Богиня ex machina. 7-8

Юрий Леж

Форма: Повесть
Жанр: Фантастика
Объём: 35669 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Продолжение повести.

7
Умеющая так намешать коктейли, что не оставить в накладе ни себя, ни хозяина гостиницы, знающая, к каким напиткам какие закуски положено подавать по этикету, понимающая, что клиент всегда прав и может потребовать соленых огурцов к мартини и манной каши к водке, наученная опытом правильно сервировать столики, на лету угадывающая содержимое карманов посетителей и будто чувствующая, кому из разболтанных, бессовестных богемщиков можно предложить расслабиться морфином, а к кому лучше и не приближаться с таким предложением, Милка не имела ни малейшего представления о полицейской оперативной работе, технике незаметной слежки и засад, потому никого из блокирующих нужный подъезд доходного дома просто не заметила в темноте, а даже если бы и заметила пару нечетких, сливающихся со стенами фигур, приняла бы их, скорее всего, за остановившихся по малой нужде излишне выпивших студентов, не обременяющих себя условностями этикета. Потому девушка, буквально взлетев по темной и грязноватой в ночи лестнице на третий этаж, без колебаний и сомнений принялась стучать в знакомую фанерную дверь, надеясь, что Геша не успел перебраться в университетские лаборатории – искать его там среди ночи было безумием, в подвальных помещениях, среди реторт, пробирок и колб, на этажах учебных корпусов и в раскрытых настежь комнатах общежитий можно было пробродить неделю, но так и не обнаружить нужного человека, который «вот только что был здесь, но вышел куда-то…»
На стук никто долго не отзывался, но Милка буквально физически чувствовала, как в квартирке кто-то возится, то ли занимаясь любовью, то ли тренируясь со штангой и гирями, чего за своим любовником девушка никогда не замечала, и эти привычные, хорошо знакомые звуки вдруг заполнили Макоеву яростью. «Я тут срываюсь среди ночи с работы, чтобы его предупредить, подслушиваю под дверью, как какая-нибудь старая мещанка, а эта сволочь…» Наверное, волна отрицательных эмоций и сработала, как спусковой механизм. Милка отступила на шаг и с неожиданной даже для самой себя силой ударила в полотно двери ногой, целясь поближе к хлипкому, символическому замку. Эффект получился сногсшибательный – хилая двойная фанера, сорванная мощным ударом с петель, просто с грохотом рухнула внутрь квартиры, подымая маленькую тучку пыли с привычно грязного пола и освобождая девушке вожделенный проход. Разъяренная – натурально валькирия – Милка шагнула вперед, наблюдая, как в знакомой комнатке на не менее знакомой узкой кровати распадается композиция из трех человеческих тел, похоже было, в эту ночь Гейнц со своим соседом решили обойтись одной девчонкой на двоих.
Злосчастная, попавшая, как кур в ощип, совсем, кажется, молоденькая девчушка, как бы, не старшеклассница, змейкой скользнула на дальний угол постели, даже не пытаясь прикрыть худенькое обнаженное тело, приятель Геши, имя которого Милка так и не смогла запомнить, сколько раз ни встречала в квартире, с отвисшей от удивления челюстью и широко открытыми глазами взирал на появившуюся в ночи натуральную рыжую фурию в грязном, длинном халате уборщицы, а виновник, так сказать, торжества, сам Гейнц, подслеповато прищурившись – очки его лежали на тумбочке – метнулся к выходу из комнаты, будто стараясь загородить собой остальных участников непотребного действа.
Не церемонясь с любовником, Милка сгребла парня за загривок, чуть оттаскивая от дверного проема в сторону кухни, и буквально зашипела в ухо, безжалостно давя в себе желание заорать в полный голос:
– Кретин, развлекаешься тут с малолетками, баб тебе нормальных мало… а за тобой с утра придут… я слышала, будет досмотр всего дома… ищут явно товар, так что – хорош трахаться, надо скорее…
В этот момент на лестнице – сверху и снизу – замелькали огни сильных фонарей, послышался топот ног и негромкие, отрывистые слова: «Быстро, быстро, ребята, давай, давай…»
«Вот и всё, опоздала». Руки девушки на мгновение бессильно опустились, зачем-то расстегивая большие грубые пуговицы на халате. У входной, снесенной с петель двери квартиры уже маячили громоздкие силуэты больших и сильных мужчин с фонарями в руках, а идущий первым капитан Хольм проорал, напрягая голос:
– Всем стоять! Работает «охранка»!
На боевых операциях, тяжелых задержаниях, да и, вообще, в тех случаях, когда требовались короткие четкие слова приказов, боевики Департамента пользовались этим древним, полузабытым наименованием своей организации, и у особиста, в подражание им, невольно вырвалось это кодовое слово.
