ЧУДЕСНЫЙ ОГОНЬ
Георг Альба
|
Форма: Роман
Жанр: Детская литература Объём: 209514 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Георг Альба МОРЯКИ «СВЯТОЙ СОФИИ». (Историко-приключенческий роман) Эпиграф: Ommia vincit labor improbus («Всё побеждает упорный труд», лат.) ГЛАВА ПЕРВАЯ. В бешеном беспорядке неслись над ревущим океаном свинцовые тучи, стрелы молний разрезали темноту, ярко освещая вздымавшиеся волны. Ветер свистел в снастях и рвал паруса. Огромные горы воды обрушивались на корпус фрегата. Корабль то поднимался над волнами, то падал в пенящуюся бездну. От страшной качки и ветра жутко скрипели мачты, и стонало судно. В такой ужасный переплёт попала «Святая София», возвращавшаяся с Ямайки в Россию с грузом рома. Судно было старым и не могло соревноваться в проворности с входившими в моду, паровыми судами. Но «старушка» была ещё «О-го-го»! И если б не этот проклятый ураган, бушевавший уже несколько дней, и доведший судно до полного измождения, могла бы ещё и поспорить с молодыми «самоварщиками», как в насмешку называли старые моряки машинные суда. Но видно, как и человеку, так и кораблю свой срок отмерен и ничего здесь не попишешь… Фрегат потерял управление –сломан руль, сорвано много парусов. Озверевшее море играло им как щепкой, обнаружилась течь. Курс тоже потерян, и судно сносило на юг, к берегам Африки, в сторону от намеченного маршрута. Экипаж попрощался с жизнью. Матросы надели чистое бельё, как и положено по традиции встречать смерть, и читали «Отче Наш». Услышали, с трудом пробивавшийся сквозь рёв и вой стихии, голос вахтенного: - Земля, земля! Вижу землю! Но сообщение мало кого обрадовало. Шлюпки и катер разбиты. Высадиться в такую непогоду на берег не представлялось возможным. К тому же, увидели, что земля – это гряда острых скал, отделявших далёкий зелёный берег от океана,и неуправляемое судно несётся на них. С приближением земли приближалась смерть! - Где ты, Николай Угодник? Спаси, сохрани и помилуй нас! – неистово орал кто-то из старых матросов, осеняя себя крестным знамением. Началось плавание удачно: вышли из Кингстона на Ямайке, благополучно прошли Наветренным проливом между Кубой и Гаити, миновали Багамы, оставшиеся по левому борту; а по правому - мелькнул остров Кайкос. Но в районе Саргассова моря, где-то на широте тропика Рака и под 70-м градусом северной долготы, попали в зону бурь, и корабль завертело. Сначала понесло на северо-запад в район Азорских островов, оттуда, почти точно по меридиану, - вниз к Островам Зелёного Мыса. Неуправляемое судно, подхваченное северным экваториальным течением и подгоняемое шквальным ветром, устремилось дальше на юг, вдоль западных берегов Африки. * * * Фрегат был когда-то боевым кораблём и участвовал в поединке с турками, но затем, как военная единица, устарел и подвергся переоборудованию в гражданское, торговое судно. В свою бытность военным, имел он на вооружении двадцать шесть12-ти фунтовых пушек, амбразуры которых потом прочно задраили и оставили только два сигнальных орудия на корме и на носу. Говорят, что в году 1832-м, когда прославленную в дальнейшем писателем Гончаровым «Палладу» никак не могли достроить, хотели послать в кругосветное путешествие «Святую Софию» и сам адмирал Путятин осматривал судно на пригодность к длительному походу. Но что-то тогда помешало осуществлению проекта. Теперь бывший вояка доживал свой век, возя мирные грузы, курсируя между Старым и Новым Светом, бороздя воды Атлантики. Экипаж корабля состоял из 11-ти офицеров, врача, священника, письмоводителя, матросов. Всего на борту было 218 человек. Отправился в это плавание и известный учёный - естествоиспытатель Леонид Семёнович Ценковский, прославившийся в научных кругах тем, что в 1848 году посетил Египет и изучал долину Нила. Управлял судном капитан 1-го ранга Александр Иннокентьевич Каменов, испытанный и опытный моряк. Он родился в семье прапорщика Корпуса Флотских Штурманов, Иннокентия Даниловича Каменова. С малых лет Саша Каменов любил мастерить модели кораблей, проявлял исключительные способности к математике и черчению. В 11 лет его определили в Петербургское мореходное училище, и дальше его карьера складывалась благополучно, пока он, будучи правдолюбцем, не повздорил с вышестоящим начальством и не был для острастки переведён с военного судна на гражданское, подлежащее скорому списанию. Спор вышел из-за того, что Каменов, в отличие от многих консерваторов, ратовал за паровой флот. Ах, ты захотел стать «самоварщиком»? Это прогрессивно? Тогда поплавай на старой «барже» под парусом и, скажи спасибо, что тебя за дерзость не разжаловали! Главным штурманом на «Святой Софии» был Карл Иоганович фон Штреймиль, из обрусевших Ливонских баронов. Он приходился зятем министру Внешней Торговли и имел хорошие связи в Морском министерстве, так как был, к тому же, в каком-то родстве и с бывшим некогда Министром Флота, фон Моллером. Взглядов он придерживался консервативных и целиком был занят лишь собственной карьерой. Впрочем, из карьерных соображений, он с завидной лёгкостью менял взгляды. Как штурман, он никуда не годился – возможно, что и неудачно им проложенный курс, стал причиной того, что случилось с кораблём. Отношения между штурманом и капитаном были натянутыми. Барон, не стесняясь, часто публично отзывался о капитане неуважительно, намекая на его незнатное происхождение. Капитан, в свою очередь, тоже недолюбливал барона, разговаривая с ним кратко и сухо. * * * На палубе замерли в напряжённом молчании, вглядываясь в смутные очертания. Земля быстро приближалась. Виднелась пышная растительность на берегу, которая в призрачном свете молний казалась угрюмой и печальной. Эти тяжкие минуты ожидания того, когда корабль напорется на скалы, казалось, длились вечность. Внезапный сильнейший толчок и треск вывели из оцепенения. Многие попадали, палуба огласилась криками боли и отчаянья. Судно, прочно сев на камни, замерло. В огромные пробоины устремилась вода, заполняя трюм. Как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло»! Пережидать бурю, сидя на скалах, гораздо сподручней, чем болтаться «без руля и без ветрил» в бушующем океане. Точка поставлена, оставалось ждать перемены погоды… К утру шторм утих, небо очистилось от туч. Яркое знойное солнце осветило последствия трагедии. Они печальны: бушприт поломан, фок- мачта надломилась и согнулась, грот-мачту пришлось срубить самим, бизань-мачта тоскливо накренилась. Судно стояло на камнях в наклонном положении, все предметы, находившиеся на палубе, скатились к левому борту, обращённому к берегу. Правый борт, задранный, с зияющими пробоинами обдавался волнами прибоя. В момент удара о скалы оба орудия, и носовое, и кормовое, пробив обшивку полетели в воду, и покоились на дне. Экипаж высыпал на палубу, радуясь солнцу и прекращению ненастья. Шкипер с боцманом, подсчитывали нанесённый ущерб. Учёный-естествоиспытатель, не забывая о науке ни при каких обстоятельствах, наблюдал за морскими птицами и записывал в толстую тетрадь: «Вблизи судна резвились чайки, поморники; вдали разрезали воздух альбатросы и фрегаты; мелькали и фаэтоны, величиной с голубя, белые плюмажи которых, чуть окрашенные в розовое у краёв, ещё более подчёркивали жгучую черноту крыльев. Иногда из воды выглядывали черепашьи головы. Это, так называемые, Каретты или Биссу, с полукруглым, вздутым панцирем. Они хорошие пловцы и могут очень долго находиться под водой. Мясо их невкусно, но яйца считаются изысканным блюдом». Капитан стоял на уцелевшем мостике, вглядываясь в даль. Море пустынно. Время шло к полудню, в самый раз узнать координаты. Поднеся секстант к глазам, определил высоту солнца, что показывало широту места. Затем, при помощи хронометра вычислил долготу. - Мы находимся где-то на широте между Экваториальной Гвинеей и Габоном, в районе острова Кориско, вблизи экватора, - объявил он команде. - Эх, куда нас занесло! К черту на кулички! Куда Макар телят не гонял! – раздались голоса в толпе. Капитан задумался: что-то надо срочно предпринимать… Высаживаться на берег? Не загорать же здесь на камнях? . - Будем высаживаться! Если вплавь, так вплавь! Собирайте всё необходимое, не обременяя себя лишним грузом. Постепенно все нужные вещи перетащим на берег, если даже придётся сделать несколько рейдов! Перетаскивать на берег, который находился метрах в двухстах от камней, пришлось много чего, начиная с личных вещей и инструментов (топоры, молотки, пилы и гвозди) и кончая грузом, увесистыми бочонками с ямайским ромом, будь он не ладен! Дело затянулось, и понадобился не один день, хотя большая часть вещей осталась на борту. Тяжёлое таскали, дождавшись отлива, когда можно было до берега дойти по грудь или по пояс в воде. Хорошо, что и дно было ровным, песчаным, что это способствовало успеху операции. На берегу, чуть отступив от песчаного пляжа, начиналась пышная тропическая растительность. Огромные деревья-великаны, перевитые лианами, сочные побеги трав и кустарника, яркие диковинные цветы – всё это ярусами возвышалось над обжигаемой немилосердным солнцем землёй. Чуть подальше, за деревьями, виднелись невысокие горы, заросшие лесом по склонам. Воздух сотрясался шумной разноголосицей множества птиц, а по ветвям деревьев скакали полчища маленьких проворных обезьян, потревоженных появлением в их целомудренных краях необычных гостей. Вблизи от начинавшегося леса, матросы из досок, принесённых с судна, остатков мачт и рей сколотили несколько домиков-бараков, сделали навес для бочек с ромом и запасов спасённого провианта (вяленой рыбы, галет, сухарей и ёмкостей с питьевой водой). Чуть поодаль сколотили «кают-компанию» для капитана и офицеров. Устроившись, произвели лёгкий осмотр окружающей местности. По обе стороны от лагеря тянулся, теряясь вдали песчаный берег, а за спиной – стена зарослей, сквозь которые можно было двигаться, лишь прорубая себе дорогу. .* * * Вечером в «кают-компании» собрался офицерский совет. Решено было, что часть людей отправится вглубь территории на разведку, а остальные останутся в лагере охранять груз и вещи. Большая часть моряков должна была остаться в лагере во главе с Карлом Штрейнмилем. В поход предположили отправить человек 15-20 под начальством Каменова, включая в группу помощника Ивана Егорова и учёного-естествоиспытателя, которому исследовательский зуд не позволял сидеть без дела. Перед экспедицией ставилась задача разузнать, что представляет собой данная земля – остров или материк? Обитаема ли она? Продуктами запаслись на неделю, хотя так долго бродить не собирались. Взяли топоры, ножи и оружие на случай непредвиденных встреч. Вооружение было неплохим и включало в себя 9 ружей и 3 револьвера У оставшихся в лагере тоже имелся подобный арсенал, поэтому, можно сказать, моряки были вооружены «до зубов». Утром отряд двинулся в путь. Остающиеся в лагере пожелали уходящим счастливого пути. Экспедиция ступила под сень вечнозеленых деревьев. Шли не зная куда, не смея думать о том, сколько придётся пройти. Среди густой растительности было душно и влажно – лучи редко пробивались сквозь плотную листву. Обезьяны, возбуждённые появлением двуногих существ, с криками носились по деревьям над их головами. Продвижение было трудным: приходилось топорами прорубать путь сквозь заросли кустарника и сети лиан. Часто вязли и проваливались в топях, обманчиво заросших красивыми цветами. К концу дня выбившиеся из сил решили сделать привал и приготовления к ночлегу. С наступлением сумерек в лесу стало совсем темно. Выйдя на обширную поляну, неожиданно встретившуюся на пути, поставили палатки и разожгли костры. ГЛАВА ВТОРЯ. Настал момент рассказать подробней о капитане, и вспомнить то роковое утро на корабле, когда «падающий» барометр возвестил о приближающимся несчастье. Лицо капитана, по закону материального отражения, точно воплощало духовный облик владельца; его нельзя было назвать не энергичным и не пассивным; казалось, что ярких черт в нём не было, - самое обыкновенное лицо. Глаза голубые, взгляд прямой. Волосы, белокурые и очень тонкие, словно каёмкой пушистого щёлка охватывали лысый купол черепа от виска до виска. Усы, огненно-рыжие, походили на медную проволоку, коротко подстриженную над верхней губой; как бы тщательно он не брился, огненно-металлические отблески пробегали по щекам его всякий раз, как он поворачивал голову. Роста капитан, пожалуй, ниже среднего, слегка сутуловатый, и такой коренастый, что костюм, казалось, всегда чуточку его стеснял. Он имел на Большой Земле семью – жену и детей, но домашних навещал редко. В течение многих месяцев он посылал письма, в которых уведомлял о своих успехах и странствиях по лику земли. В этих посланиях встречались такие фразы: «Здесь стоит сильная жара» или «В первый день рождества мы повстречались с айсбергами». И родственники познакомились с названиями многих кораблей, с именами шкиперов, командовавших ими; с именами судовладельцев; с названиями морей, океанов, проливов и мысов, с чужеземными названиями портов, откуда вывозят лес, хлопок или рис; с названиями островов… Капитана нельзя было назвать ни словоохотливым, ни молчуном, но для разговоров он находил очень мало поводов. Эти поводы, конечно, доставляло исполнение служебных обязанностей, приказы, распоряжения и т. д. Он сам любил людей немногословных, таких, с которыми вы можете быть спокойны: им не придёт в голову нарушать полученные инструкции. В то роковое утро он созерцал падение барометра, которому не имел причины не доверять. Падение – принимая во внимание совершенство прибора, время года и положение судна на земном шаре – носило всегда характер зловеще-пророческий. «Барометр упал, что и говорить. Должно быть, поблизости разыгралась на редкость скверная буря». Через час пошли поперечные волны, не очень пока тревожа судно и команду. Капитан всегда хвалил корабль за его остойчивость и ласково называл «Старушка, красавица и умница.» Каменов снова вернулся в свою каюту, где его ждало письмо, недописанное с позавчерашнего дня. Эти длинные письма начинались словами: «Моя дорогая жена» … Капитан, верный фактам, - только они и доходили до его сознания, - добросовестно трудился, излагая их на многих страницах. Дом с красивым портиком, куда адресовались эти послания, находился на Васильевском острове; перед окнами был крохотный садик, а в парадной двери красовалось цветное стекло. Под той же крышей проживали ещё дочь Лидия и сын Тимофей. Эти двое были едва знакомы с отцом. Они знали его как редкого гостя, привилегия которого – курить по вечерам в столовой трубку и спать в доме. Долговязая девочка, пожалуй, стыдилась его, а мальчик был к нему откровенно равнодушен и проявлял это чувство с восхитительной прямотой, свойственной его возрасту. У супруги имелась тайна: она смертельно боялась, как бы муж не вернулся с намерением навсегда остаться дома. Жара стояла невыносимая, тяжёлая и липкая. Воздух казался густым. Неблагоприятную погоду он знал по опыту, а определение «скверная» применялось к погоде, причиняющей моряку умеренные неудобства. Бледное и тусклое солнце изливало свинцовый жар и странно мерцающий свет. - Откуда взялось это проклятое волнение? – подошедший штурман, покачнувшись, с трудом удержался на ногах. - С северо-востока, - проворчал капитан. – Пойдите, взгляните на барометр! Барон заглянул в штурманскую рубку и вышел с перекошенным лицом: - Надвигается буря! В этих широтах они особенно опасны! - От жары. Погода ужасная. - О господи! – воскликнул старший помощник, взглянув на горизонт, который, вдруг наклонившись под углом в 40 градусов, казалось, завис и стал медленно оседать. Тяжёлая чернильница скользила по столу и увёртывалась от пера, но, несмотря на её дикий танец, всё же удалось сделать записи в судовом журнале: число пройденных миль, курс; в графе «ветер» – штиль с полудня до 8-ми вечера; в графе «заметки» – гнетущая жара, крен сильный, волны высокие, поперечные… Заход солнца угрожающий, на северо-востоке низкая гряда облаков. Всё к тому, что движется тайфун! * * * Оставшиеся в лагере приступили к ужину. После первого нелёгкого дня путников валило с ног от усталости. Поев, стали устраиваться на покой. По мере сгущения сумерек, из-за плотной стены деревьев и зарослей всё громче, чаще и настойчивее стали доноситься вой и рычание вышедших на охоту хищников. Но усталость победила страх и лагерь вскоре огласился богатырским храпом, по силе и громкости не уступавшем голосам ночных зверей. Лишь несколько часовых вынуждены были бороться со сном, утешаясь тем, что в следующую ночь, когда на вахту заступят другие, им удастся отоспаться сполна. Опустилась ночь с её непроницаемой, осязательной темнотой, с чёрными тенями, с гулкими криками зверей; с неопределёнными формами, что возникают из темноты, под влиянием физического истощения и нервного ужаса, и сознания безлюдья, одиночества и затерянности в этой глуши. .* * * Утром отряд капитана снова двинулся в путь. Деревья изогнутыми стволами загораживали дорогу ветви, перевитые лианами и диким виноградом, цеплялись за одежду, а ноги спотыкались об извилистые корни, заросшие травой. Случалось, что дорога представляла целый ряд затруднений, страхов и опасностей. Деревьев громаднейших размеров было навалено столько, что хватило бы на постройку флота. К вечеру набежали тучи, хоть среди деревьев и редко проглядывало небо, но сразу в лесу потемнело. Загрохотал гром, засверкали молнии. Разразилась страшнейшая буря, угрожавшая вывернуть с корнем все деревья и унести их вихрем; при этом пошёл сильнейший дождь, вслед за которым стало очень холодно. Сильнейшим порывом обломало и снесло вершины многих деревьев, а одна из стрел молнии расщепила пополам лесного гиганта, видневшегося в сотне метров впереди, от верхушки до корней, опалив стройные ветви величавого дерева. Дождь лился нескончаемыми потоками, пронизывая людей до костей и заставляя дрожать всем телом. Наступил третий день пути. С утра снова сияло солнце, будто бы и не было накануне страшного ненастья. Его свет струился по лесу миллионами мягких лучей, веселя сердца и облекая божественной красотой бесконечные лесные перспективы. Толстые и стройные стволы превращались в колонны светло-серого мрамора, а капли росы и дождя – в сверкающие алмазы. . Всё чаще стали встречаться свежие следы, там и здесь были поломаны кусты, местами ветви деревьев срезаны, валялись длинные жгуты из лиан. Всё свидетельствовало о близости человека. Вскоре и лес стал редеть, так что впереди и по сторонам можно было видеть местность на далёкое расстояние. Путь стал удобнее, и можно было ускорить шаг. Почва, перемешанная с песком и щебнем, поглощала дождевую воду, и идти по ней было легко и приятно. Лианы встречались уже не так обильно, и лишь изредка попадались какие-нибудь крепкие ползучие стебли, которые нужно было рубить. Дремучий лес, в котором было проведено столько времени и только сейчас путники увидели его предел, простирался и дальше на северо-восток; но к востоку начиналась совсем иная область – страна травянистых лугов, равнин и гор, с разбросанными и тут, и там рощами, группами и рядами деревьев, вплоть до цепи холмов, замыкавших горизонт, и у подножья которых виднелись многочисленные хижины долгожданного человеческого жилья. Вышли на большую поляну. Стадо буйволов лежавших в траве, с изумлением подняло головы; они пристально посмотрели на пришельцев, потревоживших их спокойствие, медленно поднялись и отошли подальше. Моряки выстроились в боевом порядке: спереди и сзади с ружьями, а в середине безоружные – неизвестно какая может быть встреча. Мелькавшие возле хижин человеческие фигурки попрятались и вскоре вслед за этим раздались глухие удары барабанов. Аборигены тоже заметили пришельцев. «Не приветствуют ли так они нас»? – подумал капитан, но появившиеся чернокожие воины в количестве нескольких сотен, вооружённые копьями, луками и большими щитами, поколебали это предположение. Туземцы высокого роста, с натёртыми