак не может с добром расстаться. Ещё двое спонсоров были на сцене, рядом с остальными коробками, ждали, когда все соберутся и рассядутся. Директор суетился у сцены, усаживал, утихомиривал, распоряжался. Наконец, дал отмашку благотворителям – все собрались, можно начинать.
Можно, так можно! Стоявший у дверей мужик, раскрыл свой короб, вытащил автомат, щелкнул предохранителем и пустил короткую очередь вверх. С потолка посыпались мелкие куски известки и пыль от штукатурки. Дети оцепенели, еще не поняв, что происходит. В тот же миг стоявшие на сцене еще двое «спонсоров» так же вытащили из коробок автоматы и направили их в зал.
- Вы заложники, это теракт! Слушать меня, - закричал старший из них, - сейчас все слева направо собираетесь к стене, вот к этой, левой от меня стене. Пошли. Спокойно и дружно, всех, кто останется – пристрелю.
Школьники, отталкивая и топча друг друга, перескакивая через ряды и кресла, начали продвигаться в указанное место. Находившийся у дверей бандит встал как часовой у выхода. Старший захватчик направил автомат на директора, продолжавшего, словно в ступоре стоять у сцены.
- Тебе что, особое приглашение нужно или помочь?
Василий Иосифович стоял не шелохнувшись. Бандит закинул автомат за спину, достал из своей коробки пистолет и подошел к директору.
- Ну, пошёл.
Стоит как вкопанный, все уже собрались в указанном месте, столпились, прижавшись друг другу и стараясь протиснуться поглубже, в центр толпы, а директор продолжает стоять неподвижно. Террорист перещёлкнул предохранитель и приставил дуло пистолета к виску жертвы.
- Что, яйца железные, сейчас расплавлю, двигай ко всем, ты мне здесь не нужен.
Василий Иосифович глубоко вздохнул, так же, под дулом, чуть повернулся к бандиту и спокойно сказал:
- Что вы хотите, зачем вам столько людей, вам трудно будет управлять всеми. Давайте отпустим хотя бы женский пол, пусть все девочки уйдут.
- Ша, здесь я командую, и вопросы могу задавать тоже только я, двигай ко всем.
Василий Иосифович даже не шелохнулся:
- Вы не справитесь со всеми, отпустите половину, вам будет легче следить за остальными. Сейчас девчонки от страха начнут писаться, зачем вам это, отпустите их, а мальчики все останутся, и мы будем делать всё, как вы скажете. Вам это будет удобней и проще. Послушайте меня, я умею управлять массами школьников, дело вам говорю, отпустите девочек, пожалуйста.
Бандит, всё так же готовый выстрелить, раздумывал. Переглянулся с подельником, стоящим на сцене и следящим за залом.
- Дело говоришь? Ну, давай попробуем. Ты, каланча, - обратился он к Галине Валерьевне, - выводишь из кучи по одной ссыкухе, и та медленно идёт на выход, сама последней пойдёшь. По одной, медленно, иначе стреляю. Так, а ты, переговорщик, раз такой смелый, то звони. – Террорист отвёл пистолет от виска директора.
- Куда?
- Куда положено, мусорам, расскажи, что вас захватили, а потом мне трубку дашь, я с ними побеседую. А, не, давай-ка на скайп сразу выводи какого-нибудь своего знакомого мусорка. Начинай.
Василий Иосифович, следя за тем, как девочки начали покидать зал, достал свой телефон, что-то там полистал, настроил, направил на себя:
- Максим Юрьевич, слушайте не перебивая. У нас теракт. Актовый зал школы, заложников около ста человек, девочек согласились отпустить, они сейчас выходят, смотрите. – Директор стал оборачиваться, направляя камеру телефона на школьников.
- Давай. – Бандит вырвал телефон из рук директора. – Слушай сюда, видишь, не шучу, делай всё, как я скажу, и все останутся живы. На зоне, на «девятке» чалится мой брат, «Финка» погоняло, слышал? Да, Миронов Алексей, вот значит, что сейчас делаете. Привозите его сюда, отпускаем десять школьников, потом подгоняете два автобуса к школе, прямо к лестнице главного входа, отпускаем ещё десять. Затем мы едем в аэропорт, к трапу хорошо заправленного самолёта с экипажем, отпускаем ещё десять. Мы проверяем все отсеки борта, если будет чисто, и мы удачно загрузимся, отпустим ещё десять. Если хоть одно подозрение у нас возникнет, что мухлюете, то сразу же пойдут трупы. Денег нам не надо, себе оставь. Усёк, мусор, на всё про всё у вас три часа. Через час мой брат в школе, через два часа мы на аэродроме. Через три мы взлетаем. Одна минута задержки равна одному трупу. А теперь смотри, чтобы не было недоразумений. – Террорист направил телефон на директора школы и почти в упор выстрелил. Василий Иосифович схватился за правый бок, сложился пополам, но остался на ногах.