Теперь уже у Гейнца отвисла челюсть и выпучились, как при жестоком запоре, глаза. Когда ночью в твою квартиру, снеся двери, врывается любовница, застав тебя в постели с другой, а следом за ней лезут с фонарями и криками сотрудники Департамента Безопасности, с чей-то легкой руки прозванные по первым буквам своей организации «дебильниками», трудно оставаться равнодушным и находчиво приветствовать незваных гостей словами: «Прошу, господа, я давно вас ожидал…» Но вот Милку яркие лучи фонарей, крики особиста и перепуганный вид Геши будто хлестнули кнутом – девушка сделала торопливый шаг в свободное помещение – на маленькую кухоньку, в которой по теплому времени года редко когда закрывали одну из оконных створок. И едва только Хольм оказался в квартире, как рыжая валькирия безумным прыжком, головой вперед, «рыбкой», бросилась в окно… в полете уже пытаясь закрутить сальто, как она видела в каком-то старинном боевике.
А в квартире отставной парашютист Филя уже крутил руки очумевшему Гейнцу, бесцеремонно повалив паренька на пол, а парочка оперативников, втиснувшихся следом в малогабаритное, тесное помещение, наставили стволы табельных пистолетов – слава богам, хоть оружие разобрали и почистили перед акцией в кои-то веки – на очумевшего еще раньше своего сокоешника соседа по комнате и тощенькую, показавшуюся жалкой, покрытой «гусиной кожей», хорошо различимой в ярком свете фонарей, девчушку, забившуюся в угол.
Вошедший последним комиссар Тарон аккуратно перешагнул через Гейнца, потеснив сидящего на спине студента Филю, и прошел на кухоньку, к раздосадованному и слегка растерянному капитану Хольму.
– Вы представляете – в окно прыгнула, – сообщил главную на этот момент новость контрразведчик. – Даже не задумалась ни секунды, как только я её увидел – сразу и прыгнула…
– Ну, не беда, – постарался утешить контрразведчика полицейский. – Третий этаж всего, небось, кроме переломов, ничего страшного не будет…
И Феликс высунулся в окно, подсвечивая вниз, на землю, фонарем, чтобы попробовать разглядеть в худшем случае неподвижно лежащее тело девушки и растерянно суетящихся вокруг него полицейских из группы прикрытия, вопреки приказу выбравшихся из засады. Но никого не увидел.
Удивленный, даже слегка шокированный, комиссар повернулся к Хольму:
– Ничего не понимаю, – пожал он плечами, но разъяснять, что случилось, при задержанных не стал. – Спущусь, гляну на месте, а вы пока здесь управляйтесь, хорошо?
– Лады, – кивнул особист и попросил: – Распорядитесь там, чтобы к подъезду подали две машины, эту парочку, из комнаты, надо врозь доставить в управление и уже там побеседовать, здесь их невозможно изолировать друг от друга. Ну, а с этим… с этим пока поработаем на месте…
И расстроенный капитан слегка пнул в бок придавленного к полу Гейнца.
Пока комиссар спускался на улицу и окликал дежурящих в проулке водителей полицейских автомобилей, оперативники в квартире позволили злосчастной, попавшей под горячую руку спецслужб парочке накинуть на себя хоть часть одежды, предварительно тщательно обысканной, ощупанной привычными полицейскими пальцами, и повели их вниз, по дороге то и дело рявкая на любопытствующих студентов, выглядывающих изо всех дверей и пытающихся понять и как-то оценить происходящее.
А Феликс Тарон тем временем обогнул угол доходного дома и, подсвечивая себе фонариком, подошел к месту гипотетического падения Милки Макоевой из окна квартиры. Слегка помятая свежая трава, какие-то невнятные следы на плотной, слежавшейся за зиму под снегом и уже давно подсохшей земле… «Темные Силы! ничего не понять», – успел подумать комиссар, до того момента, как заговорил один из парочки подошедших к нему полицейских, дежуривших чуть поодаль, в засаде за густыми кустами еще не расцветшей сирени.
– Она прямо из окна вылетела, – убежденно, ведь увидено было собственными глазами, рассказывал участковый соседнего околотка, привлеченный к акции за внимательность и буквоедство при исполнении приказов. – Крыльями – мах! А крылья здоровенные, серые, тело-то белеется, а вот крыло почти под цвет ночи… ну, и значит, махнула крыльями и – за угол ушла на высоте… вот же, ей-ей, помоги нам Светлые Силы!..
«Ну, только Темных Сил, леших, русалок, водяных, оборотней и нетопырей нам в этой истории не хватает», – с тоской подумал комиссар, но его тут же взбодрил своим дополнением к докладу второй засадный.
