Римская гробница

Вионор Меретуков

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 37853 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

...Пока я принимал душ и одевался, Карл подогнал машину к отелю. Он намеревался после завтрака с поколесить по окрестностям, чтобы проветрить мозги после вчерашнего. Почти одновременно к отелю подкатило такси с зальцбургскими номерами. В нем находилось юное создание с длинными льняными волосами.

Несколько слов об этом создании. Это была девушка по вызову.

Юное создание носило имя создательницы незабвенного образа Эркюля Пуаро. Агата, – допускаю, что ее, как и Аделаиду, на самом деле звали иначе, - была направлена мне московским агентством «Глобус», к которому я однажды уже обращался.

Когда у тебя есть деньги и когда тебе лень тратить время и силы на осаду какой-нибудь обворожительной капризули, то хорошо испытать себя в деле с многоопытной профессионалкой, которая по твоему желанию будет играть какую угодно роль.

В прошлом году я едва не повторил ошибки одного из персонажей Ричарда Гира, влюбившегося в проститутку. Мне прислали девушку, с которой я провел во Флоренции три незабываемых дня.

Флоренция создана для того, чтобы губить нежные, доверчивые души. В этом отношении Флоренция опасней Венеции. Страшный город. В нем можно раствориться, как растворяется сахар в стакане с кипятком. Раствориться и стать его частью.

Этот город притягивает. Уже на второй день мне захотелось поселиться в нем навечно. И если бы не жара, которая царит здесь чуть ли не шесть месяцев в году, я бы, возможно, купил во Флоренции квартирку или домик.

Окна моего гостиничного номера смотрели на площадь Республики. По утрам я выходил на балкон и подолгу стаивал там.

Слева, над крышей гостиницы «Савой», парил в безумном мареве, похожий на крышку гигантской масленки купол собора Санта Мария дель Фьоре. Справа, метрах в трехстах, высилась башня Арнольфо, будто высеченная из единого куска камня. Я любовался всей этой прелестью, курил и ждал, когда проснется моя подруга.

Я не противился чувству. Вернее, его искусному суррогату. Суррогату счастья. Похожему на рекламу конфет.

Девушка (язык не поворачивается назвать ее «проституткой») была чиста, как утренняя заря, и свежа, как дочь Гипериона и Фейи. Казалось, она провела ночь не с клиентом, а с возлюбленным - прекрасным Титоном.

...Внизу, в ресторане, мы пили утренний кофе с пирожными. Потом до полуночи бродили по городу. Все было, как в сусальном кино про любовь. Мне казалось, что я по уши погружен в незамутненные воды неореализма.

Вечером, на площади Синьории, произошло то, что уже несколько раз происходило со мной и прежде - в других местах.

Вдруг странное чувство охватило меня. Я остановился и замер. Огляделся. Увидел знаменитые статуи. Копии и оригиналы. Меня окружали сделанные из мрамора и бронзы фигуры богов и героев. Они очень походили на реальных людей. Только боги и герои были красивее и значительней.

Попирая подошвами древние камни, по площади толпами, группами и в одиночку сновали туристы со всех концов света.

Так было сто и двести лет назад. И так будет завтра и послезавтра, и через сто лет...

Я стоял и пытался разобраться в себе.

Во мне зарождалось странное чувство. Это был коктейль из сладкой грусти, любви ко всему, что окружало меня, и короткого, как удар молнии, прорыва ко всем временам разом - в прошлое, в настоящее и в будущее.

На мгновение я потерял способность воспринимать себя как индивидуума. Я как бы разлился в пространстве, просочившись во все закоулки и потаенные места старинного города.

Я вдруг почувствовал с трагической ясностью, что здесь, на этой площади, на этой старинной, стертой и выбитой брусчатке, я уже больше никогда в жизни не окажусь, что это мое прощание с этим местом, что это не только прощание с этим местом, но это и мое постепенное и неотвратимое прощание с миром живых людей, что это прощание уже началось, и это прощание мне дорого.

Постояв некоторое время на одном месте и выжав из чувства грусти все до капли, я помотал головой и бросил взгляд на свою подругу. Ее глаза излучали тепло.

С тревогой и некоторым удивлением я заметил, что мне нравится общество красотки. Тем более что она была умна, мила и непосредственна.

Слава Богу, меня на исходе третьего дня скрутил радикулит, и я своевременно выбыл из игры, не позволив чувству разрастись до масштабов болезни.

...Агентство «Глобус» специализировалось на поставке своим клиентам высококачественных иллюзий оптом и в розницу.

И тогда и сейчас я отлично знал, что это лишь отменно изготовленный продукт, что все фальшь. Но люди часто попадаются на удочку, потому что хотят попасться.

Чувствуя, что тупею от пребывания на Клопайнерзее в обществе медленно сходившего с ума Карла, я решил пощекотать себе нервы.

Агата прибыла из Зальцбурга. На такси. А в Зальцбург – из Лондона вечерним рейсом, который опоздал и прибыл только под утро.