чем-то медно-красным лицами. На головах развевались пышные султаны из белых перьев, а на плечи наброшены плащи из шкур леопарда. Они, грозно крича и улюлюкая, потрясая копьями, решительно направились к морякам. По мере их приближения, стало заметно, что тела дикарей, ко всему прочему, татуированы чем-то белым – это производило жуткое впечатление. Матросы подняли ружья, но воины не обратили на это решительно никакого внимания, продолжая приближаться. Капитан сообразил, что они не понимают, что такое огнестрельное оружие; иначе не отнеслись бы к нему с таким пренебрежением. - Бросить ружья! Надо убедить туземцев, что мы пришли с мирными намереньями. - Леонид Семёнович, - обратился Каменов к учёному, - вы, ведь, бывали в Африке. Сможете вы с ними как-то объясниться? - Я знаю немного суахили, - ответил Ценковский, - но у них множество наречий. Впрочем, попробую. Дикари плотной толпой окружили моряков, но держась на безопасной дистанции, лишь зловеще смотрели на них, потрясая копьями и целясь из луков. Капитан и матросы, напротив, приветливо улыбались. Наконец, десяток смелых, во главе с самым разукрашенным, по-видимому, вождём, приблизились настолько, что можно было начать переговоры. Капитан, пошарив в кармане и обнаружив пару оторвавшихся во время похода пуговиц – пришить всё не досуг – достал их и на ладони протянул самому разукрашенному. Вождь, очарованный волшебным блеском неведомых предметов, переменился в лице в лучшую сторону. Лица остальных тоже перестали быть зловещими. Дикарь боязливо и нерешительно взял блестящие предметы, попробовал на зуб и расплылся в улыбке, если только можно за улыбку принять произведённую зверской рожей гримасу. Соплеменники тоже «заулыбались» подобным же образом, рассчитывая, что и им перепадёт. «Лёд тронулся», - подумал капитан и стал шарить по карманам, надеясь найти и ещё что-нибудь. Матросы, следуя примеру командира, тоже стали выворачивать карманы в поисках сувениров. В ход пошли гвозди, гайки, брошки, дверные ключи и прочая завалявшаяся дребедень. Контакт налажен! Ценковский попытался, припоминая нелепые слова экзотического языка, объяснить вождю, что пришельцы никакого зла на уме не держат и не желают причинить туземцам ничего плохого, что приплыли на большой лодке сюда по океану и чуть не погибли. Последние слова предводителя особенно тронули, если принять его частые кивки головой и невнятное бормотанье за признаки понимания и сочувствия. Вождь что-то покричал соплеменникам и туземцы, больше не считая белых опасными, повели моряков к в селение. Воины, как на подбор, ростом под два метра, одним словом – богатыри! Все, как один, опоясаны белыми буйволовыми хвостами; браслеты из таких же хвостов охватывали их ноги пониже правого колена. В левой руке каждый держал круглый щит, около полуметра в поперечнике, а в правой – копьё, за спиной торчали длинный лук и колчан со стрелами. Подошли к селению. Хижины с куполообразными крышами имели каркас из прутьев, очень красиво переплетённых травой. В них прорези, завешанные циновками, служившие дверьми. Сквозь эти двери можно свободно входить не сгибаясь. . Жилища достаточно просторные, с красивым полом из крепко утрамбованного толчёного известняка. Братание продолжилось в селении, языка жестов оказалось вполне достаточно для полного понимания обеих сторон. Хозяева угощали гостей специфической едой; моряки предлагали им отведать вяленой рыбы и сухих галет. Хотя еда для тех и других оказалась непривычной, это не помешало дальнейшему укреплению дружбы. В итоге, добрые туземцы предложили морякам переночевать в их селенье, чем воспользовались путешественники, а страницы дневника Ценковского пополнились новыми записями, которые заканчивались фразами: «Перед главной хижиной на слоновьем клыке восседает вождь-король; венец из белых перьев на нём. Как нам объяснил вождь, его племя носит название Лут Джанг, что означает на их языке – БЕЛЫЕ ПЕРЬЯ» - Погостили немного, пора и честь знать, - сказал Александр Иннокентьевич, выходя утром из хижины и сладко потягиваясь, - никогда не надо злоупотреблять ни чьим доверием. - Вы правы, господин капитан, - согласился Леонид Семёнович. - Нам побриться не помешало бы перед дальней дорогой. - Вы, как всегда, правы, - капитан, провёл ладонью по шершавой щеке, и полез в рюкзак за бритвой. - Ни мыла, ни помазка, ни зеркальца не осталось, Всё смыло за борт в тот роковой день! - Придётся у наших хозяев попросить хоть какого-нибудь жира, - предложил изобретательный учёный и пошёл немедленно претворять своё предложение в жизнь. Вскоре он вернулся с глиняной плошкой в руках, наполненной какой-то тёмной густой массой. - Буйволиный жир, смешанный с песком, - он радостно, протянул плошку капитану, - Пользуйтесь, прошу вас! - Что они с этим делают? - Похоже, замазывают щели в жилищах от проникновения насекомых. - Никогда таким составом не пользовался, - поморщился капитан. - Но это лучше, чем лезвием по голой коже скрести… - Тогда попробуем. Старательно натерев жиром подбородок и щёки, они начали водить по лицу бритвенными приборами, указывая друг другу где подправить, восполняя такими советами отсутствие зеркал. Очевидно, процесс был весьма болезненный, так как время от времени с обеих сторон раздавались охи и стоны, немало потешавшие собравшихся на небывалое зрелище многочисленных зрителей. Покончив с прискорбной процедурой и умывшись, принесённой женщинами водой, помолодевшие капитан и учёный, несмотря на многочисленные ссадины и порезы, были счастливы. Снова двинулись в путь, провожаемые толпой женщин и детей, так и не успевших налюбоваться этими странными белокожими гостями. Подправленная, огненно-рыжая медная проволока усов блестела под носом у капитана. Гладко «выбритый» учёный-естествоиспытатель сверкал под утренним солнцем раскрасневшимися как от мороза щеками. - Чумазые не бреются? – спросил Каменов. - У них в тех местах, в каких у нас, волосы почему-то не растут. Имею в виду щёки и подбородок. - Забавно сие, забавно! Наверное, когда будут знать с наше, тоже усами и бородами обрастут. Шли по равнине, окружённой горами и лесом. Несмотря на утренние часы, солнце нещадно палило и пришлось всем снять верхнюю одежду, но оголяться полностью не стали во избежание ожогов. Шли бодро и весело – в селении хорошо отдохнули и пополнили свой запас провианта, взяв у туземцев их экзотических продуктов и питьевой воды. Воду дикари добывали из чистого ручья, сбегавшего с гор. «Эта земля окружена Большой водой», - вспоминал капитан рассказ вождя, - Лут Джанг. Так называется наше племя.» Выходит, что цивилизация не коснулась этих мест, коль они ещё никогда не слышали выстрелов. Хорошо, что нам не пришлось применять оружие. То, что мы им не продемонстрировали какой чудовищной силой владеем – тоже хорошо. Зачем сразу выдавать все секреты? Всему своё время – может быть, этот фактор внезапности нам и пригодится в дальнейшем. . ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Настал черёд рассказать и бароне Карле Иоганне фон Штреймиле. У него были совершенно чёрные волосы, чёрные как вороново крыло. Была и борода, хотя подстриженная, но всё же довольно длинная, и густые, косматые брови. Прибавьте к этому голубые со стальным отливом глаза (у блондина они не привлекали бы внимания), представлявшие разительный контраст с тёмными волосами, - и вы легко поймёте, почему барон был весьма примечателен. Если бы не спокойные его манеры и солидная осанка, можно было бы заподозрить, что темперамент у него неистово страстный. Конечно, он был не первой молодости, но, если выражение «в расцвете лет» имеет какой-либо смысл, оно вполне к нему применимо. Высокого роста и худощав. - Вон идёт «чёрный штурман», - говорили ему вслед матросы. - Если опоясать его красным шарфом, а голову повязать алым платком, он был бы в точности похож на одного из тех пиратов, которые бросали за борт мужчин, а женщин брали в плен! – шептались недоброжелатели. За ним утвердилась репутация неуживчивого человека, дотошного, придирчивого и вечно чем-то недовольного. Он был не из тех, кто задаст вам взбучку – и дело с концом. Нет, он отпускал ядовитые замечания жалобным тоном и, если уж невзлюбил кого-нибудь из помощников или подчинённых, то мог превратить его жизнь в пытку. Часто, выделяясь на лице, заросшем чёрной бородой, его стальные глаза сверкали бешенством. Он имел хорошие связи, у него были знатные предки и даже фамильный склеп в Александро-Невской Лавре. *..*..* Матросы в лагере время зря не теряли и, нарубив и натаскав множество брёвен и столбов, кучи лиан, ползучих стеблей и листьев для покрытия кровель, возвели ещё ряд дополнительных сооружений: кухню, амбар и офицерскую столовую. Собирались сделать вокруг лагеря и ограду, но отложили это на потом... Создали специальный охотничий отряд из нескольких человек, в задачу которого входило - обеспечивать лагерь мясом животных или дичью. Часто рейды были удачными и повара колдовали то над мясом лесной антилопы, то - дикой козы. В больших котлах, принесённых с судна, варилась тогда ароматнейшая похлёбка. Сбор съедобных плодов поручался другой группе. Это являлось занятием более простым, так как всё побережье утыкано кланяющимися океану пальмами. Кокосовые орехи и их молоко часто служили приятным десертом, а бананы сами просились в руки – чем не райская жизнь! Такое невозможно себе представить в суровой и холодной России. Моряки после перенесённых страданий оттаивали душой, наслаждаясь прелестям тропической жизни. Но нельзя сказать, что не было у этой жизни и изъянов. Во-первых, мыло, которого было мало и на борту, кончилось. Народные умельцы немедленно изобрели ему замену – смесь касторового масла с древесной золой. После нескольких старательных попыток удалось получить довольно густую массу; её скатали в шаровидные куски и находили удовлетворительной. Она неприятно пахла, но всё-таки производила желаемое действие. Во-вторых, сетки, вставленные в окна и двери против москитов, вовсе не защищали от этих мучителей. Они пролезали сквозь отверстия сеток так же свободно, как мыши пролезли бы сквозь сетки, приготовляемые для антилоп. Единственно действенным против них средством были занавески из частой кисеи; но под защитой этих занавесок люди сами чуть не задыхались от жары. В-третьих, иногда из лесной чащи приходили полчища красных муравьёв. Они шли длинными, густыми, непрерывными рядами, имея на флангах сторожевых воинов. Пришельцы осаждали кухню, забирались в офицерскую столовую, и горе той необутой ноге, которая отважилась бы наступать на них! Скорее дайте себя высечь крапивой, насыпать перцу на содранное место, чем испытать как эти безбожные кусаки тысячами облепят вас, залезут вам в волосы и начнут запускать в ваше тело свои крепкие, блестящие челюсти, после чего от каждого укуса у вас вскакивают болезненные волдыри. При их приближении всякая живая тварь трепещет, а люди вскрикивают от боли, воют, скачут и извиваются. Горячими углями моряки палили их тысячами, так что воздух наполнялся удушливым смрадом от печёных и жареных насекомых. В-четвёртых, каждую ночь слышались резкие крики лемуров. Сначала раздавались поразительно громкие, медленные возгласы, которые постепенно учащались, становились всё громче, выше, пронзительнее и чаще, причём звуки бывали то сердитые, то раздирающие, то жалобные. В тишине и темноте ночи они производили самое странное впечатление. Обычно на расстоянии каких-нибудь двухсот сажень друг от друга перекликались самцы и самки. Когда таких парочек случалось поблизости две или три, то не было никакой возможности снова уснуть, если случайно проснёшься среди ночи. Так что нашим морякам тропическая жизнь, всё-таки, мёдом не казалась… Ночь опустилась над лагерем. Все разбрелись по баракам и устроились на ночлег. Только один человек с винтовкой на плече ходил возле костра, подбрасывая в него ветки. Это был, назначенный часовым, матрос Николай кузнецов. Из темноты, как обычно, раздавались голоса ночных зверей и птиц, от которых мороз шёл по коже и кровь стыла в жилах. Часовой мужественно боролся со сном, даже пытался себе под нос напевать «Степь да степь кругом», которая непроизвольно превращалась в зевоту. Да, «степь», действительно, раскинулась вокруг необъятная: с одной сторон - «степь-лес», с другой - «степь-океан», одним словом – простор, гуляй - не хочу! «А в родной рязанской деревеньке всё же лучше, - подумал Николай и присел у костра, - Как там моя Манька, ребятишки? Нелегко ей с семерыми-то управляться, поди? Отец совсем старый и мать не моложе… А я тут застрял вместо того, чтобы помочь. Наверное, с голоду пухнут… Экое непотребство вышло!» Дрожащие языки пламени высветили две украшенные жёлтыми перьями головы, высунувшихся из кустов за спиной у часового. Волосы пришельцев охвачены обручем; на шее одного поблескивало ожерелье из обезьяньих зубов и два ряда шрамов украшали грудь и живот; на шее другого сверкали бусы из зубов человека, на лбу яркая повязка, на запястьях браслеты, а вокруг левого предплечья для защиты тела от повреждения тетивой лука – толстый валик из травы, зашитой в козью кожу. В руках оба держали острые копья. Разведав всё что нужно, разведчики так же бесшумно удалились, как и пришли. ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. Вождь сообщил, что его предки пришли с Большой Земли-матери, на этот кусок суши, окружённый Большой Водой и что на острове есть и Быстрая вода, впадающая в океан. Добрый предводитель дикарей указал также и направление, куда следовало идти, чтобы достичь этой Быстрой воды. Отряд, покинув селение гостеприимных туземцев, двинулся на поиски реки. Равнинная местность вскоре кончилась и отряд снова ступил под сень густых деревьев. Местность была своеобразной и казалась даже романтической (возможно, в связи с тёплым приёмом оказанным дикарями). Там и сям пестрело множество цветов: то пурпуровые и оранжевые, то белоснежные колокольчики мангового дерева, то желтоватые и шелковистые кисти бомбакса. По временам стаи обезьян прыгали по ветвям над головами, невероятными скачками переправляясь с одного гигантского дерева на другое; иные, цепляясь длинными хвостами за гибкие ветки, ловко раскачивались и с размаху перелетали через лужайки на противоположные деревья. Усевшись там, они на минуту останавливались, чтобы поглазеть на караван, и затем бесследно исчезали в густой листве. Ибисы перекликались со своими самками; вероятно приглашая их также полюбоваться на чужеземцев; а птицы турако объяснялись между собой какими-то низкими гортанными звуками; цапли серые и зелёные попугаи, а иногда и грифы с белыми ошейниками мелькали в зелени, парили над лесом или дремали, сидя на выдающихся ветвях. В воздухе стоял запах мускуса, аромат лилий и других цветов, смешанный с острым запахом, оставляемым кабанами. По тропинкам лежали кучи слонового навоза (кстати, слонов до сих пор встретить так и не удалось, – может, оно и к лучшему!), помёт лесных антилоп, обезьян и едкого испражнения хорьков. Солнце пронизывало листву и струилось косыми серебристыми лучами на густой подлесок, на частые заросли фринии, амомы, аройника; влажные листья блестели, а капли росы сверкали и переливались радужными искрами. Из записок Л. С. Ценковского: «Эта местность изобилует всевозможными гадами от серебристого слепыша до громадного питона. Попадались змеи по виду замечательно красивые – тонкие, как хлыстики, и зелёные, как нежные всходы пшеницы, свернувшиеся клубками, таились в листве кустарника. Немало ярко окрашенных пёстрых змей из рода Dendrophis, узорчатая кобра, церасты; змеи из рода Licodontide. По части птиц, видели летающих коршунов-стервятников; попадались грифы с белыми ошейниками; встречали цапель, чёрный ибис и трясогузка были постоянными спутниками в дебрях. Немало встречалось следов от стада слонов, следы буйволов, но встреч с ними не состоялось»… Ночью на путников обрушилась страшнейшая буря. С вечера скопление чёрных туч с юго-востока и на северо-востоке уже предвещало дождливую ночь, но такой силы урагана и такой массы воды с неба не ждали. От них не было возможности укрыться: все палатки повалило на землю, и весь лагерь превратился в одну бесформенную кучу. Пока буря налетала, в воздухе стоял такой шум, как будто плотина прорвалась или лопнул какой-нибудь громадный резервуар, из которого хлынула масса воды. Дождь, подгоняемый ветром страшной силой, проникал решительно всюду. Не помогали никакие предосторожности, внушённые прошлым опытом. Нечего было и думать о борьбе с таким вихрем и ливнем в непроглядной темноте бурной ночи, при оглушительном треске грома и шуме воды. Оставалось сомкнуть губы, съёжиться и молча выжидать, пока всё пройдёт… … Утреннее солнце осветило утихшие небеса, усеянные клочьями облаков, разорённый лагерь, поваленные палатки, и совершенно промокшие пожитки. *** Отряд капитана продолжал продвижение вглубь, острова в поисках реки. Если поначалу путь был достаточно удобным, то сейчас снова начали попадаться всяческие преграды, что немедленно стало сказываться на настроении и самочувствии моряков. С каждым шагом приходилось принимать самые странные, натянутые позы; то лепиться по скользкому бревну, рискуя с него свалиться в ров, наполненный колючими ветвями, острые концы которых торчат во все стороны и угрожают посадить на кол любого, кому бы случилось туда упасть, то балансировать по шесту, перекинутому поперёк быстрого ручья, то погружаться в густейшую чащу ползучих и лазящих растений, которые того и гляди совсем задушат, то попадать в жидкую тину, подёрнутого зелёной плесенью болота, поверх которого плавают чужеядные растения, то опять попадать в лабиринт наваленных в беспорядке гигантских брёвен, остатков старого леса. Наконец, только к полудню отряд выбрался из этой трущобы. На опушке девственного леса стали лагерем и несколько человек отправилось собирать бананы. Вернулись с огромными охапками не особенно крупных, но зато совершенно созревших плодов. Развели большой костёр. Кто-то пёк бананы, кто-то ел их сырыми. Капитан, примостившись недалеко от огня, решил продолжить писание писем драгоценной супруге, впрочем, не надеясь на то, что она их когда-либо получит. Выходило что-то вроде дневника в форме писем. Первое письмо капитана: «Дорогая жена, пишу тебе с острова, названия которого нет ещё ни на одной карте, впрочем, нет и самого названия…» (и далее после столь интригующего начала и обычных вопросах о здоровье дорогой половины и милых деток, шло повествование в обычном для капитана стиле, временами напоминавшем отчёт, рассчитанный на разумение членов Географического Общества, и никак не ниже). *** Душная ночь опустилась над лагерем. В бараках раздавались мирный храп и посапывания. Потрескивал костёр, часовой ходил возле строений, проклиная свою долю – «Все дрыхнут без задних ног, а я охраняй»! Он награждал себя звонкими пощечинами, смачными оплеухами, отбиваясь от назойливых москитов и мошкары. «В бесье отродье! Как вас здесь столько народилось»?! – восклицал он в сердцах, терпя поражение в неравной борьбе. Мучительная ночь тянулась долго, и рассвет, казалось, не наступит никогда. Часовой присев у костра и свернув самокрутку, прикурил от горящей ветки. «Вам, чертям, дым не люб! Ох и крепок табачок! Жаль, что на исходе… Как быть без курева, ума не приложу…» Пуская кольцами дым и глядя на пламя костра, сторож, не заметил, как чёрное, низкое небо с одного боку начало светлеть. Не заметил он и, как из-за кустов и стволов деревьев, высунулись десятки т голов, украшенных жёлтыми плюмажами. Конечно, трудно разглядеть со светлого места то, что делается в темноте, тем более, что пламя костра бьёт в лицо. А в темноте пламя отражалось в десятках пар внимательных глаз ночных гостей. Часовой, докурив и бросив окурок в костёр, поднялся с корточек и выпрямился, разминая затёкшие ноги. «Рассвет проклёвывается»! – взглянул он на небо и в тот же миг… … первая стрела впилась в руку, пригвоздив её