– Вообще-то, на землю-то она соскочила, – тактично дослушав старшего по возрасту товарища, добавил полицейский помоложе. – В воздухе как-то так кувырнулась, крылья – не крылья, но чем-то взмахнула – точно, а уж когда на земле оказалась, то сразу на ногах. Как так – хоть убей, не пойму, господин начальник. Ну, а она – быстро так, будто не с третьего этажа слетела, а просто на месте попрыгала – шмыгнула вот, в проходной двор, оттуда выходов аж три будет. Мы, правда, попробовали за ней, но уж больно шустрая оказалась девка, да и одета – спереди, вроде как, в светлое, а спина – черная, не разглядеть…
– Точно – девка? – зачем-то поинтересовался комиссар, вдруг подумав, что в квартире мог находиться и еще кто-то, а Милка просто спряталась под кроватью, в шкафу или, чего уж теперь-то скромничать в версиях, успела в полете сменить пол.
– Я по фигуре сужу, – пожал плечами молодой. – Ноги длинные, голые, талия узкая, сиськи заметные… ежели и мужик, то шибко переодетый.
Начальник полиции покачал в недоумении головой, спрашивать опростоволосившихся подчиненных было больше не о чем, да и не так уж они опростоволосились, как может показаться с первого взгляда. Постоять возле поломавшегося после прыжка с третьего этажа человека, ну, или попробовать задержать спускающегося по веревке, в конце концов, заметить перелезающего с балкона на балкон – это одно дело, им оно, кстати, вполне по плечу, но – бороться с существом, легко преодолевающим почти трехсаженную высоту, конечно, было для простых провинциальных полицейских непосильной задачей.
– И что ж нам теперь? – поинтересовался распоряжениями начальства старший засады, излишне впечатлившийся вылетом из окна Милки.
– Идите по домам, – махнул рукой комиссар, находящийся в растрепанных чувствах. – На службу выходите к обеду, отоспитесь хотя бы, ну, и про то, что здесь было – ни гу-гу, эта акция под надзором Департамента, так что – разговоры разговаривать себе дороже будет.
– Ну, это мы понимаем… благодарствуем, значит… – пробормотал в спину уходящему Тарону полицейский, обрадованный тем, что начальство не стало мариновать его с напарником и дальше в пустынном ночном городе за кустами сирени.
«Вот куда она могла податься среди ночи в городе? – мучительно пытался понять комиссар, возвращаясь в захваченную лихим набегом квартирку. – Не в гостиничный же бар вернулась, это надо совсем ненормальной быть… Домой? Ни за что. К подругам? К каким, зачем? Да и пока проверишь их всех по школьным спискам не просто рассветет, уже обедать пора будет. А если в университет? В общаги? Тогда уж точно – полный провал, её там с батальоном штурмовиков не сыщешь и среди дня, не то, что ночью…» Впрочем, одна шальная мыслишка, связанная с недавним интимным рассказом племянницы, у Феликса Тарона мелькнула, но с её реализацией можно было не торопиться, тем более, что полицейский как раз добрался до подъезда, откуда уже убыли автомобили с грозными мигалками.
А в квартирке вовсю орудовали два специалиста по обыскам, такие же, как сам комиссар, изгнанники из столицы, получившие назначение в провинциальную синекуру за не такие уж страшные грешки, что и позволило начальнику полиции использовать их таланты в акции капитана Хольма. Лично для себя комиссар только так и обозначал не совсем удавшийся ночной налет на доходный дом.
Сам же особист, затащив с помощью отставного парашютиста Фили в маленькую комнату голого, как в день своего рождения, Гейнца, устроил студента в полусидячем положении, но со скованными за спиной руками, на одной из кроватей, бесцеремонно усевшись на соседнюю, и попробовал, по горячим следам, поймать знаменитый по всем специальным боевым наставлениям, некоторым литературным произведениям и целому ряду кинофильмов «момент истины».
Внимательно, но быстро изучив найденные при поверхностном осмотре комнаты зачетку, студенческий билет и удостоверение личности Гейнца, контрразведчик с ласковым, угрожающим нажимом задал первый вопрос потихоньку приходящему в себя пареньку:
– Что же, похоже, влип ты по самые уши… вот и подружка твоя ноги сделала очень умело и кстати, тебя кинула… теперь остается одно – каяться потихоньку, чтобы дружков своих опередить, взять на себя поменьше общих делишек…
И, мгновенно меняя тон, буквально рявкнул, резко склонившись к лицу Гейнца:
– Куда она сбежала? Где еще лежка? Когда следующая поставка? Где тайники с препаратом? Когда встречаешься с Пильманом?
