Кто убил Волика Либера?
Владимир Гладышев
|
Форма: Роман
Жанр: Детектив Объём: 456264 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Роман написан 20 лет назад. Вольф Либерман - гений бизнеса, негодяй и мерзавец по отношению к своей жене. Его убивают в их загородном доме, все улики указывают на то, что это сделала Алла Либерман. Но полковник ФСБ Валентин Бардар,школьный учитель которого был другом детства убитого, раскрывает преступление. При этом едва не погибла любимая женщина Валентина. ВЛАДИМИР ГЛАДЫШЕВ КТО УБИЛ ВОЛИКА ЛИБЕРА? ИГОРЮ КОСТАНТИНОВИЧУ ПАНИНУ - умнице и жизнелюбу, родному николаевскому “прощелыге” с огромной благодарностью за всё, пожеланиями счастья и удачи в жизни АВТОР ПРОЛОГ “... Конец марта, мерзейший мокрый снег, который не падает с неба, а валится, превращая весь мир в сплошную снежную кашу, поглощающую человека целиком и вызывающую суеверный ужас: а есть ли вообще на Земле ещё что-то, кроме этой грязно-серой, густо облепляющей тебя мерзости?.. Есть ли ещё солнце, тепло, да просто белый свет, наконец?! В такую погоду ненавидишь всех и вся, хочется если и не умереть, то уж заснуть точно - чтобы проснуться в другом, светлом и тёплом, добром мире. Который тоже мог бы быть в конце марта в южной Одессе, но вот надо же случиться этому запоздалому снегопаду... А если такой день для человека - последний в жизни? И последнее, что он видит и запоминает (а это запоминается, или оно исчезает вместе с последним вздохом?..), - это промозглый мартовский снегопад? Интересно, для человека, знающего, что он - уходит, даже такой день - счастье? Даже такая погода - радость? Или же он даже рад тому, что уходит, потому что там, впереди, всё может быть совсем по-другому, а здесь...” - Ну ты и идиот, Валюша! - громко сказал сам себе полковник Валентин Бардар, отрываясь от безрадостных размышлений о мартовском снеге и последних днях жизни, которые невесть как овладели его почти совершенным мыслительным аппаратом “технаря-одиночки”, как называла его иногда Светлана. - Дебил из дебилов, - уже тише, но по-прежнему убеждённо, произнёс он после минутной паузы. Вероятно, основания для подобной оценки своих умственных способностей у Валентина имелись: сегодня было шестое июля, от марта и до марта было уже и ещё далеко, день стоял по-летнему жаркий и никакого снега на том участке земной территории, на котором находились Москва и Московская область, не предвиделось. Даже теоретически. А уж мысли о смерти... Тридцатидвухлетний полковник Бардар находился в отличной физической форме, давление семьдесят пять на сто двадцать и все такое прочее; не отягощённый более или менее вредными привычками, отлично тренированный и привыкший к большим физическим и психологическим нагрузкам организм обещал, как принято говорить, “долгие годы жизни” - если, конечно, не произойдут какие-либо профессиональные... неприятности, чреватые... Да мало ли чем может быть чревата профессиональная деятельность полковника ФСБ, специализирующегося на выполнении... деликатных поручений высшего руководства страны и получающего при этом практически не ограниченные полномочия?.. Наконец, мысли о смерти именно сейчас были просто нелепы ещё и потому, что сегодня, в пятницу, начинался краткосрочный отпуск полковника, который он намеревался провести так, как никогда до этого не проводил нечастые свои отпуска. Сегодня вечером Валентин Бардар должен был встретить самолёт, прилетающий из города-героя Одессы, в котором должна была находиться самая лучшая женщина на свете - его Света. Она прилетала на неделю, и эту неделю они будут вместе! Конечно, лететь в начале июля из Одессы в Москву для того, чтобы любящие друг друга люди, имеющие неделю свободного времени, могли провести эту неделю вместе, было несколько... нетрадиционно, что ли. В обратном направлении - пожалуйста, из каменных джунглей “Третьего Рима” к “самому синему в мире” Чёрному морю - что может быть приятнее и естественнее?! Но Светлана, коренная одесситка, ещё весной обмолвилась, что она мечтает пожить в лесу. “Как Олеся Куприна”, - пояснила студентка-заочница филфака Валентину, который до их встречи досконально, от корки до корки, изучил пятитомное собрание сочинений любимого ещё со школы Булгакова и не стремился к расширению круга своих читательских интересов. До их со Светланой встречи так и было, но после слов девушки “Олеся” была внимательно прочитана полковником Бардаром, который за недолгие к тому времени недели знакомства успел убедиться, что если “радость моя” (так, несколько высокопарно, он называл Свету, и эти, в общем-то затасканные, слова произносились им так обезоруживающе нежно, что...) о чём-то говорит, то слушать нужно внимательно и выводы делать сразу же... Сейчас Валентин с нетерпением ждал вечера, потому что сразу же из аэропорта он собирался отвезти Светлану “в лес”. Этот “лес” был подмосковным сосновым бором, в котором находилась очень даже и добротная дача Александра Владимировича Воеводина, бывшего школьного учителя математики, а ныне преуспевающего “рантье”, как он сам себя называл, у которого когда-то давно учился Валя Бардар и которому он совсем недавно сумел помочь в разрешении проблемы, изначально выглядевшей неразрешимой. Если называть вещи своими именами, просто констатировать факты, то Валя спас жизнь Александру Владимировичу, а такие вещи не забываются. Поэтому Воеводин искал возможность, чтобы отблагодарить своего бывшего ученика, и приглашение пожить неделю на даче, которое Валентин с благодарностью принял, могло, как полагал бывший учитель математики, стать первым шагом, способом узнать, что именно можно сделать для Валентина в знак благодарности - не деньги же ему предлагать, в самом-то деле! Денег у Воеводина было больше чем достаточно, но заикнуться об этом в разговоре с Валей... Валентин уже бывал на даче у Воеводина - именно там проводилось задержание преступников -, и ему очень понравился этот густой сосновый бор, в котором “новые русские” сооружали свои дачи-дворцы. Аккуратно, нужно сказать, сооружали, с большой любовью к природе - ведь дешевле сохранить на дачном участке столетнюю сосну, чем окультуривать потом этот же участок посредством дорогостоящих садово-парково-огородных работ... Поэтому “мужики” и не рубили, и не губили, а ощущение у человека, попадавшего в этот дачный посёлок для очень и очень избранных, было такое, словно он оказался в детской сказке - избушки вырастали прямо среди сосен, того и гляди из металлопластикового окошка современные Баба-Яга с Кощеем выглянут. Чтобы поинтересоваться, что за народ мельтешит... Встречу со Светланой Валентин считал самой большой удачей в своей в общем-то небедной на удачи жизни. Трагические обстоятельства, на фоне которых произошло их знакомство, когда Вале не хватило какого-то мгновения и каких-то нескольких сантиметров, чтобы предотвратить самоубийство Александра Завалько, те отношения, которые связывали Светлану и погибшего у неё на глазах Александра, наконец, то, неведомое ему доселе чувство, которое вызвал в душе Валентина вид истерически рыдающей Светланы, - всё это позднее много раз прокручивалось в голове полковника Бардара, жёсткого профессионала, умеющего в своей нелёгкой, напрочь лишённой романтики и бесконечно грязной работе то, что мало кто в ней умел делать. И каждый раз при этом атеист Валентин Бардар благодарил Бога за то, что он послал ему эту удивительную девушку - Светлану... Полковник Бардар не был и не мог быть сентиментальным человеком, но его отношение к Светлане было настолько нежным, что со стороны он мог показаться полупридурком, восторженно взирающим пусть и на очень красивую, но всё же достаточно заурядную в этой своей красоте девушку. Просто он так и не смог по-настоящему поверить в то, что Светлана его любит, то есть поверить-то он поверил, потому что настоящую любовь нельзя не чувствовать, но... не привык, что ли?.. А может, так к нему, чуду любви, и нужно относиться, не привыкая к тому, что человек, которого до какого-то мгновения в твоей жизни не было вообще, вдруг становится сутью этой жизни, и без него всё остальное - всего лишь “способ существования белкового тела” - застряла же в памяти у Вали Бардара такая идиотская формулировка?.. Может, только тогда, когда каждое мгновение жизни человек будет ощущать любовь, беречь её, страшиться того, что это чувство исчезнет, уйдёт незаметно и необратимо, как вода сквозь пальцы, и живёт человек по-настоящему? Не приспосабливается, не тянет лямку, не исполняет свой (или чужой, навязанный ему!) долг, а именно ЖИВЁТ? “Потому что, если не любил, значит, и не жил, и не дышал”... Полковник Бардар был профессионалом слишком высокого класса для того, чтобы подобного рода размышления могли появиться у него при исполнении служебных обязанностей. Он работал точно, аккуратно, уверенно, и в этой работе не было и не могло быть места сантиментам, потому что это мешало выполнению обязанностей. Служебных обязанностей. Но сейчас он был в отпуске. Он настраивался на то, что неделю жизни он проведёт так, как... А как, собственно? Он и сам не мог понять, чего он ждал от этой недели, ведь ему хватало и того, что в эти дни он будет вместе со Светланой, незримое присутствие которой и стало причиной непривычных для него размышлений, которые и радовали, и одновременно пугали его: всё это было слишком необычно, а необычное, неизвестное - как бы ни радовало! - всегда слегка страшит. Даже очень сильных, привыкших к преодолению трудностей, к опасностям людей. Потому что оно - неизвестное... Предстоящая неделя обещала только хорошее, ничто не могло помешать “празднику в лесу”, как называла это Светлана, и, мало-помалу, втягиваясь в это “хорошее”, Валентин Бардар думал о совсем уже невероятных для него вещах, и размышления эти, наверное, были приятными, потому что жёсткое, неулыбчивое лицо полковника ФСБ стало мягким и добрым, оно просто лучилось счастьем... Полковник Бардар не мог знать, что обстоятельства уже сложились так, что предстоящая неделя должна была стать одной из самых тяжёлых и даже страшных в его жизни, а ему и его любимой женщине предстоит пройти через такое испытание, по сравнению с которым судьба Ромео и Джульетты может показаться доброй сказкой со счастливым концом - ведь иногда смерть намного легче того, что зовётся жизнью... Он не мог знать этого, и никакие тревожные предчувствия не омрачали его радости. ГЛАВА I. Государство необходимо, потому что необходима структура, упорядочивающая ход жизни и организующая её, жизнь, на нормальных - то есть в первую очередь разумных - началах. Необходимость существования любого государства определяется именно этим. Но эта глобальная - в пределах территории государства - задача вступает в определённые, иногда существенные, противоречия с интересами отдельных личностей и коллективов, обретающихся на данных территориях, и тогда эти личности и коллективы пытаются обеспечить свой миропорядок, который в большей или меньшей степени расходится с тем, что предлагает им государство. До тех пор, пока эти попытки не подрывают основ государственной монополии на право мироустройства, государство может себе позволить не обращать на них внимания. Но, как хорошо известно всем, аппетит приходит во время еды, поэтому те, кто хочет устроить всё по-своему, должны либо вступить в открытый конфликт с государством, либо создавать своё собственное “государство в государстве”, которое , соблюдая внешние по отношению к нему правила игры, на самом деле переиначивает их на свой лад, насаждая свои порядки и даже нравы. Если люди, которые занимаются этим, добиваются значительных успехов, то существование этого “государства в государстве” обязательно становится явным, и тогда государство должно решить: что делать с нахалом, успешно посягнувшим на то, на что посягать нельзя? Чаще всего официальные власти стараются не ссориться с теми, кто также обладает реальной властью и доказал своё право на эту власть, поэтому высокие договаривающиеся стороны находят общий язык язык и худо-бедно делят сферы влияния. Если, разумеется, это оказывается возможным. Делается это потому, что худой мир лучше доброй ссоры. Намного лучше. Именно поэтому в новой России возникли такие трогательно доверительные отношения между государством и теми, кто обладает в этом, как подразумевается, едином и могучем государстве реальной властью: те, кому есть что терять, всегда могут договориться, как избежать этих потерь, которые отнюдь не представляются неизбежными. Примерно такие же отношения возникают и между “государствами в государстве”, разница лишь в том, что здесь, как правило, гораздо больше людей, которые не совсем верно оценивают исходные данные и поэтому не всегда признают необходимость делёжки. И тогда им объясняют, что и как. Объясняют доходчиво, поэтому обычно уроки усваиваются с первого раза. У тех же, кто не хочет с первого раза усваивать эти доходчиво проводимые уроки, появляются проблемы, связанные с профессиональной непригодностью: ведь если человек не способен сразу понять вполне очевидные вещи, значит, он не соответствует занимаемой должности, и такое несоответствие чревато оргвыводами. Потому что дешевле один раз произвести кадровую перестановку, чем постоянно объяснять и объяснять то, что необходимо усвоить с одного-единственного раза. И тогда всё определяется проверенным жизнью правилом: незаменимых нет. х х х - Нельзя не признать, что они работают идеально, и это происходит потому, что ситуация в их тандеме во многом уникальна: люди повязаны столькими нитями, что деться им друг от друга просто некуда, кроме того, они идеально дополняют друг друга, как говорят учёные люди, это сочетание тактического и стратегического гениев, - медленно, раздумчиво, явно вспоминая услышанное, проговорил дорого и стильно одетый мужчина, длинные чёрные волосы которого были стянуты в модный ныне “хвост”, ласково перекатывая в руках жёлтого стекла рюмку с коньяком “Арарат”. - Если бы когда-то кто-то мог сказать, - он опять задумался, вспоминая, - что безумная любовь экзальтированной второкурсницы и доцента в расцвете лет принесёт такой результат, вероятно, это показалось бы по меньшей мере... фантазией... - Нам-то что от этой их безумной любви, Гарик? Нам нужно думать о том, как сберечь свои бабки от этих безумных любовников, ведь сейчас, того и гляди, они нас сотрут в порошок, а ты, кажется, слёзы начнёшь лить над этой историей любви! Характерная внешность, резкий, гортанный голос и неискоренимый долгими годами обучения в престижных школах и вузе акцент говорившего неопровержимо указывали на “лицо кавказской национальности”, как стали называть в России выходцев с Кавказа те, кто не понимает разницы между человеком и его внешностью - антропологи чёртовы, новаторы-анатомы-Мичурины! “Лицо”, которое произнесло слова об истории любви, было “лицом” более чем интеллигентным, читавшим эту самую “Историю любви” на языке оригинала, но для какого-нибудь Гаврилы с рынка этот человек оставался - “чуркой”... Правда, вряд ли этот неведомый Гаврила рискнул бы назвать так интеллигентного кавказца в лицо, да ещё один на один: весь облик сына гор выражал такую непоколебимую уверенность в себе, такую свирепость, что у Гаврилы, скорее всего, язык прилип бы к гортани... - Ты это зря, Вахтанг, - спокойно отозвался тот, кого косвенно обвинили в способности лить слёзы. - Просто есть такая... точка зрения, кстати, твоими учёными корешами выдвинутая, что наиболее полно индивид, нет, личность человека проявляет себя именно в любви! Прикидываешь, каждый, оказывается, трахается только так, какой у него характер, какие у него, - здесь говоривший на мгновение призадумался, как бы снова что-то вспоминая, - личностные характеристики! Вот! Тот, кого назвали Вахтангом, мог бы многое рассказать собеседнику о Фрейде и Фромме, о прочих психологических штучках-дрючках, потому что в своё время ушёл в бизнес со второго курса аспирантуры МГУ, где готовил диссертацию о влиянии наследственности на процессы социализации подростков, но он благоразумно промолчал, решив, что просвещение народа - дело самого народа, а филантропия в случае с его компаньоном может только боком вылиться самому филантропу... - Кстати, - интеллигентный кавказец насмешливо посмотрел на явно гордящегося своей учёностью собеседника, - в определённых кругах до сих пор легенды рассказывают о том, как этот, как ты его назвал, доцент в расцвете лет, мог неподражаемо “держать” поток... Заметь, это был четвёртый курс, не первокурсники какие-то желторотые... - “Держал”... поток? - неуверенно переспросил ещё недавно гордящийся собой интеллектуал. - Ты имеешь в виду, что... - Ты мыслишь правильно: поток - это не зона, это студенты. Так бывает, когда на лекцию сгоняют несколько групп сразу, весь курс. Сам понимаешь, народ собирается вместе нечасто, всё больше по группам гранит науки обгрызает, так что тут, когда все вместе, не до лекции... Так вот, наш...- здесь говоривший несколько замялся, подбирая нужное слово, - общий друг был совершенно неподражаем: мало того, что его лекции не пропускали, на них приходили с других факультетов, а некоторые особо впечатлительные барышни приводили на них своих молодых людей, чтобы те могли наглядно убедиться в том, что настоящие мужчины ещё не перевелись! - Теперь, в натуре, уже ты готов заплакать от умиления! - ядовито вставил собеседник Вахтанга. - Готов, Игорь, признаю, - помолчав, отозвался тот. - Просто я по себе знаю, как трудно этих сволочей-студентов даже на практическом занятии, где им можно пару влепить, заставить работать, а этот... гений херов не отпускал сто пятьдесят человек всю лекцию! Знал бы ты, что это такое, когда тебя так слушают, что такое ощущение своей власти над людьми!.. - Но... - начал было Игорь, однако собеседник перебил его. - Я не об этом, Игорь! Когда на зоне барак боится вздохнуть и ждёт, что ты скажешь, - это понятно, страх есть страх, куда тут денешься! А вот так... Ладно, - резко сменил он тему разговора, - давай лучше о деле! - Конечно,- обрадовано подхватил Игорь, который крайне неуверенно чувствовал себя тогда, когда разговор становился отвлечённым, неконкретным. - Я и говорю, что эта трахнутая сладкая парочка работает так, что нам нужно что-то делать, иначе они нас сожрут - и очень скоро, причём даже не подавятся, суки! - Я видел цифры и полностью с тобой согласен. Последние полгода, то есть именно с того времени, как наши интересы пересеклись, мы теряем деньги, теряем регулярно, и очевидно, что наши потери растут в... может быть, даже арифметической прогрессии. Нас может хватить ещё максимум на полгода, а потом, если ничего не изменится, мы с тобой окажемся... малообеспеченными гражданами. Соответственно, окажутся в проигрыше те, кто нас с тобой... финансирует, чьи деньги мы, как это сейчас модно говорить, отмываем. До сих пор они получают своё только потому, что мы отказываемся от части своей доли - так ведь скоро нам отказываться будет не от чего... И тогда они начнут терпеть прямые убытки. Нам обоим хорошо известно, чем это может закончиться. Для нас с тобой, - уточнил он, нервно усмехнувшись. - Нас с тобой отправят отдыхать в Сочи, а на наше место назначат других людей... - Которым придётся столкнуться с теми же самыми проблемами, но уже в гораздо более неблагоприятных для них, этих людей и наших спонсоров, условиях, потому что по нашей вине будет потеряно слишком много времени, которое, как это нам с тобой хорошо известно, и есть деньги. Конечно, с того света не возвращаются, и нам с тобой, скорее всего, не будет ни жарко и ни холодно от того, что нас помянут, как говорил твой Шевченко, “незлым тихим словом”... - Когда это Шева мог такое сказать?! - сильно заинтересовался услышанным Игорь Иванович Земко, уроженец Полтавской области, которая ныне находилась на территории суверенного государства Украина. - У него что, крыша в этом его “Милане” поехала, он же ещё совсем молодой пацан! - Я не о футболисте Андрее Шевченко, а о великом Кобзаре - о Тарасе Григорьевиче, - с доброжелательной издёвкой уточнил Вахтанг. - О духовной святыне украинского народа... - Ну да! - с облегчением выдохнул Игорь Иванович, обрадованный, что с его кумиром всё в большом порядке. - Этот мог, тут без базаров! А Шева - пацан правильный!.. - Нам с тобой о себе думать надо, а не об этом твоём правильном Шеве! - в сердцах бросил Вахтанг, отлично зная страсть своего собеседника к бесконечным разговорам о футболе, которые могли заменить Игорю Ивановичу в этой жизни очень многое. Сам преданно болея за тбилисское “Динамо” и сборную Грузии, Вахтанг всё-таки не мог понять, как можно до бесконечности обсасывать одно и то же - и делать это с жаром, чуть ли не молясь на какого-нибудь полудурка, который и по мячу-то попасть не всегда умеет (конечно, это говорилось не о по-настоящему великом игроке Андрее Шевченко)... - Всё-всё... - То, что они нас сжирают, обсуждению не подлежит - это просто реальный, конкретный факт. Мы, конечно, пробовали договориться... полюбовно?.. - Ты что, сам не знаешь!? - Знаю... Ты лучше скажи, что она тебе ответила в последний раз. Когда я в Вене был. - Что-что... Ты помнишь, как перед этим она предлагала, чтобы мы под ними бегать стали. Это тогда, когда мы с тобой вместе у неё были... - Помню. Очень жаль, что мы уже связаны обязательствами, и расстаться с этими людьми можно одним-единственным способом, а то, конечно, нужно было немедленно соглашаться. - Это ты чего?! Ты когда до этого додумался? - Игорь начал заводиться, повышая голос и бросая на Вахтанга грозные, как ему самому казалось, взгляды. - Что же ты тогда молчал? У неё? - Не кричи, пожалуйста, - попросил Вахтанг. - Я тебя хорошо слышу, так что не кричи, пожалуйста. А додумался я тогда же - потому что лучше нам с тобой всё равно ничего нельзя было придумать, и она об этом знала... Ну ладно, это прошлое. А в последний раз она что сказала? - Я тебя потому из Вены и выдернул, - неохотно пробурчал Игорь Земко. - Она сказала, сучка, что поезд уже ушёл - и что мы сами виноваты в этом. - Она, как всегда, совершенно права, - немного подумав, кивнул головой грузин. - Это действительно так: поезд уже ушёл, и виноваты в этом мы сами... - Ну-ну... - Не нукай, пожалуйста. До тех пор, пока мы не рассмотрим ситуацию реально, такой, какова она на самом деле, а не какой нам хотелось бы её видеть, мы не сможем ничего придумать. - А тогда - сможем? - с сарказмом поинтересовался Игорь. - Тогда, по крайней мере, может появиться шанс, которым, глядишь, и удастся воспользоваться, - мягко сказал Вахтанг. - Если мы станем гнать волну, прятать голову под крыло или пудрить себе мозги, то... Сам понимаешь, - добавил он. - Понимаю, а как же... Не один ты такой продуманный, - недовольно проворчал Игорь, любовно поглаживая свой роскошный иссиня-чёрный “хвост”. - Вот и отлично. - И что ты предлагаешь? - прервал напряжённое молчание компаньонов Игорь Земко. - Ты же сам только что сказал, что выхода у нас нет... - Выход есть всегда, - задумчиво произнёс Вахтанг. - Вопрос, дорогой, только в том, насколько этот выход приемлем для тех, кто через него может... выйти... В конце концов, поездка в Сочи - это ведь тоже выход, а? - Всю жизнь мечтал об этом! - Ну, значит, за тебя можно порадоваться: ты близок к исполнению своей заветной мечты! - недобро пошутил кавказец. - Стало быть, ты близок к тому, чтобы стать счастливым человеком, мечта которого сбывается... Не забудь им за это спасибо сказать... - Хватит, Вахтанг! - очень зло бросил Игорь, залпом выпил коньяк и потянулся к бутылке, чтобы налить себе ещё. - Не спеши с дозами, Гарик, - посоветовал ему Вахтанг, перехватывая руку с бутылкой. - Давай сначала по делу, а уже потом отметим найденное нами успешное решение проблемы... - А оно есть, твоё успешное? - безнадежно спросил Игорь, искоса посмотрев на улыбающегося Вахтанга. - Может и должно быть! А ты, дорогой, поставь бутылку и слушай меня очень внимательно. Игорь с неохотой поставил бутылку на стол, подчинившись властным интонациям, появившимся в голосе Вахтанга. Если честно, то он, после разговора с этой стервой, похоронил и себя, и Вахтанга: чудес не бывает, они влипли слишком крепко, чужие бабки, общаковые, которые они крутили и за прокрутку которых сливали лавьё тем, кому положено, были огромными, поэтому их потеря не могла не стоить жизни тем, кто эту потерю допустил. То есть ему и Вахтангу... - Исходные данные, - деловито сказал Вахтанг Туманишвили, - таковы: если не предпринять чего-то... экстраординарного, то через полгода, а то и раньше, нас с тобой не будет. И произойдёт это не потому, что мы плохие или хорошие, а в силу объективных причин - в конкурентной борьбе побеждает сильнейший. Сильнейшими оказались они. Так? - Ну?.. - В чём их сила? - спокойно спросил Вахтанг и так же спокойно ответил. - Их сила в том, что они представляют собой совершенную пару, гениальный тандем, в котором идеально сочетаются стратегическое и тактическое начала, где каждый делает своё дело - и они прекрасно дополняют друг друга... Ты сам с этого начал. - Ну... Вахтанг сознательно не отвлекался на раздражающие его идиотские реплики собеседника, зная, что Игорю нужно вести себя сейчас именно так: эта была особая форма самозащиты, к которой его партнёр прибегал тогда, когда ему не хватало слов, мозгов или умения высказать то, что хотелось... - Значит, их сила - в единстве. Ты согласен? - Не мучай Муму, Вахтанг, - посоветовал ему Игорь. - Что дальше? - А дальше, - Вахтанг потянулся к бутылке и очень аккуратно налил себе микроскопическую дозу коньяка. - А дальше следует неизбежный вывод: если их сила в единстве, то и главная слабость их - тоже в единстве! - Это как?.. - Не коси под совсем убогого, Гарик... Это значит, что в случае... назовём это... нарушения этого единства... Такая формулировка тебя устраивает? - Устраивает, - быстро ответил Игорь, и его глаза заблестели. - Принимается формулировка? Превосходно! Так вот: в случае нарушения этого единства, в случае его, понимаешь ли, нарушения, - забубнил Вахтанг, - что бывает в случае нарушения, а? - Ты хочешь сказать, - осторожно начал Игорь, забыв даже о коньяке, на который до этого поглядывал с вожделением, - что нам нужно... - Нам нужно разрушить этот идеальный тандем! - чётко, отделяя одно слово от другого, произнёс Вахтанг. - Тогда всё то, что они могли нам предложить, рассыпается, потому что оставшемуся, - голосом он выделил это слово, - придётся сосредоточить все свои силы на проблеме собственного выживания. Так сказать, непосредственного выживания, и здесь уже будет не до конкурентной борьбы в тех масштабах, которые имеют место быть сейчас. Потому что, когда человек тонет, он думает не о том, чтобы утопить кого-то, а о том, чтобы себя самого спасти. Посему.. - Ты гений! - бурно возрадовался Игорь Земко. - Вахтанг, ты настоящий гений! - А бывают ненастоящие гении? - поинтересовался Вахтанг. - Да ладно тебе, братуха! Ты молоток! Только... - он задумался, не решаясь продолжать. - Ты о том, как это сделать? И о том, как нам говорить с большими людьми, под которыми мы бегаем? - просто спросил Вахтанг. - Я думал об этом. - И что? - Понимаешь, ведь это и в их интересах тоже: они спасают СВОИ, именно что СВОИ деньги! Поэтому они нам помогут. И нам, кстати, ничего не смогут предъявить, потому что мы с тобой старались справиться с проблемой своими силами и, что самое главное, вовремя предупредили их об опасности - когда ещё можно всё исправить. Так что здесь мы чистенькие... - Вовремя? Ты думаешь?.. - с сомнением сказал Игорь. - Но ведь нам могут сказать: “Почему вы так поздно к нам обратились?” - Не “могут”, Гарик, а обязательно скажут! И не сомневайся в этом! - уверил собеседника Вахтанг. - Тогда мы ответим, что мы вели переговоры, старались всё решить своими силами, чтобы не отвлекать уважаемых людей своими же проблемами. В конце концов, свои обязательства перед ними мы выполняли, и это главное. А теперь возникла проблема, для разрешения которой только наших усилий уже недостаточно, поэтому мы и обратились к ним. - Потянет, - решил Игорь, - нас должны понять... - Нас поймут! - уверил его Вахтанг. - Особенно - если мы изложим свои... соображения и расскажем о тех перспективах, которые возникают в случае успешного разрешения проблемы. Перспективы, возникающие не только перед нами, но и перед ними... - ? - Когда рухнет то мощное, в чём-то даже совершенное сооружение, которое ТЕМ удалось создать, мы окажемся... первыми в очереди тех, кто может занять место лидера - потому что будем к этому готовы. И тогда уже не она нам, а мы ей будем диктовать свои условия... - Ей? Ты хочешь сказать, что... избавляться нужно от него? Не от неё, а от него? - Разумеется, - Вахтанг был удивлён и не скрывал своего удивления. - Ведь в их тандеме стратег - он. Гарик, это такая голова, что я готов снять перед ним шляпу - если бы она у меня была! Ты вспомни, с чего они начинали? Ну, были у него как у доцента университета какие-то деньги, были! Но сколько их было, денег тех? И они за год наварили столько, что уже в конце мая - когда заканчивался учебный год - то есть с сентября, за девять месяцев! - имели больше миллиона в баксах! И это только то, что официально лежало в банке! У него на кафедре, когда он уходил, все предрекали, что к концу года он приползёт на коленях и станет просить, чтобы его взяли назад, ждали этого, предвкушали, так сказать, наслаждение от унижения... А он пригласил всю кафедру на свой день рождения, который отмечался на пароходе на Москве-реке, где было больше двух сотен гостей - и таких гостей! Прямо на дне рождения он сделал каждому из бывших коллег роскошный подарок - со словами благодарности за счастливые годы совместной работы... - Ты чего это так разошёлся? - Игорь был очень удивлён поведением Вахтанга. - Тебе-то что до него? - Тебе не понять, - успокоившись, Вахтанг сверкнул белозубой улыбкой. - Словом, необходимо сделать так, чтобы она осталась сама, а остальное будет делом техники... - И как ты собираешься это сделать? - поинтересовался Игорь. - Здесь, дорогой, наша самодеятельность ни к чему хорошему не приведёт, - наставительно произнёс Вахтанг. - Тебе нужно срочно выходить на уважаемых людей, излагать им ситуацию, а они уже должны решать, как это всё лучше устроить. Им виднее: опыта больше, сидят выше, видят дальше. Сам понимаешь. Разделение труда - одна из основ успеха. - Ты прав. Ну, тогда - давай за удачу, что ли... - Давай. Всё на свете можно купить, а удачу не купишь, нет такого магазина, где бы её продавали, как говорил один старый рыбак... - Кто... говорил?! - Неважно. За удачу, Гарик! Рюмки жёлтого стекла встретились, издав победный звон, и этот звон вселял в сердца компаньонов надежду, очень и очень приятное ощущение того, что всё не так уж и плохо складывается. А ведь накануне встречи каждый из них был готов к самому худшему, потому что могущественные и безжалостные конкуренты действительно загнали их в угол - как сказала Игорю Земко хозяйка концерна “Люпус” Алла Алексеевна Либерман, та самая “стерва”: “Вы, уважаемый Игорь Иванович, оказались в цугцванге - это такое положение в шахматах, когда игрок может делать только те ходы, которые ему позволяет делать соперник, но каждый из них лишь ускоряет гибель, приближает к поражению, поражению, заметьте, неизбежному!” Теперь же выяснилось, что это не совсем так, что в этой шахматной партии есть нестандартные, непрогнозируемые ходы, о возможности существования которых прозорливая Алла Алексеевна и не догадывалась. А может, догадывалась? Может, она и их смогла предусмотреть, эта хитрющая стерва с внешностью фотомодели и компьютером вместо мозгов и сердца?.. ... Описанный выше разговор состоялся в начале июня, Валентин Бардар и слыхом не слыхивал о концерне “Люпус” и его хозяйке, а также о неком “гении”, которым восхищался впечатлительный (в некоторых вопросах...) Вахтанг Туманишвили, но именно этот разговор стал точкой отсчёта в цепи тех событий, которые привели к столь неожиданному исходу такого желанного для Валентина и “его радости” Светланы “праздника в лесу”... х х х Валентин Бардар был предельно сконцентрирован на разрешении сложнейшей задачи, без чего дальнейшее его, Валентина, существование (на протяжении, во всяком случае, определённого времени) становилось невозможным. Совершенно, абсолютно невозможным. ... Это был шестой цветочный рынок, который тщательно обследовал полковник ФСБ Валентин Бардар, и пока что, как и на всех предыдущих объектах, его усилия были тщетными: он не сумел отыскать жёлтые розы, которые бы ... пахли розами. Не было таких, не было ни на одном из рынков! Там, если говорить прямо, вообще не было роз, которые пахли бы цветами... Не говоря уже о жёлтых... Огромные, на длиннющих стеблях, потрясающей красоты цветы пахли травой или, чаще всего, какой-то противной отравой, каковой, вероятно, их опрыскивали с Бог его знает какой тайной целью. А вот розами - не пахли... В отношении цветов Светлана обладала несколько необычным, во всяком случае, для России или Украины, вкусом: она любила цветы жёлтого цвета. Стойкая убеждённость в том, что такие цветы обещают разлуку или даже чего похуже, привела к тому, что жёлтые цветы в России вообще были в загоне, их остерегались покупать и дарить, а ведь именно спрос в рыночных отношениях, пусть и полудебильных, но всё же рыночных, которые установились на одной шестой части суши, определяет предложения... Поэтому отыскать жёлтые розы вообще было непросто, а уж пахнущие розой... В Одессе Вале удавалось находить огромные, удивительно нежно пахнувшие жёлтые розы, и это двойное чудо - природы и человеческой настойчивости - делало Светлану бесконечно счастливой... Если честно, то сначала Валентин просто не понял, что означают для его любимой эти цветы, решив, что жёлтые розы - это просто причуда, мало ли какие у женщин могут быть “пунктики”. “Больше всего, Валя, я люблю жёлтые розы, которые пахнут”, - неуверенно улыбнувшись, сказала Светлана в ответ на его вопрос о том, какие цветы она хотела бы получить в подарок. Сказано “жёлтые” - значит, жёлтые, и Валентин искал в феврале эти цветы, не очень, правда, рассчитывая на успех. Но нашёл - из обыкновенного упрямства, чтобы доказать Светлане, с которой они только что познакомились, что он, Валентин, может всё - было у него такое немного мальчишеское желание, возникшее после того, как на глазах у Светланы по его, как он до сих пор продолжал считать, вине погиб Александр Завалько... Упрямства у Валентина всегда было больше чем достаточно, отступать он не умел и не привык, поэтому жёлтые розы были найдены. Валентин торжественно извлёк из-за спины букет роз - и онемел: его поразила волна счастья, залившая лицо Светланы, удивительное просветление, появившееся на этом лице... Это было больше, чем радость; это было больше, чем счастье - он и сам не знал, что это было, но он, Валентин Бардар, ощутил внезапную слабость в ногах и невозможность произнести хотя бы одно слово. Кажется, даже слёзы подступили к его глазам... - Валя... - беззвучно произнесла Светлана, оторвав взгляд от цветов и переведя его на лицо Валентина. - Валя... Именно тогда Валентин Бардар понял, что такое счастье: это когда любимая женщина смотрит на тебя такими глазами и так произносит твоё имя... И ничего больше тебе уже в жизни не нужно, потому что в такие мгновения душа твоя умирает и возрождается одновременно, осенённая светом этих глаз... Вот почему полковник Бардар терпеливо обходил ряды шестого по счёту цветочного рынка, старательно принюхиваясь ко всем розам жёлтого цвета. Да, пока он не нашёл того, что ему нужно, но это не страшно: он обязательно найдёт их, эти жёлтые розы, которые будут пахнуть розами! Они есть, потому что Света их любит, - и поэтому он их найдёт. Должен найти. Это не самая лёгкая из задач, но он обязан её решить. И решит. ... Машины у Валентина не было, на службу и домой он ездил в метро или служебными машинами, поэтому у него не было потребности в личном средстве передвижения. Но на ту неделю, что в Москву прилетала Светлана, Валя раздобыл роскошный тёмно-синий “СААБ”, отличную машину, в высшей степени комфортную и безопасную - это было очень важно. Валентин панически боялся, что со Светланой может что-то произойти, по его просьбе в далёкой Одессе полковник Алексей Петрович, с которым они вместе работали по делу о покушении на президентов России и Украины, старательно и незаметно “присматривал” за Светланой, а когда они были вместе, то всю ответственность за “профилактику нештатных ситуаций”, как он это называл, Валентин брал на себя. Поэтому он и попросил это чудо техники и безопасности у Эдуарда Николаевича Терещенко, совладельца частного сыскного агентства “Заслон”, своего бывшего начальника, родственницу которого, Ларису Луазо (в то время - Ларису Сизову) Валентину удалось вытащить из достаточно трудной для неё ситуации. Это было несколько лет назад, и именно Лариса стала для Валентина человеком, буквально заставившим его пересмотреть своё отношение к женщинам - и это произошло без всякого нажима со стороны девушки, просто немало повидавший к тому времени в жизни Валентин Бардар впервые встретил Женщину, понял, что это такое и зачем её, Женщину, создал Бог... Как он, Валя, ненавидел вначале Жака Луазо, толстого парижского дизайнера, которого любила Лариса!.. Пока не понял, что нужно просто радоваться тому, что на свете есть эта удивительная женщина, что она любит и любима, что он, Валентин Бардар, встретил её и сумел помочь ей тогда, когда ей понадобилась помощь... Просто радоваться тому, что в его жизни была эта удивительная встреча, - и обязательно помнить слова Ларисы о том, что каждого человека в жизни ожидает его собственная счастливая встреча, что нужно быть очень внимательным, чтобы распознать её, сохранить и приумножить то светлое, что посылается Богом каждому из нас один-единственный раз в жизни. Как говорила тогда Лариса: Единожды в жизни даётся любовь, А всё остальное зовётся иначе. ... Самые разные мысли проносились в голове полковника Бардара в то время, когда он старательно оглядывал и обнюхивал длинные цветочные ряды в поисках роз жёлтого цвета, которые сегодня вечером будут подарены его любимой женщине. И эти розы обязательно будут пахнуть розами. х х х После того, как Игорь Земко и Вахтанг Туманишвили наметили пути разрешения проблемы (без преувеличения, от успешности этого разрешения зависела их жизнь), состоялась встреча Игоря Ивановича по кличке “Гарик Зёма” с уважаемыми людьми, представляющими верхушку российского преступного мира. По поручению именно этих людей компаньоны вкладывали общаковые деньги в легальный бизнес, приумножая тем самым финансовое могущество российской преступности. Гарика Зёму внимательно выслушали те, кому положено было его выслушать, после чего полученная от него информация поступила на самый верх, туда, где принимались решения. Наверху, как и прогнозировал Вахтанг, очень высоко и правильно оценили предусмотрительность компаньонов, вовремя доложивших о возникновении проблемы, а также те перспективы, которые возникали после проведения мероприятий по “нормализации отношений” между концерном “Люпус” и предприятием, возглавляемым господами Земко и Туманишвили. Перспективы эти были, можно сказать без преувеличения, радужными, поэтому было принято решение поспособствовать разрушению тандема, обеспечивающего финансовое процветание и неуязвимость (финансовую же!) концерна “Люпус”, то есть созданию такой ситуации, когда Алла Алексеевна Либерман останется одна. Без своего законного супруга и компаньона Вольфа Вольфовича Либермана. Который станет лишним - и поэтому уйдёт. После того, как было принято принципиальное решение, соответствующие службы получили задание подготовить процесс “утилизации” Вольфа Вольфовича Либермана таким образом, чтобы его уход оказался максимально эффективным с точки зрения достижения конечной цели всей операции. Для определения наиболее верных путей достижения этой конечной цели была выделена неделя, в течение которой прошлое и настоящее семьи Либерман были самым внимательным образом изучены - необходимо было определить гипотетические слабые места в идеальном тандеме, после чего - рационально их, эти слабые места, использовать. Результаты анализа истории жизни семейства Либерман оказались столь впечатляющими, что для их осмысления было созвано специальное производственное совещание. Как выяснилось, отношения между пятидесятитрёхлетним Вольфом Вольфовичем и тридцатидвухлетней Аллой Алексеевной, которые состояли в законном браке (между прочим, законный супруг был первым мужчиной в жизни Аллы Алексеевны: “Б.. буду, Алка за него целкой выходила, она у нас вообще одна целка на курсе была и даже в рот не брала!”- клялась одна из подруг-сокурсниц “Алки”) тринадцать лет, с точки зрения достижения конечного результата были настолько многообещающими, что грех было не использовать этот фактор по полной программе... После того, как аналитики доложили полномочному собранию результаты своей работы и ответили на многочисленные вопросы фактического характера, их попросили изложить рекомендации относительно стратегии и тактики последующих действий. Рекомендации были даны, их внимательно выслушали и попросили аналитиков удалиться. - Да-а... - озадаченно протянул ответственный исполнитель. - Я думал, это только в нашей, так сказать, среде такое возможно, групповухи и всё такое прочее. А тут... Всё-таки он сверхобразованный мужик, башка такая, что любому умнику сто очков вперёд даст - и всё равно его как маленького объегорит, а тут... - Нам от этого только лучше! - веско произнёс человек, которого собеседники откровенно побаивались: все прекрасно знали его сволочной характер и стремление подчеркивать свою значимость всеми доступными средствами. А положение его в иерархии преступного мира было таким высоким и прочным, что некоторые специфические черты характера данного господина проявлялись в высшей степени вольно, потому что возражать этому человеку отваживались очень немногие... - Ты хочешь сказать, что это можно и нужно использовать в игре против “Люпуса”... всесторонне? - неуклюже высказался третий участник совещания. - Хрен его знает, сколько тут может быть сторон, но то, что об этих ихних делах знает, оказывается, пол-Москвы, нам только на пользу идёт! Под это дело можно этот самый ихний тандем вообще на нуль помножить. Или разделить, не в этом суть, главное, что после этого всё станет класс! - Соблазнительно... - пожевал губами тот, кто задал вопрос. Ответственный исполнитель, который и так позволил себе лишние эмоции, скромно помалкивал, не решаясь более встревать в беседу хозяев. Исполнитель - он ведь исполнитель и есть, и задача его - исполнять. Что скажут - то он и должен в лучшем виде изобразить. А участие его в совещании объясняется очень просто: если у тех, кто принимает решение, возникает потребность в консультации относительно того, насколько с технической точки зрения это решение выполнимо, он эту консультацию тут же даёт - не посылать же каждый раз за специалистами!.. Вот, например, как сейчас, когда задаётся достаточно конкретный, требующий такого же конкретного ответа, вопрос. - То, о чём мы узнали, может нам серьёзно помочь? - Так точно, - исполнитель уже овладел собой. - Это очень ценные сведения, они открывают большие возможности. - И сколько тебе надо времени, чтобы ты представил конкретный план? - поинтересовался неформальный руководитель совещания. - Такой, чтоб всё путём было? - Полагаю, что не очень много, - исполнитель был осторожен. - Хотелось бы уточнить, что именно от меня требуется: мне нужно знать полный объём задания и планируемые конечные результаты. Естественно, только то, что мне позволено знать. - Ты слышал: нужно помножить на нуль этих... супругов-любовников, - говоривший плотоядно ощерился. При этом он, сам того не ведая, почти дословно процитировал слова господина Земко, сказанные чуть больше недели назад. - То есть... компрометация в полном объёме? Физическая и моральная? Я правильно вас понял? - Правильно, правильно, - сквозь зубы пробормотал руководитель. - Ты не менжуйся, - посоветовал он исполнителю. - В слова нам с тобой играть некогда, тебе не за это бабки кидают. Ты сам всё понимаешь, не дурнее глупого, а то, что от меня хочешь услышать конкретные вещи, чтобы в случае чего на меня же стрелки перевести - так ты эти свои... конторские замашки бросай! Всё равно за результат спросят с тебя, сам понимаешь!. - Я хотел бы, чтобы вы меня правильно поняли... - начал было исполнитель, но собеседник жёстко прервал его, брезгливо скривив тонкие губы. - А ты не переживай за меня, я-то понятливый! Ты за себя переживай! За себя, понял?! Так сколько времени тебе надо, а? Ответственный исполнитель задумался. Про себя он уже решил, что это задание - одно из самых интересных за то время, что он работает на новых хозяев. Да и в прежней жизни, когда он был ответственным сотрудником всесильного некогда КГБ, подобного рода “творческие работы” встречались ему не так уж часто... - Неделя на уточнение дополнительных данных и разработку плана и недели две - предварительно, пока что предварительно! - на реализацию плана. Итого - три недели. - Не мало? А то, может, ты перетрухал да хочешь, как юный пионер, поперед батьки в пекло влезть? Ты смотри, всё должно быть идеальнейшим образом, повторять не стану! А? Так, может, тебе ещё время надо?.. - Мне нужны три недели, - сдержанно сказал исполнитель. - Это вполне реальный срок, его должно хватить для качественной подготовки. - Есть у нас три недели? - поинтересовался руководитель совещания у замолчавшего после первых же фраз третьего участника обсуждения. - Они сказали, что есть... - Они - серуны! Зёма этот... Сказали... Они тебе скажут! Ладно, действуй! Каждые три дня лично докладывай мне о том, что сделано. И о том, что не сделано, тоже! Понял? Лично! Бабок бери столько, сколько нужно, всё равно потом своё вернём... х х х Как и обещал ответственный исполнитель, три недели оказались оптимальным сроком для подготовки уникальной операции. Бывшему рыцарю плаща и кинжала подготовка к выполнению этого задания доставляла истинное наслаждение: комбинация, которую он разработал, отличалась, как ему казалось, тончайшим учётом психологии всех тех, кто должен был участвовать (прямо или косвенно) в её осуществлении, а что может быть интереснее, чем манипулировать людьми, делая их послушными исполнителями своей воли? Особенно если они знать не знают и ведать не ведают об этом? Как в этом конкретном случае! Денег для подготовки операции и в самом деле понадобилось много. Даже очень много, потому что нужно было не только грамотно исполнить, но и аккуратно замести следы, точнее, перевести стрелки в нужном направлении. Как это чаще всего и бывает в подобных случаях, именно операция прикрытия стала наиболее сложным фрагментом общей картины, именно на её организацию потребовались самые большие деньги, именно над ней пришлось больше всего ломать голову. Собственно, так оно всегда и бывает: замести следы - вот самая сложная задача, потому что следы - они, как верно заметил кто-то, остаются, и никуда от этого не деться. Поэтому операция прикрытия и предусматривала... оставление следов, следов должно было быть много и они должны были направить расследование преступления в нужное русло. След ведь сам по себе мало что значит, всё зависит от того, кто с этим следом работает и что он способен в нём рассмотреть. Вот и нужно будет помочь следователям (название профессии, между прочим, от слова “след”!) увидеть то, что им положено увидеть - с помощью нужных следов... Так получилось, что в подготовке операции участвовали самые разные люди, и подавляющее большинство из них использовалось “втёмную”. То есть они что-то делали, но не знали о том, что это “что-то” является частью великолепно разработанного плана - они просто выполняли свои обязанности, чьи-то просьбы, а многим вообще казалось, что они откровенно валяют дурака, отвлекаясь от серых и скучных будней... Особое внимание было уделено выбору непосредственных исполнителей задуманного. Здесь привлекались профессионалы самого высокого класса, услуги которых стоили чрезвычайно дорого, но они, эти услуги, того стоили. Ответственный исполнитель слишком хорошо знал, какую огромную роль в достижении цели играет человеческий фактор, поэтому он обращался только к лучшим из лучших. И поэтому - к самым дорогим из дорогих специалистов. Зато гарантией успеха были высочайшая квалификация исполнителей и их безупречная репутация. Запрошенные ответственным исполнителем три недели истекали шестого июля. Как раз в тот день, когда Валентин Бардар должен был встречать в аэропорту любимую женщину, которую собирался отвезти на дачу своего бывшего школьного учителя Александра Владимировича Воеводина, где их обоих ожидала неделя “праздника в лесу”. Праздника, о котором они так давно мечтали. ... Добротная, но скромная дача господина Воеводина, по российским меркам не очень богатого, однако вполне прилично обеспеченного “рантье”, как он сам называл себя в разговорах со своим бывшим учеником Валей Бардаром, находилась в одном и том же дачном посёлке, что и роскошный загородный дом четы Либерман. Более того, Воеводин был другом детства Вольфа Вольфовича Либермана, который предусмотрительно старался окружить себя хорошо знакомыми людьми: именно Либерман помог Воеводину со строительством дачи, расположенной на соседнем с его имением участке земли. ГЛАВА II. Конечно, Валентину Бардару удалось отыскать жёлтые розы, которые пахли так, что один их запах мог свести с ума любую женщину. Он купил их у невзрачной бабульки, притулившейся со своим обшарпанным ведром возле входа в подземный переход, и произошло это довольно поздно, во всяком случае, времени, чтобы добраться до аэропорта, оставалось в обрез. Валентин торопился, ему было некогда - да и не собирался он этого делать - торговаться, поэтому он сходу протянул старухе сотню с портретом американского президента из периода древней для самой могучей страны мира истории и бережно подхватил тяжёлый, изумительно пахнущий букет огромных чайных роз. - Спасибо вам, бабушка, - тепло сказал он. Старуха, вцепившаяся в заморско-российские деньги мёртвой хваткой и не обращавшая до этого внимания ни на что другое, перевела растерянный взгляд с зеленовато-серой купюры на человека, который ей эту купюру передал, и вдруг улыбнулась, сразу став обычной русской бабушкой, на которых стояла и стоять будет Россия - бабушкой, сумевшей чем-то угодить любимому внуку: нельзя было не откликнуться на ту радость, которая осветила лицо Валентина. - Хай щастыть, сынку! - произнесла она не совсем понятные Валентину слова, и уже в машине он вспомнил, что именно так желают счастья на Украине. Бывая в Одессе, он слышал эти слова не раз, но только сейчас подумал о том, насколько они мягче и добрее простого “Счастливо!”, которым и сам он частенько заканчивал разговоры... Самолёт из Одессы прилетел вовремя, пассажиров, несмотря на позднее время и летний период, было много, в том числе и молодых женщин и девушек, но не увидеть Светлану было невозможно - даже в этой пёстрой и говорливой толпе выделялась высокая, грациозная девушка, которая гордо несла красивую голову с пышными светлыми волосами, жадно оглядывавшая зал аэропорта в поисках... того, кого ей хотелось видеть... Поэтому она не обращала никакого внимания на спортивного вида рослого парня, что-то настойчиво предлагавшего ей. Увидев этого красавчика, Валентин мгновенно подобрался, ощутив неукротимое желание... запретить ему так смотреть на Светлану, закрыть ему рот - и вообще... Что означало это “вообще”, он не успел понять, потому что Светлана, найдя его глазами, лёгким движением сорвалась с размеренного шага и побежала - побежала к нему, Валентину, неловко застывшему возле колонны в зале ожидания. - Валя... - сдавленно всхлипнула она, крепко обхватив своими сильными руками голову Валентина и, казалось, вобрав лицо любимого в свои бездонные глаза, в уголках которых повисли слезинки. - Валя... Валентин очень бережно положил свою крепкую руку на плечо Светланы и медленно, стараясь не показать, как сильно хочется ему этого, прижал к себе её гибкое и сильное, ставшее нежно-податливым, тело. Они постояли так немного, совсем немного, после чего из-за спины Валентина появился тот самый букет жёлтых роз, который уже отчаялась было сбыть с рук безымянная для Валентина бабулька. - Валя!... Вот оно! Вот оно, то выражение счастья, которое было так знакомо и дорого Валентину, ради появления которого на лице Светланы он готов был на всё, что только было в человеческих силах. Даже на большее. Потому что мужчина чаще всего счастлив отражённым счастьем - это когда он может сделать счастливым того человека, без которого вся жизнь теряет смысл, без которого, в сущности, и жизни-то никакой нет, каких бы высот ты ни достигал... Ведь самому человеку, как правило, нужно очень немногое, ведь человек - это всего лишь человек, но осознание того, что твоя жизнь делает счастливым кого-то, кто дорог тебе так же, как и ты ему дорог, позволяет преодолеть однократность собственной жизни и проживать новую - в этом родном тебе человеке. Может, действительно, любовь может подарить бессмертие?.. “Классная тёлка, а досталась какому-то... чмошнику!” - с сожалением констатировал про себя недавний попутчик Светланы, сразу понявший причину её непритворной холодности: он знал, что по-настоящему любящие друг друга люди не играют в равнодушие, они в самом деле не замечают никого, кроме тех, кого любят. “Да-а-а, тёлка в большом порядке!” - ещё раз подумал он, подхватил свою сумку и отправился на поиски такси, которое, впрочем, к чести Москвы, не заставило себя искать. х х х Сегодня, шестого июля, должна была закончиться трёхнедельная подготовительная работа - закончиться представлением, ради которого всё и делалось и которое должно было принести необходимый результат. Ответственный исполнитель, который за эти три недели проделал колоссальную работу, ощущал сейчас - одновременно! - и некое волнение, вызванное ожиданием успешного завершения трудной, кропотливой работы, и какую-то приятную расслабленность, своего рода реакцию на недели напряжённой работы мысли и бесконечных увязок всего того, что нужно было увязать и согласовать. Строго и придирчиво оглядывая процесс подготовки, ответственный исполнитель не мог отыскать чего-либо, что могло помешать реализации во многом совершенного плана по “утилизации” Вольфа Вольфовича Либермана. Не мог отыскать упущений или недоработок, не мог найти слабых мест, не обнаруживал сомнительных, “на авось”, действий - всё строго, точно, обоснованно и целесообразно! Железобетонно! Тем не менее, будучи профессионалом, обладая огромным опытом работы в самых невероятных условиях, он отлично понимал, что предусмотреть абсолютно всё невозможно. Всегда будут непредвиденные случайности, помехи, спрогнозировать появление которых просто невозможно, а также прочие неконтролируемые факторы, зачастую способные свести на нет самый блестящий план и самую тщательную подготовку - и тогда прости-прощай, но необходимого результата не будет. Вместе с тем, и это тоже было совершенно однозначно, как сейчас утверждают все и обо всём, он понимал - его огромный опыт убеждал его в этом -, что результативность проводимых мероприятий во многом обеспечивается тем, что исполняемый план должен быть как можно более простым, в его осуществлении должно быть использовано как можно меньшее количество исполнителей. Потому что, и это закон универсальный, чем сложнее система, тем более велика вероятность выхода из строя отдельных её элементов. Чем больше народу в деле - тем больше шансов проколоться , потому что самым слабым звеном всегда оказываются именно люди, исполнители... Разумеется, координировать проведение операции он должен был сам, здесь никому нельзя было передоверить ответственность, он это знал и был готов к этому. Кроме того, именно он разрабатывал план, именно он подбирал исполнителей, именно он лучше всех знал, как должна была выглядеть целостная картинка, складывающаяся из внешне разрозненных фрагментов мозаики. Следовательно, именно его реакция на гипотетические неожиданности должна была стать самой точной и наиболее адекватной сбивающим факторам... х х х Во внешности Аллы Алексеевны Либерман не было ничего семитского, что, в общем-то, и неудивительно: ведь фамилия у женщин - это настолько часто меняющаяся “характеристика”, что... Кто его знает, какую фамилию будет носить в следующую встречу та, кого ты помнишь и знаешь по школьной или институтской кличке, образованной от её тогдашней фамилии? Если бы она ещё и сама это знала... Когда Алла Пчёлкина по кличке “Алка-Оса” стала Аллой Либерман, многие восприняли это... неадекватно: менять хорошую русскую фамилию на... Либерман?! Но сама Аллочка была счастлива тем, что вышла замуж - “со штампом в паспорте”! - за великого Вольфа Вольфовича, перед которым преклонялась, и всё остальное её просто не волновало! Человек был счастлив - а это главное, ведь даже великий писатель земли русской, мужчина строгих правил Лев Толстой как-то обмолвился: “Кто счастлив - тот прав!”