Все это она нам рассказала за завтраком. Многочасовое путешествие никак не отразилось на ней. Юное лицо Агаты так и сияло свежестью. Казалось, девушка была совершенно не утомлена.

Когда шофер открыл дверцу и Агата выпорхнула из машины, я привстал с кресла.

Все-таки хорошо быть миллионером!

Агата выглядела так, как должна выглядеть дочка богатых родителей, решившая отдохнуть в обществе не обремененных заботами друзей.

Она была одета в немыслимый комбинезон, который скрывал все, что надо было скрывать, и открывал то, что надо было открывать: я обратил внимание на нежную загорелую шею и совсем детские ключицы. На голове девушки было легкое кепи с надписью «Gant» над длинным и острым козырьком.

Словом, Агата показалась мне современной, романтичной и чрезвычайно соблазнительной. Кроме того, Агата была боса. Это придавало ей еще больше очарования.

Карл при виде Агаты присвистнул.

- Что делается, что делается... – мой друг покачал головой. - Хорошо, что она лишь... иллюзия, – прошептал он мне на ухо.

Завтракали на открытой веранде с видом на озеро. Я попросил официантку принести мне водки с лимонным соком и оливок в остром соусе.

Иногда мне нравится выпивать по утрам: это капризы моей романтичной натуры. Я никогда не опасался превратиться в алкоголика. Мне это не грозит: я пью лишь тогда, когда хочу промочить горло.

Беттина по обыкновению завладела разговором и понесла околесицу о каких-то дзэн-буддистах, у которых в последние годы вошло в моду отправляться в Гималаи для занятий на заснеженных вершинах секс-экстримом под музыку Вагнера.

Я потягивал водку и украдкой разглядывал Агату. У нее были красивые прозрачные глаза; она часто улыбалась, и тогда уголки ее бледно-розовых губ обольстительно приподнимались, открывая ряд влажных зубов, похожих на крупный жемчуг.

И хотя я догадывался, что зубы у нее вставные и жемчуг добыт не в океане, а сработан в стоматологической лаборатории доктора Фишмана, я почувствовал, как во мне зарождается желание. Это было приятное чувство, сдобренное мыслью, что это желание исполнимо. И исполнимо тогда, когда я этого захочу.

Мысль о том, что девушка будет ласкать меня за деньги, мне в голову не приходила.

Я посмотрел поверх головы Агаты. В слегка дрожащем божественном розовом мареве серебрилась узкая полоска озера, и чуть выше синели леса на склонах гор.

Я сделал микроскопический глоток и почувствовал, как в меня вместе с алкоголем проникает желание участвовать во всем, что происходит в мире.

Жизнь, пусть на краткий миг, была прекрасна. Я почувствовал себя центром мироздания, это было странное чувство, я как бы существовал во всех измерениях и во всех временах сразу. Я вспомнил Флоренцию, площадь Синьории, и у меня слегка закружилась голова…

Меня волновало, что сегодня ночью, а может и днем, я буду лежать с этой очень красивой девушкой в постели. Это было главное.

У меня было много женщин. Это не хвастовство, а констатация факта, который говорит о моей сексуальной состоятельности. Но во мне нет твердости и шарма победителя.

Я всегда был не уверен с женщинами. Но умело прятал эту неуверенность. А если женщины и замечали эту неуверенность, то, как правило, они отдавали должное моей наивной неуверенности, видя в ней милую непосредственность, и прощали ее мне.

В последние годы мне нравится проводить время с продажными женщинами.

С женой или многолетней любовницей можно нарваться на отсутствие готовности сию же минуту лечь в постель. «Как-нибудь в другой раз, милый... У меня что-то разболелась голова...»

С проститутками такого не бывает. Они готовы к соитию всегда, в любое мгновение, в любое время суток и в каком угодно месте. Хоть в королевской опочивальне, хоть в хлеву, хоть на куче угля, хоть в телефонной будке. Это их профессия, их конек, их хлеб и их отличительная черта. Этим они мне всегда и нравились. С проститутками я чувствую себя уверенно.

Я уже приканчивал вторую порцию водки, когда мой взгляд случайно упал на Карла. На моих глазах с Карлом стало происходить нечто невероятное. Он вдруг смертельно побледнел, нижняя челюсть его поехала вниз, а глаза устремились на некий объект, находившийся за моей спиной...

Я и оборачиваться не стал. Я сразу все понял. Аделаида. Приехала-таки. Принесла нелегкая.

В то же время мне было интересно понаблюдать, как Карл будет выпутываться из этой истории. Обожаю скандальные ситуации. Меня хлебом не корми, дай только полюбоваться пьяной дракой или разборками повздоривших супругов.

Я человек многоопытный и никогда не вмешиваюсь в свары, оставляя за собой право быть сторонним наблюдателей.

Возможно, эта черта меня и не красит, и кому-то может показаться, что таким образом проявляются глубоко запрятанные садистские наклонности, но сам я думаю иначе. Ведь именно чужие скандалы вносят разнообразие в скуку жизни.

Как раз в этот момент Беттина завершала свой захватывающий рассказ пассажем о последних проделках дзэн-буддистов.