– Какой Пильман? При чем тут Пильман? И что за препараты? – попытался с перепугу завопить студент, но вместо вопля получился смешной писк сорвавшимся голосом, ну, а потом Гейнц понес ахинею, сам плохо понимая, что говорит, но стараясь зачем-то потянуть время: – Откуда я знаю, куда она рванула? Она, вообще, бешеная, озабоченная всегда… прибежит, потрахается на ходу и опять куда-то рванет… я с ней в постели ни разу не был… все стоя или сидя, как будто в последний раз… у нее бешенство матки, клянусь, она тут со всем домом…
– Ладно, так и запишем, – удовлетворенно потер ладони Хольм, умело изображая радость на лице. – Пошла предупреждать остальных, по цепочке. Ты молодец, парень, хорошо своих сдаешь, бодро. И держишься на отлично. Теперь давай про адреса… да и когда академик-то с тобой увидеться обещал?
– Какой академик? – растерялся от нелепой похвалы особиста паренек. – Чего обещал? Вы, вообще, кто такие? Чего меня здесь… в наручниках…
В этот момент на пороге комнаты с вопросительным выражением лица, можно, мол, присутствовать, появился комиссар. Капитан кивнул, соглашаясь, дескать, послушай, поучаствуй, может, чего дельного придумаешь, поэтому полицейский тут же вступил в игру.
– Какая тебе разница, сынок, кто мы такие? – с откровенной ленцой в голосе ответил Тарон на последний вопрос студента. – Полиция нравов, отдел по борьбе с наркотиками, служба обеспечения секретных разработок или… Особый отдел Департамента… Никуда ты теперь от нас не денешься, пока мы не узнаем то, что нам надо. И скажи спасибо, что у господина Хольма крепкие нервы и отличная выдержка, вот я бы сразу тебе яички пассатижами зажал и спокойно послушал, как ты мне обо всем рассказывать будешь…
– Но это же… пытки, – судорожно сглотнул слюну Гейнц, совершенно не ожидавший такого к себе отношения. – Это же… запрещено, нельзя… вы что?..
– Тоже мне, запрещено, – пренебрежительно махнул рукой комиссар. – Много чего у нас запрещено, а на самом деле – есть…
– Где встречаешься с Пильманом? Куда ушла твоя девица? Кто доставляет препарат? – быстрыми вопросами вклинился в разговор контрразведчик.
– Ну, Милка-то твоя, понятно, в общагах уже, небось, – вместо Гейнца ответил полицейский. – А вот про академика – давай поподробнее, это будет твоим личным вкладом в реальную отмену пыток в государстве.
Но студент вместо нормального разговора опять сорвался в истерику, видимо, так и не придя в себя до конца. Хольм, вновь склонившись над соседней кроватью, отвесил верещащему что-то невнятное Гейнцу пару крепких пощечин, чтобы привести паренька в чувство, но вот продолжить приведение в чувства задержанного ему помешали сыскари. Один из них деликатно кашлянул у входа в комнатку, обращаясь к комиссару: «Господин начальник, тут у нас вот…» и, получив разрешающий жест, протянул Тарону плоскую, продолговатую коробочку, наполненную ампулами с морфином. Едва глянув на плохо различимую в слабом свете ночника на тумбочке маркировку стеклянных сосудов, полицейский буквально расцвел, будто получил на именины давно и вожделенно ожидаемый подарок:
– Ну, вот, твои восемь лет каторги нашлись, милый мой…
– Почему восемь? – глупо спросил Гейнц, уже пришедший в себя после крепких затрещин и твердо помнивший, что за распространение опийных препаратов без надлежащего разрешения уголовный кодекс предусматривает лишь до четырех, максимум, лет тюрьмы или колонии общего режима, и тут же спохватился: – Это не мое… это соседа… это подбросили…
– Ну, парень, ты даешь, – добродушно всхохотнул комиссар. – У нас же не столица, где таких ампул, может, десятки тысяч в день производят. Для нашего городка – это целое состояние, кто ж его будет подбрасывать, а главное – откуда столько морфина-то взять?..
Тем временем капитан Хольм безмолвно, взглядом, переговорил с завершившим обыск сыскарем: «Больше ничего?» «Существенного – нет» «Просто интересного?» «Кто знает, что вам интересно? мы в коробку сложили всякие записные книжки, бумажки с телефонами, разберетесь» – и попросил Феликса выйти из комнаты, оставив сторожить в конец запутавшегося в самом себе бедолагу-студента передавшего футляр с ампулами сыскаря.
– Здесь надо заканчивать, господин комиссар, – предложил особист, понизив голос до конспиративного шепота. – Ночной шум закончится сплетнями и слухами, а дневное мероприятие – явными свидетельствами нашей работы. Да и условия здесь для допроса – никакие… так и кажется, вот-вот из-за стенки постучат, чтобы говорили тише…
– Что поделать, звукоизоляция в этих доходных домах всегда хромала, – согласился полицейский. – Я пойду, гляну, не вернулась ли машина, а вы пока – собирайте этого героя, ну, не голышом же его потом по управлению водить?..