. Правда, после этой своей крылатой фразы он много ещё чего наговорил, окончательно запутав своих многочисленных последователей и исследователей, но тут-то Лев Николаевич был прав стопроцентно: ежели ты счастлив, то ты и прав - этим своим счастьем прав! Однако реальное счастье Аллы Либерман оказалось несколько отличным от того счастья, которое виделось ей до замужества, и многое пришлось испытать в семейной жизни умничке-красавичке Аллочке... Но если к тридцати двум годам представления Аллы Алексеевны о счастье существенно отличались от того, что грезилось ей в годы юности, то внешне Алла Либерман выглядела по-прежнему потрясающе: данные ей Богом красота, грация и стать, делавшие её в годы юности первой среди первых, не исчезли, не растратились, не растворились в прожитых годах. Наоборот: с помощью дорогостоящих средств, которые она могла себе позволить, эти богатства приумножились, и сейчас в зал роскошного подмосковного ресторана в русском стиле под незамысловатым названием “Заведение Хрипунова” входила настоящая красавица, зрелая, что называется, в соку женщина, облачённая в умопомрачительно дорогой брючный кожаный костюм, надетый на голое тело. Появление Аллы Алексеевны ожидалось, гостеприимные хозяева, которые, собственно, ради неё и затеяли этот приём на сто с лишним человек, старательно выглядывали дорогую гостью. Приглашение на приём было доставлено в офис концерна “Люпус” лично Максом Белинским, владельцем фирмы, с которой у “Люпуса” намечались взаимовыгодные деловые отношения, десять дней назад, и тогда же, с благодарностью принимая приглашение, Алла Алексеевна объявила, что “Уважаемый Вольф Вольфович” (она при этом неуловимо-издевательски передразнила почтительнейшую Максову интонацию) пожаловать на приём не смогут, но она сама с удовольствием побывает в гостях у столь симпатичных ей людей... Сейчас эти “симпатичные ей люди”, слегка нервничая, бросились с трёх сторон к дорогой гостье, бурно выражая глубочайшую радость по случаю её своевременного и благополучного прибытия. Максу Белинскому установление тесных взаимовыгодных контактов с концерном “Люпус” и лично Аллой Алексеевной было жизненно необходимо. Но, сам того не ведая, он ещё и добросовестно выполнял отведённую ему планом роль: благодаря ему, сегодня вечером Алла Алексеевна Либерман должна была находиться вне дома. И именно в “Заведении Хрипунова”, где её ждали... Конечно, появление Аллы Алексеевны в зале ресторана было замечено не только хозяевами: абсолютно все присутствующие прекрасно знали, кто такая Алла Либерман (как говорится, мир тесен, а Москва - большая деревня, где все всех знают...), многие столь же хорошо знали, на что способна эта женщина как в бизнесе, так и в ... личностных проявлениях, как сказал бы, напрягши извилины, Игорь Иванович Земко, он же Гарик Зёма, с подачи которого в жизни Аллы Алексеевны наступала чёрная - и ещё какая чёрная! - полоса... На появление Аллы Алексеевны соответствующим образом отреагировали и те, кто находился в “Заведении Хриипунова” сугубо с целью выполнения своих, весьма специфических, профессиональных обязанностей. Поэтому естественно, что их реакция также носила сугубо профессиональный характер. Тот, кому было положено, увидев Аллу Алексеевну, мгновенно извлёк из кармана смокинга мобильный телефон, проделал необходимые манипуляции и коротко бросил в изящную игрушку: “Номер три”. Координатор операции, приняв это сообщение, в свою очередь, соединился с теми, кому предстояло отрабатывать этот элемент операции, и сообщил им этот загадочный номер, после чего в полуподвале одного из коттеджей, расположенных совсем рядом с “Заведением Хрипунова”, был найден этот самый “номер три”, с которым начал работать соответствующий исполнитель. В самом же зале ресторана появление Аллы Алексеевны стало сигналом о том, что работа начинается, для молодого человека лет двадцати пяти, поразительно похожего на любимого актёра Аллы Алексеевны Ричарда Гира. Безупречно одетый молодой человек, благоухающий одеколоном, который, как это было известно из досье, возбуждал Аллу Алексеевну, до этого безучастно стоявший рядом с тоненькой длинноволосой брюнеткой, одетой в дорогое вечернее платье, стал оживлённо и откровенно грубо разговаривать со своей спутницей, в глазах которой появились слёзы. Грубость молодого человека настолько сильно контрастировала с его внешностью, а девушка была так глубоко оскорблена его поведением, что эта пара неожиданно оказалась в центре более или менее явно выраженного всеобщего внимания: почти все присутствующие сочувственно поглядывали в сторону плачущей девушки. Алла Алексеевна Либерман видела заплаканное лицо девушки и широкие плечи и спину молодого человека, стоявшего лицом к своей собеседнице. После каких-то, очевидно, особенно обидных для неё слов молодого человека девушка прижала ладони к лицу, как бы стараясь удержать руками слёзы, и с видом побитой собаки беспомощно спросила: “Как ты можешь, Володя?..” Она обошла неподвижно стоявшего Володю, который упрямо нагнул голову и скрестил руки на груди, и, по-старушечьи сгорбившись, медленно побрела к выходу. Оставленный ею Володя какое-то время стоял неподвижно, потом медленно повернулся, чтобы посмотреть вслед уходящей девушке, и Алла Алексеевна увидела искажённое страданием лицо любимого с юности Ричарда Гира, огромные глаза, которые, казалось, обожгли её всю - от кончиков длинных волос до пальцев на ногах... Володя смотрел сквозь неё, он не замечал ничего и никого вокруг, и Алла Алексеевна Либерман, совершенно неожиданно для себя, стала поправлять обеими руками волосы. Со стороны казалось, что она размахивает руками, как делают люди, стремящиеся привлечь к себе чьё-то внимание... И мало-помалу страдающий взгляд молодого человека сфокусировался на её изящном, породистом, холёном лице... х х х Валентин Бардар вёл “СААБ” настолько профессионально, что сидевшая рядом с ним Светлана не ощущала движения машины. Держа в правой руке большой букет роз, левую она положила на сильную кисть Валентина, расслабленно лежавшую на переключателе скоростей, нежно лаская эту небольшую по величине, но стальной крепости “лапу” - именно так назвала она руку Валентина в самую первую их встречу: “Ну и лапа у тебя, хоть и маленькая совсем!”. По роду занятий полковник Бардар умел профессионально водить всё, что теоретически могло сдвинуться с места, в том числе и вертолёты, а уж автомобили разных марок были освоены им на уровне если не водителя-аса, то где-то близко к этому - от этого иногда зависела его жизнь... ... Валентин прекрасно знал основной закон дороги: “Нельзя ехать слишком медленно!”. Тем более - “СААБ”!.. Но сейчас он ничего не мог с собой поделать: дорогая иномарка унизительно медленно ползла по вполне приличному шоссе, и её не “делал” только ленивый... Он был слишком сильно счастлив, ведь рядом с ним была женщина, которую он, сам того не ведая, искал и ждал всю жизнь. Поэтому Валентин просто боялся. Боялся, что счастье сделает его глупо-самоуверенным, что какое-нибудь неловкое движение... Хотя, если разобраться, откуда ему взяться, этому неловкому движению, если он, Валентин, на мотоцикле может ехать с завязанными глазами?.. ... В феврале, когда они только познакомились, Светлана, узнав, где и кем работает человек, которого она полюбила, ничего не сказав, молча заплакала. Валя попробовал было утешить её, но она сквозь слёзы попросила: “Не нужно... Дай мне пореветь маленько...”. А выплакавшись, медленно отыскала в большом книжном шкафу какую-то белую книгу, открыла её сразу же на нужной странице и прочитала: “Я не картёжник. Я никогда не рискую. Тем более жизнью”. Она пояснила удивлённо смотревшему на неё Валентину: “Это говорит человек, альпинист, который несколько раз погибал в горах. То есть его хоронили, но он выживал... Ты, Валя, и дальше будешь жить так, как жил до нашей встречи. Ты мужчина, и ты живёшь так, как живёт мужчина, это я понимаю... Только... Теперь ты... не один, Валя... Теперь у тебя нет только своей жизни, как у меня нет только моей, понимаешь? Теперь у нас с тобой жизнь одна, что бы там ни случилось, где бы мы ни жили, с кем бы ты ни был, понимаешь? Вот я сейчас вспомнила: “Сколько угодно рискуй своей жизнью, Не погуби только нашу - одну”. Понимаешь, Валя?”... Ощущая на своей руке руку Светланы, вдыхая заполнивший салон аромат роз, который странным образом слился с запахом любимой женщины, полковник Баардар вдруг вспомнил эти слова, мольбу, звучавшую в родном голосе, и незаметно поёжился... Чёрт с ним, пусть его обходит кто угодно, даже “запоры”, но он будет ехать медленно! Так, как едет: он отвечает не за себя, а за эту удивительную девушку, которая так сильно верит в него и без которой... х х х Александр Владимирович Воеводин тщательно подготовил свою дачу для пребывания на ней Валентина и его девушки. Человек одинокий, он в последнее время с каким-то непонятным самому себе любопытством присматривался к тем, кто не был одиноким. К, так сказать, парам... Воеводин женился сразу же после окончания института, прожил в очень несчастливом браке три года, родил сына и благополучно развёлся. Благополучно потому, что к этому времени его жена “нашла себе хорошего человека”, как она говорила, делая при этом особый акцент на слове “хорошего” - тем самым подразумевалось, что она от плохого человека уходит к хорошему... Одним из условий, которые выдвинула жена, был отказ Воеводина от родительских прав на Стаську, которому в момент развода было чуть больше года. Ирина объясняла это своё требование просто: “Он тебя, Саша, почти не знает, скоро забудет, вот пусть себе и растёт, зная, что его отец - Василий”. Василием звали её нового мужа, того самого “хорошего человека”. Тогда Воеводин был уверен, что бывшая жена права. По-настоящему он так и не успел почувствовать себя отцом, поэтому не ощущал горечи потери и даже гордился тем, что сделал всё, что необходимо для счастья сына. Так сказать, обманывал самого себя, не понимая, что обманывает... Так ведь тоже бывает в жизни, причём бывает гораздо чаще, чем это можно было бы предположить... Нужно сказать, что последовавшая за разводом одинокая жизнь стала для Воеводина вполне удобной формой существования: женщины в его жизни занимали лишь то место, которое он позволял им занимать - и не более. Было невыносимо приятно ощущать себя хозяином положения, человеком, диктующим свои условия (особенно после семейной жизни с Ириной...), и постепенно Александр Владимирович привык к такому положению дел, которое, как ему казалось, устраивало не только его, но и тех женщин, что появлялись в его жизни. А может, они только потому и появлялись, что покорно принимали правила игры, навязанные им всегда выдержанным и корректным Воеводиным? О сыне Воеводин сначала не думал - и не только потому, что пообещал Ирине вычеркнуть Стаську из своей жизни, просто не до того ему было, ведь жизнь есть жизнь, её круговерть засасывает, тут только успевай поворачиваться! Долгие годы сына у Воеводина как бы и не было, даже воспоминаний никаких не осталось. Но после того, как Александру Владимировичу исполнилось сорок пять лет, что-то в его жизни... если сказать переменилось, то это всё-таки будет не совсем верно... Может, что-то изменилось в нём самом, произошла какая-то переоценка каких-то ценностей, если говорить высоким стилем, но Воеводин всё чаще и чаще вспоминал о Стаське, крохе-сыне, так спокойно оставленном им тогда, когда они с женой расстались, “хорошему человеку” Василию - в качестве его, Василия, сына... К этому времени Воеводин был уже очень хорошо обеспеченным “рантье”, денежные вопросы его не волновали, и он начал собирать сведения о жизни Ирины и Стаськи. В частном сыскном агентстве “Заслон” работали квалифицированные специалисты, поэтому информация была получена быстро и носила исчерпывающий характер: Ирина Андреевна Сычёва, в первом браке Воеводина, скончалась семь лет назад от саркомы лёгких, а Станислав Васильевич Сычёв, её сын от первого брака, осуждённый три года назад к семи годам лишения свободы за участие в разбойном нападении на пенсионера Поликарпова, трагически погиб в исправительно-трудовой колонии, где отбывал наказание... Эти же профессионалы выяснили, что Станислава Сычёва забил насмерть один из “авторитетов”-малолеток за то, что парень отказался в бане тереть ему мочалкой спину... Что было делать Воеводину, узнавшему всё то, что он узнал? Как жить дальше, как забыть то, что когда-то он - вольно или невольно, теперь-то какая разница?! - предал глупую, но по-своему любившую его Ирку и несмышлёныша-сына? Мстить? Кому? Недоумку, зарабатывающему себе “авторитет” на чужой крови? Или себе - только как же можно отомстить себе самому?.. Именно тогда Александр Владимирович и начал с болезненным любопытством присматриваться к тому, как живут другие люди, хотя и сам не знал, что хочет увидеть. Уж не оправдание ли себе отыскивал в том, что и другие, внешне благополучные, живущие вроде бы достойной жизнью, люди тоже во многом виновны перед другими и собой, что большей частью респектабельность, внешнее благополучие более или менее умело скрывают то, что англичане ёмко назвали скелетом в шкафу? А может, он неосознанно искал по-настоящему счастливых людей, возле которых можно было бы самому слегка отогреться душой, потому что единственное, к чему человек стремится всегда, всю жизнь, независимо от возраста, жизненного опыта, достоинств или недостатков своих - это к счастью?.. И если нет своего, то непреодолимо тянет человека хоть у чужого счастья погреться, пусть немного, но отогреть душу - а ведь счастливые люди щедры, они делятся своим душевным теплом, и скольким людям чужое счастье вернуло веру в жизнь и лучшее в этой жизни? “Нет своего - согрей, чужое счастье”... Александр Владимирович Воеводин очень хотел, чтобы его ученик Валя Бардар был счастлив, поэтому он постарался приготовить сюрприз к приезду в его дом-дачу Светланы и Валентина. Ему очень хотелось, чтобы этот сюрприз обрадовал молодых людей (так, несколько старомодно и высокопарно, он называл своих гостей). И хотя сегодня был не самый лёгкий день в жизни “рантье”, потому что обязательства есть обязательства, а Александр Владимирович был связан очень жёсткими обязательствами с очень могущественным человеком, и это его безмерно тяготило - но осознание того, что двое молодых, любящих друг друга людей, счастливых людей, окажутся в его доме и порадуются тому, что он для них приготовил, поднимало ему настроение, делало предстоящее объяснение с человеком, вцепившимся в него мёртвой хваткой и смертельно ему надоевшим, относительно приемлемым. “Ладно, чего там, не впервой, - подумал он, готовясь выходить из дому и в последний раз оглядывая свой “сюрприз”. - Жаль только, что всё это не в последний раз - эта пытка...” х х х Алла Алексеевна Либерман не могла спокойно слышать, когда к кому-нибудь обращаются по имени “Володя”. Потому что именно так она звала своего мужа - Вольфа Вольфовича Либермана, и это было “их” имя, предназначавшееся только для них двоих. “Чьё-то заслышав “Володя!”, Как ты оглянешься вдруг...” - цитировал Вольф Вольфович поэта Владимира Соколова и снисходительно поглядывал на жену умными и злыми, беспощадными глазами. Молодой человек с внешностью Ричарда Гира и именем Володя на самом деле звался Эдуардом, но сегодня он стал Володей для того, чтобы Алла Алексеевна гарантированно обратила на него внимание. Сочетание внешности и имени не оставляло ей шансов не заметить мужчину, который давно уже зарабатывал себе на очень приличную, если не сказать роскошную, жизнь тем, что щедро делился с дамами своей нежностью, обеспеченной весьма специфическими умениями и навыками. Говоря проще, Эдуард-Володя был одним из расплодившихся в последнее время самцов, которые оказывают секс-услуги тем из дам, кто в этих услугах нуждается и может себе позволить оплатить их. Его отыскали неделю назад, убедившись, что он и в самом деле поразительно похож на любимого актёра Аллы Алексеевны Либерман. С ним серьёзно и долго говорил очень серьёзный человек, после чего Эдуард поступил в распоряжение психологов, которые буквально запрограммировали молодого человека на выполнение определённого задания, детальнейшим образом разъяснив, что, когда и как ему необходимо делать. В течение недельной подготовки “Володя” неоднократно репетировал со своей напарницей, имени которой ему не сообщили, сцену оскорбления, после которой должно было состояться знакомство молодого человека в расстроенных чувствах и Аллы Алексеевны, так что здесь всё было отработано идеальнейшим образом. Всё получилось так, как и должно было получиться, и вот уже Алла Алексеевна, ноздри которой, помимо её воли, плотоядно раздувались, с деланным сочувствием слушала расстроенного молодого человека, соображая, как бы поскорее можно было утащить его из “Заведения Хрипунова” в гораздо более подходящее для осуществления её, Аллы Алексеевны, планов “заведение”. Конечно, можно было уединиться и прямо здесь, в одном из отдельных кабинетов (ресторан был снят Максом Белинским на всю ночь), но Алла Алексеевна совсем потеряла голову, ей хотелось “съесть”, как она определяла такое своё состояние, этого красавчика с такими бездонными глазами и такой беспомощной белозубой улыбкой... “Володя” получил чёткие инструкции: в течение по меньшей мере сорока пяти минут, до получения специального сигнала, он должен находиться в зале “Заведения Хрипунова”, после чего нужно уводить оттуда Аллу Алексеевну и ехать с ней на её машине в специально снятый коттедж. Этот коттедж находился в пяти минутах езды от дачного посёлка, в котором проживала бизнес-леди, и обстоятельство это было одним из важнейших моментов плана, разработанного многоопытным ответственным исполнителем. Оказавшись в коттедже, “Володя” должен был приступить к исполнению своих прямых обязанностей, причём делать это он должен был так, чтобы у Аллы Алексеевны не возникло желания покинуть гостеприимный кров как минимум несколько часов. Лучше всего будет, если она уедет из коттеджа только утром... К двадцати шести годам “Володя” обслужил огромное количество женщин (он был ранней пташкой, начав ещё со школы, где его жертвами становились молодые и не очень учительницы, затюканные жизнью падагогини, которые с ума сходили от “очаровательного мальчика” и экзальтированно выражали своё умиление...), к своей профессии он относился добросовестно, а люди, которые с ним работали, произвели на него сильное и однозначное впечатление: с такими лучше не спорить! Поэтому он предельно точно отрабатывал полученные инструкции. Заметив пристальный взгляд, обращённый в его сторону хорошо ему знакомым крепким мужчиной, “Володя” смущённо посмотрел на раскрасневшуюся Аллу Алексеевну и нерешительно произнёс: “Вы не находите, что здесь как-то... слишком душно?”. И хотя в зале “Заведения Хрипунова” работали отличные японские кондиционеры, Алла Алексеевна поспешила согласиться с собеседником... Но “Володя”, как ему и было приказано, старательно и весьма убедительно изображал молодого, обеспеченного человека, которого немалые финансовые возможности не излечили от чувствительности и неловкости в отношениях с женщинами. В конце концов, он только что некрасиво расстался с девушкой, с которой появился на вечере, он переживает это расставание, ему просто неудобно проявлять инициативу... Но ему, было написано у него на лице, уже очень хотелось, чтобы очаровательная новая знакомая... проявила участие и внимание! Очень хотелось... “Володя” сыграл безупречно, и Алла Алексеевна почувствовала то, что и должна была почувствовать: она необходима этому красавцу, он хочет быть с ней - а дальше уже только от неё самой зависит, какими будут их отношения, потому что мальчик “спёкся” и готов на всё... - Вот что, Володенька, - чуть резче, чем ей самой хотелось бы (нетерпение, что тут поделаешь...) сказала Алла Алексеевна, - я сейчас быстренько попрощаюсь с нашими гостеприимными хозяевами, поблагодарю их за чудесный вечер, - она многозначительно выделила голосом последние слова, - а вы пока что подождите меня на улице, там не так душно. Моя машина - красный “Порше”... - Алла Алексеевна, - мягко, но очень решительно начал “Володя”, но договорить ему она не позволила. - Алла... Мне хочется, чтобы вы звали меня Аллой... - Алла... - “Володя” как бы пробовал на вкус это имя, и Алла Алексеевна чуть не вскрикнула: ей почудилось, что эти белоснежные крупные зубы нежно покусывают её мгновенно окаменевшие, натянувшие тонкую кожу костюма соски... От того, как им голосом “Володя” произнёс её имя, Аллу Алексеевну бросило в жар. - Алла, - молодой человек продолжал по-прежнему мягко, но по-прежнему решительно. - Не нужно мной командовать! Не делайте этого, - помолчав, попросил он. - Машина есть и у меня, конечно, это не “Порш” (он сказал именно так), но есть... - Володенька, - голос женщины был извиняющимся, - простите, но ведь я не хотела вас обидеть, у меня и в мыслях такого не было! Очень вас прошу: подождите, пожалуйста, меня возле моей машины... “Володя” стоял, беспомощно опустив голову, и смотрел себе под ноги, и эта беспомощность, подсказанная ему, буквально навязанная психологами, окончательно обезоружила Аллу Алексеевну Либерман - теперь она, сама того не ведая, не могла не идти за этим Крысоловом без дудочки туда, куда ему бы заблагорассудилось её повести. - Володенька, - умоляюще сказала превратившаяся в обыкновенную бабу бизнес-леди. - Володенька... Молодой человек поднял голову и посмотрел на неё своими огромными глазами, в которых она прочла облегчение, желание и радость. И этот взгляд сделал Аллу Алексеевну счастливой... х х х Дачный посёлок, в котором располагалась дача Александра Владимировича Воеводина, охранялся так, как и должно было охраняться место, где живут люди, вообще не привыкшие экономить, а тем более - экономить на обеспечении собственной безопасности. Поэтому попасть туда было очень даже и непросто. Въезд на территорию посёлка осуществлялся через два КПП, на которых великолепно знали всех обитателей посёлка, марки и номера их автомобилей, даже их особые привычки. Поэтому, к примеру, если бы кто-то хотел въехать на территорию в автомобиле, допустим, того же Воеводина, бдительная охрана этому воспрепятствовала бы, поскольку автомобиль автомобилем, а человек человеком... Если же гости прибывали к кому-нибудь из обитателей, то охрана придирчиво выясняла “где-с кем-сколько-чего-зачем-почему”, после чего следовал звонок домой к упомянутому адресату, и лишь потом, в случае подтверждения желательности визита, можно было ехать. Естественно, что время визита, номер транспортного средства и анкетные данные тех, кто в нём находился, аккуратно заносились в компьютер. Попасть же в посёлок, минуя КПП, было практически невозможно: забор, окружающий территорию “дачного кооператива”, как по документам называлось всё то, что было настроено “новыми” дачниками, имел четыре метра в высоту и был оснащён специальной системой видеонаблюдения. Разве что тот, кто вознамерился бы его преодолеть, позаимствовал бы для этого у небезызвестного Карлсона его штанишки с моторчиком, которые и обеспечили бы ему возможность полётов наяву... Учитывая “режимный характер” объекта, Александр Владимирович Воеводин заранее выяснил у Валентина, что тот прибудет на автомобиле марки “СААБ”с госномером таким-то, и что пассажиркой машины будет гражданка государства Украина Светлана Алексеенко, двадцати четырёх лет от роду. Все эти данные были представлены им на КПП с пояснением, что вышеназванные персоны имеют полное право находиться на его, Воеводина, даче, поскольку лично приглашены им. Сам же Александр Владимирович, которому, как нам известно, в этот вечер предстояло очень неприятное, но крайне необходимое объяснение с крайне могущественным, но очень неприятным человеком, убрался из своих владений заблаговременно, не желая своим присутствием стеснять молодых людей, которые впервые окажутся вместе “в лесу”... Он полагал, что сегодня Валентину и Светлане вполне хватит того сюрприза, который он им приготовил, а навестить их он планировал завтра, во второй половине дня, предварительно сообщив об этом своём намерении своему бывшему ученику - чтобы не стать снегом на голову для людей, которые слишком долго - целый месяц! - не могли общаться по-другому, кроме как с помощью телефона. Вот почему дача Александра Владимировича, ожидавшая приезда гостей имела сейчас абсолютно нежилой вид - и ничто не предвещало того, что при появлении этих долгожданных гостей в холле должен был зажечься свет. Зажечься самостоятельно, без каких-либо действий со стороны вошедших, что само по себе уже было сюрпризом - после чего и должен был явиться собственно “сюрприз”, самолично подготовленный Александром Владимировичем, большим любителем и незаурядным умельцем по части различных технических приспособлений... Всё было подготовлено наилучшим образом, и гости Воеводина должны были остаться довольны встречей с его домом. х х х Избитое лицо обнажённоё женщины, которую грубо швырнул на пол звероватого вида мужчина средних лет, напоминало кровавую маску: супруг избивал её руками, унизанными разнокалиберными перстнями, и эти варварские украшения рвали нежную кожу когда-то, несомненно, если не красивого, то милого лица, на которое сейчас было страшно смотреть. - Говори, сука! - рычал супруг, средней руки (по московским меркам) бизнесмен с большими амбициями, тыча в лицо обезумевшей от боли, страха и унижения женщины пачкой цветных фотографий большого формата. - Говори, тварь, кто это?! На профессионально, качественно сделанных фотографиях были запечатлены женщина, которую сейчас можно было узнать только по пышным белым волосам, и похожий на Ричарда Гира “Володя”, которые были заняты... совокуплением, причём, если судить по фотографиям, это занятие доставляло даме огромное удовольствие, и в выражении своих чувств она не стеснялась... - Как со мной, так целку корчить, а у этого х...? - бушевал мужчина, поднося к полуприкрытым глазам жены наиболее откровенные фотографии, - Смотри, скотина! - мясистая рука впечаталась в лицо женщины. - Смотри, я сказал! Эти фотографии были доставлены ему в офис буквально час назад, и он, прервав позднее совещание, которое предполагалось завершить в сауне, ринулся домой: душа требовала, чтобы эта “шавка”, которую он вытащил из нищеты, немедленно получила всё, что она должна была получить. Немедленно! Безжалостно избивая жену, топча её ногами и в прямом смысле разрывая на части тело, он стремился узнать одно-единственное: кто он?! Кто он такой и где его искать - вот что сейчас интересовало обманутого мужа больше всего на свете, потому что возле дома на Кутузовском проспекте, где он жил и где происходила экзекуция, стоял хищный “Опель-Фронтера”, и в нём сидели четыре “быка”, ждавшие от хозяина адрес, по которому им следовало выехать. - Сейчас ты мне скажешь, кто это, как его зовут и где его можно найти, - тихо и спокойно сказал мужчина, и это его спокойствие испугало женщину так, что она стала часто-часто икать. - Говори... Женщина торопливо назвала адрес квартиры Эдуарда, куда она не раз приезжала, и номера телефона и мобильника, которые супруг аккуратно записал, не особенно полагаясь на свою память. - Жди! - приказал он ей и быстро вышел из квартиры. х х х “Володя”-Эдик, на след которого так просто навели мужа одной из его многочисленных постоянных клиенток, стоял возле ярко-красного “Порше” и ждал Аллу Алексеевну Либерман. Сейчас, когда не нужно было играть и притворяться, на его красивом лице застыло отталкивающее выражение, уродовавшее это по-настоящему красивое мужское лицо. “Володе” было скучно, потому что сегодняшняя работа была для него приевшейся, скучной и потому нелюбимой работой... Алла Алексеевна разыскала Макса, завела его в отдельный кабинет и там без обиняков сообщила, что ей нужно уехать, но все те проблемы, которые Макс хотел с ней обсудить, можно считать решёнными, потому что сегодняшний вечер ей очень понравился. - Вы, Макс, очень предупредительный хозяин, я вам крайне признательна за это, - улыбнулась она расплывшемуся от счастья Белинскому. - Если вы не против, то я исчезну не прощаясь, как это делается в старой доброй... - ... Англии! - радостно подхватил донельзя обрадованный услышанным Белинский, знающий, что на слово Аллы Алексеевны можно положиться и вполне уверенный в том, что все проблемы, действительно, благополучно решены. - Именно что Англии! - легкомысленно согласилась с ним Алла Алексеевна, милостиво позволяя хозяину приложиться губами к своей холёной руке. - Именно что Англии, Макс! До встречи! Памятуя о душевной “ранимости” и деликатности “Володи”, Алла Алексеевна несколько умерила свой пыл, хотя это удалось ей с большим трудом: она была уже основательно “заведена” этим “очаровашкой”, как она называла про себя “Володю”, и “завод” этот искал выхода... - Я никогда не ездил в такой машине, - с видимым смущением признался “Володя”. - У меня - немецкий “народный автомобиль”... - “Вышли мы все из народа”, - пропела Алла Алекссеевна. - Прошу вас, Володя... “Володя” устроился в роскошном салоне и смущённо посмотрел на хозяйку этого дорогостоящего чуда. - Алла Алексеевна... Алла! - быстро поправился он, заметив капризное движение бровей. - Недалеко отсюда я снял коттедж... на лето... Конечно, ничего особенного, но... Вы разрешите пригласить вас туда? К себе в гости?.. - С удовольствием принимаю ваше приглашение! - подчёркнуто церемонно отозвалась Алла Алексеевна Либерман. - Указывайте путь, мой верный Сусанин! - и, не выдержав, она нежно поцеловала вспыхнувшего до корней его светлых волос “Володю” в твёрдую щёку... х х х Когда Координатору доложили, что “Опель-Фронтера” с “быками” и “Мерседес” хозяина подъехали к дому, в котором находился “сексодром” “Володи-Эдика”, он удовлетворённо хмыкнул: так и должно быть, сейчас они поднимутся в квартиру, “быки” войдут туда без ключей и убедятся, что хозяин отсутствует, но, ознакомившись с помещением, поймут, что попали по адресу - невозможно не понять, чем зарабатывает себе на жизнь хозяин этого жилища... Следовательно, “Володю”, когда он отработает свою партию в игре с Аллой Алексеевной, будут ждать нехорошие люди, которые поступят с ним очень нехорошо. Хотя, наверное, и вполне справедливо... Выбор кандидатуры женщины для спровоцированного фотографиями домашнего скандала был очень точным: её муж, туповатый и звероватый, десять лет назад был осуждён за нанесение тяжких телесных повреждений, приведших к смерти потерпевшего - а “потерпевшим” был любовник его тогдашней супруги, до которой у оскорблённого в лучших чувствах главы семьи просто не дошли руки, потому что он бил и бил этого ненавистного ему “кобеля”, пока его самого не повязали прибежавшие на истошные вопли жены соседи... Координатор, находившийся в сильнейшем напряжении и знавший, что время от времени необходимо переключаться, чтобы это напряжение не помешало выполнению обязанностей, позволил себе минуту подумать о том, какую жизнь устроит изобличённой в неверности супруге доморощенный Отелло... “Сначала мордовать будет до посинения, а потом всё равно убьёт, - решил он. - А уж этого-то...” О том, что ожидает “этого”, то есть жиголо Эдика, думать ему не хотелось... х х х Подъезжая к дачному посёлку, Валентин обратил внимание на оживлённое движение на ведущей к нему дороге. Автомобили сновали туда-сюда, будто это был “час пик на Садовом кольце”, как говорил когда-то неугомонный Жванецкий, а не загородное шоссе в половине второго ночи... Вероятно, обитатели этого элитного дачного хозяйства вели не менее активную, чем дневную, ночную жизнь, и Валентин впервые подумал о том, что этот “праздник в лесу”, который они со Светланой так ждали, может ведь оказаться и чем-то вроде первомайской демонстрации... “Типун тебе на язык!” - оборвал он себя, останавливаясь на КПП и послушно протягивая оба паспорта - свой и Светланы - интеллигентного вида крепкому мужчине, в котором сразу же - чисто инстинктивно - признал бывшего коллегу. Быстро, но очень внимательно сличив фотографии в документах и лица сидевших в “СААБе” людей, мужчина коротко поблагодарил и прошёл в помещение КПП, где, очевидно, стоял компьютер, в который вносятся необходимые данные. - Валя, куда мы попали-то? - Светлана засмеялась. - Это что, ваш российский монетный двор? Так он же, если я правильно ориентируюсь, находится в северной столице?.. Или я ошибаюсь? - Ошибаться, радость моя, - Валентин с нескрываемым удовольствием произнёс эти, в общем-то слащавые, слова, - ты никак не можешь. Просто здесь находится нечто большее, чем монетный двор, - здесь собрана немалая часть золотого запаса страны, её денежные мешки! Так что извините, но их охраняют так, как этого требует их положение... - А как же твой учитель-то сюда попал? Он-то как стал “голденменом”? - шутливо спросила Светлана, но ответить Валентин не успел: к “СААБу” подошёл охранник и, протягивая документы, вежливо пожелал им счастливого пути. Ворота бесшумно раскрылись, и вальяжный “СААБ”, явно гордясь собою, солидно вкатился в заповедную зону... х х х “Порше” Аллы Алексеевны Либерман подлетел к снятому “Володей” коттеджу и резко затормозил возле ворот. Хозяйка машины, заглушив двигатель, искоса посмотрела на молодого человека, который проворно выбрался из салона, облетел автомобиль и распахнул дверцу, протягивая Алле Алексеевне сильную руку: “Прошу!”. Увидев над собой это сияющее ожиданием счастья лицо, Алла Алексеевна забыла обо всём на свете и доверчиво откликнулась на этот призыв, с трепетом ощутив силу этой крупной мужской руки... Алла Алексеевна Либерман выпорхнула из машины, совершенно не обратив внимания на то, что ключи от автомобиля так и остались в предназначенном для них гнезде... х х х Человек, который должен был стать главным действующим лицом в операции по “утилизации” Вольфа Вольфовича Либермана, ответственный исполнитель главной части плана, разработанного многоопытным Координатором, спокойно сидел в чёрном “Пежо”, стоявшем в лесопосадке, расположенной в полукилометре от элитного дачного посёлка. Этот человек было одет в удобный чёрный комбинезон с великим множеством карманов, карманчиков, петель и прочих хитроумных приспособлений, каждое из которых имело своё предназначение и было функционально необходимо. В настоящий момент человек был оснащён именно так, как того требовала специфика предстоящей работы, ничего лишнего на нём не было. Если не считать толстого чёрного конверта большого формата, для которого кармана не нашлось - поэтому он пока что лежал на заднем сиденье “Пежо”. Работа, которой человек занимался практически всю свою сознательную жизнь, требовала от того, кто ею занимался, предельной концентрации, умения полностью сосредоточиться на выполнении задания, отличной памяти, незаурядной смелости, нестандартного мышления - и одновременно умения точно, без малейших отклонений выполнять полученные инструкции, какими бы странными или даже идиотскими они на первый взгляд не казались. Кроме того, от исполнителя такой работы требовалось ещё множество личностных качеств, среди которых на первом месте стояло терпение. Терпеливо ждать, не теряя концентрации и настроя, присутствия духа - даже если ждать нужно несколько суток! - вот в чём преуспел человек, сидевший сейчас в чёрном “Пежо”, и это было главным его достоинством. Так считал он сам, а кто лучше него мог знать это? На часы он не смотрел, ни на наручные, ни на те, что были расположены на приборной доске: он давно уже умел чувствовать ход времени так, что практически не ошибался в его, времени, определении. Максимальное отклонение - тридцать секунд. Не больше. В этом он был удивительно схож со своей женой, учительницей младших классов одной из московских школ, которую семнадцать лет работы приучили чувствовать время с точностью едва ли не до секунды. Они иногда даже подшучивали друг над другом, играя в своеобразную игру: “Кто точнее?”. Если всё пойдёт по плану, то через одиннадцать минут он должен будет выйти из машины, медленным шагом пройти полкилометра до четырёхметрового забора и... начать действовать. Так будет, если всё уже идёт по плану. Если же что-то изменилось, то ему об этом сообщат. По мобильному телефону и с помощью условной фразы. Совершенно нейтральной фразы. Но это будет только в том случае, если что-то не сложится. Если же всё будет идти нормально, то звонка по мобильнику не будет. И тогда он начнёт действовать. Мужчина внимательно посмотрел на часы и с удовлетворением отметил, что время он определил точно - оставалось одиннадцать минут. Без нескольких секунд. х х х Александр Владимирович Воеводин с отвращением думал о том человеке, встреча с которым только что закончилась, по-иному воспринимать сейчас этого энергетического вампира он не мог. Поглощение жизненной энергии всех тех, с кем сводила этого человека судьба, стало формой обеспечения им собственной жизнедеятельности, и он достиг здесь, если можно так сказать, высокой степени совершенства. Будучи скептиком, имея высшее физико-математическое образование, Воеводин допускал, что доля истины в утверждениях о существовании энергетических вампиров должна быть: что мы, люди, в самом деле, знаем об энергетике? Как на уровне отдельно взятой личности, так и на уровне более или менее сложных систем? Только то, что знаем - зачаточное состояние... Каждый раз после общения со своим “чёрным человеком”, как называл Александр Владимирович этого своего собеседника, Воеводин и в самом деле ощущал некую опустошённость, прямо-таки физическую немощь. Может, это и есть доказательство того, что его собеседник - энергетический вампир? Но сегодня всё было совсем по-другому! Совсем! Отвращение осталось, даже смотреть противно было в сторону того, кто методично высасывал из него жизненные силы, но сам разговор, окончившийся более чем необычно (для выдержанного, корректного, умеющего собой владеть Воеводина), принёс Александру Владимировичу испугавшее его ощущение необыкновенной лёгкости и освобождения. После этого изматывающего разговора ему хотелось буквально прыгать от счастья - как делали когда-то его ученики, сумевшие справиться со сложнейшей - на тот момент для них - задачей и бурно празднующие эту свою победу... Правда, после решения этой задачи в жизни его учеников появлялась новая, ещё более сложная, и снова нужно было отдавать все силы для её разрешения. Значило ли это, что и у него, Воеводина, сейчас тоже впереди появится такая сложнейшая задача? От такого предположения ему стало страшно... Но даже если это и так, то ведь это же будет не сейчас, до этого ведь есть время, которое можно провести именно так - радуясь?.. Потому что сегодня он впервые за много лет испытывал чувства радости и освобождения. Впервые за много лет... х х х Валентин Бардар уверенно подвёл “СААБ” к воротам дачи Александра Ивановича, нашарил полученную им позавчера от хозяина связку ключей и отыскал на ней замысловатый ключ от производивших необыкновенно солидное впечатление ворот. Выйдя из машины, он открыл замок и развёл в стороны легко разошедшиеся половинки, после чего, быстро скользнув за руль, загнал “СААБ” во двор и аккуратно запер ворота. - Вот мы и дома! - обрадовано сказал он Светлане. - В дом-то, между прочим, ещё попасть надо! - поддразнила его девушка. - А ключи на что? - покровительственно поинтересовался Валентин, подбрасывая увесистую связку. - Попадём! - решительно пообещал он. Он хотел добавить ещё что-то, но со стороны забора, ограждающего дачный кооператив, донёсся рёв мощного двигателя, в котором утонули невысказанные слова полковника Бардара. - Да это что же за такие гонки по вертикали?.. - пробормотал Валентин себе под нос, возясь с ключами. - Сейчас-сейчас, радость моя... Открыв наконец-то дверь, Валентин пропустил Светлану вперёд и собрался проследовать за ней, как вдруг просторный холл оказался залит ярким светом, а откуда-то из-под потолка полилась мелодия. Очень знакомая мелодия... Первой реакцией Валентина на вспыхнувший свет было стремление броситься в дверь, оттолкнуть Светлану и тем самым убрать её с линии огня, и он чуть было не сделал это... Ему почему-то показалось, что его любимой угрожает опасность, слишком уж неожиданно появились и свет, и звук, и его реакция во многом была бессознательной... Потом, сообразив, что ничего страшного не произошло, Валентин ошарашено уставился на залитый светом холл, соображая, что бы это значило, и гадая, какие ещё сюрпризы их ожидают... - Валя, это Мендельсон... - тихо сказала Светлана. - Это Мендельсон... Поскольку Валентин откровенно не понимал, о чём идёт речь, Светлана пояснила ему: “Это свадебный марш Мендельсона, Валя...” Пока Валентин осмысливал услышанное, откуда-то сверху донёсся взволнованный голос Александра Владимировича Воеводина: “Дорогие Светлана и Валентин, рад приветствовать вас под крышей этого дома, который, я надеюсь на это, станет вам не чужим! Добро пожаловать!”. Прямо из холла, через широко открытую дверь, можно было пройти в гостиную, и Светлана, бережно прижавшая к груди букет жёлтых роз, двинулась туда, не отдавая себе отчёта в том, почему она это делает. Лишь оказавшись на пороге гостиной, она поняла, что именно влекло её туда... - Валя! Смотри! Валентин - после музыкального и светового приветствия - думал, что удивить его уже ничем нельзя, но он ошибся. Потому что посреди гостиной он увидел изысканно накрытый круглый стол, украшенный двумя старинными канделябрами, в которых стояли высокие жёлтые свечи, и... огромным букетом потрясающе пахнущих жёлтых роз!.. - Так вот он зачем... - потрясённо прошептал Валентин. - Так вот зачем... - Ты о чём? - обернулась к нему Светлана, мгновенно оказавшаяся возле стола и склонившаяся над розами. - Да как-то Александр Владимирович узнавал у меня, какие цветы ты любишь больше всего... - Он удивительный человек, твой учитель, - помолчав, убеждённо произнесла Светлана. - Удивительный! Это же нужно суметь... такое сотворить: устроить людям такой праздник, так их порадовать... Он, наверное, не очень счастливый человек, да, Валя? - неожиданно спросила девушка. - С чего ты взяла? - удивился Валентин. - Так, показалось, - задумчиво сказала Светлана. - Понимаешь, может, я не права, но мне всегда кажется, что те люди, у которых..., ну, которые, словом, сами несчастливы, понимаешь, нет у них в жизни настоящего, своего счастья, вот они, если, конечно, они нормальные, хорошие люди, как-то стараются... сделать счастливыми других, что ли?.. Ну, может, и не счастливыми, но так стараются сделать, чтобы кому-то было хорошо, что-то хорошее кому-то сделать, понимаешь?.. - Не-е знаю... Не думал я никогда об этом, Света, - признался Валентин. - Как-то так... не думал... А Александр Владимирович? Он ... да, у него и в самом деле в жизни... плохо очень... было. Вот я тебе сейчас расскажу... - Потом... Потом расскажешь... - изменившимся голосом сказала девушка, и глаза её матово заблестели. - Потом... Иди ко мне, Валя, я же так долго ждала тебя... И Валентин пошёл на этот зов... ГЛАВА III. Алла Алексеевна Либерман выскочила из своего роскошного красного “Порше” и сразу же оказалась на руках у “Володи”, подхватившего её так легко, словно она была невесомой. Пушинкой. И впилась губами в его мускулистую шею. “Володя” осторожно перенёс её через порог коттеджа и медленно понёс в спальню, расположенную в глубине дома. Ей было тепло, хорошо и надёжно на этих сильных руках, которые нежно баюкали её, и она всё крепче и крепче прижималась к широкой груди молодого человека. Он внёс её в спальню, бережно положил на широкую двуспальную кровать и наклонился над ней. Она смотрела на него огромными, полными радостного ожидания глазами, и он отозвался на это ожидание... - “Нет! Нет!!! Боже мой, нет! Только не это, только не он! - всё внутри оборвалось у Аллы Алексеевны Либерман, когда крепкая рука “Володи” уверенно потянулась к её лицу. - Жиголо!!! И этот - как все!!! Точно такой же жиголо, как и другие, пропади они, скоты долбанные, пропадом, мерзавцы, уроды убогие, проститутки проклятые!!!”. ... Она научилась распознавать эту породу самцов-профессионалов - и ничего не могла с собой поделать: все они одинаковы, мерзавцы, их узнаёшь именно по этому первому прикосновению, когда они приближаются к тебе как мясник, разделывающий тушу, равнодушно-спокойно, их ничего не интересует, потому что они уверены в своём, чтоб он провалился, профессионализме! “Господи, такой чудесный мальчик - и... Да что же это за жизнь такая проклятая, скотская, нет в ней ничего... душевного... - последнее слово было почти забыто Аллой Алексеевной, оно выплыло откуда-то из самых глубин подсознания, и это ещё больше испугало её. - Как же дальше жить, если и ЭТО - всегда! - только продаётся?!..” Терзаемая этими мыслями, Алла Алексеевна послушно позволила “Володе” раздеть себя, и её многоопытное тело столь же послушно откликнулось на квалифицированные действия профессионального жиголо - она совершенно точно распознала род занятий своего партнёра... “Уж не Макс ли мне его подкинул?” - подумала Алла Алексеевна, а потом ей стало так хорошо, что она уже не могла и не хотела о чём бы то ни было думать... х х х Как он и рассчитывал, к нужному месту он вышел в точно определённое планом Координатора время. Это было приятно, потому что успокаивало: всё идёт так, как и должно идти, значит, и дальше никаких осложнений быть не должно, всё под контролем... Примерно за сто пятьдесят метров до цели он увидел, что от забора, резко приняв с места, отъезжает дорогая иномарка, и это не могло не насторожить его. Что это: совпадение - или? А если “или”, то что оно, это “или”, могло означать для его работы? На всякий случай он приостановился, внимательно рассматривая внушительный забор, отделявший жизнь обитателей дачного посёлка от постороннего мира, но, как ему подсказывал опыт, по-прежнему всё было нормально и ничто не указывало на возможность каких-либо осложнений. Приблизившись к месту, от которого отъехала иномарка, он внимательно осмотрел его и обнаружил... “Ну, козлы трахнутые! Совсем поехали, дома им не трахается...” - сильно удивился он, вспомнив, сколько примерно может стоить отъехавшая иномарка и обнаружив на примятой траве неопровержимые следы того, что здесь буквально несколько минут назад занимались... любовью... Подойдя к забору, он извлёк из одного из бесчисленных карманов небольшой ключ и стал искать в заборе, абсолютно гладком и внешне производившем впечатление монолита, место, куда этот ключ нужно было вставить. х х х Поняв, что хозяин “сексодрома” отсутствует, обманутый муж задумался: ему требовались немедленные действия, немедленное жестокое наказание этого сучонка, который, если судить по с большим вкусом сделанным фотографиям, имел его законную супругу во все дырки и вообще... Неожиданно он криво ухмыльнулся: непредвиденная задержка оказалась весьма кстати, он сможет не просто отомстить, но и воспользоваться новейшими достижениями техники для того, чтобы записать всё то, что его подручные сделают с этим затраханным Эдиком, на видеокамеру, а потом... Ухмылка сползла с его лица, едва появившись, потому что он совершенно точно знал, как поступит с этим скотом - здесь ему на помощь пришёл богатый опыт зоны, где с людьми, попавшими туда по “мохнатым статьям”, не церемонились. Его “быки”, каждый из которых имел за плечами как минимум одну ходку, отлично знали, что им нужно будет делать, и он не сомневался, что на этом Эдике они оторвутся так, что мало ему, гнойнику, не покажется... Но что ему делать с этой сучкой? С женой, мать её так, с ней-то что ему делать?! Когда он избивал её смертным боем, в нём клокотала ненависть, и это не давало возможности думать. Он обещал ей, что убьёт её, но сейчас... Ну любил он её, эту подлую сучку, так любил, что и сказать об этом никому нельзя было, чтобы не засмеяли!.. Смешно ведь, когда сорокапятилетний крутой мужик без памяти, до умопомрачения любит девчонку, да ещё такую... неверную, это ведь идиотизмом пахнет - а куда от этого деться... Другим можно сколько угодно впаривать, но не себе же... “Что же с тобой делать?..” - думал мужчина, медленно направляясь в “Мерседесе” к себе на Кутузовский проспект, где ждала его жена и где он хотел взять видеокамеру, с помощью которой хотел запечатлеть все мучения этой мрази Эдика... х х х Координатор спокойно сидел в дорогом кожаном кресле, аккуратно заполняя красивым и крупным почерком разложенную на большом столе схему. После каждого сообщения на ней оказывался заштрихованным ещё один из секторов, и сейчас количество незаштрихованных было значительно меньшим, нежели заштрихованных. И это означало, что операция проходит по плану и близка к завершению. Вся подготовительная работа была проделана точно, качественно и своевременно, поэтому можно было ожидать, что столь же своевременно поступят донесения о выполнении основной части работы. Если говорить образно, то основание пирамиды и большая её часть уже построены, сейчас “достраивалась” вершина, которая должна была достойным образом увенчать это монументальное сооружение, вначале созданное в воображении одного человека, а затем терпеливо и скрупулёзно воплощённое им в жизнь. Человеком этим был он. Координатор. Оглядывая проделанную работу, Координатор понимал: всё, что уже сделано, пока что совершенно бессмысленно и не имеет никакого значения. Да, до сих пор всё идёт идеально, отклонений нет, донесения свидетельствуют о безукоризненной работе исполнителей - это прекрасно! Но эти успехи - промежуточные, они никому не интересны, их пока что как бы и нет вовсе, потому что дело не в них, а в конечном результате, ради достижения которого всё и затеяно... Только он, этот результат, оправдает всё. Более того, даже если бы предварительная работа оказалась халтурной, смазанной, если бы на этом этапе всё получилось с точностью до наоборот, но конечный результат был бы тем, который ожидался, в конечном итоге всё оказалось бы сделано правильно. Потому что цель была бы достигнута. Последняя мысль очень не понравилась профессионалу своего дела: он не привык , чтобы что-то получалось не так, как он это запланировал, даже в мелочах. Он не верил в подарки от судьбы, поэтому с большой настороженностью относился ко всему, что само по себе складывалось благоприятно. Стойкое убеждение в том, что всё хорошо не бывает и результат не может появиться сам собой стало итогом его профессиональной деятельности - и исключений из этого правила он не знал. Наверное, он всё-таки чрезмерно волновался, поскольку слишком многое в его жизни зависело от того, что должно было произойти в ближайшие - он нетерпеливо посмотрел на часы - девятнадцать минут. Эти девятнадцать минут были “мёртвой зоной”, когда никакие сообщения просто не должны были поступать, потому что операция вступила в завершающую фазу. Сообщения должны были начать поступать через девятнадцать минут, и это должны были быть сообщения о ... плановом завершении операции. Если же одно из многочисленных средств связи, которыми располагал Координатор, “оживёт” раньше времени, это может означать только одно: что-то не так. Что-то не сложилось, и всё пошло наперекосяк. Именно наперекосяк. Потому что на этой стадии операции изменить уже ничего нельзя. Абсолютно ничего. Даже сам Господь Бог уже ничего не может сделать... х х х Специалисты, работавшие с “Володей”, определили две модели его поведения в коттедже после того, как Алла Алексеевна Либерман утолит первый порыв страсти и сообразит, с кем именно на этот раз свела её судьба. Не сможет не сообразить. Почему именно “на этот раз”? Потому что Алла Алексеевна была широко известна в определённых кругах московских профессионалов, предоставляющих интимные услуги, если так только можно высказаться. У неё была определённая репутация, были большие деньги, и за эти деньги она получала то, что хотела получить. Это началось довольно давно, и такое поведение женщины было связано с особенностями семейноё жизни Аллы Алексеевны и Вольфа Вольфовича. Странная это была семейная жизнь, очень странная. Впрочем, жизнь Вольфа Вольфовича Либермана, умнейшего человека, гениального преподавателя (это в прошлом) и одного из самых богатых людей России, вообще для посторонних была странной и малопонятной. А ведь Либерман жил в России, той самой стране, в которой по темпам роста личного благосостояния какая-то часть населения (правда, весьма и весьма незначительная) оказалась “впереди планеты всей” - в очередной для истории этой страны раз! - и где удивить экстравагантностью поведения было непросто. Потому что сама эта страна постоянно удивляла старушку-Землю своей экстравагантностью... То, как должен был вести себя “Володя”, зависело от одного-единственного фактора: реакции на “открытие” многоопытной Аллы Алексеевны того, что “милый мальчик” - такой же многоопытный профессионал-жиголо, как и другие её... партнёры. Разумеется, Алла Алексеевна поняла, с кем она оказалась в постели, очень быстро, и “Володя” не мог это не почувствовать. Это “узнавание” очень обрадовало молодого человека: можно было переходить к более привычной для него модели поведения, то есть отказаться от слишком большого количества “лапши” и всех этих охов-ахов. Работать нормально и спокойно, в привычном режиме. - Дай мне сигарету! - полуприказала Алла Алексеевна, и “Володя” с готовностью вскочил с кровати. - Прошу! - он галантно поднёс даме пачку сигарет и щёлкнул изящной зажигалкой. - Красивый, стервец! - прикуривая, Алла Алексеевна окинула восхищённым взглядом совершенные тело и лицо своего партнёра, на что “Володя” снисходительно улыбнулся: ему было не привыкать к восхищению, некоторые дамочки тащились на том, что валялись у него в ногах, покрывая эти ноги поцелуями... - Есть немного... - скромно признался он. “Володя” подошёл к бару и, достав бутылку шампанского, стал открывать её. Сноровисто справившись с пробкой, он разлил вино в высокие хрустальные фужеры. - Прошу! - он был сама галантность. Сидя на постели, Алла Алексеевна приняла фужер и жадно глотнула вино. - Алла, - укоризненно сказал “Володя”. - Есть тост... За тебя! - Не понтуйся, - негромко посоветовала ему Алла Алексеевна. - Тебе это не идёт. - Ну извини! - весело засмеялся “Володя”. - Ты откуда на меня упал? - жёстко спросила женщина. - Подарок судьбы, что ли? Так ведь такого не бывает... - В жизни всё было и бывает. Ты чем-то недовольна? - снисходительно поинтересовался “Володя”. - Я что-то сделал не так? - Я тебя о чём-то спросила! - оборвала его попытку гаерничать Алла Алексеевна. - Итак? - Ладно... - с большой неохотой ответил “Володя” и выдал тщательно заученную легенду. - Я там был на работе. Один папа пригласил для того, чтобы помочь своей доченьке, у которой были огромные проблемы с её молодым человеком из хорошей семьи! - он издевательски искривил губы. - У них, понимаешь ли, большая и светлая любовь, а этот разъ...