к боку, вторая – в спину пониже левой лопатки, третья – пронзила шею. Матрос, не успев вскрикнуть, повалился лицом на угли догоравшего костра. В ближайших кустах и за деревьями замелькали сотни огоньков, затем эти огоньки полетели в сторону строений. Град стрел, с горящей паклей на концах, обрушился на высушенные солнцем навесы и бараки. Сооружения мгновенно запылали. В бараках проснулись и послышались голоса: «Пожар, горим! Вставайте, просыпайтесь»! Моряки выскакивали из полыхавших хижин. Множество стрел обрушилось на головы спасавшихся от огня. Сражённые падали под ноги выбегавших. Началась паника. Из лесной темноты зычный голос заорал на хорошем английском: - Сдавайтесь или будете уничтожены! Выходите по одному с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно! Хорошо знавшие международный язык моряков офицеры не нуждались в переводчиках. Застигнутые врасплох, полусонные, в нижнем белье, они не могли оказать никакого сопротивления, свалившемуся как снег на голову противнику, и последовали совету «лесного голоса». Видя, что господа офицеры сдаются, нижние чины последовали их примеру. Тем временем крыши горящих строений стали обрушиваться, погребая под собой пожитки. Обдаваемые жаром, стоявшие в исподнем, пленники имели жалкий вид. Из горящих развалин раздались скороговорки выстрелов – это рвались от нагревания ружейные патроны. Поединок с дикарями проигран, не начавшись. Видя, что побеждённые послушны, из-за кустов и деревьев на поляну шагнул не один десяток разукрашенных, в полном боевом вооружении туземцев. За их спинами раздались удары гулких тамтамов, и воины огласили округу боевыми кличами. От общей массы отделился тот, кому принадлежал зычный голос. -Где ваш командир или, кто у вас главный? «Смотри, смотри - это белый человек… выкрашен чёрным, - прошёл шепот по рядам моряков. - Барон отделился от пленённых и подойдя к вождю, протянул ему что-то на ладони. Это «что-то», ярко блеснув в отблесках пламени, оказалось горстью золотых червонцев. Вождь принял дар, положив монеты в плетеную сумку на поясе. - Я здесь за главного, - сказал барон и, указав на бочки с ромом, к которым приближались языки пламени, добавил, - Не дайте пропасть нашему грузу. -Какой груз? – спросил вождь - Бочки с ромом. - Хороший груз! Его обязательно надо спасти! Вождь отдал приказ своим подчинённым на их языке. ГЛАВА ПЯТАЯ. Сдавшихся в плен дикари связали прочными верёвками, сделанными из волокон кокоса и по прочности не уступавшим пеньковым канатам, и погнали к себе в селение; захватили в качестве трофеев и бочки с ромом. Связали пленных попарно, - а руки каждого перехватили верёвкой, но не за спиной, как обычно, а спереди, на уровне локтей, чтобы дать возможность пленнику, хоть и с трудом, но всё же самостоятельно кормить себя. Одеты бедняги налегке, в нижнем белье, - кителя, робы и брюки остались догорать в бараках. Некоторые успели натянуть сапоги, но большинство было босо. Идти так по джунглям для европейца - пытка. У туземцев подошвы ступней загрубелые, а у белого они нежные. Процессия двинулась по заранее проложенной тропе. Убитых и раненых оставили в разгромленном, догоравшем лагере на поживку лесным хищникам и крылатым стервятникам. Когда солнце поднялось достаточно высоко, колонна продвинулась в лес на значительное расстояние. За недолгое пребывание в этих экзотических краях моряки, тем не менее, быстро освоились в нахождении съедобных растительных продуктов, на которые природа здесь была так щедра. После семичасового перехода обычно делали остановку. На привале туземцы, срезав стволы бананов и перемешав их с лесными (одним им известными) травами, варили похлёбку и давали её пленникам Основную же пищу во время многодневного перехода составляли дикие плоды матонга и бананы. Однажды дикари подстрелили цесарку и сварили её, но с моряками, мечтавшими о мясе, не поделились. Взамен мяса дали им диких бобов, по вкусу сильно напоминавших жёлуди. Обычно аборигены их шелушат, сдирают внутреннюю кожицу, а потом скоблят, как скоблят хозяйки обычно мускатный орех. При этом получается что-то вроде муки, из которой в углях костра пекут лепёшки. Настал черёд рассказать и о новом герое нашего повествования - вожде дикарей. Да, это был белый человек, и черты его лица, можно, пожалуй, считать приятными. Только кожа так сильно выкрашена в чёрное, что даже и губы казались такого же цвета. Светлые глаза с поразительной резкостью выделялись на тёмном лице. Он оказался не только падок на золото (а кто не падок?), но и весьма словоохотлив. Вождь отделил штурмана от пленённых моряков и дозволил идти с собою рядом. После того как барон, в ответ на распросы вождя, рассказал о себе, о моряках и о постигшем их несчастье, заговорил и предводитель чернокожих. - Меня зовут Чарли Гаррисон, но для туземцев я - Джондо, что на их наречии значит "Белый вождь". - Вы тоже потерпели кораблекрушение? - Да, волны меня выбросили на остров три года назад. С тех пор питаюсь туземной едой: ягодами, кореньями, устрицами. - Человек способен жить везде, куда бы его не закинуло... - Но, если б вы знали, милейший, как стосковалось моё сердце по настоящей человечьей еде! Я часто вижу во сне сыр на ломтике хлеба... Просыпаюсь, а сыра нет! Словоохотливый вождь чуть помолчал, прислушиваясь к воркованию стаи попугаев над головой, и продолжил: - Я вёл такую жизнь, что мне стыдно даже рассказывать.... - В моей биографии, вернее в родословной тоже есть сомнительные места, - сказал барон, - дальний мой предок, Йохан Штортебехер, был пиратом и наводил ужас на Балтике и в Атлантике. Казнили его в 1402-м году. Уж не знаю стыдиться этого или гордиться этим? - Зачем стыдиться? Гордитесь! Хотите выслушать мою историю? - Охотно! - Моя мать была хорошая благочестивая женщина.. Царство ей небесное! Я рос вежливым, благовоспитанным мальчиком и умел так быстро повторять наизусть катехизес, что нельзя было отличить одно слово от другого. И вот что из меня вышло Это от того, что я смолоду ходил на кладбище играть в орлянку! Ей Богу, начал с орлянки и покатился. Мать говорила, что я плохо кончу, и её предсказание сбылось. Пожалуй, вышло к лучшему, что я попал на этот остров. Конечно, от выпивки я не откажусь и сейчас, но самую малость... - Очень интересно! А что это за остров? - Это островок вблизи Африки, но его почему-то нет ни на одной карте. Забытое Богом и картографами место, но настоящий райский уголок! Я теперь не променяю его ни на какое другое место на земле. А главное, - ведь я сделался богачом... потенциальным богачом! - Как? - Будущим спичечным магнатом, но об этом после... - Спичечным? Интересно... - Я родом из Чезилстоу, приехал в Лондон и снял комнату в глухом квартале Грей-Портленд-стрит. Учась в университете на врача, получил даже награду по химии, но вскоре бросил медицину и занялся физикой. Потом я ещё не раз менял род своих занятий - увлёкся физиологией... Случилось так, что я проигрался в карты и, чтобы отдать долг, ограбил своего старика, ограбил родного отца... Деньги были чужие, и он застрелился. И вот - печальные похороны: дешёвый гроб, убогая процессия, поднимающаяся по склону холма, холодный пронизывающий ветер; старый товарищ отца, - жалкий, чёрный скрюченный старик, страдавший насморком, - совершил над ним последний обряд ... Помню, я возвращался с кладбища в опустевший дом... Смерть отца ничуть, сознаюсь, меня не огорчила. Он казался мне жертвой своей собственной глупой чувствительности. Всеобщее лицемерие требовало моего присутствия на похоронах, в действительности, это меня мало трогало. Но, идя по улице, я припомнил своё прошлое. Я увидел девушку, которую знал десять лет назад. Наши глаза встретились... Сам не знаю почему, я вернулся и заговорил с ней. Она оказалась заурядным существом. Я сознавал, что всё больше и больше терял интерес к окружающему... Вернувшись в Лондон, я продолжил непутёвую жизнь. Как-то вечером, изрядно посидев с дружками в одном из уютных пабов и солидно наклюкавщись, я вышел на улицу вполне готовый к поискам приключений. Не помню, как я очутился перед огромным магазином,где торгуют всем: мясом, бакалеей, бельём, мебелью, даже картинами. Это скорее гигантский лабиринт всевозможных лавок, чем один магазин. Он давно был закрыт, но мне удалось пробраться внутрь. бесшумно выдавив стекло на первом этаже. Я стал бродить по помещению, пока не попал в огромное отделение на верхнем этаже, сплошь заставленное кроватями. Здесь я, наконец, нашёл себе приют среди кучи сложенных тюфяков. Я забрался на груду матрацев, и хмельной сон свалил меня. Но среди ночи проснулся. Было темно и я, еле разыскав свои спички, пошёл на поиски свечей. Пришлось шарить по всем ящикам и коробкам. В конце концов, я всё же нашёл их. Они лежали в ящике с надписью "Шерстяные панталоны и фуфайки". Освещая себе путь, стал бродить по отделам. В секции готового платья взял себе хорошие брюки, мягкую куртку, пальто и шляпу с загнутыми вниз полями, вроде тех, что носят священники. На верхнем этаже оказалась закусочная - внезапно разыгравшийся аппетит пришлось утолять холодным ростбифом и беконом. В кофейнике осталось немного кофе. Я зажёг газ и подогрел его. Насытившись, я отправился дальше. В бакалейном отделе нашёл гору шоколада и засахаренных фруктов, которыми чуть не объелся, и несколько бутылок бургундского, которые тут же опорожнил. Снова захмелев, крепко уснул. Приснился родной городок и старичок викарий, шамкающий над могилой моего отца: "Из земли взят, в землю и отыдешь..." " И ты", - сказал чей-то голос, и вдруг меня потащили к могиле. Я вырывался, кричал, умолял могильщиков, но они стояли неподвижно и слушали отпевание; старичок викарий тоже, не останавливаясь, монотонно читал молитвы и прерывал чтение лишь чиханьем. При очередном "чихе" я проснулся, поняв, что чихаю сам и, что держат меня крепко за руки не могильщики, а два здоровенных приказчика. - Кто ты и как здесь оказался?! - сказал один из них. Сквозь щели между оконными шторами уже проникал свет серого лондонского утра. " Как же я проспал? Экая досада!" Удалось вырваться из цепких лап, и я бросился вверх по лестнице. Они погнались за мной, но я был молод и проворен, они - достаточно грузны. На верхней ступеньке остановился, обернулся и, схватив один из кучи, стоявших цветочных горшков, швырнул им в голову ближайшего болвана. Тот свалился без чувств. Я кинулся бежать и очутился в отделе ламп и скобяных товаров. Второй приказчик догонял меня. Забежав за прилавок, я схватил попавшуюся под руку тяжёлую настольную лампу и огрел ею подоспевшего. Он последовал примеру первого и рухнул бездыханно. - Сюда, сюда, он здесь! - раздались внизу голоса. - Сюда, сюда, полисмен! Началась суматоха и общая свалка, в результате которой, мне удалось вырваться из магазина, выпрыгнув в окно со второго этажа. Я побежал по улице, слыша за спиной топот и разрозненные крики. " Куда спрятаться? Куда"? Свернув в переулок, я увидел небольшую лавчонку с театральными костюмами в окнах. Лавка уже открылась. Ворвался внутрь, оттолкнув хозяина, стоявшего на пороге. То был маленький горбун с длинными руками, кривыми ногами и нахмуренным лбом. Я предполагал здесь спрятаться и переждать, а когда всё стихнет, незаметно выскользнуть на улицу. - Вы кто? Почему врываетесь? - Тише, умоляю вас тише. Укройте меня. За мной гонятся бандиты! Мимо окон пробежала толпа во главе с констеблем. - Вот какие бандиты, - всё понял горбун, - Люди, люди, сюда! Я огляделся, и увидев на столе тяжелый канделябр, схватил его и опустил на голову ябедника. Горбун отбросил копыта, но и я трепыхался в цепких ручищах констебля и десятка продавцов... - Вам вменяется в вину убийство человека и нанесение тяжких телесных повреждений ещё двум, а также кража со взломом! - сказал судья, -По всей строгости Британских законов вы приговариваетесь к смертной казне через повешение... Но учитывая ваше полное раскаяние в содеянным и то, что вы впервые преступили закон, суд счёл возможным смягчить эту меру наказания, заменив её высылкой вас из страны, с последующим пожизненным поселением в одном из отдалённых доминионов. И вот три года, как я здесь, в окружении черномазых идиотов. Иногда вспоминаю престарелую мать, которая не перенесла смерти отца, иногда читаю молитвы... - Эта земля Британский доминион? -Нет, меня везли в Тасманию, но возле этих берегов корабль попал в шторм, потерял управление и напоролся на скалы. Я спасся один. Бог меня миловал! - Мы ведь тоже напоролись на скалы. - Может быть, что на те же самые. - Чья это земля? - Неизвестно. Похоже ничья или, вернее, - моя! За эти три года сюда ещё ни разу не ступала нога европейца. Вы - первые! - На карте в этом месте - морской простор... - Когда я ступил на берег этой земли. когда понял, что весь экипаж корабля утонул и один только я пощажён, на меня нашло что-то вроде экстаза, восторга души, который с помощью Божьей Благодати мог бы перейти в подлинное чувство благодарности. Но восторг этот разрешился, если можно так выразиться, простой животной радостью существа, спасшегося от смерти: он не повлёк за собой ни размышлений об исключительной благости руки, отличившей меня и даровавшей мне спасение, когда все другие погибли, ни вопроса о том, почему Провидение было столь милосердно именно ко мне. Радость моя была заурядной радостью, которую испытывает каждый, выбравшись невредимым на берег после кораблекрушения... Увы! Моя душа не знала Бога; благие наставления моего отца и матери испарились за годы скитаний в постоянном общении с такими же, как сам я, нечестивцами, до последней степени равнодушными к вере. Не помню, чтобы за всё это время моя мысль хоть раз воспарила к Богу или чтобы хоть раз я оглянулся на себя, задумался над своим поведением. На меня нашло какое-то нравственное отупение: стремление к добру и сознание зла были мне равно чужды. По своей закоснелости, легкомыслию и нечестивости я ничем не отличался от самого невежественного из матросов. Я не имел ни малейшего понятия, ни о страхе Божьем и опасности, ни о чувстве благодарности к творцу за избавление от неё... - Как же вам удалось стать вождём дикарей? - При первой же встречи с ними, я, как мог, объяснил, что прибыл из другого мира, спустившись с самой большой звезды. Судя по тому, что у одних вырвались вопли ужаса, а у других задрожали колени, они меня поняли. - Эта звезда светит и ночью, и днём над вашей землёй, - продолжал я пугать дикарей. Я сошёл на землю, чтобы погостить у вас и помочь вам. Я всесилен! - Смотрите, как я могу одним только шумом убить вон ту птицу, - указал я на сидевшую на вершине дерева крупную особь и прицелился в неё из своего "кольта", похищенного мной ещё на корабле у охранника. Я спустил курок, и добыча шлёпнулась на землю. Все были поражены и бросились осматривать подстреленную куропатку с выражением суеверного страха и смятения на их чумазых рожах. - Кто из вас задумает перечить мне, того постигнет участь этой птицы! - Пощади нас, повелитель! - дикари упали на колени. Никто и не думал перечить. Авторитет был завоёван! ГЛАВА ШЕСТАЯ. На третий день пути отряд капитана снова оказался в чаще и снова пришлось рубить, резать, протискиваться, проползать. перелезать через брёвна, осторожно пробираться мимо зияющих ям, наполненных гниющими остатками, сгибаться в три погибели, чтобы пролезть под упавшим деревом, держащимся на своих ветвях, или сквозь туннель в кустарнике. - Руби живей, ребята! - подбадривал капитан, - Отрезай лиану! Эти кусты с дороги прочь! Нет тропинки дальше? Вон там, налево, звериный лаз, там и прорубай. Хорошенько топором, ножом продери! Вот так... Не помирать же, в самом деле, в этой чёртовой трущобе?! Так прорубались целый день, покуда не вышли, наконец, снова под высокие шатры первобытного леса. Одежда у всех сильно износилась, превратившись у кого в полоски лоскутов, у кого в пряди растрёпанных ниток и вырванные клочья. - Мы как крысы, вырвавшиеся из западни, - пошутил кто-то из матросов. - Именно так! - подхватили другие. На следующее утро отправились спозаранку и, пройдя несколько часов по тропинке, протоптанной слонами, увидели реку. Река в полном разливе, почти ежедневно питаясь обильными тропическими ливнями. Притоки и ручьи, впадающие в неё, были бурны и глубоки. Дорога стала заметно лучше. Слоновая тропка, шедшая параллельно течению реки, вскоре соединилась с другой и обе, слившись, образовали широкую дорогу. Дорога улучшалась, становясь похожей на настоящее шоссе. Почва была жёлтой охристой глины и производила деревья изумительных размеров. В отряде находился и судовой врач, доктор Галицкий, чьи записи приводим ниже: «Проходя лесной областью, мы меньше страдали от лихорадки, нежели на открытой местности. Как только постоим подольше в лесной расчистке, так и оказывается, что не настолько мы ещё здесь акклиматизировались, чтобы стать нечувствительными к малярии. Но в лесных трущобах, если и бывали лихорадки, то в самой лёгкой форме, и притом они тотчас уступали своевременному приёму хинина.» Второе письмо капитана дражайшей супруге (фрагмент): «Дорогая жена, я сижу один у реки, наблюдая, как солнце садится за лесом, чернеющим на противоположном берегу, смотрю как потухают и сереют облака перед наступлением тихой и тёмной ночи, и думаю, что это верное изображение надвигающейся на душу тоски, которую я уже не в силах стряхнуть. Сегодня минуло уже (неразборчиво) дней, с того момента, как мы оказались на этом острове...» *** С рассветом победители достигли своего селения. Навстречу им с радостными криками высыпали женщины и дети. Пленников поместили в глубокие ямы с острыми кольями по краям; бочки с ромом выкатили на площадь перед хижинами. Вождь собственноручно откупорил одну из них, самую маленькую, скорее бочонок (около 20-ти галлонов), и отведав крепкий напиток, стал, в качестве награды за победу, угощать им воинов. Сначала туземцы пить боялись - влага обжигала горло, они морщились, гримасничали и старались выплюнуть ужасную жидкость. Но авторитет вождя был столь велик, что пришлось всё-таки насильно вливать в себя эту "огненную воду", преодолевая страх. Когда алкоголь возымел действие, всем понравилось новое, веселящее ощущение и люди вошли во вкус. Потом даже некоторых пришлось отгонять от бочек - так им это пришлось по душе! Закончилась попойка дружным засыпанием вповалку прямо на земле, в лужах пролитого зелья, в обнимку с волшебными трофеями. Вождь пригласил "чёрного штурмана" в свою хижину, заметно выделявшуюся среди других внешним убранством. Вход украшали два слоновых бивня, с крыши свисали гирлянды амулетов, талисманов из зубов и клыков зверей. Внутри хижина оказалась достаточно просторной. На земляном полу постелена циновка, посередине стоял грубо сколоченный стол, напротив - лежанка, покрытая шкурой ягуара, на стенах висело оружие: луки и колчаны со стрелами, оперенья которых были жёлтыми, копья, кинжалы, а так револьвер. Тот самый "кольт", который позволил Чарли Гаррисону самоутвердиться. Отверстие, служившее дверью, завешено лёгкой занавеской из плетеных трав. Было и что-то вроде небольшого окна, затянутого бычьим пузырём и впускавшего в жилище дневной свет. Хозяин предложил гостю сесть на лежанку, а сам примостился на чём-то, напоминавшем колченогий стул. - Какие выносливые ваши туземцы - тащили на себе эти чертовские бочки, ели и отдыхали мало! - сказал Карл Штреймиль. - Всякий раз приходится заботиться о том, чтобы выдать им порцию съестного. Сами они так ленивы, что лучше будут голодать, чем потрудятся протянуть руки за бананами, растущими над их головами. - улыбнулся Джондо. - Расскажите мне поподробней, если вас не затруднит, о ваших туземцах. - Охотно. Нравы и обычаи здешних жителей мало чем отличаются от нравов и обычаев обитателей Верхнего Конго. Они мне объяснили, что их предки сюда переселились с верховьев этой великой реки. Как вы заметили, традиционный головной убор состоит из закрученных в пучок волос и торчащих из них перьев попугая или страуса. Остров, помимо нас, населяет и другое племя, с которым мы часто воюем; те носят в волосах белые перья. Наше племя называется "Тунг Джанг", что на местном наречии означает "Жёлтые перья", а наши противники называются " Лут Джанг" - "Белые перья". ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Открылся чудный вид на широкую реку, тёмное серебро которой выступало особенно рельефно между ярко-зелёными стенами высоких, лесистых берегов. Отряд шёл по берегу вниз по течению. На одном из привалов Ценковский записал в своём дневнике: " Водяных птиц мало, только нырки, орлы-рыболовы да зимородки. Издали доносился писк ибисов. Стаи попугаев свистели и кричали на все лады, точно желали пробудить дремучий лес от тяготеющего над ним безмолвия; в этом им помогали козодои, цапли и мелкие ткачики. Насекомых: мух и мотыльков было бесчисленное множество". Шли весь день. К вечеру достигли устья, где река впадала в океан. Побережье было песчаным, кое-где из воды торчали остроконечные камни. Остановились на привал. Повар приготовил блюдо из мелких птичек, гнездящихся повсюду. Ужин вышел отличным. После трапезы капитан, достав подзорную трубу, стал вглядываться в горизонт. Он долго смотрел и вдруг его угрюмое лицо озарилось радостной улыбкой. На горизонте узкой, едва заметной полоской, тянулась земля. " Вождь не соврал, - подумал капитан, - вот он материк, это и есть та самая, Большая Мать-Земля. Наш остров от неё отделяет пролив. Пожалуй, надо вести постоянное наблюдение - не покажется ли какое судно"? На радостях Александр Иннокентьевич снова принялся за очередное письмо дражайшей супруге: «Дорогая жена! От всего сердца радуюсь, что наш трудный поход по лесам приходит к концу. Живём надеждами. Мы перестали даже ворчать на грязь и тину здешних сырых мест. Впереди у нас много мелких радостей: так, например, мы избавимся от красных муравьёв и будем вполне обеспечены против их нападений и днём и ночью. В тот день, когда подошвы наших сапог окончательно высохнут, а с голенищ мы счистим всю лесную плесень, хоть одна мечта нашей жизни осуществится. Когда нас жалят здешние мелкие злые пчёлы, когда мы вздрагиваем от укусов муравьёв, корчимся от укола слепня, стонем от нападения свирепых ос, отгоняем надоедливых бабочек, стряхиваем с себя зловредную полосатую улитку или с нервной поспешностью топаем на ползущую зеленоватую стоножку, мы каждый раз говорим себе, что теперь недолго осталось переносить всё это. Ещё немного потерпим и настанут лучшие времена… ". Моряки поддерживали костёр всю ночь до рассвета, а когда совсем рассвело и небо прояснилось, все увидели в море, с восточной стороны от острова, но очень далеко от берега, не то парус, не то корпус корабля - трудно было разобрать даже в подзорную трубу из-за тумана, который на море ещё не совсем рассеялся. Долго наблюдали за видневшемся в море предметом и вскоре убедились, что он неподвижен. Заключили, что это стоящий на якоре корабль. - Иваненко, полезай на дерево! - скомандовал капитан Возьми подзорную трубу. Может сверху лучше разглядишь, что за судно? - Слушаюсь! - матрос, схватив трубу, с проворностью кошки полез вверх по стволу. - Что там? - Двухмачтовый барк... Флага не видно... - Зарядить ружья холостыми! - закричал капитан - По команде: пли! Воздух сотряс мощный залп и перепуганные птичьи стаи взвились в небо. - Что на барке? - Поднимают якорь! Воцарились минуты тягостного ожидания. Выстрел не могли не услышать. Спустят ли шлюпку? - Ружья снова зарядить! Пли! Снова грохнуло и опять вспугнуло пернатых, усевшихся на свои места. - Что на судне? - Удаляется. *** - Что ж будете делать с пленными? - спросил вождя барон. - Продадим! - Куда, кому? - В рабство! Куда же ещё? - Как возможно, ведь рабство давно запрещено? - Запрещено, но не для всех! Я не так глуп и знаю, на что иду. У меня есть знакомый, нелегальный торговец невольниками, и у нас с ним давние деловые отношения: я поставляю ему очередную партию захваченных в плен туземцев из соседнего селения, в обмен на нужные мне вещи. Мы совершаем регулярные набеги на соседей и недостатка в рабах нет. - Как осуществляется такой обмен? - В условленное время и место к берегу причаливает барк "Орион", капитан которого Джозеф Блендли, мой давний друг и земляк. Туда же и я пригоняю свой "живой товар". Джозеф бесстрашный морской волк и с тех пор, как я встретился с ним, я привык смотреть опасности в лицо. Лучше жить так и рисковать, чем воротиться в Англию только затем, чтобы угодить на виселицу! Видишь, я говорю с тобой начистоту, без всякой хитрости! - Когда вас будут судить за работорговлю, я попытаюсь спасти вас, - попытался пошутить Карл. - Услуга за услугу! А как же быть мне? - Положение ваше скверное! Корабль потеряли, груз потеряли и людей - тоже... К своим вам вернуться нельзя. Они вас не захотят принять... Но игра ещё не кончена! Я постараюсь спасти вашу и свою шкуру, клянусь громом! Считайте, что вы ещё дёшево отделались... - Кстати, завтра должен приплыть наш работорговец, - Чарли взглянул на толстый столб с зарубками, подпиравший потолок хижины. - Какой у вас оригинальный календарь. Таким же пользовался и легендарный герой Даниэля Дефо. - Да, после Робинзона Крузо для отшельников никто ничего более совершенного не придумал! Но мы с вами заговорились, а завтра предстоит большой переход. Располагайтесь на этой лежанке, а я постелю себе другую шкуру. Напрасно Карл пытался уснуть - сон не приходил. Мысли, воспоминания толпились в смущённом мозгу штурмана; в темноте чудились образы умирающих людей; страх за близкое бедующее окрашивал все порождения фантазии в самые мрачные цвета. Барон не мог забыть тех еле живых людей, неподвижные тела которых оставили лежащими в догоравшем лагере. Невыразимая тоска вдруг проникла в, нерасположенное к сентиментальности, сердце потомка знаменитого пирата. В душном воздухе хижины, казалось, носился какой-то шелест и шёпот, намекавший на тёмные могилы, на гробовых червей и на вечное забвение; как будто ветер повторял в вышине, нависших над селением, древесных шатров одно лишь слово: пропал! пропал! пропал! Твои добрые товарищи один за другим поражаются смертью, они будут гнить, истлевать, а ты один останешься, один! Лишь, когда маленькое оконце хижины начало светлеть, сон сжалился над Чёрным Штурманом. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Отряд капитана разбил лагерь на берегу, невдалеке от устья впадавшей в океан реки. Весь берег был усеян черепахами, и моряки нашли теперь, чем развлечься. Они гоняли их по песку, приходя в восторг от неуклюжести громоздких рептилий. Множество чаек парило над волнами или плавно покачивалось на них, охотясь на мелкую рыбёшку, или отдыхало после охоты. Кто-то занялся рыбалкой, соорудив простейшие удилища из длинной ветки, лески и крючка; кто-то отправился пострелять дичи на обед; и лишь один из матросов, дозорный, сидя в ветвях высокого дерева, шарил подзорной трубой по горизонту. Капитан никак не мог себе объяснить странное поведение барка, хотя прошло с того момента несколько дней: «Почему он, услышав с берега сигналы, уплыл прочь? Ведь так моряки не поступают... Раз эта земля - часть Африки, лежащая, по всей вероятности, недалеко от испанских владений; если это остров между Экваториальной Гвинеей и Габоном, то рано или поздно здесь непременно покажется какой-нибудь корабль, идущий мимо.» "... Чтобы чем-то заняться, капитан принялся проверять точность своих наблюдений и наносить на карту поправки тех ошибок, которые открывались вследствие повторных вычислений и замеров, с помощью имевшихся в наличии приборов: октанта, квадранта и секстанта, которые удалось спасти во время шторма. Окружив себя картами, таблицами и приборами, он по уши погрузился в вычисления и не замечал, как идёт время. Учёный-естествоиспытатель тоже не сидел без дела, а покрывал мелким убористым почерком листы бесчисленных тетрадей и блокнотов. чь. - Вижу на горизонте тёмное пятно! - заорал с дерева «вперёдсмотрящий.» - На северо-востоке! - Что там? Гляди повнимательней! - капитан бросил карты, приложил к глазам бинокль. - Вижу фрегат! - Флаг видишь? - Сейчас рассмотрю... Французский! - Боцман, зови всех! Боцман залился свистом. Моряки, побросав свои занятия, прибежали. - Ружья холостыми зарядить! Слушай мою команду!.. Курки взвести! Пли! Дружный залп огласил побережье, снова произведя переполох в мире пернатых. - До судна примерно около пяти миль! - Оружие перезарядить! - Готовьсь! Пли! Повторный залп потряс устои мироздания и как эхо с моря раскат пушечного выстрела. - Заметили! Услышали! - заорали матросы, потрясая ружьями и размахивая бескозырками, - Ур-р-а! - Судно бросило якорь... С него спустили шлюпку, - донеслось с дерева. Теперь и невооружённым глазом было видно, как вдали замаячила чёрная точка, по мере приближения, превращаясь в лодку или баркас. Толпа моряков, обезумевших от радости, бросилась в волны, навстречу подплывавшему катеру. *** На утро по приказу вождя трезвые туземцы, а их было меньшинство, окатывали водой из кувшинов ещё не вполне отрезвевших сородичей. Похмельное пробуждение было тяжёлым - их чёрные головы раскалывались, напоминая о вчерашнем неумеренном знакомстве с "огненной водой". По приказу Джондо в ямы, где сидели пленники, спустили лестницы, сплетённые из лиан, по которым бедолаги один за другим стали выбираться на свет божий. Вид у них ужасный. Одни прихрамывали от образовавшихся язв на ногах, другие едва тащились из-за возникших нарывов, третьи от общей слабости еле передвигали ноги. Это было последствиями мучительного 3-х дневного перехода по джунглям. Более десятка человек заболело лихорадкой. Бедняг построили в колонну, снова связав попарно и, в сопровождении воинов, погнали в лес. Процессия во главе с вождём и его гостем тронулась по тропе, едва различимой среди густых девственных зарослей. Шли новым направлением, не тем, что до этого; и через несколько часов, заросли начали редеть, а отдалённый шум прибоя подтверждал, что цель близка. Наконец, пышные деревья и буйные папоротники остались позади, и люди ступили на тёплый прибрежный песок. Глазам открылся небольшой залив, превосходно закрытый с трёх сторон. Густой лес, начинавшийся почти от самой береговой линии, укутывал это тихое место от посторонних глаз. Справа на берегу возвышалась невысокая скала с плоской, как игорный стол, вершиной. Скала хорошо видна с моря и выполняла бы роль маяка, если развести на её вершине огонь. Вглубь от берега амфитеатром поднимались холмы, заросшие сплошь кустарником и деревьями. Две болотистых речонки впадали в залив, казавшийся тихим прудом. Растительность возле этих речек поражала ядовитой яркостью. Воздух был неподвижен, лишь один монотонный звук нарушал тишину - отдалённый шум прибоя. Туземцы и пленники расположились у подножья скалы. Стали собирать хворост, чтобы разжечь костёр, так как было около полудня, и все проголодались. - Как добываете огонь? - спросил Карл. - Совсем не так как европейцы, - Джондо достал из висевшей на бедре сумки два небольших камня синеватого отлива и кусок розовой древесины. Затем, положив на один из камней розовую щепку, легонько ударил по ней другим. Деревяшка вспыхнула ярким пламенем. - Вот и огонь! - Что за чудеса? - Камни называются Куко, а дерево - Чиду, - пояснил довольный "фокусник". - Кстати, камешки эти есть на этой скале, что перед нами, а дерево произрастает в лесах - видишь, вон деревцо скрюченное, коренастое... - Где, где? - Вон, недалеко от тропы, по которой мы шли. Пойдём покажу. Вождь подвёл новоиспечённого друга к экзотическому растению с густой, мелкой листвой: - Поэтому говорил, что стал богачом! Если с умом использовать эти дары природы, начать производство новых, ещё не известных в Европе, источников огня, то можно разбогатеть и стать, если и не спичечным, то каким-то другим..., например, "куко-чидовским" магнатом. - Вы сделали такое потрясающее открытие? - Нет, зачем мне незаслуженные лавры? Каждый здешний туземец пользуется этим - это древнее знание передаётся от поколения к поколению. Демонстрация достижений передовой туземной техники была прервана неожиданным гортанным криком одного из дикарей: - Кванда ла ту тэу! - Приближается большая лодка, - перевёл вождь и указал рукой в сторону моря. Водную гладь вдали рассекало небольшое парусное судно. - Это тот самый, ожидаемый корабль? - Да, это "Орион". Идёт без опозданья. На расстоянии ружейного выстрела от берега судно бросило якорь, с него спустили шлюпку. Лодка быстро приближалась, и вскоре нос её врезался в песок. На берег спрыгнул человек в морском кителе и, приветливо махая руками, направился к предводителю туземцев. Его лицо было обрамлено жидкими рыжими бакенбардами, румянец которого соответствовал цвету волос, а глаза - масляные, голубые. Его нельзя было назвать видным человеком - плечи приподнятые, рост средний, одна нога слегка искривлена. Он длиннолицый, немолодой, обветренный непогодами человек, манерой держаться похожий на моряков всех времён и народов. После дружественных объятий и взаимных похлопываний по плечам и спинам, вождь предложил другу-компаньону отведать немного "славного ямайского рома", небольшой бочонок которого захватили в дорогу. - Я так долго пробыл в море, что все кости мои пропитались солью, и теперь, сколько бы я ни выпил, хоть целый колодец, мне всё мало! - сказал капитан, влив в себя объёмистую плошку горячительной жидкости. - Но шутки в сторону! Много ли ты мне приготовил "товара", Чарли? Я, в свою очередь, привёз тебе всё, что ты заказывал. - Будешь доволен, но товар непривычного цвета, - вождь указал в сторону пленников. - Чернокожие побелели? - От рождения такие. Ха-ха-ха! Полюбуйся! - Откуда у тебя бледнолицые в тельняшках, но без штанов? - В чём спали, в том и застало их кораблекрушение. Корабль напоролся на те же скалы, как когда-то и мой. Они русские... - Русские? Боюсь, как бы с таким "товаром" у меня не возникли проблемы... А кто рядом с тобой? Тоже русский? Почему нас не познакомил? - Извини, Джозеф! Он тоже был членом экипажа... а сейчас это мой помощник. Знакомьтесь! - Барон Карл фон Штреймиль, старший штурман. - Джозеф Блендли, капитан барка " Орион", поданный, Её Величества Королевы Британской, старый морской волк! Плаваю 37 лет! - Очень рад знакомству, - улыбнулся Карл. - И я рад знакомству, барон! И за тебя, Чарли, я рад, что ты теперь обзавёлся таким знатным помощником! - Благодарю! Берёшь товар? - Не возвращаться же с пустым трюмом? Что же делать - рискну! Будем когда-нибудь с тобой болтаться на соседних виселицах, Чарли! Ха-ха-ха! Да, чуть не забыл! На сей раз мой "Орион" приплыл к острову на день раньше назначенного срока, и мы бросили якорь чуть южнее на фарватере, там, где река впадает в океан. Так вот вчера, нам с берега кто-то просигналил двумя ружейными залпами. Мы, конечно, спешно подняли якорь и ушли оттуда. Но кто это мог быть? Разве не все потерпевшие кораблекрушение здесь, у тебя в плену? - Карл, кто это может быть? - насторожился Джондо, - Разве не все ваши были в том лагере на берегу? Ты мне не всё рассказал? - Я совсем забыл о них, - смутился барон, - Примерно за неделю до вашего нападения на лагерь человек десять матросов во главе с капитаном отправились на разведку местности, обещая вскоре вернуться, но исчезли... Ни слуху, ни духу! Все решили, что они погибли, поэтому я о них и забыл... - Значит они живы, здоровы и хотят привлечь к себе внимание проходящих судов, - вождь ещё больше помрачнел, - Нам здесь не нужны посторонние! - Может вещицы, которые я тебе привёз, Чарли, и помогут избавиться от лишних свидетелей. Что ты загрустил? Давай сажай в шлюпку первую партию "товара"! Будем их возить по частям. Шлюпка совершила несколько рейдов от берега к кораблю и обратно, увозя пленных и взамен, выгружая на берег ящики с ружьями, и патронами. Предводитель ЖЁЛТЫХ ПЕРЬЕВ давно мечтал обучить своих воинов владению "огненными палками", чтобы получить неоспоримое преимущество в войнах с ненавистными БЕЛЫМИ ПЕРЬЯМИ. Когда обмен товаром состоялся, компаньоны обменялись прощальными рукопожатиями. - Куда возьмёшь курс? - спросил Чарли. - Буду пробираться в Луанду. Возможно там и реализую "товар", - Джозеф, вскочил в уже отошедшую от берега шлюпку. - Желаю удачных сражений и побед! Клянусь дьяволом - игра наша ещё не кончена! - Тебе попутного ветра и хорошей погоды! Вождь и барон замахали, тот в ответ выстрелил воздух из револьвера. Шлюпка, переполненная людьми, грузно преодолевала расстояние между берегом и кораблём. Гребцы дружно налегали на вёсла, но ускорить движение не могли. Тягостные минуты тянулись. - Известие о том, что часть ваших путешествует по острову меня озадачило, - сказал Джондо, - Если б вы об этом сообщили мне раньше... - Что бы это изменило? Нам пока встреча с ними не угрожает, а, если она состоится, то численное преимущество на вашей стороне! Там горстка измотанных и голодных людей! - Вы, наверное, специально это от меня скрыли? А я с вами был так откровенен... - Нет, клянусь вам, - я действительно о них забыл! Столько событий свалилось на голову... Шлюпка, наконец, достигла барка. По спущенному трапу пленники поднялись на борт, шлюпку подняли и судно, пальнув из пушки на прощанье, снялось с якоря. По команде вождя туземцы взвалили тяжёлые ящики на свои могучие плечи, и процессия двинулась в обратный путь. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. - Мы держим курс из Порта - Жантиля в Марсель и везём марганцевую руду из Габона, - объяснял молодой французский капитан Александру Иннокентьевичу, когда тот со всем своим отрядом оказался на борту фрегата "Анжелика". Судно было парусно-винтовым, с большой грузоподъёмностью, но весьма быстроходным. На таком морском красавце мечтал когда-нибудь поплавать русский моряк, но увы... - Путь наш лежит мимо острова Кориско, принадлежащего Гвинее, - продолжал француз. - Если координаты островка, где находились мы, вам известны, то как он называется? - Этот клочок суши носит название Малый Кориско, и нанесён на наши карты совсем недавно, хотя упоминания о нём встречаются ещё в старых португальских хрониках 15-го века. В силу своей затерянности и отдалённости от основных торговых путей, он в давние времена был тайным убежищем флибустьеров, где они залечивали раны и делили награбленное. Сие таинственное место находится на 10-м градусе 12-ти минутах к востоку от Гринвича и на 2-м градусе 14-ти минутах севернее экватора. - Вон куда нас занесло! - Если хотите, мы вас доставим в ближайший порт по пути нашего следования. Следующие остановки предполагаются в Бата и Малабо на острове Фернандо-По, где мы должны забрать партию какао, кофе и пряностей. - Часть наших людей осталась в лагере по другую сторону острова. Хотелось бы взять на борт и их... - Не будем ограничиваться полумерами - подберём и остальных. Капитан вызвал помощника и отдал соответствующие приказания: судно легло на другой курс. Фрегат поплыл на север вдоль острова на расстоянии 2-х кабельтовых от берега. С моря эта земля, с её сказочной и экзотической растительностью, в ещё большей степени походила на настоящий Эдем, и казалось, что, вот-вот, из-под сени благоухающих кустов и деревьев выйдет сам праотец человеков Адам с верной подругой Евой, и помашет приветливо проплывающим мимо потомкам. - Мы здесь так одичали, что не знаем ни о чём, что сейчас в мире происходит, - сказал русский капитан. - Недавно в Тулоне и Марселе побывал брат вашего Императора, Великий Князь Константин. Его принимал мой батюшка, адмирал Тревуар на своей красавице "Бретани". Князь посетил многие верфи, был в Адмиралтействе, интересовался, как подвигается постройка судов заказанных вашей державой. - Какого класса корабли строят? - С паровыми машинами. - Наконец-то! Всё никак не решались от парусников отказаться. Ветру доверяли больше, чем пару!.. А какова мощность ваших машин и скорость? - 800 лошадиных сил, скорость 12 узлов. - Замечательно! Какая мощь, какая сила! - Каменов представил себя на мгновенье стоящим на мостике подобного покорителя морских просторов, и чтобы не травить дальше душу, тему разговора сменил: - В Габоне есть французские поселения? - Да, Франция всё более укрепляется на этой земле. Основной язык общения - французский, а население - в большинстве своём обращено в католиков, хотя есть и язычники. Севернее, в Гвинее, господствуют с давних времён испанцы; население тоже, почти сплошь, католики, но говорят по-испански. У нас с ними конкуренция, но до ссор дело не доходит... Какие у них там вкусные креветки, если б вы знали? - француз от удовольствия зажмурил глаза. - Мы на этом чёртовом острове напробовались всякой всячины, что нам теперь и... креветки нипочём! - улыбнулся русский капитан. *** ЖЁЛТЫЕ ПЕРЬЯ вернулись к себе в селенье. Уставшие с дороги, они, было, снова принялись за ром, но вождь строго- запретил и выставил возле бочек охрану. Джондо и его друг вошли в с хижину. Голод стал настойчиво напоминать о себе. Чарли отдал приказ и вскоре слуга принёс две глиняные тарелки с дымящимися на них кусками жареной птицы. - Очень вкусная птица, но слегка рыбой отдаёт, - заметил барон, обсасывая аппетитное крылышко с тщательностью, более уместной при составлении карт и прокладывании курса. - Конечно, будет пахнуть рыбой! - засмеялся хозяин, - Это же альбатрос, великолепный крылатый красавец! Наверное, вам еще не приходилось отведывать ничего подобного? Привыкайте! - Почему мы о роме забыли? - спохватился Карл. - Я помню, помню! Об этом грех забывать: ром для моряков - что амброзия для Богов! - успокоил гостя хозяин и три раза хлопнул в ладоши. Слуга вырос на пороге, держа в руках, сделанный из сушеной тыквы большой сосуд. Заменявшие бокалы, в половину кокосового ореха, плошки немедленно были наполнены до краёв. - За нашу встречу и знакомство! - ыпредложил первый тост Чарли. "Бокалы" сомкнулись, но традиционного звона не произвели, а из глаз, выпивших "посыпались искры". -Да-а-а! Хорош ваш ром! - одобрительно крякнул вождь и вонзил зубы в жестковатое мясо "морского красавца". - Теперь и рыбой не так пахнет, - прожёвывая кусок заметил штурман. На некоторое время за столом воцарилось молчание. Снаружи доносились громкие голоса и аппетитные запахи - туземцы тоже предавались трапезе. Обглодав очередную лапку и отложив её, вождь сказал: - Карл, я вам должен придумать другое имя, потому что для туземцев ваше немецкое труднопроизносимо. - Как вам будет угодно. Я целиком в вашей власти. - Возможно, вам подойдёт... Э-э-э, имя ... Линдо! Как? Нравится? - У русских есть поговорка: "хоть горшком назови - только в печку не ставь"! Поэтому, я на всё согласен... - Поговорка хорошая... Так имя вам нравится или нет? - Почему бы ни стать "Линдо"? Весьма благозвучно. Что оно означает? - По туземному значит "Бледный Месяц". По-моему, очень романтично... - Да, вполне... Мне нравится. - Тогда, отныне я вас публично буду только называть. Предлагаю и тост: за новое крещение! Вновь наполнили плошки, залпом выпили и закусили остатками гордой птицы. - Извините за нескромный вопрос. Что собираетесь делать с ружьями и патронами, которые получили в обмен на пленных? - О, это отдельная тема!. Я давно мечтал научить моих туземцев владению огнестрельным оружием. Пить, как видите, они быстро научились, и коль они такие способные, то, может быть, и этим искусством сумеют овладеть. - Зачем это нужно и не повернут ли они оружие против вас? - Да, вы правы. В этом, конечно, определённый риск есть, но... Моя давняя мечта окончательно покорить соседнее племя, эти "Белые перья". Мы периодически совершаем набеги на них и забираем в плен достаточное количество людей, которых я потом продаю Джозефу, но при этом и сами несём немалые потери. Я хочу свести наши потери на нет, а это станет возможным в случае бесспорного нашего военного преимущества, благодаря ружьям. Тогда я стану единоличным хозяином на этой земле. - Захватывающая перспектива! Когда собираетесь приступить к обучению? - Хоть сейчас! -, разгорячённый ромом, Чарли направился к выходу, приглашая друга следовать за ним. Покачиваясь вышли из хижины и направились к лежавшим невдалеке деревянным ящикам. Вождь кликнул туземцев, те обступили повелителя. Для начала Джондо представил собравшимся помощника, сообщив, как его зовут. "Линдо, Линдо, Линдо", - зазвучало в толпе на все лады. Судя, по довольным гримасам, имя пришлось по душе. Закончив первую, "официальную" часть, вождь попросил у кого-то каменный топор и собственноручно вскрыл один из ящиков, затем другой, третий... Хоть оружие и было тщательно упаковано, но новым не являлось. Джондо доставал ствол за стволом, придирчиво осматривая. В первом ящике лежало с десяток гладкоствольных, капсюльных одностволок "Рура". Из них можно было бить слонов. Джондо взял ружьё, зарядил, приложил приклад к плечу и, направив дуло в небо, нажал курок. Оглушительный выстрел повалил наземь всех присутствующих дикарей. Страх был так велик, что их натренированные мускулистые ноги вдруг обессилили. Стрелок тоже едва удержался от падения - так сильна отдача. Напуганные туземцы стали просить у повелителя пощады: зачем он прогневался на них и захотел поразить огнём и громом? Довольный произведённым эффектом, Джондо стал осматривать содержимое других ящиков. Оно состояло из пяти охотничьих двустволок 12-го калибра, но, к сожалению, кремневых. Кроме того, там находились и несколько старых мушкетов с сошками, из которых с равными шансами можно было попасть или не попасть в цель с расстояния в 70 шагов. - Оружие не самое современное, - разочарованно констатировал Линдо. - Для устрашения сойдёт и такое! – ухмыльнулся Джондо. Вождь приказал напуганным воинам подняться с земли и затем объяснил, что хочет и их сделать повелителями "грома и огня". Дикари со страхом и недоверием приблизились к ящикам. Первый урок военного дела начался. Чарли, вновь перезарядив ружьё, подозвал к себе одного из воинов, всегда отличавшегося в боях завидной храбростью и имевшего на своём теле множество рубцов и шрамов от вражеских копий и стрел. Бывалый воин, дрожа всем телом, послушно взял из рук Джондо протянутую ему "огненную палку". ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Учёный-естествоиспытатель записывал в дневнике: " «Берега большею частью низкие, хотя, наверное, сказать этого нельзя. Потому что от самого уровня воды начинаются высокие плетни из ползучих растений - они покрывают каждый вершок земли и подымаются местами до 15-ти метров, а за ними тотчас высится темно-зеленая стена сплошного леса со стволами от 45-ти до 60-ти метров высотой; кое-где встречаются и обширные песчаные пляжи, и отмели"... Когда солнце, покинув зенит, стало плавно катиться на запад, впереди по курсу, показались торчавшие из воды обломки мачт и часть корпуса "Святой Софии". У многих, стоявших у борта русских моряков, защемило на душе, и комок подкатил к горлу. " Вот она моя красавица" - подумал Каменов и смахнул непроизвольно навернувшуюся слезу. - " Штормы, поди, совсем тебя доконали"... Корпус корабля, благодаря дружным усилиям волн прибоя и, периодически налетавшим шквалам, всё более разламывался и уходил под воду. "Надо бы снять с судна всё, что не успели в первый раз, иначе - пиши, пропало"! Французский фрегат, подойдя на безопасное расстояние к смертоносным скалам, бросил якорь и с него спустили два катера: в один уселись французы, в другой - русские. По мере приближения к земле, становилось всё очевидней, что берег совершенно безлюден. "Куда все подевались? Почему не видно людей? " - сверлили вопросы в голове капитана Но то, что увидели моряки, когда высадились из катера, ошеломило. Весь берег и поляна были усеяны человеческими костями: обглоданными черепами, скелетами, остатками рук и ног. Повсюду валялись недоеденные, разлагавшиеся куски человеческого мяса, огрызки костей и части тел. Невыносимый запах стоял в воздухе. На месте строений чернели груды головешек и пепла. Прибывшие вспугнули стаи, питавшихся падалью птиц. Они кружили в небе и недовольно орали. При виде людей разбежалась и стая, вечно дерущихся между собой, гиен и шакалов. Из леса доносился их обиженный вой. Бочек с ромом тоже, как не бывало... Ужас охватил души людей при виде страшной картины. Французы, затыкая носы, с крайним омерзением отвернулись от ужасного зрелища: многие ощутили подступившую тошноту. - Где те, за кем мы плыли сюда? Что здесь произошло? - спросил французский офицер. - Наверное, на лагерь напали дикари, - ответил русский капитан, - Смотрите, вон сколько стрел валяется повсюду! - Ваше благородие, смотрите, под пеплом - закопчённые стволы ружей, а приклады почти у всех сгорели! - закричал один из матросов, разгребая палкой головешки. - Был сильнейший пожар! Пряжки и пуговицы оплавились! Лагерь подожгли! - раздавались голоса моряков. - Господин капитан, приносим вам свои соболезнования, но, к сожалению, мы не можем здесь долго задерживаться. Поедите вы с нами? - Мы вблагодарны вам, мосье Тревуар, за оказанную любезность и сочувствие, но картина, как видите, изменилась и нам придётся здесь остаться для выяснения причины гибели наших товарищей. - Есть ли у вас к нам какие-то просьбы и пожелания? Само собой, что мы снесёмся с вашим посольством и сообщим о вашем бедственном положении. Можем захватить и корреспонденцию, если таковой вы располагаете, - продолжал француз. - Вы очень любезны, благодарю! Конечно, надо сообщить на Родину о постигшем нас несчастье. Может быть, пошлют корабль на помощь. Если захватите письма, за это отдельная благодарность! - Александр Иннокентьевич доставал из походной сумки объёмистую пачку исписанных и мятых листов, перевязанных красной тесёмкой. На верхнем из них - крупно и размашисто было выведено: " Госпоже Каменовой Анне Степановне. С. Петербург, Васильевский остров"... Французы захватили корреспонденцию, попрощались и отплыли, оставив русским морякам запас провианта и питьевой воды. Капитан и матросы, удручённые горем, разбрелись вдоль территории разгромленного лагеря, пытаясь опознать погибших по фрагментам тел и по предметам, принадлежавшим несчастным. Выяснилось, что останков значительно меньше, чем было людей в лагере. «Не могли хищники съесть свои жертвы вместе с костями? Куда подевались остальные и куда пропали бочки с ромом? Если кругом валяется множество стрел, то это, наверняка, дело рук туземцев. Некоторые стрелы и в черепах торчат", - мучительно размышлял капитан, - " Неужели это сделали те дикари, в гостях у которых мы были, неужели они такие коварные? Как, бишь, они себя называли? Какие-то перья... у этих стрел оперенье жёлтое, а у тех перья какого цвета были? Вождь говорил ещё и про другое племя, обитающее на острове... Чёрт их разберёт с их перьями! Запутаться можно... " - Леонид Семёнович, - спросил капитан, подойдя к учёному, - Помните, как называл своё племя наш знакомый вождь? Какие-то перья... - Их племя называется Лут Джанг, что значит Белые Перья. Но вождь говорил, что здесь обитает и другое, более воинственное племя, называемое Тунг Джанг (Жёлтые перья). - Выходит, что напали другие, а не те, у кого мы гостили? - Выходит так! Ведь оперенья у этих стрел жёлтые. - Значит, я зря заподозрил наших знакомых в коварстве? - Значит, зря. Они не виноваты. - Где искать других на этом гиблом острове? - Надо, пожалуй, снова идти к тем, "нашим" - пока прорубленная в джунглях тропа ещё не успела зарасти. Они, наверняка, покажут нам путь к тем, с которыми постоянно враждуют. Значит, и большую часть людей, наверное, забрали в плен, раз трупов не столь много? - Наверное и бочки прихватили в качестве трофеев. - Почему наши сопротивления не оказали? - Вы видели, что ружья с обгоревшими прикладами и валяются под развалинами хижин. Значит, ими воспользоваться не успели... - Понимаю, понимаю... напали среди ночи, когда все спали... Думаю, что,именно, так. В небе продолжала кружить стая стервятников, мерзкими криками выражая недовольство прерванным пиршеством. Матросы вырыли братскую могилу, похоронили останки товарищей, воздвигнув деревянный крест. Имевшийся в отряде судовой священник отслужил " За упокой души рабов Божьих". Моряки дали двадцать залпов траурного салюта, по числу погибших товарищей, и снова двинулись в лес уже знакомой просекой, прорубленной ими пару недель назад. *** Дикари со страхом и недоверием поглядывали на исторгающие огонь, палки и боялись к ним приблизиться, а не то, чтобы притронуться. Вождь объяснил, что с помощью этих палок они смогут победить, раз и навсегда, ненавистные Белые Перья, что как-то воодушевило напуганных воинов. Самый храбрый туземец, которому Джондо приказал выстрелить первому, дрожал, и тяжёлое ружьё валилось у него из рук. Тогда Чарли сообразил, что горе-стрелку перед дебютом стоит позволить для храбрости глотнуть немного рома. Он приказал, и очередную бочку подкатили, откупорили и налили в кокосовую плошку немного пахучего зелья. Боец взял в дрожащие руки сосуд, и, имея некоторый опыт в потреблении спиртного (принимал участие в победной пьянке), выпил. Окружающие одобрительно загалдели. Прошло несколько минут и чудесный результат не замедлил сказаться. Глаза туземца засверкали решительным блеском, а руки перестали дрожать. Вождь помог новичку правильно приложить приклад к плечу, положить палец на курок и ... выстрел прогремел. Многочисленная аудитория снова повалилась на землю. Не сразу привыкнешь к столь оглушительным забавам! Оказался на земле и стрелявший. Отдача убойного ружья была ужасной. Но почин сделан; и не просто почин, а Великий Почин! Впервые абориген сам вызвал Гром и Молнию! Постепенно, день за днём, занятия стали увлекать дикарей и огненные палки перестали казаться столь ужасными. Особенно привлекательным это занятие было из-за выдаваемой каждому стрелку для храбрости порции рома. Вскоре стрельба всем так понравилась, что пришлось вносить разумные ограничения в учебный процесс. К сожалению, делалось заметно, что в сознании туземцев целью стрельбы являлось не поражение мишеней, а желание сильнее напиться, поэтому о меткости и эффективности говорить не приходилось. Несмотря на подобные недочёты, Белый Вождь тешил себя надеждой на то, что ему, всё-таки, в ближайшее время удастся осуществить свой дерзкий план и совершить набег на племя Лут Джанг. " Ничего, что они в цель не попадают - главное, как бабахнут из всех стволов, так те и повалятся без сопротивления, - думал Чарли, - Сколько сразу будет много у меня рабов, тем более, что "Орион" должен к этому времени прибыть за очередной партией, а взамен привести пару деревообделочных и камнедробильных станков, о которых я давно мечтал. Надо постепенно налаживать переработку волшебной древесины и чудесных камней! " *** Отряд капитана снова двигался сквозь джунгли. В прошлое путешествие моряки предусмотрительно оставляли зарубки на деревьях, поэтому продвигаться было значительно легче. Снова шлёпали по мелким лужам, по липкой, чёрной грязи. В лесу было жарко и сыро. Чрезмерная влажность выражалась в густом слое пара, стоявшего постоянно над головами. В вершинах деревьев эта сырость превращалась в туман. Из очередного письма капитана своей супруге: "Дорогая жена... Принимая во внимание, как долго мы шли лесами и какие громадные пространства исходили, представляется настоящим чудом то обстоятельство, что за всё это время ни один из членов экспедиции не был задавлен или хотя бы ушиблен падающим деревом или сорвавшейся веткой. Не раз случалось, что древесные гиганты с размаху валились рядом с нами или около лагеря как днём, так и ночью"... Из записок Л. С. Ценковского: "... Человеку, привыкшему к дубам и берёзам, к тополям и соснам и впервые попадающему в тропический лес, несколько не по себе в такой непривычной обстановке. Постепенно, однако, он так осваивается, что сразу может отличить, которое дерево с мягкой древесиной, а которое с твёрдой. Деревьев с мягкой древесиной здесь много, притом из различных семейств; они заменяют здесь наши сосны и пихты и непременно отличаются широкими листьями. Твёрдые породы - с более мелкой листвой. Так, например, у деревьев из семейства мареновых листья по форме и величине подходят к листьям клещевины; древесина их в высшей степени полезна и удобна для всевозможных поделок: она пригодна и для постройки деревянных судов, и для домашней утвари (блюда, подносы, кувшины, кружки, ложки, скамьи, столы и стулья) ... " ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Прошла неделя с начала занятий "огневой подготовкой", но результаты, если не считать количества осушенных бочек, были не столь обнадёживающими. Но несмотря на это, Джондо решил не менять своих планов и "тренировочный" (как он считал) поход надо предпринять. Вождь объявил об этом, что вызвало у туземцев большое воодушевление. Ходить в завоевательные походы было чуть ли не самым любимым их занятием. Выступление назначили на следующее утро, но готовиться к нему стали с вечера. - Кажется, что тупость ума помогает им переносить их бедственную судьбу, ибо было бы слишком смело предполагать в них особенно счастливые умственные способности, - сказал Чарли, входя в хижину, - Завтра с утра отправимся в гости к нашим дорогим соседям. Ха-ха-ха! - Не слишком ли это преждевременно? Они стрелять так и не научились. - Если будут слишком хорошими стрелками, тогда и я с ними не справлюсь. Ты сам мне намекал, что это обоюдоострый меч. - Конечно! - Главное, чтобы вовремя шум сумели произвести и напугали, как следует, соседей, тогда мы их тёпленькими возьмём. Господин барон, - и это очень важно, - вам следует немедля сменить окраску... - Как? - Так! Ты не можешь среди чёрных быть "белой вороной". - Согласен, но как это сделать? - Не столь сложно, - Чарли стал что-то искать среди барахла, сложенного в углу хижины. - Вот, - в руках вождь держал небольшой глиняный горшочек. - Это крем моего собственного изобретения: пережженная скорлупа кокосового ореха, смешанная с животным жиром - прекрасная чёрная краска, не хуже ваксы! Сам ею намазан. - Ну-ка, ну-ка! Можно понюхаю? - Запах, конечно, не ахти, но искусство перевоплощения требует жертв! - протянул Чарли горшочек Барону. - Да... аромат, мягко говоря... - отшатнулся, нюхнув мазь, Линдо и поняв, наконец, чем так отвратительно несло за версту от новоиспечённого друга. - Ха-ха-ха! Что делать? Здесь не Париж, и с косметикой проблема! Вот и ещё один краситель, - достал Джондо из кучи хлама другой сосуд, - Эта разведённая белая глина и запаха почти не имеет. - Дай понюхать... Да, это фиалки! - Этой глиной буду делать тебе рисунки на коже. - Как? Татуировку? Делать надрезы на коже! - Не пугайся. Татуировка не настоящая. Я лишь нарисую... Садись поудобнее. Скоро совсем стемнеет и мы не успеем закончить. Когда сеанс завершился, барона было не узнать. Настоящий туземец. Чёрен как сапог, по всему телу и лицу белые узоры, а в скрученных в пучок волосах торчат три жёлтых пера. Когда автор вывел "своё произведение" из хижины на показ соплеменникам, то всеобщие возгласы восторга и одобрения свидетельствовали, что работа удалась на славу. Чарли и сам был доволен делом рук своих и не мог никак налюбоваться на "новорожденного" негра. Такой красавец, хоть выставляй его под стеклом среди экспонатов Британского музея как типичного представителя африканской расы. *** Из письма капитана: «Дорогая жена, пишу в постели и очень страдаю. Доктор Галицкий говорит, что у меня острый гастрит. Меня лечат морфием. Первые симптомы проявились прошлой ночью часа в два. Для меня наступило очень тяжёлое время сильнейших физических мучений и полного изнеможения. Больное тело крайне нуждалось в питании, а воспалённый желудок отказывается принимать пищу. Я ничего не мог есть, кроме кокосового молока, а жестокие спазмы, можно было утолить не иначе как подкожным впрыскиванием морфия. В первые дни болезни искренние заботы добрейшего доктора