Коротко и нервно засмеявшись, капитан Хольм кивнул.
8
Под утро к комиссару пришла головная боль, ну, еще бы, в его-то возрасте – пусть и чуть-чуть за сорок, как он считал сам, но ведь не чуть-чуть за тридцать – при его спокойной размеренной жизни и службе суматошная ночная акция с предварительным изнуряющим планированием и какими-то очень уж скромными результатами кого хочешь доведет до мигрени. А тут, будто злорадно поджидая именно этого момента, в кабинет ввалился один из дознавателей с кипой протоколов, бухнув их на стол перед начальником полиции, словно избавившись от грехов, переложив их на чужие плечи.
– Это что? – брезгливо потрогал кончиками пальцев бумаги Тарон.
– Постановления на задержание, разрешения на обыск, протокол обыска Антонины Шульц, протоколы задержания, протоколы опросов и допросов, решение об освобождении, подписка о не выезде… – нудно перечислил дознаватель, дядька, в целом и общем, неплохой, но зануда и аккуратист, чувствующий себя не в своей тарелке, если в документе пропущена единственная точка над «i».
– Отпускаем, значит, девчонку?
– А за что её держать? – пожал плечами следователь. – За молодежный разврат пока не сажают, хотя я бы лично накинул ей пару годков, ну, по одному за каждого партнера на последней встрече. Знать она, вообще, ничего не знает, зашла к своему, вроде, мальчишке побаловаться, тут и сосед присоединился, все по доброй воле было, ну, а потом уже вы появились. Надо отпускать, тем более, никому она не сболтнет про случившееся, итак дома отпросилась на ночь к подруге, та подтвердит, да и не нужна девчонке такая реклама – мало того, что по студентам шляется, так еще и в полицию попала…
Из тоненькой папочки, которую он держал в руках после того, как выложил на стол начальника кипу бумаг, дознаватель извлек еще пару листиков и положил их сверху:
– Вот это бы прямо сразу подписать, господин комиссар…
– О чем? – через силу осведомился Феликс Тарон, морщась от головной боли и даже не пытаясь вчитаться в содержимое документа.
– Постановление на задержание второго студента, – деловито пояснил сотрудник. – Тоже вовсе не при делах оказался, но его господин Хольм велел, как положено, на сорок восемь часов без объяснения причин, говорит, чтобы не проболтался о чем-то за эти дни, мол, потом можно будет обо всем говорить, а сейчас – пусть он лучше у нас посидит, под замком.
– Сам-то, как думаешь – проболтается? – поинтересовался комиссар, подтягивая к себе поближе бумагу и ставя в верхнем правом углу свою закорюку-подпись.
– Этого свои же друзья-соседи запытают, а узнают все, что надо, – усмехнулся дознаватель. – Да и то – что ему перед товарищами скрывать? Парень, небось… не будет он девичью честь беречь умолчаниями, да и не девчонка, небось, соседей-то заинтересует, а мы.
– Пусть тогда сидит, – отправив бумагу обратно подчиненному, подтвердил решение особиста полицейский. – А со вторым что?
– С ним лично господин Хольм работает, сразу по приезде начал, никого не допускает, только перерывы себе устраивает небольшие, – пояснил следователь. – На задержание, по предварительному обыску, протокол опроса, как положено, я в общую кучку положил…
– Ты иди, я все подпишу и через дежурного передам, – попросил комиссар, чувствуя непреодолимое желание выпить какую-нибудь чудодейственную пилюлю – сколько их по телевизору рекламируют! – и завалиться спать.
– Вы бы тоже, – осмелился посоветовать подчиненный, – шли бы домой, господин комиссар, отоспались, небось, всю ночь на ногах. А мы пока тут и без вас, а если что – так ведь всегда и время потянуть можно и всякие закорючки бюрократические отыскать…
– Спасибо, – искренне удивленный такой заботой кивнул Тарон. – Я уж, было, собрался, но лучше Эмилию здесь дождусь, чего нам на дороге-то встречаться, не чужие люди…
– Тоже верно, – согласился дознаватель, покидая кабинет комиссара.
А буквально через полчаса, не только не опоздав, но и не дождавшись официального начала рабочего дня, рыжим вихрем ворвалась племянница, быстрым взглядом оценила состояние драгоценного дядюшки и тут же вместо пилюль и порошков поднесла ему небольшой бокальчик одуряюще вкусно пахнущего коньяка.
– Выпью вот и упаду, усну прямо на столе, – предупредил комиссар, но отказываться не стал, жадно, будто холодную воду в жару, проглотив напиток.
– Я тебя знаю и лишнего не налью, – успокоила родственника Эмилия. – Теперь ты хотя бы сам до дома доберешься, чтобы отоспаться по-человечески.