- Заправляет он ей, значит, в задний проход, - Беттина сделала непристойный жест и выдержала короткую паузу, - и тут, естественно, горы не выдерживают и с оглушительным грохотом взрываются. Снежная лавина накрывает любовников. Торжественно и мощно звучат заключительные аккорды «Гибели богов»... – и она замолчала, мечтательно прикрыв глаза.

Конечно, я ошибался, когда называл Беттину дурой.

Глава 13

Опасения Карла оказались пуфом. Никаких скандалов Аделаида закатывать не собиралась. Она была тиха, во взгляде ее сквозили равнодушие, покорность и усталость. У нее был такой вид, словно ей надоело коптить небо и она только ждет удобного момента, чтобы распрощаться с жизнью.

…Аделаида приехала не одна. С кавалером.

Ее новый друг называет себя художником-супрематистом новой волны. «Непонятно, почему – новой? – недоумевает Карл. – Какая тут может быть новая волна, когда от этого виртуоза малярной кисти за версту несет антикварной лавкой?»

Действительно, Сильвио, так зовут нового друга Аделаиды, выглядит весьма потрепанным господином. Но одевается он так, словно ему нет и тридцати. Создается впечатление, что он перепутал города и столетия.

На Монмартре, где-нибудь на улочке Монт-Сени, он бы выглядел безупречно. Но не сегодня, а в середине девятнадцатого столетия. Шелковая блуза, – у Сильвио этих блуз, разных расцветок и фасонов, похоже, не меньше десятка, - висит на его острых плечах, как на огородном пугале.

Лицо обильно припудрено, но пудра не может скрыть возрастных склеротических узелков. На тощей шее – легкий галстук или, вернее, газовый шарфик игривого желтого цвета, завязанный претенциозным узлом. Узенькие брючки из бумажной фланели, обтягивают кривоватые ножки, обутые в малиновые башмаки на высоком каблучке.

- Вот это да! – восклицает Карл. - Дециметровый каблук – это стиль! Такого я еще не видел, - Карл приходит в неописуемый восторг, - он бы еще на шпильки встал! Или на ходули! Ему прямая дорога в цирк лилипутов... Теперь мне понятно, почему эта бывшая жонглерша выбрала Сильвио. Они выступали бы вместе, моя Адель и этот супрематист без ангажемента.

- Шпильки - это для того, чтобы казаться выше, - не успокаивается Карл, - ибо этот Сильвио не высок, а лучше сказать - низок. Может, поэтому у нашего коротышки несносная манера, когда он стоит, раскачиваться взад-вперед, перенося тяжесть тела с носков на пятки. Поди, воображает, что он таким образом станет немного выше ростом. Он весь, как разболтанная кукла на шарнирах.

Нынешний любовник моей несравненной Адели постоянно пребывает в движении. На нем не отдыхает глаз. Скажу откровенно, он мне не нравится. Не таким виделся мне мой соперник. Столь ничтожный человечишка унижает мое мужское достоинство. Паяц заменил жен-премьера. Недостойная, неравноценная замена.

Ты только посмотри на него. Он опять дрыгает ногами и нелепо размахивает руками, словно его дергают за ниточки. Жалею, что я не кукловод! Я бы ему показал! Адель меня очень огорчила. Если бы она нашла мне достойную замену... какого-нибудь известного спортсмена или юношу из модельного агентства, тогда я бы простил ее... может быть.

Карл следит за Сильвио ненавидящими глазами. Тот, извиваясь и жестикулируя, что-то жарко рассказывает Аделаиде.

- Нет, я не могу взирать на все это без содрогания! Ты посмотри, сколько экспрессии! Так и хочется приколотить его гвоздями к стене рядом с моим мушкетом. Не понимаю я этих женщин... – прошипел он ревниво. – Адель, она же чудная, тонкая женщина, как она могла... Ты заметил, у него синяк на лбу? О, я знаю, откуда этот синяк! Это от булавы. Эта ненормальная охаживает нашего супрематиста булавой. Она наказывает его за непослушание. Она дрессирует его, как обезьяну...

Карл замолкает. Спустя минуту возвращается к разговору об Адель.

- Как она могла? Как она могла красавца, - Карл большим пальцем тычет себя в грудь, - променять на какого-то мазилу, на поношенного ублюдка, обряженного в цветастый саван?

Мой друг презрительно наморщил нос.

- Предрекаю этому союзу скорый конец. Это - «преходящий, шаткий мезальянс», он просуществует недолго.

Внезапно он опускает широкую пухлую ладонь мне на голову. Некоторое время гладит ее.

- Неприятное ощущение, коллега... – он убирает руку. – Тебя пора обрить, - торжественно изрекает он и уточняет: - Пришло время при помощи бритвенного прибора оскоблить тебе черепушку. Извне. А то ты выглядишь, как сбежавший каторжник...

- Выгляжу, как обыкновенно... – пробурчал я.

- Повторяю, ты выглядишь, как каторжник. Как каторжник, на время оторвавшийся от погони.