- Вы уже доказали свою серьёзность, больше не стреляйте ни в кого, всё будут делать как вы скажете. Не стреляйте больше, пожалуйста. – Просипел он.
- Ну ладно, всё видел, всё понятно, мусор? Через час, сейчас восемь сорок, в девять сорок, мой брат входит в этот зал, иначе мне придётся выстрелить ещё десять раз. Всё понятно? Выполняй, время пошло. – Террорист бросил телефон на пол и сильно топнул по нему, разбил вдребезги. – Так, а ты чего там, в сторонке стоишь, слинять вздумал? А ну, в кучу. Всё бабьё вышло?
Да, все школьницы, и учительницы покинули актовый зал. Остались только мальчишки, около ста человек, и директор школы у сцены. Раненый Василий Иосифович сгибался все ниже и наконец, упал, под ним было уже много крови. А вот Никиту вытолкнули из общей толпы, даже в столь экстремальной ситуации все помнили, что он Неприкасаемый.
- Они с-с-считают, что я з-з-заразный.
- Да, и чем же ты заразный?
- У м-м-моей мамы был ВИЧ, но у м-м-меня его нет, у м-м-меня даже справки про это есть. Н-н-но никто не верит, м-м-можно я здесь постою?
- А, ты ещё и заика, ну, давай, помогать мне будешь. Возьми у крайних пару сумок и собери туда телефоны со всех, работай, тебя последним пристрелю, а может и оставлю, нашим станешь.
Никита подошел к ребятам, сорвал у двоих стоявших с краю школьников рюкзаки, раскрыл их и бесцеремонно высыпал всё содержимое на пол. «Сука, спидозник, предатель, полицай, бандеровец», послышались выкрики из глубины толпы. Выстрел! Старший бандит опять пальнул из пистолета, вверх, не глядя.
- Ша, щенки, заткнули хавальники! Сейчас каждый подходит к заразному и кидает свою мобилу ему в сумку, так чтобы я видел, сверху. Кто геройствовать попробует или неправильно скинет, пойдёт вслед за директором. Начали! Малой, сейчас ты на них за всё отыграешься, открывай рюкзаки.
Ребята стали по очереди подходить к Неприкасаемому и сбрасывать телефоны в раскрытые рюкзаки, стоящие на полу. Большинство кидали свой аппарат и, глядя в пол, поскорее возвращались обратно в толпу. Но несколько парней посмелее, чуть задержались, чтобы метнуть полный ненависти взгляд в «спидозника» и прошептать ему что-то вроде: «Когда всё закончится, ты труп», «Своими руками задушу», «Готовься сдохнуть, фашист спидозный».
Василий Иосифович уже лёжа, чуть приподнявшись на левую руку, обратился к старшему бандиту:
- Послушайте, зачем вам самолёт, ведь вас не примет ни одно государство, даже Сомали, даже игиловцы и талибы не примут вас. Давайте я провожу вас по коллектору. Я знаю, как под землей пробраться в соседний квартал, вас никто не заметит. Отпустите детей. Возьмите несколько человек, вам хватит для гарантий, отпустите остальных…
Выстрел! Директор резко вздрогнул и слёг. Видно было, что он ещё жив, ещё немного шевелится, стонет и хрипит, но вскоре потерял сознание и стал неподвижен.
- Вот так-то. Я понимаю, что ты бронированный, но не настолько же. – Бандит подошел к ещё дышащей жертве, усмехнулся. – Скоро отмучаешься. Малой, там ещё много? – крикнул он Никите, собирающему у ребят телефоны.
- С-с-сейчас, уже б-б-больше половины сдали. Работаю, к-к-как всё соберу, вам принесу. – Отозвался Панин.
- Ну, давай, работай. – Старший захватчик вернулся на сцену, выдвинул стоявший у стены большой письменный стол на середину площадки, поставил рядом стул и уселся на нем, направив пистолет на школьников. Стал спокойно наблюдать за процессом сдачи телефонов. Второй бандит стоял метрах в пяти от него, выставив автомат и так же внимательно следя за присутствующими. Третий стоял у входа, у раскрытых настежь дверей и держал под прицелом весь длинный коридор, ведущий к актовому залу.