бай никак не может понять, что любовь - это не только за сиськи хватать, а и тонкая душевная организация... - И откуда ты только такие слова знаешь? - как бы про себя спросила женщина. - Папаша этот так выразился... Словом, мне нужно было на этом приёме изобразить оскорбление девицы грубым животным - это мной! - радостно пояснил он. - А её хахаль это видел, потому как он её ревнует опять же к животному - и поэтому он не мне морду бить побежал, а её утешать... Что и нужно было - вот ведь умора, а? Так что я оказался свободен разу же после того, как она сбежала, - и тут явилась ты... Не заметив, что он вольно интерпретирует Пушкина, “Володя” шутовски развёл руки в сторону и поклонился Алле Алексеевне, никак не отреагировавшей на его представление. - А дальше? - А дальше... Дальше я тебя узнал, но... Ты извини, Аллочка, только, - голос его стал очень и очень серьёзным, - я ведь не вчера на свет появился и кое-что в жизни понимаю... Кто ты и кто я - это даже не смешно... Я хотел просто сбежать, и дело с концом, работа ведь была уже сделана, но ты... ты же очень красивая женщина, Алла, и лицо у тебя стало каким-то, даже сказать не могу, каким. Молчи! Я всё равно скажу тебе это! Мне вдруг захотелось, чтобы всё это стало настоящим, понимаешь?! Да оно ведь и было настоящим, пока мы сюда не вошли, а дальше - чёрт его знает что получилось... Какой-то автопилот сработал! - “Володя” снова развёл руки, только теперь это был жест отчаяния. Мужчина подошёл к кровати и осторожно присел рядом с Аллой Алексеевной: “Вот ведь оно как, Аллочка...” Пока он говорил, Алла Алексеевна медленно, маленькими глоточками, пила дорогое шампанское, сидя на кровати, опустив красивую голову и не поднимая глаз. Ощутив рядом с собой горячее тело, она исподлобья глянула на обескураженного “Володю”. - Иди ко мне, - тихо сказала она, отставляя высокий фужер, - Иди ко мне, Володя... ... Алла Алексеевна Либерман и Светлана Алексеенко пока что не были знакомы, они были очень разными по жизни женщинами, пожалуй, их объединяли только заметное внешнее сходство и неоспоримая красота, но они были женщинами, и они находились наедине с мужчинами, которых очень сильно хотели. Поэтому и звали они своих мужчин этим извечным женским зовом “Иди ко мне!”, и эти три слова были сигналом, противостоять которому не мог ни один мужчина. Ни Валентин Бардар, влюблённый в самую лучшую, как он был убеждён, женщину на свете, ни Эдуард-”Володя”, который просто должен был выполнять свою работу... х х х Есть такая точка зрения, получившая широкое распространение в последнее время: отношения между мужчиной и женщиной, какими бы глубокими, искренними, чистыми и нежными они ни были в начале, рано или поздно обязательно должны превратиться в сожительство, которое со временем становится сосуществованием - и большое счастье, если мирным... Любовь же, если она была, вырождается в привычку, близость становится чем-то вроде гигиенических процедур, исполнение которых определяется исключительно физиологическими потребностями организма, а дети - если таковые имеются - превращаются в своего рода расплату за недальновидность, досадную помеху... Естественно, что такое положение дел влечёт за собой стремление его изменить. Поэтому люди или просто разбегаются, отыскивая себе новых “партнёров” (одно из очень ходовых, модных в нынешней жизни слов), или расширяют границы своей личной жизни за счёт вовлечения в неё новых... действующих лиц, не входящих в установленные законом и где-то даже общественной моралью рамки состава семьи. Учёные люди даже доказывают, что такие, значительно разросшиеся, “семьи” намного крепче традиционных, поскольку именно они способны обеспечить реализацию самых сокровенных потребностей человека, которые в моногамной семье подавляются. Поэтому и выражение “Дружить семьями” в последнее время приобрело несколько специфическое значение, потому что таких нежных “дружб” становится всё больше и больше, и желании “дружить” таким образом уже не стесняются давать объявления в газеты... Люди, живущие такой “раскрепощённой” семейной жизнью, очень любят доказывать, что эта их жизнь - правильная. Что давно пора преодолеть ханжеские представления о моногамии и шире смотреть на вещи. Что это только при недоразвитом социализме подавлялась сексуальная свобода, ничего общего, кстати, не имеющая с распущенностью, а вот сейчас можно быть по-настоящему свободным. И поэтому - счастливым! ... Светлана Алексеенко очень хорошо знала, что такое мужчины. До встречи с Валентином она долго (иногда ей казалось, что это был один-единственный чёрный день без начала и конца...) зарабатывала на жизнь и лечение больной матери продажей своего удивительно гармоничного, совершенного тела. Ей было противно, но по-другому она просто не смогла бы лечить мать и как-то существовать сама, потому что в независимом государстве, в котором она жила, интеллект ничего не стоил, интеллигентные люди в подавляющей массе были нищими, обездоленными, вышвырнутыми из нормальной жизни. Да и не стало её, этой нормальной жизни, в безумном мире первичного накопления капитала... Продажа собственного тела убедила Светлану в одном: его, тело можно купить, душу - нет... Душу купить нельзя, только сам человек отдаёт свою душу тому, кому не может не отдать её, - и великое счастье, если это взаимно... Валентин Бардар был тем самым единственным мужчиной, который отдал Светлане самого себя - без остатка, получив взамен её исстрадавшуюся в одиночестве душу. Они не говорили об этом, но оба знали, что так оно и есть. Не больше, но и не меньше. Именно так. ... Эти и не только эти мысли мелькали в голове у Светланы, прикорнувшей на широкой груди Валентина. Она знала, что любимый не спит, он только притворяется спящим, опасаясь, такой сильный и ловкий, сделать какое-то ненужное движение и потревожить её сон - ведь ему казалось, что она крепко спит у него на груди. И эта их игра в игру была необыкновенно приятна, оба бережно прислушивались к дыханию друг друга, и каждому из них казалось, что одно неловкое движение может разорвать эту тончайшую связь, делавшую их счастливыми... “Мечты нас не предают, это мы изменяем им...” - вспомнила вдруг Светлана пронзительные слова Александра Грина и поразилась их точности: не может мечта предать человека, она, мечта, терпеливо ждёт, когда человек оказывается готов к встрече с ней, дорастёт до неё, до понимания, что никогда нельзя соглашаться в жизни на меньшее - только по максимуму, только настоящее! Во всём и всегда - только настоящее... Неожиданно Светлана подумала о том, что Валентин, такой сильный и добрый, такой нужный ей человек - это мужчина, работа которого очень опасна, и кто его знает... “Не смей даже думать об этом! Не смей предавать его этими мыслями!” - сказала она сама себе, поудобнее устраиваясь на груди у Валентина, и он мгновенно отозвался на это её движение, отозвался прикосновением, от которого в самой глубине её естества занялось, пока ещё очень осторожно, пламя пожара... И оба они знали, что это пламя может погаснуть только тогда, когда они оба сгорят в нём. Сгорят без остатка... х х х Преодолев забор, человек, от которого сейчас зависело в предстоящей операции почти всё, быстро пересёк небольшой двор и оказался возле следующего забора, не столь высокого, как первый, но также производящего впечатление непреодолимого. Но этому впечатлению человек не поддался: он знал, как можно пройти и сквозь этот забор тоже. И он сделал это. Он знал, что времени у него совсем немного, но также он знал и то, что всё было рассчитано верно - он успевает, торопиться некуда. Поэтому его движения были внешне неторопливыми, даже могли показаться замедленными, но это была кажущаяся медлительность профессионала, которая на самом деле гораздо эффективнее, чем торопливость дилетанта. “Спешка хороша только при ловле блох!” - наставительно напомнил сам себе исполнитель, скрываясь в огромном доме, план которого был ему хорошо известен и в котором он мог бы в случае необходимости перемещаться с закрытыми глазами... ... Он находился в доме ровно столько, сколько следовало ему там находиться согласно плану Координатора. И хотя кое-что в этом огромном доме поразило его настолько, что вначале он даже несколько замешкался, он выполнил свою часть работы, то, ради чего он проник в дом. Он сделал всё, что мог, и даже больше этого, но, покидая дом, не был уверен в том, что поступил правильно. Полной уверенности в этом у него не было. Оказавшись за четырёхметровым внешним забором, он торопливо обогнул место недавних любовных игр и пошёл в сторону лесопосадки, к своей чёрной машине, которая терпеливо ждала его там, где он оставил её. Как ему и было предписано, сев в машину, он достал мобильник и сообщил своему невидимому собеседнику: “Он спит”. Координатор, которому звонил исполнитель, услышав эту фразу, должен был понять, что то задание, для выполнения которого человек научился проходить сквозь заборы, выполнено в соответствии с инструкциями, потому что Вольф Вольфович Либерман действительно “спит” и просыпаться не собирается - не тот это сон, чтобы человек мог проснуться. Вольф Вольфович спит вечным сном. Исполнитель думал о том, что он должен сообщить Координатору об особых обстоятельствах, которые сопровождали его пребывание в доме “спящего” и которые никак не влияли на конечный результат - то есть на “сон” Вольфа Вольфовича, но выглядели по меньшей мере ... странно. Однако сделать это по телефону он не мог, потому что, кроме произнесённой им фразы, он имел право произнести ещё только одну фразу: “Вас плохо слышно”. Это означало бы, что полученное им задание он не выполнил. Но Вольф Вольфович Либерман действительно “спал”, поэтому исполнитель и доложил о выполнении задания. Выехав на ведущее к Москве шоссе, исполнитель прибавил скорость и направился по тому адресу, который вчера вечером был передан ему лично Координатором, рассудив, что доложит обо всём, что произошло в доме Либермана, непосредственно во время “разбора полётов”, который, как он полагал, должен был завершать эту операцию. х х х Координатор, получив сообщение исполнителя об успешном завершении работы, с облегчением откинулся на спинку кресла: главное дело сделано! То, что от него требовалось, он сделал, задание выполнено, проблемы в том её виде, когда был жив Либерман, больше не существует, теперь необходимо качественно завершить операцию прикрытия, и это должно стать финальным аккордом, после звучания которого остаётся только вознаградить всех тех, кого нужно вознаградить, за отлично проделанную работу. Естественно, что он имел в виду в первую очередь себя самого. Впрочем, окончательно расслабляться было ещё рано, операция прикрытия, учитывая масштаб личности “заснувшего” господина Либермана, могла стать достаточно непростой, и от тех, кто был занят в её проведении, тоже зависело немало. Заштриховав сектор схемы, обозначенный “ВВЛ”, Координатор быстро отдал распоряжение тем, кто должен был завершать операцию прикрытия. х х х Подъехав к дому на Кутузовском проспекте, мужчина какое-то время медлил, не решаясь выйти из “Мерседеса”, потому что он так и не принял решение по главному для него сейчас вопросу: что же ему сейчас делать, как вести себя по отношению пусть и к предавшей его, но от этого не менее (а может, и более?..) любимой жене? “Ну почему бабы предают именно тогда, когда ты без них уже не можешь?.. Влезет, сука, в самую душу, и обязательно предаст, дешёвка позорная...” - эти мысли вызывали такую боль, что он даже испугался: он и предположить никогда не мог, что такое может произойти с ним, он и не знал, что способен так сильно любить - и кого любить, эту подстилку?! Поднимаясь по лестнице (он специально не вызвал лифт), он по-прежнему не знал, что ему делать. Он не знал этого и тогда, когда, демонстративно хлопнув дверью - “Пусть слышит, сука!” - , вошёл в квартиру и сразу же прошёл в кабинет, где валялась его собственная (у жены была своя) цифровая видеокамера. Взяв видеокамеру, он мгновение постоял, прислушиваясь к тишине в квартире, после чего решительно вышел из кабинета и направился в спальню - он не сомневался, что жена находится именно там, где он её оставил. Но в спальне никого не было... Затравленно оглянувшись, он увидел полоску света, выбивавшуюся из-под двери ванной комнаты, и, ухмыльнувшись, резко рванул дверь. Дверь открылась с пугающей лёгкостью, и мужчина обречённо понял, что в его жизни всё кончено: безжизненное тело жены свисало прямо у порога ванной, и порыв ветра, вызванный резким движением двери, чуть-чуть колыхнул это тело... Возле самого порога лежал большой, совершенно чистый лист белой бумаги, и мужчина, присев на корточки, медленно взял его левой, свободной от видеокамеры, рукой. Он сосредоточенно разглядывал написанные на обратной стороне листа слова. Они были написаны крупным, совсем детским почерком его жены, эти обычные, в общем-то, слова: “Прости меня, я тебя люблю...” Подписи под словами не было... Медленно поднявшись, он со страшным, собачьим взвоем швырнул в стенку ненужную теперь видеокамеру. Да и что теперь в жизни могло быть для него нужным? х х х Чёрный “Пежо” быстро катился по пустынному в это время суток загородному шоссе в сторону Москвы, а его водитель лениво раздумывал о том, насколько причудливо может иногда складываться человеческая судьба. Эти размышления профессионального убийцы были вызваны тем, с чем ему пришлось столкнуться в доме Вольфа Вольфовича Либермана, и они, вероятно, были небезынтересны, потому что по его лицу бродила полуулыбка, которую знающие его люди расценили бы как высшую степень веселья. Автомобиль скатывался с невысокой горки и, разогнавшись, накатом въехал на недлинный мост, когда раздался негромкий хлопок, и из-под левого переднего крыла вырвалось жёлтое пламя. Водитель даже не успел попробовать что-то предпринять, повреждённое рулевое управление вышло из строя, поэтому “Пежо” резко нырнул влево, протаранил бетонные перила моста, превратившись при этом в искореженную груду металла, и свалился с восьмиметровой высоты в воду, практически сразу же пойдя ко дну. Река здесь, хотя и была неширокой (сейчас, летом, это весной она разливалась), была очень глубокой. Удар об ограждение моста был настолько сильным, что водитель умер мгновенно, поэтому, когда тело утром извлекли из воды, на лице погибшего увидели застывшее смешанное выражение радости и удивления. Согласно плану Координатора, исполнитель тоже должен был “заснуть”, то есть отправиться по пятам вслед за тем, кого он только что успокоил. Уход исполнителя был обставлен как несчастный случай, и, действительно, ни у кого не вызвал никаких подозрений. “Пежо”, до утра пролежавший в реке, был отправлен на экспертизу, но её никто не собирался проводить: мало ли почему эти иномарки могут выйти из строя на российских дорогах?.. Понятно, что погибший исполнитель уже никому ничего не мог рассказать. В том числе и Координатору. Рассказать об обстоятельствах, которые сложились на момент его появления в доме Вольфа Вольфовича Либермана. Весьма непростых обстоятельствах. Впрочем, Координатор был убеждён, что необходимости в личной беседе с исполнителем нет. Поскольку задание было более чем ответственным, его успешное выполнение автоматически исключало какие бы то ни было “разборы полётов” - зачем они нужны, если тот, кому это положено, уже “спит”?.. Координатор всё сделал правильно, и его никто не мог бы упрекнуть в том, что он ошибся. Но, как показали дальнейшие события, в данной конкретной ситуации он ошибся. Впрочем, ошибка эта могла оказаться и несущественной - ведь главное было сделано: Либерман “спал”. Но ошибка остаётся ошибкой... х х х - Сколько тебе дать? - вопрос Аллы Алексеевны, обращённый к “Володе”, висел в воздухе ровно столько, сколько понадобилось молодому человеку для того, чтобы изобразить оскорбление. Молча и достаточно убедительно, даже талантливо. Алла Алексеевна задавала этот вопрос, стоя спиной к “Володе”, поэтому, не дождавшись ответа, она повернулась. И её взгляд наткнулся на взгляд возмущённого до глубины своей утончённой души Ричарда Гира. - Володя... - осторожно начала Алла Алексеевна, почувствовав что-то похожее на стыд. - Спасибо тебе! - бросил “Володя”. - Наверное, мне нужно сказать тебе не просто спасибо, а очень большое спасибо! Спасибо, Алла Алексеевна, вам за вашу доброту... - Не обижайся, мой юный Ричард, - справилась с собой Алла Алексеевна. - Мне было безумно хорошо с тобой, и я... - Оставь мне это “безумно хорошо”, - быстро сказал “Володя”, - а деньги можешь оставить себе. Если хочешь, я сам могу дать тебе денег, у меня есть! - и “Володя” вытащил из тумбочки растрёпанную пачку долларов. - Хватит?! Пожав плечами, Алла Алексеевна принялась негромко объяснять “Володе” то, что, как она полагала, ей нужно было ему объяснить. - Ты знаешь, кто я такая. Деньги как таковые давно уже не имеют для меня никакого значения - но мы живём в мире, в котором без них нельзя. У меня есть много денег, у тебя их меньше, у кого-то вообще нет денег... Словом, - она оборвала себя, - я очень прошу тебя взять у меня эти деньги! Понимаешь, Володенька: я! тебя! очень! прошу! - Понимаю, - спокойно отозвался “Володя”. - Только я тебя тоже очень прошу: не давай мне эти деньги, потому что я... Сегодня я... Не смей этого делать! - сорвался он на крик. Алла Алексеевна не была сентиментальным человеком, но эти слова”Володи”, то, как они были сказаны - всё это вызвало в её душе какой-то непривычный для неё отклик, что-то похожее на воспоминания из раннего детства, в котором Алка-Оса, уже тогда отличавшаяся вреднючим характером и недетской расчётливостью, иногда встречалась с детьми, щедро раздававшими всё, что у них было, у которых не нужно было ничего выдуривать - они всё отдавали сами... - Всё, Володенька, а то я сейчас сама не знаю, что сделаю... - быстро сказала она. - Договорились: никто из нас никому ничего не должен! - Замётано! - с видимым облегчением отозвался “Володя”. Он проводил Аллу Алексеевну до её “Порше”, нежно поцеловал на прощание и постоял возле ворот, глядя вслед удаляющейся красной иномарке. Очень быстро удаляющейся, как бы убегающей... Вернувшись в коттедж, “Володя” позвонил, и ему сообщили, что через десять минут за ним заедет машина, которая отвезёт его в Москву, где с ним и будет произведён окончательный расчёт. Десять минут - это совсем немного, и “Володя” не огорчился предстоящему ожиданию. х х х Стоя под душем, Светлана пыталась решить, нужно ли ей отправляться после душа на кухню и заниматься приготовлением завтрака, или же вполне спокойно можно позавтракать... вчерашним ужином, оставленным Александром Владимирович, тем более, что к великолепному ужину они с Валентином практически не прикасались... Как-то не до ужина им вчера было... На столе, радом с приборами, она обнаружила подробную инструкцию относительно того, где и что лежит на кухне, каким образом управляться с многочисленными техническими приспособлениями, которыми была буквально нашпигована огромная, не менее двадцати пяти квадратных метров, кухня. Заботливый Александр Владимирович всё разъяснил подробно и старательно, он только не учёл того, что добрая половина этих кухонных чудес была увидена Светланой впервые в жизни, поэтому об использовании их речи быть не могло, разве что нужно было всю неделю посвятить “изучению и освоению”. Что не входило в планы Светланы. И Валентина тоже. Выбравшись из ванной комнаты, напоминавшей нечто, виденное в детстве в учебниках по истории, Светлана отправилась в спальню, где... не оказалось Валентина! Стояла лишь пустая кровать... - Валя? Валя, ты где? - негромко спросила неизвестно у кого девушка, не очень рассчитывая получить ответ, но вдруг откуда-то со шкафа раздался загробный голос: “Молилась ли ты на ночь, Дездемона?”. После этого со шкафа спрыгнул распластанный до этого на нём обладатель голоса и с широкой улыбкой воззрился на Светлану, совершенно определённо рассчитывая на одобрение и восхищение. Восхищение его, обладателя загробного голоса, остроумием. Но Светлана молчала, и это молчание стало... тревожить Валентина, решившего начать утро с блестящей по остроумию (как ему казалось...) шутки. - Свет... Светлана молчала. - Радость моя... Светлана не произнесла ни звука. - Светочка!.. - не на шутку встревожившись, сдавленно забормотал Валентин. - Да что случилось? Не, пошутил по-дурацки, ну... - Не нужно больше так шутить, Валя, - очень медленно сказала Светлана. - Так шутить больше не нужно... - Да не буду я больше! - закричал Валентин, испуганный отчаянием, которое звучало в голосе любимой женщины. - Ну, радость моя... - Иди в ванную, Валя, - справившись с собой, негромко сказала девушка. - Завтракать пора... Воспользовавшись этими её словами как руководством к действию, Валентин поспешно ретировался из спальни, раздумывая по дороге о том, как же это его угораздило отмочить такую совершено идиотскую, как это стало понятно, шутку... Вот ведь как - хотел повеселить Светлану невинной детской игрой, а вышло чёрт его знает что! - Учись, дебила кусок, как нужно и не нужно вести себя по утрам с порядочной женщиной! - с опаской косясь на спальню, пробормотал себе под нос Валентин, скрываясь за спасительной сейчас дверью ванной. А Светлана стояла в спальне, безучастно глядя на кровать, не в силах двинуться: ей стало до безумия страшно, когда она не нашла Валентина там, где он должен был находиться. До безумия... Так, наверное, пугаются родители, если что-то случается с детьми - до дрожи в коленях и потери голоса... Светлана знала, что любит Валю, но, наверное, это было уже что-то большее, если её так испугала вполне, в общем-то, невинная и даже где-то остроумная шутка... х х х Красный “Порше” Аллы Алексеевны оказался возле КПП как раз в тот момент, когда происходила смена личного состава. Фирменный микроавтобус привёз из Москвы тех, кто должен был заступать на суточное дежурство, он же должен был отвезти “в город” (как говорили охранники) отработавшую своё смену. “Порше” Аллы Алексеевны был единственным в дачном посёлке, хотя, как неоднократно отмечалось, люди так проживали совсем небедные. Соответственно, и средства передвижения имелись более чем крутые и навороченные, но так вот получилось, что “Порше” оказался в единственном числе - собственность Аллы Алексеевны Либерман. Заступивший на смену охранник внимательно осмотрел салон автомобиля, и Алла Алексеевна, привыкшая к этой неизбежной процедуре, покорно ждала окончания осмотра. - Бомбу нашли? - бросила она привычную шутку, на что ей также привычно ответили, что пока нет - но ищут. - Бог в помощь! - душевно пожелала Алла Алексеевна и въехала в ворота. Один из охранников, сменившихся после дежурства, вероятно, хотел что-то спросить у хозяйки красного “Порше”, парень даже вроде бы сделал движение в сторону иномарки, но потом, что-то, очевидно, вспомнив, передумал и медленно побрёл к микроавтобусу. х х х Ровно через десять минут за “Володей” заехал серый “Форд-Сиерра”, за рулём которого сидел совсем молодой, похожий на старшеклассника, рыжий парень. - Поехали! - скомандовал он “Володе”, стоявшему возле ворот коттеджа, и тот быстро забрался в салон “Форда”. По дороге молодые люди, которые не были знакомы, не изъявили желания активно общаться: паренёк, казалось, полностью сосредоточился на управлении машиной, а “Володя”, честно отработавший ночь, слегка прикемарил, удобно устроившись на мягком сиденье. - Э, ты куда меня везёшь? - продрав глаза, “Володя” обнаружил, что они едут в сторону, прямо противоположную той, где находился его дом. То есть квартира, в которой он жил. - Мне велели доставить тебя по адресу, - и паренёк назвал адрес “сексодрома”, где “Володя” занимался индивидуальной трудовой деятельностью. - Какого хера? - А я знаю? Мне сказали - я везу... Сказали, что ты на этой хазе должен подождать полчаса, тебе туда бабки привезут... - А... Понятно... Ну что же - бабки есть бабки, их и подождать можно, - философски рассудил “Володя”. - Только если не очень долго, - подумав, добавил он. - Сказали - полчаса. - Это не время, - “Володя” хотел добавить ещё что-то, но больше разговаривать с этим рыжим уродом ему не хотелось... Чуть в стороне от подъезда, к которому паренёк подвёз “Володю”, стояли “Мерседес” и “Опель-Фронтера”, но на их присутствие прибывший на своё рабочее место труженик внимания не обратил - мало ли что может стоять возле подъезда, что он, “Мерсов” не видел?.. - Сказали - полчаса, - напомнил паренёк. - Благодарю, - по-барски бросил через плечо “Володя”, входя в подъезд. - Я помню. ... “Володе” очень повезло, можно сказать, что он просто родился в рубашке. Потому что он умер сразу же, безболезненно - насколько это было возможным. От одного-единственного страшного удара ногой в горло... Когда связанного колючей проволокой “Володю” уложили на пол, к нему подошёл муж женщины, вместе с которой “Володя” был запечатлён на фотографиях. Муж его, “Володиной” клиентки, которая ушла из жизни сегодня ночью. - Видишь?.. - глухо прорычал он, показывая фотографию, на которой его мёртвая сейчас жена целовала ноги победно улыбающегося “Володи”. - Видишь? - переспросил он. - Кто это? - на красивом лице “Володи” непроизвольно появилось выражение брезгливости. - Это... Больше он не успел ничего сказать, потому что широкий носок модных итальянских туфель ручной работы со страшной силой врезался ему в горло... Человек, потерявший этой ночью жену, которая изменяла ему с “Володей” и которую он безумно любил, хотел, чтобы этот “гнойник” испытал все мыслимые и немыслимые мучения, и его “быки” были готовы к тому, чтобы провести жиголо по всем кругам ада. Но, увидев брезгливое выражение на лице этого красавчика, услышав его голос, человек понял, что этот скот просто не помнит свою очередную клиентку - его жену, его любимую женщину... И он не смог сдержаться... х х х Гибель “Володи” была одной из составляющих частей операции прикрытия, и после того, как Координатору доложили о том, что из известной ему квартиры два здоровенных парня вытащили большой ковёр, который был загружен ими в “Опель”, он очень аккуратно заштриховал ещё один сектор на своей схеме. Теперь на схеме остался один “чистый” сектор. Всего лишь один. В нём красивым почерком Координатора были написаны три буквы. Три большие буквы. “ААЛ” - вот что было написано в этом секторе. И он оставался незаштрихованым. Потому что судьба Аллы Алексеевны Либерман находилась под большим и серьёзным вопросом. И ответ на этот вопрос от него, Координатора, не зависел, ведь он был хотя и высокопоставленным и высококвалифицированным, но всё-таки исполнителем. А судьбу Аллы Алексеевны должны были решать люди, которые имели право принимать решения. И принимали их. То, каким будет решение вопроса о судьбе Аллы Алексеевны Либерман, зависело сейчас от её поведения. От того, как она поведёт себя, обнаружив сегодня утром в кабинете своего роскошного загородного дома тело своего супруга Вольфа Вольфовича Либермана. Убитого ударом по голове. Удар этот был нанесён большим серебряным подсвечником, валявшимся сейчас рядом с телом и, как это позже выяснят эксперты, тщательнейшим образом протёртым после того, как потребность в подсвечнике как в орудии убийства отпала. Второй такой же подсвечник, парный к орудию убийства, красиво возвышался на каминной полке. Его, как определили те же эксперты, не трогали уже давно. Даже пыль с него не стирали... ГЛАВА IY. Сообщение об убийстве крупного финансиста и промышленника Вольфа Либермана прошло в утренних выпусках новостей по всем общероссийским каналам, и это было именно что сообщение, поскольку на тот момент электронные СМИ располагали только официально полученной информацией, которая представляла собой буквально несколько строк: “Сегодня утром, в 5 часов пятьдесят семь минут, в своём загородном доме был найден убитым известный предприниматель Вольф Либерман, соучредитель концерна “Люпус”. Тело было обнаружено супругой и компаньоном покойного Аллой Либерман в его рабочем кабинете с признаками насильственной смерти. Прокуратурой ... района проводятся оперативно-следственные действия”. Лаконичное сообщение стало очень и очень резонансным, и многие люди в России, ближнем и дальнем зарубежье после ознакомления с ним резко изменили свои планы - потому что любая смерть всегда изменяет сложившийся порядок вещей, всегда приводит к нарушению более или менее отлаженного хода событий, заставляет как-то реагировать на изменение ситуации. И, естественно, чем масштабнее личность - тем масштабнее изменения, которые вызываются к жизни её уходом. К сожалению, очень часть за этими глобальными изменениями забывается простая и очевидная вещь - смерть ведь является в первую очередь невосполнимой потерей, необратимым расставанием с близким человеком... х х х Алла Алексеевна отрешённо смотрела на то, как в её огромном доме посторонние люди, по-хозяйски расположившись, занимаются своей работой: расхаживают по комнатам, что-то делают, переговариваются, иногда даже - это нельзя было не заметить - перебрасываются шуточками или говорят двусмысленности, которые их веселят. Она не осуждала их за это: люди работали, а работа у них была такой, от которой впору крыше поехать, так что здесь просто необходимо время от времени расслабляться, снимать напряжение... Она их понимала и поэтому не могла осуждать. Главное, что её сейчас интересовало, - это ответ на вопрос: “Когда это произошло, когда его убили?”. Её не интересовало сейчас, кто, зачем и почему убил её мужа, для неё главным был именно этот вопрос: “Когда?”. Эксперт, которому она задала этот вопрос, ответил уклончиво, но она настаивала, и лысоватый толстощёкий мужик, помявшись, ответил, что, скорее всего, это произошло между часом и двумя часами ночи. Возможно, чуть раньше, если... Тут он замолчал окончательно, и Алла Алексеевна, вежливо поблагодарив его, вышла из кабинета мужа, где работал эксперт. Значит, Володю убили тогда, когда она была... в объятиях другого Володи!.. Может быть, в тот самый момент, когда она извивалась в порыве страсти под этим сильным, совершенным в любви телом, кто-то тяжёлым подсвечником, который они с мужем так любили (эта пара подсвечников за большие деньги была куплена в Германии ещё тогда, когда они не могли себе позволить тратить большие деньги - их не было...), раскроил череп единственному мужчине, которого она, Алла, любила в этой жизни... Несмотря на то, что ей было очень больно, она была слишком сильным и прагматичным человеком, чтобы целиком отдаться этой боли, покориться ей. В своём рабочем кабинете она сразу же сделала несколько звонков, которые обеспечили нормальную работу её, можно сказать без преувеличения, империи на сегодняшний день. “Моя империя...” - усмехнулась она про себя и подумала, что в этом отношении Володя очень быстро ушёл из её жизни. Но как забыть человека, с которым были прожиты самые горькие и в то же время самые счастливые годы жизни, который терзал её нещадно, измывался над ней бесчеловечно - и дарил ей величайшее счастье, какое только может послать женщине Бог ,- любовь?.. Как изгнать из себя другого человека, который давно уже стал частью тебя самой и без которого своей жизни уже не мыслишь, потому что без него предельно остро ощущаешь собственную ущербность, неполноценность, собственную бесконечную малость?.. Невероятно сложными, запутанными, нервными до надрыва были отношения Аллы Алексеевны и Вольфа Вольфовича, но эти люди любили друг друга - любили настолько, насколько каждый из них вообще был способен любить другого человека. Банальные слова о единственной любви были здесь единственно точным определением их отношений. А теперь Алла Алексеевна осталась одна... х х х Координатор дождался первых выпусков новостей, внимательно прослушал их и сдержанно похвалил сам себя. И покойного исполнителя он тоже похвалил: убийство с помощью подсвечника, обыкновенное бытовое убийство, бытовуха, как зовётся это на жаргоне тех, кто занимается расследованием уголовных преступлений. Великолепно, это именно то, то нужно! Вместе с заботливо подготовленными “прямо-косвенными”, как он их называл, уликами это должно произвести нужное впечатление и подвести следствие в нужным выводам. После чего вопрос о судьбе Аллы Алексеевны Либерман вновь станет актуальным, но уже в несколько ином ракурсе. Полчаса назад люди Координатора навели тех, кого нужно было навести, на след сброшенного в воду трупа “Володи”, а скоро “всплывет” и плановая утечка информации о том, кто и почему отправил к праотцам безвредного в общем-то жиголо. Это убийство будет вовремя раскрыто теми, кто им занимается, оно будет раскрыто не просто легко, но и с каким-то даже удовольствием: мусора-то ведь тоже люди, и они, нормальные мужики, с утра до вечера парящиеся на своей собачьей службе, частенько и ночи прихватывающие, терпеть не могут этих кобелей, с которыми их жёны, нормальные бабы, которым тоже хочется получить свой кусок горячего постельного счастья, наставляют им рога. Конечно, этот - явно не того поля ягода, ни у одной из среднестатистических милицейских жён бабок не хватит купить такого крутого кобеля, им бы чего попроще, тут нужна зарплата мужа в широких погонах... Поэтому всё получится идеально: ни у кого и мыслей не возникнет, что несчастного Эдуарда прикончили потому, что он мог в случае необходимости рассказать, где именно пребывала в ту ночь, когда был убит её муж, Алла Алексеевна Либерман... х х х - Как говорит мой отец, тот, кто начинает утро с коньяка, может и не дожить до вечера, - начал Вахтанг, держа в руке рюмку с уважаемым компаньонами коньяком “Арарат”, - но нам с тобой, дорогой, сегодняшнее утро можно начать с коньяка! Игорь Земко согласно кивнул, глуповато скалясь и глядя сияющими глазами на экран телевизора: шустрые телевизионщики вовсю знакомили зрителей с историей жизни Вольфа Вольфовича Либермана, расписывая незаурядный педагогический дар покойного, принесённый им в жертву делу частного предпринимательства. Как раз сейчас в камере была мордатая вульгарная бабища, которая размазывала по щекам тушь и вдохновенно вещала о том, что именно “Дорогой Вольф Вольфович на всю жизнь научил меня преданно любить литературу...”. С трудом верилось, что она вообще способна кого-то или что-то любить, не говоря уже о литературе... - Всё в ёлочку! - радостно сказал Игорь. - Теперь мы её схаваем без соли, теперь она сама к нам прибежит! - Гарик, ты опять... упрощаешь, - Вахтанг поморщился. - Сейчас мы с тобой отправим соболезнование безутешной вдове, и в этом соболезновании будут самые тёплые слова и самое глубокое сочувствие! Понимаешь? - Соболезнование? - туповато переспросил Игорь Земко. - Безутешной вдове? - Именно ей! - охотно подтвердил Вахтанг. - Ага... А... зачем?.. - Зачем выражать соболезнование женщине, потерявшей мужа? - Короче, Вахтанг, хватит! - поняв, что компаньон издевается, прорычал господин Земко. - Как хочешь, - покладисто отозвался кавказец. - Нам с тобой нужно вести себя правильно, а правильнее всего будет, если мы поступим так, как я сказал, - пошлём соболезнование. И на похороны мы с тобой тоже пойдём, и пошлём туда огромный - слышишь, огромный! - букет дорогих цветов. А может, и венок... Пока он разъяснял это компаньону, на лице Игоря Земко вызревало понимание. - Всё, врубился! Молоток, Вахтанг! - очевидно, для Гарика Зёмы слово “молоток” означало высшую степень совершенства. В отношении умственных способностей собеседника - а может, и не только умственных способностей... - Рубанок, - улыбнулся Вахтанг. - Давай, дорогой, за удачу, за нашу с тобой удачу!.. х х х Крупный и плотный парень, недавно сменившийся охранник дачного кооператива, в котором находилось загородное имение супругов Либерман (точнее, теперь уже вдовы Либерман), выскребал ложкой остатки вкуснейшего десерта с апельсинами, которым он заканчивал лёгкий завтрак, после чего собирался “задать храповицкого” минут эдак на пятьсот. За сутки, которые он провёл на работе, ему удалось поспать ровно столько, сколько было предусмотрено внутренним распорядком, поскольку попытки отнестись к выполнению служебных обязанностей спустя рукава руководство охранного агентства пресекало самым радикальным способом: вольному воля! Деньги же за добросовестное выполнение служебных обязанностей платили такие, что за своё место каждый из сотрудников держался руками, ногами, зубами и прочими частями тела! Настроение у охранника Егора было превосходное: сейчас он завалится спать, вечером придёт тёлка - и всё будет класс! После суток дежурства его ожидали трое суток полной свободы - о чём ещё мог мечтать молодой, сильный, заколачивающий приличные бабки парень, у которого была к тому же отдельная квартира в Москве? Почистив зубы, Егор нашарил пульт и хотел выключить машинально включенный им телек, на который до этого не обращал никакого внимания - десерт был таким вкусным... Теперь, чуть сосредоточившись, он уловил знакомую фамилию: Либерман. Да-да, Вольф Вольфович Либерман! Забыв о недавних планах, Егор буквально прилип к экрану, внимая словам коренастого репортёра в толстых очках, одетого в строгий чёрный костюм. “Во, блин, петруха!” - дослушав парня до конца, Егор озадаченно уставился на сменившую его на экране длинноногую блондинку в бикини. В другое время такая откровенная демонстрация женских прелестей не оставила бы молодого человека равнодушным, но сейчас соблазнительную красотку он просто не замечал: он думал, и, похоже, мысли его были достаточно серьёзными. Во всяком случае, для него - серьёзными, поскольку вообще-то Егор думать не привык, его козырями были физическая сила и точное выполнение приказов. “Ну, блин, и дела-а-а! Это что же получается: её, как этот тип сказал, всю ночь дома не было, а его в это время кто-то угрохал? Интересно получается: всю ночь дома не было... Ох как интересно! Только если её дома не было, то тогда... А утром она прикатила как раз тогда, когда смена закончилась, я сам видел - и всё как обычно. Да, пацан, - обратился он сам к себе, - это тебе... Хер его знает, что тебе привалило, может, и фарт, да ещё какой фарт, а может... Да, может и фарт... Тут думать нужно, и крепко думать...”. Егор не был универсалом, и делать несколько дел сразу он не умел. Думать во сне он точно не умел. Поэтому от сна пришлось отказаться. Во всяком случае, до тех пор, пока чего-то не придумаешь... Он сидел, невидяще уставившись на экран телевизора, и обдумывал ситуацию, в которой оказался. Ему было о чём подумать, поэтому он и думал. Предавался, так сказать, несвойственному для себя виду деятельности... х х х Эдуард Николаевич Терещенко, совладелец частного сыскного агентства “Заслон”, объёмный (можно было бы сказать и по-другому, но зачем обижать хорошего человека?) мужчина с округлым и добрым лицом, на котором застыло выражение покорности судьбе, маскирующее активную жизненную позицию (как писали в служебных характеристиках) бывшего подполковника КГБ, ныне преуспевающего частного сыщика, отметил сообщение о смерти Вольфа Вольфовича Либермана совершенно автоматически: убитый был слишком заметной фигурой, поэтому любой человек, связанный со сферой московского бизнеса, как минимум должен был об этой смерти знать. А бизнес Эдуарда Николаевича был бизнесом... серьёзным, да к тому же предельно деликатным - иногда “Заслону” приходилось иметь дело с людьми и структурами, которым излишнее внимание к их жизнедеятельности доставляло головную боль, переходящую в мигрень. Хроническую. Порывшись в памяти, Эдуард Николаевич вспомнил и то, что фамилия Либермана когда-то возникала в контексте расследования, которое “Заслон” проводил по просьбе старинного знакомого Терещенко Александра Владимировича Воеводина, бывшего отличного преподавателя математики в уникальной спецшколе, созданной по инициативе тогда ещё довольно молодого сотрудника КГБ Эдика Терещенко и собравшей под своей крышей наиболее талантливых юных математиков и “компьютерщиков”, как их тогда называли, со всего бывшего Советского Союза. Помнится, Либерман был соседом по даче (хотя какие там дачи - дворцы!) Александра Владимировича. Значит, соседушку убили... И теперь уже пошла ассоциативная цепочка: Эдуард Николаевич вспомнил, что Валя Бардар, выпускник той самой спецшколы, а сейчас преуспевающий полковник ФСБ (“Словечко ты, Эдик, отыскал: преуспевающий!” - сыронизировал над собой Терещенко), должен вроде бы находиться на этой самой Воеводинской даче - вместе со своей Светланой, у них там что-то вроде медовой недели намечалось... - Совсем хорошо! - буркнул себе под нос Эдуард Николаевич Терещенко, которого жизнь до сих пор убеждала только в одном: всякое совпадение чревато огромной пакостью, которую оно способно преподнести и чаще всего обязательно преподнесёт тем, кто имел несчастье быть с ним, совпадением этим трижды проклятым, связан. - Тьфу-тьфу-тьфу! - Эдуард Терещенко сплюнул и старательно, громко постучал по дереву, рассчитывая таким нехитрым способом избавиться от неприятных предчувствий, охвативших его тогда, когда он вспоминал обо всех этих соседствах и медовых неделях... х х х Александр Владимирович Воеводин, переключая телевизор с канала на канал, смотрел по всем новостям сюжеты, в которых рассказывалось о гибели его старого друга Волика Либера - именно так звали в школе Вольфа Либермана. Они учились в одной школе и, хотя Либерман был старше Воеводина на пять лет, были друзьями. Коммуналка, в которой жили мальчишки, была коммуналкой нетипичной: детей в ней было очень мало, да и те - кроме них, двух пацанов, - девчонки. Отсюда и возникла их привязанность друг к другу, а после тридцати разница в возрасте как-то перестала давать себя знать, вовсе не ощущалась... Либерман, как понимал Александр Владимирович, был его злым гением, его “чёрным человеком”, его демоном-искусителем, камнем у него на шее, деспотом-тираном - но он же был и лучшим другом Александра Воеводина. Другом требовательным, отношения с которым строились неровно, ради них иногда Воеводину приходилось от многого в своей жизни отказываться - но без Волика Либера Александр Владимирович и представить себе не мог собственную жизнь. Покойный Либерман был невероятно трудным в общении человеком, он буквально терроризировал окружающих своей требовательностью, своими причудами, своими изощрёнными комбинациями, в которых каждому, словно послушной марионетке, была отведена своя роль... Вольф Вольфович вдохновенно и исключительно умело манипулировал людьми, и это касалось даже самых близких ему людей, можно даже сказать, что именно самые близкие ему люди оказывались наименее защищёнными от его ненасытного стремления властвовать и повелевать, именно они страдали больше других - потому что они-то были по-настоящему глубоко привязаны к этому сумасшедшему гению, приобретавшему магическую власть над всеми, кто с ним сталкивался на его жизненном пути... Долгие годы Воеводин был, как он теперь понимал, одной из любимых игрушек Волика Либера, и это положение тяготило его, вызывало протест и острое желание избавиться от унизительной зависимости от чужой воли, от чужого произвола. Анализируя свои отношения с Вольфом Вольфовичем, Александр Владимирович отдавал себе отчёт, что эта его зависимость - это мазохизм чистейшей воды. Так получалось, что именно Либерман знал его, Воеводина, лучше, чем он себя сам знал, потому что всегда мог растолковать ему то, что он сам в себе не понимал. Этим Либерман как бы гипнотизировал Александра Владимировича, как бы программировал его жизнь, определяя вместо него, взрослого уже человека, что и как Воеводину нужно делать, как поступать в той или иной жизненной ситуации. Сопротивление, которое неизбежно при этом возникало (насилие ведь есть насилие...) подавлялось Либерманом с помощью блестящей игры ума, потрясающе точных логических построений, противостоять которым небесталанный математик Воеводин был не в состоянии... Огромное желание избавиться от подавляющего влияния старшего друга стало чем-то вроде навязчивой идеи Воеводина, который мог неделями готовить свои речи - “освободительные”, как он их называл, являлся к Либерману, произносил их, эти речи, - а тот, глядя на него пронзительными, необыкновенно умными и злыми глазами, моментально находил брешь в, как казалось Воеводину, безупречной логической конструкции, которая возводилась так долго и старательно. - Мужчина, вы не учли некоторых факторов! - издевательски кривил губы Вольф Вольфович, и Воеводина охватывали бессильная ярость и искреннее восхищение перед мощью интеллекта Волика Либера, снова положившего его на обе лопатки. Впрочем, иногда Воеводина охватывало и дикое желание убить своего мучителя, раскроить ему череп первой попавшейся под руку вещью, своими руками избавить себя от этого мучительнейшего рабства... Совершенно дикое желание, и по глазам Либермана он видел, что тот понимает его. Понимает, подсмеивается и даже наслаждается этим его бешенством, играет с ним, Воеводиным, в только ему одному известную игру, правила которой определяет только он сам... Теперь Либерман был мёртв, и лично для Александра Владимировича Воеводина это означало, что отныне он был свободен. Навсегда свободен, потому что смерть - это дорога в один конец. Эта вожделенная свобода, к которой он так сильно стремился и о которой так долго мечтал, которую он так часто предвкушал и наступлению которой заранее так сильно радовался, пришла как-то... неожиданно, она как бы упала на него с неба, и пока что он не мог ощутить её. Он отлично знал, что состояние свободы - это состояние не внешнее, а внутреннее, и, отчётливо понимая, что Волика Либера больше нет, никак не мог почувствовать себя действительно свободным. Свободным от ушедшего Волика Либера, от его присутствия в своей жизни. Наоборот, Воеводину казалось, что теперь присутствие мёртвого Либермана в его жизни стало абсолютным, и он физически ощущал этого человека, причём избавиться от этого ощущения он не мог. Это ему никак не удавалось... Неожиданно Воеводин с испугом подумал о том, что ведь это может остаться с ним навсегда! А ведь может!.. Практически вся его жизнь была выстроена Воликом Либером, даже жену ему “порекомендовал” многоопытный старший преподаватель филфака: “Ирка - баба глупая, но добрая, а это, Шурик, для семейной жизни первое дело - чтобы баба доброй была...”. Наверное не было в жизни Воеводина мало-мальски значимого события, которое обошлось бы без самого активного участия в нём Либермана - и с этим сейчас нельзя не считаться... Александр Владимирович думал и о том, что его свобода на деле оказалась чем-то вроде миража: ты всё видишь очень отчётливо, кажется, что это более чем реально - но всё это до тех только пор, пока не настало время пощупать руками эту самую реальность, которой, как выясняется, просто не существует! Ему вспомнились строчки любимого обоими - им и Воликом - Владимира Высоцкого: “Мне вчера дали свободу - Что я с ней делать буду?”. Лично для него эти строчки оказались пророчеством, потому что в них совершенно точно передано его нынешнее состояние: вожделенная свобода оказалась... Да чем же, чёрт её побери, она для него оказалась-то?! Похоже, что Волик Либер в очередной раз, теперь уже в последний, переиграл его, причём переиграл окончательно: уйдя из жизни, он тем самым настолько прочно вошёл в жизнь Александра Владимировича Воеводина, что избавиться от него, мёртвого, скорее всего, будет невозможно... Неужели теперь убитый Волик всегда будет с ним? Неужели ему некуда деться от этого кошмара его жизни? Совсем недавно у него была иллюзия того, что он сможет освободиться от Волика, для этого нужно только, чтобы не стало этого злого гения. Теперь стало ясно, что это была всего лишь иллюзия: он, Воеводин, по-прежнему бессилен, он по-прежнему никуда не может деться из тех сетей, которыми по рукам и ногам опутал его Волик Либер. Никуда не может деться... Только теперь у него уже не может быть даже надежды на то, что когда-нибудь он может стать свободным, она, надежда эта, не будет греть ему душу, не будет давать силы бороться и жить дальше. Воеводину стало по-настоящему страшно, это был не испуг, а именно страх. Потому что он не мог понять, как же ему жить дальше. Или палач и жертва и в самом деле оказываются связаны настолько прочно, что просто не могут жить друг без друга? Палач и жертва? Палач и жертва... Может, именно эти слова наиболее точно определяют то, какими были его отношения с покойным Воликом Либером? Палач и жертва... Машинально “перебирая” телеканалы, Воеводин искал новые сообщения о гибели своего старого друга. Кто-то из великих высказался в том смысле, что лучше быть жертвой, чем палачом. Вероятно, подразумевалось, что палач обязательно должен нести в душе тяжесть от сотворённого им зла, и положение жертвы здесь выглядит более предпочтительным - потому что она всего лишь страдает от тех мучений, которые причиняет ей палач. Воеводин всю свою жизнь в отношениях с Воликом Либером был жертвой, а тот, получается, палачом? Было ли ему, Воеводин, лучше тогда, чем теперь, когда Либерман убит? Палач и жертва... А ещё Александр Владимирович думал о том, что ему нужно обязательно позвонить на дачу, предупредить Валю о том, что произошло, чтобы Валя и его девушка были готовы к тому, что вокруг дома, где они оказались, сейчас будет твориться чёрт его знает что... Не повезло ребятам, надо же, приехали отдохнуть - и попали! Прямо на отдых... И Александр Владимирович стал набирать номер телефона дачи... х х х Валентин Бардар и Светлана Алексеенко были одними из немногих людей в столице и её окрестностях, которые не знали об убийстве известного в России человека, хотя оно и произошло буквально в пятидесяти метрах от места их пребывания. После неудачной попытки Валентина пошутить и реакции на эту попытку Светланы на даче Воеводина состоялся завтрак, напоминавший общение дипломатов, принадлежащих к не испытывающим по отношению друг к другу симпатии государствам. Валентин ощущал себя очень неловко, а Светлана, которая и сама бы не могла объяснить, что именно так сильно задело её в шутке Валентина, никак не могла вернуться к нормальному, естественному тону общения, что её саму страшно злило и не добавляло тепла и радости в отношения влюблённых во время завтрака. После трапезы, когда стало понятно, что утренний инцидент может иметь долговременные негативные последствия, Светлана подошла к безучастно сидевшему в кресле Валентину и, наклонившись над спинкой, обхватила своими крупными, сильными руками его голову, крепко прижавшись высокой грудью к его затылку. - Валька, - прошептала она, и от звуков её голоса Валентин вздрогнул, - если ты сейчас же не прекратишь изображать раскаяние и скорбь вселенскую, я тебя так отлуплю, что... Наверное, она могла бы в деталях рассказать, что именно ожидает Валентина в случае “непрекращения”, но этого не произошло, потому что тот, кого она намеревалась отлупить, неуловимым движением выскользнул из её совсем неслабых рук, как-то - внешне неуклюже - крутнулся в кресле - и через мгновение стоял на ногах, а сама Светлана оказалась поднятой его сильными руками и крепко прижатой к широкой груди. - Валька! Как дам больно! - Ага! - счастливо улыбаясь, попросил Валентин. - Дай дураку больно... - Сударь, да вы, никак, словами играть научились? - притворно изумилась девушка. - Боже мой... Продолжать она не могла, потому что губы Валентина нашли её губы... Произошло это по пути в спальню, куда ноги сами несли Валентина... Совершенно естественно в данной ситуации было то, что Валентину и Светлане всего менее нужны были телевизор и все те новости, которые этот телевизор мог им сообщить. Поэтому они и не знали о смерти неизвестного им Либермана до тех пор, пока не раздался негромкий, приятного тембра , телефонный звонок. х х х В кабинет к Алле Алексеевне вошёл старший следователь по особо важным делам при Генеральной прокуратуре Российской Федерации Олег Семёнович Отрощенко, который фактически руководил действиями оперативно-следственной группы и который будет заниматься расследованием убийства. Заниматься до получения конечного результата. Это для прессы делается сообщение о том, что расследованием убийства гражданина Либермана занимается районная прокуратура, на самом деле всем ясно, что преступления такого уровня расследуются - с самого начала - в особом режиме, потом что вокруг больших денег всегда наворочено столько всего, что один Бог знает, к чему может привести их, преступлений, расследование... Тут уж с самого начала лучше тридцать раз перестраховаться, чем потом оправдываться, особенно если эта вездесущая журналистская братия начинает, как она их называет, собственные “журналистские расследования”, которые чаще всего сводятся к тому, что “расследователи” покупают сначала материалы следствия, а потом у свидетелей покупают и сенсационные факты, которые умело и старательно “жарят”, обеспечивая там самым повышение тиража своих изданий... Работа у них такая! Олег Семёнович вежливо постучал в дверь кабинета, получил разрешение войти, за которое так же вежливо поблагодарил, и вошёл в кабинет. Алла Алексеевна предложила Олегу Семёновичу удобное кресло, и он, опять же вежливо поблагодарив, устроился в этом кресле. - Я должен задать вам ряд вопросов, которые обычно задаются в подобных случаях, - начал Олег Семёнович, но Алла Алексеевна его перебила. - Я вас очень прошу: делайте, пожалуйста, всё, что необходимо, и не нужно лишний раз отвлекаться на... формальности. Я всё понимаю и, поверьте мне, очень хочу, чтобы вы как можно скорее... достигли цели. Всё, что я смогу для этого сделать, я обязательно сделаю, если нужно назначить... вознаграждение, то, пожалуйста, назовите сумму...- устало, но твёрдо и спокойно произнесла она. - Спасибо. Я ценю вашу готовность помочь следствию, - поблагодарил её Отрощенко. - Первый вопрос стандартный: кого вы могли бы подозревать в совершении этого преступления? - ? - Понимаете, могут быть люди, может быть человек, могут быть... организации или структуры, которым смерть вашего супруга элементарно... выгодна. В этом случае естественно было бы предположить, что именно они... заинтересованы в этом. Я имею в виду смерть. - Я вас поняла, спасибо. Мне нужно подумать... - Разумеется, разумеется... Если вы позволите, - и Олег Семёнович достал сигареты. Алла Алексеевна рассеянно кивнула, и Олег Семёнович с видимым удовольствием задымил сигаретой. Он не торопил её, и Алла Алексеевна Либерман могла спокойно подумать о том, кому же могла быть выгодна смерть её супруга. - Вы знаете, Вольф Вольфович был очень предусмотрительным человеком, - она нащупывала нужный тон разговора с этим безусловно умным человеком, следователем Отрощенко. - Одним из основных жизненных правил, которые он выработал для себя уже давно и которых старался придерживаться, было такое: ты должен стараться жить так, чтобы для окружающих от тебя живого было гораздо больше пользы, чем от тебя мёртвого. Вы меня понимаете? - Разумеется, - подтвердил Олег Семёнович. - Очень разумная жизненная позиция: поскольку охранять свою жизнь очень дорого, хлопотно и неэффективно - ведь если вас очень сильно захотят убить, то обязательно сделают это, - то нужно строить свои отношения с окружающими таким образом, чтобы сами окружающие заботились о твоём добром здравии. Заметьте, такое правило чаще всего работает безупречно, но... Людей ведь всё-таки убивают, и Вольф Вольфович тоже убит... - Но я не могу представить, кто бы мог быть заинтересован в смерти Вольфа Вольфовича... Во всяком случае, сейчас. Вы ведь понимаете, что наш бизнес - это своя собственная ниша в одной из наиболее прибыльных отраслей экономики, она нам не досталась просто так, на блюдечке с голубой каёмочкой... У нас были... разные обстоятельства. Но именно что - “были”. Всё это в прошлом, и сейчас жизнь Вольфа Вольфовича стоит, - она осеклась и поправила себя, - стоила очень дорого. - А конкуренты, интересы которых могли пострадать тогда, когда вы ещё на заняли эту нишу? - быстро спросил Отрощенко. - Вольф Вольфович свято чтил заповедь великого дона Корлеоне, гласившую, что никогда нельзя отнимать у человека последнее, что всегда нужно оставлять ему шанс удержаться на плаву и сохранить чувство собственного достоинства. - Если я вас правильно понял, то бывшие конкуренты уже давно стали... соратниками по борьбе за сверхприбыли! - пошутил следователь. - Мы работаем вместе с ними. Скоро к нам должна присоединиться ещё одна группа людей, у которых есть своё дело, сейчас эти люди находятся в периоде “дозревания”, как это называет..., простите, называл это Вольф Вольфович. - Значит, конкуренты всё-таки есть? - оживился Олег Семёнович. - Это уже не конкуренты, - хладнокровно пояснила Алла Алексеевна. - Это люди, которым показалось, что они могут быть самостоятельными, но которые уже убедились в том, что это... мечты идиотов! - И, простите за любопытство, какими именно... средствами их удалось в этом убедить? - вкрадчиво поинтересовался Отрощенко. - Разными... Но... Исключительно мирными! Господа Земко и Туманишвили, вам ведь нужны их фамилии?.. - Разумеется... - Вот, пожалуйста, - Алла Алексеевна протянула следователю претенциозно разрисованную визитную карточку, извлечённую ею из ящика письменного стола. - Не находите, что это... дурной вкус, когда визитка так раскрашена? - У меня нет визитной карточки, - улыбнулся Отрощенко. - Так вот, теперь эти господа заплатили определённую сумму денег за науку, и поэтому они созрели для того, чтобы снова попросить нас..., извините, попросить, чтобы их взяли в дело в качестве компаньонов - естественно, на тех условиях, которые будет им предложены. - Следовательно, с их стороны опасность Вольфу Вольфовичу угрожать не могла? - Думаю, что нет. - Хорошо. Визитку, с вашего позволения, я пока что оставлю у себя, возможно, мне придётся пообщаться с этими господами. А что бы вы могли сказать о... извините, разумеется, это моя работа... О личной жизни Вольфа Вольфовича... О межличностных, так сказать, отношениях? Алла Алексеевна не торопилась с ответом на этот вопрос, она снова задумалась, и снова Олег Семёнович Отрощенко предупредительно замолчал, давая ей возможность собраться с мыслями. Ему нравилось, как вела себя эта женщина, сразу видно, что она обладает незаурядным умом, самообладанием, аналитическими способностями. С ней было интересно общаться, очевидно, она знала цену и себе, и людям. Поэтому пусть думает. Вопрос о её отношениях с супругом он, Олег Отрощенко, задаст ей в самом конце разговора... х х х Звонок телефона был негромким, приятным, и даже раздался он вовремя, ведь прозвени он пятью минутами раньше, и был бы... некстати, потому что совсем ещё недавно Валентин и Светлана были полностью поглощены друг другом, и это были мгновения, которые, хотя и повторяются в жизни любящих людей, имеющих возможность быть вместе, довольно часто, всё-таки неповторимы! Потому что любовь делает отношения людей такими, что каждая возможность быть вместе - это впервые, этого не было никогда раньше и никогда не будет потом, потому-то мгновения эти и проживаются как единственные в жизни... - Валь, телефон... - Светлана ткнула Валентина кулаком в плечо. - Телефон, слышишь? - Уже иду! - Валентин пружинисто подхватился с кровати и, на ходу обматываясь полотенцем, пошлёпал к телефону. Подняв трубку и услышав голос Воеводина, Валентин, едва успев поздороваться, радостно закричал: “Александр Владимирович, спасибо вам огромное за сюрприз! От Светы и от меня!”