- А как, спрашивается, я, по-твоему, должен выглядеть?

- Тебе не стоит своим разбойничьим видом эпатировать местных обывателей. Они с перепуга настучат на тебя в полицию. Здесь принято стучать. На этом держится вся западная демократия.

Он опять замолкает.

- Чертова баба! – восклицает он в сердцах. - Свалилась на мою голову. Теперь будет мне мешать. А у меня как раз завязывается бурный роман. Беттина... она прелестна.

Карл вздыхает.

- Впрочем, я думаю, это даже к лучшему. Я имею в виду, что появление в этой дыре, в этом рае для пенсионеров, парочки влюбленных голубков... – Карл застывает с открытым ртом. По-видимому, ему неожиданно в голову пришла какая-то забавная мысль.

Карл, похихикивая, говорит, что теперь, когда Аделаида добралась-таки до него, он очень рассчитывает на ее неординарный характер.

По его мнению, Аделаида еще не сказала своего последнего слова. Ее спокойствие – это деланное спокойствие. Внутри Аделаиды притаилась буря, которая разыграется, когда придет время. «Поверь, все еще впереди, о, я ее знаю, она еще такое отчебучит, что народ на уши встанет».

- Я очень надеюсь, - говорит он чопорно, - что с приездом Аделаиды скука однообразного времяпрепровождения на берегах Клопайнерзее в обществе столь нелюдимого человека, как ты, мой дорогой друг, хотя бы на время покинет меня.

Кстати, когда Аделаида представляла Сильвио нашей компании, Карл не растерялся и заинтересованным голосом спросил у нее, приехала ли она с булавами или они прибудут позже, вместе с остальным багажом, то есть со складным шатром, сундуком с опилками, дрессированными львами и ученым козлом.

Кстати, именно тогда я впервые увидел ее дивные чемоданы. Ярко-красные, огромные, с сияющими медными уголками, они привлекали всеобщее внимание.

Вечером того же дня мы отметили юбилей Карла в ресторане под названием «Мэрилин». В этом ресторане все напоминало о знаменитой голливудской блондинке. Красотка, полвека назад покончившая с собой в собственном доме в Лос-Анджелесе, глядела на посетителей с многочисленных фото, развешанных над столиками. Мэрилин распутными глазами словно подсматривала за миром живых людей из мира потустороннего.

На мгновение мне показалось, что я сижу в покойницкой.

Странный обычай – развешивать в кабаках фотографии покойных шлюх.

Одно дело, когда на тебя со стены смотрит какой-нибудь ученый, например, дурачащийся Эйнштейн с высунутым языком. Несмотря на комичный вид великого физика, ты будешь вспоминать не о том, что он давно лежит в могиле, а о том, что знаешь о теории относительности.

Когда же на тебя, порочно улыбаясь, взирает соблазнительная нагая красавица, умершая черт знает когда, но, тем не менее, зовущая тебя незамедлительно лечь с ней в постель, тебе полезно задуматься, а хорошо ли с головой у тех, кто, сам того не сознавая, склоняет тебя к заочной некрофилии.

Итак, юбилейный вечер Карла Шмидта, эсквайра.

Привожу состав действующих лиц и исполнителей:

Сам именинник в светлом костюме и с хризантемой в петлице. Его полное красивое лицо сияет самодовольством. В диковато сверкающих глазах Карла я читаю предвкушение чего-то из ряда вон выходящего.

Беттина в длинном платье цвета морской волны. Запястья, шея, грудь, - все в водопадах брильянтов, аметистов, рубинов...

Аделаида в скромном платье от Кутюр стоимостью шесть тысяч долларов. Откуда у людей столько денег?.. Неужели и Аделаида наткнулась на чемоданы с долларами?

Сильвио в бордовой блузе. Редкие волосы прилизаны. На груди розетка ордена Почетного легиона. Уверяет, что не фальшивого.

Агата в своем комбинезоне и кепке «Gant». Юное лицо без следов макияжа. По-прежнему выглядит, как школьница во время летних каникул.

Ваш покорный слуга в легких брюках и рубашке апаш.

Словом, компания выглядела весьма импозантно. И не могла не привлечь внимания публики. Тем более что сначала мы пили только шампанское, которое стоило здесь невообразимо дорого.

Аделаида попеняла Карлу на то, что тот проигнорировал ее презент. Он пообещал, что в следующий раз непременно облачится в костюм тамбурмажора.

Откуда-то появились волосатые парни с киноаппаратурой. Оказалось, что это прибывшие вслед за Беттиной члены съемочной группы: пара операторов и режиссер. Они должны были отснять какие-то рекламные куски для будущего фильма с ее участием. Господи, вот так сейчас делается кино!

Карл милостиво разрешил парням посидеть за соседним столиком. Парни надеялись, что приступят к съемкам уже сегодня, но Карл со столь категоричным видом покачал головой, что от наглости киношников не осталось и следа. Иногда на Карла что-то находит, и он, кажется, взглядом может остановить курьерский поезд.