А Никита «работал». И лихорадочно обдумывал все варианты действий. Террористов трое, всего трое, целых трое. Вооружены до зубов, даже бронежилеты из своих «спонсорских» коробок вытащили и надели. Это где ж они таким арсеналом обзавелись? Всё эдак аккуратненько в коробки сложили и под видом доставки благотворительной помощи спокойно проникли в школу. Коробки не дали учителям открывать, сославшись на сохранение сюрприза для детей. М-да, киндер-сюрпрайз по полной программе получился. А что, кто-то по-другому бы поступил как директор и остальные учителя? Ведь в кои веки добрые души детям что-то решили просто так подарить, безо всяких условий и откатов. Конечно, конечно, всё как вы скажете, желаете сделать сюрпризом, пожалуйста.
Ну, и что мы теперь имеем? Дали час для выполнения первого условия. Привезут этого Финку, дальше что? В автобусы, в самолёт? Ни фига ничего не будет, будет штурм. Никаких условий террористов Российские власти не будут выполнять никогда. И точка! Заложников брать бесполезно, абсолютно бессмысленно, власть на уступки не пойдёт. Чудовищно, антигуманно, бесчеловечно по отношению к заложникам, но факт – после Бесланской трагедии никому и в голову не приходит захватывать заложников на территории Российской Федерации. Уступок не будет ни при каких условиях, и это отрезвляюще действует на любых потенциальных захватчиков. Жертвы Беслана были последними заложниками в этой стране. Жестоко, бесчеловечно, но работает безотказно – заложников больше не было и не будет. Что же сподвигло этих кретинов на такие подвиги? Они вообще ничего не соображают, они совсем не хотят жить, они самоубийцы в чистом виде? Они от своих тюремных ходок застряли сознанием где-то в девяностых годах, не заметив, как изменилась страна. Эти тупые ублюдки искренне думают, что сейчас начнут выполнять их условия. Но будет штурм. Сейчас уже девять двадцать, через двадцать минут что-то произойдет. Как будут штурмовать? Кто это будет делать? Хотя, чего там, целый батальон спецназа в центре города квартирует. Как? Единственный вход перекрыт автоматчиком, он надвигал туда стульев с задних рядов, забаррикадировался. Остаются окна. Занавесок на огромных высоких окнах нет. Уже светло на улице и свет выключен. Видно ли что-нибудь с улицы? Вряд ли, даже точно нет. Да и откуда смотреть, отдельное крыло школы, рядом зданий нет, актовый зал на втором этаже, под ним спортзал, сверху крыша. Крыша это хорошо, штурмовикам будет проще в окна проникнуть. Уже девять тридцать. Что делать? Надо поговорить с бандитами самому. Только у него есть шанс хоть что-то изменить до штурма. Как там Виктор Ильич про подвиг говорил, засовываем своего бесёнка подальше и вперёд выпускаем ангела? Хотя, это ещё вопрос, кого сейчас вытаскивать, попробовать обезвредить бандита, это попробовать его убить. Убить человека. Что считается подвигом, убить убийцу и тем спасти людей или подвиг это преступить черту самого страшного греха, самому стать убийцей? Разве он сможет убить, неужели способен на это? Кто в нём сейчас, бес или ангел? Последним телефон бросает его одноклассник, Богатов. «Мразь» шипит он Никите и возвращается к остальным. Уже давно и настойчиво, но безрезультатно названивают несколько телефонов из переполненных рюкзаков. Девять тридцать пять, сейчас или никогда. У них бронежилеты, корпус закрыт, шея, горло, вены, артерии, слева, справа, атлас анатомии, расположение основных сосудов. Неприкасаемый, говорите?
- У меня всё, несу. – Крикнул, совсем не заикаясь, Никита на сцену, сбросил с плеча свой ученический рюкзачок, чуть задержавшись правой рукой у его кармана, отбросил в сторону какую-то газету, поправил правый рукав старенького, затертого пиджака, взял в обе руки ношу с телефонами и направился к старшему бандиту. Большие электронные часы на стене показывают девять тридцать семь.
Никита поднялся на сцену, подошёл к сидящему за столом террористу, швырнул звенящие и пиликающие на все лады рюкзаки к его ногам:
- Вот смотрите, тут внизу, смотрите.
Бандит наклонился под стол, Никита тоже склонился рядом. Около минуты они оба были скрыты за массивным письменным столом. Потом Никита поднялся во весь рост, а бандит нет, из под стола стала растекаться лужица крови. Девять тридцать восемь.
- Ой, дяденька, смотрите, что с ним? – Обратился Никита ко второму террористу, стоящему на сцене и обращенному в зал. Тот подошел к столу, стал заходить за него, Никита заскочил сзади и провел выскользнувшим из рукава пиджака ножом, острым, недавно наточенным лезвием по горлу второго бандита. Тот схватился одной рукой за свое горло, другой попытался приподнять автомат. Стал оседать и наконец, упал всё так же под стол. Сцена гудит и звенит от уже десятков непрекращающихся звонков, кровь растеклась и стала капать вниз в общий зал. Девять тридцать девять.
