Письма гнусного путешественника. О прозе М. Шишкина

Евгений Пейсахович

Форма: Эссе
Жанр: Литературная критика
Объём: 14109 знаков с пробелами
Раздел: "Литературная критика"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1

Пока неделю мучился температурой, кашлем, блуждающей мышечной болью, трижды исповедался унитазу. Выложил ему всё, что тяжёлым грузом лежало на душе. Потом неделю маялся слабостью, но зато с унитазом общался через штатные отверстия, без лихорадочных страстных объятий, надрывных признаний и слёз, академично, спокойно и рассудительно.
Полмесяца, взять всё вместе, спасали меня тёмный ямайский ром, с успехом, на бис, исполнивший роль димедрола, бессмысленный парацетамол с осмысленным кодеином, и живительная, иначе не скажешь, проза Аверченко, Пиранделло, Цвейга.
Так сложилось. Мог бы быть кто-то другой – тот же Стивенсон, к которому звал, прежде чем усыпить часа на три, ямайский ром. И далее – длинный список тех, кто мог бы оказаться на или под – на ваш выбор. Длинный-предлинный список тех, кого нет в живых и о ком говорят разве что по поводу очередной неудачной экранизации.
А с живыми-то что? – потом уже, оклемавшись, подумал мельком, мимоходом то есть, бессодержательно. Так бывает: вернешься в сознание, и какие-то тусклые искры на периферии его опадут с обгорелой матерчатой оплётки провода, мелкие лохмотья, пепел и тлен. И сразу забудешь – даже головой трясти не надо, пока она сама, пораженная злыднем Паркинсоном, не затрясётся мелко.
И вот поди ж ты, напомнили.
Есть такие люди, которым живых подавай. Трудно понять, как можно остаться до старости лет неразумным дитятей и считать себя живым, а умерших не. Может – да и не может, а точно, - эти люди взрастали под знаменем Ленина, а под сенью красных знамён принято навещать выставленные на обозрение останки. Замысловато, но постигаемо. Предметное есть, а всё остальное беспредметно, и внимания на него можно не обращать. Нет останков – нет человека. А пока останки ходят, едят, испражняются или просто выставлены на обозрение и не потрачены опарышами, они способны привлечь внимание. Вялый, говорить нечего, но интерес вызывают.
Напоминальщик имел скукоженную темноватую лысину, отороченную по-над ушами и на затылке седой короткой щетиной. Щетина по-новогоднему поблёскивала в ярком свете экономичной лампы, «Гленливет» дружелюбно посверкивал в широких бокалах, хотя не мог не понимать, что ему конец. Если бы люди были способны посиживать и попивать в задумчивом молчании, сколь многих трагедий можно было бы избежать.
Но не. Человеку, пока он жив, свойственно п**деть без перерыва.
- А Такую-то Кое-какую ты знаешь? – спросил собеседник.
- Один раз встречал, - признался я, как в чём-то стыдном, - высокомерная сука. Пытался читать – не смог. Чуть челюсть не вывихнул от зевоты. Не рассталась с комсомолом.
- А кого ты считаешь, - разгневался собеседник, скорчил брезгливую морду, и непонятно закончил, - себя что ли?
Я в ответ скорчил морду недоуменную и смолчал. Из чего следовало, что я себя чем-то считаю? Вообще как-то к делу не клеилось.
- Ну ладно, - собеседник разгладил брезгливую морду, вернул лицу приятную старческую округлость, подпорченную морщинами, и сообщил. – Мне понравился Михаил Шишкин.
Подумал и добавил:
- В Швейцарии живёт.
- А-а-а, - протянул я. – Тогда может быть.
И на пару секунд отвернулся, чтобы не обижать человека кривой ухмылкой. Хороший собеседник да под «Гленливет» - многого стоит. Зачем его обижать, если он сам бутылку принёс? Тремя словами, одно из которых вполне себе бессмысленный предлог, так целко обозначить приоритеты. Живёт. Тут в скобках нужны восклицательный знак и пара смайлов. Значит, предметен. И не просто так, а в Швейцарии. Ленин в Цюрихе. Такая-то Кое-какая, бывшая комсомолка, киснет, может быть, в какой-либо-нибудь Беер Шеве, где нет моря поблизости и где Ленин вообще не бывал, и интерес к ней, к Такой-то, получается совсем без эрекции. А тут хрясь – мало того, что живёт, так ещё и в Швейцарии, на севере, если смотреть с юга. Вздымается над реальностью.
На юге над реальностью не вздымаются. Тут стоят на коротком отрезке длинной кромки, где ругаются три стихии; забросят в море червяка или чучело рыбы с крючками, металлическое, из жесткого пластика или из мягкого силикона, и либо терпеливо ждут несбыточного, либо лихорадочно крутят ручку катушки в надежде добыть и убить. Рыб можно убивать так же безнаказанно, как комаров или тараканов.
На сучьях кривых оливковых деревьев, на искривленных низкорослых соснах в парке висят прозрачные, из толстого полиэтилена, мешки, набитые мёртвыми мухами. Чёрная эта мёртвая масса напоминает интернетных писарчуков: вроде, и места в мешке уже совсем нет, и ядовитая жидкость наполовину впиталась в трупы, наполовину испарилась. Но не. Всё равно прилетит ещё кто-нибудь на полиэтиленовый сайт в тщетной надежде нажужжать гениально, дополнить картину. Желание есть, трамвай – вот он, на дереве висит; если он никуда не поедет, то почему в него столько народу набилось, а?
Словом, если бы не моя глуповатая убежденность, что о живых писарчуках – ровно так же, как об ушедших из этой нелепой жизни писателях, - надо говорить, глядя в их тексты, я бы после такой рекомендации разве что ухом повёл. Просто потому, что хватает и без. Жауме Кабре, к слову сказать, на момент написания жив, дай ему бог здоровья сколько вообще возможно, и если кому-то жизненно необходимо читать романы и считать живыми только живых, время насладиться у них, сумрачных разумом, пока ещё есть.