Мы много пили, вкусно ели. Произносили тосты. Но не было куража и истинного веселья. Все было пресно и натужно. Я подумал даже, что нам не хватает профессионального тамады. Вот, до чего мы докатились!

Мы интеллектуально обленились. Мне кажется, это происходит потому, что мы с Карлом уже давно лишены общества умных, образованных, способных критически мыслить (или хотя бы брюзжать по поводу и без повода) собутыльников. Только хорошее застолье может родить энергичную мысль.

Нам не хватает интеллектуального простора, свежего воздуха с ароматами софистики и эпикурейства.

Мои попытки расширить круг знакомств и, таким образом, выйти на иные уровни общения, в корне пресекались Карлом. Он против того, чтобы кто-то вмешивался в его душу, в его мысли, разрушая его сложившийся внутренний миропорядок.

«Я никому не позволю нарушать мой интеллектуальный и гуманитарный суверенитет! - решительно заявляет он. – Да и тебе с твоими сомнительными миллионами негоже высовывать свою бритую голову из укрытия».

«И я не желаю, чтобы какая-то посторонняя сука вклинивалась между нами, - на днях сказал он и положил мне руку на плечо, - я очень дорожу нашей дружбой».

Я не нахожу нужным ему перечить. Он прав, не в моих интересах обзаводиться новыми приятелями и приятельницами. Чем меньше обо мне знают, тем лучше.

В общем, вечер не удался, и прошел, к сожалению, без скандала. Что, не скрою, меня слегка встревожило. Мне не нравится, когда развлечение, в данном случае попойка, не увенчивается мордобоем или битьем зеркал. Только в самом конце всех
слегка повеселил именинник.

Теперь о подарках.

Я не забыл о вычитанных в книге афоризмов словах Стравинского и торжественно вручил Карлу миниатюрную золоченую мандолину на хрустальной подставке и отвинченный от прокатного автомобиля резиновый клаксон. Чтобы купить мандолину, мне пришлось обегать с десяток сувенирных магазинчиков.

Держа в каждой руке по подарку и как бы взвешивая их, Карл посмотрел на меня очень внимательно и, как мне показалось, с одобрением.

Беттина преподнесла ему, как потом проинформировал меня Карл, ночь неслыханных наслаждений. Каждый дарит что может...

Аделаида преподнесла юбиляру шлем конунга. С рогами. «Как и заказывал», - кривя рот в улыбке, сказала Адель.

Карл был приятно удивлен. Он оценил жест своей бывшей подруги по достоинству и тут же водрузил подарок себе на голову.

Сильвио с поклоном преподнес завернутый в золотую бумагу некий плоский предмет размером 60 на 40 сантиметров. По всей видимости, картину собственного производства.

Карл в пышных периодах поблагодарил дарителя и сказал, что осмотрит подарок позднее, когда останется с ним наедине, чтобы никто не смог помешать ему насладиться творением престарелого монпарнасца.

Агата подарила купленный на мои деньги золотой топорик с брильянтами.

Скучный вечер в самом финале был скрашен выходкой Карла.

Он овладел местом у рояля, согнав с него тапера. С рогатым шлемом на голове Карл в бравурном стиле – на мой взгляд, превосходно - исполнил импровиз-пародию на вагнеровскую «Зигфрид-идиллию», чем вызвал неистовую овацию публики, к этому времени уже порядочно разогретой крепкими напитками.

Особенно бушевали немцы, которые стоя выслушали заключительные аккорды хулиганской симфонии.

Карл завершил музыкальное бесчинство неистовым аллегро и с закрытыми глазами, задрав к потолку раздвоенный подбородок, на минуту замер, как бы потрясенный своей гениальностью.

Словом, Карл «выдал» развлечение в свойственном ему возмутительном стиле.

Сильвио поймал мгновение, когда я случайно задержал взгляд на его склеротических щечках, и жарко прошептал мне на ухо:

- Я обожаю эту женщину! – он глазами указал на Аделаиду.

Зачем он мне это сказал, да еще по-русски?

Увидев, что у меня левая бровь поползла вверх, он пояснил:

- Я родился в Витебске... Как Марк Шагал. Кстати, я был с ним знаком, – сказал Сильвио и смущенно потупился.

Под занавес Карл под собственный аккомпанемент спел гнетущим басом «Застольную» из «Летучей мыши».

И все же, повторяю, вечер, на мой взгляд, не удался. Чего нельзя сказать об утре. Когда я проснулся в своем номере и взглянул на свою временную подругу, то сразу подумал, что у каждого свое представление о счастье. Вернее, свое представление о том, как может или как должен вести себя человек, который испытывает кратковременный прилив безмерной радости жизни.

Я слышал легкое, ровное дыхание юного создания, которое ночью одарило меня фальшивой любовью.

Про себя я с удовлетворением и неожиданным злорадством отметил, что фальшивая любовь ничем не отличается от той, о которой мы думаем, что она настоящая.

Нужно только обладать воображением писателя или художника. Остальное за тебя доделает физиология. Значение которой часто недооценивается и воздействие которой на душу во много крат превосходит воздействие души на физиологию.

