Бурлацкий,9

Галина Золотаина

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 5699 знаков с пробелами
Раздел: "Былинки детства"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Листаю детство -
Мой личный атлас,
Бурлацкий, 9 -
Мой бывший адрес.
Там сон спасает,
И греет печка,
На двух хозяев -
Одно крылечко.

Вся наша родня жила на приличных улицах: Носковы – на улице Красный Лог, Кулаковы – на улице им. Карла Либкнехта, Сыроежкины – на улице им. Энгельса, Васильевы – на Барнаульской. И только мы, Золотаины, ютились на переулке Бурлацком. Он, правду сказать, спускался к реке, но плавали по ней одни только коровьи лепёхи, а им, понятно, бурлаки без надобности.

Окружали переулок тоже вполне приличные названия: улицы имени Гагарина, имени Зинаиды Туснолобовой; переулки Равенства и Национальный.
Все дома в нашем переулке были «частным сектором» и только наш двухэтажный, деревянный цыганистого вида, был собственностью горкомхоза.

Одну из трех квартирок перед войной получил мой дядя, Иван Михайлович, погибший в девятнадцать лет под Ленинградом, Я знаю его только по рассказам моей бабушки, по портретам.. Он был очень добрый и играл на балалайке. Его невеста Шурочка ещё долгое время после войны здоровалась с бабушкой, чем та очень гордилась, но потом постепенно перестала – и Шурочка здороваться, и бабушка гордиться.

*
Была у меня на переулке закадычная подружка Валька.
Их семья считалась самой богатой, у них у первых на переулке появился телевизор.
С Валькой мы играли в магазин, продавали за листики песок и золу, играли "в дом". Мужем всегда была я. Валька звала меня Петром.
- Петро! Опять напился? Иди, давай спи, глотка у тебя лужёная!
Валька мне поведала, что у дядек «там» карандаш, и они писают из него. Я не поверила. Когда у соседки по переулку родился мальчик, и мы пришли посмотреть на него, то я увидела маленький карандашик.
Мы очень хотели иметь маленьких ребятишек, поэтому изображали беременность – засовывали под платьица песочные ведёрки, но они всё время выскальзывали.
Был у меня и жених – Вовка. Его мать, тётя Лена звала меня снохой. Вовку я называла уважительно «Волёдей». Однажды Вовка потерялся. Его искали несколько часов.мать сходила с ума – пропал пятилетний ребёнок. Дело чуть ли не дошло до милиции, но кто-то догадался подняться к нам на терраску. Там возле двери с висячим замком , на половичке преспокойно спал мой жених. Пришёл к невесте, ждал-ждал, и сморило на солнышке. А мы в это время были где-то у родни.
Вовку я встретила лет через десять в пионерском лагере, он вырос в красивого светлоглазого подростка. Мы узнали друг друга только по фамилиям. Вспоминали детство, переулок, но друг в друга не влюбились, наши вкусы к тому времени круто поменялись

*
Бурлацкий жил своей налаженной жизнью.
Помои и шлак от печек выливались–вываливались на его середину, симметрично с чётной и нечётной стороны., Его сухая потресканная поверхность, зимой покрытая снегом, почти не знала машинных колёс. Только в два- три месяца раз кому-нибудь из «бурлаков» привозили уголь.
Туалеты у всех были во дворах. Однажды, когда на соседней терраске курили во время гулянки мужики, я выбежала на свою и стала кричать:
- Мама, мама, ты где?
Я так долго звала, что ей ничего не оставалось, как откликнуться из этой деревянной постройки. Тогда я бросилась задавать более конкретные вопросы:
- Мама, мама, ты какаешь да?
-Какает, какает! – загоготали на соседней терраске.
Моей матери пришлось ещё долго не выходить, чтобы не быть увиденной. Ведь ей было тогда всего тридцать лет, а мне, глупой, четыре.
Ещё случай, связанный с туалетом.
Бабушка Агаша Кулакова, родная сестра моей бабушки, приходила в гости и по старой, еще привоенной привычке, соблюдали ритуал «поискаться» -почесать на белый платочек гребешком вошек.
Я наблюдала эту идиллию и, честно признаться, она мне нравилась, особенно если на платочек падала крохотная лапчатая тварька.
Так вот, бабушка пошла туда, «на двор», а бабушка Агаша продолжала чесать свои жиденькие седые космочки и вдруг – вычесала! Я выбежала на терраску и заорала на всю округу:
-Баба! Бабочка! Агаша вшу поймала!
С ближайших огородов все головы повернулись в мою сторону. После старушки-сёстры срамили меня страшно: время-то было уже мирное, далеко послевоенное, добротное - и вши считались позором.

*

Там дедка Костя
Гнёт коромысла,
Он узок костью –
Просторен мыслью.
Под горкой тряпок-
А сверху сучья –
Четок припрятан,
На всякий случай.
Дед много знает
И верно судит,
Сидит, строгает –
К груди от груди…

Весь первый этаж дома занимали старики Серебряковы, дед Костя и баба Соня. Он изготовлял и продавал на базаре коромысла и березовые веники. И мне сделал маленькое коромыслице за пятьдесят копеек. К жестяным банкам бабушка прикрутила проволочки- ручки, и мы с ней ходили на колонку «по воду».

Стать бы маленькой, лет пяти,
Побежать, ободрать колени
И живой ещё бабе Лене
Коски тонкие заплести.

С нею «по воду» уходить,
К допотопной смешной колонке,
Быть чумазой, худой девчонкой
С ржавой банкою для воды.

Сядет солнце за клейзавод,
Баба дверь на крючок закроет,
Мы останемся в мире трое –
Старый, малый да Васька-кот.

На втором этаже в маленьких клетушках-комнатушках жили две семьи – наша и Андреевых. Олька была моей ровесницей. Её мать, красивую и молодую, я почему-то называла «дядя Маруся», а отца старого и грубого «тетя Миша». Он нежил и оберегал Ольку и страшно ревновал «дядю Марусю». Родители дрались, Олька орала благим матом. Слышимость через стенку была отличная, моя мать зажимала мне руками уши, чтобы я не боялась. Потом они разъехались, и квартиру заняли другие, а через несколько лет мы узнали, что «дядя Маруся» повесилась.

© Галина Золотаина, 2016
Дата публикации: 11.08.2016 06:24:45
Просмотров: 2656

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.