2

Предубеждению бывает до обидного просто поколебать убеждённость прямым ударом в глаз. Только решил про себя не обращать внимания на вполне себе сомнительную рекомендацию плешивого собеседника и пойти посмотреть (хоть одним глазком глянуть, как адмирал Нельсон говаривал), и тут же хрясь, бум – аннотация.
«Но главным героем – и в малой прозе это особенно видно – всегда остается Слово. Содержит нецензурную брань».
Слово – с большой буквы. Делу Ленина верны. И курсивом – как в скобках – пояснили, какие лексемы имеются в виду. О, господи. Ведь были же совсем ещё недавно разумные люди, и писали они переводы, статьи, аннотации так, что комар носу не. Куда подевались?
Ну ладно. Это же не автор, в конец концов. Кто-то из безликой туповатой кодлы торгашей, из группы поддержки. Следить, конечно, надо за подтанцовкой, но за всеми же не уследишь – больно пышный канкан. Кто-то ногу задрал выше нужного, а там трусы рваные и курчавая волосня. Бывает.
В общем, для убежденности чья-то сторонняя глупость ещё не нокаут. Для убеждённости, бл*дь, с большой буквы. В текст надо идти, к автору. В ознакомительные фрагменты (материю надо пощупать, если решишь костюм купить). Отмести всё, кроме главного – порожденной и порождающей системы знаков. Не просто же так живущий в Швейцарии Михаил Шишкин весь в лавровых венках. Экономно расходовать – до конца жизни на супы и шашлык хватит. Надо посмотреть для начала бегло на. Убедиться – и только потом начать услаждать себя путешествием по.
Письма – это такой жанр, который появляется по мере того как. Как говорил слепой акын: что вижу, то и пою.
«Разоблачение Азефа не только нанесло удар по всей партии эсеров, но и подорвало, казалось бы, несокрушимую веру Лидии в дело революции» (Кампанила Святого Марка).
Конечно, не надо было гнусному путешественнику так торопливо осматривать угодья. Тихо надо было, спокойно пройти таможню, выйти на привокзальную площадь, кофе где-нибудь выпить раздумчиво. Для таможенников-то ничего интересного в кожаном, из ложного крокодила, дипломате. Всего-то один, два, три, четыре, пять – пять справочников. Старомодно, согласен. На бумаге, ха!
Это ведь так легко было сделать правильно: подорвало, казалось бы несокрушимую, веру (Д.Э.Розенталь. Справочник по пунктуации. М., Книга, 1984. Гл. VII, § 25, Примечание 1). И путешественник бы не споткнулся, а то сразу боль в лодыжке, растяжение, хромать куда-то дальше совсем неохота. Подорвало, казалось бы.
И не похромал бы ни за что, если бы не убежденность. Три раза меня оттолкнули. Один раз бессодержательный собеседник – живёт-то он, мол, в Швейцарии и швейцарский, стало быть, сыр кушает. Второй раз – безымянный туповатый автор аннотации со словом с большой буквы. Третий удар серьёзней – автор постарался, не какой-то чужой дядя. Не чужой для текста – не поймите неправильно. Путешественник-то – он всегда только проезжий, даже если сидит на одном месте и никуда не движется. Ему все чужие.