. - За какой сюрприз? - Воеводин, в жизни которого за последние двенадцать часов произошло слишком много трагических событий, был искренне удивлён словами своего бывшего ученика. - За вчерашний... Валентин, осознав, как именно говорил с ним по телефону всегда корректный, спокойный Воеводин, уже понял, что произошло что-то более чем неприятное, и последние слова Александра Владимировича ещё больше убедили его в этом: что-то, а с памятью у его учителя всё всегда было в большом порядке. - Что-то случилось, Александр Владимирович? - осторожно посмотрев в сторону спальни, тихо спросил он. - Боюсь, Валя, что да. Сожалею, но сегодня я должен приехать на дачу намного раньше, чем планировал. Александр Владимирович коротко сообщил Валентину о ночном происшествии, добавив, что сейчас об этом орут на всех телеканалах - он неоднократно видел свою дачу, которая пока что производит впечатление вымершей, но, вероятно, скоро оживёт. - Понимаешь, Валя, - он замялся, подбирая слова, - покойный был моим другом детства, я тебе, кажется, об этом когда-то говорил... Поэтому я должен приехать. У него ведь есть..., осталась жена..., то есть вдова. Алла. Её тоже нужно поддержать... - Нам нужно дождаться вас, Александр Владимирович? - деловито спросил Валентин. - Ну конечно, Валя, обязательно! Я ведь вас не выгоняю, пойми меня правильно, я вас только предупреждаю, чтобы вы были... готовы, скоро у вас могут появиться ... гости. Странно, что их нет до сих пор. Очень вас прошу: будьте, ну, словом, как дома, а я скоро приеду... - Мы вас ждём, Александр Владимирович! Вернувшись в спальню, Валентин мягко обратился к настороженно и вопросительно смотрящей на него Светлане, невольно услышавшей обрывки разговора. - Радость моя, тут рядом произошла, оказывается, неприятность, она нас совершенно не касается, но каким-то боком связана с Александром Владимировичем. Поэтому он сейчас приедет, будешь с ним знакомиться. Поблагодаришь за гостеприимство, ему будет очень приятно. - Ты уверен, что нас это не касается, Валя? - Светлана очень хотела верить, что так оно и есть. В принципе, она была уверена, что Валентин её никогда не обманывает, но в его словах было что-то такое, слишком уж успокаивающее, что мешало ей быть спокойной. - Бросай ты эти свои английские “уверен - не уверен”! - засмеялся Валентин. - Полностью я уверен только в том, что ты самая лучшая женщина на свете, а я поэтому самый счастливый мужчина - ведь мы с тобой любим друг друга... - Вас, господин полковник, ожидает роскошная дипломатическая карьера! И сногсшибательно высокий дипломатический пост, поскольку вы научились так возвышенно выражаться!.. Ты бы всё-таки оделся, атташе, потому что вряд ли твой школьный учитель растрогается, увидев тебя в этой... одежде. - А ты? - собирая свою, разбросанную по всей спальне, одежду, поинтересовался Валентин. х х х Когда кандидат на получение высокого дипломатического поста полковник Бардар говорил своей любимой женщине о том, что произошедшая рядом с местом их пребывания неприятность их лично никоим образом не касается, он её не обманывал. Он вообще не мог обманывать Светлану, которой верил больше, чем самому себе. Однако он не знал, не мог знать, что убийство друга детства его школьного учителя Александра Владимировича Воеводина Вольфа Либермана станет для него, Вали Бардара, глубоко личным делом. Потому что оно окажется связанным с судьбой его учителя, а учителей, которые научили тебя тому, что помогло тебе в жизни стать человеком, предавать нельзя. Во всяком случае, он, Вали, не умеет предавать и бросать тех, кто ему дорог - его этому не научили... Светлану Валентин не обманывал, но он очень сильно уважал и любил Александра Владимировича Воеводина... х х х - Я могу сказать, что единственным человеком, которого можно было бы назвать другом Вольфа Вольфовича, является Александр Владимирович Воеводин, - сказала Алла Алексеевна внимательно слушающему её следователю Отрощенко. - Они дружат с детства, - здесь Алла Алексеевна не поправилась, не сказала о муже в прошедшем времени, как будто его дружба с неким Воеводиным не исчезла после смерти Либермана, - и, насколько известно мне, Вольф Вольфович не имел других друзей детства. А Саша Воеводин... - Извините, а чем он занимается, этот господин Воеводин? - непринуждённо поинтересовался Олег Семёнович, специально задавая этот вопрос: он хотел встретиться с Воеводиным, о котором, конечно же, узнает всё необходимое, предварительно увидев того “глазами жены” (ну любил Олег Семёнович этот старый роман Бёлля, ещё со студенческих лет любил!) покойного. - Сам себя он называет рантье, - улыбнулась Алла Алексеевна. - У него есть собственные средства, поэтому он ведёт жизнь обеспеченного человека. Иногда он делает какую-то интеллектуальную работу для Вольфа Вольфовича, для нашего концерна. - Что вы имеете в виду, когда говорите об интеллектуальной работе? - Если честно, то в детали я никогда не вникала. Думаю, это что-то, что связано с программным обеспечением, ведь Воеводин - исключительно высокого уровня программист, высококлассный специалист, его программные продукты котируются очень высоко. Но это их с Вольфом Вольфовичем дела, мне это не интересно... - Значит, именно от Вольфа Вольфовича зависело благосостояние господина Воеводина? Тон, которым был задан этот вопрос, очень сильно не понравился Алле Алексеевне, и она не сочла нужным скрывать это. - Мне не совсем понятно, что вы хотите сказать своим вопросом, Олег Семёнович? - Но ... Ничего двусмысленного, поверьте, Алла Алексеевна! - Отрощенко изобразил смущение, хотя чувствовал себя вполне уверенно. - Ровным счётом ничего, обычный вопрос... - Без подтекста? - Разумеется! - Я очень рада этому... Просто Саша Воеводин - это святой человек... Я ведь далеко не сентиментальна, как вы могли заметить, но Саша и его жизнь - это, Олег Семёнович, такая страшная трагедия... Вы ещё познакомитесь с Сашей, ведь его дача граничит с нашей, даже странно, что он ещё не появился. Он ведь очень старомодный человек, Саша Воеводин, в нём очень сильно развито... рыцарское начало... Вероятно, его просто нет на даче, но он обязательно скоро появится: он всегда появляется, Саша, когда кому-то нужно помочь. Бывают ведь ещё такие люди, которых и звать не нужно, они сами появляются в нужный момент - и без них уже как-то и не представляешь свою жизнь. Я только что подумала о том, что, вероятно, только мы вдвоём, я и Саша, по-настоящему и любили... Вольфа Вольфовича... Вы меня понимаете? Любили - по-настоящему... Олег Семёнович Отрощенко был наслышан о той “громадной” любви, которую испытывала Алла Либерман к своему благоверному, об образе жизни, который эта дама вела не скрываясь, о сложных отношениях, которые были между супругами Либерман все тринадцать лет их совместной жизни, и ему стало даже интересно: какое же чувство испытывал к покойному Вольфу Вольфовичу человек, который, если верить супруге покойного, тоже “по-настоящему” его любил?.. “Очень интересно будет познакомиться с этим влюблённым в Либермана другом детства, рыцарем без страха и упрёка!” - подумал следователь Отрощенко, обрадовавшись тому, что сама Алла Алексеевна подвела его к такой сложной и деликатной теме, как любовь. Значит, наступила пора спрашивать и об этом... х х х - А что ты думаешь, Вася, - спросил Эдуард Николаевич Терещенко своего друга и компаньона, второго владельца сыскного агентства “Заслон” Василия Григорьевича Редько, лысого крепыша самого простецкого, крестьянского вида, - это самое убийство Либермана каким-нибудь кондибобером нас коснётся или нет? - Типун тебе на язык! - с большим чувством сказал Василий Редько, тряхнув головой так, словно ему на лысую голову упал таракан. - Нам оно зачем, и без того голова пухнет! - У тебя она не пухнет, у тебя голова при активной мыслительной деятельности приобретает дополнительные способности к отражению всего того света, что на неё падает! - медленно, со вкусом сообщил ему Эдик Терещенко. - Ты, Васька, когда слишком активно думать пытаешься, весь от этого начинаешь сиять! - То, что у меня сияет макушка, - это естественно и красиво, а вот то, что у тебя, друже, облицовка сияет аки полная луна, которую за три дня не объедешь, - это, господин подполковник, уже информация к размышлению, как называл такое чекист Максим Максимович Штирлиц! Я хоть думаю, иногда, раз в день - но думаю, а ты только и знаешь, что трескаешь, будку на... едаешь... - Далось тебе моё сало, - с неудовольствием пробурчал Эдуард Николаевич, у которого и в самом деле имелся весьма приметный живот, не мешавший, впрочем, своему обладателю отлично владеть приёмами рукопашного боя и быть человеком с отличной координацией движений. - Твоё сало - это твоё сало, мне оно ни к чему... - То-то же! - То-то же - тотожни!... - Чего-чего? - “Тотожни!” - это по-нашему означает тождественные... - Васька, ты меня ещё гимн Украины петь заставь! Василий Редько, “хохол в пятом поколении”, как он иногда представлялся, отлично чувствовал себя в Москве и при необходимости “акал” так, что возникало ощущение, будто ты разговариваешь с каким-нибудь аборигеном Замоскворечья, но при случае он любил щегольнуть знанием “рiдноi мови”, как он, подвыпив, называл украинский язык. - Надо будет - заставлю! - пообещал он. - Ты лучше вот что мне скажи конкретно: с чего это ты взял, что убийство это нас как-то может коснуться? Есть симптомы? - это была их старая, ещё со времён службы в КГБ, шутка, в которой, собственно, не было ничего смешного - но вот друзей она веселила... И сейчас Эдуард Терещенко тоже расплылся в улыбке. - Симптомов нет. Были - да все вышли. А есть факты. - Факты - вещь упрямая. Поделись фактами. - Всегда готовы-с! Итак, факт первый: на соседней с местом происшествия даче, которая - но это на мой крестьянский вкус! - сильно похожа на средней величины замок, изволят отдыхать известный тебе полковник Бардар с будущей супругой! - Валька?! Так он, чертяка, женится? - бурно обрадовался Василий Редько. - Молодец! А как его туда занесло, в хоромы эти? - А это, Вася, факт номер два: сия дача-замок принадлежит Александру Владимировичу Воеводину, которого ты должен помнить. Василий Григорьевич думал долго и старательно, что позволило Эдуарду Николаевичу жизнерадостно отметить: в кабинете стало светлее... - Эдь, но ведь бывают же и совпадения, а? - Редько смотрел на компаньона с надеждой, и тот не мог с ним не согласиться. - Бывают, Вася!.. - Ну вот видишь! Ты же сам понимаешь, что сейчас начнётся вокруг этого дела, это же ... это же порнография какая-то... Раскопают преогромную кучу дерьма, начнётся большая вонь, может, и головы лететь начнут... - Не может, а точно начнут! - уверил его Терещенко. - Да я ж не спорю... На фига это Вальке и этому... Воеводину? Это тот, у которого сына на зоне закололи? - Он. - Мы ж ему тогда всё не рассказали, там же было четыре удара заточкой в печень, а потом... Какое-то время компаньоны молчали. - А я, ты думаешь, сильно хочу, чтобы это были их и наши дела? - прервал молчание Терещенко. - А может, обойдётся, Эдь? - Может, и обойдётся... - без особой уверенности в голосе сказал Эдуард Николаевич Терещенко. По закону подлости, именно после этих, вселяющих робкую надежду на счастливый исход, слов секретарь сообщила, что с ним, Эдуардом Николаевичем, желает побеседовать по телефону Алла Алексеевна Либерман. И побеседовать немедленно. Поэтому господину Терещенко ничего не оставалось, кроме как попросить соединить его с Аллой Алексеевной и взять трубку телефона. - Обошлось, мать твою за ногу! - негромко, но с большим чувством произнёс Василий Григорьевич Редько, предусмотрительно прикрыв ладонью трубку параллельного телефонного аппарата. х х х Мысль о том, что Алле Алексеевне нужно обратиться к руководству “Заслона”, была подана вдове Александром Владимировичем Воеводиным, и возникновению этой идеи предшествовал ряд обстоятельств. Воеводин, появившийся у себя на даче спустя сорок восемь минут после того, как Валентин Бардар положил телефонную трубку, испугал своего бывшего ученика внешним видом: запавшие щёки, лихорадочно блестящие глаза, лицо, дёргающееся от тика, какая-то тоскливая безнадежность во всём облике. Всё это было слишком не похоже на того Александра Владимировича, которого знал и любил Валентин, и от этого у Вали заскребли на душе если не кошки, то уж котята точно. Но Воеводин был сильным человеком, он, увидев Светлану, усилием воли сумел взять себя в руки и стал привычно для Вали корректным, внимательным и даже улыбающимся (хотя и через силу) Александром Владимировичем. Светлана очаровала немолодого одинокого человека не столько своей красотой (с которой спорить было невозможно...), сколько тем, что Александр Владимирович старомодно называл душой, а нынешнее поколение “инженеров человеческих душ”, так и не сумевших сдать “сопромат по-Грину” (писатель Александр Грин, автор “Алых парусов” - не путать с жаргонным обозначением американских денег!!!) , именовало шармом... В этой девушке была душа, и душа эта была подлинной, чистой - потому что умела любить. Здесь Воеводин не обманывался, одинокие люди обострённо воспринимают настоящие чувства, которые нечасто встречаются им в жизни... - Спасибо вам, Александр Владимирович, за это чудо! - взволнованно сказала Светлана и неуверенно протянула бывшему учителю математики руку, которую он, церемонно склонив голову, бережно поцеловал. - Можно мне ... вас поцеловать?.. - дрогнувшим голосом спросила Светлана, и Александр Владимирович, тонко прочувствовав её душевное состояние, с нарочитым испугом оглянулся на Валентина. - А меня полковник за это не убьёт? - озабоченно спросил он, и все засмеялись. - Полковник сегодня никого не убивает, он в отпуске! - объявил Валентин, а Светлана клюнула Воеводина в щёку. - Значит, мне крупно повезло, что полковник в отпуске и поэтому никого не убивает... Никого из тех, кого очаровательная девушка Светлана целует, - уточнил Александр Владимирович. - Вы извините, мне сейчас нужно кое-что взять в кабинете, а потом... я должен быть у Аллы. Это жена Волика, я звал его так... - пояснил он гостям. - Так может, мы поедем ко мне? Хотя, нас же теперь не выпустят. Во всяком случае, теперь, пока с нами не побеседуют. Может, мне сразу с вами пойти? - Зачем? - Пока вы будете у жены вашего друга, я объясню тем, кто этим занимается, что на вашей даче сегодня ночью были мы со Светланой, чтобы вас никто не дёргал. Заодно - отвечу на неизбежные вопросы, следствие есть следствие. - А Светлана? - Воеводин повернулся к девушке. - Светлана тоже пойдёт с нами? - Я пойду, - вмешалась в разговор мужчин молчавшая до этого Светлана, опередив Валентина. - Куда иголка, Валя, туда и нитка! - Я тогда позвоню сейчас Алле, скажу, что мы к ней идём, - заторопился Воеводин. - Раньше, конечно, нужно было ей звонить, но я как-то не мог... - и, виновато улыбнувшись, он достал мобильный телефон. Пока Александр Владимирович сообщал Алле Алексеевне о том, что скоро он будет у неё дома, Валентин, отведя Светлану чуть в сторону, собрался ей что-то сказать - но не успел. - Она нас ждёт! - объявил Воеводин. Они вышли из дома, и Валентин двинулся было к воротам, намереваясь выйти из них и проследовать к внушительным воротам усадьбы Либерманов, но Воеводин остановил его. - Валя, нам сюда! - он подвёл своих гостей к абсолютно ровному добротному забору, как-то небрежно ткнул ключом в какое-то хорошо известное ему место - и в заборе появился... проход, так, наверное, было бы можно назвать это отверстие? - Что это? - несколько резковато спросил Валентин, и Александр Владимирович удивлённо посмотрел на него - очень уж необычной для Валентина была эта резкость... - Это? - Простите, Александр Владимирович... - Да что ты, в самом деле, извиняешься... Это наш с Воликом, - при упоминании имени покойного друга губы его искривились, - секрет. Он, знаешь, всегда любил всякие такие штучки, а когда строили... всё это, - он сделал рукой широкий жест, - то он и решил, что у нас должен быть свой, только нам доступный, способ общения - вот этот ход. Он называл его дыркой в заборе, говорил, что это необходимо, не ходить же нам кругами, если захочется... морду друг другу набить... - ? - Это он так шутил... Кстати, есть ещё один такой же потайной ход. - Где? - лаконично спросил Валентин. - А вон там, - теперь Воеводин указывал рукой в сторону забора, отделявшего дачный кооператив от всего остального мира. - Как он говорил, чтобы всегда можно было исчезнуть из собственного дома как человек-невидимка... - Александр Владимирович... - начал Валентин, но тут же себя и оборвал. - Что? - Нет, ничего! - решительно сказал Валентин. - Идёмте? - Конечно-конечно! х х х Появление Александра Владимировича Воеводина и его гостей совпало с моментом выхода Аллы Алексеевны Либерман и следователя Отрощенко из рабочего кабинета бизнес-леди, где только что закончилось обсуждение самого, пожалуй, деликатного из всех вопросов, которые были заданы Олегом Семёновичем хозяйке кабинета во время их продолжительной беседы. - Поймите меня правильно, Алла Алексеевна, этот вопрос я не могу не задать вам, это, конечно, деликатный вопрос, он требует особого к себе отношения, - бубнил Олег Семёнович, старательно выбирая момент для того, чтобы обрушить этот “деликатный” вопрос на свою заметно насторожившуюся собеседницу. - Может быть, вы его и зададите? - попыталась перехватить инициативу Алла Алексеевна, и следователь невольно восхитился её самообладанием. - Благодарю вас. Вопрос, в сущности, простой: какими были ваши отношения с... супругом? Он предполагал, что Алла Алексеевна опять “возьмёт паузу”, даже приготовился к этому, но эта необычная женщина снова удивила его: она ответила сразу, мгновенно. - Я считаю, что у нас были нормальные отношения супругов, проживших в браке тринадцать лет. Но вам, уважаемый Олег Семёнович, расскажут, а может, и уже рассказали, много плохого про наши отношения. Очень много плохого. И, боюсь, многое из этого многого - будет правдой. Во всяком случае, гораздо больше того, чем мне хотелось бы... Она спокойно смотрела на следователя, и сорокалетний мужчина, повидавший за пятнадцать лет своей работы всякое, искренно убеждённый, что удивить его уже ничем нельзя, понял, что Алла Алексеевна Либерман не лжёт: для них, для неё и её покойного мужа, их отношения и в самом деле были нормальными, потому что вполне устраивали их, может быть, это вообще была единственно возможная для этих людей форма семейной жизни. ... Но окружающим казалось, что, строго говоря, и семьи-то никакой не было, что Алла Алексеевна и Вольф Вольфович жили как кошка с собакой и только портили друг другу жизнь. - Вы удивлены? - печально улыбнулась Алла Алексеевна. - Я... нет, разумеется, я всё понимаю... стараюсь понять... - смешался следователь, и Алла Алексеевна понимающе кивнула головой. - Когда-то, ещё до того, как расплодились эти все новоявленные гении пера, Воло..., Вольф Вольфович в одной из своих статей доказывал, что Лев Николаевич Толстой сильно упростил понятие “счастливая семья”. Помните, в “Анне Карениной”? - Разумеется! - Он доказывал, что семейное счастье - понятие настолько деликатное и тонкое, что при его оценке нельзя руководствоваться какими-то универсальными мерками, что только сами люди способны понять, счастливы или нет они в своей семейной жизни... Смею вас уверить: все тринадцать лет я была счастлива! Очень счастлива... Только ведь вас не это интересует?.. - Меня, собственно... - Вас интересует, имелись ли у меня мотивы - личного характера -, чтобы я была заинтересована в смерти Вольфа Вольфовича, - спокойно сказала Алла Алексеевна, и Отрощенко понял, что она и в самом деле удивительная женщина. Он таких женщин в своей жизни не встречал. - Я так не сказал, Алла Алексеевна, - он попытался сохранить лицо, и она позволила ему это. - Я знаю, - кивнула головой Алла Алексеевна. - Это сказала я. И я должна ответить на этот вопрос, - и только здесь она позволила себе задуматься. - Я отвечу коротко: я этого не делала. Может, мотивы у меня и могли быть, но я этого не делала. Если в этом возникнет необходимость, мы с вами поговорим об этом подробно, Олег Семёнович. Но - если можно - не сейчас: это очень и очень долгая история, которая... Закончить свою мысль Алла Алексеевна не успела, потому что раздался звонок телефона (это звонил Воеводин), и она, извинившись, подняла трубку. - Оказывается, Саши в эту ночь и в самом деле не было на даче, там гостят какие-то молодые люди, не то его родственники, не то ещё кто-то из близких ему людей, - сообщила она следователю Отрощенко, закончив разговор. - Сейчас они придут к нам, и вы сможете познакомиться с Сашей. Я уже говорила: это единственный друг детства Вольфа Вольфовича, он, пожалуй, знает его как никто другой. Мне нужно их встретить, вы не возражаете? Олег Семёнович Отрощенко не возражал (он был рад передышке, потому что разговор с Аллой Алексеевной давался ему очень тяжело...), и они вместе вышли из кабинета. В дверях следователь Отрощенко, хорошо воспитанный человек, пропустил вперёд Аллу Алексеевну. х х х - Алла!.. - Александр Владимирович Воеводин быстро подошёл к вдове своего друга, и Алла Алексеевна, неожиданно для всех присутствующих, зарыдала, уткнувшись лицом в грудь бережно обнявшего её вздрагивающие плечи Воеводина. В холле дома Либерманов оказались хозяйка, плакавшая сейчас на груди у Александра Владимировича Воеводина, а также следователь Отрощенко и Валентин со Светланой, которым стало очень неловко: это не очень приятное чувство появляется у нормальных людей, если они становятся свидетелями чужого горя и ничем не могут помочь. Неприятное, что и говорить, чувство... ... Валентин Бардар и Олег Отрощенко служили в разных ведомствах, каждое из которых решало свои задачи, и, будучи высокопоставленными сотрудниками этих ведомств, имели определённые представления о том, как работают коллеги-конкуренты. Именно что конкуренты: бесконечное реформирование силовых структур принесло стране гораздо больше вреда, чем пользы, но кто его знает - может, оно, это реформирование, для того и затевалось?.. Двое мужчин, спасаясь от необходимости видеть плачущую женщину, разглядывали друг друга, и каждый из них убеждался в том, что “я его уже когда-то видел”. Его - это того, кто рассматривает тебя так же внимательно, как и ты сам на него смотришь... И пытаешься вспомнить, где и когда видел этого человека, а уже потом - кто он и как его зовут. Такие вот особенности профессиональной памяти... - Таганрог, девяносто седьмой год... - медленно проговорил Олег Семёнович Отрощенко: у следователя память оказалась более цепкой. - Подполковник Бардар? - в голосе звучал вопрос. - Уже полковник, - уточнил Валентин. - Олег... Семёнович? - Именно так, - Отрощенко помрачнел. - Не мог ожидать, что это дело с самого начала заинтересует... ваше ведомство. - Я здесь как частное лицо... - начал Валентин, и недоверие, помимо воли Отрощенко появившееся на лице у следователя, заставило его улыбнуться. - Частное лицо? - теперь это недоверие выразилось в вопросе. - Может, объясните, каким образом... уже полковник ФСБ, - тут он явно передразнивал Валентина, - оказывается частным лицом в таком изначально резонансном деле? - Вчера вечером, точнее, ночью, мы со Светланой - прошу знакомиться: Светлана Алексеенко, - он представил свою спутницу, на которую до этого Олег Отрощенко поглядывал с несколько завуалированным интересом. Светлана и Олег Семёнович обменялись рукопожатием, официальным и сдержанным рукопожатием. - Александр Владимирович - мой учитель, - продолжал Валентин, и Отрощенко посмотрел на незаметно отошедших в сторону Воеводина и Аллу Алексеевну Либерман, которая совсем по-детски прижималась к высокому, представительному Александру Владимировичу, - и он пригласил нас провести неделю у него на даче... - Разумеется, разумеется, - не совсем кстати вставил Отрощенко. - Если это необходимо, мы ответим на все ваши вопросы, - продолжал Валентин, и Воеводин благодарно посмотрел на него: Валентин давал ему возможность остаться наедине с Аллой Алексеевной, которую заметно тяготило присутствие незнакомых людей именно сейчас, когда появился Александр Владимирович, единственный человек, в разговоре с которым не нужно было играть, притворяться, взвешивать каждое слово и следить за каждым жестом - потому что он слишком хорошо знал и очень любил Волика Либера, её Володю... - Вы позволите, Алла Алексеевна, пройти нам в ваш кабинет? - вежливо спросил следователь. - Разумеется, - быстро ответила хозяйка дома, неосознанно вставив в свою речь любимое словечко следователя Отрщенко; она и сама не могла бы объяснить, почему она так сказала, и Олег Семёнович внимательно посмотрел на неё. Отрощенко указал Валентину и Светлане на дверь кабинета (а в холл, между прочим, выходили сразу восемь дверей, планировка дома была необычной) и пропустил их вперёд - вежливый человек! После того, как в холле остались только самые близкие к погибшему люди, Алла Алексеевна снова расплакалась, и теперь Александр Владимирович не делал никаких попыток успокоить её, он просто молча сидел рядом, положив руку ей на плечо, и ждал, пока она выплачется. Только они, самые близкие к покойному Вольфу Вольфовичу, родные ему люди по-настоящему и будут всю свою оставшуюся жизнь горевать о нём. Только они и оплачут по-настоящему трагическую гибель этого “чудовища” - так называло Вольфа Вольфовича Либермана подавляющее большинство людей, с которыми его сводила жизнь, и это было... едва ли не самое нежное из прозвищ того, кого плачущая сейчас женщина называла Володей, а сидящий рядом с ней мужчина - Воликом. Воликом Либером... - Я уже всё, Саша, - жалобно, совершенно чужим, не своим, голосом, сказала Алла Алексеевна. - Я уже отревелась, я уже в порядке... - Ты всегда в порядке, девочка. Ты у нас молодец! - Саша... - Всё, Аллочка, всё. Ты мне лучше расскажи, как... это всё случилось, я ведь только из ящика обо всём и узнал, - голос Воеводина предательски дрогнул. - Сейчас... В общем, так... Алла Алексеевна рассказала о том, как, вернувшись утром домой, обнаружила тело мужа в его рабочем кабинете, как позвонила в милицию, как приехали сотрудники прокуратуры, как разговаривал с ней следователь Олег Семёнович Отрощенко, который беседовал сейчас с гостями Воеводина в её кабинете. - Что же ты мне-то не позвонила? - мягко спросил Александр Владимирович. - Не знаю, Саша... Следователь этот, он... - Он что, и вправду думает, что ты могла Волика убить?! - Не знаю... Но он спрашивал о наших с Володей отношениях, и, похоже, он уже проинформирован о том, что... Ты понимаешь, о чём. - Я понимаю, Аллочка, - торопливо сказал Воеводин. - Ему могли наговорить всякого, но ведь это же..., это же для тех, кто не знает вас, ваши отношения... - Так ведь он-то как раз всего этого и не знает, Саша, - медленно сказала Алла Алексеевна. - Откуда же он может об этом знать? - А ты? Ты ему об этом не говорила? - Да разве об этом в двух словах расскажешь? - в голосе Аллы Алексеевны появилась горечь, которую она не могла и не пыталась скрыть. - Это же вся наша жизнь... - Может, мне рассказать ему об этом? - А может, не надо, Саша? Что это даст? И потом, они ведь ищут убийцу. Вот найдут его - и всё... Это так и останется нашим с Володей личным делом... - Ты думаешь, они сумеют найти убийцу? Станут вообще его искать, если есть такая блестящая версия? Тебя ведь ночью дома не было? Алла Алексеевна печально кивнула головой. - Новый мальчик? - с сочувствием спросил Воеводин и отвёл глаза. Женщина только прикрыла глаза, подтверждая сказанное мужчиной. - Да-а... И дома тебя не было - вот что главное. - Не было... - А этот..., ну, с кем ты была, он, если понадобится, сможет это подтвердить - что ты с ним была? - Ты, Саша, прямо как следователь заговорил: “Алиби на стол!” - пошутила Алла Алексеевна. Очень невесело пошутила. - И в самом деле... Знаешь что, Аллочка, у меня есть координаты отличного сыскного агентства, просто отличные специалисты. И очень порядочные люди. Это они мне помогли тогда... Алла Алексеевна поняла, что он имеет в виду тот случай, когда ему быстро, аккуратно и конфиденциально собрали информацию о жизни его бывшей семьи - очень печальную информацию... - С какой целью я к ним обращусь? - Чтобы они нашли того, кто это сделал. Это и будет “Алиби на стол!”. - Спасибо тебе, Саша, - помолчав, сказала Алла Алексеевна. - Спасибо... - медленно повторила она. Воеводин хотел было что-то сказать, но мгновение помедлил - в глазах его высветилось понимание. - Неужели ты могла подумать, что я поверю в этот бред?.. - мягко спросил он. - Нет, Саша, - медленно ответила Алла Алексеевна. - Но всё равно спасибо... - Вот, смотри, - Александр Владимирович достал из кармана записную книжку - не новомодную, электронную, которая умела такое, что одно только описание этих её возможностей заняло бы два тетрадных листа, - а старенькую, в клеёнчатом переплёте, которая, наверное, сохранилась ещё с тех пор, когда он работал в школе. - Сейчас дам тебе телефон, одного из хозяев зовут Эдуардом Николаевичем, Терещенко его фамилия. Я его давным-давно знаю, ещё по работе в школе. Прямо сейчас ему позвоним, попросишь от моего имени, если надо, я сам попрошу, чтобы он сразу же и приехал. Человек он умнейший, такой, понимаешь ли, увалень, добродушный на вид - а он и в самом деле очень добрый! - но специалист замечательный! Ещё с тех времён специалист... Вот, Аллочка, номер его. Алла Алексеевна бросила взгляд на страницу записной книжки, и этого для неё было достаточно: память у Алки-Осы с детства была феноменальной, особенно на цифры. - Хорошо, Саша. Дай мне, пожалуйста, мобильник. Александр Владимирович достал телефон и с готовностью протянул его ей, но тут отворилась дверь кабинета, и на пороге показалась Светлана, за которой следовали Валентин и Олег Отрощенко. - Большое вам спасибо, Алла Алексеевна, - Отрощенко склонил в знак благодарности голову. - У вас в кабинете работать очень удобно, - он улыбнулся, - замечательный кабинет. - Благодарю вас. Могу я проследовать в свой замечательный кабинет? - Алла Алексеевна!.. - Олег Семёнович возмущённо всплеснул руками, и этот - очень женский - жест выдавал крайнюю степень растерянности следователя. Чем была вызвана эта растерянность? Только ли язвительными словами хозяйки “замечательного кабинета”? Или ещё и тем, что сообщил следователю полковник ФСБ Валентин Бардар, “частное лицо” в расследовании этого изначально резонансного дела?.. ГЛАВА Y. Охранник по имени Егор думать не умел, не любил и не особенно стремился к тому, чтобы обременять себя нелюбимыми делами. Но сегодня ему пришлось думать, и процесс этот был длительным и где-то даже мучительным, потому что информация, которую ему необходимо было осмыслить, выходила за рамки его повседневных интересов, служебных обязанностей и прочих привычных ему вещей. Кроме того, эта информация сулила... Он и пытался понять, что же сулило ему знание некоего, достаточно малоизвестного, факта из жизни Аллы Алексеевны Либерман, который - факт, конечно! - мог оказаться существенным звеном в ходе расследования насильственной смерти мужа вышеупомянутой Аллы Алексеевны. Уровень притязаний Егора соответствовал его нынешнему положению: парень не рвался в президенты Российской Федерации или в большой бизнес, пределом его мечтаний была трёхкомнатная квартира где-нибудь в центре Москвы, кабинет в агентстве, в котором можно было бы спокойно отсиживать положенные часы, приличное вознаграждение за такое времяпрепровождение на рабочем месте да тачка покруче. И всё! Это был предел его мечтаний, на большее реалист Егор не замахивался. Он рассчитывал, что через энное количество лет всё так и будет. С небольшими поправками, конечно, не без этого, но в целом - так. Потому что он умел быть терпеливым и исполнительным подчинённым, из которых в основном и получаются начальники средней руки. Однако произошло убийство Вольфа Вольфовича Либермана, и Егору показалось, что это событие (в силу известных, как он предполагал, только ему обстоятельств) может... приблизить достижение заветной цели. И, как знать, может быть, очень даже и значительно приблизить. По срокам достижения цели. Егор не был мечтателем, но сейчас он невольно поддался обаянию радужных картин, которые старательно рисовало его воображение, и этот вид творческой деятельности оказался необыкновенно приятным - ему грезились замечательные вещи... Собственно, это не были маниловские мечтания, грёзы Егора основывались на совершенно конкретных вещах, в этом он не сомневался. Егор уже знал, и знал абсолютно точно, что именно информация является наиболее дорогостоящим товаром, за который, в принципе, платят любые деньги те, кто в получении этой информации заинтересован. Любые, потому что, получив информацию, они эти деньги возвращают, и возвращают с большой выгодой для себя, с лихвой окупая значительные накладные расходы, связанные с получением информации. Так сложились обстоятельства, что в настоящий момент Егор владел информацией, которая могла стоить очень и очень дорого. И покупатели на неё нашлись бы очень быстро, стоило лишь ему объявить о том, что он знает о... Он знает - и всё: очередь желающих приобрести информацию могла стать очень длинной, и в ней, этой очереди, оказались бы весьма небедные люди и организации, имеющие возможность платить и готовые это делать. Проблема была лишь в том, что информация, которую собирался продать Егор, не только дорого стоила, но и была очень горячей. Когда-то у Егора была тёлка, студентка консерватории, которая, трахаясь, упоённо визжала: “Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками!”. Приход у неё такой был. Сейчас парень чувствовал, что информация могла оторвать ему не только руки, но и голову, а также, вероятно, и всё остальное, что теоретически можно оторвать... Итак: можно многое урвать, но можно и многое потерять! Как говорится, тут или пан, или пропал, а кому вообще хочется пропадать, тем более - при такой замечательной житухе?! Размышления Егора осуществлялись на фоне просмотра телепередач, в которых смерть Вольфа Вольфовича Либермана занимала немалое место. Так называемые “аналитики” уже выдвигали и разрабатывали версии, которые должны были объяснить причины этого загадочного события и направить следствие в нужное русло. Егору было интересно слушать: до чего только могут люди додуматься, когда им за глупости большие бабки платят! Слушая то, что извергалось на него с экрана, парень вдруг понял, что же именно он должен сделать в первую очередь. Егор даже засмеялся от радости, что решение оказалось таким простым! Вот оно что: ему пока что вообще ничего не нужно делать! И как это он сразу не додумался, вот ведь остолоп! Он должен молча сопеть в две дырки и ждать, когда имеющаяся у него информация станет особенно ценной, когда от неё будет зависеть очень многое - и тогда быстренько и аккуратненько сдать её тому, кто заплатит больше всех! Тогда лично ему ничего угрожать не будет, потому что покупатель - кем бы он ни был! - будет заинтересован в его, Егора, здоровье ещё больше, чем он сам в нём заинтересован - ведь именно Егор со своей информацией станет для него, покупателя, той козырной картой, которую хранят бережно и трепетно, ожидая мгновения, когда заботливо сбережённый козырь бьёт туза противника, уже уверенного в своей победе! Обрадованный найденным решением, гордый собой, охранник понял, что сегодня ему всё равно не удастся заснуть: мыслительная деятельность и вызванное ей нервное напряжение не дадут ему спать, сон не придёт. Немного подумав, Егор снял трубку телефона и стал набирать номер тёлки, которую он ждал вечером: пусть едет сейчас. Он, Егор, сейчас в отличной форме и откатает её на пятой скорости! х х х Координатор докладывал о результатах проделанной работы человеку, который поставил перед ним задачу и от которого зависела оценка того, что было сделано. И этот доклад был едва ли не самым трудным во всей операции делом. Высокопоставленный исполнитель знал, что господин, который внимательно слушал его доклад, мог очень многое, и это знание нервировало докладчика. Потому что тот, кто блестяще провёл труднейшую операцию, хочет, чтобы это было оценено по достоинству! Признание в глазах тех, кто оценивает твою работу, стоит дорого, и не только деньгами здесь всё измеряется. Здесь уже включаются сложные чувства профессионального самоуважения и профессиональной гордости, которые и заставляют профессионала работать не пределе возможностей и стремиться превзойти самого себя, потому что, как совершенно справедливо утверждают умные люди, для любого человека, если, конечно, этот человек профессионально владеет своим делом, делом чести является самоусовершенствование - ему просто скучно бегать по кругу, не особенно при этом напрягаясь... На этом, кстати, они, настоящие профессионалы, чаще всего и попадаются - на стремлении к совершенству, на гордости за то, что умеют такое, что другим неподвластно. Попадаются, потому что те, кто нанимает их на работу, почти всегда знают об этом главном свойстве характера настоящего “профи” и старательно создают ситуацию, подогревающую это профессиональное самолюбие, используют его в своих интересах... - Это всё? - поинтересовался у Координатора слушавший. - Пока да. - А без “пока-покеда”? С одним “привет”? - неуклюжая шутка зависла в воздухе. - В настоящий момент нами сделано всё, что предусмотрено планом операции, поэтому я высказался именно так. - Это хорошо, что ты высказываешься, - начал тот, от кого зависела оценка проделанной работы. - Имеешь, так сказать, право голоса и делишься своими соображениями... А тёлка? - быстро спросил он. - Вы имеете в виду... - начал исполнитель, но закончить фразу не успел. - Я имею, я и введу! - резко бросил собеседник. - Я о той тёлке, которая каталась ночью! - Полагаете, её тоже следует успокоить? - Знаешь, чем хороши жмурики? - ответил вопросом на вопрос тот, кто сейчас талантливо исполнял роль верховного божества. - Они молчат. Понимаешь, смотреть противно, воняют хуже параши - но ведь молчат же! И никто от жмурика не может добиться ни одного слова, понимаешь?.. Поглядывая на довольного собой начальника, которому казалось, что он уже поставил на место слегка зарвавшегося подчинённого, исполнитель решал, наступило ли время для того, чтобы перехватить инициативу. Готов ли собеседник к тому, что его сейчас почти незаметно “опустят”, объяснив на пальцах, кто есть кто в деле, требующем не столько огромного житейского опыта и нахальства, сколько специальных знаний. - Вы считаете, что она уже... лишняя? - он решил ещё немного поиграть с великим стратегом. - Калькулятор купи, считала! Давно пора от неё избавиться, а ты тут считалками занимаешься! - хозяин не сдерживал себя, он и так слишком долго не проявлял свой неукротимый характер, что его начинало уже и раздражать: ведь он не сявка какая-то, человек уважаемый... - Я думал об этом, но... - Меньше думать надо! - Разрешите продолжить? - после продолжительного молчания бесстрастно спросил исполнитель. - Ну, - покладисто отозвался выпустивший пар и на какое-то время подобревший от этого начальник. - Так что ты там надумал? - Мы ведь сейчас не можем абсолютно точно сказать, какой именно из вариантов нам придётся применить... позже, когда нужно будет работать непосредственно с объектом. Помните, мы рассматривали несколько вариантов? - Ты меня за баклана не держи, с памятью у меня пока что всё в порядке! - недовольно пробурчал хозяин, начинающий понимать, что его переиграли. - В настоящий момент всё определяется тем, как поведёт себя... наша подопечная, и нельзя сбрасывать со счёта вариант, который мы пока не рассматривали: нам придётся... нам снова может понадобиться эта женщина, потому что её использование весьма эффективно. - А до тех пор она будет болтать языком направо и налево? - с издёвкой спросил хозяин. - Она не сможет этого делать, потому что за ней внимательно присматривают. Очень внимательно. Ей некуда деться, и она об этом знает. - Ты в этом уверен? - Да. - Ну смотри! - Я хотел бы... - Ты не хоти! Ты делай так, как нужно, чтобы комар носа не подточил, здесь такие бабки крутятся, что ты и представить себе не можешь - так что делай всё нужное! - Я хотел бы предложить кое-что, о чём раньше мы не говорили, - невозмутимо продолжал исполнитель, поняв, что он выиграл. - Возникли интереснейшие нюансы, которые можно и нужно использовать для достижения результатов, на которые с самого начала мы и рассчитывать не могли. - Это интересно - что там у тебя возникло... Давай! Собеседники старательно играли в одну и ту же игру: каждый из них изображал того, кого, как ему казалось, хотел видеть в нём его визави, но именно что изображал... Исполнитель отнюдь не был таким дубоватым службистом, каким казался, а номинальный начальник только внешне напоминал раскалённый чайник и метал громы и молнии, на самом же деле он был удивительно спокойным человеком, которого мало что могло вывести из себя. Просто мир, в котором он жил, был миром условностей, и эти условности имели над людьми огромную власть. Иногда даже роковую власть... Несмотря на то, что собеседники играли, они обсуждали серьёзные вещи, от которых зависело очень многое. И в первую очередь - судьба Аллы Алексеевны Либерман. х х х Эдуард Николаевич Терещенко пребывал в наисквернейшем расположении духа, что выражалось в первую очередь в том, как он вёл машину: вальяжный “Вольво” возмущённо исполнял всё, что требовал от него сумасшедший водитель, ставший на время конкурентом не то Хаккинена, не то Шумахера, которые с трудом делили первенство в самых быстрых гонках на автомобилях, а Москва, которая вроде бы готовилась к тому, чтобы принять у себя один из этапов “Формулы - 1”, всё же не собиралась проводить их на городских магистралях, а строила для этого специальную трассу, потому что потенциальных самоубийц на городских дорогах хватало и без всех этих “формул”... Наисквернейшее расположение духа господина Терещенко было вызвано тем, что он направлялся в самое, наверное, популярное в это утро место в необъятной России - в тот самый “дачный кооператив”, где сегодняшней ночью был убит Вольф Вольфович Либерман. Господин Терещенко направлялся туда после телефонного разговора с супругой (или уже вдовой, как её теперь называть?) покойного и непродолжительного, но весьма эмоционального обмена мнениями с совладельцем частного сыскного агентства господином Редько. Телефонный разговор с Аллой Алексеевной Либерман был непродолжительным и завершился тем, что бизнес-леди выяснила у Эдуарда Николаевича “реквизиты” транспортного средства, на котором господин Терещенко намеревались прибыть, поскольку ей нужно было заранее предупредить тех, кто отвечал за безопасность обитателей оазиса благополучия, о желательности предстоящего визита. Правда, как показали события минувшей ночи, доблестная охрана справлялась со своими обязанностями далеко не так безупречно, как можно было того ожидать, если учесть, в какие суммы обходилось обеспечение права на суверенность частной жизни обитателям кооператива, но порядок въезда на территорию пока что никто не отменял... Разговор с Василием Григорьевичем Редько, конечно, не был похож на протокольно-вежливое общение с перенесшей тяжёлую утрату женщиной, и в этом разговоре - во всяком случае, в начале его, употреблялись далеко не парламентские выражения. Сквернословить ни Эдуард Николаевич, ни Василий Григорьевич не любили, но в первые минуты после того, как компаньоны положили трубки телефонов (разговаривал с Аллой Алексеевной Терещенко, потому что таким было желание собеседницы, но параллельный телефон есть параллельный телефон...), в первые несколько минут в отлично оборудованном директорском кабинете “Заслона” происходила сцена, описанная великими сатириками Ильфом и Петровым, сумевшими потрясающе точно передать душевное состояние концессионеров, у которых горемычный скиталец отец Фёдор злодейским образом изъял честно заработанную колбасу... Естественно, декорации были иными, но, вероятно, совладельцы “Заслона” бегали так же быстро и сквернословили так же мерзко, как и великие литературные герои... - Ну и что нам теперь делать?! - воскликнул Василий Григорьевич после того, как компаньонами были упомянуты близкие и дальние родственники Аллы Алексеевны и Вольфа Вольфовича Либерманов, и не только они. - Тебе ехать надо... - Надо, - в голосе у Эдуарда Николаевича звучала покорность судьбе. - Надо ехать, Вася... Чёрт побери! - снова взорвался Терещенко, изумлённо уставившись на компаньона. - Я же вчера хотел в Париж лететь, ты помнишь, Васька?! - Помню, - признался Василий Григорьевич. - Ты вчера хотел лететь в Париж... - Так какого же чёрта я остался? - Ты у меня спрашиваешь? - А ты что, знаешь? - удивился Эдуард Николаевич. - Знаю, - Редько был невозмутим. - Ну?! - Ты не полетел в Париж потому, - нравоучительно начал Василий Григорьевич, - что судьба уготовила тебе иную дорогу, хоть и не такую дальнюю, но гораздо более весёлую! - Да иди ты! Я серьёзно, я же хотел, ты же помнишь... - Да помню, помню... Легче тебе сейчас станет, что ли, если ты поймёшь, почему вместо Парижа ты едешь... Как оно хоть называется, место это гиблое? - Страхолюдино!!! Свистоплясово!!! Мордоворотово!!! - Да хватит тебе, Эдь, - усмехнулся Редько. - Езжай давай, тебя женщина ждёт, и, между прочим, очаровательная женщина! - Я и говорю - мне теперь единственная дорога - в это Кошмарово! - Терещенко воинственно ткнул пальцем в сторону компаньона. - А ты, и это тоже между прочим, не сиди просто так, а готовь мне справку по этой святой семейке, и чтобы справка эта была в полном объёме, как положено! Это дело нам с тобой ещё столько радости принесёт, что не до смеха будет, это я тебе обещаю... Всё, Васька, потрепались и будя. Так что готовь справку, я с тобой свяжусь при первой же возможности. Сейчас, нещадно терзая послушный “Вольво”, Эдуард Николаевич предельно честно объяснил сам себе, почему его с души воротит, когда он начинает думать о предстоящем деле. Наедине с собой, когда не нужно было валять дурака и притворяться, он называл вещи своими именами. ... Эдуарду Николаевичу Терещенко, сорокатрёхлетнему одинокому мужчине без особых комплексов, “холостяку по жизни”, как называли его те, кто хорошо его знал, было невыносимо противно копаться в грязном белье кого бы то ни было. Особенно семейных пар. Это был его “пунктик”, он об этом знал и ничего не мог с собой поделать. Отсутствие собственной семьи воспринималось “пожилым человеком” (Терещенко любил называть себя именно так...) очень болезненно, особенно в последние годы. Как-то незаметно выяснилось, что большая часть жизни уже прожита - хорошо ли, плохо ли, но прожита... Пора, как говорится, присматривать, какой дорогой отправляться с ярмарки... Сорок три - это сорок три, не больше, конечно, но уж никак и не меньше. В своё время Терещенко, по совету Василия Редько, обращался к весьма дорогостоящим услугам специалистов, и эти специалисты очень подробно объясняли ему, какую роль в том, что он одинок, сыграли его отношения с матерью, его работа, особенности его характера... Выяснилось даже, что ничего страшного не произошло, вся жизнь, оказывается, у него, Эдуарда Николаевича, ещё впереди! Прямо как в популярной когда-то песне... ... По роду занятий Эдику Терещенко часто приходилось видеть, во что способны превратить свою жизнь и жизнь своих близких люди, и его всегда поражало что, калеча и уродуя жизни, они не понимают, зачем они это делают... Под “не понимают” он имел в виду не отсутствие мотивации в поступках, а некую, совершенно потрясающую его, неспособность ценить всё то, что у тебя есть, готовность разрушить то, что создавалось и складывалось годами, ради призрачных надежд... ну добро бы на лучшее, а то ведь просто на что-то новое! Бесконечная погоня за сомнительными удовольствиями в конце концов превращалась в смысл существования - назвать такое жизнью не поворачивался язык... И оказывалось, что, ища некое “совершенство” (именно так выказался однажды преуспевающий бизнесмен, организовавший убийство собственной жены ради того, чтобы иметь возможность сделать хозяйкой своего дома дурочку-фотомодель), люди теряли самих себя, человеческое в себе - и теряли безвозвратно... Пытаясь понять, как такое становится возможным, Эдик Терещенко нашёл ответ... в своей семье... Точнее, ответ этот дала жена его двоюродного брата, преуспевающего парижского дизайнера Жака Луазо Лариса, Лариска-Крыска, и этим ответом оказались прочитанные Ларисой слова писателя Фазиля Искандера: “Разврат - месть тела за неспособность любить”. Но человеку, который постоянно сталкивается с последствиями этой мести и видит, как сатанински жестоко способна мстить плоть за свою ущербность, от осознания, что разврат представляет собой, в сущности, нормальное состояние для подавляющего большинства народонаселения, легче на становится! Особенно если тебе уже сорок три и большая часть жизни уже позади... То, что было известно Эдуарду Николаевичу о семье Либерман, вызывало у него если и не отвращение, то уж гадливость - точно: слухи (и не только слухи!) о похождениях как супруга, так и супруги, циркулировали в Москве разные, но почтеннейшее семейство, похоже, вело активную личную жизнь, и эта самая “месть тела” в этой личной жизни занимала далеко не последнее место. Детально всем этим сейчас занимался Вася Редько, и Терещенко не сомневался, что совсем скоро у него будет максимально полная на настоящий момент информация, потому что Вася своё дело знал хорошо. Как и он, Эдик Терещенко, тоже хорошо знавший своё дело, был готов нырнуть в большой бассейн с нечистотами, в котором ему предстоит бултыхаться неизвестно сколько и искать неизвестно что. Именно что “неизвестно что”: Алла Алексеевна попросила отложить на потом все предварительные переговоры. На потом - это когда Эдуард Николаевич окажется у неё в доме... Последней каплей, делавшей настроение Эдуарда Николаевича катастрофически паскудным, была мысль о том, что каким-то кондибобером (одно из любимых его словечек) в это грязное дело оказались втянуты глубоко симпатичные ему люди - Валя Бардар и Александр Владимирович Воеводин, которого Эдуард Николаевич глубоко уважал и высоко ценил ещё со времён совместной работы. Как он понял со слов Аллы Алексеевны, Александр Владимирович очень тяжело переживал смерть Вольфа Либермана... Совокупность названных выше обстоятельств и обусловливала то, что Эдуард Николаевич Терещенко очень не хотел ехать в загородный дом покойного Либермана, куда пригласила его вдова. Если бы он мог, он бы туда не поехал, отклонив это приглашение. Ему хотелось в Париж, ему хотелось домой, ему хотелось в родной Камышин, ему хотелось куда угодно, но только не туда, куда он мчался сейчас на максимально возможной скорости. И оттого, что он ехал не туда, куда ему хотелось, он яростно выжимал из дорогой, отлично отлаженной иномарки всё, на что она была способна... х х х - Саша, как лучше построить разговор с этим сыщиком? - спросила Алла Алексеевна у Александра Владимировича Воеводина, закончив телефонный разговор “с этим сыщиком”. Разговор этот вёлся из замечательного кабинета Аллы Алексеевны, в котором у Воеводина было своё, постоянное и очень им любимое, место - удобное кресло в углу. - Тебе не хотелось бы сейчас... много разговаривать с ним? - понимающе спросил Воеводин. - Да... - Тогда давай сделаем так: ты обговоришь с ним только самые необходимые моменты, а потом мы отправимся ко мне - и я введу его в курс дела. Я имею в виду... о ваших отношениях с Воликом, о..., вообще, отвечу на вопросы, которые, так сказать, могут возникнуть в процессе... Видно было, что Александру Владимировичу трудно давалось то, что он говорил, он как-то неловко крутил головой, стараясь не встречаться взглядом с сидящей за столом Аллой Алексеевной. - Саша... Этому человеку, действительно, нужно знать многое из того, о чём нам не хотелось бы говорить. Собственно, до тех пор, пока... Володю не похоронят, - последние слова дались ей с огромным трудом, - ему, вероятно, и делать ничего не придётся?.. - она вопросительно посмотрела на Воеводина. - Аллочка, - Александр Владимирович старался говорить как можно мягче, - я думаю, будет лучше, если они начнут работать с самого... первого дня, у них ведь своя специфика... Ты только не волнуйся, это очень деликатные и порядочные люди, очень приличные. Похороны Волика - это одно, а их работа - это совсем другое. Каждый из них называл Вольфа Вольфовича Либермана тем именем, которое было привычно и знакомо только ему, и поэтому возникало ощущение, будто собеседники говорят о разных людях - о Володе и Волике. Ведь это же разные имена? Воеводин впервые обратил на это внимание, и ему подумалось, что такая ситуация с именами высветлила очевидную по жизни вещь: нет людей, которых все воспринимали бы одинаково. Имя здесь служит как бы опознавательным знаком, помогает понять, что речь идёт об одном и том же человеке, но и это иллюзия, потому что в общении с разными людьми сам человек становится разным, по-разному ведёт себя, иногда совсем по-разному, иногда и вовсе не узнаёшь того, кто, казалось бы, хорошо тебе знаком, в его отношениях с другими людьми. А вот у Волика получилось так, что каждый из людей, с которыми он был по-настоящему тесно связан в жизни, обращался к нему с только им двоим принадлежащим именем, как бы материализуя этим неповторимость их отношений... Володей его звала только Алла, а Воликом - только он, друг детства Санька Водик, и каждый из них знал своего ... - ну как тут сказать, кого именно?! Своего друга, своего мужа - которого все остальные знали как Вольфа Вольфовича Либермана... - Саша... - Алла Алексеевна смотрела на него с тревогой, и он поспешил её успокоить, попутно подумав, что вот ведь как выходит - разница в возрасте у них с Аллой большая, а благодаря Волику обращаться друг к другу на “ты” они стали легко и просто... - Извини, Аллочка, это я ... так, задумался. Мы так и сделаем, я сам с Эдуардом Николаевичем обо всех... щекотливых моментах переговорю. А этот твой?.. Ну... - Его, Саша, тоже зовут Володей, - печально сказала Алла Алексеевна. - Очень похож на Ричарда Гира, чуть ли не одно лицо... Я так была поражена... - Как его найти можно? - поспешил спросить Воеводин. - А может, до этого и не дойдёт? - без особой надежды ответила вопросом на вопрос женщина и тут же сама продолжила. - Да нет... Давай так, Саша: сегодня я... возьму небольшой тайм-аут, мне просто нужно немного отдышаться, а потом... - Конечно, о чём речь! Значит, сегодня с Эдуардом Николаевичем по преимуществу буду общаться я. Решено, правда? х х х Для следователя Отрощенко информация о том, что, оказывается, Вольф Вольфович Либерман (равно как и его супруга!) мог покинуть своё имение таким образом, что служба охраны это не зафиксировала бы, полученная им от полковника Бардара, стала самым важным известием в “деле Либермана”, и эта информация коренным образом изменяла всю картину произошедшего. Без преувеличения - коренным образом. Сидя в холле, Олег Семёнович раздумывал над тем, почему Алла Алексеевна не сообщила ему об этом, - и не мог найти ответа. Поделившись своими раздумьями с полковником Бардаром, он услышал слова, поразившие его своей точностью и простотой: “Потому что вы её об этом не спрашивали”. - И в самом деле - не спрашивал... - растерянно сказал он. - Это очевидно. Она отвечала на ваши вопросы, но ведь вы должны учитывать: ей пришлось перенести страшное душевное потрясение. - Но она великолепно держится! - с искренним восхищением сказал Отрощенко. - Алла Алексеевна - очень сильная женщина, - неожиданно вмешалась в разговор мужчин Светлана. - И, как мне, кажется, не очень-то счастливая... - неуверенно добавила она. - Почему, радость моя, тебе так кажется? - тут же спросил её Валентин. - Сама не знаю... Олег Семёнович Отрощенко хотел что-то спросить, но передумал, внимательно глядя на Светлану. - Сыщик ты мой!.. - ласково сказал Валентин, и следователь с изумлением перевёл взгляд на полковника Бардара, в голосе которого появились интонации, о существовании которых он, Олег Семёнович Отрощенко, даже и не подозревал, хотя и теснейшим образом сотрудничал с тогда ещё подполковником Бардаром три недели во время... работы в городе Таганроге в одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году - ещё в прошлом тысячелетии... - Может быть... - начал Отрощенко, но тут в холле появился Александр Владимирович Воеводин. - Валя, сейчас сюда должен приехать Эдуард Николаевич. Терещенко. Алла Алексеевна обратилась к нему за... помощью, и он уже едет сюда... - Отлично! Олегу Семёновичу мы уже не нужны... - Прошу прощения, но мне, Александр Владимирович, нужно, если вы, разумеется, не против, задать вам несколько вопросов, - снова забубнил Отрощенко. - Если, разумеется, вы не против... - Но я... Мне нужно, так сказать, представить Эдуарда Николаевича Алле Алексеевне, - несколько растерянно сказал Воеводин. - Это ведь я порекомендовал ей обратиться к нему, то есть в “Заслон”... - Разумеется, разумеется... - Тогда, может быть, вы пройдёте пока ко мне, а я потом подойду? - с надеждой предложил Воеводин, явно не хотевший, чтобы следователь и частный сыщик встретились до того, как Терещенко побеседует с Аллой Либерман. Отрощенко не мог этого не понять, и следователь колебался всего лишь мгновение: он решил подыграть Воеводину, резонно рассудив, что всё, что ему нужно, он и так узнает, а обострять ситуацию, заставлять Александра Владимировича нервничать сейчас нет никакой необходимости, ведь и без этого человеку нелегко... - С удовольствием приму ваше предложение, Александр Владимирович. Мы с полковником и..., мы идём к вам. - Вот и прекрасно! - обрадовался Воеводин. - Валя, вот тебе ключи от дырки в заборе, надеюсь, ты сумеешь её открыть, там, собственно, ничего сложного нет. Просто не всякий её сможет обнаружить - об этом... Вольф Вольфович позаботился! Валентин взял ключи и многозначительно посмотрел на следователя, ответившего ему не менее многозначительным взглядом. - Прошу прощения, мне нужно на минуту отлучиться! - и Отрощенко быстро прошёл в кабинет Вольфа Вольфовича, в котором, несмотря на то, что тело хозяина давно уже увезли, продолжали работать эксперты. Валентин понял, что сейчас один из них начнёт изучать замок “дырки в заборе” с целью определения, открывали или нет его в последнее время “чужим ключом”. “Профессионал!” - подумал он о следователе, хотя и без этого знал из опыта совместной работы, что подвергнуть сомнению профессионализм Отрощенко не решился бы даже самый большой недоброжелатель Олега Семёновича. х х х Несомненно, отец Вахтанга, утверждающий, что тот, кто начинает день с коньяка, может не дожить до вечера, - человек мудрый. Потому что эта его мысль - мысль правильная, подтверждённая, вероятно, его опытом общения с такими людьми, но она одновременно является также и результатом наблюдения над человеческой породой вообще, которая, как ни наводи на отдельных представителей рода человеческого лоск и внешние признаки окультуривания, всё же неизменна: человек, явившись в мир в крови и дерьме, большую часть жизни, как это ни прискорбно, и проживает в этой среде, которую, правда, по мере сил старается приукрасить или даже вовсе преобразовать в нечто... эфемерно-стильное, на самом деле остающееся тем же самым дерьмом, завёрнутым в красивую бумажку... Примерно такие мысли крутились сейчас в умной голове Вахтанга Туманишвили, который с нескрываемой брезгливостью смотрел на лежащего ничком на диване Игоря Ивановича Земко, своего компаньона Гарика Зёму, “отпраздновавшего” удачное завершение операции по ликвидации Вольфа Вольфовича Либермана. Гарик Зёма, начав рано утром с коньяка, к середине дня активно отпробовал почти всё, что вмещал себя средней величины бар, аккуратно приткнувшийся в уголке кабинета коммерческого директора И.