Два дня мы валялись в постели, вставая лишь за тем, чтобы принять душ и утолить жажду вином.

Несколько раз в дверь скребся Карл, и я слышал, как он сладким шепотом проговаривал непристойности, но я не удостоил его ответом.

****************

В понедельник Карлу пришла мысль «организовать восхождение» на самую высокую в этих местах гору.

- Сегодня мы все начинаем новую жизнь, начало недели я решил приурочить к началу новой жизни, - сказал Карл, указывая рукой направление, в котором нам предстояла начать движение.

Наскоро позавтракав, мы отправились в путь.

Карабкаться в гору – занятие не из приятных. Тем более в жару. Я подчинился Карлу и его бредовой затее, чтобы хоть как-то скоротать время. Хотя не мог понять, зачем Карл все это затеял.

Время как-то слишком быстро подкатило к полудню. Солнце прочно закрепилось над головой.

По обеим сторонам широкой тропы плотной стеной стоял кустарник, который не давал тени. Вдобавок кустарник был оснащен колючками и шипами.

Первым начал кряхтеть и стонать сам организатор. Вторым Сильвио.

Мы часто останавливались, чтобы перевести дух. Слава Богу, мудрые и милосердные австрийцы по всей пешеходной трассе догадались понаставить скамеек. Вероятно, для таких идиотов, как мы.

- Нельзя так много пить, - отдуваясь, бодрил самого себя Карл, - это очень плохо отражается на здоровье.

После получаса мучений мы достигли вершины. Гора увенчивалась довольно обширным плато с рапсовым полем, несколькими строениями с крепкой каменной кладкой и старой церквушкой.

- Пик покорен, - сказала Беттина.

- Не такая уж она и высокая, эта гора, - заметил Карл, осматриваясь по сторонам. Мне кажется, он искал, где бы выпить. Я не ошибся. Переваливаясь на могучих ногах, он быстро засеменил к открытому кафе. Он был счастлив, что восхождение закончилось.

Из кафе открывался удивительный по красоте вид на окрестности. Рассевшись за огромным круглым столом и заказав напитки, мы тут же позабыли о трудном подъеме.

- Дорогой Сильвио, - обратился к супрематисту Карл. Голос моего друга дребезжал и звучал фальшиво. Глаза опасно посверкивали. – Дорогой Сильвио, - повторил он, - я подозреваю, что ваше настоящее имя звучит как-то иначе...

- Вы правы, - осторожно согласился художник, – но, думаю, что из сидящих за этим столом не я один ношу чужое имя...

- Возможно, возможно... – задумчиво сказал Карл и засмеялся. – За это стоит выпить. Не правда ли, Маруся? – он поднял стакан и посмотрел на свою бывшую любовницу.

Аделаида резко поднялась и сделала несколько шагов к заградительной решетке. Опершись о поручень, она смотрела вдаль. Я подошел и встал рядом.

Далеко внизу лежал красивый город. Ласкающий взор среднеевропейский стандарт. Свежие черепичные крыши. Аккуратные, по преимуществу двухэтажные дома, миниатюрная рыночная площадь с магазинчиками и кафе. Голубое ложе неработающего фонтана. Здание муниципалитета. Церковь, прильнувшая острой спиной к склону горы.

Видны были фигурки людей, неторопливо бредущих по каким-то своим делам.

По шоссе, в сторону Вены сплошным потоком двигались машины.

Отдохнувший за субботу и воскресенье люд бодро возвращался к местам своего постоянного базирования.

Из окон ресторана неслись звуки оркестровой музыки. Я прислушался. Мусоргский? Да, похоже... Ну, конечно, это «Картинки с выставки». Услышать музыку Модеста Петровича, здесь, на какой-то австрийской горе без названия... Я узнал «Римскую гробницу».

- Идиллия, - вырвалось у меня. Я произнес это слово тихо, почти прошептал.

- Да, идиллия, - согласилась Адель, - если бы только люди не стремились опять попасть в неволю… - она показала глазами на автомобили внизу.

- Эта музыка, - вдруг вырвалось у меня, - эта музыка тревожит... У меня на сердце ком страданий...

Адель усмехнулась и, помедлив, прочитала по памяти:

- Когда на сердце ком страданий,
Смешавшись с холодом разлук,
Спать не дает воспоминаньям:
Покой и сон они крадут...

Я услышал довольный голос Карла:

- Превосходное пиво. В меру холодное и хмельное. Эх, воблы бы сейчас!

Слизывая толстым языком пену с губ, он красными глазами посмотрел на меня.

- Я следил за тобой, чертов макаронник! Это, действительно, «Картинки с выставки». И, разумеется, «Римская гробница». Только в оркестровке Равеля...

- У тебя память, как стальной капкан.

- Мы, композиторы, вообще такие... Ты слышишь? – Карл привстал и поднял руку, в этот момент громыхнули ударные. – Ты слышишь волшебный, поэтический призыв Гартмана к Мусоргскому? Он зовет его... Ты слышишь?

Я кивнул. Правда, мне послышалось, что это не Гартман зовет Мусоргского, а мой отец подает мне знаки с Того света...