3

«Текст книги представлен исключительно в ознакомительных целях. После ознакомления с содержимым Вы должны незамедлительно забыть прочитанное». ©
Умные-то люди есть, оказывается. И называются подходяще – Книгогид. Всё для усталых путешественников. Сами не понимают, насколько доброжелательны. Хотели пошутить.
Забуду, мамой клянусь. Скоро, насколько вообще возможно. Потому что в чужую частную жизнь лезть неловко, а господин Шишкин выворачивает себя наизнанку и вешает в проходном дворе просушиться. Себя – ладно, личное дело каждого. Но не станет же бедный путешественник платить, чтобы почитать документальную прозу про мать монументально-исповедального прозаика. Про отрезанную грудь и набитый поролоном лифчик (Пальто с хлястиком). И даже не так. В оригинале: «…к маминому лифчику, набитому поролоном, который она надевала…». Что она, по-вашему, надевала? Имеется в виду лифчик, а написано, что поролон. Не хочется уподобляться М. Шишкину и начинать строчить «мемуар про татар» ©, но если сказать правду как она есть, в хорошие времена даже в приличной заводской многотиражке за такие ляпы можно было схлопотать. Теперь за это лавровый лист раздают пучками и пачками.
Гнусный путешественник, хоть он не в состоянии рассмотреть дистанцию между автором и повествователем, будет, покинув эту фабрику грёз, юдоль скорби, надеяться, что дистанция всё-таки существует. Просто потому что невозможно поверить, что человек торгует и позволяет другим торговать нижним бельём и болезнями своей покойной матери, которая, по его же словам, "умерла и живет одновременно». И что – одобряет торговлишку её исподним?
О чём бишь это я? Вроде, про дистанцию какую-то. Чьи-то дела семейные, нет? Забыл напрочь.