И. Земко. В результате этих дегустационных мероприятий вышеупомянутый господин директор и лежали сейчас на диване, пребывая в состоянии, именуемом в определённых кругах отключкой. Если быть точными, то полной отключкой. Перед тем, как вырубиться, Гарик, похожий на Петра Первого круглым лицом, длинными чёрными волосами и пышными усами, порывался отправиться к “этой сучке” и лично выразить ей соболезнование по случаю безвременной кончины “этого п***ра”, но не успел: неожиданно ему стало очень плохо, произошли естественные для организма процессы, и содержимое желудка почтенного бизнесмена попросилось наружу - где вскоре и оказалось... Причём большая часть - на дорогом костюме и мужественном лике царя Петра... Брезгливость Вахтанга была вполне объяснимой, потому что лицезреть потерявшего от бурной радости человеческий облик компаньона было по-настоящему противно. Вместе с тем, это всё-таки был человек, с которым они вместе делали одно дело, обладавший - в профессиональном плане - определённой ценностью и занимавший своё место в сложной структуре межличностных отношений, обеспечивающих жизнь и благосостояние Вахтанга Туманишвили... То есть он был нужен Вахтангу, и поэтому его приходилось терпеть. Терпеть со всеми его выкрутасами. Профессиональный психолог, Вахтанг отлично понимал Гарика и умело манипулировал им, но иногда даже ему было очень трудно справляться с естественными человеческими чувствами, которые появлялись как адекватная реакция (“Ты прямо как доклад пишешь!” - мысленно засмеялся он над своей формулировкой) на личностные проявления компаньона. “Да, Гарик, дерьма в тебе - выше крыши! Впрочем, как и в каждом из нас... Просто в тебе его слишком (даже для “выше крыши”!) много, оно слишком вонючее и постоянно лезет наружу... Вот как сейчас. Ну, ничего, сейчас тебя помоют, приведут в божеский вид, на человека похож станешь,” - подумал Вахтанг и нажал кнопку звонка, прилепленную к нижней части директорского стола, вызывая тем самым секретаря господина директора, которая хорошо знала, что ей нужно делать - ведь не в первый раз... х х х Раздражение, владевшее Эдуардом Терещенко, никак не проявилось в его поведении по прибытии в заповедное место: он терпеливо ждал, пока охрана проверит то, что ей полагалось проверить, внимательно выслушал разъяснения - как именно проехать в имение Либерманов, вежливо поблагодарил и не спеша отправился по указанному маршруту. Эдуард Николаевич сердечно поздоровался с Воеводиным, осторожно пожал узкую крепкую руку Аллы Алексеевны и удобно расположился в предложенном хозяйкой кабинета кресле. Окружающая обстановка, то есть условия жизни его предполагаемого работодателя, произвели на немало повидавшего в жизни Эдуарда Николаевича сильное впечатление, которое он никак не проявил, лишь отметив про себя, что в этом доме деньги, которых, несомненно, было очень много, использовали и с толком, и со вкусом - достаточно редкое сочетание для тех, кто эти деньги имеет - в России-то уж точно... Но ещё большее впечатление на Эдуарда Николаевича Терещенко произвела женщина, сидевшая в довольно простом, но очень удобном офисном кресле и смотревшая на него большими, красивыми, бесконечно усталыми и печальными глазами. И дело было не только в красивых глазах... В Алле Алексеевне Либерман чувствовалась сила. Настоящая сила, органично и естественно сочетающаяся с хрупким обликом и изяществом, а такое сочетание значит намного больше, чем красота. Потому что красота - это всё-таки преходяще, а порода, изящество, лёгкость во всём, какая-то приподнятость над жизненными обстоятельствами, если они в человеке есть, остаются навсегда. Сейчас Алла Алексеевна Либерман выглядела отвратительно, можно сказать, на неё было страшно смотреть, но она не производила впечатления сломленного человека. Скорее наоборот: её поведение, манеры держаться наводили на размышления о том, что она предельно мобилизована, что её, несомненно незаурядный, ум активно работает, что она готова сражаться - если, конечно, это понадобится... Да, перед Терещенко сидела женщина-боец! “Сильный парень... То есть сильная женщина!” - машинально отметил он, невольно подобравшись и приготовившись к нелёгкому разговору. Однако разговор оказался очень коротким: Алла Алексеевна коротко объяснила Эдуарду Николаевичу, с какой целью она пригласила его к себе, получила его предварительное согласие заниматься её делом и извинилась за то, что “на сегодня - всё”, как она сказала. - Большое вам спасибо, Эдуард Николаевич, за готовность заняться этим делом. Прошу меня извинить, но сейчас я вынуждена попросить вас... - Да-да, Алла Алексеевна, пока, надеюсь, всё, если мне что-то понадобится, то я вас найду. - Пока, Эдуард Николаевич, мы могли бы пройти ко мне, там, кстати, и Валя со своей очаровательной Светланой, - вступил в разговор Воеводин, - и там, так сказать, я введу вас в... курс дела, - он смешался. - Саша расскажет вам о... некоторых моментах жизни нашей семьи, которые... могут показаться несколько... странными, - Алла Алексеевна даже попыталась улыбнуться, но не смогла. - Вы, Эдуард Николаевич, знаете, что известных людей, как правило, окружают, если можно так выразиться, шлейфы из самых разных слухов... - она печально кивнула головой. - Саша знает всё, и он расскажет вам то, что вы должны знать. Чтобы правильно понимать наши с... Вольфом Вольфовичем отношения. Терещенко отметил про себя эти “должны” и “правильно”, но не стал уточнять, какое именно значение вкладывает Алла Алексеевна Либерман в эти слова, решив, что в разговоре с Воеводиным всё выяснится, а пока что ни к чему задерживаться в кабинете женщины, которая, похоже, держалась из последних сил. - Идёмте, Эдуард Николаевич, - пригласил его Воеводин, и мужчины, вежливо попрощавшись, покинули кабинет. ... После их ухода Алла Алексеевна продолжала сидеть в своём удобном кресле, но, если бы кто-нибудь увидел её сейчас, он, скорее всего, стал бы звонить в “Скорую помощь”: мертвенно-бледное лицо, совершенно пустые, в них даже боли не осталось, глаза, из которых невероятно медленно катились крупные слёзы... Алле Алексеевне Либерман было тридцать два года, она была красивой, уверенной в себе женщиной, производившей внушительное впечатление на знающих в жизни толк мужчин, она умела и любила нравиться, но... Всё это было в прошлом. Или в будущем. А сейчас в кабинете сидело измученное непосильной болью существо неопределённого возраста и пола, которое беззвучно плакало... х х х На правах временного хозяина Валентин Бардар пропустил Олега Семёновича Отрощенко первым, и, пока тот входил в дверь дачи, оглянулся на “дырку в заборе”: возле неё уже колдовал хлипкий паренёк с длинными волосами, одетый в линялые джинсы и не менее линялую майку - эксперт, которому предстояло сделать заключение о том, открывался ли этот замок посторонними предметами. Оказавшись в холле, Олег Семёнович вопросительно взглянул на Валентина, но Светлана, перехватив его взгляд, радушно указала на большое кожаное кресло, стоящее в гостиной. - Пожалуйста, Олег Семёнович! Может быть, пока Александр Владимирович не вернулся, вы слегка... - она замялась, подбирая нужное слово, и Валентин пришёл ей на помощь. - Перекусим маленько, вы ведь с самого утра на ногах - обратился он к Отрощенко. - Благодарю, - сдержанно отозвался следователь. Светлана несуетливо захлопотала на кухне, собирая “перекус”, а мужчины продолжали молча сидеть в креслах, хотя и следователь Отрощенко, и полковник Бардар могли бы кое-что сказать друг другу о странных обстоятельствах, сопровождавших смерть Вольфа Вольфовича Либермана - оба были слишком серьёзными профессионалами, чтобы достаточно очевидные вещи оказались вне их внимания. Но они молчали. Валентин не хотел ничего говорить не только потому, что он был в этом деле “частным лицом”. Он... боялся выдать своим вмешательством личную заинтересованность в ходе расследования, появившуюся у него совсем недавно и отчётливо им осознаваемую... А Олег Семёнович Отрощенко молчал не только потому, что был вообще неболтливым человеком, умевшим профессионально молчать и внимательно слушать. Он знал, что совсем скоро появится хозяин дачи, который обязательно расскажет всё, что сочтёт нужным рассказать, - и одновременно расскажет ему, Олегу Отрощенко, намного больше, чем всем присутствующим при разговоре. Потому что в кабинете покойного были обнаружены некоторые... вещественные доказательства, о которых никто из присутствующих не знал, и эти незамысловатые доказательства высвечивали совсем другим светом всё, что гипотетически происходило в этом кабинете сегодня ночью и что закончилось смертью его хозяина Вольфа Вольфовича Либермана. Поэтому Олег Семёнович Отрощенко терпеливо ждал, пока удивительной красоты девушка принесёт из кухни еду, которую им с полковником предстоит с показным аппетитом съесть - игра есть игра, играть нужно по правилам... До тех пор играть, пока не окажется, что ты можешь эти правила изменить, и ты это сделаешь - но чаще всего это становится полной неожиданностью для партнёров, привыкших к распределению ролей... Да, мало кто по жизни любит неожиданности, а тем более - неприятные неожиданности! Пока что Олег Семёнович отдыхал, и он с удовольствием думал о том, как красива и изящна женщина, готовившая сейчас на кухне еду. При этом он испытывал нечто вроде белой зависти в отношениии полковника Бардара, которого эта женщина любила и который любил её. Именно что белой зависти, потому что он, Олег Отрощенко, был счастлив в семейной жизни, его отношения с женой были близки к идеальным, оба это понимали и дорожили своим счастьем, но... Олег Семёнович был женат уже восемь лет, а чувства Валентина и Светланы были такими юными! х х х После совещания с ответственным исполнителем человек, от которого зависела дальнейшая судьба Аллы Алексеевны Либерман, Вахтанга Туманишвили, Гарика Зёмы и многих других людей, оставшись один, предался любимому занятию: он стал... бросать кубики. Это были не совсем обычные по нынешней жизни кубики - не новомодные “кости”, которыми поигрывают искатели лучшей доли, а сделанные очень давно на зоне из старого дуба обычные детские кубики. Их когда-то сотворил его кореш, умелец на все руки, и долгие годы эти кубики верой и правдой служили человеку тогда, когда требовался ответ на простой вопрос: “Да или нет?”. Человеку, находящемуся по ту сторону закона, необходимо многое, чтобы уцелеть, но главное, без чего ему не выжить, - это фарт. Потому что никому и никогда не удаётся предусмотреть всё на свете, обязательно могут появиться непредвиденные обстоятельства, чаще всего неблагоприятные, и они, эти непредвиденные обстоятельства, способны в одно мгновение свести на нет все усилия, всю предварительную подготовку, все хитроумные замыслы... Что бы и как бы ты ни делал, но если нет фарта - ты обязательно спалишься, и никто и ничто тебе не поможет... Два небольших кубика были для человека, который мог очень многое, последней инстанцией, определяющей его отношение ко всему, что он делал. Потому что они никогда не ошибались! Никогда! Не было такого случая, чтобы эти деревяшки, любовно сработанные неизвестно куда девшимся Симоном, неправильно сказали бы, чем закончится любое начинание. Не было! Человеком была разработана своя система игры, и со стороны казалось, что он совершенно бессмысленно бросает и бросает себе кубики, без всякого интереса поглядывая на то, как именно они падают. Быстро-быстро бросает, прямо в глазах рябит... Не доиграл, видать, мужик в детстве в кубики, вот и добирает своё - у кого из нас нет причуд, вызванных проблемами детства, вон, психологи об этом деле целые библиотеки сочиняют!.. “Семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят...” - быстро считал про себя человек, столь же быстро бросая кубики. Игра близилась к завершению, и он начинал нервничать: пока что по всем раскладам выходило, что в деле Аллы Алексеевны Либерман его ожидал полный пролёт... Полный! Хотя выдуманные им правила игры и были такими, что последний бросок оставлял фартовому человеку шанс враз забрать всё, для этого тоже нужно определённое везение. Но его не было. ... Оставался последний бросок. Последний, который уже ничего не решал, потому что все остальные, предыдущие, не давали шанс получить всё сразу... Человек бросил кости в последний, сотый раз, и выпал тот самый, им самим придуманный, “джокер”, который при других, более благоприятных, раскладах всё-таки приносил удачу - и это при, казалось бы, полостью проигранной партии. Ну, на то он и “джокер”... Только сейчас даже он не мог помочь - слишком мало очков было набрано до этого, слишком мало... “Ё... твою Бога-матерь-душу!” - ругнулся человек, бережно пряча кости в кожаный мешочек. “Ё... твою Бога-матерь-душу!!!” - снова мысленно повторил он, пытаясь понять, что же ему делать дальше, потому что после того, как деревяшки показали то, что они показали, сомнений у него не оставалось: с делом, которое, казалось, было безупречно подготовлено и прошло удачно, что-то не так. Что-то не сложилось - по-крупному. ... Он окончил всего лишь восемь классов советской средней школы, но его аналитические способности, развившиеся в условиях, когда малейшая ошибка могла дорого стоить тому, кто её допустил, позволяли ему с лёгкостью разрешать сложнейшие задачи - правда, задачи эти не имели ни малейшего отношения ни к средней, ни к высшей школам - это была “академическая наука”... В определённых кругах авторитетным научным словом “академия” называют тюрьму - вот и весь “академизм”... В этой специфической среде он чувствовал себя превосходно, как рыба в воде, и именно эта среда позволила ему самореализоваться, как сказал бы учёный человек Вахтанг Туманишвили. Кстати, как раз Вахтанг очень нравился умудрённому жизненным опытом “академику” тем, что умело сочетал в себе настоящую образованность и способность ориентироваться в вещах, которые в гимназиях не изучают... “Сейчас ты ещё раз просмотришь всю картинку! - приказал он себе, поудобнее устраиваясь в антикварном кресле с высокой резной спинкой и резными подлокотниками. - Сейчас ты попробуешь найти, в чём мы все ошиблись. Если получится, найдёшь и свою собственную ошибку, которой не может не быть - иначе с чего бы это деревяшки именно так легли? Дерево врать не будет... Лёгкая рука была у брата, царство ему небесное, совсем пацаном был - а какое чудо сотворил! Вот ведь как оно в жизни бывает: его самого нет давно, ты и знать не знаешь, как он пропал, а игрушки его тебя всю жизнь хранят. Верно говорят, что душа никуда не девается, что она вечная, только кочует из тела в тело, из вещи в вещь... Кто его знает, может, в этих деревяшках она и осталась, душа его? Может, это он меня оттуда и хранит?.. Эх, братуха, братуха...” х х х - Давайте пройдём так, - предложил Александр Владимирович Воеводин Эдуарду Николаевичу Терещенко, указывая на “дырку в заборе”, возле которой по-прежнему маячила нескладная фигура длинноволосого эксперта. - Так удобнее... О, смотрите, что-то тут... делают... - он, похоже, несколько растерялся, пропуская массивного Эдуарда Николаевича к не совсем для его комплекции подходящему отверстию. - Вы, Эдуард Николаевич, поаккуратнее тут... Последнее замечание отнюдь не было лишним, поскольку Терещенко поглядывал на отверстие, в которое ему предстояло протиснуться, с явной опаской. - Не сомневайтесь, вы отлично... поместитесь, - успокоил его Воеводин. - Отлично! Отлично или нет, но Эдуард Николаевич Терещенко “поместился” в отверстие таким образом, что достаточно скоро и без видимых невооружённым глазом потерь очутился на территории, которая была собственностью господина Воеводина, привычно проскользнувшего вслед за гостем. А на пороге дома уже стояла Светлана, приветливо улыбалась мужчинам и собиралась что-то сказать. - Ох, как хорошо, что вы успели вовремя! - обрадовано сказала она. - А то там Валя с Олегом Семёновичем наперегонки бутерброды уминают, я уже боялась, что вам не достанется! - Бутерброды? - озадаченно поинтересовался Эдуард Николаевич и машинально погладил свой объёмистый живот. - Бутерброды... Появившиеся в его голосе мечтательные интонации не ускользнули от чуткого уха Светланы, которая обрадовано подтвердила: “Именно что бутерброды... Только это если остались. А нет - так я ещё сделаю, это быстро, пару минут...” - А Валька всё равно жрёт их быстрее, чем вы делаете, - сокрушённо вздохнул Терещенко. - Да он уже наелся... ну, немного наелся! - засмеялась девушка. - Он... наелся? - с сомнением спросил Эдуард Николаевич. - Ну, - несколько неуверенно отозвалась Светлана, - похоже на то... - Идёмте быстрее, если так! - заторопился Эдуард Николаевич Терещенко. - Спасибо, Светлана, но я, так сказать, воздерживаюсь, - поблагодарил Александр Владимирович. - Мне, если можно, только чашку кофе... - Можно чашку кофе! Я сейчас. - Нет-нет, спасибо! Я возьму кофе и побуду пока у себя в кабинете, а потом прошу всех ко мне! - Воеводин сказал это уже в доме, обращаясь к трём мужчинам, каждый из которых старательно делал вид, что поглощён поеданием бутербродов. - Я подожду вас в кабинете, Алла Алексеевна попросила, чтобы я... кое-что вам рассказал, - он принял из рук Светланы изящную чашечку. - Спасибо, Светлана. Девушка хотела что-то спросить, но передумала, она только вопросительно посмотрела на Валентина, и Александр Владимирович понял значение этого взгляда. - А вас, Светлана, я приглашаю персонально, потому что эти Пинкертоны - простите, Олег Семёнович, это я не о вас! - могут забыть о том, что... Они о многом могут забыть... - вздохнул Александр Владимирович и отправился в свой кабинет. - О чём это ты забыть можешь? - живо поинтересовалась Светлана у Валентина, но тот не ответил: бутерброды и в самом деле были необыкновенно вкусны... Присутствующие в комнате мужчины, профессионально занимающиеся кто охраной чужих секретов, кто их выведыванием, не обратили внимания на слова Александра Владимировича Воеводина, и это было ошибкой. Потому что они и в самом деле забыли нехитрую истину: невозможно рассказать о том, чего ты не знаешь. Абсолютно невозможно. Поэтому некоторые вещи лучше и не знать... Войдя в кабинет, Александр Владимирович поставил на стол чашку с кофе и сразу же сел за компьютер. Он сосредоточенно колдовал над этой супернавороченной техникой, отыскивая в её поистине бездонной памяти то, что ему было нужно. Точнее, то, что он собирался показать пожирателям бутербродов. ГЛАВА YI. - Прежде всего, так сказать, нужно определить исходные данные, - начал Александр Владимирович, когда с бутербродами было покончено и приглашённые разместились у него в кабинете. - Вольф Вольфович Либерман был, - последнее слово далось ему с заметным трудом, - моим другом детства. Я знал его всю жизнь, без него я как-то и не могу себя вспомнить - всегда был Волик... Я его с детства так и звал - Воликом... Воликом Либером - поэтому я и буду его так называть в своём... рассказе, вы не против? Кабинет у Александра Владимировича был большой и уютный, в нём была создана обстановка, способствующая спокойной и творческой работе. Для обеспечения этого было приспособлено всё: от мебели до картин на стенах. Со вкусом подобранных картин. Гости Александра Владимировича расположились в удобных креслах, причём Светлана каким-то непостижимым образом устроилась на коленях у Валентина так, что эта, в общем-то довольно откровенная поза, никак таковой не казалась - просто сидят себе, близко друг к другу, люди, которым вместе очень хорошо и которым не хочется даже на секунду расставаться... - Я... я расскажу вам всё, что вас может интересовать, но при этом, ну, вы понимаете, я не уверен, что смогу, так сказать, быть до конца беспристрастным и объективным... Просто не уверен, вы меня понимаете? - обратился к гостям Александр Владимирович Воеводин. По тому, как вёл себя хозяин кабинета, было заметно, что он давно - насколько, конечно, это было возможно - подготовился к своей речи, может быть, даже тщательно мысленно отрепетировал её - но всё равно очень волнуется. Похоже, что рассказ о жизни Вольфа Вольфовича Либермана должен был стать для Воеводина и рассказом о себе самом, о своём, так сказать, жизненном пути, так тесно переплетённом с жизнью покойного, а это всегда нелегко... - Разумеется, Александр Владимирович, мы вас прекрасно понимаем и очень ценим вашу готовность помочь нам, - ответил за всех Олег Семёнович Отрощенко. - Очень ценим, - добавил он. - Благодарю вас. Так вот - о Волике... Во-первых, само его имя - оно ведь несколько необычно для нашей страны, тем более - для того времени, когда он родился. Да, знаете, ведь у него в паспорте стоит в графе “Место рождения” Москва, и это действительно так, но он в Москве только родился... Я хотел сказать, - поправился Воеводин, - что вырос он в другом городе. Собственно, не то, чтобы вырос, но... раннее детство, так сказать, провёл не в Москве. Вы слышали что-нибудь о городе Заозёрном в Красноярском крае? - обратился он к присутствующим, которые дружно покачали головами. Отрицательно покачали головами. - Сибирь, так сказать, медвежьи углы и всё такое. А получилось вот как, очень, если можно об этом так сказать, интересно получилось. Ведь “дело врачей”, о нём вы не могли не слышать, оно готовилось тщательно и всесторонне, если помните, первый, так сказать, пробный камень покатился тогда, когда нужно было объяснить, почему умер великий пролетарский писатель Максим Горький, - он произнёс эти слова с печальной иронией. - А ведь родители Волика были медиками. Мать, собственно, фельдшерицей, ничего особенного, а вот отец был довольно известным хирургом, имел учёную степень, у него была репутация удачливого и даже талантливого специалиста. Среди его пациентов были... известные люди. Конечно, он не был профессором Преображенским, но и безвестным костоправом тоже не был... Он поздно женился и очень ждал рождения сына. Так и говорил: ”У меня будет сын!”. Тогда ведь не было всех этих определителей пола ребёнка, но он был уверен, что первый ребёнок - это обязательно сын. Он даже имя ему подобрал, хотел назвать мальчишку Николаем - как вы понимаете, в честь хирурга Пирогова... Но, как уж там это получилось - сейчас, наверное, уже никто не скажет, только за две недели до предполагаемого рождения ребёнка его арестовали. Их забрали ночью, вместе: его в тюрьму, а жену - в роддом, где и родился сын... Оказалось, что у хирурга было очень слабое сердце, хотя оно никогда его и не беспокоило... Словом, едва ли не на первом же допросе у него случился сердечный приступ, а заплечных дел мастера решили, что он притворяется... Косит, как они в таких случаях ставили диагноз... Вот и получилось, что мальчик родился фактически сиротой - и Анна Юрьевна назвала его в честь отца - Вольфом. Вольф Вольфович Либерман. Похоронив мужа, она буквально сразу же уехала в Заозёрный - там жили какие-то дальние родственники. Позже выяснилось, что она проступила правильно, очень правильно: за ней приходили, но адреса соседям она не оставила, а компьютеров тогда не было... Они с сыном вернулись в Москву только после Двадцатого съезда, Волику было уже почти восемь лет, и они поселились в той самой коммуналке, где жили мы. Уму непостижимо, как ей удалось получить эту комнату! Говорили, что ей якобы помогали большие люди, хорошо знавшие её мужа - а его, кстати, в пятьдесят седьмом году реабилитировали посмертно... Но они продолжали жить в коммуналке, квартиру им так и не вернули... Александр Владимирович перевёл дух и поднял глаза на слушателей - до этого он говорил как бы для самого себя, пристально глядя в какую-то точку на своём столе. Слушали его очень внимательно, хотя каждый старался и не слишком подчёркивать это своё внимание. У мужчин это получалось лучше, у Светланы - не получалось вовсе, она была слишком эмоциональным человеком, и история жизни таинственного Вольфа Либермана заинтриговала её. - Так мы и познакомились с Воликом, - Воеводин виновато улыбнулся. - Знаете, когда тебе ещё нет трёх лет, а тебя опекает восьмилетний пацан - это..., этого не передать!.. Я до сих пор не могу всё это осознать, особенно раннее детство - остались какие-то обрывки воспоминаний, но удивительно яркие, как будто смотришь один и тот же цветной фильм, и каждый раз появляются всё новые и новые кадры... А те, что уже наизусть знаешь, переживаешь снова и снова с такой силой - как будто в первый раз! Сто раз это видел - и не видел никогда... - Ой, так и в самом деле бывает! - не удержалась Светлана. - Да-да, - благодарно кивнул ей Александр Владимирович. - Но, понимаете, Волик, когда он был ещё совсем пацаном малым, он уже тогда был ярчайшей личностью! Самое сильное моё впечатление о нём - из детства - он казался мне всемогущим! Он никогда никого не боялся, понимаете, даже взрослых, вёл себя настолько, как сказали бы сейчас, независимо, что перед ним пасовали даже взрослые пацаны, даже совсем взрослые! Это было просто удивительно: он всегда, когда с кем-нибудь знакомился, представлялся по-взрослому. “Вольф Либерман!” - скажет, как отрежет. Над ним пытались... смеяться, но он так неистово лез в драку, если ощущал, что его хотят задеть, - просто неистово! Его не интересовало, кто против него, сколько их, какие они - он пёр танком, и этот напор страшил, с ним, мальцом Воликом, просто боялись связываться... Знаете, он посмотрит так исподлобья, ощерится волчонком и требует: “Извинись!”. Над ним пробуют смеяться, а он уже - с диким криком - лезет в драку, и дерётся совершенно беспощадно, ни себя не жалеет, ни того, с кем дерётся... Сколько раз шпана его лупила смертным боем, но он никогда не оказывался побеждённым, отлежится - и снова лезет в драку. В конце концов, та же шпана со двора стала его просто бояться - называли его “этот псих” и не трогали. А потом стали уважать. Причём, что интересно, он так вёл себя не только тогда, когда его обижали или оскорбляли, он и меня таким образом защищал - даже ещё яростнее, чем себя... Можно сказать, что за ним, за Воликом, я в детстве был как за каменной стеной - и это при том, что драться он не любил и никогда первым не начинал, как это сейчас называют, разборки - просто никому не спускал ничего, никому и никогда... - А почему? Как он сам это объяснял? - очень серьёзно спросил Эдуард Николаевич Терещенко. - Почему? - задумчиво переспросил Александр Владимирович. - Я у него часто спрашивал, почему он это делает, не страшно ли ему и так далее. С таким, знаете ли, замиранием сердца спрашивал, как у героя настоящего. А он смеялся и цитировал Некрасова: “Вырастешь, Саша, узнаешь...” Это из поэмы “Дедушка”, - улыбнувшись, пояснил Воеводин, - он говорил, что меня очень кстати Сашей назвали... А потом, я уже был в старших классах, не помню, в каком именно, а он учился в университете, Волик прочитал мне четыре строчки - собственного сочинения: Я запретил себе падать в любой гололёд! Только держаться: ногами, руками, зубами! Лёд ведь не вечен. Когда гололёд отойдёт, Горечь падения вряд ли исчезнет с годами! - Какие хорошие стихи! - воскликнула Светлана. - Прелесть! - Я тогда не понял, наверное, не дорос ещё, а Волик очень серьёзно объяснил мне, что гололёд сам по себе тут, конечно, ни при чём, но всё в жизни всегда именно так и бывает - или победа, или поражение... Серединки быть не может. И тот, кто проигрывает, всегда должен объяснять, почему он не смог победить, а победитель никому ничего не должен... Он тогда много ещё говорил о том, что только ты сам можешь определить, победил ты или нет, а остальные судят каждый на свой аршин, поэтому их и слушать не стоит! “Разбитая морда заживёт, а вот если ты оказался дерьмом, вонять будешь вечно!” - так он говорил. - Он прав, - откликнулся Валентин Бардар. - Да он всегда и во всём прав! - с жаром заявил Александр Владимирович Воеводин. - Понимаете: всегда и во всём! Хотя со стороны Волик казался иногда кем-то вроде маньяка, совершенно безжалостного по отношению к окружающим... - А может, так оно и было? - негромко спросил следователь Отрощенко, и Воеводин в ответ возмущённо махнул рукой. - Да нет же, уверяю вас! Просто у Волика с детства был..., я не знаю, как это правильно назвать... Может, свой кодекс чести? Я о том, что он сразу же определял для себя, что можно - а чего нельзя, где та планка, ниже которой опускаться нельзя, и где та высота, к которой нужно стремиться. То есть к достижению которой нужно стремиться... - Он у вас, Александр Владимирович, получается прямо романтическим героем в духе лорда Байрона! - с улыбкой, но вполне серьёзно сказала Светлана. - Волик и Байрон! - расхохотался Воеводин. - Ну уж нет, особенно если вспомнить, сколько ещё при жизни бедного лорда вокруг него было наворочено всяких историй! Впрочем, как и вокруг Волика - вероятно, если бы в начале девятнадцатого века были современные средства информирования общественности, о Байроне мы бы сейчас знали гораздо больше!.. - Но, Александр Владимирович, вы должны согласиться, что личность Вольфа Вольфовича, его поступки - это, разумеется, явление неординарное? Даже у нас, в России? - спросил Олег Семёнович Отрощенко. - И дело здесь не только в технических возможностях, дыма без огня не бывает... - Полностью с вами согласен, уважаемый Олег Семёнович! Полностью! Волик обожал эпатаж, он буквально наслаждался, если у него появлялась возможность, как он это называл, “дать в мордяку” тому, что считается общественным мнением, он это обязательно делал! “В мордяку хошь?” - как он любил спрашивать, именно этими словами... - Душевный вопрос... - пробормотал сквозь зубы Валентин. - Но, Валя, так сказать, это была... игра. Может быть, и с самим собой тоже. Просто, к чести Волика, нужно ещё раз подчеркнуть: он всегда был таким! Понимаете? Он всегда играл по собственным правилам, а не как, знаете, некоторые: сперва покорное теля, двух маток сосёт, а потом, как малость окрепнет да силёнок подсоберёт, начинает всех и вся мордовать! Потому как, это если Фёдора Михайловича вспомнить, сам себя уже не “тварью дрожащей” считает, а якобы “право имеет”... - Это Достоевский, - негромко пояснила Светлана в ответ на невысказанный вопрос Валентина. - Но ведь, вы, Александр Владимирович, должны согласиться, что люди, которые оказывались втянутыми в, как вы их называете, игры Вольфа Вольфовича, тоже имели право... быть собой, имели право на свою точку зрения, на какие-то... свои мысли, а он за ними этого права не признавал и не давал им такой возможности? - Олег Отрощенко говорил медленно и задумчиво, как бы советуясь с внимательно глядящим на него Воеводиным. - Получается, что он манипулировал людьми, навязывал им свою волю, подавлял их - и вы признаёте за ним это право как нечто само собой разумеющееся? Я вас правильно понял? - Знаете, что я вам скажу, Олег Семёнович, - тяжело вздохнул Александр Владимирович, тщательно подбирая слова, - точнее, хотел бы сказать? Вы видите перед собой человека, который, наверное, от такого поведения... Вольфа Вольфовича страдал намного больше, чем кто бы то ни было... Не потому, что он вёл себя по отношению ко мне как-то особенно... неприятно, совсем нет... Мы с ним любили друг друга, я ведь говорил уже... Я да Алла - вот и все люди, к которым он был по-настоящему привязан в жизни. Конечно, он боготворил мать, но мать давно умерла - и с тех пор Воликом его звал только я... Алла ведь его Володей звала. Да, так вот, о наших с ним отношениях в свете того, что вы сказали. Понимаете, если называть вещи своими именами, то довольно часто Волик вёл себя по отношению ко мне по-свински, это будет, пожалуй, самое точное определение его отношения. Естественно, меня это обижало, я брыкался, как он это называл, иногда доходило до... чуть ли не до разрыва! Да, и такое тоже было, чего скрывать. Но, понимаете ли, ведь я его знал... всегда! И всего! То есть знал не только Волика-деспота, а он был деспотом, и ещё каким деспотом, можете мне поверить! Я знал его таким, каким он никогда не бывал ни с кем, даже с Аллочкой, вот ведь что... И... все мои попытки бросить его разбивались об это моё знание, если вы меня понимаете?.. Ну не мог я забыть всего того, что он сделал для меня, кем он был для меня, ну хоть убейте! Иногда меня суеверный ужас охватывал - это когда я вдруг воображал, что Волика не будет в моей жизни... - здесь голос Александра Владимировича дрогнул, и собравшиеся в кабинете поняли, что, возможно, Воеводин только сейчас по-настоящему и понял, что, действительно, в его жизни уже никогда не будет Вольфа Вольфовича Либермана, Волика Либера... - Вы хотите сказать... - догадливо начал после небольшой паузы Олег Семёнович Отрощенко, и Воеводин закончил за него. - Думаю, вы правы, Олег Семёнович. Я хочу сказать, что отношения Волика с окружающими были для них столь же мучительны, как и для меня - по названным мной причинам. Можно сказать, что это был какой-то кошмар, то, как он относился к людям, здесь я согласен. И самое страшное, что у этих людей, в отличие от меня или Аллы, не было..., ну, назовём это противовесом. Я имею в виду позитивный опыт общения с Воликом, особого рода золотой фонд во взаимоотношениях, который цементирует их. У меня это - детство и не только детство, у неё - любовь и всё, что с этим чувством связано... А у других людей этого не было, поэтому они и воспринимали Волика как настоящее чудовище. Вам ведь о нём именно так и говорили, правда, Олег Семёнович? - Я пока что не разговаривал с людьми, с которыми обязательно должен переговорить, - признался Отрощенко. - У меня просто такой возможности не было. Но, скажу честно, нечто подобное - в общих чертах - мне уже пришлось услышать. Разумеется, в приватном порядке. - Я вас понимаю... Только и вы меня поймите, Олег Семёнович, пожалуйста... - Александр Владимирович, я на самом деле очень высоко ценю вашу готовность помочь следствию, особенно сейчас, когда, прямо скажем, главным для нас является именно понимание личности... потерпевшего. Почему-то я убеждён, что мотивы преступления кроются именно в этом - в своеобразии личности Вольфа Вольфовича, - задумчиво сказал Олег Семёнович Отрощенко, и это его заявление вызвало неоднозначную реакцию у полковника Бардара и Эдуарда Терещенко, которые, впрочем, не стали делать замечания и никак не проявили своё явное несогласие со словами следователя... - Просто это не так..., ну, может, не совсем так, - вернулся к своей мысли Воеводин. - Говорить о Волике как о чудовище мог только тот, кто не знал его... по-настоящему... - Но ведь большинство людей и не могло его знать так же ... полно, как вы или Алла Алексеевна, вы ведь сами об этом говорили, - как-то вкрадчиво начал Олег Семёнович, - так что же им оставалось? Разве можно осуждать их за то, что они воспринимали его так, как они его воспринимали? - Поймите меня правильно, Олег Семёнович, - смутился Воеводин, - я не пытаюсь задним числом переписать всё заново, не пытаюсь убедить вас в том, что Волик, Вольф Вольфович, так сказать, был душа-человек или что-то подобное, нет! Я ведь честно вам всё сказал, только... Каждый человек имеет право на то, чтобы его попытались понять, каждый, поверьте мне!.. Понять - пусть даже после того, как он... ушёл, то есть уже перешагнул грань... - упавшим голосом закончил Александр Владимирович, стараясь не встречаться глазами со следователем. - Разумеется, разумеется, Александр Владимирович, - дружески успокоил его Отрощенко. - Вот видите!.. - Понять - значит простить? - вопросительно произнесла Светлана, глядя почему-то на Валентина. Слова девушки как-то неловко повисли в воздухе, обычные вроде бы слова, можно сказать, банальность, но присутствующие задумались. Не то о Вольфе Либермане, о том, что им только что стало известно об этом человеке, не то каждый о своём, потому что, по сути, вся наша жизнь - это одна бесконечная цепь пониманий и прощений... Или попыток понять и простить, попыток чаще всего... малорезультативных, потому что даже самого себя понять ох как непросто, не говоря уже о другом, пусть и очень близком тебе человеке. А может, до тех пор, пока мы не научимся понимать других, нам и себя понять не дано?.. Или наоборот: без понимания самих себя любая попытка понять других обречена? А ведь без того, чтобы его понимали, не может жить ни один человек, каким бы он ни был и какой бы ни была его жизнь... Какое же была жизнь Вольфа Вольфовича Либермана, которого понимали всего два человека - друг детства Александр Воеводин и жена?.. - Александр Владимирович! - вывел всех из задумчивости голос следователя Отрощенко. - Раз уж вы сами коснулись этой деликатной темы, то, понимаете, отношения Вольфа Вольфовича с женщинами... Я имею в виду и Аллу Алексеевну... Конечно, о таких вещах... неловко говорить, но - кто его знает, может, именно здесь и найдутся ответы на большинство вопросов? Он специально сказал так, Олег Семёнович Отрощенко: ему нужно было, чтобы Воеводин бросился защищать Аллу Алексеевну, тогда рассказ о запутанных (а они были запутанными, это точно!) отношениях погибшего с представительницами прекрасного пола будет более откровенным... Александр Владимирович, естественно, в подготовленную ловушку угодил сразу же и, что называется, обеими ногами: он покраснел, затем побледнел, потом опять покраснел, попробовал что-то сказать - и не сказал ничего, устало махнул рукой и задумался. Ему никто не мешал. - Знаете, - медленно начал он, растерянно потирая рукой подбородок,- если опять же не знать Волика, то всё, о чём говорят, может показаться чистейшей правдой... - А о чём говорят? - быстро вставил свой вопрос Отрощенко. - О чём? - очень невесело усмехнулся Воеводин.- О том, что Волик был моральным садистом, что ему нравилось унижать женщин, что он буквально издевался над ними, втаптывал в грязь и так далее... Примерно это вам уже рассказали... доброжелатели? Олег Отрощенко кивнул головой. - Вот видите... Всё это, уважаемый Олег Семёнович, чистая правда - и всё это не совсем так... Точнее, совсем не так. Подождите, пожалуйста, минутку, хорошо? Он достал из ящика письменного стола какую-то старую папку, на которой гордо красовалась надпись “ДЕЛО №”, и стал медленно перебирать бумаги: пожелтевшие от времени тетрадные листки, вырезки из старых газет, какие-то обрывки непонятно чего... Делал он это в полной тишине, и все внимательно следили за неторопливыми движениями его крупных и сильных рук. Александр Владимирович нашёл искомый лист бумаги, несколько секунд подержал его перед глазами, причём было заметно, что его сильная рука ощутимо вздрагивает, потом поднял глаза на собеседников и без всякого вступления стал читать стихотворение: Ведь я никогда не смогу попросить: “Оставь его ради меня...” Хотя без тебя вся моя жизнь - Ночь без проблеска дня... А как были счастливы мы с тобой! И был каждый парус - ал! О том, что это звалось “любовь”, Я слишком поздно узнал... С тех пор живу, одинокий урод, С обожжённой душой. А в доме твоём мужчина живёт, И с ним тебе... хорошо... Что ж, это твой выбор, и ты права, Коль сделала ты его. И никаким моим словам Не изменить ничего. Как дальше жить? Покориться судьбе? Из сердца - вон? Долой с глаз? Но, Боже, дай силы сказать тебе: “Оставь его - ради... нас...” Александр Владимирович Воеводин читал стихотворение очень просто, без каких-то специальных эффектов, немного волнуясь и не совсем верно понимая сразу некоторые слова - очевидно, почерк был неразборчивым -, но впечатление, которое это чтение произвело на собравшихся в его кабинете людей, было оглушительным. Мужчины старались не смотреть друг на друга, а в огромных глазах Светланы застыли слёзы... - Это последнее стихотворение Волика,- пояснил Воеводин, пряча лист в ту же папку, откуда достал его. - Он его написал, когда ему был двадцать один год, я тогда ещё в школе учился и ничего не понимал... Была любовь, огромное чувство, он ведь с детства, я говорил, боготворил мать, а тут... остался один, как-то так получилось, что все свои чувства он перенёс на... эту женщину... Всё, что мог, отдал ей... И сначала они вроде бы были счастливы, а потом она сказала, что им нужно расстаться - он чуть не умер от горя, но сделал так, как она хотела. Ну, они расстались, она нашла себе кого-то, как он говорил, “хозяина в дом”, а он... “С обожжённой душой”- это он очень точно сказал. Ведь он, знаете, целый год после того, как они расстались, она уже и замуж вышла, не отходил от телефона. Говорил, что она обязательно к нему вернётся, говорил, что этого не может быть, чтобы так у них всё закончилось... А когда понял, что ничего больше не будет, что ничего уже не изменить - в него словно бес вселился, по-другому и не скажешь, он такое творил, знаете, язык не поворачивается рассказать, и не только потому, что здесь Светлана. Мне кажется, что именно это предательство - а он всегда говорил о том, как они расстались, как о предательстве с её стороны, - именно оно и сломало Волика. В том смысле сломало, что он перестал верить в саму возможность существования нормальных человеческих чувств, всюду видел только грязь и мерзость... Очень это страшно, когда с твоим другом творится такое, а ты ничего не можешь сделать... - Господи, какая же она несчастная... - тихо сказала Светлана. - Кто? Алла? - Алла Алексеевна? Нет, что вы... Я о... той, которая его бросила, - пояснила девушка, - о которой стихотворение... - Почему? - удивился Воеводин, и было заметно, что мужчины разделяют его удивление. - Но ведь... это же понятно!.. Я думаю, что ваш друг был необыкновенным человеком, он, наверное, умел очень сильно и преданно любить, а тут такое... предательство. Об этом когда-то удивительно точно сказал Некрасов... - Какой Некрасов? - вмешался в разговор Эдуард Николаевич Терещенко. - Это “Мороз, Красный Нос”, что ли? - Некрасов - это не только “Мороз - Красный Нос”, - засмеялась девушка. - И не только “Железная дорога”, между прочим... На мгновение замолчав, она негромко и проникновенно прочитала: Кто долго так способен был Прощать, не понимать, не видеть, Тот, верно, глубоко любил, Но глубже будет ненавидеть... - Это - Некрасов? - подозрительно спросил Эдуард Терещенко. - Что-то не похоже... - На что не похоже? - поинтересовалась Светлана. - На... Некрасова... Фу ты, чёрт! - засмеялся Эдуард Николаевич. - Ну и сказал... - Понимаете, - вернулся к рассказу о друге Воеводин, - Волик как бы мстил всем женщинам за то, что когда-то его любовь не просто... отвергли, но и, как ему казалось, растоптали. Унизили. Это было для него самым страшным: унижение. Он говорил, что всё может понять, но ничего не в состоянии с собой поделать - любит её, и всё... - А где сейчас эта женщина? - спросил Отрощенко. - Я даже не знаю точно, как её звали, кажется, Наташей, а вы хотите, чтобы... Волик не называл её имени, просто “она”, позднее - “эта”. Странно, но он никогда не ... называл её всякими такими... словами - знаете, как оно бывает: “шлюха” и так далее. Никогда. - Вы полагаете, что их отношения... каким-то образом не прерывались после того, как они расстались? - вопрос получился немного неуклюжим, но ни сам Терещенко, ни собеседники не обратили на это внимания. - Знаете, я думаю, то это женщина была с Воликом всю его жизнь. Он просто не мог избавиться от этого чувства, оно как бы съедало его изнутри, так бывает... Бывает, что какое-то чувство становится для тебя... если и не смыслом жизни, то чем-то близким к этому, и тогда всё остальное воспринимается, видится, проживается сквозь призму этого, главного для тебя в жизни, чувства... Это очень тяжело, так жить, но это бывает... - А Алла Алексеевна? - спросил Отрощенко. - Аллочка? - Воеводин снова надолго задумался. И снова никто ему не мешал. - Аллочка - это любовь. Это настоящая любовь Волика... - Но, Александр Владимирович... - начал Отрощенко, однако Воеводин довольно невежливо перебил его. - Олег Семёнович, думаю, я прекрасно понимаю, что именно я сказал, отдаю себе в этом отчёт, так сказать. И я буду настаивать на этом: Алла Алексеевна - это подлинная, настоящая любовь Волика, и они были очень счастливы! Отрощенко хотел возразить, вроде бы даже и рот открыл для этого, но сдержался, и это ещё больше “завело” Александра Владимировича Воеводина. - Настоящая, Олег Семёнович, именно что настоящая любовь! Можете не сомневаться! И они были очень счастливы в браке, оба были очень счастливы! Валентин смотрел на Александра Владимировича с нескрываемым интересом: Воеводин был не похож сам на себя, выдержанного, спокойного, прекрасно умеющего владеть собой, причём в любой ситуации, даже тогда, когда пятнадцать юных “гениев” (в спецшколе были небольшие, максимум пятнадцать человек, классы), разозлённые тем, что не могут справиться с каверзной математической задачей, рвали и метали, ставя класс с ног на голову... Можно сказать, что таким своего бывшего учителя Валентин Бардар никогда не видел... - Я настаиваю на этом! И буду настаивать! Просто, так сказать, это слишком необычное чувство слишком необычных, неординарных, как сейчас таких принято называть, людей, поэтому его и понять невозможно - если подходить к нему с обычными мерками! Вот! Выпалив это на одном дыхании, Александр Владимирович как бы опомнился, посмотрел по сторонам, увидел напряжённые лица собеседников, полуиспуганное лицо Светланы и неожиданно широко улыбнулся. - Простите великодушно! - своим обычным голосом, чуть виноватым, попросил он. - Вот ведь как разошёлся, спасу от него нет... Что, Валя, не похож?.. - Да нет, Александр Владимирович, что вы... - как-то по-детски промямлил полковник Бардар. - Ладно тебе! Может, вы лучше просто спросите о том, что вас интересует, Олег Семёнович? Олега Семёновича интересовало многое, и, собственно, Воеводин уже рассказал очень много, но следователь, благодарно кивнув, задал вопрос, который, как он рассчитывал, вернёт беседу в интересующее его больше всего русло. - А как... началось это чувство? - Расскажу... Понимаете, когда Волик стал преподавать, он... ведь филфак всегда был факультетом, на котором парней было так мало, что их в Красную книгу можно было заносить! Светлана, вы не дадите соврать? - Так всегда и было, но вы знаете, Александр Владимирович, у нас в последние годы ребята появились в изрядном количестве! Их привлекают иностранные языки и “военка” - военная кафедра, после универа им в армию идти не надо, их учат “на лейтенантов”. - Разумно... Но тогда филфак был факультетом невест, кроме того, много преподавателей-женщин и... обслуживающего персонала: лаборантки, библиотекари и так далее... Волик был для всей этой армии женщин верховным божеством-главнокомандующим, и уж он развернулся!.. Иногда я даже ругался с ним: понятно, когда он связывался с какой-нибудь... хищницей, вы понимаете, о чём я? Так вот, здесь находила коса на камень, он получал удовольствие от того, что подавлял её, буквально делал своей рабыней, после чего бросал... Знаете, так спокойненько, с улыбочкой бросал, и тогда она становилась одной из “брошенных Либерманом”, а таких на факультете всегда хватало... Так я и говорю, если он бросал какую-нибудь дрянь, которая ничего другого и не заслуживала, это можно было хотя бы понять. Хотя бы... Но ведь в него постоянно влюблялись и ... хорошие, чистые девочки, такие, знаете ли, романтические натуры! И тут я с ним не мог согласиться, потому что он... как бы старательно разрушал их иллюзии, как бы доказывал им, что жизнь - это сплошная грязь и мерзость. Целеустремлённо и последовательно доказывал... Он говорил примерно так: ”Природа создала женщину, снабдив её... девственностью, и эту преграду необходимо разрушить для того, чтобы жить настоящей жизнью. Немного болезненная, но совершенно необходимая процедура, и никто против неё не протестует. В плане же моральном иллюзии представляют собой своего рода аналог некоей части женского организма, без уничтожения которой женщина не появится. Их тоже необходимо... уничтожить, и тогда, лишившись моральной девственности, женщина становится нормальной счастливой бабой, которая довольна уже тем, что у неё есть тупая скотина-муж, и этот её повелитель бьёт ей по пьяни морду и имеет её в хвост и в гриву! Так что я коллекционирую не только... девственниц физических, списочек ты видел, но и, фигурально выражаясь, моральных, и это, друг ты мой единственный, намного более волнительный процесс, чем тогда, когда ты... производишь дефлорацию”. Вы понимаете, говорилось, конечно, это совсем другими словами, но смысл был именно таким. Я, конечно, с ним не соглашался, но он всегда доказывал мне, что он прав. Один раз включил магнитофон, а там была запись, какая-то женщина благодарила его за то, что он в своё время, как она говорила, “разъяснил ей всю правду про жизнь”, открыл глаза на то, что из себя эта жизнь представляет и тем самым спас от неизбежных разочарований. Она захлёбывалась от слёз и повторяла: “Вы Бог, Вольф Вольфович!” А Волик смеялся... А ещё у него была огромная коллекция... фотографий, к которым позднее присоединились видеокассеты... Он очень любил эти, как он их любовно называл, вещественные доказательства того, что все бабы - твари из тварей - это опять же его слова. Вы, наверное, их уже отыскали, Олег Семёнович? - Пока что мы с ними не знакомились, но, разумеется, эти материалы будут отрабатываться... - Сочувствую вам, потому что это... видеть это тяжело... Но Волик не просто любил эту свою коллекцию, он наслаждался ею. По молодости лет мне иногда было... интересно, но потом я всячески отказывался от... просмотров. А он злился, говорил, что я чистопюй и не могу нормально смотреть на вещи. Иногда у него вырывалось: “А уж эта как порадуется!”. Я думаю, он имел в виду ту самую женщину, вы меня понимаете? - Разумеется... - предупредительно отозвался Олег Семёнович, отметив, что таинственную “эту” отрабатывать нужно будет обязательно, несмотря на другую, говоря словами Воеводина, коллекцию, факт наличия которой в кабинете Либермана вроде бы окончательно снимал все вопросы относительно и мотивов убийства, и его исполнителя... - Извините, Александр Владимирович, - подал голос Эдуард Терещенко, - но с подобного рода случаями мне приходилось сталкиваться, и опыт подсказывает, что люди, способные на такое, несколько... расходятся по жизни с такими вещами, как любовь... - Так то - обычные люди, - как-то обречённо отозвался Воеводин. - А Волик, вы ведь уже его поняли, он ведь был необычен во всём. Вы знаете, когда и как он женился? - ответ его, похоже, не интересовал. - Он женился в тридцать девять лет, как он утверждал, прямо по Аристотелю, который якобы требовал, чтобы мужчина женился именно в возрасте тридцати девяти лет и обязательно на девственнице восемнадцати лет! - А что, у Аристотеля и в самом деле есть что-то об этом? - заинтересовалась Светлана. - Валь, это же так интересно! - Волик уверял, что есть... Так вот, он женился, будучи мужчиной в расцвете лет и сил, имея огромное количество поклонниц и подруг, и именно на восемнадцатилетней девственнице! На Аллочке Пчёлкиной, своей лучшей на то время студентке, которую он... любил! Воеводин с вызовом посмотрел на собеседников, явно ожидая вопросов или возражений, но таковых не последовало: во-первых, было ясно, что они ни к чему, поскольку сам рассказчик горит желанием продолжать; во-вторых, и это сейчас было главным, личность Вольфа Вольфовича Либермана после всего, что рассказал об этом человеке его друг, приобрела какую-то мистическую власть над слушателями, которые, похоже, начинали разделять убеждение Александра Владимировича в том, что “Волик может всё!”... - Любил... Наверное, так же безумно, как и когда-то в молодости любил ту, бросившую его, женщину... Знаете, как именно они... познакомились, что ли? Смешно, правда? - ? - Я почему говорю, что это смешно? Ведь к тому времени Алла уже год училась у Волика, аккуратно посещала все лекции, сидела за первым столом, соловьём разливалась на практических занятиях, а он на неё фактически не обращал никакого внимания, так, похвалит иногда сквозь зубы: “Вполне пристойный ответ, студентка Пчёлкина...”. Как он потом объяснил, он всё видел и девочка ему нравилась, но он её откладывал “на потом” - “сладкое на третье”, как в одной из песен Высоцкого поётся... Да, так вот. Как-то раз Волика какой-то чёрт занёс на Красную площадь, именно что чёрт, потому что это место в Москве - единственное! - он ненавидел лютой ненавистью. Даже Лубянку с её Железным Феликсом он терпел, а вот Красную площадь не переносил... Словом, он нёсся через главную площадь страны, чуть ли не плюясь на ходу и глядя исключительно себе под ноги, как вдруг наткнулся на... препятствие в виде Аллочки Пчёлкиной, отличницы и красавицы, одетой в мини-юбку, которая больше открывала, чем закрывала... Дальше вы можете услышать рассказ о том, что произошло, из уст, так сказать, действующих лиц, они оба мне об этом рассказывали. Вот что говорил Волик: “Натыкаюсь я на неё на этой Красной мрази... Стоит и пялится на меня своими огромными глазищами. Меня такое зло взяло, не передать: убил бы дуру! Буркнул “Привет!” и хотел бежать дальше, а она как-то дёрнулась и чуть ли не под ноги мне: “Вольф Вольфович, не уходите, пожалуйста, мне нужно вам что-то сказать, пожалуйста!..” И чуть ли не ревёт. - Ну, - ору, - чего вам надо?! - Вольф Вольфович, я вас люблю... Мне от этих слов прямо плохо стало, прибил бы дуру набитую на месте! Я и ляпнул: - А раз любишь, так падай на колени и соси! Думаю, сейчас девочка зальётся слезами, а я побегу себе дальше от этой психопатки влюблённой. Но она, как вроде бы ей ноги подрубили, рухнула на колени и за джинсы меня хватает... Шурик, я выпал! Не то, что она это сделала, у меня одна докторша наук в кабаке “Седьмое небо” в рот брала, а то, как! Как она это сделала!.. Понимаешь, молча, без слов, даже не взглянула на меня - сразу кинулась делать то, что я ей сказал... Сам не знаю, что со мной стало, сказал бы кто, что могу таким быть, такое почувствовать - в мордяку дал бы... Я её с брусчатки подхватил, пока и в самом деле зиппер не щёлкнула, и потом мы уже пошли вместе, а куда пошли - убей, не вспомню, до сих пор не знаю... по х...