*************

Наконец-то «отметилась» Адель. Странно, что эта экзальтированная особа на протяжении столь длительного времени вела себя, как примерная школьница. Карл уже начал опасаться за нее. «С ней что-то не так… Она либо заболела, либо постарела», сказал он и покачал головой.

…Ровно в семь вечера Адель появилась в зале гостиничного ресторана в сопровождении двух молодых, хорошо сложенных людей.

Молодые люди были в форме. В форме российских милиционеров. Все заметили, что руки Адели были скованы наручниками.

Сильвио следовал в отдалении.

Адель подошла к столу, один из милиционеров снял с нее наручники. Другой - галантно придвинул стул.

Подлетел официант. Адель сделала заказ, милиционеры сняли фуражки и заказали водки. Говорили они с каким-то фальшивым акцентом, вероятно, пытаясь копировать произношение русских «иванов».

Адель и ее спутники сохраняли полную серьезность. Адель с аппетитом поужинала. Выпила с милиционерами водки, расплатилась, один из милиционеров опять сковал ее нежные запястья наручниками, троица встала из-за стола и покинула ресторан.

Но перед этим, перед тем как расплатиться, Адель с помощью своих кавалеров забралась на стол и, искусно лавируя между бокалами и тарелками, отчебучила чечетку. При этом она напевала по-русски: «Любить – так миллионера, плясать – так на столе! Эх!».

Публика немного пошушукалась и вернулась к своим венским шницелям.

* * *

...Я вышел на балкон. Агата сидела в кресле, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Мне захотелось, чтобы иллюзия счастья была полной. Я нуждался в ласковом прикосновении. Я положил руку на хрупкое плечо девушки. Ощутил нежное тепло бархатистой кожи. Потом шутливо поцеловал Агату в макушку.

Начал что-то говорить. Что-то возвышенное, указывая при этом на сиреневые горы и закатное солнце. Звенящие звуки моего вдохновенного голоса победно неслись в поднебесье. И тут вдруг голос у меня сорвался. Я закашлялся.

Решив прочистить горло, я запел. Как всегда в подобных случаях, - вечернюю серенаду Шуберта.

Не переставая горланить, я сел рядом с Агатой.

И тут же бросил на нее быстрый взгляд. И застал девушку врасплох. Я понял, что она пережидает меня, как пережидала бы грибной дождик.

- Жаль, - пробормотал я. – И, тем не менее, я всегда бодр и весел...

Мне не хотелось ни веселиться, ни печалиться.

Окружающий мир был равнодушен, но он не был опасен, он не был враждебен мне. Мир вокруг меня замер в ожидании моего следующего шага.

А я и не собирался никуда шагать. Ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад. Мне было и так хорошо. Будущее было туманно. Но как раз в этом была его обманчивая и волнующая привлекательность. В туманности, в неопределенности не было для меня трагедии. Меня это устраивало. Всегда бодр и весел...

- Сартр и Пруст... и особенно Миллер... - продолжал я бормотать. – Вот они-то знали, правда, каждый по-своему, в чем смысл.

Агата прикрыла глаза. Мудро, весьма мудро. Глаза ее выдают. Да, пора девицу менять, подумал я. Завтра же отправлю ее обратно в агентство «Глобус». Агата выработала свой ресурс. Пусть развлекает нефтяных баронов и алюминиевых королей. Ей надо только овладеть премудростями исполнения танца живота.

Иллюзия дала сбой.

Меня это не огорчило, и ощущение счастья не улетучилось.

Агата выполнила работу. До сегодняшнего дня она выполняла ее с блеском. Дорогая проститутка безупречно сыграла свою роль. Как, впрочем, и я. Она – роль влюбленной школьницы. Я – роль пожилого миллионера, симулирующего озабоченность скукой.

Агата могла убираться.

Через пару недель я позвоню в «Глобус» или иное агентство, специализирующееся в области поставок всяким богатым идиотам красивых иллюзий. Позвоню и сделаю заказ. И мне пришлют новую. Пришлют новую иллюзию. Надо только потребовать квитанцию об оплате услуг и гарантию качества... Всегда бодр и весел...

Я посмотрел на Агату. Не в моих правилах задавать женщинам вопросы. Тем более не в моих правилах расспрашивать проституток об их жизни.

Но тут меня потянуло к задушевной беседе.

- У тебя есть парень? Или, как это сейчас говорят, бой-френд?

Агата открыла глаза. Помедлила. Пожала плечами. Сейчас соврет, подумал я.

- Нет. Я одинока.

Так и есть: соврала...

В этот момент раздался стук в дверь. Я посмотрел на Агату. Она сорвалась с места и, шлепая босыми пятками по паркету, побежала открывать.

В номер ввалился Карл. С гостинцем. В каждой руке он держал по трехлитровой бутылке шампанского. На шее у него болталось махровое полотенце.

- Представляете, - начал он и заговорщицки подмигнул, - Адель проигралась. В рулетку. В пух! – Карл залился торжествующим смехом. - Это надо отметить!