4

Путешественник, или, говоря по-теперешнему, турист, не обязан ходить с экскурсией и выслушивать объяснения гида о величии монументально-исповедального автора. Понравился город – можно задержаться, вжиться в. Не понравился – вписал каллиграфическим почерком в поисковик другого автора и съе… извиняюсь, отъехал от. И никаких претензий ни к месту, ни к тем, кто в нём остался, дабы насладиться.
Обратитесь к слову с большой, мать его (уже не помню, о чьей матери речь была), буквы. Что заглавная буква есть начало всех начал – это сам М. Шишкин сообщил в «Уроке каллиграфии». Тут уж что уж – нам не дано предугадать…
Шестидесятники (писатели в том числе) есть (хоть уже почти все перемерли, но живут одновременно), а никаких девяностников, из-за заданного языком неблагозвучия, нет и быть не может, хоть они, по капризу судьбы, в живых болтаются и швейцарский сыр кушать изволят. Дальше больше – никто ж не захочет попадать в номинацию нулевики. Или нулёвники – тоже славно звучит.
«…русская действительность сделала все возможное, чтобы искалечить нас, ...она дала нам такие ужасающие контрасты, как шестидесятые, семидесятые годы, а вслед за ними — восьмидесятые, дала девяностые... Чем же была русская литература за эти годы? По необходимости отвечая на этот вопрос кратко, в самых общих чертах, я должен твердо сказать, что уродливых, отрицательных явлений было в ней во сто крат более, чем положительных, что литература эта находилась в периоде во всяком случае болезненном, в упадке, в судорогах и метаниях из стороны в сторону».
Нет? Или согласны? Это Иван Бунин сказал. Речь на юбилее «Русских ведомостей» 06.10.1913. Сто пять годиков назад.
Гнусный путешественник готов честно признаться, что, как это называл наш дорогой Леонид Ильич, с чувством глубокого удовлетворения полюбовался на «Урок каллиграфии». Обыденность чернухи и чернуха как обыденность. Кажется, всё это ещё зовут бытовухой. Наверно, даже с заглавной буквы – куда ж без неё? Блестяще. Безо всякого ущерба для смысла можно переставлять имена женских персонажей (чуть не сказал – баб) и даже целые куски текста менять местами.
То есть, конечно, не путешественнику судить. Может быть, есть глубинный смысл в том, чтобы адресовать самую самоубийственную часть именно Анне Аркадьевне, а не Татьяне Дмитриевне. Всё ж таки первая под поезд бросилась, а вторая всего-навсего вышла замуж. Это и впрямь не всегда одно и то же.
Ужасно досадно, что нет невинно убиенных Родионом Романовичем Алёны Ивановны и сестры ея Лизаветы. Это, всего вероятней, лакуна как художественный приём. Иначе зияющую пустоту не объяснишь.
«Между всеми вещами на свете существуют эти невидимые штрихи, всё ими взаимосвязано и нерасторжимо» - так М. Шишкин справедливо утверждает. Да, собственно, неважно, справедливо или нет. Главное – он так утверждает. Или, точнее сказать, его персонаж.
"Урок каллиграфии" - по всей видимости, своего рода квест для десятиклассников, подготовка к ЕГЭ: узнай, чей и из какого произведения персонаж, отметь галочкой, объясни невидимые штрихи.
Про школьников не знаю, а взрослого так и уморить можно – потому что умора.
Монументально-исповедальный писатель должен же согласиться сам с собой, что авторы женских персонажей (а не баб, как у рупора современности) умерли и живут одновременно. А будучи живыми, не могут быть всенародным достоянием, которое каждый может примерить и отбросить за ненужностью или напялить кое-как и пару дней поносить за нужностью. Без просьб и извинений, а просто по природной наглости. Какие уж там, мать его (забыл, чья именно), невидимые штрихи, если на виду провисшая пеньковая верёвка. Любой рыбак легко завяжет на ней скользящий узел.
Чрезвычайно гнусные бывают путешественники. Мельком только бросят взгляд на стеклянные башни, загадившие города все сплошь. «Швейцарский урок, - сокрушается М. Шишкин, - остался в России невыученным» (Урок швейцарского). Верна! Любо! С одной поправкой, любезная Катерина Матвеевна (и не в качестве урока - боже нас упаси кого-то чему-то учить): неча на зеркало пенять.

Конец ознакомительного фрагмента*

*Незакавыченная цитата из лексикона господ торговцев

© Евгений Пейсахович, 2018
Дата публикации: 04.11.2018 12:54:51
Просмотров: 2307

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.