ю мне тогда это было...” - Ох, Господи, Светочка, вы меня извините, это я... переживаю... Вроде бы опять перед собой Волика вижу и голос его слышу, - спохватился Александр Владимирович. - Надо же... - Вы, Александр Владимирович, на меня внимания не обращайте, - попросила Светлана, - вам ведь рассказ другого человека передать надо, тут... слова не выбираешь. - Да-да, конечно, но, так сказать... - А как вам об этом рассказывала Алла Алексеевна? - Олег Семёнович вернул Воеводина к предмету разговора. - Аллочка? Она, знаете ли, рассказала мне об этом... не так как давно, она вообще женщина-кремень, очень сильная, хотя, конечно, и эмоциональная иногда сверх всякой меры... Да, она совсем недавно об этом мне рассказала, и, знаете, это мне многое прояснило в её отношениях с Воликом, очень многое... Совсем недавно рассказала... - А чем было вызвано... её откровение? - Волик в очередной раз её... гнал от себя, - насупился Воеводин. - У него это часто бывало: он гнал её последними словами, всячески унижая. Кричал, что готов отдать ей все деньги, всё, что она захочет, только бы она избавила его от необходимости видеть её гнусную морду. Это его слова, - Александр Владимирович как бы извинялся. - Он кричал, что она дрянь, шлюха, мразь, сучка и так далее, обвинял её в... распущенности, говорил, что она живёт с ним только из-за денег и поэтому пусть забирает всё... Если честно, то это были совершенно безобразные сцены, отвратительные, но, как это ни парадоксально, они были нужны... им обоим!.. - Обоим... нужны?.. - озадаченно протянула Светлана. - Именно что так, Светочка, - печально сказал Воеводин, понимающе глядя на девушку. - Невозможно в это поверить, правда? Тем более, что эти сцены они могли устроить и устраивали где угодно, в том числе и при большом... скоплении народа! Вам, Олег Семёнович, ещё будут об этом рассказывать... - Да уж представляю, - поёжился Отрощенко, - сколько найдётся охотников, если, как вы говорите, это происходило при свидетелях... - И не единожды происходило. Вот откуда и пошло: Либерманы живут как собака с кошкой, скоро разбегутся, они друг друга ненавидят! И самое интересное, если так можно выразиться в этом случае, что внешне ведь всё именно так и выглядело! - Вы хотели рассказать, - напомнил хозяину кабинета Валентин Бардар, - о том, какой запомнила их... эту встречу Алла Алексеевна, как она о ней говорила... - Да-да, Валя. Когда она в очередной раз... тут, у меня, плакала, она мне об этом и рассказала: “Я за ним тенью ходила, прямо как шпион какой-то... Мата Хари настоящая!.. И знаешь, Саша, чем больше я за ним ходила, тем меньше мне хотелось... подойти к нему! Просто я была счастлива, что я с ним, хотя бы он и знать об этом не знает... Смешно, да? Такое одностороннее общение, улица с односторонним движением - но мне этого хватало, ты и представить себе не можешь, какое это для меня было счастье - ходить за ним всё время и его видеть! Я даже к бабам, с которыми он таскался, его не ревновала, такая была счастливая!.. А в тот день меня как перемкнуло: хочу к нему подойти, и пусть он мне хоть что-то скажет! Что угодно, пусть хоть пошлёт подальше, лишь бы он сказал! мне!! что-то!!! Ощущение было, что если этого не произойдёт, то я просто умру. Я так и думала: если сегодня он со мной не заговорит, то дальше мне жить незачем, заберусь на крышу какой-нибудь башни - и вниз... Хуже мне уже не будет, чем жить без него... Так я за ним в тот день ходила-ходила, а когда он на Красную площадь вышел, дошла, прости за каламбур, до точки. Думаю: или здесь, сейчас, или вообще нигде и никогда он со мной не заговорит! Бегом промчалась под ГУМом, обогнала его и стала на его пути. И стою - как вкопанная. Он шёл, глаз не поднимал, вроде бы брусчатку изучает. Но потом всё же поднял на меня глаза - и такие они злые были! Просто море злобы, лютой злобы... У меня язык отнялся, а он так зло-зло, как плевок мне в лицо: “Привет!”. И, вижу, хочет меня обойти и дальше бежать. Я как-то машинально дорогу ему загородить хотела, а он как заорёт на меня: “Ну, чего вам надо?!” И тут, Саша, я опять глаза его увидела... Они не только злые были, в них ещё столько боли, столько... не знаю, как и сказать, что это такое, только... Глаза эти меня наповал и уложили: поняла я, что он несчастный человек, такой несчастный, что страшно... И подумала, что оттого он несчастный, что он - без меня, что мы с ним не вместе... Это я сейчас всё объясняю так, как вроде бы по полочкам раскладываю, а тогда я это всё только что прочувствовать и успела - и так мне хорошо стало, что я и с ним всё-таки... Пусть так, пусть орёт на меня, пусть смотрит ненавидяще - но с ним я, Саша... Наверное, поэтому я и сказала ему то, что никогда не сказала бы, не пойми я его, - сказала, что люблю его... А после этого, как сказала эти слова, легче стало мне, словно рубеж какой-то перешла, откуда уже не вернуться... Мне уже всё равно было, что он скажет, потому что поняла я по его глазам злющим, что он - мой! Мой! любимый!! человек!!! И если он об этом ещё не знает, так это только пока, а узнать он об этом обязательно узнает... Поэтому, когда он мне скомандовал: “... падай на колени и соси!” - я так и сделала – на колени упала и... Ты, Саша, мужчина, ты на многие вещи смотришь по-другому, но женщина... Да скажи он мне тут же, на месте, застрелиться - я бы застрелилась, и счастлива была бы, что застрелилась! Потому что выполнила бы волю моего любимого!.. Которого всё-таки обрела... Последнее, что я твёрдо запомнила, - это как я на коленях стою и ищу змейку на его джинсах. Потом - как он меня поднял, больше ничего не помню...” - Да-а! - крякнул Эдуард Николаевич Терещенко. - Это прямо как в... сериалах мексиканских, роковая любовь... - Это не роковая, это просто любовь, Эдуард Николаевич! - твёрдо сказала Светлана, и возражать ей никто не стал... - В тот раз я, грешным делом, ей сказал: “Аллочка, но, может быть, тебе и в самом деле лучше... уйти от него, если всё это так... мучительно? Ведь это же пытка, так жить?” - Вы в самом деле ей это сказали, Александр Владимирович? - удивилась Светлана. - Сказал, Светочка, - подтвердил Воеводин, давая понять своим тоном, что и сам не знает, почему тогда он поступил именно так. - Мне стало её так жалко, она показалась мне такой несчастной, что я ей это сказал. - А она? - спросил следователь Отрощенко. - Она?.. Она улыбнулась, печально так улыбнулась, посмотрела на меня как на маленького мальчика и сказала: “Саша, ты так ничего и не понял. Совсем ничего, Саша. Мы с ним не можем расстаться, понимаешь? Это невозможно, я же видела его глаза и знаю, что у него кроме нас с тобой никого нет... Он же совсем один в жизни, Саша, как же я могу его оставить?.. Это всё равно, что себя самого оставить, а куда нам от себя самих деться? Я ведь уже и понять не могу, где в моей жизни я, а где Володя, понимаешь? Он весь - во мне, Саша, а я - в нём... Я иногда убить его, мерзавца, хочу, мечтаю об этом как об освобождении, а потом думаю - а себя куда? У тебя никогда не возникало желания убить Володю, Саша?” В этом месте его рассказа лицо у Воеводина стало совершенно отрешённым, он весь был в том разговоре, который пересказывал сейчас внимательно слушающим его специалистам по раскрытию преступлений и влюблённой девушке. - И что же вы ей ответили? - вопрос Олега Отрощенко оказался очень резким, как бы упавшим на собеседника. - Что ответил? - Воеводин “возвращался” в кабинет. - Ответил то, что она знала и без меня... На собственной, извините, шкуре узнала это... Конечно, и у меня не раз и не два из глубины души поднималось это совершенно дикое желание - убить Волика... Да не просто убить, а, так сказать, зверским образом растерзать, знаете, из самых глубин подсознания иногда такое выныривает, что просто жуть берёт! Потом сам себе боишься... - От любви до ненависти? - полуутвердительно спросил Валентин Бардар, и Воеводин кивнул головой. - Именно что от любви - до ненависти... Точнее не скажешь, правда? Мы тогда с Аллой много говорили об этом, но как-то не сумели понять, зачем это надо Волику - всё время жить на грани любви и ненависти. Алла сказала, что так ведь можно и доиграться когда-нибудь, но тогда я с ней не согласился... Теперь вы понимаете, Эдуард Николаевич, почему я посоветовал Алле обратиться к вам? Хотя вам, я вижу, всё это... не по душе... - Потому что вы с ней являетесь самыми заинтересованными лицами в раскрытии этого преступления, - незамедлительно отозвался Терещенко, пропустив мимо ушей последние слова Воеводина. - Алла Алексеевна, в силу определённых обстоятельств, - кандидат номер один на роль главного подозреваемого, а вы - человек, которому нужна только правда и который однозначно не верит в то, что она не могла это сделать. Я прав? - А меня вы не рассматриваете в качестве кандидата номер два? - негромко произнёс Воеводин. - Вы что, потенциальный самоубийца? Впрочем, простите, я не так выразился, ведь все мы - потенциальные самоубийцы... Я хотел... сказать, что и для вас, и для Аллы Алексеевны смерть Вольфа Вольфовича - это трагедия, которая прежде всего связана с тем, что ушла... огромная, громадная часть... ваших жизней... Светлана, так можно сказать, это я вас как филолога спрашиваю? - Сказать, Эдуард Николаевич, можно как угодно, вопрос только в том, насколько точно это сказанное выражает то, что человек хотел высказать... - Простите. Но, надеюсь, вы, Александр Владимирович, меня поняли? Несмотря на витиеватую формулировку? - Я не об этом, Эдуард Николаевич, совсем не об этом... Как нам с Аллой жить дальше - это, действительно, проблема, но это наша с ней проблема, извините за модное сейчас словосочетание. А вот смерть Волика - это преступление... - А преступлениями у нас занимается уважаемый Олег Семёнович! - подхватил Терещенко. - Между прочим, он в этом деле лицо сугубо официальное, поэтому первую скрипку будет играть именно он! - Большое вам спасибо, Александр Владимирович, - поблагодарил Воеводина Отрощенко. - Могу сказать, что после вашего рассказа я намного лучше представляю себе Вольфа Вольфовича Либермана, полагаю, никакое, даже самое подробное, досье не дало бы мне такой... исчерпывающей информации. Это не протокольные слова, вы и в самом деле очень сильно помогли нам, я вам за это глубоко признателен. Разумеется, мы сделаем всё, что необходимо, более того, я вам это сообщаю конфиденциально... Ну, вы понимаете, это дело, к большому сожалению, обещает стать очень даже резонансным, поэтому и контроль за его расследованием будет соответствующий. Так что возможностями мы располагаем большими, у нас есть всё, что необходимо. Теперь, собственно, дело за малым: установить преступников и... Олег Семёнович Отрощенко говорил плавно, закруглёнными фразами, казалось, что он абсолютно искренен, но Валентин, неплохо знавший его по совместной работе, ощущал, что следователь чего-то не договаривает. “Не иначе, как у него на руках какой-то козырь, о котором никто не знает”, - думал полковник Бардар, невольно пытаясь угадать, что бы это могло быть, козырь следователя Отрощенко. - Спасибо вам, Олег Семёнович, - отозвался хозяин кабинета. - Я ведь ещё и для того вам всё это рассказал, чтобы вы Аллу... поменьше тревожили. Ей и так нелегко, а тут ещё... Словом, она в ночь убийства дома не ночевала, якобы была на банкете, но и там её не было... Вы так на меня не смотрите, пожалуйста, она провела ночь с... молодым человеком, как она объяснила, жиголо, таких сейчас, знаете, пруд пруди... Она часто с ними... имела дело, собственно, как и Волик со своими... подругами, они, Алла и Волик, даже бравировали этим друг перед другом, тем более, что когда-то их даже пытались этим шантажировать, знаете, всякие там фотографии, видеозаписи... Когда у них было хорошее настроение, они даже вместе рассматривали эти обличающие их документы... Я понимаю, что это... не совсем обычно, но они так жили - и их это устраивало, понимаете? Так что вы уж с ней, по возможности, помягче обращайтесь, вы меня понимаете? Олег Семёнович Отрощенко отлично понимал Александра Владимировича Воеводина, его заботу об Алле Алексеевне Либерман, поэтому уделил самое серьёзное внимание его последним словам, которые лично для него оказались полнейшей неожиданностью. То, что многочисленные измены супругов не были в семье тайной, более того, как выяснилось, служили предметом... совместного обсуждения, было, конечно, не совсем нормальным явлением. Но, в принципе, Олег Отрощенко мог его понять и даже где-то принять, поскольку за последние годы общественные нравы изменились слишком круто: к примеру, сейчас никого не удивляет, не оскорбляет и не шокирует объявление о том, что семейная пара для нежнейшей дружбы (с материальной поддержкой или без оной...) ищет юношу, девушку или семейную же пару... Как говорится, мы живём в демократической стране... Гораздо хуже для него, следователя Отрощенко, было другое: информация, сообщённая в конце разговора (интересно, он её что, специально напоследок приберегал?) Александром Владимировичем Воеводиным, ставила жирный вопросительный знак в конце совсем ещё недавно повествовательного предложения, сообщавшего о том, что наиболее вероятным убийцей Вольфа Вольфовича Либермана является Алла Алексеевна Либерман, законная супруга покойного Вольфа Вольфовича. После слов Александра Владимировича обнаруженная в кабинете покойного пачка фотографий, на которых была запечатлена вышеупомянутая Алла Алексеевна в обществе различных молодых людей в... интимные моменты своей жизни, из якобы козырной карты превращалась в обычную шестёрку, которую могли бить и били все, кому не лень... И даже то, что одна из фотографий была разорвана (предположительно нервными женскими ручками) на несколько крупных частей, которые были обнаружены в камине, ничего не меняло: мало ли, ракурс не понравился, или ещё что-то, вот слабая женщина и обошлась так неласково с не понравившимся ей фото... Теперь Олег Семёнович Отрощенко размышлял о том, что ему делать дальше, как в свете имеющейся информации оценивать столь недавно ещё важнейшую улику и какие оперативно-следственные мероприятия проводить в последующие дни. Ведь он не шутил, говоря о том, что это дело уже резонансное, а впереди его, Олега Отрощенко, ждёт столько всего, что лучше бы ему этим делом и не заниматься... Эти безрадостные мысли сновали в голове следователя Отрощенко как раз тогда, когда он невозмутимо прощался с гостеприимным хозяином, коллегой из ФСБ, толстым сыщиком и очаровательной спутницей полковника Бардара, которой он галантно поцеловал руку. Олег Семёнович Отрощенко был по-настоящему воспитанным человеком, поэтому он не вздёрнул руку Светланы к своему подбородку, а покорно склонил голову к этой изящной руке. ЧАСТЬ II. ГЛАВА I. Похороны Вольфа Вольфовича Либермана вызвали огромный интерес со стороны представителей средств массовой информации и стали значительным событием в жизни деловой элиты России, к которой принадлежал покойный. Проводились они в соответствии с принятым для событий подобного масштаба ритуалом, всё было стандартно и безлико: гроб, стоивший многие тысячи долларов, процедура отпевания, которую проводил модный священник в модном же соборе, формально-равнодушное прощание у могилы, венки и огромные букеты дорогущих, кажущихся искусственными, живых цветов, сверкающий лаком заморский катафалк, место на престижной аллее престижного кладбища, поминальный обед, больше напоминающий приём в посольстве процветающей европейской страны, происходивший в одном из самых лучших, модных и дорогих ресторанов Подмосковья, куда приглашённые съезжались на соответствующих их месту в жизни средствах передвижения... Такими похоронами в последнее время в России никого нельзя было удивить, народ ко всему привык и притерпелся, так что всё было - “как у людей”... Казалось, что эта безликость происходящего была нарочитой: никогда не умевший и не желавший жить “как все” Вольф Либерман после смерти стал таким же, как эти пресловутые “все”, только это были “все”, принадлежавшие к самому высокому в России общественному слою, что, впрочем, ничего не меняло: стандарт он стандарт и есть, и нет разницы, сталкиваемся мы с ним в бараке или в хоромах... Пожалуй, что в бараке он всё же воспринимается как-то... естественней, что ли - ведь что с него, барака, взять, чай, не хоромы... Ни Алла Алексеевна, ни Александр Владимирович не занимались вопросами непосредственной организации похорон, для этого в “империи Либермана” существовали специальные люди, точнее, они как-то сами собой нашлись без особых поисков - как говорится, каждому своё... Вдова и друг покойного только во время самой церемонии увидели, насколько она стандартизирована, и подумали как раз о том, о чём писалось выше: неповторимого Вольфа Либермана уже после смерти достал шаблон, которого он успешно избегал всю жизнь. Открытие это вначале было достаточно болезненным, но тут же Александр Владимирович укорил сам себя: не придирайся к мелочам, ведь ты хоронишь единственного друга... - Ничего страшного, Саша, - отозвалась на его мысли Алла Алексеевна. - Ведь Володе уже всё равно... Вдова вела себя мужественно, не рыдала и не голосила, с достоинством принимала соболезнования, была тщательна одета и производила впечатление человека, который полностью контролирует свои эмоции, надёжно держит себя в руках. Правда, кое-кто высказывался в том смысле, что Алла Алексеевна сейчас просто старательно и талантливо играет роль любящей и скорбящей вдовы, которая очень быстро ей надоест, всё впереди! Дайте только срок, и она себя ещё как покажет! Александр Владимирович Воеводин держался гораздо менее спокойно, его глаза были заплаканы, и такое поведение для высокого, осанистого, степенного мужчины было не совсем обычным. Мало кто мог сказать, что видел когда-нибудь плачущего Воеводина, он и во время прощания с другом сумел удержаться от слёз, но глаза его выдавали... Как уже отмечалось, на похоронах было много людей, присутствующих там по долгу службы, - и это были не только журналисты... На церемонии прощания присутствовал Олег Семёнович Отрощенко, он был в несколько старомодном чёрном костюме, белой рубашке и чёрном галстуке. Следователь не рассматривал лица присутствующих проницательным взглядом, как пишут обычно в детективных романах, не пытался этим ненадёжным способом определить, кто же является главным злодеем... Вокруг него не кружились послушные подчинённые, которым он не давал мудрые указания... Он не распоряжался отрядом видеооператоров, которые должны были снимать церемонию, потому что и отряда этого не было... Все эти штампы, с помощью которых обычно передают напряжённую работу следователей, оставались штампами, Олег Семёнович Отрощенко же был корректен, немногословен, он выразил своё соболезнование Алле Алексеевне и больше не приближался к главным действующим лицам. Можно было сказать, что вёл он себя подчёркнуто незаметно, и присутствие его здесь объяснялось..., да и сам он не знал, зачем он оказался на похоронах Вольфа Вольфовича Либермана! Эдуард Николаевич Терещенко и Валентин Бардар держались вместе, хотя, конечно, присутствие полковника ФСБ на похоронах было не совсем обязательным. Но “частное лицо” есть частное лицо, и кто ж ему может запретить заниматься в отпуске тем, чем он занимается? Захотелось человеку побывать там, куда он приехал, так это его право... х х х Поминальный обед, на котором поминали Вольфа Вольфовича Либермана, напоминал собрание богатейших и влиятельнейших людей Российской Федерации, которое почему-то происходило в банкетном зале ресторана, а не в каком-нибудь из залов Кремля... Обед был накрыт на двести пятьдесят персон, каждая из которых, действительно, была настоящей персоной. Очень многие люди в стране сочли бы для себя за величайшую честь оказаться среди двухсот сорока восьми приглашённых (хозяевами стола были Алла Алексеевна Либерман и Александр Владимирович Воеводин). Банкет проходил в строжайшем соответствии с заранее оговорённым протоколом, за чем ненавязчиво следили присланные ритуальным бюро распорядители. Это были настоящие мастера своего дела, поэтому всё происходило так, как и должно было происходить. Естественно, что люди, подобные Гарику Зёме и Вахтангу Туманишвили, за этим столом оказаться не могли: для них там не было места. А вот человек, который решил судьбу Вольфа Вольфовича Либермана, оказался в числе приглашённых на поминальный обед, потому что принадлежал к соответствующему кругу. Он спокойно сидел на своём месте, послушно исполнял всё, что предлагали сноровисто работающие, безупречно вежливые распорядители, был незаметен и скромен. Но при этом он очень внимательно рассматривал Аллу Алексеевну Либерман: его интересовало, как она держится, он хотел определить, что именно могло бы стать наиболее эффективной формой воздействия на неё - и, исходя из этого, строить сегодняшнее вечернее совещание. То, что он видел, его не радовало. Алла Алексеевна держалась великолепно, она была собранна и спокойна, казалось, свалившееся на неё горе только мобилизовало её жизненные силы, направив их на борьбу за выживание... Человека раздражало именно это: ему никак не удавалось сформулировать, определить, понять, что же именно так настораживает и даже пугает его в поведении Аллы Алексеевны... А ведь и в самом деле: пугает! Хотя испугать его было не так-то легко, он мало чего боялся в жизни... “Вот ведь стерва! - думал он. - Вот ведь сучка, как же она всё-таки держится потрясающе, эта баба! Что же нам теперь с тобой делать, как за тебя, спокойную такую, браться? Может, просто замочить - и все дела? Только, сдаётся мне, тебя и замочить будет непросто, Алка...” х х х Алла Алексеевна Либерман стоически выполнила всё то, что ей положено было выполнить, и последней каплей стал поминальный обед, который заметно затянулся: в ритуальном бюро было решено, что Вольф Вольфович Либерман - слишком крупная личность, чтобы всё завершилось в отведённые для этого протоколом полтора часа, поэтому обед планировался на два с половиной часа... Как оказалось, эти два с половиной часа приглашёнными на обед людьми были проведены с большой пользой: деловой человек ведь тем и отличается от аутсайдера, экономящего каждый грош и живущего впроголодь, что умеет использовать предоставляющиеся возможности результативно, поэтому очень скоро поминальный обед превратился в своего рода клуб по интересам, и приглашённые активно общались вне рамок протокола, решая вопросы, до решения которых в других условиях и руки бы не дошли. К концу обеда подавляющее большинство приглашённых вовсю использовали мобильные телефоны, и чаще всего с их помощью переговаривались с людьми, сидящими за этим же столом - на другом его конце: не орать же, в самом-то деле, через весь стол на поминках!.. А так - и пристойно, и результативно, и общение какое-никакое, не всё же время этого мудилу-распорядителя слушать! Импровизированное заседание бизнес-клуба оказалось настолько удачным, что некоторым из его участников было искренне жаль покидать свои места - когда ещё можно будет так плодотворно пообщаться? Разве что на следующих таких же поминках, когда придёт очередь отправляться в мир иной кого-то из тех, кто сидит себе сейчас за столом? Или - вне очереди кто отправится?.. Проводив гостей, Алла Алексеевна, опирающаяся на руку Александра Владимировича, прошла к машине. Воеводин, отстранив охранника, сам открыл дверцу и помог женщине оказаться в салоне чёрного “Линкольна” последней модели. - Спасибо, Саша... - тихо сказала Алла Алексеевна, когда он сел рядом с ней. - Теперь домой? - негромко спросил Александр Владимирович. - Нет. В город. А там я скажу... Александр Владимирович хотел возразить, но не стал этого делать и покорно передал водителю распоряжение хозяйки. Он предполагал, куда именно в городе могла поехать Алла Алексеевна, но ошибся в своих предположениях: машина, повинуясь негромким командам хозяйки, направилась в район Красной площади... Они вышли из автомобиля, Алла Алексеевна взяла Воеводина под руку - чтобы не упасть - и медленно пошла по отполированной брусчатке, внимательно и сосредоточенно глядя себе под ноги. Охранники в вечерних костюмах профессионально выполняли свои обязанности, ограждая мужчину и женщину от довольно многочисленной толпы гостей столицы - это были именно гости, какой же москвич окажется на Красной площади вечером? Казалось, Алла Алексеевна отыскивает только ей одной видные следы, по которым она осторожно идёт, опираясь в этом своём медленном движении на руку высокого, сильного Воеводина, но не замечая его... По-прежнему не поднимая головы, она подошла к ей одной известному месту и, отпустив руку Александра Владимировича, тихо опустилась на колени. Женщина в строгом траурном костюме целовала холодные, равнодушные камни, а рядом с ней стоял высокий мужчина, тоже одетый в чёрный траурный костюм; руки его бессильно повисли, и он не делал ничего, чтобы прекратить этот скорбный ритуал прощания, сокрытый от посторонних глаз дюжими фигурами отводящих взгляды охранников... ГЛАВА II. - Я её сегодня видел, и она не производит впечатление человека, который готов выполнить все наши требования. Совсем не производит. За столом сидели пожилой человек, недавно поминавший Вольфа Вольфовича Либермана, ответственный исполнитель, рядом с которым стоял старомодный объёмистый портфель, Вахтанг Туманишвили и Игорь Иванович Земко. - Да. Ладно, показывай, что там ты намудрил… - Вот, пожалуйста, - исполнитель протянул руководителю несколько листов бумаги. - Эта статья уже набрана в завтрашний номер одной из газет. Не самой, конечно, популярной, но вполне “жёлтой”, имеющей нормальный тираж и своего читателя. Тираж, кстати, мы им поможем поднять. Если вы сочтёте возможной её публикацию, то в течение получаса я позвоню, чтобы тираж начинали печатать. Нет - её снимут. Но если статья появляется, то завтра мы имеем скандал, который подхватывают все те, кто с этого кормится! Свободная пресса должна бороться за читателя, и она за него борется... Пожилой человек достал очки, пристроил их на носу и погрузился в чтение. Переведя дух, собеседники его несколько расслабились. - Дерьмо! - кратко высказался единственный читатель статьи. - Вы полагаете, что... - начал ответственный исполнитель, но хозяин властно прервал его. - Такая статья может вывалять человека в дерьме, и ему придётся долго отмываться! Как раз то, что нам нужно! Давай, звони, пусть печатают! Исполнитель достал мобильный телефон и стал набирать номер, а пожилой человек обернулся к Игорю Земко. - Ты что, не мог сегодня не нажираться, Зёма? - Да я... - попытался высказаться Зёма, но не сумел найти продолжения для начатой фразы. - Что ты? - Я... - Что ты?! - Ну, я... - Заткнись! - повелительно махнул рукой хозяин, и Зёма обрадовано закивал головой, радуясь тому, что говорить ему ничего не нужно, можно только преданно пожирать испуганными глазами человека, от которого зависела его судьба. - Ты много пьёшь, Зёма, а это нехорошо, - задушевно продолжил хозяин. - Это очень нехорошо. Вредит здоровью. Но ты человек нужный, поэтому тебя надо беречь. Мы тебя и бережём. Но и ты тоже себя береги, понял? Нужных людей ведь надо беречь, ты согласен со мной? - Я... да! - Молодец! Люблю, когда со мной соглашаются... Приятно... - Всё в порядке. Завтра статья появится, нам останется только чуть-чуть, слегка, корректировать ход событий. По одному из вариантов. Вы с ними ознакомитесь и выберете нужный? - А этим что пока делать? - хозяин небрежно махнул рукой, указывая на заметно поскучневшего Вахтанга Туманишвили и словно хлебнувшего живой воды Игоря Земко. - Каждым из вариантов предусмотрено, что конкретно им нужно будет делать. В качестве легальных, уважаемых бизнесменов, желающих сотрудничать с Аллой Алексеевной Либерман. - Ну, давай сюда свои варианты. Будем выбирать. А вы слушайте, легальные бизнесмены, желающие сотрудничать, внимательно слушайте... Пожилой руководитель не обманывал Гарика Зёму, когда говорил ему о том, что тот является нужным ему человеком. Гарик и в самом деле был ему крайне необходим. Правда, если бы господин Земко знал, какие именно планы в отношении его персоны вынашивает пожилой человек, его оптимизм испарился бы подобно выпавшим на раскалённый летний асфальт каплям “слепого дождя”... Но Гарик Зёма этого не знал. Поэтому он, стараясь не выдавать свои чувства, бурно радовался услышанному. В отличие от умного Вахтанга, который не подозревал, что только что получил один из самых дорогостоящих подарков в своей жизни. Подарок этот преподнёс ему пожилой человек, которому Вахтанг был симпатичен. Очень симпатичен. А вершитель судеб, внимательно слушая ответственного исполнителя, старательно искал, что именно в безупречно разработанных “вариантах” должно стать основой для исполнения приговора, вынесенного двумя маленькими деревянными кубиками. х х х ГДЕ БЫЛА АЛЛА ЛИБЕРМАН В НОЧЬ УБИЙСТВА СВОЕГО МУЖА?!!! Трагическая гибель финансового гения Вольфа Либермана стала одной из наиболее громких сенсаций нынешнего лета, и это вполне понятно, потому что убитый был одной из самых загадочных фигур в деловой элите новой России. Бывший университетский преподаватель сумел сколотить огромное состояние, фактически создал свою империю, и его в России знали все. Вольф Либерман был известен не только как талантливейший преподаватель и удачливый бизнесмен, не менее известен он был и благодаря своему скандальному образу жизни. А также не менее скандальному образу жизни своей жены, Аллы Либерман, которая была моложе мужа на двадцать один год и, похоже, тяготилась этим обстоятельством... Огромные деньги, которыми располагает семейство олигархов, затыкали рот всем, кто пробовал осветить частную жизнь семьи Либерман. Как говорят, с богатым лучше не судиться, с сильным не следует бороться, и это действительно так: Либерманы способны были уничтожить и уничтожали любого, кто попытался бы сказать правду о том, какой образ жизни они вели! Поэтому никто и не пытался!.. Мы хорошо понимаем, чем рискует наше издание, публикуя данный материал. Мы готовы к тому, что может последовать за этой публикацией, потому что мы готовы отстаивать свободу слова всеми законными средствами! Да, к сожалению, в России продаются многие. Но не все! Мы задаёмся вопросом: как мог убийца Вольфа Либермана проникнуть на территорию “простого дачного кооператива”, которая охраняется так, как раньше охранялись объекты ЦК КПСС? Как он смог уйти оттуда, не оставив после себя никаких следов? Кем же он был, этот убийца? Мы никого и ни в чём не обвиняем. Но мы хотим спросить: где была в ночь, когда убили её мужа, Алла Алексеевна Либерман? Где? Нам совершенно точно известно, что её не было на банкете-презентации, на котором, согласно официальной версии, она якобы присутствовала. В редакции есть магнитофонные записи рассказов очевидцев, которые утверждают: Аллы Либерман там не было! Как нам стало известно, она и в самом деле появилась на банкете, но пробыла там очень недолго, после чего исчезла. Исчезла не одна, а в обществе некоего молодого человека. Это её право, быть или не быть где-то, и мы не намерены указывать даме, как она должна себя вести! Но пусть следствие поинтересуется, где именно находилась в эту ночь женщина, оставшаяся единственной наследницей погибшего магната? Своего супруга... Мы понимаем, что смерть человека - это всегда трагедия, поэтому призываем тех, кто проводит следствие, быть максимально тактичными, уважать чувства людей. Но мы не хотим, чтобы в нашей стране преступления оставались безнаказанными, слишком многие люди уходят от ответственности только потому, что они могут позволить себе откупиться, заткнуть рот правде большими деньгами, чаще всего украденными у своего народа! Этому надо положить конец! Ещё раз подчеркнём: мы никого не обвиняем, каждый человек невиновен до тех пор, пока суд не признает обратное. Алла Алексеевна Либерман - женщина, в её жизни произошла трагедия, и она имеет право на сочувствие и понимание. Мы всецело на её стороне! Мы ждём ответа от следствия, мы рассчитываем на то, что хоть в этот раз следствие окажется объективным и преступники будут найдены, а дело - доведено до суда! Мы, граждане России, устали жить в правовом беспределе, мы хотим получить ответы на волнующие нас вопросы, мы имеем на это полное право! Редакция располагает своими источниками информации и планирует проведение собственного расследования обстоятельств гибели Вольфа Либермана. Мы знаем, на что идём, но мы готовы на всё ради того, чтобы наш читатель знал правду, чтобы народ не оставался обманутым! Мы надеемся на вашу, дорогие читатели, поддержку. Пока мы вместе, нам нечего бояться, мы будем до конца отстаивать ваше читательское право на получение полной и правдивой информации! Следите за дальнейшими публикациями в нашей газете!” Этот материал был набран на второй странице довольно популярного московского еженедельника, текст сопровождали фотографии покойного, его супруги, оперативно изготовленные снимки с похорон... На всю страницу был нарисован вопросительный знак кроваво-красного цвета, выглядевший весьма зловеще. Материал был проанонсирован на первой странице, и анонс этот был весьма впечатляющим. Ввиду того, что этот материал тянул на сенсационный, обычный тираж газеты был увеличен вдвое. Деньги для того, чтобы такое стало возможным, были переведены сегодня утром со счёта предприятия, которым доблестно руководил господин Земко. Так распорядился пожилой человек, попросивший вчера вечером господина Земко, чтобы тот берёг своё драгоценное здоровье. х х х Валентин Бардар испытывал чувство досады от того, что обещанная им Светлане “неделя в лесу” на деле оказалась столь непродолжительной: с дачи Воеводина они уехали вечером того же дня, когда было обнаружено... происшествие с Вольфом Вольфовичем Либерманом, несмотря на то, что Александр Владимирович всячески пытался их удержать, уговаривал остаться, уверяя, что “скоро всё будет хорошо”. Глядя на его осунувшееся лицо, Валентин понимал, что если “хорошо” и будет, то произойдёт это отнюдь не так “скоро”... Светлана очень сильно переживала события, невольными свидетелями которых они оказались, девушку глубоко взволновала история жизни семьи Либерман, трагизм отношений двух незаурядных людей. Почти каждый человек, если он счастлив, старается это счастье сберечь, не дать ему исчезнуть, и Светлана невольно сравнивала своё чувство к Валентину, свои отношения с любимым с тем, о чём рассказал Александр Владимирович Воеводин, невольно задавая себе вопрос: “А она смогла бы так жить?”. Честно отвечая себе, что нет, она думала и о том, каким же разным может быть то состояние, которое называют обычно привычным, и потому затасканным, словом “счастье”, сколь оно многолико и как нелегко распознать его, даже если Бог и послал тебе эту награду за терпение и умение ждать и верить в лучшее... Теперь они жили в квартире Валентина на Юго-Западе. На взгляд Валентина, эта стандартная двухкомнатная квартира была плохо приспособлена для того, чтобы в ней жила такая девушка, как Светлана, но, вероятно, взгляд этот был не совсем верным, поскольку сама Светлана так никуда ни разу из квартиры не вышла - ей не хотелось никуда уходить... Каждое утро Валентин отправлялся “на промысел”, как окрестила эти его походы Светлана, быстро закупал всё необходимое и так же быстро возвращался домой, где его ждала лучшая женщина в мире, для которой и он был самым лучшим и желанным мужчиной - и зачем им было ещё куда-то выходить? Эта идиллия омрачалась двумя моментами: досадой Валентина на то, что Светлана так и не пожила в лесу по-настоящему, долго, и его тревогой за судьбу своего учителя Александра Владимировича Воеводина. Первая проблема оказалась, в сущности, легкоразрешимой: едва лишь Валентин попытался извиниться перед Светланой за “испорченный отдых”, как тут же получил очень чувствительный шлепок по затылку, заставивший его почесать пострадавшее место. - Ты чего... дерёшься? - Это только начало, - успокоила его Светлана. - Если не перестанешь говорить глупости, получишь ещё! - пообещала она, и голос её звучал весьма убедительно. - Но... - Без всяких “но” - получишь! Дурачок, о каком испорченном отдыхе ты говоришь, если мы вместе?! Со второй проблемой было намного сложнее. Потому что душевное состояние Александра Владимировича Воеводина по-настоящему тревожило Валентина: его учитель был сильным человеком, но слабость сильных людей очевидна, поскольку происходит из этой их силы - они не могут отступать там, где нужно отступить. Может, просто не обучены науке отсупления, может, сила не позволяет им этого, потому что они видят своё мнимое поражение там, где его и близко нет, мало ли... Сейчас Воеводин, переживший глубочайшее душевное потрясение, вызванное гибелью единственного друга, “тащил” в себе ещё и боль Аллы Алексеевны, женщины, за которую он ощущал ответственность перед погибшим. Он не мог её бросить, потому что был единственным другом её мужа. Самым трудным для Валентина было то, то он просто не мог понять, чем именно и как он может помочь Александру Владимировичу, ведь не лить же слёзы и не похлопывать его по плечу, призывая держаться?.. Валентин очень хотел помочь, но не знал, как это сделать... Он и на похоронах-то оказался потому, что просто хотел увидеть Александра Владимировича, побыть рядом с ним. Решение было подсказано ему Эдуардом Николаевичем Терещенко, ещё одним его учителем, который, правда, учил Валю Бардара не математике, а несколько иным, более конкретным и имеющим ярко выраженную практическую направленность, наукам. - Вот ведь оно как, Валя, - указывая глазами на Воеводина, негромко сказал Терещенко. - Остался человек один... - Эдуард Николаевич, а вы что-то накопали? - Валентин знал, что подобный вопрос в среде профессионалов граничит с бестактностью, если задаётся... не по делу, но надеялся, что его поймут правильно. Так и вышло, потому что Терещенко ответил спокойно и сразу же. - Почти ничего. Я их, - опять последовал кивок в сторону самых близких к усопшему людей, - пока что не трогаю, а без этого, сам понимаешь, мало что накопаешь... - А Отрощенко? - Не общались. Хочу предложить ему увидеться, но пока не знаю, как это сделать. Ты хочешь быть третьим? - Эдуард Николаевич спросил спокойно, его ничего не удивляло. - Мне кажется, что я ... должен это сделать, Эдуард Николаевич... - А почему только кажется? Куда мы теперь с тобой, Валюша, денемся от всего этого? Вроде бы ни ты, ни я не обучены тому, как это делать - бросать человека, так? Так что выхода у нас нет, - спокойно заключил Эдуард Николаевич и засмеялся негромко. - ? - Не обращай внимания. Это я... так. Меня неделю назад Жак с Лариской в Париж приглашали, там Надюшка (племянницу Терещенко звали Ядвига-Надя, но дядя её иначе как Надюшкой не называл) забастовала, криком кричит: “Вы мне все надоели своим воспитанием, хочу, чтобы дядя Эд меня на люстру посадил, он давно обещал!”. Наш светоч-дизайнер клянётся ей, что он и сам может родную дочь посадить на люстру, а пигалица эта ехидно так ему отвечает: “Не дорос ещё!”. Ну, как тебе нравится? Это мне тётя Надя рассказывала, после того, как Толстый соловьём разливался, уговаривал прилететь хоть на недельку... - Как там... Лариса? - спросил Валентин. Вот ведь оно как: он, Валентин, любит Светлану, он счастлив с ней, ни о ком другом больше и не мечтает, но и Ларису забыть не может... Не может забыть девушку, которую, наверное, мог бы назвать своей первой любовью, хотя встретились они тогда, когда Валентину было уже под тридцать и женщины в его жизни уже бывали разные... - Да что ей, Крыске, сделается? Готовится стать великим экономистом и, между прочим, штудирует нетленные труды профессора Иванова, от изучения которых пребывает в полном восторге, почитая его за гения! Приветы тебе передаёт, только я их оставляю дома - на вешалке! - Ну и слава Богу! - вырвалось у Валентина. - Что “слава Богу”, что у меня память дырявая? - Нет, конечно. Просто она мне тогда сказала, что я обязательно... дождусь своего счастья - так ведь и вышло... - Тьфу-тьфу-тьфу, постучи по дереву! Немедленно! - приказал Эдуард Николаевич и энергично постучал себя по лбу, не забыв бережно коснуться какого-то дерева. - Слушаюсь! - Валентин повторил манипуляции старшего товарища, но только в обратной последовательности: сначала по дереву, а потом по лбу. - Давай, Валя, после того, как тут управимся, вместе со Светланой в Париж махнём? Я Надюшку на люстру посажу, ведь ждёт ребёнок, девчонок познакомим, Крыску и Светлану, а? - Давайте, Эдуард Николаевич. Нужно только... управиться. - Управимся. Не впервой. А вдвоём мы с тобой - побольше, чем один плюс один, это уж точно! Если ещё и с Отрощенко объединиться - в меру разумного эгоизма -, то управимся обязательно. И в Париж! Косой из “Джентльменов удачи” в Ялту мечтал махнуть, а мы - в столицу мир! Этот разговор состоялся до того, как следователь Отрощенко и частный сыщик Терещенко договорились о встрече, а вечером того же дня Эдуард Николаевич позвонил Валентину и сообщил, что встреча высоких договаривающихся сторон назначена на завтра, на восемь утра. После чего поинтересовался для проформы, не пропало ли у Валентина желание “быть третьим”. Узнав, что желание не пропало, он предложил ему подготовиться к встрече гостей завтра утром, предупредив, что парадная форма одежды не обязательна... Звонок Эдуарда Терещенко обрадовал Валентина: наконец-то он сможет хоть что-то сделать для своего учителя, его сочувствие Воеводину сможет материализоваться в конкретные действия. Вместе с тем, и это не давало ему покоя, завтрашняя встреча означала, что он должен будет предпринимать какие-то действия - то есть придётся отрывать это время от Светланы... Опять “испорченный отдых”? Вероятно, эти мысли Валентина были написаны у него на макушке после того, как он положил трубку, обо всём договорившись с Эдуардом Терещенко, потому что Светлана, неслышно подойдя сзади к сидевшему в кресле мужчине, прижалась к этой самой макушке высокой грудью, найдя руками его сильные руки - они очень любили, когда им удавалось оказаться так близко друг к другу... - У нас ещё уйма времени, Валя... - Ты о чём? О сегодняшнем вечере? Или о твоём недельном пребывании в Москве? - Я о нашей с тобой жизни, дурачок... Как я поняла, нужно сделать что-то, что может помочь Александру Владимировичу? - Да. - Так делай! Это связано с перемещениями в пространстве и во времени, поэтому тебя угнетает, что время это будет, как тебе кажется, украдено у нас с тобой? Вот я тебе и объясняю, что у нас с тобой, полковник Валя, ещё уйма времени, но оно всё равно промчится как одно мгновение - так нам с тобой покажется в конце. - В каком ещё конце? - перепугался Валентин. - Ты о чём, Свет?! - У всех, кто когда-нибудь появляется на свет, конец один - и тут исключений не бывает. Когда мы станем совсем старенькими и будем... уходить, нам покажется, что вся жизнь промелькнула одним-единственным мгновением... - Света, да ты что?.. - Валентин осторожно освободился от рук девушки и, быстро повернувшись, заглянул ей в глаза. - Светка, поколочу! Глаза Светланы счастливо смеялись... х х х Алла Алексеевна Либерман давно привыкла к тому, что её имя регулярно появляется в газетах и журналах привыкла, видеть себя на экранах телевизоров, привыкла к вниманию, которым была окружена ей особа, со стороны представителей самой свободной древнейшей профессии - журналистики. Иногда ей казалось, что так было всегда, и она с удивлением вспоминала, как завидовала в своё время казавшейся ей полной дурочкой Маше Калининой, первой “Мисс СССР”, которая в одночасье стала суперзвездой бывшей империи, и завидовала именно этому: твоё лицо видят все, тебя знают все! Это было очень давно, зависть, конечно, давно прошла, и теперь Алла Алексеевна очень хорошо знала оборотную сторону этого “всезнания”, как, подсмеиваясь, называл это Вольф Вольфович. В концерне “Люпус” существовала специальная аналитическая группа, которая была занята обработкой и анализом средств массовой информации, в этой группе работали высококвалифицированные специалисты, отлично знавшие своё дело и умело его выполнявшие. Каждое утро Алла Алексеевна получала выборку из определённого круга изданий, в основном это была специальная пресса, с которой работали аналитики-финансисты. Но были и люди, старательно изучавшие прессу несколько другой направленности... Статья, отпечатанная удвоенным газетным тиражом, была настолько... беспардонно-наглой, что руководитель группы никак не мог решить: надо ли знакомить с ней Аллу Алексеевну? Точнее, он знал, что знакомить надо, но в какой форме? Представить статью целиком или сделать выжимки, с которыми Аллу Алексеевну и ознакомить? Времени на особо продолжительные размышления у руководителя группы анализа “прессы второго уровня” не было: ровно в восемь тридцать на столе у Аллы Алексеевны должна была лежать подготовленная группой справка, работа над которой началась ещё ночью. Поэтому он решил, что, представь он оскорбительный материал в форме “цитат”, полный текст статьи Алла Алексеевна всё равно потребует, но тогда уже придётся объяснять, почему это не было сделано сразу. Так что, от греха подальше, нужно сразу представлять полный текст с кратким комментарием. После принятия принципиального решения работа пошла намного веселее, и скоро необходимый комментарий был подготовлен. ... Вот так и ознакомилась Алла Алексеевна сначала с этой мерзопакостной статьёй, а потом и её первичным анализом, сделанным, несмотря на ограниченное для его изготовления время, на очень высоком аналитическом уровне. Естественно, сама статья вызвала у Аллы Алексеевны чувство омерзения, женщине хотелось плеваться, плакать, ругаться последними словами, что-то сломать и оказаться под душем - и всё это одновременно... Эта гамма переживаний была столь сильной, что Алла Алексеевна даже вскочила с кресла и сделала несколько шагов по направлению к двери кабинета, но тут же остановилась, криво усмехнувшись и бросив себе сквозь зубы лаконичное: “Стоять!”. Это был приказ себе, в кабинете в этот момент больше никого не было. Снова усевшись в кресло, Алла Либерман спокойно перечитала злополучную статью, что-то отмечая в тексте оранжевым маркером, после чего несколько минут расслабленно посидела за столом, закрыв глаза и свесив руки... Человек просто отдыхал - в самом начале рабочего дня... Значит, вот оно, началось то, о чём неоднократно предупреждал её Володя. Он говорил, что рано или поздно те, кому они станут поперёк горла, предпримут попытку жёсткого “наезда” на них, и, скорее всего, это может закончиться очень плохо. - Понимаешь, маленькая, - она почти наяву услышала спокойный, привычно едкий и злой, голос мужа, - мы с тобой такая идеальная пара - заметь, и по жизни, и в бизнесе, - что, пока мы вместе, с нами практически невозможно бороться... Любопытно, что это стало очевидным только в бизнесе, но ведь это и по жизни так, а со стороны мы похожи на чёрт его знает кого... Даже обидно слегка, ты не считаешь? Обидно, обидно... Но я о бизнесе, маленькая моя... Здесь мы прямо как ключ и замок, которые идеально подходят друг к другу, накрепко запирают ворота, и открыть их можно только ключом... Поэтому, когда нас захотят... укротить, то придут к выводу, что нас необходимо... разъединить! Изъять из обращения или ключ, или замок, тогда вторая половина, оставшаяся, становится функционально несостоятельной, нужно или искать новую половину, или вообще менять и ключ, и замок. Слушай, ну я и накрутил с этим объяснением, гнать меня за такую работу с кафедры нужно, драной метлой гнать, ты не считаешь? Доцент всё-таки - и такие безбожно корявые формулировки, слушать противно... - Не наговаривай на себя, Володя, с формулировками у доцента Либермана всё и всегда было хорошо, - сказала ему тогда Алла Алексеевна. - Но... Почему ты сейчас об этом заговорил? - Сам не знаю. Интуиция, наверное? - Типун тебе на язык - вместе с твоей интуицией! - от души пожелала Алла Алексеевна. - Ну, типун - так типун, пусть так... А куда её, интуицию, девать? Студентка Пчёлкина, вы не хотите думать! - Володя, давай не будем об этом говорить, пожалуйста! - взмолилась якобы не желающая думать бывшая студентка Пчёлкина, ныне Алла Алексеевна Либерман. - Нет, маленькая, придётся дожать эту проблему до конца, она, похоже, может стать очень актуальной. К сожалению. Незаметно, как ей показалось, Алла Алексеевна постучала по дорогому красному дереву - спинке кровати в своей спальне, где происходил разговор, но Вольф Вольфович всё увидел и всё услышал. - Не тарабань, маленькая, мешаешь думать. Мы живём в таком идиотском мире, что сам Бог давно уже рехнулся от глупости, жадности и убожества созданий, которые этот мир населяют. Поэтому на твои такие призывы о помощи просто некому обращать внимание... Надо на себя рассчитывать - вот я тут кое-что и придумал. Единственное, чем мы раздражаем окружающих по-настоящему, - это наше... богатство: если бы мы жили на преподавательские зарплаты, никому и дела не было бы до того, как живут Либерманы, хоть лбом стенки прошибай! Соседские стенки соседским же лбом! Ты улавливаешь ход моих рассуждений? - Естественно. Сами мы никому не нужны, нужны наши деньги, поэтому проще всего сделать так, чтобы нас не стало. - Оценка “три”, студентка Пчёлкина! Ты, Аллочка, тактический гений - чёрт, опять ерунду сморозил! Но я о том, что ты превосходно разбираешься в вопросах тактики, но ты не стратег - для этого у тебя есть я. Следовательно, нужно сделать так, чтобы меня у тебя не было, изъять у тебя всё, что мы наработали-заработали-прихватили - и тогда, заметь, только тогда, не раньше! становимся ненужными мы оба. То есть можно и тебя отправлять ко мне, то бишь туда, где я к тому времени буду давно уже обретаться! - Володя, но ведь это... ужасно! - А ты что хотела? Людей из-за пары тысяч убивают, а у нас с тобой есть намного больше, чем пара тысяч... Не забывай, что наш концерн, благодаря тому, что мы с тобой идеально дополняем друг друга, предприятие высокорентабельное и исключительно перспективное, помнишь, нам в Мадриде по этому случаю даже какую-то премию выдали? Следовательно, есть из-за чего стараться и напрягаться, есть... - Володя, тебе известно что-то... конкретное?.. - Ну, блин, в натуре, даю зуб на холодец, гадом буду! - эаблажил Вольф Вольфович, начиная играть в одну из любимейших своих игр - “косить” под блатного. - Короче, шмара, шо за базар?! - Ну, не нужно сейчас, Володя, пожалуйста... - Ну хорошо, не буду! Говорю же тебе: нет ничего конкретного, одна, понимаешь ли, интуиция гениального исследователя! - Володя... - Ну не буду, не буду, хорошо... В общем, кое-какие моменты я предусмотрел, здесь нам волноваться нечего, те, кого мы знаем, нас не тронут, я об этом позаботился: мы им нужны оба, и даже очень нужны. Оба. А вот люди пришлые, которые пока что плохо ориентируются в обстановке или, как им кажется, слишком хорошо всё просекают, - эти придурки могут... И самое поганое здесь то, что они ведь не станут присылать нам письменное уведомление о своих намерениях... - Тогда, может, нам стоит, в интересах ... самосохранения, так? Может, нам несколько... сократиться, ограничить нашу деловую активность? - Стратег ты мой стратег... Этого как раз и не следует делать ни в коем случае, так ведь не получится, чтобы спокойно взять и остановиться - это же верная смерть для нашего дела, ты что, на самом деле не понимаешь, Пчёлка? Нет, всё должно идти своим ходом, только я придумал одну... комбинацию, очень, понимаешь ли, она может оказаться многообещающей. Это на тот случай, когда ты одна останешься... - Почему “когда”? Почему “когда”, Володя?! - Это я оговорился, ты же сама видишь, что доцент Либерман несколько утратил концентрацию и потерял форму... Да, Алка, мне обязательно нужно купить себе доктора и профессора, “доцент” никуда не годится! Завтра же этим займусь, поеду, поговорю с людьми... - Не заговаривай мне зубы, доцент Либерман! И не строй эти свои планы, потому что все эти твои разговоры - это чушь собачья, Володя! Я люблю тебя, зачем мне всё, если с тобой что-то случится? Об этом ты подумал, стратег?! - Алла Алексеевна кричала, в голосе её ощущались слёзы, которые, казалось, вот-вот брызнут из глаз. - Успокойся, маленькая, не нужно, очень прошу тебя, успокойся... Не нужно об этом так говорить, Алка... Я ведь совсем не хочу, чтобы мы с тобой... расстались так рано, это никоим образом не входит в мои стратегические планы - “помирать нам рановато”... Конечно, она до мельчайших деталей знала разработанный Вольфом Вольфовичем потрясающий план, реализация которого должна была не только наказать тех, кто... гипотетически поднял руку на её мужа, но и надёжно обезопасить её саму от последующих посягательств на её жизнь. План, как и всё, что делал Вольф Либерман, был изящен и практически безупречен, а для того, чтобы привести его в действие, не требовалось сверхусилий - нужно было предпринять очень несложные меры, реагируя на которые те, кто устранил Вольфа Вольфовича, уничтожали сами себя. Сейчас, как стало понятным Алле Алексеевне, люди, убившие её мужа, решили сформировать в общественном мнении образ жены-убийцы, и эта гадкая статья должна была стать началом. Она должна была задать тон той травле, которая совсем скоро развернётся в прессе, и здесь не помогут никакие деньги, ведь “цыплёнки тоже хочуть жить”, как подсмеивался над “свободной прессой” Вольф Вольфович, со знанием дела доказывая, что так было везде и всегда - нечего хаять Россию и то время, в которое они живут. ”Нам ещё и немножко повезло!” - загадочно говорил он, не желая уточнять, кому именно и в чём повезло. Алла Алексеевна поняла, что настало время действовать. Собственно, она-то в данной ситуации оказывалась всего лишь исполнителем, “тактиком”, потому что разработанный покойным Вольфом Вольфовичем план практически невозможно было корректировать - незачем... Она испытывала теперь, когда точно знала, что началось то, о чём когда-то предупреждал её муж, не только чувство мстительного удовлетворения от того, что теперь убийцы мужа точно не уйдут от ответственности, хотя и это чувство было очень сильным. Очень сильным, но не оно владело Аллой Либерман целиком и полностью, не оно было главным. Главными были другие чувства. Но если одно из них - суеверный ужас перед способностью Вольфа Вольфовича всё предусмотреть и подчинить своей воле, адекватно отреагировав на всё, что может произойти, - было знакомым и даже привычным, потому что всю её жизнь так и было, она всю жизнь этим в муже восторгалась, то второе чувство, новое и потому пугающее, было ей неведомо... Она вдруг ощутила, что этот гениальный план - это последнее, что мог сделать и сделал для неё муж... Что теперь его, Володи, в её жизни уже никогда не будет. Теперь ей нужно жить без него. Она осталась одна... Это было жуткое чувство, потому что Алла Алексеевна прочно забыла, что же это такое, быть одной: ей казалось, что Володя был в её жизни всегда, их совместная жизнь приучила её к тому, что он всегда с ней, что жизни без него просто не может быть... Оказалось, что это не так. И только сейчас, держа в руках газету с паскудной статьёй, Алла Алексеевна Либерман поняла, что её мужа действительно убили. Его больше нет, и она осталась сама... ГЛАВА III. Олег Семёнович Отрощенко точно выполнил инструкцию, полученную от Эдуарда Терещенко: ровно в восемь часов утра он неторопливо вышел из подъезда своего дома, рассеянно оглянулся по сторонам и неожиданно, резко прибавив скорость, скрылся под аркой расположенного на другой стороне улицы старого дома. Его действия оказались, вероятно, полной неожиданностью для пассажиров маленького “Рено”, приткнувшегося недалеко от “Москвича” Олега Семёновича, который исправно доставлял следователя на службу и, после окончания трудового дня, обратно, поэтому они замешкались, не сразу поняв, что им следует делать. Промедление было едва заметным, но когда пассажир “Рено” вбежал под арку, он мог бы заметить только задние крылья “навороченной” иномарки, резво отъехавшей в неизвестном направлении. Очень резво отъехавшей. Но подтянутый широколечий парень, пассажир “Рено”, не смог заметить этого. Потому что, едва завернув за угол, он получил сильный удар по голове, нанесённый очень профессионально и достигший своей цели. От такого удара не умирают, не становятся инвалидами или идиотами, но он, удар этот, вырубает мгновенно, на месте, надёжно отключая человека... Напарник пострадавшего, сидевший за рулём “Рено”, оказался более предусмотрительным: немного подождав, он достал мобильный телефон, что-то произнёс в него, внимательно выслушал ответ, после чего неторопливо выбрался из машины и медленно двинулся в сторону арки. Под арку парень вошёл профессионально, грамотно и аккуратно, его, скорее всего, не удалось бы застать врасплох, но эти предосторожности оказались излишними, потому что его там никто и не ждал. Кроме, естественно поверженного напарника, на помощь которому пришёл не только водитель “Рено”, но и несколько неразговорчивых мужчин крепкого телосложения, быстро