– Тогда я сейчас так и сделаю, подпишу вот это все и домой поеду, – сказал Тарон, ощущая, как разливается по жилам огонь коньяка и одновременно с этим испуганно отступает, прячется назойливая головная боль. – Про то, что ночью случилось, тебе сейчас любой городовой интереснее и сказочнее меня опишет. А я только одно скажу – ушла от нас Милка, как от малых детей, будто мы не городская полиция, а сборище инвалидов.
– Как же так? – округлила глаза в недоумении Эмилия.
– А вот так, – махнул рукой комиссар. – Спрыгнула с третьего этажа, как в детстве с горшка слезла, и – ушла. В общагах, небось, теперь скрывается, ну, а где еще в городе можно с гарантией укрыться?..
– Это – да, в общаге её и «дебильники» не достанут, пусть хоть всем составом из столицы к нам приедут, – с огорчением и гордостью согласилась секретарша, наблюдая как начальник полиции, просматривая хотя бы чисто внешне документы, украшает их – одну за другой – своей подписью «Утверждаю», «Согласовано», «Принято»…
– Всю эту макулатуру передашь дежурному, как я уеду, – проинструктировал племянницу комиссар. – Пусть он раздаст, кому надо.
– Да я и сама… – пискнула было Эмилия, но дядя перебил её.
– Для тебя есть особое и, без смеха, оперативное задание, – сказал он строго. – Я сейчас созвонюсь с проректором, договорюсь, чтобы тебя допустили к личным делам студентов. Не забудь прихватить с собой удостоверение, а то привыкла здесь, в управлении, что тебя все знают… эх, жаль я не настоял, чтобы ты себе официальную форму выправила, ну, да теперь уже поздно. Так вот, в личных дела найдешь все, что касается того самого Вилля, о котором ты вспомнила и мне рассказала, когда мы говорили о ваших с Милкой подвигах, помнишь?..
– Помню, – послушно кивнула девчушка, довольная, как переевшая сметаны кошка, кажется, именно сейчас начала осуществляться её мечта – реальная работа в полиции. – Только я ведь, кроме имени, ничего про него не знаю.
– Ты знаешь его внешность, – напомнил комиссар. – А в личных делах обязательно есть фотографии и не такие, как в удостоверениях – с ноготок, там должны быть трехвершковые, фас и профиль, это еще при старом режиме заведено было, казалось бы, глупость, но так и не отменили, а тут – видишь, пригодится, да еще как…
Не думаю, что ты найдешь в его досье что-то интересное, – продолжил полицейский. – Но хотя бы добудешь нам его фотокарточку и примерные координаты местонахождения. Впрочем, если и в самом деле будет что-то интересное, этакое, сногсшибательное, немедленно разбуди меня, а то до позднего вечера просплю и ничего не узнаю».
– А что там может быть такого сногсшибательного? – поинтересовалась Эмилия.
– Ну, к примеру, такой факт, что твой Вилль или его родственники, или хорошие знакомые когда-то и где-то пересекались с академиком Пильманом, – пояснил, как сумел Тарон. – Впрочем, про друзей и знакомых в анкете вряд ли что есть, но вот где он родился-жил, работал, если работал – это интересно.
– Этот Вилля такой же мой, как и Милка, – дразняще высунув язычок, демонстративно обиделась рыжая девчушка.
– И еще, – казалось. совершенно не обратив внимания на детское поведение племянницы, уточнил комиссар. – Если будешь шарить по общагам, а ты обязательно будешь там шарить, или я тебя совсем не знаю, не выслеживай специально ни Милку, ни Вилля, это сейчас ни к чему, как источники информации они ценности пока не представляют. Если сможешь найти знающих людей, поговори о привычках Вилля, его подружках. Местах, где частенько бывает, а еще лучше – куда и зачем он собирается в ближайшее время, через день, два, три… но – аккуратненько так, как бы – между делом… ну, да не буду учить, сама понимаешь… И вот еще…
Полицейский нацарапал на клочке бумаги три телефонных номера и протянул листок Эмилии.
– Запомни и верни, – строго приказал он. – Это телефоны, по которым всегда можно застать нашего столичного викинга, если, конечно, он не бегает по улицам и доходным домам в поисках не знаю чего. Он сможет своими полномочиями надавить на любого городского чиновника, а уж про университетских «твердолобых» умников из администрации и говорить не приходится, они Особого отдела боятся, как огня.