подавали мне надежду на скорое выздоровление, и в моём уме зародились планы возвращения на родину и планы постройки судна. Начинаем чувствовать недостаток в провианте. Несколько человек ушли поискать съестного и со вчерашнего дня не вернулись... Прошли дни утомительного перехода и отряд во главе, с выздоравливающим от перенесённого гастрита, капитаном снова ступил на просторную поляну. Туземцы высыпали навстречу гостям и сразу же признали в них старых знакомых. Подаренные при первой встрече, побрякушки, ключи, гвозди и блестящие пуговицы, островитяне поспешили сделать деталями своих украшений. Хозяева рады гостям, устроив в их честь пир и народное гулянье. Группы туземцев снова приходили посмотреть на диковинных пришельцев. Женщины, девушки, дети и старики расположились вдоль поляны. Вождь подал сигнал к началу празднества. Когда торжественный приём подошёл к концу и все успокоились, капитан, улучив подходящий момент, через переводчика Ценковского, рассказал вождю о постигшем их товарищей несчастье. Вождь выслушал предположение капитана о том, кто мог напасть на лагерь, и возбуждённо заговорил: - Это дело рук племени Тунг Джанг и их белого вождя Джондо! - Как белого вождя? - Да, злые Боги послали им его! Он спустился с неба, повелевая небесным огнём. Он может делать молнию и убивать ею людей, животных и птиц! Он вашей расы, чужестранцы... -Что за бред он несёт? -Наверное, этот тип владеет огнестрельным оружием, - пояснил переводчик. - Мы живём сами по себе, пока люди из другого племени не вздумают воевать с нами, - продолжал туземец. - Вы с ними враждуете? - Иные из наших молодых людей уходят в лес за дичью, и там на них нападают Жёлтые Перья и уводят их к себе! Их женщины исполняют всю чёрную работу: добывают топливо и съестные припасы, стряпают и таскают на себе вещи, а мужчины лишь охотятся и воюют с нами. Ещё они умеют добывать огонь неизвестным нам способом… - Каким? - заинтересовался капитан. Вождь начал, оживлённо бормоча, что-то показывать руками и гримасничать. - Не как обычно, трением, а с помощью каких-то волшебных деревяшек и камней, но вождь не знает, как... - пояснил Ценковский. - Ладно! Чудесами займёмся позже. Спросите его - может ли он нам дать завтра проводников? - Да, говорит, с большой охотой! Сейчас предлагает нам отправиться на покой, в приготовленную специально для нас хижину. - Если он столь любезен, воспользуемся предложением. Беседа закончилась и все отправились спать. Но к Александру Иннокентьевичу сон не спешил. Сказывалось перевозбуждение, связанное с оказанным тёплым приёмом и торжественным, праздничным ритуалом. Капитан, присев у ночного костра, решил поделиться с драгоценной супругой полученными впечатлениями. Огрызок его карандаша быстро заскользил по мятым листам очередного письма: «... африканские танцы состоят большею частью из грубых движений, необыкновенных поз и жестов, прыжков и различных странных телодвижений под такт музыки, состоящей из одного или нескольких барабанов. Присутствующие при этом обыкновенно страшно шумят и хохочут, так что это для дикарей такая же весёлая забава, как наши безумные вальсы и быстрые пируэты для цивилизованной публики. Иногда хор становится полукругом, и двое выступают вперёд, поют дуэтом с аккомпанементом барабана или рожка, а окружающие в такт хлопают в ладоши; или же выступает солист, фантастически наряженный в петушиные перья, с целыми рядами нанизанных на бечёвку пустых тыкв, в которых трещат насыпанные камешки; украшениями служат мелкие бубенчики и множество нанизанных зубов, человеческих, обезьяньих и крокодильих, заменяющих собой драгоценные камни. Но непременным условием таких игр бывает поющий хор, и чем он многочисленнее, тем, конечно, лучше...» *** С утра раздали патроны и осмотрели ружья. К 9 часам утра (как показывал хронометр барона), когда прохлада раннего утра сменилась жарким солнечным днём, стали собираться в колонну. Боевые рога завыли, им ответил десяток тамтамов. Отряд был не многочисленным и состоял лишь из тех, кто как-то освоил стрельбу. Зачем много народу, если количество с лихвой восполнится качеством, за счёт огневого преимущества, а для конвоирования пленных людей вполне достаточно. По приказу Джондо воины не взяли с собой ни копья, ни луки, ни щиты. Всё заменили висевшие на плечах ружья и плетеные сумки с патронами. Вождь в хорошем настроении, надеясь на непременный и быстрый успех. Барон не разделял восторженности друга от предстоящей операции. Настойчиво в голову лезли тревожные мысли: «Вдруг там, каким-то образом окажется отряд капитана, который хорошо вооружён, и стреляют они не плохо?» Штурман гнал эти мысли - "С какой стати там должны быть моряки? Прочь малодушие! А Чарли, похоже, о них совсем забыл - ни разу больше не спросил". Но спокойствия на душе не было, и доводы рассудка не успокаивали. - Далеко живут Белые Перья? - спросил Линдо, идя по левую руку от предводителя. - Думаю, что если не сбавим темп, то к ночи будем у цели! - Здесь растут те волшебные деревья? Кажется, как-то на "че" они называются? -Чиду! Здесь их много. Впереди видишь приземистое дерево? Они остановились и Джондо, обломав суховатую ветку, протянул барону. - Какая странная, красноватая древесина, - Карл с интересом разглядывая небывалое растение, - Оно чем-то акацию напоминает. - Верно. Напоминает. Даже благоухает похожими, большими и душистыми цветами. - А камни как называются? - Камни называются "Куко", но их здесь поблизости нет. Надо идти на побережье к той самой скале, возле которой состоялся обмен товаром с Джозефом, или - в глубь острова, в горы. Джозеф, кстати, со дня на день должен снова приплыть за новой партией. Наш с ним график чётко соблюдается, поэтому я тороплюсь с этим походом. Ему, на сей раз, я заказал пару станков для обработки волшебной древесины и камней - пора уже начать как-то применять "чудеса" на деле. К ночи отряд Джондо приблизился к селению Белых Перьев. Сквозь редеющие деревья открывался вид на большую поляну с множеством хижин. Вдали проступали очертания невысокой горы. Яркая луна господствовала в небе, позволяя всё видеть на земле достаточно отчетливо. Пришельцы по приказу вождя оцепили поляну полукругом и залегли в ожидании дальнейших распоряжений. В селении возле хижин догорали костры и изредка мелькали людские фигурки, но чувствовалось, что сон уже вступал в свои права. Чарли поручил Карлу вести наблюдение, а сам проверял готовность воинов к бою: требовал ещё и ещё перезаряжать ружья, выполнять команды "к плечу" и "готовьсь". Барону вдруг показалось, что возле одной из хижин мелькнул белый человек в матросской форме. Он не поверил своим глазам, но видение повторилось, и наблюдатель признал в "призраке" матроса Ивана Егорова. Да, без сомнения, это был он, рослый здоровяк, крестьянский сын. Такого не спутаешь ни с кем и не забудешь, увидев хоть раз - косая сажень в плечах, настоящий русский богатырь! " Значит, худшие мои опасения сбываются, и в селении присутствует отряд капитана", - подумал штурман и тут же, в подтверждение догадки, увидел и самого Александра Иннокентьевича, который стал что-то объяснять Егорову, после чего они вместе вошли в хижину. Затем показался ещё кто-то из матросов, а потом - ещё и ещё, и на плечах у всех ружья... " Дело плохо, - подумал Карл, - Что же получится? Наши болваны и пьяницы стрелять не умеют, а эти, хоть и не военные моряки, но оружием владеют неплохо. И в итоге, вместо лёгкой и быстрой победы нас ждёт неминуемое и сокрушительное поражение. Хорошо ещё, что Чарли пока не видит этого и не знает, что его ожидает! Надо что-то срочно предпринимать! Я не должен попасть к ним в руки, как союзник нападающих...» Барон, вспомнив, что по пути к селению, в двухстах метрах от поляны, им встретился ручей, немедленно покинул свой наблюдательный пост и бросился к тому месту. Добежав до желанного источника, Карл стал судорожно смывать с себя жирную и вонючую краску. Чёртова мазь не хотела сходить - пришлось оттирать её с помощью песка и пучка травы. Он тёр что было сил, чуть ли не до крови. Вода в ручье стала мутной, но тело начало приобретать первоначальный цвет. Лишь надетую вместо брюк по приказу Джондо юбчонку из плетёной травы, заменить нечем - штаны остались в хижине у вождя. Окончательно отмывшись, выдернув из головы перья, распрямив волосы, снова став прежним белым человеком, бывший Линдо услышал выстрелы со стороны поляны. " Началось, - подумал он, - Как хорошо, что я вовремя успел! Придётся, дождавшись позорного разгрома жёлтоперых, перебежать на ту сторону, сочинив легенду, что попал к дикарям в плен и они заставили так вырядиться, отобрав цивильную одежду". "Куда подевался Карл? - подумал, встревоженный исчезновением помощника, Чарли, - Пора начинать атаку, а его нигде нет! Ждать нельзя - удобный момент настал! Буду начинать без него". Джондо, взмахнув кольтом, скомандовал: - Ружья зарядить!.. К плечу!.. Пли! Оглушительный залп из всех стволов разорвал ночную тишину. Казалось, сам Зевс-Громовержец обрушил на грешных человеков Вселенский Гнев! По команде вождя ружья перезарядили, и повторный раскат снова расколол, небесный свод. В свете догоравших костров было видно, как из хижин стали выскакивать сонные жители; в панике они падали на колени и вздымали руки к небу, прося пощады у Всесильного Божества, вдруг прогневавшегося за что-то на них; крики и визг женщин и детей огласили всю округу. "Они у меня теперь все как на тарелочке, - удовлетворённо подумал Джондо. - Страх парализовал им волю. Их можно брать голыми руками". - За мной! Вперёд, - крикнул вождь и, потрясая револьвером, побежал к хижинам. Воодушевлённые успехом воины устремились за ним, победно крича и махая над головами огненными палками. Когда, до распластанного на земле и деморализованного противника было не более ста шагов, из хижин появились белые люди в обветшалой морской форме с ружьями в руках. Они произвели залп. Чарли остановился от неожиданности, соплеменники продолжали наступать, одурманенные первым успехом, но свинцовые "гостинцы" вырвали из их рядов "избранных". " Неужели, это те самые русские моряки, о которых Карл забыл мне рассказать"? - вождь почувствовал тяжёлый, обжигающий удар в грудь. Джондо упал на четвереньки, руки и ноги его дёргались, словно он хотел в такой позе бежать дальше. Затем повалился плашмя, лицом вниз и перестал содрогаться. Отблески догоравшего костра освещали его беспомощную фигуру. " Даже правосудие не могло с ним покончить, - подумал, наблюдавший из своего укрытия за происходящим, барон, - а шальная пуля решила дело". Нападавшие замешкались, видя, что громы и молнии поворотились против них и даже сразили Повелителя. Радость близкой победы сменилась прежним гнетущим страхом и они, побросав восставшие против них огненные палки, пустились наутёк. . Моряки гнали их на расстояние полутора или двух вёрст от лагеря, даже, когда отступавшие уже достигли леса, и там преследование затруднилось. - Когда имеешь дело с людьми, плохо понимающими военную дисциплину (торговый флот - что поделаешь!), - сказал, наблюдавшему за сражением учёному, когда-то служивший на линкоре, Каменов, - то всего опаснее в них это необузданное стремление гнать неприятеля как можно дальше, не понимая зачем - Как говорится, "вошли в раж", - согласился Ценковский, - Дорвались, что называется! - Что это за бледнотелая фигура вышла из-за деревьев? - указал капитан на приближавшегося и размахивавшего руками человека в туземной юбчонке. " Александр Иннокентич, Леонид Семёныч! - кричало "привидение", - Это я, Карл Штрейнмиль, ваш штурман! - Это барон, собственной персоной! - узнал знакомый голос естествоиспытатель. - Здравствуйте, здравствуйте! - пожал руку подошедшего капитан, - Как вы здесь оказались? Где остальные? - Как я рад встречи с вами, дорогие мои, если бы вы знали! Не обращайте внимания на мой вид. Так вырядили меня дикари, отобрав вещи. - Почему вы один? - недоумевал капитан. - Сейчас всё по порядку объясню... После ухода вашего отряда, Александр Иннокетьич, на наш лагерь среди ночи напали дикари, многих поубивали, остальных взяли в плен. Мы не могли оказать сопротивления, потому что застигнуты были врасплох... - Моё предположение оказалось правильным! - сказал Ценковский. - И груз рома они похитили? - спросил капитан. - Не только похитили, но и много бочек выпили. - Где остальная команда - столько мужиков было? - Остальных вождь продал своему знакомому торговцу невольниками, а взамен получил оружие, пользоваться которым пытался научить туземцев. - Торговец невольниками, туземцы, стреляющие из ружей... - покачал головой капитан, - Поясните! - Вождём у дикарей был белый человек... - Как белый? - Нам местный вождь об этом рассказывал, - напомнил учёный, - Забыли, Александр Иннокентич? - Припоминаю! Торговец тоже здесь на острове? - Нет. Он наш коллега, моряк, владелец барка. И он увёз пленных на своём судне... - Вы почему тогда здесь? - Меня вождь оставил при себе слугой и, к тому же, узнав, что я штурман, решил как-то в дальнейшем использовать мои знания... - Везучий вы какой, Карл Иоганович! -Нет! Вы его сразу подстрелили. Вон тело на поляне! - Не повезло бедняге! Пойдёмте осмотрим, - Капитан, штурман и учёный направились к поверженным врагам, около которых уже толпились, оправившиеся от страха, любопытные местные жители. Матросы, закончив преследование, вернулись и тоже осматривали поле боя. Особый интерес у всех, конечно, вызвал, вымазанный какой-то вонючей мазью белый человек. Стояли над трупом недоумении. Повернули на один бок, потом на другой, осмотрели рану. Пуля попала в сердце, и крови было немного. Его пальцы крепко сжимали револьвер, в барабане которого оставался лишь один патрон. - Как жаль, что он не воспользовался последней пулей - тогда бы мы его считали героем, - заметил капитан, - Кто он - немец, француз? - Англичанин, - ответил Барон. - Тот, кому он продал наших моряков, из каких стран? - Тоже британец. - Земляки, значит... Пойдёмте в хижину, подыщем вам брюки, Карл Иоганович иначе в таком виде вас... засмеют! ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. На следующее утро в селении торжествовали победу. К героям-избавителям, выразить признательность и благодарность, явились жёны вождя и местные дамы, празднично украшенные шапочками из бус, множеством ожерельев, кисточками и широкими нагрудниками, также сплетёнными из нанизанных бус. Они осыпали моряков комплиментами на своём языке и заявляли, что "отныне Лут Джанг ваша страна и ни один поданный нашего вождя не откажется подать вам правую руку дружбы, ибо вы показали себя настоящими ВАШВЕЗИ (воинами)". После них подошли и старейшины, седовласые и хилые старики, совсем впадающие в ребячество; они протягивали морякам руки ладонями вверх и говорили: "Приветствуем вас с радостью. Сегодня мы в первый раз видим то, чего отцы наши никогда не видали - настоящих ВАШВЕЗИ и истинных ВАНЬЯВИНГИ (героев). Смотрите на них все! Это они те самые, которые обратили в бегство Тунг-Джанг! Снова подходили толпы полюбоваться на добрых чужестранцев, владеющих "громами и молниями", которым так легко удалось победить заклятых врагов. Эти визиты продолжались в течение всего дня, вплоть до вечерней трапезы, после которой снова загудели барабаны, обещавшие самую интересную часть торжества, а именно: выбор невестами себе женихов(!). Да, да, да!!! Вот именно так, а не наоборот. В роли женихов должны были выступать русские моряки. По знаку вождя на поляну высыпала целая толпа юных девиц, одетых лишь в набедренные повязки с размалёванными лицами, чтобы казаться ещё красивее. Когда Ценковский всем объяснил, что их ожидает, то многие из матросов перекрестились, заволновались, и тревога прошла по рядам героев: - Если моя Манька узнает? - У меня в деревне есть баба! - Что делать? Спаси Господи! - Мы не должны отказываться, - вразумлял мудрый капитан "женихов поневоле", - иначе они обидятся., Пускай выбирают, а дальше посмотрим... Вождь обратился к невестам с напутственным словом: " Эти белые чужеземцы, посланники Богов, владеющие громами и молниями", - переводил учёный, - "спасшие нас от заклятых врагов, если будут столь добры к нам и дальше, то согласятся принять от нас в знак благодарности ваши юные сердца. Каждая из вас должна выбрать себе небесного жениха и стать ему, прежде всего, верной служанкой и в дальнейшем, если небожитель захочет, то и верной женой"... Невесты завизжали, испугавшись не меньше женихов, но ослушаться вождя не смели и робко двинулись к стоящим во фрунт, как при подъёме штандарта, морякам. Каждая из них без колебаний подходила к своему избраннику и протягивала ему, украшенную браслетами, руку и смущённо опускала глаза. Когда массовая "помолвка" состоялась, пиршество продолжилось и затянулось далеко за полночь. Остальные женщины тоже выражали свою радость по поводу избавления от лютого врага тем, что пели и плясали до глубокой ночи. В конце вечера-празднества "молодые" (женихи и невесты) разбрелись по хижинам, а уж чем они там занимались остаток ночи - не наше дело... Утром вождь пришёл сам к капитану в хижину и с порога заявил: - Я и мои воины хотим, чтобы владеющие громами и молниями пошли к Тунг Джанг и наказали их ещё! - Мы собирались к ним наведаться, чтобы вернуть груз, который они у нас похитили. - Пойду и объявлю, что белые громовержцы согласились. Народ будет ликовать. - Как быть с нашими... жёнами, не можем же мы взять их с собой в поход? - Они будут терпеливо дожидаться вашего возвращения, если вам захочется вернуться. Об этом не беспокойтесь. "Хоть так можно будет освободиться от принудительной семейной жизни", - подумал капитан, - Слава Богу!" Александр Иннокентьевич в очередном письме дражайшей супруге об этом досадном эпизоде, сообщить запамятовал. - Я дам вам сколько хотите проводников, - на прощанье пообещал правитель Белых Перьев, - До них от нас два дневных перехода. Ступайте с миром! Моряков одарили на дорогу гроздьями бананов и несколькими сосудами бананового вина. Отряд снова двинулся в путь. "Невесты-жёны" бежали некоторое время за своими "суженными", махали на прощанье и бились в истерике... Капитан решил, наведавшись к "плохим" туземцам и отобрав у них похищенный ром, снова вернуться к "хорошим", а затем решить, что делать дальше. Карл Штрейнмиль, сославшись на недомогание, остался в селении дожидаться возвращения отряда. Это было уместно и в том смысле, чтобы Белые Перья не подумали, что моряки насовсем их покидают. - Отдыхайте, Карл Иоганович, набирайтесь сил, - сказал штурману на прощанье капитан, - мы там сами быстро управимся! Думаю, что и молодая супруга скучать вам не даст! - Да, вы правы, - покосился барон на стоявшую рядом чумазую красотку. - С такой не соскучишься! Когда отряд под вопли и рыдания покидаемых "жён" ступил под сень деревьев, бывший Линдо тоже стал собираться в дорогу. Надел, выданную ему накануне морскую форму, хотя, не офицерскую, а матросскую, повесил за спину рюкзак, взял нож, ружьё и топорик; и, сказав своей ненаглядной, что скоро вернётся, тоже зашагал в сторону леса. Он уже достаточно хорошо знал местность, и плутать долго не пришлось. Вот и низкорослое, корявое дерево с мелкими листочками, которое ему показывал покойный Чарли. Застучал топорик. В руках оказался довольно большой кусок розовой древесины. Образец засунул в рюкзак и зашагал дальше в глубь леса, непрестанно сверяясь с компасом. " Главное - успеть всё провернуть до возвращения отряда в селенье, - штурман, отыскивал на деревьях и кустах собственноручно сделанные отметки. - Если им два дня туда, два дня обратно, то я вернусь раньше их". К вечеру, после многочасового блуждания в дебрях, до слуха штурмана донёсся отдалённый шум прибоя и сквозь поредевший лес показался залитый лучами заходящего солнца песчаный берег. Карл ступил на всё ещё раскалённый за день песок. Жар поднимался, приятно растекаясь по всем телу и влажной, пропитанной за день лесными испарениями одежде. Место знакомо. Уютная, скрытая от посторонних взглядов бухта. Справа возвышается обрывающаяся в море скала-ориентир с ровной, плоской вершиной. Подошёл к её подножью, огляделся - нет ли свидетелей? Берег пустынен. Лишь птичьи голоса и шум набегавших волн нарушали тишину. голову: Скала хоть и не высока, но достаточно крута. Обошёл вокруг. Есть тропа на вершину, достаточно хорошо протоптанная - ни раз и не два сюда уже взбирались! Цепляясь за кусты и камни, начал восхождение и за четверть часа достиг вершины. Прекрасный вид открылся ему: впереди, на сколько хватал глаз, тянулась вдоль всего горизонта тонкая полоска земли. Вот он, величественный африканский материк! Да него рукой подать -лишь переплыть пролив... сзади, за спиной, далеко над вершинами деревьев, в синей дымке, возвышались холмы и горы в центре острова. Там находился запад, туда стремилось уставшее солнце, там плескалась Атлантика, там покоилась на прибрежных камнях несчастная "София". Удержал себя от любования красотами пейзажа и от уже, собиравшихся нахлынуть, воспоминаний, и принялся обухом топорика откалывать куски синеватой скальной породы. Наколов достаточное количество, достал ранее добытую древесину и тут же испробовал действие экземпляров в действии. Чарли не обманул - опыт удался, и деревяшка вспыхнула ярким пламенем. "То, что не удалось сделать Чарли, возможно удастся сделать мне. Сумею применить неизвестные европейцам средства получения огня, и, в конце концов, составлю на этом состояние... Образую концерн "Прометеев огонь".