выбравшихся из плавно притормозившей рядом с местом происшествия “Мазды”. За всем этим добросовестно наблюдал сотрудник агентства “Заслон”, сидевший возле окна одной из квартир того дома, в котором жил следователь Отрощенко. Он сидел таким образом, что с улицы обнаружить его было невозможно, спокойно делая то, что приказал ему делать Эдуард Николаевич Терещенко, предупредивший, что полный отчёт обо всём, что произойдёт утром, ему нужен к двенадцати часам дня. Другой сотрудник “Заслона”, профессионально отключивший не в меру любопытного пассажира “Рено”, уже выполнивший своё задание, ехал сейчас в агентство. х х х Коротко поздоровавшись с Олегом Семёновичем Отрощенко, Эдуард Терещенко протянул ему газету, в которой была напечатана уже известная нам статья. - Прошу, Олег Семёнович. Отрощенко погрузился в чтение, а Эдуард Николаевич сосредоточился на управлении большим и внешне довольно неуклюжим “Крайслером”, который был взят им на пару часов у одного хорошего знакомого, готового с радостью предоставить Эдуарду Николаевичу и свой личный самолёт - если только уважаемый господин Терещенко изъявит подобное желание. Но самолёт пока что не был нужен совладельцу агентства “Заслон”, всего менее желавшему “светить” свои автомобили в таком деликатном деле, как тайная встреча с ответственным сотрудником прокуратуры. Помимо маскировки, от роскошного “Крайслера” была и существенная польза: машина была, даже для Москвы, настолько “крутой”, что можно было не опасаться, что какой-нибудь не в меру ретивый страж порядка на дорогах поинтересуется “содержимым” иномарки... - Впечатляет? - поинтересовался Эдуард Николаевич, заметив, что статья Олегом Семёновичем прочитана. - Не так, чтоб и очень... - А всё-таки? - Вы о нахальстве? - О нём, родимом, втором счастье... - Статья явно заказная, очевидно, тот, кто платит, платит столько, что люди забыли о возможной ответственности?.. - Какой ответственности, что вы?.. Всё чин-чином, обратите внимание: никто никого ни в чём не обвиняет, даже косвенно, тут и толковый адвокат вынужден будет сто раз подумать, прежде чем найдёт, за что зацепиться - и то если найдёт... Наоборот, они до того сильно переживают, что в России есть проблемы со свободой слова, так сильно заботятся о читателе, так самоотверженно готовы бороться до победного конца за интересы этого читателя!.. Святые люди... - Очень профессионально написано. - Я уже подослал своего человечка в этот еженедельник, он там покрутится, может, удастся узнать, откуда это ветер подул. - А он?.. - Он понёс туда статью о якобы злоупотреблениях в казино, вроде бы там “однорукие бандиты” в две руки обирают посетителей, а он, пострадавший от этого, выводит их на чистую воду. Ещё один борец за идею! - А... - Олег Семёнович, нам, я надеюсь, предстоит работать вместе, поэтому давайте договоримся: за своих людей я отвечаю! - Я не об этом, Эдуард Николаевич. И ваша лично репутация, и репутация вашего агентства мне хорошо известны. Я просто о том, что... не слишком ли активно вы взялись за дело? Ответить Терещенко не успел: замурлыкал мобильник, извинившись, Эдуард Николаевич поднёс телефон к уху и стал внимательно слушать, виртуозно управляясь с машиной одной рукой, благо, коробка-автомат этому способствовала. - А ты? - спросил Терещенко и вновь замолчал. Он слушал ещё около минуты, после чего коротко бросил: “Жди меня!” и повернулся к следователю. - Вами, Олег Семёнович, кто-то самым серьёзным образом интересуется, - поведал он Отрощенко. - Самым серьёзным образом. Вас сегодня ждали два типа в “Рено”, один из которых живо интересовался тем, куда это вы так стремительно проследовали - вместо того, чтобы спокойно идти к своей машине. - Ему удалось это установить? - очень спокойно поинтересовался Отрощенко. - Нет. Его попросили отдохнуть. В хорошем месте, под аркой. - Как я понимаю, ваши люди и попросили? - Они, служивые... - Благодарю вас, Эдуард Николаевич, - церемонно сказал Отрощенко, чопорно поджав губы. - Олег Семёнович, мы так не договаривались! - запротестовал Терещенко. - Простите великодушно, если что не так, но мы так не договаривались... - А куда мы едем? - изменил тему разговора Олег Отрощенко. - К Вале Бардару домой, - быстро ответил Эдуард Николаевич. - Я вам не успел сказать об этом... - Как я понимаю, полковник Бардар тоже... готов принять участие в расследовании? - Полковника нет, Олег Семёнович. Есть Валя Бардар, который не может не помочь своему бывшему учителю. Причём тут полковник? - Я верю вам, Эдуард Николаевич, - поразмыслив, отозвался Олег Отрощенко. - Но ведь полковник Бардар слишком... профессионал, я-то это отлично знаю, чтобы остановиться на полдороге... Так что давайте определим один принципиальнейший во всём этом деле момент: что нам всем нужно? - Найти убийцу Вольфа Вольфовича Либермана, - незамедлительно отозвался Терещенко. - Кто бы им ни был? - уточнил следователь. - Кто бы им ни был, - согласился Терещенко. - Очень хорошо. х х х Сегодня утром Александр Владимирович Воеводин проснулся поздно, это было первое после гибели Вольфа Либермана утро, когда Воеводину не нужно было заниматься делами, связанными с этой гибелью: похороны состоялись вчера, и Алла Алексеевна попросила, чтобы не было этих “завтраков на могиле”, когда рано утром на свежем могильном холме расстилается скатерть... Они просто договорились, что вечером подъедут вместе на кладбище, тогда, скорее всего, там никого не будет и можно будет побыть одним. Машинально позавтракав, Александр Владимирович прошёл в кабинет и удобно устроился возле компьютера. Собственно, сегодня было первое утро, когда он был... свободен, и не только от обязательств по отношению к Алле Алексеевне, а - вообще свободен... Принадлежал сам себе и мог сделать то, о чём так давно мечтал... Можно сказать, трепетно мечтал долгие годы, когда ему приходилось жить в изматывающем режиме каждодневной интенсивной работы, когда он боялся, что не успеет вовремя сделать то, что должен сделать - по долгу чести. Самый скверный из всех видов обязательств - долг чести, когда только ты сам судишь себя, только сам отвечаешь за сделанное или несделанное... Сегодня он мог не спешить: ему не нужно было на пределе сил вырабатывать “лошадиную дозу” материала (он называл это именно так), он мог спокойно, не спеша, поработать с ним, материалом, ощутить вкус красиво сделанной фразы и радость от того, что нужному слову нашлось нужное место - блаженное состояние, понять и прочувствовать которое могут лишь те, кто испытал его... Он очень долго ждал эту свободу, предвкушая, каким будет первый свободный день - и вот этот день настал. Оставалось немногое - садись и пиши. Работай. Если хочешь - даже твори: над тобой не висит дамоклов меч срока, не висит трагическое ощущение собственного бессилия, вызванного невозможностью изменить судьбу того, что будет создано тобой. Всего этого уже нет, есть только свобода!.. Александр Владимирович бездумно смотрел на монитор, расслабленно положив руки рядом с клавишами - и никак не мог решиться: не было привычного единства мыслей и рук, не было образов, рождавшихся где-то в глубинах подсознания и оживающих в словах... Не было состояния, когда не боишься начинать писать... Не было - уж его-то он бы прочувствовал, не упустил... Может, нужно просто подождать? Не спешить, не заставлять себя писать, а просто подождать, ведь сейчас уже нет необходимости любой ценой вырабатывать нужное количество страниц, когда клянёшь себя последними словами и при этом лихорадочно молотишь и молотишь пальцами - сейчас это уже не нужно, сейчас можно писать для себя, для души, слушая свой внутренний голос и старательно переводя это услышанное сначала на монитор, а потом и на бумагу... Он терпеливо ждал, когда придёт это состояние облегчения, вызванное тем, что из души изливается то, что в ней, душе, томилось, что мучило своей неопределённостью и изводило невозможностью выразить себя до того самого мига, когда как бы поворачивается невидимый рычажок, открывающий шлюзы, и слова потоком льются и льются, а руки не всегда поспевают за этим извержением... Он готов был ждать, и он ждал наступления этого мига счастья, острого и вместе с тем нежного, - иногда Воеводину казалось, что лучшие мгновения его жизни были связаны именно с этим - с творчеством, созданием того, чего до него никто не создавал... Он ждал, и его терпение, кажется, было вознаграждено: где-то в сокровенной глубине его души что-то возникло, что-то неясное, какое-то слово-не-слово, какая-то даже не мысль, а точка, из которой, наверное, и вырастет всё, что сделает его счастливым. Вот оно, это вожделенное мгновение, вот оно! Не осознавая, что он делает, Александр Владимирович бросил пальцы на клавиши, и руки сами, независимо от его воли, запорхали над бесстрастным пластиком: вот она, первая строка, с которой всё и начнётся, начнётся свобода! Неожиданно Воеводин смертельно побледнел, с ужасом глядя на монитор, на котором высветилась эта первая строчка: “Кто убил Волика Либера?”. ... В этот день он ничего больше не смог написать. х х х Охранник Егор уважал журналы “Плейбой” и “Пентхауз”, но стоили они недёшево, поэтому парень довольствовался просмотрами программ этих журналов по кабельному телевидению, крутившему их по ночам - чтоб спалось веселее затраханному жизнью народонаселению! Егор не покупал газет и журналов, потому что не любил читать, для удовлетворения духовных запросов ему вполне хватало “ящика”, чтение же как вид деятельности его просто раздражало необходимостью думать... Он ехал домой в вагоне метро, лениво поглядывая по сторонам и не особо интересуясь соседями, когда внимание его было привлечено почти что криком: “Вот ведь сука, сама своего мужика порешила!”. Орали у него над головой, орали громко, и он собрался от души шугануть нарушителя покоя - он привык к тому, что в ответ на его замечания редко кто отваживался возражать, габариты есть габариты, а тут орёт какой-то задохлик яйцеголовый... Но Егор не успел этого сделать, потому что задохлик продолжал орать: “Этот Либерман столько стоил, падло, что я бы сам его прикончил!”. Сообразив, что речь, очевидно, идёт о деле, которое, как он рассчитывал, принесёт ему немалую материальную выгоду, Егор решил простить потенциального убийцу, который вряд ли сумеет исполнить своё благородное намерение отомстить за честь мужской половины человечества, он даже собрался послушать, что ещё скажет горячий мститель, но тут в глаза ему бросилась газета, зажатая в дрожащих пальцах несостоявшегося киллера. Охранник увидел первую страницу и сообразил, что боевой задор кричавшего подпитывается праведным гневом работников пера, создававших этот шедевр журналистского искусства... “Нормально! - решил парень, - Покупаю и читаю! А теперь можно и пасть закрыть этому уроду убогому!”... х х х Светлана приготовила всё, что необходимо для нормальной беседы мужчин, после чего проинформировала Валентина о том, что она будет на кухне, что в случае необходимости они смело могут рассчитывать на добавку, а пока что она желает мужчинам “всего хорошего” и просит прощения за своё временное отсутствие. Мужчины, в свою очередь, поблагодарили её, проводили внимательными взглядами, которые после её ухода были обарщены на красиво накрытый стол: кофейный сервиз, вазочки с печеньем и конфетами (было и домашнее, испечённое Светланой, печенье)... Для Олега Семёновича Отрощенко была приготовлена красивая хрустальная пепельница, неизвестно как оказавшаяся в квартире некурящего Валентина... - Олег Семёнович, извините, но мне сразу же хотелось бы... - начал Валентин, но Отрощенко не дал ему закончить. - Извините, что перебиваю вас, но мы с Эдуардом Николаевичем об этом - я думаю, я понял, о чём вы хотите говорить - уже всё необходимое друг другу сказали... Я вас понимаю, готов с вами сотрудничать и с благодарностью принимаю вашу помощь. Вы ведь об этом хотели сказать? - Да. Благодарю вас. - Ну, тогда с этим всё. Теперь к делу. Наверное, будет лучше, если сначала я расскажу вам всё, о чём имею право рассказать, а потом мы... обменяемся мнениями по поводу настоящего положения дел? - Так и в самом деле будет лучше,- согласился Эдуард Николаевич Терещенко, а Валентин кивнул головой, также соглашаясь со следователем. - Ну, с чего начать... Время смерти вам, полагаю, известно, заключение патологоанатома тоже, вероятно, не является для вас тайной за семью печатями, скоро в газетах и не это будет, много денег у стервецов... Как обычно, версии: причиной убийства могла стать деятельность концерна “Люпус”, убийство могло быть совершено на почве личной неприязни, мог иметь месть несчастный случай. Вроде бы всё?.. - Всё как обычно, - вставил Терещенко. - Пока, как это ни смешно, даже версия о несчастном случае не может рассматриваться как невероятная. Разумеется, не в тривиальном понимании несчастных случаев... Понимаете, наш эксперт, исследуя характер повреждений, нанесённых подсвечником, обратил внимание на любопытный факт: эти повреждения располагаются в той части головы, по которой, как он уверяет с полнейшим знанием предмета, профессионал ни за что бить не станет, потому что это... непрофессионально! Он высказался именно так. Понимаете, он говорит, что настоящий профессионал, который хочет инсценировать бытовой несчастный случай, так рисковать не будет, он просто ударит один раз в висок - смертельный удар, после чего будет бить и бить, пока голова не превратится в... кашу. Но один удар обязательно будет смертельным, и он будет первым. А здесь - всего один смертельный удар... - А если, как говаривал папаша Мюллер, это “хитрый профессионал”? - спросил Терещенко. - “Хитрый профессионал не поехал бы в приют!” - тут же отозвался следователь. - Он не может так рисковать, “хитрый профессионал”... - А что ещё говорит эксперт? - поинтересовался Валентин. - Всё остальное - вещи обычные для такого рода дел. Кстати, он отмечает, что удар был нанесён с очень большой силой, хотя и дилетантски. - То есть мужчиной? - уточнил Терещенко. - Не обязательно, могла и женщина от души приложиться... - Вы хотите сказать, что это могло быть делом рук женщины, а если называть вещи своими именами - то Аллы Алексеевны Либерман? - Это вы, уважаемый Эдуард Николаевич, такое сказали, а не я, - Отрощенко позволил себе чуть усмехнуться. - Я… Но давайте расставим точки над нужной буквой… - Хорошо. В общем, всё известно, но ничего не ясно. - Эдуард Николаевич, - вмешался Валентин Бардар, - может быть, следует обратить внимание на другое? - На что же именно, полковник? - быстро отозвался следователь Отрощенко. - А вот смотрите… ГЛАВА Y. Пожилой человек принял Координатора в своём рабочем кабинете, и знающему человеку этот факт говорил о том, что руководитель пребывает в препаскуднейшем расположении духа, которое, скорее всего, вызвано результатами деятельности подчинённого. Возможно, пожилой человек был очень недоволен именно работой Координатора... Однако он не стал с места в карьер проявлять своё недовольство и сначала предоставил возможность высказаться - то есть доложить о проделанной за последние часы работе - Координатору. Что тот и сделал: Координатор доложил, сделав это коротко, чётко и предельно объективно, и эта объективность была отмечена пожилым человеком. - Ты правильно делаешь, что не пытаешься выдать желаемое за действительность, - похвалил он Координатора. - А хотелось бы? - неожиданно он по-детски улыбнулся. - Только честно!.. - Я могу сто пятьдесят раз хотеть, чтобы оно было так, а не иначе, но ведь всё равно будет так, как есть, - спокойно отозвался Координатор. - Какой смысл вешать лапшу на уши самому себе? - Верно. Но это значит, что в этом деле мы чего-то не учли, не просчитали... Координатор отметил про себя это “мы” и, скрывая удивление и внутренне насторожившись, внимательно посмотрел на пожилого человека: такое поведение начальника было слишком не похоже на то, как он обычно вёл себя при обсуждении, ну, назовём это, не слишком удачно проведенных акций. Координатор подумал, что пожилой человек каким-то образом заманивает его в ловушку и напрягся, ожидая, что сжатая пружина вот-вот стремительно, со свистом рассекая воздух, развернётся... Очевидно, это тревожное ожидание как-то отразилось на его в общем-то маловыразительном лице, и собеседник не мог этого не заметить. Поскольку в кабинете больше никого не было, а высокопоставленный руководитель ценил профессионализм и добросовестность своего подчинённого, пожилой человек решил играть в открытую. - Ты на меня смотришь и пытаешься догадаться, на чём именно я тебя хочу подловить, - медленно сказал он, и собеседник непроизвольно кивнул головой в ответ. - Я не хочу тебя ни на чём ловить. Я не пытаюсь тебя подловить, просто мне и в самом деле интересно, в чём мы ошиблись, чего не досчитали. Скажу тебе прямо: я почти точно знаю, что из всего этого ничего не выйдет! И так будет не потому, что ты не умеешь делать то, чем ты занимаешься. Совсем нет: в своём деле ты один из лучших, это я тебе говорю! И план у тебя отличный, и работаешь ты хорошо, но... Поверь мне - здесь на мне будет удачи... - Почему? - сглотнул слюну Координатор. - Почему не будет? - Да. - Если бы я знал! Ты, конечно, делай всё, что нужно, может, оно всё ещё и повернётся по-другому, мало ли чего в жизни может быть, тут и спорить нечего... Но, так сказать, параллельно - ищи ошибку! Она, ошибка, обязательно есть, и она всё угробит! - Но почему вы так уверены в этом? - сумел несколько оправиться от шока, вызванного убеждённостью пожилого человека в неотвратимости провала, Координатор. - Потом, когда всё закончится, я тебе обязательно это объясню! - пообещал пожилой человек. - Как бы и чем бы ни закончилось всё это, я тебе потом всё объясню. Ты мне ещё нужен. - Как Гарик Зёма? - спросил Координатор и тут же пожалел о своих словах. - Нет. Не так. Не дёргайся, - почти попросил пожилой человек. - Мы с тобой говорим так, как до этого никогда не говорили, потому что сработал ты безупречно! Понимаешь, ну никак не могу понять, ну что же здесь всё-таки не так... Координатор был в высшей степени озадачен словами пожилого человека, но ещё большее недоумение вызывал тон, которым тот говорил с ним. Опытный, прекрасно, казалось бы, знающий людей Координатор не мог и предположить, что его всесильный хозяин может быть таким... по-детски заинтересованным в исходе какого-либо из многочисленных дел. Координатор был убеждён, что пожилой человек давно уже несколько отстранённо воспринимал всё на свете: деньги, власть, выгоду, даже, казалось, собственную жизнь - он, полагал Координатор, смотрел на все эти вещи как бы с другой стороны, мерил их по другой шкале ценностей, потеряв настоящий интерес к тому, что для подавляющего большинства людей составляло смысл жизни... Координатору иногда казалось, что его шеф - совершенно бесчувственное существо, просто не способное испытывать свойственные людям ощущения - ведь он отлично знал, что пожилой человек лишь играет, изображая те чувства, которые следует изобразить по ходу дела... И вдруг - такой азарт, искренний азарт в этом, можно сказать, почти рядовом для шефа деле... Конечно, деньги во всём этом были закручены огромные, но ведь и до этого Координатор для пожилого человека “не мелочь по карманам тырил”, если вспомнить киноклассику периода застоя!.. - А у тебя нет в загашнике чего-то... совсем такого? - прервав размышления Координатора, пожилой человек покрутил пальцами в воздухе. - Ну, того, чего вроде бы и... быть не может, а ты его берёшь и делаешь? Против всех ваших специальных правил и законов? - Эффект ради эффекта? - Красиво сказал! Оно... Кто его знает, может, сейчас именно так и нужно?.. - Всё зависит от того, кто именно против нас работал утром... Как говорят в таких случаях, каждому нужно дать то, что он особенно сильно не любит, пусть разбирается! - А сами будем делать своё? - вопрос прозвучал как утверждение. - Может, этого идиота Зёму запустить, пора ему светиться? - Координатор предложил это спокойно, деловито и бесстрастно. - А не рано? - Пусть пока что только засветится, поиграет в крутого, крылышками помашет... - Так ведь он обязательно дров наломает... Сколько ему ни объясняй, а как пить дать - наломает... - Нам, я думаю, как раз это и на руку: пусть себе пылит, тем самым он отвлечёт внимание от главного направления. Дезориентация сейчас будет весьма кстати, а такой полудурок как Зёма для этого подходит идеальнейшим образом. - Слушай, а ты замечал, как сильно он на царя Петра машет? Ну, на такого, каким его, душегуба, в последнее время насобачились в кино показывать - так наш Зёма прямо вылитый “хер Питер”! - неожиданно оживился пожилой человек. - Кроме того, он специально всё делает для того, чтобы это сходство подчеркнуть и усилить, - отозвался с улыбкой Координатор- - Как он говорит, на этом все бабы тащатся, особенно малолетки, ни одна устоять не может. - Баб ему мало? - удивился пожилой человек. - Ну, пусть так, пусть этот красавец (он произнёс это слово с ударением на последнем слоге, явно издеваясь...) сегодня с Аллой Алексеевной... пообщается, может, сумеет её охмурить, так нам тогда больше ничего и не нужно! - Нет, - на полном серьёзе воспринял слова пожилого человека Координатор и отрицательно покачал головой. - Зёма её охмурить не сумеет. Он, во-первых, абсолютно не в её вкусе, и это фактор решающий. Плюс к этому, и это во-вторых, он ведь идиот из идиотов, она таких к себе в постель пускает только в исключительных случаях, если очень уж “мордой вышел”, да и то это для одноразового пользования. А так ей нужно, чтобы у мужика на плечах голова была, а не тыква, для неё это главное. Всё остальное - потом... - А у Зёмы - так это даже и не тыква, а так... конечность... - констатировал руководитель. - Интересно, и как он эти свои патлы моет, отрастил же притчу, хер патлатый!.. х х х Проводив гостей, Валентин попросил Светлану, чтобы она сварила кофе, и, пока девушка священнодействовала над благородным, но чрезвычайно капризным напитком, сидел в уголке кухни, не отрывая глаз от изящной женской фигуры. - Не смотри на меня так, - попросила Светлана. - а то кофе не дождёшься: он сбежит, и я его не смогу поймать... - Не буду, - не отводя взгляда, пообещал Валентин. Светлана разлила по чашкам источавший тонкий аромат напиток и пристроилась со своей чашкой на любимом месте - у Валентина на коленях. Они молча пили действительно великолепно сваренный кофе, и мужчине было очень неловко от того, что совсем скоро по его вине эта идиллия должна была превратиться в... Дай Бог, чтобы это всё поскорее закончилось! Дай Бог! - Радость моя... - начал Валентин, но Светлана перебила его, заставив замолчать, - ведь не может же даже такой подготовленный к неожиданностям специалист, каким является полковник ФСБ, одновременно целовать любимую женщину и что-то говорить ей!.. - Молчи, дурачок, пожалуйста, - попросила Светлана, когда в голове у Валентина - очевидно, от крепкого кофе - зазвенел благовест. - Ну что с тобой за наказание такое?.. Ну зачем ты мне всё время хочешь что-то объяснить?.. Ты что, так до сих пор и не понял, что мне не нужно ничего объяснять, Валя? Я ведь и так всё чувствую, всё-всё, правда, так зачем же ты мне ещё что-то и растолковать хочешь - зачем это?.. Эх ты, полковник мой глупенький, и как тебя только с работы ещё не выгнали, объяснялка моя... - Радость моя... Ты меня, пожалуйста, всё-таки послушай, хорошо? Я всё не мог понять, в чём дело-то, никак не мог, а вот сейчас, кажется, и понял... Ведь я до сих пор в жизни отвечал только за себя, понимаешь? Всю жизнь - только за себя... Был потому что один - и отвечал только за себя одного... А это, оказывается, очень просто, я и не понимал, насколько это просто... А теперь мы с тобой вместе, и я должен отвечать за тебя в первую очередь... Нет, не так! Просто мне сейчас..., для меня сейчас самое главное в жизни не я, в ты - вот! Понимаешь?.. - А для меня - ты... - Светлана задумалась. - Слушай, хватит, а?.. - неуверенно предложила она. - А то у нас крыша поедет от всего этого! Ведь мы же понимаем всё, и ты, и я - так зачем же пробовать объяснить то, что объяснять не нужно? Ведь не нужно же, Валя?.. - Нет, наверное... - А раз нет, полковник, то больше мы с вами об этом не говорим! На сегодня лимит серьёзных разговоров исчерпан, и попробуй только забыть об этом - мигом напомню! Светлана с облегчением рассмеялась и, поудобнее перехватив чашку, сделала большой глоток уже начавшего остывать кофе. Валентин хотел сказать девушке, что он благодарен судьбе за то, что она послала ему удивительную встречу, но не стал этого делать - и был прав: есть вещи, которые не нужно слишком часто поминать всуе, потому что они - настоящие, и всё сказано именно этим... А ещё полковник Бардар чувствовал громадную ответственность за эту удивительную женщину и знал, что сделает всё, что может, и даже больше, чем может, для того, чтобы защитить её от опасности, чтобы сохранить этот ясный взгляд незамутнённым и счастливым. Он не знал только, что очень скоро, очень-очень скоро его любимая женщина окажется не просто в опасности, а в смертельной опасности, и произойдёт это отчасти и по его вине. То есть потому, что Светлана - это его, полковника Валентина Бардара, любимая ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ПРОПУСК х х х Когда Алла Алексеевна Либерман услышала молодой, срывающийся от волнения, голос, который произносил стандартные фразы, она попыталась сориентироваться и решить, как ей дать знать собравшимся в кабинете мужчинам о том, что происходит. Сразу ей не удалось ничего придумать, но люди собрались... понимающие, поэтому перед Аллой Алексеевной, которая крепко прижимала к уху мобильный телефон, “нарисовался” Эдуард Николаевич Терещенко, энергично “заговоривший” с ней одними губами, без звука. - Это звонит шантажист? - “спросил” Эдуард Николаевич, удивительно отчётливо артикулируя, что давало возможность без напряжения понимать всё, что он “говорил”. Алла Алексеевна кивнула головой и закрыла глаза. - Что он требует? - “диктовал” Терещенко, и Алла Алексеевна послушно ретранслировала его вопрос в телефон. - Что вы хотите? Некоторое время она молча слушала, приходя в себя, но потом постепенно стала перехватывать инициативу в разговоре, давая возможность мужчинам понять, о чём говорит её собеседник. - Откуда я знаю, что вы действительно говорите правду и что вы видели меня и мою машину именно в эту ночь и именно там? - резко спросила она, и Эдуард Терещенко одобрительно кивнул головой. Очевидно, невидимый собеседник стал нервничать, потому что Алла Алексеевна продолжала “давить” и даже повысила голос. - Вы прочитали газету и всё придумали! - нападала она. - Вы знать не знаете, где находится наш кооператив, вы никогда здесь не были и ничего не могли видеть!.. - какое-то время она молчала. - Да, это так! Да, у нас их два! Возле какого из них вы якобы видели мою машину?! Мужчины, понимающие толк в происходящем, смотрели на неё с нескрываемым восхищением, но она не замечала их взглядов, ей нужно было выбрать момент и нанести собеседнику нокаутирующий удар, после которого с ним можно делать всё, что хочешь. Или - всё, что нужно... - Я вынуждена вам верить, - успокоила она собеседника. - Похоже, вы и в самом деле знаете, о чём говорите. Это замечательно, что вы позвонили!.. Нет-нет, не поэтому... Нет! То, что вы позвонили, - это большое счастье для вас, не для меня! Ведь вы - один из охранников, которые дежурили той ночью... Если вы сейчас бросите трубку, то это будет самой большой ошибкой в вашей жизни, вы очень сильно навредите себе этим. Скорее всего, вы в этом случае просто не доживёте до утра... Нет, я здесь буду совершенно ни при чём... Слушайте меня очень внимательно... как вас зовут? Егор? Отличное имя! Так вот, Егор, всё дело в том, что вас хотят подставить, вас хотели использовать для того, чтобы обвинить меня в убийстве моего мужа, для этого сделали всё, чтобы вы с чистой совестью могли быть свителелем против меня! Понимаете? С чистой совестью! Только у этих людей ничего не вышло, они ошиблись! И теперь вы тоже свидетель, только уже нежелательный для них, понимаете? Что бы вы сейчас ни делали, они должны вас уничтожить, ведь они уже убили несколько человек, понимаете? Эти люди не останавливаются ни перед чем, Егор! Где вы сейчас находитесь? Где? А живёте вы где-то рядом? Ни в коем случае не идите домой! Ни в коем случае! Это большая удача для вас, что вы сейчас не дома, одного человека уже убили в его собственной квартире!.. Ждите, за вами сейчас приедут! Кто? - Алла Алексеевна вопросительно посмотрела на мужчин. - Вася уже едет! - откликнулся Василий Редько. - Василий Григорьевич, тёмно-серая “Мазда”... - Егор, вы меня слышите? За вами приедет тёмно-серая “Мазда”, водителя зовут Василий Григорьевич... Номер? Редько назвал номер своей машины, и Алла Алексеевна сообщила его Егору. - Вы меня поняли? Тёмно-серая “Мазда”, Василий Григорьевич, и мы вас ждём! Удачи вам, Егор! - Куда ехать? - коротко спросил Редько и, услышав адрес, попросил Аллу Алексеевну: - Вы там сообщите куда следует, чтобы у меня на выезде-въезде проблем не было, хорошо? - Идёмте, Василий Григорьевич, я вас проведу, - предложил Воеводин, нашаривая в кармане ключи. Мужчины быстро вышли из кабинета, а Алла Алексеевна спокойно пояснила оставшимся: - Это парень из охраны, он, кажется, решил меня шантажировать тем, что якобы видел меня и мою машину возле КПП в ночь убийства. - Но ведь этого не могло быть? - неуверенно спросил следователь Отрощенко. - Или всё-таки могло? - Вы знаете... - не сразу ответила Алла Алексеевна, - сейчас я склонна думать, что всё-таки что-то подобное могло произойти... Хотя, конечно, меня здесь не было... Но..., ключи от машины так в ней и остались, а сама я... ночью не очень-то интересовалась, что с ней, - она прямо посмотрела на мужчин, которые отвели взгляды. - Вы меня понимаете? - Значит, машиной могли воспользоваться? - Вполне. Тем более, что я была совсем недалеко отсюда... Можно сказать, почти рядом. - Получается, что вас... увели с этой презентации специально для того, чтобы вашей машиной можно было воспользоваться... Вы сказали, что парень уверяет, будто видел в машине именно вас? - Да. - Значит, там была женщина, которая внешне как минимум похожа на вас, ведь этот охранник вас часто видит. Или её превратили в похожую на вас - плюс к этому она умеет управляться с таким автомобилем, как “Порше”. - Это не так сложно... - слабо улыбнулась Алла Алексеевна. - Ну не скажите! - вмешался Терещенко. - К этой технике привыкнуть нужно, не то неприятностей от неё не оберёшься... В этот момент в кабинет вошёл Александр Владимирович Воеводин, сообщивший, что Васиилий Григорьевич Редько уже выехал. - Отъехал, значит, Вася... - удовлетворённо пробормотал Терещенко. - Теперь, Алла Алексеевна, мы можем вполне определённо говорить о том, что вас пытались подставить, причём очень, как мне кажется,... изящно: нагромождается куча улик, улик сверхубедительных, которые должны сделать так, чтобы и в глазах следствия, и в глазах, так сказать, общественности, именно вы стали наиболее вероятным кандидатом на роль главной злодейки, для чего создаётся и определённое психологичесое давление на всех, в том числе и на вас. Потом, вероятно, в зависимости от вашего поведения, они намеревались медленно или быстро закручивать гайки... Не исключено, что кульминацией всего этого должен был стать суд, - медленно говорил Олег Семёнович Отрощенко, он словно лекцию читал внимательным слушателям. - А может, и нет. Повторюсь: всё, вероятно, должно было зависеть от вашего поведения, как говорят в определённых кругах. Разумеется, все эти действия имеют под собой сугубо экономическую подоплёку, иначе вас не подвергали бы такой... многоплановой психологической обработке, цель которой теперь стала вполне очевидной: вы должны были вроде бы как добровольно отказаться от того, на что претендуют люди, всё это организовавшие. Так сказать, передел сфер влияния, осуществлённый в достаточно жёсткой форме... Полагаю, что они рассчитывали довести вас до состояния... послушания, после чего появились бы какие-то документы, которые сделали бы любые обвинения в ваш адрес абсурдными. И спасителями вашими стали бы люди, которые до этого вас... прессовали! Красиво? - В оригинальности - хотя бы на уровне замысла - им не откажешь, - признала Алла Алексеевна. - И исполнение было бы на соответствующем уровне, можете не сомневаться! - уверил её Отрощенко. - Да, кстати, а вам фамилия Бабушкин о чем-нибудь говорит? Олег Семёнович задал свой вопрос, скорее, для некой разрядки напряжения, поскольку он не рассчитывал, что между Аллой Либерман и киллером Николаем Бабушкиным могла быть какая-то связь, это было просто нереально. Поэтому то, как отреагировала на этот простенький вопрос Алла Алексеевна, его сильно удивило. - При чём здесь он? - окаменев лицом, холодно спросила Алла Алексеевна. - Так вы его знаете?.. - Если можно, я не хотела бы говорить об этом человеке, - сквозь зубы проговорила женщина, дыхание которой стало тяжёлым и прерывистым. - Но... Должны же быть какие-то... причины? - обескураженно спросил окончательно сбитый с толку Олег Семёнович Отрощенко. Алла Алексеевна беспомощно посмотрела на Александра Владимировича Воеводина, и он, решительно кивнув головой, вмешался в разговор. - Прошу прощения, Олег Семёнович, но, поверьте мне, у Аллы Алексеевны есть весьма веские причины для того, чтобы разговора о господине Бабушкине не было вообще! - Александр Владимирович, Алла Алексеевна, мне ни к чему тайны Мадридского двора, я, поверьте и мне тоже, совершенно не намерен лезть грязными руками в чужую душу, - терпеливо начал следователь Отрощенко, - но в интересах дела, подчёркиваю это, именно в интересах дела мне нужно знать всё об отношениях Аллы Алексеевны и господина Бабушкина, если таковые имели место быть - а я так понимаю, что они имели место... - Ну хорошо... - тяжело вздохнув, сказала Алла Алексеевна. - Вы умеете убеждать, я вас поняла. Но каким боком здесь может быть замешан Бабушкин? - В ночь, когда был убит ваш муж, сей господин погиб в автокатастрофе совсем недалеко отсюда, - сообщил следователь, и Алла Алексеевна Либерман - равно как и Александр Владимирович Воеводин! - оторопело вытаращили на него глаза. - Этого не может быть!.. - сказала женщина. - Этого не может быть!.. - поддержал её мужчина. - Но ведь это... факт! - Это... факт?.. - Конечно! Есть документы, которые подтверждают, что Николай Егорович Бабушкин... Что такое, что случилось?! - Николай Егорович Бабушкин... - прошептала Алла Алексеевна. - Кто это?.. Так это вы о нём... - Ну да! - Фу-у-у! - с облегчением выдохнула воздух женщина. - Слава тебе, Господи! - Вы имели в виду другого Бабушкина? - запоздало догадался Отрощенко, и все присутствующие в кабинете несколько натянуто засмеялись. - Конечно! И это, я вам скажу честно, называя вещи своими именами, первостатейный мерзавец, настоящий подонок. Он банкир, и очень известный, поэтому-то я и удивилась: ведь если бы с ним что-то подобное произошло, об этом бы уже все знали! А говорить я о нём не хотела и не хочу потому, что у нас с ним был... большой конфликт, просто жуткий конфликт, и вёл он себя необыкновенно... грязно - по отношению ко мне грязно... - Понятно! Ну, разумеется, как же это я сразу не догадался, ведь фамилия достаточно распространённая, во всяком случае, не редкая. - А почему вы спросили об этом... Николае Егоровиче? - вернулась к обсуждению проблемы Алла Алексеевна. - Он имеет какое-то отношение к гибели Володи? - Мы предполагаем, что именно он... был исполнителем. После чего его самого убрали. - Но как он в дом попал?! - Через “дырку в заборе”, - пояснил непривычно долго (как для себя...) молчавший Терещенко. - Как?.. - растерянно спросил Воеводин. - Там же гарантии дают... такие... - Да-да, стопроцентная гарантия! Вот Василий Григорьевич сегодня и выяснил, что не так давно, можно сказать, на днях небезызвестный нам господин Земко обращался в организацию, которая занималась созданием этих самых “дырок” - со своими нуждами... Думаю, что в цене они сошлись... х х х Алле Алексеевне Либерман удалось напугать здоровяка Егора до такой степени, что парень буквально трясся от страха: уж слишком неожиданно из хозяина положения, каковым он сам себе казался, он превратился в... В кого же, в самом деле, он превратился?.. Во что же он влетел - и как теперь из этого дерьма выбираться? Егор клял себя последними словами за глупость, сам себе обещал, что больше никогда и ни за что не влезет ни в какую авантюру, какие бы сногсшибательные преспективы это перед ним ни открывало. “Жадность фрайера сгубила!” - постоянно вертелось у него в голове, и он ощущал себя этим самым, жадностью сгубленным, фрайером... Но, как бы он ни был напуган, парень всё-таки был профессионалом-охранником, поэтому, внутренне трясясь, он толково использовал особенности городского пейзажа, и обнаружить его было нелегко. Сам же он до рези в глазах высматривал серую “Мазду” с неким Василием Григорьевичем, который, как он надеялся, разрешит все проблемы, связанные с его, Егора, безопасностью... х х х День у Василия Григорьевича Редько выдался на редкость хлопотливым, вечер, скорее всего, тоже не грозил стать вечером отдыха “для тех, кому за 4О...”, и такое развитие событий раздражало совладельца сыскного агентства “Заслон”: Василий Григорьевич откровенно недолюбливал суету, беготню, резкие движения, да и просто к движениям относился достаточно сдержанно, полагая, что покой - а значит, и малоподвижность - намного полезнее для эффективной умственной деятельности. Себя же он безоговорочно причислял к людям умственного труда... Несмотря на такой подход к проблеме перемещений в пространстве, Редько умел своевременно и эффективно выполнять все действия, которые должен был уметь выполнять человек его профессии, поэтому сейчас его “Мазда” неслась стрелой, а водитель быстро соображал, какой дорогой быстрее всего можно добраться туда, где его, как он был уверен, с нетерпением сердца ждёт молодой человек. Подъезжая к указанному месту, Василий Григорьевич сравнительно легко вычислил крупного парня, который, здесь он отдал ему должное, весьма профессионально скрывался от посторонних глаз и, несомненно, был тем самым Егором, забрать которого он должен был прямо с места, откуда начинающий шантажист вёл переговоры с Аллой Алексеевной Либерман. Редько решил, что в интересах дела нелишним будет продемонстрировать парню, будто ради спасения его персоны предпринимаются некие экстраординарные действия: после этого легче будет устанавливать с ним рабочие отношения, поскольку “спасённый” проникнется к “спасителю” естественной в его положении благодарностью... “Мазда”, резко прибавив скорость, развернулась на сто восемьдесят градусов, из неё выпрыгнул Василий Редько и требовательно махнул рукой в сторону продолжавшего маскироваться парня: “Егор, сюда!”. При этом вторую руку Василий Григорьевич держал в кармане, изображая наличие там пистолета, уютно устроившегося под мышкой в мягкой наплечной кобуре, а его решительный взгляд лихорадочно метался по сторонам - в поисках преследователей, которым необходимо дать решительный отпор. Парень отреагировал мгновенно, он зайцем метнулся к машине, прыгнул на сиденье и испуганно уставился на мгновенно оказавшегося рядом с ним Василия Редько. - Не боись, парень, прорвёмся! - браво пообещал ему Василий Григорьевич, со страшным шумом срывая с места возмущённую таким обращением иномарку. Егор, продолжая тряститсь от страха, хотел что-то сказать, но это ему не удалось, он только судорожно открывал и закрывал рот и был похож на выброшенную на берег большую и глупую рыбу... х х х - Но почему тогда мне звонил именно этот Земко и так, извините за выражение, похабно себя вёл? - спросила Алла Алексеевна Либерман, продолжая разговор с Эдуардом Терещенко и Олегом Отрощенко. - Вы ведь сами слышали, он же вёл себя совершенно по-идиотски, по-другому и не назовёшь... - А до этого вы лично с ним имели дело? Или, может, ещё с кем-то из их... компании? - спросил следователь. - Почти всё время с ним. У него есть компаньон, я вам о нём говорила, Вахтанг Туманишвили, так он - совсем другой человек. Вахтанг - человек спокойный, выдержанный, даже и не скажешь, что по национальности он грузин. У него отличная голова, он общается спокойно, вежливо и культурно, и при этом обладает быстрой и точной реакцией, он-то идеально подходит для сложных переговоров. - Если судить по вашим словам - полная противоположность этой бочке с порохом... - сказал Терещенко. - Конечно, по логике, сначала следовало “запустить” его, он должен был попробовать, как это там? А, сначала пряником, а уж потом... Ведь этот дегенерат, похоже, умеет только кнутом размахивать. - Вы правы, - согласилась Алла Алексеевна, - здесь напрашивается такой, знаете ли, сочувственный тон, стремление помочь в трудной ситуации, своего рода протянутая рука помощи, от которой очень трудно отказаться. И только потом, если человек всё-таки отказался... - Что-то здесь не так, - сказал Валентин Бардар, о котором все, похоже, успели позабыть: полковник ФСБ сидел молча, в разговоре участия не принимал, но слушал очень внимательно. - Как вы должны были повести себя в этой ситуации? - спросил он у Аллы Алексеевны. - На какую реакцию с вашей стороны они могли рассчитывать? - Ну... В общем, я себя... так и повела... Адекватно повела, - неуверенно ответила женщина, очевидно, не совсем точно поняв вопрос. - Вы имеете в виду то, на какую реакцию с моей стороны может рассчитывать человек, который пробует так со мной говорть? - Да. - Ну, - рассмеялась Алла Алексеевна, - тут ему мало не покажется! Он получил то, что должен был получить! - Валя, подробнее, - попросил Эдуард Николаевич Терещенко, а Отрощенко посмотрел на невозмутимого Валентина с большим интересом. - Или они ведут себя неправильно, или, наоборот, слишком правильно, потому что делают то, что им нужно, - несколько коряво объяснил Валентин. - Ты хочешь сказать, что им нужно было, чтобы Алла Алексеевна разговаривала по телефону именно так, поэтому и беседовал с ней полуидиот Зёма? - спросил Терещенко, и Валентин согласно кивнул. - Но зачем им это нужно? - Этого я не знаю, могу только предполагать. - И какие же у вас предположения? - протянул Отрощенко. - Давайте по порядку. До сих пор мы в их действиях практически не находим ошибок, потому что они работают точно и квалифицированно. Я сегодня навёл справки, человек, который предположительно стоит во главе всего этого - я имею в виду замысел и исполнение - это опытнейший профессионал с отличным послужным списком по нашему ведомству... - Так ты... тоже с Гаврилычем общался? - спросил Терещенко. - С Гаврилычем? Да нет... С “железом” малость поработал... - удивился Валентин. - Так вот, у этого человека репутация очень сильного профессионала, его всегда отличало стремление к оригинальности в работе, он славится педантичностью и умением просчитывать массу вариантов одновременно... - Валя, это уже, боюсь, слишком подробно... - заметил Терещенко. - На вас не угодишь, Эдуард Николаевич! - засмеялся Валентин. - То недостаточно, то слишком подробно... - Вы хотите сказать, что от такого человека, как этот ваш опытнейший профессионал, следует ожидать только продуманных действий, случайности здесь исключены? - вмешался в спор коллег Олег Семёнович Отрощенко. - И, следовательно, выбор для первого контакта с Аллой Алексеевной кандидатуры этого буйнопомешанного - тоже часть большой игры? - А разве не так? - Прошу прощения, - сказал Александр Владимирович Воеводин, - но, может быть, всё дело в том, что план Волика оказался для них такой неожиданностью, он настолько сильно расстраивает их планы, что они просто растерялись? Поэтому и попытались действовать методом грубого давления? Или силового давления, как будет правильно? - Это было бы правильно в том случае, Александр Владимирович, - ответил своему учителю Валентин, - если бы этот план Вольфа Вольфовича был им уже известен до разговора. То есть они знали бы заранее, что есть такой план, и тогда у них возникла бы идея: пустить вперёд танк, авось он прошибёт эту стену. Ну, а если и не прошибёт, так хоть напугает! - Знать о нём они не могли, - твёрдо сказала Алла Алексеевна. - Поэтому и остатся единственный вывод: им было нужно, чтобы разговор с Аллой Алексеевной был именно таким. Я почти уверен, что они его тоже записывали, и там при желании можно очень интересную композицию составить, просто очень интересную... - Я попал пальцем в небо!.. - признался Александр Владимирович Воеводин. - Тоже мне, нашёлся Нат Пинкертон... - Но всё равно, зачем это может им быть нужно? - вернулся к теме разговора следователь Отрощенко. - Что это им даёт, даже если у них и оказывается запись этого разговора? Ведь Алла Алексеевна ведёт беседу предельно корректно, по-моему, из её слов ничего выжать не удастся... Валентин промолчал. - А если это сделано для средств массовой информации? - с изрядной долей сомнения предположил Эдуард Терещенко. - Ведь начало скандалу положено этой статьёй, а дальше уже будет, знаете, как пишут: продолжение следует? Плёнка лежит в редакции, а в газете публикуется то, что нужно, выдирается из разговора фраза - и вокруг неё наворачивается всё, что нужно... Или запись пускают по телевидению, по радио?.. - Может и так быть, - согласился Отрощенко. - Разоблачение настоящего, подлинного лица респектабельной якобы бизнес-леди, формирование образа женщины-убийцы? Такое, разумеется, может быть, но ведь для них главное - вопросы экономические, а для их разрешения такая конфронтация, по-моему, совершенно ни к чему... Я не прав, Алла Алексеевна? - Вы правы, Олег Семёнович. Со мной тактика силового давления не проходит по определению, у меня, извините, в деловом мире именно такая репутация: со мной лучше дружить... - Тогда ничего не понимаю... - честно признался следователь. - Умные люди откровенно валяют дурака?.. - Даже если это так, то в этом их дураковалянии есть свой, умный, смысл, - возразил Терещенко. - Следовательно, нам осталась малость - отыскать его, этот умный смысл, в их дураковалянии, - подвёл итог Валентин Бардар. ГЛАВА IX. Гарик Зёма получил строжайший приказ: до поросячьего визга не нажираться, сидеть дома и быть готовым к тому, что, скорее всего, ночью предстоит заниматься серьёзным делом. Очень серьёзным делом. Приказ был передан ему Координатором, что несколько оскорбило сильно зауважавшего себя после своих последних подвигов Зёму, но он решил не высказывать этой обиды. И, как оказалось, был совершенно прав, потому что примерно через час после его разговора с Координатором ему позвонил пожилой человек. - Я послушал, как ты разговаривал с этой тёлкой, - бросил в трубку пожилой человек, и Гарик покрылся испариной. - И мне понравилось. Ты говорил хорошо, оправдал мои надежды, - тут пожилой человек не кривил душой. - Что ты молчишь? - Спасибо. Я слушаю вас, - стеснительно проговорил Зёма, изображая на лице раболепное почтение, хотя, конечно, в этом не было никакой необходимости, потому что разговор вёлся по обычному, а не по видеотелефону. - Ты хорошо поработал, и нам осталось совсем немного. И тут многое зависит от тебя. Тебе звонили? - Да. - Ты всё понял? - Да. - Это очень хорошо. Ты старательный парень, Зёма, и тебе давно пора расти. Вверх расти! - пошутил пожилой человек, и его собеседник подобострастно хихикнул. - Скоро, Гарик, в твоей жизни произойдут очень большие и очень важные перемены, и ты это заслужил. Не прощаясь, пожилой человек положил трубку, а Игорь Иванович Земко какое-то время слушал короткие гудки, звучавшие в его ушах как звуки фанфар, после чего осторожно пристроил трубку на место. Положив трубку, Игорь Земко вскочил из-за стола и возбуждённо заметался по своему просторному домашнему кабинету. Слова пожилого человека буквально окрылили его, он ощущал необыкновенный прилив сил, он верил в то, что удача улыбнулась ему во все тридцать два зуба! Его оценили, его похвалили, ему пообещали многое! Он заслужил это, и успех пришёл к нему! Ноги сами принесли его к бару, он выбрал бутылку самого дорогого коньяка, название которого прочитать не мог по причине полного незнания иностранных языков, быстро открыл её и налил коньяк в высокий хрустальный фужер на тонкой ножке. Совсем немного для него, это и выпивкой назвать нельзя, просто нужно спрыснуть удачу! Залпом проглотив коньяк, господин Земко почувствовал себя если и не на вершине блаженства (доза маловата...), то уж точно где-то на расстоянии “последнего броска” от этой вершины. Поэтому и мысли его плавно обратились к другим приятным вещам, которые сейчас были бы достойному человеку весьма кстати: до позднего вечера, когда ему придётся поработать, времени ещё достаточно, и он, Игорь Иванович, вполне успеет за это время поиметь пару тёлок из дорогих. Изысканная натура господина Земко искала новизны, и в последнее время Игорь Иванович пристрастился именно к этой породе - ноги из ушей растут, чирикают на нескольких иностранных языках, в постели творят такое, что... Конечно, они и стоят недёшево, так ведь и он, Гарик, не лыком шит, не последний человек в Москве! Он может себя позволить то, чего ему хочется!.. Господин Земко пользовался услугами массажного салона “Фея”, сотрудницы которого, совсем как настоящие феи, умели абсолютно всё... х х х Если какой-либо факт или какое-либо явление не укладываются в общепринятые рамки, то, вероятно, следует признать, что либо эти рамки... несколько узковаты, и поэтому их нужно расширить, либо это “что-то” - и в самом деле явление из ряда вон выходящее, не подпадающее пока что ни под какую из известных классификаций и потому нуждающееся в особом к себе отношении. Можно, конечно, и проигнорировать это “что-то”, посчитать его случайностью и постараться забыть о его существовании, но такое поведение чаще всего оказывается себе дороже: то, что уже существует в действительности, игнорировать опасно, это означает пренебрежение реальностью и строительство воздушных замков, которые, конечно, могут быть очень красивыми, но как крыша над головой оказываются несостоятельными... Нечто подобное вертелось в голове у полковника Бардара, который безуспешно пытался понять, почему люди, которые доказали свою способность трезво мыслить и организовывать - очень и очень квалифицированно! - “несчастные случаи” и прочие художества, повели себя как примитивы-дуболомы. Почему сейчас их поведение идёт вразрез с их возможностями и предыдущими действиями? Почему оно, это поведение, оказалось неакдекватно их возможностям? Или, наоборот, адекватно, но тогда они, собравшиеся в кабинете Аллы Алексеевны Либерман профессионалы, в свою очередь, оказались неадекватны сами себе, потому что не сумели разгадать подброшенную им противником загадку... Пакостное состояние, что и говорить! - Эдуард Николаевич, я вытащил всю доступную мне информацию по этому нашему деятелю, и не мог найти, чтобы он когда-нибудь действовал так... примитивно. Наоборот, его всегда отличало стремление сработать оригинально, не пределе возможностей. И потом: после того, как утром его наблюдатели так прокололись, он должен понимать, что мы его как минимум зацепили... - На дно он не ляжет! - убеждённо сказал Терещенко. - Характер не тот. Кроме того, он ведь не сам от себя работает, наверное, этот Земко его заказчик, так что он сам только разрабатывает то, что ему скажут делать, стратегия - это не его парафия. - На болвана-исполнителя он не похож.. - А кто его назвал болваном-исполнителем? - Эдуард Николаевич, я всё помню, что я говорил... - Алла Алексеевна, - Олег Отрощенко обратился к сидевшей молча хозяйке кабинета, - скажите, вот вы говорили о... вашей репутации, о том, что она хорошо известна всем в... определённом мире, тем, кто всё это затеял... Я вот о чём: когда вы раздражены и оскорблены, вы способны потерять голову и действовать... непредсказуемо? Натворить глупостей? Мы, кажется, об этом уже говорили, но сейчас я именно о таком вашем состоянии: когда вы раздражены и оскорблены одновременно. Такой вот коктейль... - Знаете, Олег Семёнович, скорее наоборот, в таком состоянии я, как правило, ещё больше настраиваюсь на... борьбу, и мои действия становятся... предельно жёсткими, всё происходит без малейшего промедления! Такая уж я... - извиняющиеся интонации и обаятельная улыбка Аллы Алексеевны были призваны смягчить впечатление от этого её признания... - А что, ведь это мысль! - воскликнул Терещенко. - Значит, прямо сегодняшней ночью или завтрашним утром можно ожидать какую-нибудь новую пакость? И, конечно же, опять с применением “дымовой завесы”! - Чего-чего? - удивился Воеводин. - Ну, чего-то наподобие появления автомобиля Аллы Алексеевны возле места происшествия, - пояснил Эдуард Николаевич. - Какого места происшествия? - теперь настала очередь удивиться женщине, о машине которой только что шла речь. - Вы что, ожидаете... ещё одно убийство? - Речь не об убийстве, Алла Алексеевна, - следователь Отрощенко был спокоен, - хотя и это исключить нельзя. Просто, как нам кажется, скоро могут начаться... новые провокации, которые будут направлены уже непосредственно против вас, целью которых может стать дискредитация вас как человека, уничтожение вашей деловой репутации, наконец! - Но ведь это бессмысленно! - Алла Алексеевна думала долго, и ей никто не мешал. - Они же не могут не понять, что теперь это совершенно бессмысленно, потому что в случае..., ну, вы понимаете, они не получают ничего - наоборот, всё теряют! Ведь теперь по-другому уже просто не получится... - Ники... - Валентин вовремя остановился, - этот наш деятель, если я правильно понял его досье, никогда не станет рисковать всем, он человек благоразумный и определённую грань никогда не перейдёт. А здесь... Это похоже просто на какой-то... блеф!.. - Но ведь он - только исполнитель, - напомнил Терещенко. - А этот Гарик очень похож на полного придурка, не знающего удержу! - Он на Петра Первого похож! - засмеялась Алла Алексеевна. - Такая же дебильная физиономия с вытаращенными глупыми глазами! И усы торчат в разные стороны, как у мартовского кота! Неизвестно, чем бы могло закончиться это обсуждение внешности Гарика Зёмы, если бы в кабинет не вошли Василий Григорьевич Редько и как в воду опущенный Егор, которого совладелец “Заслона” порядком застращал дорогой, рисуя ему картины одна безрадостнее другой... - Прошу, дамы и господа, знакомиться: Егор! - торжественно представил своего спутника Василий Редько. Парень неловко кивнул головой и смущённо пробормотал: “Здравствуйте...”. - Здравствуйте, Егор! - первой откликнулась Алла Алексеевна, а мужчины просто кивнули. - Расскажите нам, пожалуйста, о том, как вам удалось увидеть мою машину и когда это произошло. - Тогда это и было, ночью, - заторопился парень. - Ну, когда... всё это и было... Вы так вынырнули из-за поворота, вроде бы как хотели к воротам подъехать, даже и фарами пару раз мигнули, а потом в обход пошли, я и подумал, что на другой КПП поехали, ещё и не понял, чего это, вы же всегда у нас проезжаете... - Вы уверены, что это была именно Алла Алексеевна, - спросил Олег Отрощенко, и Егор посмотрел на него с неприязнью. - Я что, её “Порше”не знаю?.. - пробурчал он. - Слава Богу, насмотрелся... - Я не о машине, а о водителе, - уточнил следователь. - А кто ж ещё в такой машине окажется, да ещё и ночью? - удивился Егор, однако, призадумавшись, не сразу продолжил, и в голосе его поубавилось уверенности. - Да оно... Так, ну, если посмотреть, так ... это ... Алла Алексеевна и была... вроде бы... - А может, всё же не она? - Ну... Специально-то я не присматривался, да и не так близко было... Вижу, машина знакомая, женщина за рулём, вроде как... волосы как у Аллы Алексеевны, так кому же и быть-то? Нет, точно, причёска была совсем как у вас сейчас... - А вас не удивило, что Алла Алексеевна поехала на другой КПП? - подал голос Эдуард Терещенко. - Я же говорил: было немного, только ведь это не моё дело, а её - куда хочет, туда и едет! - Очень хорошо, Егор, - сказал следователь Отрощенко, - вы сейчас пройдёте в соседнюю комнату, возьмёте бумагу и ручку - и пишите обо всём, что нам только что рассказали. Крупным почерком! - пошутил он. - Я не умею крупным! - виновато сказал Егор. - Почему? - нахмурился следователь, и парень виновато развёл руками. - Ну, тогда пишите так, как умеете... - улыбнулся Олег Семёнович. - Ага! Только... Со мной ничего не будет? - он вопросительно посмотрел на Василия Григорьевича Редько, и тот ответил охраннику свирепым взглядом. - Я же сказал! Знаешь, есть такая народная мудрость: “Кто не успел - тот опоздал”? Так вот: ты, парень, успел, поэтому тебе волноваться уже не о чём, о тебе, родной, добрые люди позаботятся! Понял? Всё, иди, пиши! - Ручку бы мне... И бумагу... - Пожалуйста, Егор! - Алла Алексеевна Либерман протягивала Егору элегантную ручку и несколько листов бумаги. - Спасибо! - поблагодарил её Егор. х х х Пожилой человек знал, что за всё в жизни приходится платить, поэтому он был готов к тому, что завтра, скорее всего, ему придётся расстаться с довольно значительной для себя суммой денег - впрочем, для многих хорошо обеспеченных людей эта сумма была бы несметными сокровищами... Он был готов к этому, и ему не было жалко денег. Больше всего его сейчас инетересовал ответ на тот самый вопрос, который он с самого начала сформулировал для себя предельно просто: “В чём ошибка?”