И последнее, девочка моя. Весь город знает, что ты работаешь в полиции, и весь город уверен, что только благодаря мне, и только моим секретарем. Вот и будь в глазах всех маленькой, рыжей дурочкой-секретаршей. Вот увидишь, насколько проще к тебе начнут относиться те же студенты и как легко будет добывать из них нужную нам информацию. Всё! Хватай бумаги, иди к дежурному и распорядись там, чтобы мне подали машину ко входу, кажется, действие твоего чудесного коньяка заканчивается, а мне еще надо проректору звонить…»

…вылетев «рыбкой» из окна маленькой кухоньки в слегка подсвеченную внутриквартирными огнями доходного дома ночь, Милка неожиданно ощутила невероятное, какое-то метафизическое замедление времени… она летела к земле, переворачиваясь через голову, крепко придерживая руками полы распахнувшегося темного халата, а мимо, обтекая её тело, подобно струям воды, зримо, ощутимо проносились со скоростью минут миллисекунды. И все получилось, как в сказке – девушка вполне устойчиво приземлилась на ноги, даже не ощутив толком удара о землю, заметила, как трепещут раздвигаемые густые кусты сирени у противоположного дома, чуть пригнулась и, резко развернувшись, шмыгнула в сплошную темноту проходного двора, не единожды пройденного в светлое время, вполне осознавая, что именно оттуда ведут в разные стороны три прохода. Не останавливаясь ни на мгновение, Милка бросилась в один из чернеющих на фоне стен проходов, едва увернувшись от незаметно выступающего в темноте острого угла дома, стремглав пересекла проулок, еще раз попала в очередной проходной двор, свернула влево, пробежала вдоль длинного спящего дома, повернула снова, буквально – перепрыгнула через пустынную улицу и только здесь, в шелестящей тишине и темноте маленького скверика остановилась, с удивлением обнаружив, что вовсе не задыхается после бега, и сердце её стучит ровнехонько, будто прошла она легким прогулочным шагом десяток саженей. «Что за наваждение со мной сегодня? – успела подумать девушка, но тут же иные мысли захлестнули её неуправляемым потоком. – Куда теперь? Кроме общаги, деваться некуда, там можно не просто отсидеться… Темные Силы, и отлежаться чуть не с каждым мужиком – вполне себе придется… но еще и одежду сменить, в мини-юбке и этой б**дской блузе только в баре прислуживать, по улице так не погуляешь… Потом – забрать деньги… хорошо, я не поддалась на все эти банковские рекламы с процентами и ставками, всё в золоте, хоть и тяжело, но своя ноша не тянет, можно забрать в любой момент, никому ничего не говоря, не их это дело, тем более, припрятано все не дома… деньги – это, конечно, важно, но… найти, кровь из носу, в общаге подлого Вилля… как в койке кувыркаться, он никогда был не против, а вот помочь… сейчас поможет, или я из него сделаю дуршлаг… гвоздиком дырочек наковыряю, как маньяк какой из кинострашилки, но пусть он мне достанет «живую воду»!.. два десятка инъекций, и через месяц из города уйдет уже другая девчонка… хотя, можно уйти и так, только пешком, безо всяких там поездов и автомобилей… подумаешь, пару-тройку дней на ногах, выдержу, зато потом… ну, и колоться можно по дороге, разве я не сумею? Самой себе? Шприцем? Нет, лучше заверну куда в деревеньку, сейчас в каждой фельдшера встретишь, поставит укол… только вот это уже будет след… лучше – самой…»
Все эти мысли пролетели, прошуршали в голове Милки за несколько секунд, и вывод из них был единственный – в общагу, а уж там решать наболевшие вопросы с одеждой, «живой водой», деньгами и уходом из города… Чуть прищурившись, будто от солнца, девушка огляделась по сторонам – дома, деревья, мостовые казались залитыми зеленоватым, странным светом, отлично освещающим их. «Опять эта непонятная дурь, – помотав головой, подумала Милка, но тут же решила: – Ничему не мешает, а кое в чем и помогает, ну, как с дверью-то вышло… не выбей я её, не заметила бы «фараонов», так бы и взяли на квартире вместе с Гешей… ох, заложит он и меня, и Вилля, и всех, кого знает… теперь спешить надо… а то, что в темноте видеть стала – очень даже к месту… теперь мне вдоль этого дома, направо через переулок и дальше – к общагам…» Про саженный забор вокруг жилых корпусов университета девушка просто не вспомнила, да и о чем тут задумываться, если и безо всяких новых таинственных способностей своего организма она отлично знает все секретные проходы в этой ограде?..