Но прежде надо попасть на материк, захватив с собой образцы... Только бы наши не пронюхали"! С помощью полученного огня развёл костер и решил заночевать на вершине, находя это место самым безопасным для ночлега. Приготовил ужин из взятых в дорогу продуктов и постелил постель из хвороста, и травы. Довольный тем, что складывается всё удачно, улёгся поудобнее и стал смотреть вдаль, ожидая наступления ночи. Сон к штурману, несмотря на усталость, не шёл, а воспоминания нахлынули... Вспомнился Санкт-Петербург, здание строгих классических форм на берегу Невы, Морской Корпус... Он, дворянский сын, был отдан насильно в Навигацкую школу, учился там вместе с разночинцами, такими как капитан... Три года в кадетах, три года в гардемаринах... Вспомнились жестокие шутки и издевательства, которым они, старшие, и из дворян, подвергали младших и незнатных... Драки в школе начинались с подъёма и кончались после отхода ко сну. В умывальниках бывали сильнейшие драки. Дрались за всё и про всё, и просто так, ни за что, и не то, чтобы в шутку, а всерьёз, до крови и синяков... Гардемарины каникул не имели. Летом проходили практику на кораблях Балтийского флота... В двадцать пять лет гардемаринам разрешалось жениться, чем и воспользовался Карл. Отец невесты занимал ответственный пост в Морском министерстве; это был один из тех талантливых людей, которые недостаточно тупы, чтобы серьёзно считаться со своими служебными успехами, и чья карьера так часто рушится из-за отсутствия этой спасительной тупости. Он невзлюбил мужа дочери и часто пенял ей: "Для меня загадка, каким образом тебя угораздило выйти замуж за этого ужасного карьериста"! Отношения в семье не складывались, и в дальнейшем жена барона не имела иного собеседника и друга, кроме своей дочери... - Твоя мать чертовка, хитрая чертовка, и ты тоже такая! - бывало, кричал Карл дочери, всегда встававшей на сторону матери, в частых ссорах родителей, - И лицом похожа: как две капли воды! Такая же чертовка! В голове штурмана мелькали события и люди, но всё какие-то неприятные, тревожащие: снова привиделись картины ужасного шторма, нападения дикарей и пленения, тягостного шествия по джунглям, неожиданная смерть Чарли... Небо над головой превратилось в звёздный ковёр, когда, наконец, добрый старик Морфей сжалился над страдальцем и накрыл его своим невидимым покрывалом. *** Отряд капитана приближался к селению туземцев-агрессоров. Показались среди редевших деревьев первые хижины и люди возле них. На поляне валялись пустые бочки, возле которых копошились дети, играя и забираясь внутрь. Возле откупоренной, на половину целой бочки, толпились страждущие с черпаками и плошками в руках. Многие, несмотря на ранний час, а было ещё далеко до полудня, валялись в непринуждённых позах повсюду на земле, вкусив сверх всякой меры "божественный нектар". Селение никем не охранялось. Туземцы, деморализованные поражением и гибелью предводителя, нашли единственный способ утешения. - Они так весь наш груз вылакают! – капитан увидел непотребное зрелище. – Надо, немедля, прекратить безобразие! Матросы произвели в воздух пару выстрелов, отчего, державшиеся на ногах присоединились к лежачим. Они в страхе, поползли к пришельцам, стараясь лизнуть или поцеловать их сапоги, прося милосердия и пощады. - Что это такое? Какие вдруг покорные стали, - заворчал капитан, - Нечего нам сапоги теперь лизать, если надо мы их и сами почистить сумеем... Не надо было лезть на рожон и ходить в завоевательные походы! Конечно, понимаю, что вы здесь, как бы, ни причём - вождь заставил... Чёрт с вами, гуталиновые дети… Как говорится, покаянную голову меч не сечёт! Капитан приказал осмотреть селение на предмет обнаружения еды. На обратный путь надо пополнить запас продовольствия и питьевой воды. В закромах у поверженных обнаружилось много маиса, сорго, потатов и маниока. Туземные старейшины, поняв, что нужно чужестранцам, охотно поделились этим с моряками. Ввиду того, что оставшиеся не раскупоренными бочки, в количестве 20-ти штук, были весьма тяжёлыми (вместимостью около 100 галлонов), капитан попросил старейшин дать ему в дорогу носильщиков, что было покорно выполнено. Нашлось среди массы пьяниц две дюжины трезвенников, которым было поручено нести ценный груз. Огненных палок, с помощью которых Жёлтые Перья хотели покорить Белых, нигде не было видно - обиженные на них воины побросали ружья, где попало. Часть на поле боя, а часть в лесу, спасаясь бегством. Побыв недолго в селенье, отряд снова двинулся в путь. Настроение, несмотря на усталость, бодрые. Враг разгромлен, похищенное вернули! Иван Егоров, шедший впереди предложил матросам: - Кто помнит песню про "Пелагеюшку"? Не дождавшись ответа, сам затянул басом: "Как по морю, морю синему, По синю морю, по Каспийскому, Тут плывёт нов чёрный корабль, Об двенадцати тонких парусах, Полотняных шитых браныгих; За корабликом плывёт лодочка, Лёгка лодочка, самолёточка, Хорошо лодка изукрашена, Молодцами вся изусажена, Как на лодочке девять молодцов, А десятая - красна девица, Красна девица - душа Пелагеюшка! Остальные дружно подхватил: «Она плакала, слёзно плакала, Никто её не уговариват, А ни батюшка, а ни матушка; Унимают её д евять молодцов, Уговаривает атаман с ружьём, Крепко спрашивает есаул с копьём: Ты не плачь, не плачь, красна девушка, Не тужи ты, дочь отецкая. Или мало тебе злата серебра? Иль не стало у тебя платья цветного? Уж и как мне не плакати: С изманёхоньку я в гульбу пошла, Лет пятнадцати я в разбой пошла, А шестнадцати душегубила...» ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Барон возвратился в селенье к вечеру. Утром следующего дня вернулся отряд капитана с бочками рома. Товар укрыли под специальным навесом и приставили часового - вдруг и эти туземцы прознают о необыкновенных свойствах напитка?! Носильщиков назад не отпустили - вождь Белых Перьев их пленил. Те и не рассчитывали, что им разрешат вернуться после происшедшего. По этому поводу старый матрос-татарин сказал: " Война идёшь - плен идёшь"! И никто не удивился такому коварному поступку вождя. "Добрые" дикари были несказанно рады возвращения белых друзей-защитников, но особенно ликовали их «жёны». Они теперь ни на шаг не отходили от избранников, буквально, глядя им в рот, что немало смущало и раздражало, непривыкших к такому вниманию моряков. - Пристала ко мне, как банный лист! - говорил боцман Иван Егоров своей прелестной "половине", - Портки мне постирай! Хоть польза будет какая-то... Но не все были с "дамами" столь категоричны. Ценковский пытался свою прелестницу обучить грамоте, врач Галицкий свою - азам медицины, священник - обратить язычницу в православную веру, матрос-татарин хотел тоже, чему-то полезному научить, капитан - не знаем, чему, а штурман-барон, возможно, под воздействием туземного бананового вина, сделал свою ненаглядную благодарной слушательницей, потому, что нахлынувшие на вершине скалы воспоминания и рассуждения, не оставляли его. Басурманка, внимая убаюкивающим речам супруга, начала закрывать глаза. - Ты не спи, а слушай! - рассказчик, глотнул туземного напитка, - Большинство офицеров гнушалось "подлым", не дворянским, цифирным делом. Недаром штурманов презрительно называли "цифирниками"... Я захотел поломать эту дурную традицию! Я, дворянин, барон, белая кость, занялся таким низким делом... Ни один из знатных моряков не подумал бы выдать дочь за штурманского офицера. В моём случае и здесь было исключение: я женился на дочке влиятельного чиновника из министерства. Правда, он был не от мира сего и в карьере шибко не преуспел, да и дочь оказалась чертовкой, ну да Бог с ними! Забудем! Теперь у меня есть ты, и хорошо, что ты, как немая - жена и не должна много говорить... Молчаливая "жена" уже задремала на плече у рассказчика, но ему теперь было не важно - слушают его или нет - поток мысли низвергался водопадом: Басурманка мирно посапывала на плече, а распалившийся рассказчик продолжал: - Вот так-то! Если раньше штурман был простолюдин из подлого сословия, а капитан - барин, то сейчас вышло наоборот: капитан из простых, а штурман - барон! Ха-ха-ха! Я поломал эту порочную традицию, заставил себя уважать... и бояться, и этим очень горд! К тому же, я ведь старший штурман и имею в своём подчинении трёх помощников. Вот они-то как раз и соответствуют общепринятому типу: первый - молчаливый (Ну прямо, как ты, моя красотка!), загнанный человек, склонный к выпивке. Но не так, как я, а по серьёзному - запойный пьяница. Второй - с грубыми манерами, сын корабельного кока, простолюдин, обычный морской служака. Третий - педантичный, тихий труженик, из семьи письмоводителя. Так что есть, вернее, было, кому работать... Правда, сейчас все они сидят связанными в трюме судна работорговца, но что поделать: Бог, как известно, на небе и - один за всех, а человек на грешной земле - и каждый за себя... На этой фразе баронов фонтан красноречия иссяк, и он, смачно поцеловав в губы свою подругу, улёгся рядом... В другой хижине ("кают-компании" капитан собрал совет. Послали за бароном, но когда вестовой, заглянув в штурманскую хижину, увидел сладко спящих в обнимку супругов, хотя до ночи было ещё далеко, то вернулся ни с чем и доложил об увиденном капитану. - Что поделаешь, дело молодое! Начнём без него, - покладистый Александр Иннокентьевич приступил к делу. - Я собрал вас для того, чтобы сообщить о дальнейшем плане наших действий, какими они представляются мне. Безусловно, что встреча с французами даст результат. Их адмиралтейство свяжется с нашим, и за нами рано или поздно пришлют корабль. Но когда это случится, одному Богу известно! Думаю, мы не должны сидеть, сложа руки. Надо что-то начать предпринимать... - Что можно сделать, находясь в нашем положении? - спросил доктор Галицкий, - Разве, только стараться не болеть, не умереть прежде срока? - Не болеть - это само собой... Предлагаю построить своими силами судно, попытаться покинуть остров и отправиться навстречу ожидаемой подмоге. - Разве нам под силу такое дело? - усомнился боцман Иван Егоров. - Как у вас поговорка? Глаза боится, а руки делает! - захихикал татарин-весельчак Муса Низамуддинов. - Попытаться стоит, тем более, что здесь есть и подходящие сорта древесины, - заговорил Ценковский, - я самолично видел в лесу породы, напоминающие наши корабельные сосны. - Если учёный считает это реальным, почему бы ни попробовать. Топорами владеет - вон как сквозь дебри прорубались! Гвоздь забить тоже каждый сможет. Надо будет только вернуться снова к разгромленному лагерю и снять со "Святой Софии" всё то, что не успели в прошлый раз, пока море её окончательно не поглотило. Да, да, правильно! Нечего нам здесь с бабёнками потешаться! Нечего сидеть без дела и волынку тянуть! - раздались среди присутствующих голоса одобрения. - Какова судьба братьев наших, увезённых на судне аглицком? - подал голос священник Отец Никодим. - Сидя здесь, на "мели", мы, тем более, ничего не узнаем о них, - сказал капитан. - На берегу океана будем строить? - спросил кто-то. - На большой воде опасно! Ближайший шторм - и дело насмарку. Есть возможность строить на реке, а потом вывести судно на рейд. - Правильно! На реке вполне безопасно! - Но предстоит нам ещё немного побродить, прежде, чем приступим к строительству. Сначала пойдём к сожжённому лагерю и сняв с корабля всё, что осталось, будем пробиваться к реке. Выбрав на берегу удобное место - оно не должно быть ни слишком далеко от устья и ни слишком близко - разобьём там лагерь. Затем, придется ходить по лесу в поисках подходящей древесины и, найдя, запасаться ею. Спиливать стволы, тащить их, стругать и делать доски... Работы предстоит много. - Бочки с ромом везде за собой таскать? Не оставлять же их на попечение туземцев? Они по винной части народ ненадёжный! - Во-первых, я договорюсь с вождем, и он даст нам носильщиков, а во-вторых, мы бочки оставим в лагере у реки, на месте предстоящего строительства. Придётся нам, чтобы не делать излишних маневров, сразу же отправиться к реке на поиски места. Когда найдём и разобьём лагерь, то оставив там груз под охраной, отправимся к месту гибели "Софии", на побережье, а оттуда с нужными вещами - снова к реке, где займёмся постройкой. Теперь всем ясен план? - закончил капитан. - Да, да, ясно! Когда отправимся? - Зачем тянуть - завтра по утру отправимся, а сейчас я пойду договариваться с вождём. - Что с бабами делать? С собой возьмём? - Оставьте греховные помыслы, братья мои! - вмешался Отец Никодим, - Страшен грех прелюбодеяния! Бойтесь геенны огненной! Забудьте об этих нечестивых блудницах! - Ха-ха-ха! Сам-то, поди, уже успел со своей "блудницей" поиграться, а нам не велишь? - богохульничал в полголоса кто-то из матросов. - Если вопросов больше нет, то считаем совет законченным? Собирайтесь в дорогу и прощайтесь со своими "возлюбленными"! - подытожил капитан. - Вон и Карл Иоганович пожаловали! Опоздали, опоздали, батенька! Мы уже закончили совещание... В дверях хижины стоял, слегка покачиваясь, сонный и нетрезвый старший штурман. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. - Погода портится, - указал вахтенный на небо подошедшему капитану, - Небо красно как кровь! Каменов припомнил старинную поговорку: - Если небо красно с вечера, Моряку бояться нечего. Если ж красно поутру - Моряку не по нутру! - Значит, ждать шторма? - Если сейчас утром небо так покраснело, то да. На мостик поднялся боцман. Расстёгнутая куртка открывала голую грудь. Он не совсем проснулся; лицо у него красное, подстать небу, левый глаз полузакрыт, правый - мутный, тупо вытаращен. Он сделал рулевому какое-то замечание голосом хриплым и безжизненным, напоминавшим скрежещущий звук пилы. - Где вы с утра успели нализаться? - осведомился барон, - Было приказано к рому не прикасаться... - Нализался? - повторил боцман, - Не вы ли меня напоили, штурман. Слишком вы скупы, ей Богу! Скорее удушитесь, чем предложите капельку. Это у вас, немцев, называется "экономией"? Ха-ха-ха! - Капитан, полюбуйтесь - какой пример показывает боцман рядовым матросам, - пожаловался Штрейнмиль Каменову, - С утра пьян! - Кто пьян? Я? Ничего подобного, капитан! Их высокородие на меня напраслину возводят. Пора уж вам знать, что наш главный штурман не слишком-то щедр и даже воробья допьяна не напоит, ей-Богу! На меня спиртное никогда не действует; нет такого зелья, от которого бы я опьянел! Нет-нет и нет! Давайте пить на спор! Вы пьёте вино, а я ром, и я останусь трезвым как огурчик. Давайте хоть сейчас! - Идите выспитесь хорошенько, а потом и поговорим, - посоветовал капитан. - Нет, с мостика я не уйду. Где мне ещё можно подышать свежим воздухом? Там внизу, под палубой? И не подумаю! Чего мне вас бояться, Санокентич? - вы мужик добрый, не то, что вот этот... - Дышите, дышите, - согласился покладистый капитан. - Я ничего и никого не боюсь! - продолжал бунтарь, - Не боюсь и никакой работы! Счастье для всех, что на свете есть такие люди, которые не дрожат за свою шкуру, не то, что некоторые... (он покосился на штурмана) - Что бы вы без нас делали? Сколько я получаю жалования? Копейки! Вам-то хорошо... вы господа! - Ничего, ничего, успокойтесь, - посочувствовал капитан. - Вы меня простите, Санокентич, если я чего не так... лишнего брякнул. Всё, всё! Ухожу, ухожу! Подышал малость и ухожу, ухожу, ухожу... Он отпустил поручни и, качаясь, поплёлся на корму. - Совсем народ распустился, - сказал барон, - Наказывать пора! - Устали все от этой свистопляски, вот и начинает дух бродить. Пора бы ей заканчиваться, - ответил капитан. Небо сменило красный цвет на пепельный и чернильно-фиолетовый, а море в ответ - покрылось барашками мелких волн с белой пеной на гребнях. Сверкнули молнии: одна, другая, третья. Они блистали и впереди, и за кормой, и со всех сторон, заливая всё призрачным светом. Их сопровождали непрерывные раскаты грома. Наконец, полил дождь, налетел ветер, и обступила полная тьма. По всей палубе гуляла вода. Новая "София" пробивалась сквозь бурлящий поток, принимая своё первое боевое крещение штормом. Море пенилось и лизало судно то справа, то слева. Взлетая высоко-высоко, волны гнались за кормой и низвергались на неё ниагарским водопадом. Корма опустела, если не считать двух рулевых, с трудом удерживавших вырывавшийся штурвал. Находившиеся на палубе вдруг заметили, что справа на судно надвигается огромная гора воды. Едва успели развернуться к ней носом, как водяной вал обрушился на корабль, и волна взметнулась вверх до нижнего рея. И вся эта масса воды вместе с обломками строений, накрыла палубу и находившихся на ней людей. Нос "Софии" подскочил вверх, а корма упала в кипящую бездну... *** Когда, вскоре после полудня, судно вышло из пролива, отделявшего "таинственный" остров от материка, дул ровный ветер, и, получивший минимальные повреждения, корабль делал по гладкой поверхности океана под прикрытием береговой линии, где-то до 8-ми узлов, что было совсем не плохо. - Ах, ты, моя старушка-молодушка, - приговаривал капитан, вглядываясь в даль, - Видно, веду тебя не я, сама десница Господня! - Капитан, бутылка за бортом! - закричал вперёдсмотрящий. - Откуда в этих местах сей продукт цивилизации? Надо выловить! Когда, заросший водорослями и облепленный ракушками, стеклянный сосуд, размером с петровский штоф, достали из воды и откупорили, то увидели, что внутри находится какое-то послание. Держа в руках клочок полуистлевшего пергамента, капитан силился разобрать подпорченную водой записку. "Может это весточка от наших, увезённых товарищей"? - с надеждой подумал капитан и начал медленно читать: "... минувшем пятом дню восставшу на море великому ветру дышащу, яко всему морю изо дна с песком мешатися и кораблям от волн морских поколебатися и всем на кораблях живущим от страха вне ума бывшу, и падаша, яко мертвы... все три корабля не могли спастися, но разбишася, и люди работныя истопаша". - Кому-то здесь задолго до нас здесь тоже не поздоровилось. Кто побывал в этих местах лет, наверное, за сто до нас? - сказал капитан и прочёл дальше: "... в великую скудость прииде, что не имяще дневной пищи"... - Вот и голодать беднягам тоже пришлось! *** Вот уже неделя, как новая "София" в море, и за всё это время даже на горизонте не мелькнул силуэт ни одного корабля. Можно себе представить, до чего пустынен океан в этих краях... Матросы, в свободные от корабельных дел часы развлекались ловлей морских птиц. Из