Агата принесла стаканы.

- Аделаида вчера вечером отправилась в Зальцбург, и там, в казино, за ночь просадила что-то около ста тысяч... Когда она начала проигрывать, Сильвио, этот мышиный жеребчик, попытался умерить ее пыл, но куда там! Ее словно бес обуял!

Брала бы пример с меня. Я всегда держусь на расстоянии от игорных заведений. О, я знаю себя! Во-первых, знаю, что азартен. И это может довести меня до безумств...

Во-вторых, я не игрок. То есть, я хотел сказать, что в глубине души на самом-то деле я игрок. Страшный игрок! Зная об этом, я сдерживаю свои опасные эмоции, которые могут довести меня до гибели. Как Достоевского... Как это сочетается с азартом, я не знаю. Такой вот парадокс.

В-третьих, я иногда верю в приметы, то есть, когда на меня что-то находит, - я суеверен. Как это сочетается с двумя вышеупомянутыми гранями моего сложного характера, тоже не знаю.

- А почему ты без Беттины?

- Эта дуреха штудирует роман какого-то Веллера. Ей очень понравилась фамилия автора, напоминает ей о родной Германии.

Страшно увлечена, ее не оторвать... Кстати, я внимательно разглядел подарки. Изучил, что называется... Все очень мило. Спасибо и еще раз спасибо. Карл в восторге. Короче, я тронут. Особенно топориком.

Я его, пожалуй, обменяю на настоящий. Видел такой у антиквара... Есть у него там ржавая секира. Уверяет, что с ее помощью какому-то набедокурившему курфюрсту в 15 веке отделили голову от туловища. Обожаю оружие! Да, чуть не забыл, ты знаешь, что подарил мне этот идиот Сильвио? Ты не поверишь. Портрет Аделаиды с булавами. С горящими! Несчастный, я ему не завидую.

Но, однако, надо отдать ему должное: какое надо иметь хладнокровие, чтобы рисовать, когда у тебя над головой летают зажженные палки! Портретик я повесил рядом с мушкетом. Портретик что надо, выполнен в реалистичной манере... Думаю, Сильвио лгал, когда позиционировал...

- Карл, следи за своей речью! Что это за слово такое – «позиционировал»? Ты не на редакционной летучке...

- Твой протест принят, словечко и, вправду, мерзостное... Но как обойтись в данном случае без него? Позициони... ну, хорошо, изображал из себя супрематиста. Какой он супрематист! Он типичный традиционалист. Просто супрематистом быть выгодней: это все еще оригинально и за это платят больше. Подозреваю, что Адель запретила ему рисовать себя в виде многоцветного параллелепипеда или иной геометрической фигуры...

Мы сидели на балконе, пили вино и любовались закатом. Вечер был нескончаемо длинен. Это было как раз то, о чем я всегда мечтал. Чтобы вечер и вино никогда не кончались. Чтобы рядом был друг. И девушка...

Солнце, медленно опускавшееся за погрустневшие, почти черные горы, золотило рюши и кружевные оборки вечерних тучек и наполняло небо такой бездонной глубиной, что у меня защемило сердце и перехватило дыхание от ощущения полноты жизни. Помнится, об этой всеобъемлющей полноте жизни недурно сказанул один доктор в известной поэме.

Я был немного пьян, и когда отрывался от созерцания природы, ласковыми глазами смотрел то на своего друга, то на красивую девушку, которая завтра покинет меня навсегда.

Но завтра наступит не скоро, будущее было скрыто за горами, оно было где-то там, впереди, в призрачном завтра, которое могло и не наступить для кого-то из нас, а сегодняшний вечер длился и длился, и пока девушка принадлежала мне, а не нефтяным баронам и алюминиевым королям, и я знал, что сегодняшний вечер и сегодняшнюю ночь она проведет со мной.

...Я впервые в жизни по-настоящему понял, что это такое – жить одним днем.

Время замерло, как часы, в которых лопнула и распрямилась заводная пружина. Жизнь на моих глазах распрямлялась, разворачивалась, обнажая свои прелести и свои страшные язвы.

Я запрокинул голову и обратил жадный взор в бескрайний простор. Из глубин мироздания на меня дохнуло звездным ветром, вечным покоем и вечной жизнью.

Я закрыл глаза. Миллиарды людей, ушедших, ныне живущих и еще не родившихся, окружали меня со всех сторон. Я почувствовал себя неотъемлемой частью этого бескрайнего людского моря. Я понял, что никогда не умру.

На краткий миг сладкое предощущение счастья теплой волной захлестнуло мое сердце; и в этот же миг в меня вошло понимание того, что отныне я принадлежу вечности.

Этим пониманием я не хотел ни с кем делиться.

Это была мой великая тайна, которая умерла на следующее утро, когда я проснулся и никак не мог вспомнить, о чем это я вчера думал с таким воодушевлением и радостным чувством.

(Отрывок из романа «Восходящие потоки»)

© Вионор Меретуков, 2012
Дата публикации: 04.06.2012 19:11:48
Просмотров: 2610

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.