И всего лишь через двадцать минут, проходя по пустынным темным комнатам общежития, Милка удивлялась теперь уже вполне искренне, не понимая, куда же подевались постоянно подвыпившие, вечно играющие в карты или занимающиеся любовью друг с другом, частенько не обращая внимания на пол партнера, суетливые и шумные, голодные, но всегда гостеприимные студенты? «Хотя, может, оно и к лучшему? – подумала девушка, скинув, наконец-то, свой «маскировочный» халат и прогуливаясь из комнаты в комнату в своей гостиничной униформе. – Может, сейчас, после прыжков из окна и беготни по улицам от «фараонов», все-таки лучше отдохнуть, чем кочевряжиться с кем-то в постели?» Впрочем, чтобы оставаться честной перед самой собой, Милка мысленно призналась, что все-таки была бы не против разделить постель с каким-нибудь активным и ласковым мальчиком прямо сейчас, кроме легкой усталости и зверского аппетита ночные приключения возбудили в ней и откровенное, сильное, половое желание. Но в этот момент, будто из-под земли родившиеся где-то далеко многочисленные голоса, легкая музыка и топот ног, отогнали прочие желания – теперь хотелось просто увидеть людей, ощутить себя одной из них…
…как оказалось, половина населения корпуса который уже день отмечало рождение второго ребенка у одной из студенток, а так как к отцовству могли быть причастны едва ли не все мальчишки общежития, включая и законного, по документам, мужа роженицы, то и праздник оказался всеобщим, веселым и затянувшимся, постепенно перемещающимся из комнаты в комнату по мере загаживания в процессе гулянки очередной из них.
Кто-то, плохо различимый в полумраке мигающих гирлянд и слабенького света из длинного пустынного коридора, моментально сунул в руку Милке бумажный стаканчик то ли с дрянным портвейном, то ли с плохонькой водкой, разбавленной соком, кто-то, прихватив девушку за талию, уже тащил её к столу, заставленному тарелками и мисками с непритязательными, наполовину съеденными закусками, кто-то радушно поделился недокуренной папиросой, бесцеремонно воткнув обслюнявленный мундштук прямо между губ Макоевой… здесь все было, как обычно, и через полчаса рыжая валькирия уже задирала повыше ножки, беззаветно принимая в себя пока еще крепкое мужское естество, чтобы через десяток минут столкнуть с себя ослабевшее, обессиленное страстью тело, подняться, кое-как оправив уже чью-то чужую, длинную юбку и отправиться за очередной дозой спиртного, еды и удовольствий… А потом её еще гоняли из комнаты в комнату, пытаясь вместе найти где-то здесь мелькавшего Вилля, пытались что-то рассказать, видно, очень интересное, увлекательное и занятное, но абсолютно недоступное девушке без хотя бы начального высшего биологического образования. Потом был долгий провал – до рассвета, видимо, обновленный организм перестал слушаться свою хозяйку и просто решил отдохнуть…
…проснулась, а сказать по совести, очнулась, будто вынырнув из глубокого омута сна, Милка в неярком, спокойном свете начинающегося дня, лежащей на голом, заляпанном какими-то подозрительными пятнами матрасе, небрежно брошенном в углу абсолютно пустой комнаты. Из одежды на ней были чьи-то черные чулки с роскошной кружевной резинкой и легкий шелковый шарфик вокруг шеи… впрочем, длинная и пестрая цыганская юбка и коротенький, узкий свитерочек, не прикрывающий даже пупка, быстро нашлись в изголовье – свернутые, они послужили импровизированной подушкой. Странно, но голова совершенно не болела, мысли были чистыми и ясными, пальцы не дрожали, и ноги, как бывало раньше после перебора постельных развлечений, не побаливали в бедрах, казалось, девушка пробудилась на удобной домашней постели через восьми часов крепкого здорового сна после окончания нудного рабочего дня и оздоровительной прогулки на свежем воздухе. Поднявшись на ноги, но не даже не подумав одеться, Милка первым делом добралась до окна, с большим усилием – и это в нынешнем-то, обновленном состоянии – распахнув замертво заклеенную, видно, еще позапрошлой зимы раму. С наслаждением дыша свежим воздухом, рыжая валькирия, совершенно не раздумывая о посторонних нескромных взглядах, взобралась на запыленный подоконник, устроившись бочком, чтобы одновременно обозревать редких во время занятий прохожих на улице и контролировать возможных визитеров в комнате.
Но долго наслаждаться утренним прозрачным, как слеза, воздухом, весенним теплом, легким ветерком, ласкающим обнаженную кожу, и оказавшимся таким привлекательным одиночеством Милке не удалось. Где-то далеко внизу, на самой периферии зрения, мелькнули очень знакомые пышные рыжие кудри… девушка изогнулась, придерживаясь рукой за раму, чтобы не свалиться вниз – сейчас ей было не до проверок новых способностей по прыжкам с высоты – и успела за пару секунд разглядеть, как на узенькой дорожке, окруженной пышными зеленеющими кустами и ведущей к маленькому зданию университетской администрации, бодро выстукивает каблучками секретарша начальника городской полиции – её одноклассница, рыжая Эмилия…

© Юрий Леж, 2012
Дата публикации: 10.12.2012 11:29:47
Просмотров: 2065

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.