Никита, бросив нож, идет на выход из актового зала, к третьему и последнему террористу. Тот уже осознал произошедшее, направил свой автомат на приближающегося пятнадцатилетнего мальчишку. Никита шёл через зал к автоматчику вкружную, так, чтобы грядущие выстрелы не задели больше никого. Он немного вытянул правую руку вперёд, как бы для предстоящего рукопожатия, он встретился взглядом с террористом, его глазами. Глазами загнанного в угол зверя, обезумевшего и отчаявшегося. Выстрелы, жгучая боль во всё тело, вперёд!, шаг, ещё шаг, ещё выстрелы. Уже падая, Никита видел, как в окна, словно вороны, влетали вооруженные люди в чёрном, звенели стекла, кричали школьники, пиликали телефоны, прозвучало ещё несколько одиночных выстрелов. «Успел, с одним точно справятся, больше никто не погибнет…»

Через неделю, ровно в тот день, когда вся ИТК№9 узнала о произошедшем в школе теракте, умер авторитетный вор Алексей Миронов, по кличке Финка. У сорокалетнего бугая вдруг случился сердечный приступ. Так в справке о его смерти и написали.
Через пять месяцев несколько офицеров ФСБ и МВД получили высокие награды, очередные звания и повышения. Конечно, это были совсем не те бойцы, что врывались в захваченный террористами актовый зал школы, не те, кто ранил и мастерски обезвредил последнего оставшегося в живых бандита, не те, кто готов был, если потребуется, своими телами закрывать детей от бандитских пуль. «За блестяще проведённую операцию по обезвреживанию террористов и освобождению заложников, за…». Награды получило высшее руководство. Действительно ведь блестяще, из почти двухсот первоначально захваченных в заложники человек погиб всего один. От стресса рассудок у парня явно помутился, кровавую поножовщину устроил, сам виноват, что погиб.
Каждый раз, приходя на кладбище к сыновьям, охранник фирмы «Вымпел» Виктор Ильич заходил, обязательно заходил к Никите. Приносил термос с чаем, заваренным по особому, так и незапатентованному рецепту. Пил сам, наливал Никите в одноразовый стаканчик, клал на могильную плиту небольшую шоколадку. Плакал, просил прощения, проклинал себя и тот последний их день, когда вдалбливал неразумному юноше, что-то там про героизм и подвиг. Что главное в жизни это помогать людям, спасать их. Кстати, летом весь участок могилки покрыли дорогим красным гранитом и поставили большую надгробную плиту из того же камня. Кто-то, пожелавший остаться неизвестным, явно не Никитина нищая бабушка, оплатил все расходы. Так же оплатили и досрочное погашение кредита этой бабушке.
Василий Иосифович выжил, успели откачать. Долго лежал в больнице, потом долго ходил по отделам и участкам, по расспросам и допросам. Хотели осудить его за преступную халатность. Но узнав об этом, тысячи людей стихийно собрались у здания ГУВД, все учителя, школьники тринадцатой школы, их родители, ещё очень многие горожане. Они скандировали: «Бронницкий! Свободу!» На суде над оставшимся в живых, пока живым бандитом, Василий Иосифович проходил свидетелем. Его даже оставили в школе. Конечно, уже не директором, просто преподавателем истории и завучем. Он продолжил свою многолетнюю непримиримую борьбу с курильщиками и закладками наркотиков. Лютый, чуть-что родителей вызывает, а то и полицию. Все подступы к школе и сама школа сверкали надписями про него: «Броня», или ещё короче: «Бро».
Сейчас в тринадцатой школе, у самых дверей парадного входа, на небольшом постаменте стоит бронзовая, явно очень дорогая скульптура. Злые языки брешут, что это кто-то из криминальных авторитетов за неё заплатил. Пятнадцатилетний парнишка, в полный рост, чуть протянув правую руку вперед, словно для предстоящего рукопожатия. Надпись: «Никита Панин». Вытянутая для приветствия рука скульптуры блестит зеркальным блеском, она натёрта тысячами прикосновений детских пальчиков. Дети вообще народ суеверный. С чего-то они уверовали, и ведь действует, что для того чтобы школьный день прошёл удачно, надо обязательно пожать Никите руку, ну или хотя бы прикоснуться.

© Виталий Семенов, 2020
Дата публикации: 07.02.2020 17:58:43
Просмотров: 1783

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.