. Может быть, это была гордыня? Вера в себя, в свою удачу (а у пожилого человека была кличка “Фарт”), умение использовать все факторы, которые могли бы приблизить достижение нужного результата, интуиция и нахрап всегда помогали ему добиваться своего, а готовность и умение “держать удар” делали его по-настоящему сильным противником для любого, кто ему противостоял. Но тайным его оружием были старые деревянные кубики, с которых всё всегда начиналось: именно они давали ответ на первый вопрос - стоило или не стоило влезать в то или иное дело? И если кубики были против, то пожилой человек без колебаний отказывался от любого, самого на первый взгляд выгодного, дела - и всегда оказывался прав! Всегда!.. Он впервые ослушался этого вещего голоса, и вроде бы выяснилось, что делать этого не следовало. Ему оставалось одно: смириться. Можно было бы просто отойти в сторону, утереться и умыться, забыть об этом, но жизнь приучила его бороться до конца - поэтому он и придумал, на ходу придумал, эту сногсшибательную по своей наглости комбинацию, которая, как он всё-таки хотел надеяться, позволит ему выиграть безнадежно вроде бы проигранную партию. Во всяком случае, у него мог появиться шанс. Собственно, он уже знал ответ на волнующий его вопрос. Он знал, в чём именно он ошибся. Он слишком понадеялся на себя, на свою удачу, и не прислушался к голосу судьбы. Вовремя не прислушался. А потом уже было поздно, потому что изначально кубики выпали так, как они выпали, и потом уже ничего нельзя было изменить. Ему очень не хотелось верить в то, что он проиграл. Он слишком давно уже был победителем - и забыл, что же это такое - проигрывать... Поэтому он с нетерпением ждал утра, которое, как ему хотелось в это верить!, принесёт ему удачу. Да, именно так: он надеялся, что, вопреки всему, утро принесёт ему удачу... х х х Светлана откровенно скучала, поскольку Валентин ушёл уже давно, но было непохоже, чтобы это его отсутствие скоро сменилось появлением в доме Воеводина самого дорогого для девушки человека. Иногда ей казалось, что Валентин сегодня вообще не придёт, и это её пугало, хотя умом Светлана понимала, что всё это глупости, что скоро это совещание - или как там оно у них называется - закончится и они опять будут вместе. Она любила и умела готовить, ей доставляло огромное удовольствие смотреть на то, с каким аппетитом поглощал приготовленные ею кушанья никоим образом не похожий на гурмана Валентин - и поэтому сейчас на столе в кухне стояли два огромных разноса с множеством разнобразных, очень красивых, бутербродов, которые Светлана соорудила, использовав для этого творческого акта почти всё, что нашлось во вместительном хозяйском холодильнике... Как результат стараний - два огромных блюда с шедеврами кулинарного искусства, однако Светлана опасалась, что этого может и не хватить: она отлично помнила, как - молниеносно! - расправляется с такими вещами Эдуард Николаевич Терещенко, такое нормальной женщине забыть практически невозможно... Девушка размышляла о том, стоит ли по второму кругу подвергать ревизии содержимое холодильника, когда раздался телефонный звонок. - Ты как? - услышала она голос Валентина. - Уже ничего - раз ты звонишь... - Умница... - Так точно, господин полковник! Докладаю согласно уставу: к вашему приходу изготовлено энное количество бутербродов, которые нуждаются в вашем внимании и заботе! - Вот и молодец! Ты меня жди, я скоро, сейчас приду, заберём бутерброды и пойдём сюда - тут такое затевается! - Что затевается, Валь? - чуть встревожилась Светлана. - Радость моя, мы тут решили... в лото играть, так что твои бутерброды окажутся весьма и весьма к месту и ко времени! - В лото... - несколько неуверенно протянула Светлана. - Это... в бочонки, что ли?.. - Ага! Жди меня, я скоро! Положив трубку, Светлана задумалась: игра в лото прочно ассоциировалась у неё с детством, с долгими зимними вечерами, когда уже не хотелось смотреть телевизор, когда собирался в доме разный народ - родня, соседи, подружки, когда доставались маленькие деревянные бочоночки и начинались всякие “квартиры”, “дедушки”, “бабушки” и прочие уморительные названия, с помощью которых обычная вроде бы игра превращалась в настоящий праздник... Давно это было, сразу и не вспомнишь, когда она в последний раз играла в лото... Девушка решила, что там, в соседнем огромном доме, уже всё хорошо, если сегодня вечером они будут играть в лото... х х х Однако Светлана ошибалась. “Там” высокие договаривающиеся стороны никак не могли прийти к более-менее приемлемому соглашению относительно дальнейших действий - потому что не понимали логики, которая лежала в основе действий противника, не понимали, чем он руководствовался, совершая внешне необъяснимые с точки зрения здравого смысла поступки. Это непонимание очень сильно нервировало даже Валентина и Олега Семёновича, которых вообще-то вывести из себя было не так просто, а совладельцы “Заслона” так просто кипели от негодования на самих себя. - Вася, мы с тобой совсем тормозами стали! - горько жаловался Эдуард Николаевич Терещенко Василию Григорьевичу Редько, поглядывая на него с надеждой: а вдруг Вася станет его разубеждать? С напрасной, надо сказать, надеждой, поскольку компаньон вроде бы и имел на высказанную им, Терещенко, мысль свою точку зрения, но... лучше бы он держал её при себе... - Что касается тебя - то тут и спорить нечего! - веско заявил Василий Григорьевич. - С тобой всё ясно! Но я-то тут при чём, Эдя? Наоборот, если кто из нас сегодня хоть что-то полезное сделал, так это же я, Эдя! - Спасибо, друже! - Будь здоров! - Редько был невозмутим и величествен. - Эдуард Николаевич, да хватит вам, в самом-то деле! - не выдержал Олег Семёнович Отрощенко. - Все мы тут... не лучшим образом выглядим, не надо усугублять... Разумеется, если бы мы... - Олег Семёнович, а я о чём говорю?.. Ведь это, если без экивоков, наш с Васькой хлеб, потому что человек, который нам противостоит, это... коллега... бывший.. . А мы - ни бум-бум! - Но ведь и я тоже... - начал Валентин, но Терещенко накинулся на него - и с неменьшим жаром, чем на компаньона. - Валя, только не нужно ещё и тебе каяться, ладно, мы с Васькой, старые дурни!.. - Господа мужчины! - привлекла к себе всеобщее внимание Алла Алексеевна Либерман. - Если мне будет позволено высказать моё мнение, то я хотела бы попросить вас не искать чёрную кошку в тёмной комнате именно тогда, когда её, скорее всего, там просто нет! Ведь всё равно у вас сейчас слишком мало данных для того, чтобы более или менее точно спрогнозировать вероятный ход развития событий, согласитесь же со мной! Посему предлагаю вам... - здесь она лукаво улыбнулась, и Эдуард Терещенко, совершенно неожиданно для себя, подумал, что Алла Алексеевна Либерман - обворожительная женщина... некое - высокоинтеллектуальное занятие: игру в лото! - В... чего? - оторопело спросил следователь Отрощенко. - Простите, какую игру? - В лото... Помните: раздаются карточки, вытаскиваются бочоночки, “кричат” номера... - Что, сейчас?.. - подал голос Терещенко. - Именно что сейчас! - азартно сказала хозяйка дома. - Сейчас или никогда! Играть-то все умеют? В ответ на этот конкретный, по жизни, вопрос раздался нестройный хор утвердительных высказываний типа: “Ага!”, “Конечно!”, “О чём разговор?”. - Вот и чудесно! Прошу в гостиную, там всё найдём, мы частенько играли в лото... раньше... - Превосходно! - воспрял духом Александр Владимирович Воеводин. - Превосходно! Вот увидите, это очень интересно, очень! - Мне нужно позвонить Светлане! - заявил Валентин, и Алла Алексеевна любезно пропустила его к телефону. Приготовления были хлопотливыми, Алла Алексеевна старалась позаботиться о каждом из гостей, а появление Валенитна и Светланы, вернее, принесённые ими бутерброды, были встречены с большим энтузиазмом; всем было легко и весело. Перед игрой господа Терещенко и Редько перебросились несколькими фразами с Олегом Семёновичем Отрощенко, и результатом обмена мнениями стало решение о привлечении завтра с утра дополнительных людей, которым надлежало обеспечивать безопасность Аллы Алексеевны Либерман в течение дня. Как минимум - в течение дня... Также было решено дождаться каких-либо внятных действий противника, ежели, разумеется, таковые последуют, и уже в зависимости от них обеспечивать контрмеры. Профессионалы были недовольны собой: что толку от правильных вроде бы рассуждений, если не решена основная проблема? Каким может быть результат профилактики, если ты не знаешь и даже не предполагаешь, что именно нужно профилактировать? Интуиция и опыт подсказывали мужчинам, что противник подготовил какую-то крупную пакость, но для того, чтобы понять, в чём именно она будет заключаться, одной интуиции было недостаточно. А мозгов, вероятно, им и не хватило... Понадеялись на то, что утро вечера мудренее, а ведь утро может быть и ох каким противным, если не позаботиться о том, чтобы оно стало хорошим, весёлым и добрым! И такое утро тебя встретит не прохладой, как в песне поётся, а чёрт знает чем!.. х х х Несмотря на недовольство собой собравшихся в гостиной Аллы Алексеевны Либерман мужчин, их озабоченность профессиональными проблемами, игра в лото, как обещали хозяйка и Александр Владимирович Воеводин, получилась очень интересной. Как-то незаметно все увлеклись этой нехитрой игрой, и скоро азартом были охвачены все: от флегматичного Отрощенко до успокоившегося и воспрявшего духом охранника Егора, которого тоже пригласили - и, к слову сказать, именно Егор оказался в выигрыше! Вот ведь как, наверное, и в самом деле в играх и жизни везёт... ну, скажем так, не совсем умным людям или пьяницам! Пьяниц среди собравшихся не оказалсоь, а по уму Егор уверенно занимал первое место от конца - вот он и выигрывал раз за разом у всех своих умных-разумных пратнёров, которых это очень обижало, но которые ничего не могли поделать с везением, выпавшим на долю недалёкого парня!.. Когда игра закончилась, выяснилось, что дело идёт к утру... Гостеприимная хозяйка и слышать не хотела о том, чтобы кто-нибудь из гостей покинул её дом поздней ночью (или ранним утром?): “Что у меня, комнат на всех на хватит, что ли?”. Действительно, комнат хватило на всех. Даже на Воеводина и Валентина со Светланой, которым идти было всего-ничего, но которых Алла Алексеевна не отпустила: “Саша, как можно?”. ГЛАВА X. В эту ночь с некоторыми людьми творились странные вещи, граничащие с мистикой, потому что люди как-то совершенно спокойно оказывались в одно и то же время в разных, очень далеко друг от друга находящихся, местах... Так, немалое количество заслуживающих полного доверия свидетелей могло подтвердить, что Алла Алексеевна Либерман всю эту ночь провела в своём доме - сначала за игрой в лото, затем - в собственной спальне. Свидетели эти, как уже было сказано, были абсолютно надёжными, кроме того, в их числе находился высокопоставленный сотрудник прокуратуры Олег Семёнович Отрощенко, отвечающий за раскрытие убийства супруга вышеназванной Аллы Алексеевны, который, что называется, в здравом уме и твёрдой памяти мог подтвердить факт её присутствия... Однако существовали и другие свидетели, которые тоже заслуживали всяческого доверия и которые, тоже пребывая в здравом уме и твёрдой памяти, готовы были с чистой совестью присягнуть в том, что видели этой ночью Аллу Алексеевну Либерман... возле дома, в котором проживали господин Земко, он же Гарик Зёма! Причём Алла Алексеевна, как они утверждали, находилась там в то самое время, когда бурно радовалась “квартирам”, ей выпадавшим, в ходе азартной игры в лото... у себя дома! Правда, люди, видевшие Аллу Алексеевну возле дома Гарика Зёмы, лично бизнес-леди не знали. Они видели красный “Порше” с госномером, который принадлежал автомобилю госпожи Либерман, видели молодую красивую женщину, которая в этом “Порше” приехала и делала всё для того, чтобы привлечь к себе внимание. И женщина эта была в высшей степени похожа на настоящую Аллу Алексеевну Либерман. В высшей степени. То есть настолько сильно, что, сличая предъявленную фотографию с собственными воспоминаниями, человек был уверен в том, что видел воочию изображённую на этой фотографии женщину... Или почти уверен... Во всяком случае, до опознания, если бы таковое состоялось. Потому что между фотографией и живым человеком слишком большая разница - ведь фотография не умеет говорить, улыбаться, хмуриться... Такие вот странные вещи происходили в эту ночь с некоторыми людьми... х х х Когда Вахтанг Туманишвили говорил себе, что в его компаньоне слишком много дерьма, он был прав. Действительно, Игорь Иванович Земко был малосимпатичным человеком. А если честно - то просто поганым. Может быть, даже мерзким. Но стопроцентных негодяев и мерзавцев в природе не бывает, у каждого, даже очень и очень плохого, человека есть какие-то положительные качество. Что-то позитивное. Было это позитивное и у Гарика Зёмы. Если оценивать личность Игоря Земко объективно, то всё, что зависит от самого человека, в этой личности было негативным. Те черты личности, которые человек должен формировать в себе сам, у Гарика Зёмы имели ярко выраженный негативный характер: ему были присущи злоба, зависть, нечестность, подлость, хамство и прочие не украшающие человека качества. Как-то так получалось, что именно их старательно развивал в себе господин Земко. Но! То, что было дано природой - или Господом Богом, это, повторимся, кому как нравится, - в господине Земко было... достойным: высокий рост, красивые и правильные, крупные черты лица, гордая посадка головы... И самое для него главное - специфические... мужские качества: Гарик Зёма был необыкновенно сильным самцом, его мужские достоинства были выше всяких похвал! Он это знал, и он этим гордился, утверждая, что “бабы на мне тащатся”, хотя это было и не совсем так. Потому что в отношениях между мужчиной и женщиной голая физиология мало что значит, здесь всё решается на уровне души , а эта часть человеческого организма никак не связана ни с размерами фаллоса, ни со способностью к долговременным половым актам... Душа - это нечто совсем другое, но Гарик Зёма был убеждён: “Если я бабе раз засажу - она навсегда моя!”. В этом его убеждали многочисленные... назовём их партнёрши, которые честно отрабатывали получаемые за услуги суммы... Сегодня Гарик классно потащился, выписав себе сразу двух тёлок из “Феи”, и эти дамы работали очень профессионально, старательно и умело распаляя хорошо им знакомого “кобелину”. Памятуя о том, что сегодня ему предстоит ответственная работа, Гарик, в отличие от своего обычного времяпрепровождения в подобной компании, почти не пил, чем изрядно удивил привыкших к лошадиным дозам выпиваемого им спииртного тёлок, которые, возвращаясь после работы “на базу”, довольно оживлённо обсуждали эту особенность сегодняшнего поведения своего постоянного клиента. Больше говорить им было не о чем. х х х Он занял удобную позицию, которая позволяла выполнить задание чётко, быстро и при этом почти исключала возможность провала. Он знал толк в выборе позиции, потому что, в отличие от подвизавшихся на его поприще бывших спортсменов, окончил специальную школу снайперов на Дальнем Востоке, где их гоняли на совесть: выпускники должны были применять полученные знания, умения и навыки в условиях, в которых малейшая неточность чаще всего могла стоить жизни, и это было самой убедительной познавательной мотивацией для тех, кого готовили к деятельности профессиональных убийц. Именно так - потому что снайпер являетсся профессиональным убийцей очень высокой квалификации. Позиция была очень удобной, оружие - пристрелянным и надёжным, дистанция - почти оптимальной. Единственное, что вызывало определённые опасения, - это невозможность предварительно “вживую” познакомиться с объектом: приказ был получен спешно, времени не оставалсоь, в его распоряжении были фотографии молодой красивой женщины, которая завтра утром - нет, уже сегодня, уже наступил новый день! - должна будет умереть. Следовательно, наступающий день должен стать её последним днём... Человек сидел почти что на вершине высокого дерева, росшего примерно в двухстах пятидесяти метрах от двери дома-имения Либерманов, он отлично видел её, эту дверь, из которой должен был появиться объект, утро обещало быть ясным и сухим, что только облегчало задачу. Несколько тревожило человека ещё и солнце - оно должно было светить, как ему и положено в июле, ярко, а это означало, что существовала вероятность того, что оптический прицел “отбликует” на этом солнце и будет замечен. Правда, для того, чтобы его заметить, в охране должны находиться профессионалы очень высокой квалификации, отлично знающие своё дело и старательно отрабатывающие свой хлеб. Такие ещё оставались - вопреки всеобщему пофигизму и дилетантскому подходу к вопросам обеспечения безопасности. Но здесь, как ему сообщили, таких не было. Были обычные “шкафы”, производившие внушительное впечатление своими габаритами, но совершенно не владеющие своей огромной мышечной (и добро бы, если мышечной, а то ведь там сала столько!) массой и не знающие, что такое квалифицированная защита от снайперской винтовки. Он терпеливо ждал, он был уверен в том, что всё пройдёт успешно, как оно всегда и проходило. Больше всего во всём этом деле его волновала проблема отхода, но и здесь он тоже всё подготовил профессионально. х х х Координатор давно уже привык не спать по ночам, его не волновало, какое время суток он проживает, если речь шла о работе: это никак не сказывалось на его работоспособности и выполнении им своих обязанностей. Сова, жаворонок, дятел - это всё было не о нём. Сегодняшняя ночь должна была быть насыщена событиями, поэтому он заранее подготовился ко всяким неожиданностям. Собственно, он и находился, как сказали бы раньше, на боевом посту для того, чтобы эти неожиданности не могли помешать точному исполнению планов, он был готов вмешаться в ход событий, если бы в этом возникла необходимость. Пока что такой необходимости не было, и он размышлял о том, почему пожилой человек повёл себя так неосмотрительно. Ставить на такую “дохлую” карту такие большие деньги - это даже и не риск, это просто филантропия какая-то по отношению к тем, кто твои деньги получит, потому что у тебя-то шансов сохранить их почти нет... Такое поведение пожилого человека было нетипичным, и Координатор решил, что хозяин просто затемнился. То есть у него имеются свои, неведомые ему, Координатору, причины поступать именно так, только он их до поры до времени не объясняет, но после завершения операции обязательно выяснится, что всё делалось не наобум святых, а так, как надо. Координатор был не в претензии: каждый солдат должен знать свой маневр, но не его, солдата, дело, лезть в планы высшего командования... Вера в то, что тот, то отдаёт команды, всегда прав, сидела где-то в самой глубине души Координатора, она осталась ещё со времён службы в КГБ, где приказы не обсуждались, а только выполнялись. В последнее время он часто думал об этом, иногда даже ловил себя на том, что жизнь всё чаще и чаще опровергает это его убеждение... Если раньше, сталкиваясь с... мягко говоря, странным приказом, он утешал себя тем, что он точно выполняет свои обязанности, что совесть его чиста, то теперь это не всегда срабатывало... Сейчас он готовился к бессонной ночи, которая, собственно, уже началась, и был уверен, что пожилой человек и вправду затемнился, поскольку проводимая сегодня ночью операция, если называть вещи своими настоящими именами, была чистейшей воды авантюрой - не по подготовке и исполнению, здесь он не допустил ни малейших вольностей, а по самому замыслу своему... Ловить на такие шансы?.. А интересно всё-таки, что же у шефа в рукаве? Какой прикуп он придерживает? Если бы Координатору сказали, что всё дело в двух маленьких деревянных кубиках, он бы не поверил - такого быть не может!.. х х х Люди, которые должны были работать с Гариком Зёмой, вошли в дом, в котором он проживал, через чёрный ход - так было нужно, потому что дом был не простой, на входе сидел консьерж, как стали теперь называть в Москве обычных вертухаев, которые и раньше истово охраняли покой жильцов престижных столичных домов. Кстати, именно этот дюжий консьерж и запомнил идеальнейшим образом женщину, приехавшую в автомобиле с номером, принадлежавшим “Порше” Аллы Алексеевны Либерман, - и даже номер этот добросовестно записал в журнал дежурства. У вошедших в дом людей были ключи от квартиры господина Земко, но им было приказано позвонить в дверь и дождаться, пока хозяин эту дверь откроет. После этого нужно было проследовать вместе с господином Земко в его рабочий кабинет и там приступить к реализации инструкций, носивших слишком специфический характер, но полностью отвечающих потребностям ситуации. Одни из трёх мужчин, подошедших к двери квартиры господина Земко, был знаком хозяину, и это тоже было предусмотрено планом операции: дебил дебилом, но долгие годы “зоны” и жизнь в блатном мире даром не проходят, человек привыкает жить настороже, обостряется интуиция, и появление трёх незнакомых “быков” могло раньше времени насторожить хозяина квартиры. - Здравствуйте, Игорь Иванович! - вежливо, с большим уважением к открывшему дверь Зёме сказал тот, кто был знаком хозяину. - Здорово! - начальственно буркнул Игорь Иванович. - Давайте в хату, там побазарим! Гости вежливо поблагодарили и прошли следом за хозяином в кабинет, где господин Земко по-барски развалились в кресле - предложить вошедшим вместе с ним людям стулья они не сочли нужным. - Ну, так что там за дела? - свысока спросил Игорь Иванович Земко у стоявших перед ним мужчин, и это были последние слова, которые он произнёс в своей жизни. По инструкции в него должны были выпустить девять пуль - как раз столько, сколько было в обойме... У тех, кто будет расследовать убийство Игоря Ивановича Земко, не должно оставаться сомнений в том, что в него стрелял человек, который ненавидел Земко, поэтому он нажимал и нажимал на курок пистолета до тех пор, пока не выяснилось, что патронов в обойме уже нет... При этом одна-две пули должны были оказаться в стене или столе - таким образом создавалось впечатление, что стрелавшая - предполагалось, что это женщина, - не очень уверенно обращается с оружием. Человек, отвечавший за эту часть операции, был профессионалом, поэтому он всё сделал правильно: все пули попали туда, куда они и должны были попасть... Конечно, Игорь Земко был убит первым же выстрелом - в голову... После устранения хозяина наступил черёд специалиста по компьютерам (который, к слову сказать, имел вид типичного “быка”): он быстро “зарядил” персональный компьютер господина Земко заранее подготовленным текстом. Текст этот был составлен лично Координатором и “утверждён” пожилым человеком, который посчитал необходимым лично проконтролировать такой ответственный момент операции. Теперь те, кто будет работать с компьютером, получат необходимую информацию, на основании которой им предстоит сделать те выводы, которые, по замыслу пожилого человека, они и должны сделать. Перед уходом гости немного поработали с интерьером кабинета, в результате чего сложилость впечатление, будто в данном помещении происходило достаточно бурное объяснение, закончившееся трагически - об этом недвусмысленно свидетельствовала безжизненная фигура в кресле... Покидая квартиру, гости не закрыли дверь на замок, они лишь слегка притворили её, оставив небольшую щель, говорившую о том, что в квартире что-то не в порядке. Дом был спланирован так, что каждая из квартир имела свой отдельный коридорчик, поэтому до завтрашнего утра - пока не придёт уборщица - никто не обнаружит полуоткрытую дверь в квартиру господина Земко. А завтра утром это открытие окажется весьма и весьма кстати! Из дома трое мужчин ышли так же, как и вошли в него - через чёрный ход. Поэтому их никто не видел, а дверь чёрного хода они аккуратно закрыли на ключ. После их ухода Координатор получил первое сообщение: файл №1 из программы выведен. Теперь настала очередь файла №2. х х х В доме Аллы Алексеевны Либерман комнаты для гостей были расположены в высшей степени удобно: каждая имела свой выход в общий коридор, поэтому гости могли и не знать, кто является их соседом. Так сказать, суверенное существование на общей территории. В это утро - после отчаянной битвы в лото - гости Аллы Алексеевны проснулись рано, быстро привели себя в порядок и собрались в гостиной. К этому времени Эдуард Николаевич Терещенко уже знал, что люди из “Заслона” находятся возле КПП, что они готовы взять под охрану “Линкольн”, на котором Алла Алексеевна намеревалась отправиться в офис “Люпуса”, о чём она сообщила присутствующим, предложив им свои “транспортные услуги”. - Только, может быть, сначала позавтракаем? - весьма неуверенно предложила хозяйка дома, которая достаточно прохладно относилась к кухне и потому не уделяла ей особого внимания. - Спасибо, Аллочка, - первым отозвался Александр Владимирович Воеводин, - но мы лучше домой, день-то свободный, спешить некуда... - Действительно, Алла Алексеевна, - поддержал его Отрощенко, выражая общее мнение, - лучше будет, если мы сразу отправимся туда, где мы все должны быть. Разве что молодого человека нужно покормить, - он указал рукой на Егора. - Он ведь пока у вас дома побудет? - Егор, вы сумеете отыскать себе что-нибудь на кухне? - спросила хозяйка, и Егор заверил её в своей дееспособности. - Вот и хорошо! - Тогда и в самом деле можно ехать, - произнесла Алла Алексеевна Либерман. - День, похоже, обещает быть не самым лёгким, может, присядем на дорожку? Все послушно присели кто куда, молча посидели несколько секунд и поднялись, задвигались, направляясь к выходу. - Алла Алексеевна, - робко обратился к хозяйке Егор, - а где у вас кухня-то? - Идёмте, покажу, - и Алла Алексевна отправилась показывать временному постояльцу, где ему предстоит искать себе хлеб насущный. Поскольку люди в доме Алла Алексеевны собрались воспитанные, мужчины вежливо пропустили Светлану вперёд, чтобы она могла первой покинуть гостеприимный кров. Следом за ней шёл Валентин, за ним - остальные джентльмены. Светлана уже переступила порог, когда Валентин что-то спросил у неё, она полуобернулась на его голос - и получилось, что выходила она из дома как-то боком, левым плечом вперёд. Как-то очень неловко она выходила из дома... х х х Сидевший на дереве снайпер видел всё: как оживал дом, как к дверям мягко подкатил длиннющий “Линкольн”, сверкающий и, казалось, даже благоухающий, как собравшиеся в гостиной люди зачем-то присели, а потом потянулись к выходу... Он всё видел и был готов к работе. Высокая женская фигура медленно шла к двери, и отличная снайперская винтовка в умелых руках профессионала плавно сопровождала эту фигуру в её движении. Он знал, что стрелять нужно тогда, когда женщина появится на пороге дома, тогда шкафообразные охранники, неуклюже топтавшиеся возле “Линкольна”, окажутся вне игры и ничего не смогут сделать, будет поздно что-то делать... Лицо женщины он рассмотрел достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что это именно та женщина, фотографии которой он внимательно изучал перед выездом на место работы. В доме была ещё одна женщина, которая сейчас находилась в глубине дома, и женщины были похожи, но та, вторая, меньше походила на виденные им фотографии пышноволосой красавицы - в ней было что-то не то, чего-то ей не хватало... Помимо несомненного сходства с фотографией, было ещё кое-что, убеждавшее киллера в том, что цель он определил правильно: собравшиеся в доме мужики относились к женщине, которую сейчас уверенно “вела” его винтовка, с исключительным почтением, они чуть ли не почётный караул в дверях устроили, пропуская её, - а так, наверное, ведут себя только по отношению к хозяйке... Уже выходя в дверь, женщина обернулась назад, что-то говоря шедшему за ней невысокому, почти одного роста с ней, крепышу, и киллер поморщился, потому что он уже готов был выстрелить, а теперь нужно было немного подождать. Минимум - ещё один шаг... Женщина сделала этот шаг, дуло винтовки послушно проследовало за ней, и профессионал плавно нажал на курок... Как он и опасался, прицел всё-таки “отбликовал” на солнце, потому что этот последний шаг женщины заставил его сделать лишнее движение оружием... х х х Валентин шутливо поинтересовался у Светланы, чем она собирается его сегодня кормить, и девушка, лукаво усмехнувшись, полуобернулась к нему и весело пообещала, что сегодня утром с голоду никто не умрёт. - Ничьей жизни, дорогуша, никто и ничто не угрожает! - засмеялась она и перешагнула через порог. Валентин двинулся следом за ней и вдруг боковым зрением поймал какой-то очень далёкий отблеск, смутно знакомый и ассоциирующийся с чем-то очень страшным... Далёкий такой отблеск... Позже, вспоминая всё, что произошло, он так и не мог понять, почему он поступил тогда именно так, как поступил: вытянувшись стрелой, Валентин полетел вперёд и двумя руками ударил Светлану в плечо, сбил её с ног и как-то раскорякой прикрыл её сверху, с ужасом увидев, что из шеи девушки фонтаном бьёт кровь... х х х Выстрела никто не слышал, поэтому было непонятно, чего это вдруг Валентин прыгнул вперёд, сбив с ног Светлану и прикрыв её своим телом. Лишь тогда, когда они оба оказались лежащими на испанской тротуарной плитке, которой был вымощен двор усадьбы, стала видна неправдоподобно алая кровь на белых квадратах, после чего в доме и во дворе началось что-то невообразимое... ... Эдуард Терещенко и Василий Редько с непонятно откуда взявшимися пистолетами в руках вылетели во двор, причём крупногабаритный Терещенко пролетел в дверь, даже не задев её, и стали спиной к спине, контролируя каждый свой сектор обстрела. ... Олег Отрощенко был безоружен, поэтому он не торопился: прищурившись, он цепко оглядывался по сторонам, соображая, откуда мог быть произведён выстрел и готовясь по возможности адекватно отреагировать на вероятность продолжение огня. ... Александр Владимирович Воеводин застыл как изваяние, совершенно обескураженный и не понимающий, что же, собственно, произошло... ... Два так называемых “охранника” пробовали достать свои пистолеты, при этом они боязливо поглядывали по сторонам и, похоже, не знали, что же всё-таки им следует делать... ... Из глубины дома спокойно вышли Алла Алексеевна Либерман и Егор, наконец-то узнавший, где в этом доме хранятся съестные припасы... х х х Увидев, что женское тело стремительно летит вперёд, снайпер судорожно дёрнул стволом винтовки, понимая, что выстрел не получился, но изменить он уже ничего не мог. “Пуля не воробей, вылетела - не поймаешь!” - была у них в учебке такая шутка... У него не было времени смотреть, чем закончилась его попытка, он просто не имел времени на анализ ситуации - сейчас нужно было уходить. Сейчас самым главным был отход, а всё остальное будет потом! Он рассчитывал, что отход пройдёт по заранее намеченному плану и будет успешным, как всегда. Он имел основания для того, чтобы рассчитывать на это. Он не знал только, что сегодня ему не сильно повезло: возле КПП, там, где пролегал маршрут отхода, находились сотрудники агентства “Заслон”, которые отлично знали, что такое силовое задержание и умели его проводить квалифицированно. Он же, будучи убийцей-профессионалом, никогда непосредственно не контактировал со своими жертвами и не был обучен даже приёмам рукопашного боя - их этому просто не учили... А сотрудники “Заслона” ожидали “Линкольн” Аллы Алексеевны Либерман, который они должны были взять под охрану... х х х Поняв, что выстрелов бльше не будет, Эдуард Терещенко выхватил из кармана мобильник и связался со старшим группы, которая должна была обеспечивать безопасность Аллы Алексеевны Либерман. Сообщив ему, откуда стреляли (вычислить это было не так сложно), Терещенко отдал краткий приказ: “Задержать!”, и группа приступила к выполнению этого приказа. Валентин с ужасом смотрел на окровавленную Светлану, не понимая, что же ему нужно делать, когда к нему подбежал Василий Редько и, мягко отстранив его, подхватил девушку на руки. - Куда?! - зарычал Валентин, но Эдуард Терещенко аккуратно принял его в свои медвежьи объятия. - В больницу, Валя, в больницу... Алла Алексеевна Либерман уже держала открытой дверцу “Линкольна”, и Редько бережно положил Светлану на кожаное сиденье. Валентин мгновенно оказался рядом, он положил голову Светланы себе на колени, по-прежнему с ужасом глядя на её невероятной, снежной белизны лицо... х х х Киллер прекрасно водил машину, он летел на огромной скорости и был уверен в себе: выстрел выстрелом, но совсем скоро он окажется на трассе, где всем волнениям наступит конец, где он станет законопослушным водителем, который тщательно следит за соблюдением скорости и ничего не нарушает... ... Два приземистых “джипа” перегородили дорогу так, что деваться ему было некуда, оставалось только останавливаться, сдавать назад, разворачиваться и мчаться в обратную сторону... Его новенькая “Тойота-Спринтер” была послушна в управлении, он любил эту машину и умел выжимать из неё всё, на что она была способна - а способна она была на многое... Поэтому появившееся препятствие не испугало его, у него было достаточно времени и места, чтобы сманеврировать, и он, резко затормозив, почти развернул машину, когда стоявшие рядом с “джипами” люди подняли оружие и стали стрелять... Он погиб мгновенно, а оставшийся один на один с собственной неукротимой мощью дорогой импортный автомобиль хлёстко впечатался в росший на обочине дороги могучий старый дуб... х х х Огромный “Линкольн” нёсся по загородному шоссе, водитель его беспрерывно сигналил, распугивая встречных и поперечных, а в салоне, где было очень тихо, Алла Алексеевна Либерман терпеливо объясняла по мобильному телефону главврачу частной клиники, куда они ехали, что же именно произошло с пациенткой, стараясь не смотреть на почерневшего от горя Валентина, сильные руки которого нежно обнимали обмякшее женское тело, а лицо было перепачкано в Светланиной крови... Самым главным сейчас было то, что Светлана хоть прерывисто, но дышала, но это же заставляло и торопиться... Ворвавшись в Москву, “Линкольн” продолжал нестись не сбавляя скорости: Алла Алексеевна, обо всём договорившись в больнице, позвонила какому-то милицейскому начальнику, и тот отдал распоряжение не останавливать бешено несущуюся иномарку, более того, возле одного из постов вперёд вырвалась шустрая машина с мигалкой, которая теперь “вела” “Линкольн”: недаром обязанный чем-то Алле Алексеевне милицейский чин узнавал маршрут движения... Москву не удивишь “членовозами”, которые носятся в сопровождении кортежей с “мигалками”, поэтому водители равнодушно провожали глазами этот импровизированный парадный выезд, и они просто не могли знать, что на этот раз “мигалка” была просто необходима, потому что от нескольких минут зависела человеческая жизнь... х х х Старший группы, которая должна была задержать киллера, чувствовал себя виноватым и ожидал разгона от Эдуарда Николаевича Терещенко, который сейчас что-то внимательно разглядывал в салоне почти что размазанной по дереву “Тойоты”. Он понимал, что полученное задание было фактически не выполнено, хотя, конечно, объект был “задержан” - и “задержан” в высшей степени надёжно... Никуда он уже не денется, только ведь Терещенко говорил о совсем другом задержании! - Не казнись, - посоветовал Эдуард Николаевич подчинённому. - Что ни делается - всё, говорят, к лучшему, может, сегодня так оно и должно было, чтобы этот уже ничего и никому не мог сказать... Тут у него в салоне вещдоков хватит на пять обвинительных заключениий, сейчас прокуратура подъедет, ты оставайся, пока они тебя не отпустят. Вася! - окликнул он Редько. - Здесь Вася... - Заводи свою “Мазду”, - ударение на последнем слоге придавало названию иномарки какое-то... подозрительное звучание... - поехали... - Куда ещё? - Я скажу, - мрачно пообещал Терещенко. “Мазда” привезла их к зданию, в котором располагалось детективное агентство “Чёрный дракон”, и Эдуард Николаевич, пробурчав на входе “Здорово, Серёга! Никифоров у себя?” прошёл вместе с Василием Григорьевичем в кабинет бывшего коллеги. - Привет, орёлики! - с наигранным оживлением приветствовал их Никифоров, которого предупредили о приезде гостей. - Ты что, сучара, делаешь? - вместо приветствия спросил Эдуард Николаевич, горой нависая над столом Никифорова. - Ты на кого своего сраного стрелка натравил?! - Эд... - Я тебе не Эд! Ты что, совсем охренел? Чем тебе девочка помешала? - Какая ещё девочка? - удивление хозяина кабинета было неподдельным. - Вали Бардара девочка, Светланой зовут! - А она тут при чём?! - А при том, что твой стрелок херов её... - Эдуард Николаевич вовремя остановился. - Но ведь... - Пеца, ты меня знаешь... Ты Бога моли, чтобы со Светой ничего не..., чтобы с ней... всё нормально было, чтобы она выкарабкалась! По дереву стучи, по башке своей дурной! - Погоди, Эд... - Я тебе не Эд, Пеца, запомни это! - зло крикнул Терещенко. - Ну хорошо, хорошо... - Плохо! Я тебя предупредил - теперь всё уже не от тебя зависит... Додумался, сучий потрох, на кого руку поднять! - Всё-всё! Всё! Я всё понял! Всё понял... - Ты тем козлам, что над тобой стоят, объясни, что они попали так, как до этого никогда не попадали! Нет, на девочку руку поднять! - снова взорвался Терещенко. - Хорошо... Только... Ты мне всё-таки объясни, на чём я... прокололся? Ты же понимаешь, мне это... нужно... - На людях ты прокололся, Пеца! На людях, в которых ты ни хрена не понимаешь... И никогда не понимал! Либерман и его жена любили друг друга, хотя со стороны это была не жизнь, а чёрт знает что... А ты с фотографиями играться стал!.. Ни хрена ты в людях не понимаешь, хотя и умеешь работать! - Вот ведь что обидно, Пеца, - медленно сказал Василий Григорьевич Редько, - умеешь ты, сукин сын, работать, а натворил такое, что убить тебя, стервеца, за это мало... Ты пока живи, - разрешил он и негромко добавил: - Если сможешь... х х х - Теперь куда? - спросил у компаньона Василий Редько, когда они снова оказались в комфортабельном салоне “Мазды”. - Куда-куда, а то сам не знаешь - в больницу давай! - буркнул Терещенко, настроение которого после общения с бывшим коллегой (одно время полковник Никифоров даже был его начальником) испортилось окончательно. - Да понятно, что в больницу, только где она, больница эта? Куда ехать-то? - А хрен его знает... Сыщики, иначе и не скажешь! Погоди чуток, - и он стал названивать по мобилке. - Всё, узнал, поехали, - Терещенко коротко назвал адрес и хотел что-то добавить, но тут ожил мобильный телефон. - Ну, Терещенко слушает! Да... Ого-го! Так быстро? Понял, Олег Семёнович, понял... Да, обязательно подъедем, только чуть позже - мы сейчас в больницу... Что? Вы звонили?.. И что там? До сих пор... Ну да, ничего не могут сказать, понятно... Нет, мы всё-таки сейчас в больницу, а потом к вам. Вы будете у себя? Если начальство не вызовет на ковёр, это понятно... Ну, спасибо за информацию, до встречи. - Что там ещё? - брюзгливо спросил Редько. - Опять кого-то убили? - Угадал. Господина Земко. Игоря Ивановича. И убила его... Алла Алексеевна Либерман! Так все говорят... свидетели... Василий Григорьевич Редько молчал долго, а когда заговорил, в голосе его были усталость и покорность судьбе. - Слушай, Эдь, - очень серьёзно начал он, не отрывая взгляда от дороги, - а вообще-то ты уверен, что мы с тобой живы? - Спроси что-нибудь полегче, ладно?.. - Чего же легче-то? - Ну, например, есть ли жизнь на Марсе... - На Марсе, как и в Греции, всё есть.. - задумчиво проговорил Василий Григорьевич. - Нам с тобой сейчас хоть на этот самый Марс сбегай... х х х Валентин Бардар сидел в больничном коридоре, на плечи ему кто-то набросил белоснежный халат, и, возвращаясь к действительности, Валентин с недоумением разглядывал эту медицинскую спецодежду, плохо понимая, каким образом она оказалась на нём. Есть такое затасканное сравнение: человек окаменел от горя. Подразумевается, что горе это такое сильное, что человек перестаёт ощущать что бы то ни было, кроме этого всепоглощающего чувства. Но неужели камни способны ощущать боль и горе?.. Когда Светлану повезли в операционную, Валентин спокойно пошёл следом за каталкой, машинально отстранив пытавшуюся его остановить молоденькую медсестру, очень удивившуюся тому, какой сильной оказалась рука этого обычного на вид невыокого парня. - Вы куда? - спросил его пришедший на помощь девушке врач, мужчина лет пятидесяти. - ? - Кто вы, куда вы идёте? - врач уже всё понял, он очень спешил в операционную, но теперь он стоял неподвижно: мимо людей с такими лицами, какое было сейчас у Валентина, не проходят... И не только врачи. - Это Света, - сосредоточенно пояснил врачу Валентин. - Вам нужно сидеть и ждать. Сядьте, пожалуйста, вот здесь, - врач подвёл Валентина к удобному диванчику, - и ждите. Вы меня поняли? - Да. Мне нужно сидеть и ждать. Я буду ждать. Теперь он сидел в коридоре и ждал. Он ждал уже очень долго, но не замечал этого. Ему сказали. что он должен ждать, и он ждал, потому что больше сделать для Светы он ничего не мог... Он, мужчина, который её любит, не смог уберечь её от пули... Это была единственная мысль, которая им осознавалась, и он мучил себя этой мыслью, не подозревая о том, что врачи, вытаскивающие с того света его любимую женщину, после того, как всё закончилось, решат: “Девчушке повезло - ещё бы полсантиметра...”. Он пока что не знал, что ему удалось спасти жизнь своей любимой... х х х - Вон, сидит... - почему-то прошептал Василий Редько, показывая глазами на сидящего в другом конце коридора Валентина. - Сам вижу... - тоже почему-то шёпотом ответил Эдуард Терещенко. - Пошли, что ли?.. Валентин поднял глаза на подошедших к нему мужчин и ничуть не удивился их появлению. - Он сказал, что мне нужно сидеть и ждать... - Ты всё правильно делаешь, - попробовал улыбнуться Терещенко. - Скоро всё будет хорошо... - Я знаю. - Молодец! Мы побудем немного с тобой? - Нет. Я сам. Это моё дело... Спасибо вам, Эдуард Николаевич... Терещенко неловко потрепал Валентина по плечу, и друзья неслышно удалились, оставив его одного. Ждать. х х х - В общем, дело можно считать благополучно завершённым, - невесело говорил Олег Семёнович Отрощенко, сидя в своём рабочем кабинете и обращаясь к весьма неловко себя здесь чувствующим Эдуарду Терещенко и Василию Редько. - Все точки над “i” расставлены, все виновные известны - и, заметьте, даже уже понесли наказание! Хотя, конечно, и не предусмотренное законодательством наказание... - Так вам радоваться надо! - изобразил энтузиазм Терещенко. - А я что делаю?! Или... незаметно? - Есть проблески радости, есть... - А если серьёзно... Вы только посмотрите, до чего всё красиво получается! В компьютере господина Земко обнаружено целое послание - только что не запорожцев к поганцу-султану, в котором вышеупомянутый господин подробнейшим образом разъясняет, почему это он воспылал такой лютой ненавистью к концерну “Люпус” и его нехорошим хозяевам, как разыскал господина Бабушкина, который согласился за умеренную плату ему помочь. И ведь помог! Правда, дальнейшая судьба этого господина его временному работодателю неизвестна - и в самом деле, зачем кому-то чужое горе? - А потом? - А потом они оскорбились! Я имею в виду господина Земко, которого до глубины души оскорбило пренебрежение к ихней персоне со стороны госпожи Либерман, поскольку они рассчитывали на более... уважительное к себе отношение! Более того, господин Земко ещё и испугались, госпожи Либерман испугались, поэтому решили всё написать и оставить в памяти персонального компьютера, на котором до сих пор - сведения получены в ходе приватных бесед - только в игры играли, по преимуществу в футбол, поскольку не имели желания утруждать себя черной работой, недостойной их директорского положения... Они утверждают, что ихней драгоценнейшей жизни угрожает опасность, которая исходит непосредственно от нехорошей госпожи Либерман, угрожавшей господину Земко в телефонном разговоре! “В моей смерти прошу винить Аллу Л.!”... И вот эта самая смерть происходит! - А что с присутствием этой “Аллы Л.” возле места происшествия? - Не возле, уважаемый Эдуард Николаевич, не возле, а именно что на месте происшествия! Потому что у портье-консьержа-вышибалы записан номер красного “Порше”, на котором приехала молодая и красивая женщина, сильно надоевшая ему расспросами: как попасть в квартиру господина Земко?! Сопоставляете? - Сопоставляю. Фотографию он ещё не опознал? - А надо показывать фотографию? - с иронией спросил Отрощенко. - Может, лучше сразу оригинал? - Но ведь они рассчитывали на фотографию... А потом уже вроде бы как от своих слов “Это она!” отказываться надо... - Конечно! А если учесть, что рано утром госпожа Либерман должна была быть сурово наказана за нехорошее отношение к господину Земко верными друзьями покойного, то оригинал мог быть предъявлен только... в холодном виде, так что это было бы ещё то опознание!.. - Это как, опознавать один из трёх, примерно одинаковых на вид, трупов? - внёс свою лепту в беседу Василий Редько. - А остальные где взять? - Шутки у придурка! - попытался извиниться за друга Эдуард Николаевич Терещенко. - Не обращайте внимания, Олег Семёнович... - При чём тут шутки? Господин Земко так и написали: дескать, в случае чего, ежели с моей драгоценной персоной что-то нехорошее произойдёт, то верные друзья недрогнувшей рукой покарают виновную! Переоценили только они способности верных друзей, рука-то дрогнула... - Это не рука дрогнула, это Валя... оказался на месте... - Дай-то Бог, чтобы всё окончилось... нормально, - суеверно постучал три раза по столешнице следователь. - Таким образом, мы получаем классический вариант “концы в воду”: все убиты, ищи-свищи этих верных друзей, которые так сильно преданны памяти покойного... Только это уже совсем другое уголовное дело. - Но что это им даёт? - спросил Редько. - Положили кучу народа, в том числе и своих, потратили массу денег, но так ничего и не получили взамен, ведь деньги Либермана так и остались бы для них голубой мечтой? - Сдаётся мне, Василий Григорьевич, что тут дело не столько в деньгах, сколько в чём-то другом, - задумчиво проговорил Отрощенко. - Прямо какая-то хулигански-отчаянная вендетта, вроде бы кто-то кому-то мстит, счёты сводит, что ли... Я полагаю, что нам любезно продемонстрировали всего лишь верхушку айсберга, чтобы мы могли успокоиться сами и успокоить... общественное мнение, а главная часть этого айсберга нам так и будет... недоступна она для нас! - Но если бы киллер сработал точно, то это самое общественное мнение уж никак не было бы успокоенным? - спросил Терещенко и сам же ответил. - Было бы... Просто кому-то тогда показалось бы, что он оказался сильнее Вольфа Вольфовича Либермана... - Старые счёты? - недоверчиво спросил Отрощенко. - А как же Бабушкин? Николай Егорович? - Может, как-нибудь увидимся, Олег Семёнович? Поговорим спокойно, в неформальной обстановке, когда вам спешить никуда не нужно будет? - предложил Терещенко. - Охотно, Эдуард Николаевич, вот только девочка..., ну, когда... - смешался следователь, но собеседники его поняли. х х х Крупная рука пожилого человека нежно ласкала деревянные кубики, он с удовольствием ощущал привычную гладкость отполированного его пальцами за долгие годы дерева и чувствовал себя легко и спокойно. Он потерял большие деньги, всё получилось с точностью до наоборот от планируемого, но пожилой человек был счастлив: он получил подтверждение того, что прожил жизнь правильно. Всю жизнь он слушался кубиков - и выигрывал. Попробовал ослушаться их - и проиграл. Следовательно, всю жизнь он правильно делал, не споря с силой, стоявшей за двумя маленькими кусочками дерева. За понимание этого он заплатил огромные деньги, но... Многие ли люди могут сказать себе, что прожили жизнь правильно? Разве уверенность в этом не стоит любых, самых огромных, денег? ЭПИЛОГ Всю неделю, пока Светлана находилась в реанимации - то есть между жизнью и смертью -, Валентин прожил в больнице, и никто не прогонял его оттуда. Всю неделю, утром, днём, ночью - в любое время суток - он сидел возле кровати Светланы и, если это было возможно, держал за руку любимую женщину, вперив свой немигающий взгляд в её закрытые глаза. Когда эти глаза впервые открылись, Валентину показалось, что он бредит, и он до крови прикусил губу - острая боль и привкус крови во рту убедили его в том, что всё это происходит наяву. Что Светлана действительно открыла глаза... - Езжай домой, сынок, - сказала ему пожилая нянечка, и он поверил ей, что теперь всё будет хорошо, что он теперь может поехать домой. Приехав домой, он отправился в ванную, где долго приводил себя в порядок. Он вышел из ванной идеально выбритым и посвежевшим, после чего сразу же сел за компьютер. Он долго рассматривал фотографии, сделанные на месте убийства Вольфа Вольфовича Либермана. Это были материалы оперативной съёмки, которые за соответствующие суммы оказались в распоряжении газет и телевидения, качество фотоматериалов было вполне удовлетворительным, и Валентину стало окончательно ясно, кто убил Вольфа Либермана... ... Валентин приехал к Александру Владимировичу Воеводину на дачу, хозяин встретил его в дверях и проводил в кабинет, где оба расположились в удобных креслах. Воеводин уже знал, что жизни Светланы ничего не угрожает, поэтому обошлись без ненужных расспросов. - Александр Владимирович, - начал Валентин, внимательно рассматривая собственные руки, - мне Света рассказывала, есть такая книга, она интересно так называется - “1984”, вы её знаете, так там главный герой говорит: “Я понимаю КАК; не понимаю ЗАЧЕМ”... Я ещё не читал эту книгу, - зачем-то добавил он, по-прежнему не поднимая глаз. Воеводин, который за последние дни сильно сдал, превратившись в совсем больного пожилого человека, с каким-то облегчением слушал Валентина, его осунувшееся лицо медленно оживало, и неожиданно по его впалым щекам медленно покатились крупные слёзы, которые текли и текли, падая на пиджак, потому что он их не утирал... - Я не знаю, Валя... - прошептал он. - Я сам не знаю, как и зачем я это сделал... - Но... почему так? - Почему?.. Я расскажу, я расскажу тебе об этом, я ведь должен кому-нибудь об этом рассказать, это же так страшно, когда всё время носишь в себе... такое... У него же хоть Соня была! - с отчаянием выкрикнул Александр Владимирович. - У кого... Соня? - У Раскольникова - Соня... А у меня - некому рассказать... - Расскажите мне... - тихо попросил Валентин. - Расскажу, Валя... Я себя называю рантье, ты знаешь, почему? - Рантье - это тот, кто живёт на проценты от капитала? - Правильно. Вот я и живу на эти проценты. А знаешь, что является моим... капиталом? - Деньги?.. - Не-е-е-т! Мой капитал - это талант... - Вы о программах? - Нет. Это, Валя, свосем другой талант... Ты помнишь, девять лет назад у меня вышла книга? - Да. - Это была... первая... Это Волик мне подсказал, что я должен писать, это он сказал, что у меня есть талант, он ведь был блестящим литературоведом, он слово чувствовал потрясающе! Но самое главное - мне понравилось писать, понимаешь? Я был счастлив, когда писал эту книгу, по-настоящему был счастлив! А Волик помог её издать... Её заметили, была хорошая пресса, очень хорошая, и не купленная, все в один голос твердили, что мне нужно писать дальше - и я стал писать. По четыре книги в год... - Я их не читал, - удивлённо сказал Валентин. - Вы их... под псевдонимом издавали? - догадался он. - Их никто не читал! - угрюмо отрезал Воеводин. - ?! - Никто... Кроме Волика, который и был моим единственным читателем... - Как это?.. - Как?! А вот так... Мы заключили с ним негласный договор, о котором даже Алла не знала. Я должен был писать по четыре романа в год, а он платил мне за это большие деньги. Можно сказать, что огромные деньги - если иметь в виду литературные... расценки. Конечно, для него это были незначительные суммы, можно сказать, копейки, он брал их из своих личных денег. Говорю тебе: об этом даже Алла не знала! - И... что? - Я писал роман, отдавал его Волику, для ознакомления, так сказать, он его внимательно читал, после чего мы устраивали “заседание редколлегии”, как он это называл... И всё. - А... Кажется, понял: он хранил их у себя, не печатал, и вы стали... писателем без читателя, точнее, писателем для единственного читателя? - Ещё хуже, - у Воеводина стало дёргаться лицо, но он этого не ощущал. - Всё было намного хуже: он уничтожал роман, который мы с ним только что... обсуждали. Уничтожал на моих глазах... - Как... уничтожал?! - Валя, как уничтожают файлы? Вот так и уничтожал... А распечатки и прочее..., у меня ничего не оставалось... Один раз он сжёг в камине рукопись, а потом вспомнил Булгакова и решил, что рукописи жечь грешно... А в компьютере сжигать - не грешно?! - Но зачем... он это делал? - Зачем?.. Он таким образом стимулировал мою творческую активность... “Когда-нибудь ты напишешь такое, на что у меня не поднимется рука, - и это будет твоя Нобелевская премия! А пока - извини, но это не то...” - вот как он говорил. - Но ведь это... сумасшествие? - Нет. Это Волик Либер... - Но вы же могли оставлять себе текст, это же так просто сделать... - Я же обещал, Валя... Как я мог его обмануть? - А он... мог... издеваться над вами? - Это Волик Либер, - повторил Воеводин, как бы объясняя самому себе причины своего поведения. - Я не мог не писать, но... видеть, как написанное тобой... гибнет!.. Я не мог этого вынести, он опять сказал, что это не то... опять стал смеяться... Валя, я не знаю, не помню, не понимаю, как я это сделал, я только вижу, как он падает - и всё... Больше - всё... всё... А потом я ушёл... - А теперь вы... пишете? - Я не могу писать, Валя!.. - с отчаянием простонал Воеводин. - Я думал, что буду свободен, что начну писать так, как хочу, легко и просто, что мой талант мне поможет - и не могу... Не пишется... Я ведь писал для него, для Волика, чтобы он сказал, что это здорово, чтобы я этому поверил, и не в Нобелевской премии дело!.. Зачем она мне... Раньше я был счастлив, когда писал, а теперь всё время думаю о нём, о Волике... Молчание было долгим и тяжёлым. - Это пройдёт, Александр Владимирович, - тихо сказал Валентин. - Это обязательной пройдёт! - убеждённо повторил он. - Вы ещё напишете так, как хотите, и будете счастливы этим... Вам просто сейчас... тяжело, ведь вы слишком долго жили... для него, для этого человека, а теперь начинается жизнь для себя... - Так ведь... поздно, Валя? Да и... зачем?.. - А зачем мы вообще живём? Я сидел возле... Светы и просил Бога, чтобы он не отнимал её у меня... Конечно, когда-нибудь мы все..., нас всех не будет, но не сейчас! Надо жить, Александр Владимирович... - Да... Ты меня... заберёшь? - Куда?! - Ну, куда положено... - Я думаю, там всё уже закончено, наверное, и дело уже закрыли... - Эдуард Николаевич сказал, что да... Вроде бы всё уже закончено... - Значит - закончено. Куда вас забирать-то?.. - Валя, а... как ты... догадался? Валентин долго молчал. - Его могли убить только вы или Алла Алексеевна, больше некому. У неё - алиби, остаётесь вы... - Но почему ты решил, что только мы?! - Фотографии... Он смотрел на убийцу, как бы издеваясь над ним, но... На посторонних так не смотрят... Так смотрят только на тех, кто тебя любит... А кто его любил в этой жизни? P.S. Валентин Бардар всё понял правильно. Он ошибся только в одном - в том, что Вольфа Вольфовича Либермана не любил никто, кроме его жены и друга детства... ... В тот день, когда средства массовой информации сообщили о гибели Вольфа Либермана, в больницу с подозрением на инфаркт миокарда была госпитализирована моложавая красивая женщина, счастливая мать двух взрослых детей и супруга хозяина небольшой, но вполне солидной фирмы. Сама она работала синхронным переводчиком (вопреки желанию мужа, который её боготворил и не смел перечить ни в чём), пользовалась большим уважением как профессионал и была совершеннейшим образом счастлива... Во всяком случае, со стороны казалось именно так. У неё было отличное здоровье, она никогда не жаловалсь на сердце, но, услышав о гибели финансиста, почувствовала, что умирает... Муж нашёл её лежащей на полу в спальне и страшно испугался, её отправили в дорогую частную клинику, где были своевременно предприняты необходимые меры, и сейчас её жизни и здоровью ничего не угрожало. Более того, врачи считают, что этот стресс пошёл ей только на пользу... Её зовут Натальей Александровной, и это та самая “она”, которой было посвящего последнее стихотворение Вольфа Вольфовича Либермана... Волика Либера... КОНЕЦ 6.07.2001 - 21.О8.2001. НИКОЛАЕВ - ОЧАКОВ - НИКОЛАЕВ © Владимир Гладышев, 2021 Дата публикации: 28.01.2021 14:24:56 Просмотров: 1104 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|