записок учёного Ценковкого: "Утром на судно залетела большая бархатная бабочка, подтверждая близость земли. Как она могла залететь столь далеко от берега? Наверно, ветром её сюда занесло.» Из письма капитана: "Наша посудина после шторма дала течь. Вода просачивается со всех сторон обильно, дружно, как в дырявую корзину. Торопились с постройкой, плохо конопатили и шпаклевали, да и дерево рассохлось. Думаю, ещё и потому так вышло, что при постройке первый гвоздь, как положено, через подкову не забили - есть у нас такая примета. Но, где было взять подкову на этом чёртовом острове? К тому же, запасы провианта и питьевой воды подходят к концу, и пора высаживаться на берег для пополнения того и другого". *** Решено было высадиться на берег для разведки местности и пополнения запасов воды и питья. "София" подошла к берегу на расстояние 2-х кабельтовых и стала на якорь. Спустили шлюпку (её сумели смастерить одновременно с постройкой судна из остатков материалов, пошедших на строительство). В неё спустились капитан, штурман, учёный-естествоиспытатель и несколько матросов. Гребцы дружно налегли на вёсла, и лодка быстро устремилась к манящей неизвестностью земле. Прошло несколько минут - вот и берег - нос шлюпки уткнулся в песок. Буквально в нескольких шагах от кромки воды начинался лес. Моряки ступили под сень густых тропических деревьев и снова пришлось себе прокладывать путь с помощью топоров. Находясь на борту, поотвыкли от леса, но, в силу обстоятельств, он вновь напомнил о себе душной влагой и цепкими зарослями переплетённых в причудливом танце растений. Перед глазами предстало бесконечное чередование бесчисленных деревьев, плотный лиственный шатёр вместо небес и солнечного света. К счастью, прорубаться сквозь чащу пришлось не столь долго - не прошло и часа, как отряд вышел опять на открытую местность. Перед путниками была поляна, густо заросшая высокой травой, за которой возвышались два невысоких каменистых холма, а за ними и со всех сторон - снова плотная стена леса. Ступили на поляну, и сразу же впереди идущий матрос провалился по колено в топкую трясину. Тучи, обрадованной случившимся мошкары, взвились над головой бедняги. Потребовалось немало усилий, чтобы вырвать несчастного из цепких объятий, коварно спрятавшегося под покровом травы, болота. Стало очевидным, что прямой дороги через поляну нет. Отряд остановился перед неожиданным препятствием - следовало искать другой путь. Капитан в бинокль начал осматривать окружающую местность, барон достал карту и углубился в изучение, естествоиспытатель заинтересовался красивыми цветами, маскировавшими коварную, ненадёжную почву. - Как показывает карта, здесь поблизости нет ни одного селения, - барон пожал плечами. - Я заметил что-то наподобие входа в пещеру на ближайшем из холмов, - ответил капитан, протягивая бинокль барону, - Возьмите, посмотрите. - Да, вы правы - там чернеет какое-то отверстие, - оторвал окуляры от глаз штурман. - Не проведать ли нам что это за пещера? Может нас ждёт там какой-нибудь сюрприз, а? - Сюрпризы в этих местах обычно бывают только неприятными... -Ззачем же вы так мрачно, Карл Иоганыч? А вдруг пиратский клад найдём? - Шутник вы, однако, Лесан Нокентич! - Вдруг это заброшенный рудник, и мы обнаружим там залежи полезных ископаемых - ценную руду или алмазные копи? - улыбаясь, заговорил учёный. - Пожалуй, стоит посмотреть, что там, - согласился барон. - Уговорили! - Мы не безоружны в случае чего! Пошли, пошли! Вот сюда, в обход болота, - позвал за собой капитан. - Здесь и почва потвёрже. Перескакивая с кочки на кочку, сооружая настилы из веток, рискуя увязнуть, отряд преодолел опасный путь, и меньше чем за час, достиг подножия ближайшего холма. Поднялись по склону и остановились перед тёмным отверстием между камней. Пролезли в него и очутились в пещере высотой в два человеческих роста. Всматриваясь в темноту, увидели два горящих глаза какого-то существа - человека или дьявола, неизвестно, - они сверкали, как звёзды, отражая слабый дневной свет, проникавший снаружи. Послышался громкий вздох, как вздыхают от боли, затем какие-то прерывистые звуки вроде бормотанья и опять тяжкий вздох. Все оцепенели, холодный пот проступил на лбу у каждого. Пещера была очень маленькой и бесформенной - ни круглая, ни квадратная. Воздух пропитан вековой сыростью. Щёлкнув ружейными затворами, опасаясь всякой неожиданности, люди двинулись вглубь - туда, откуда исходили таинственные звуки. Приходилось чиркать драгоценными спичками, оглядывая при кратком мерцании жалкого огонька мрачные, покрытые плесенью, стены. Что там, в темноте? Что-то хрустнуло под сапогом капитана, он нагнулся, держа в руке обжигавшую пальцы спичку. То оказалось обглоданной добела косточкой, похожей на птичью. Рядом валялось множество других мелких костей и птичьих перьев, обгоревших веток, углей и пепла - следов чьих-то трапез. Снова донёсшийся из тёмного угла не то всхлип, не то вопль, заставил всех вздрогнуть и поднять ружья. - Сейчас за хворостом мигом сбегаю, надо факел соорудить, - предложил один из матросов. - Темень, хоть глаз выколи, а спички жечь жалко. - Выполняй! - согласился капитан. Матрос не обманул и, обернувшись в мгновение ока, уже держал высоко над головой пылающий пучок сухой травы. Странный звук-стон снова повторился. Сейчас ни у кого не было сомнений, что он человеческий. У дальней стены, на травяной подстилке лежал некто. Одежда его представляла собой жалкие грязные лохмотья, сквозь которые просвечивало худое, измождённое тело. Моряки приблизились к отшельнику. Яркое пламя факела осветило в мельчайших подробностях печальную картину. Лицо несчастного, заросшее густой, с проблесками седины бородой было ярко-жёлтого цвета от лихорадки, а большие горящие глаза, казалось, торчали из черепа - так он был худ. Его кости резко выступали под жёлтой кожей, похожей на пергамент, волосы слиплись. - Воды, ради Бога, воды! - простонал он Пришедшие склонились над несчастным. Капитан влил из фляги живительную влагу в рот бедняге. Он обвёл мутным взором окружавших его. Во взгляде сверкнула искорка узнавания и потрескавшиеся губы вновь зашевелились: - Лекса-а-а... Ноке-е-е... Капита-а-а- ... - Он знает меня? Кто вы и как сюда попали? - Ишь ты, свой! По-нашему разумеет, - обрадовался кто-то из матросов. Страдалец, обрадованный тем, что его понимают, изобразил на лице подобие улыбки и силился поднять голову. Видно каких усилий стоило ему малейшее шевеление и произнесение звуков. Капитан снова приложил флягу к губам несчастного. Тот сделал несколько жадных глотков и снова попытался что-то вымолвить, но язык ему явно не хотел повиноваться и издал нечто нечленораздельное. - Что-то в его лице мне знакомо... Откуда русский здесь взялся? - капитан внимательно вглядывался в лежащего. - Его лохмотья - это остатки морской формы, - заметил наблюдательный Ценковский. Отшельник снова открыл глаза и, заметив среди присутствующих барона, помрачнел и произнёс, скрипя зубами: - Преда-а-а- ... По-видимому, истратив последние силы на произнесение этого сочетания букв, несчастный уронил голову на грудь и лишился чувств. - Что он хотел сказать? Что значит "преда"? - задумался учёный. - Постойте, постойте... Так это же... - начал обрадовано капитан. - Мичман Соболев, - подсказал барон. - Он, как и остальные, пленённые дикарями, был увезён на английском барке. - Да, да! Узнал его! - обрадовался капитан. - Это Константин Соболев. Но, как он оказался в этой пещере? - Наверное, ему удалось бежать с корабля... - подсказал штурман. - Надо бы его расспросить и о судьбе остальных... - сказал учёный. - Прежде всего, его срочно надо доставить на корабль и передать в руки нашего доктора. Он его живо поставит на ноги! Фомин и Петров, срочно соорудить носилки! -Слушаюсь! Слушаюсь! - матросы кинулись выполнять приказ. - Я, Леонид Семёнович, два матроса и больной возвращаемся на судно, а вы, Карл Иоганыч с остальными поохотитесь немного, а потом - тоже на корабль! - Есть, капитан! - ответил ыштурман. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Доставленного на борт судна больного поместили в лазарет, в распоряжение опытного корабельного доктора. Врач, тщательно осмотрев пациента, нашёл у него, помимо полного истощения, все признаки болотной лихорадки, распространённой в этих краях. Владимир Сергеевич Галицкий, человек средних лет, был хорошим специалистом. Он в своё время блестяще окончил Военно-Медицинскую Академию в Санкт-Петербурге. Ему светила блестящая научная карьера, но он кабинетному затишью и книжным шкафам предпочёл корабельную палубу и бурный морской простор. Галицкий много плавал на судах, приобретая, так необходимый каждому доктору, опыт практической работы. Он быстро признал в принесённом полутрупе младшего офицера Соболева и, ни чему не удивляясь и ни о чём не расспрашивая, срочно бросился на борьбу за жизнь товарища по службе, применяя все свои знания и умения. *** Штурман и двое матросов отправились на поиски дичи, разумно полагая, что болото и есть самое подходящее место для привольной жизни всяческой водоплавающей живности. Пернатые, действительно, водились во множестве, но неизвестных пород, поэтому трудно было определить по виду, годятся они в пищу или нет. Эта охота чем-то напоминала собирание грибов, когда грибник не может отличить съедобный гриб от ядовитого. Но раздумывать недосуг и заготавливали впрок - пускай кок ломает голову: что пригодно, а что нет. Охотой так увлеклись, что один из матросов, потеряв бдительность, провалился по пояс в болотную жижу и плотно увяз в ней. Товарищ стал выручать друга, протягивая приклад ружья, чтобы тому было за что ухватиться. Но у спасателя самого почва тоже начала уходить из-под ног, грозя ему перспективой разделить участь тонущего. - Ваше высокородие, не составит вам труда веток да хворосту нарубить, чтобы под ноги бросить, а то пропадём совсем? - Да, да, держитесь! Сейчас вам помогу и нарублю веток! Барон бросился к ближайшим кустам, где из зарослей поднимались тонкие струйки пара, как если бы там горели сотни маленьких костров. То были испарения тысяч гниющих растений. Местность поражала своей красотой, но красотой напряжённой и тревожной, скрывавшей какую-то смертельную угрозу. Все эти облачка, струйки и пятна тумана, колебавшиеся над сочной травой, полчища и рои мельчайших насекомых, летавших над ней, складывались в одно слово; и слово это имело пронзительно-жёлтый цвет - "лихорадка". Барон понимал, чем опасны эти места, но большей опасностью он посчитал то, что мичман опознал его; и это, повисшее на губах пещерного страдальца, недосказанное слово "предатель" сильно напугало. Хорошо, что остальные не поняли, какое слово не договорил несчастный, и к кому оно было обращено. Судьба дала Карлу отсрочку. Но мичман Соболев рано или поздно оправится, придёт в себя и разоблачение неизбежно. Как некстати возник этот свидетель! Вот, уж действительно, подтверждается библейская истина о том, "что всё тайное становится явным"! Но нет, нельзя допускать этого. Побег является единственным выходом из создавшегося положения. Будь, что будет - лишь бы избежать позорного разоблачения. Штурман прорубался сквозь заросли, уходя всё дальше и дальше от коварного болота и застрявших в нём матросах - их судьба его не интересовала. Увязшим в болоте матросам всё же каким-то чудом и без посторонней помощи, удалось выбраться из трясины. Они мокрые и грязные, покусанные мошкарой, но счастливые, вышли на берег, в некотором отдалении от которого на волнах покачивалась "София". Подстреленную дичь приволокли с собой, по пути набрали воды в бочонки из встретившегося ручья, который весело бежал с того самого холма, где обнаружилась пещера. Только "их высокоблагородия" или, как принято у матросов говорить скороговоркой, - "скородия", среди них не было. Выйдя на побережье, охотники просигналили судну, и спущенная с него шлюпка быстро достигла берега. - Почему вас только двое, где Карл Аганыч? - - Пропал! Как в воду канул. Орали во всё горло и в воздух палили - не отзывается! Может, трясина его засосала? Хоть из басурман их скородие, но крещёный - посему, жалко барина . Плыли к кораблю молча, удручённые потерей. На судне начались новые расспросы: - Как? Почему? Как же так вышло? - Федька тонуть стал, в болоте энтом, - пояснял один из "охотников". - Я его, понятное дело, спасать бросился. Протянул ему ружжо. Хватайся, мол, за приклад! Он уцепился, и я его - ну вытягивать, а у самого ноги тоже увязать стали. Я и кричу: "Ваше скородие, пособите! Хворосту да веток чуток соберите, штоб под ноги подложить". Они крикнули: "Щас мол, потерпите "! Убёгли в лес, и ни слуху, ни духу... Копошились мы, копошились -непотребно так помирать православному - и выбрались без хвороста. Господь сжалился. Но мошка нас сильно покусала - аж всё тело горит да чешется. Бог даст и это пройдёт! - Но, всёшки, как никак, охотницкий долг мы исполнили, - продолжил рассказ товарища, спасённый Федька, - Вон каких вам "петухов" настреляли, да и воды из ручья два бочонка притаранили... - И за "петухов," и за воду спасибо! - сказал капитан. - Что же с Карлом Иоганычем стряслось? - спросил подошедший Ценковский. - Потерялся наш штурман. Придётся снова посылать людей на поиски. Мы не можем позволить себе так легко терять людей! Послали троих на поиски. Они вплоть до наступления ночи прочёсывали окрестности, но безуспешно, и вернулись уставшие запачканные, покусанные мошкарой ни с чем. - Если бы он поранился и не мог двигаться, то сумел, хотя бы подать сигнал о себе - оружие при нём. Если же его затянула трясина, тот какой-либо предмет должен был остаться на поверхности, - рассуждал капитан. - Коль никаких свидетельств не обнаружено - будем считать его без вести пропавшим. Пришлось смириться с ещё одной потерей. Матросы не очень горевали, особой приязни к "их скородию" не питая. Плавание нужно было продолжать. Снялись с якоря и вновь заскользили по волнам вдоль прельстительного, но коварно-опасного африканского берега. Ночь накрыла всё бархатным покрывалом. . *** Спустя несколько дней пещерный обитатель стал понемногу приходить в себя. Усилия доктора Галицкого дали результаты. Бедолага стал постепенно становиться нормальным человеком с лицом, в котором всё больше узнавался некогда молодой и цветущий мичман Константин Соболев. Когда он окончательно пришёл в себя, то первыми словами были: " Где барон"? Затем, попросил позвать капитана. Пришедший Александр Иннокентьевич поразился чудесному превращению умиравшего из почти неузнаваемого незнакомца в молодого офицера, члена команды "Святой Софии". - Где Штрейнмиль? спросил мичман. - Он, похоже, погиб на болоте. - Туда ему и дорога, - заскрежетал зубами больной. - Что вы такое говорите, мичман? - Знаете, куда делись все из нашего лагеря, когда вы с отрядом отправились в лес? -Да! Карл Иоганович нам всё рассказал: дикари во главе с белым вождём напали на лагерь и всех взяли в плен; затем вождь продал пленников другу-работорговцу и тот увёз их на своём судне, а потом... - Почему барон не оказался вместе со всеми? - Барон сказал, что вождь его пощадил, узнав, что он штурман и что в дальнейшем он может для чего-то вождю понадобиться. - Вы поверили? - Почему я не должен верить слову офицера? - Он обманул вас! Бросив товарищей в беде, барон купил себе свободу ценой золота... - Не понимаю! Как это? - Он подкупил вождя золотыми червонцами на глазах у всех! - Вон оно что! То-то его поведение иногда казалось мне странным... - Нас, пленных, всё время держали в глубокой яме и кормили хуже собак, а штурман стал другом вождя, вымазался чёрной краской, в волосах - жёлтые перья... А как он к вам попал? - Мы на острове набрели на селение туземцев, но других; тех, что с белыми перьями... На них этот самый вождь напал со своими дикарями однажды, а мы как раз у них и гостили. Пришлось защитить бедняг. Атаку отбили и, более того, подстрелили и самого, этого "крашеного" вождя насмерть! - Значит, он убит? А что барон? - После разгрома нападавших, вдруг из леса вышел наш штурман, и сказал, что бежал из плена. На вопрос, где остальные, ответил, что всех продали в рабство. Но кожа его не была ничем выкрашена, и перьев не было в голове, хотя не было и штанов; их заменяла юбчонка из травы. - Значит, успел отмыться, негодяй. - А вы, как оказались в пещере? - Расскажу всё по порядку, - голос больного задрожал. - Слушайте! - Мичман, вам нельзя так волноваться, успокойтесь, - прервал беседу врач, - Алексан Инокентич, больной ещё слишком слаб, так что лучше продолжить беседу в другой раз. Соболев обессилил и уронил голову на грудь; глаза закрылись. На фоне подушки его худое бронзовое лицо с обильной чёрной растительностью выглядело красивым и спокойным; оно походило на лицо истомлённого воина, не будь этой странной тревоги, светившейся в его стеклянных, желтоватых глазах, - словно чудовище, притаившееся за стеклянной рамой. Он задёргался, словно через него пропустили электрический ток, и под одеялом обрисовалось костлявое тело и худые ноги. Затем он стал ловить рукой что-то в воздухе; тело его дрожало, как слабо натянутая струна. И вдруг таившийся в мутных глазах ужас вырвался на свободу, но он сдержал вопль. *** - Дикари потащили нас, связанных, к шлюпкам, - продолжил на следующий день свой рассказ штурман, - и доставили на борт судна. Там поместили в трюм, кишащий крысами, и обещали развязать, если будем себя вести тихо. Барк снялся с якоря и заскользил по волнам. Мы не знали, зачем и куда нас везут. Но нетрудно было догадаться, что эта поездка не сулила ничего хорошего. Капитан и команда изъяснялись по-английски. Уж, не в Англию ли нас собирались доставить? - Вас везли в Анголу на невольничий рынок. Это нам рассказал барон... Но продолжайте. - Вскоре они своё обещание выполнили, и руки нам развязали. Теперь, хотя бы было чем отбиваться от наседавших наглых крыс. Что касается еды - то давали раз в день жидкую похлёбку, от которой всё нутро и душу выворачивало. Так что, попали мы в передрягу, и надо было срочно что-то предпринимать... - Мы пару раз видели этот барк без опознавательных знаков вблизи берега и сигналили ему, но оба раза он вместо ответа показывал корму. Теперь понятно, почему он избегал ненужных встреч, а тогда мы очень удивлялись... - Боцман Сухоручко предложил, а я его поддержал, дождавшись удобного и благоприятного момента, например, шторма, попытаться захватить судно. Такой случай не заставил себя долго ждать. Разыгралась непогода и вся команда бросилась на уборку парусов. Мы обезоружили и связали часового, затем по одному, под прикрытием бушевавшей стихи, выбрались на палубу. Завязалась борьба, но силы не равны. Мы были слабы и истощены днями, проведёнными в неволе, да и практически дрались голыми руками - отобранные у часового ружьё и нож не в счёт. Бешеный шторм валил дерущихся с ног, многих, в том числе и меня, смыло за борт. На счастье, рядом оказался обломок рея, за который я ухватился. Дальнейшее стёрлось в памяти... - Господа, я вынужден прервать вашу беседу, извините, капитан! - вмешался доктор. - Соболев, вам не стоит так перенапрягаться. Вам нужен покой и ещё раз покой. В руках доктора сверкнул шприц и больной, покорно повернувшись на бок, подставил эскулапу самую мягкую часть своего измождённого тела. *** - Очнулся я на песчаном берегу, - продолжил рассказ мичман, - Море было спокойным, небо - безоблачным, никаких признаков минувшего шторма. Спасительный рей лежал рядом. Я поблагодарил Всевышнего за чудесное избавление и стал осматриваться, чтобы узнать, куда попал и что мне предстоит делать. Я понял, что, хотя и спасён, но не избавлен от дальнейших ужасов и бед. На мне не оставалось сухой нитки, переодеться было не во что. У меня не было даже воды, чтобы подкрепить свои силы, а в будущем мне предстояло умереть голодной смертью, или быть растерзанным хищными зверями. Но что всего ужаснее - у меня не было оружия, так что я не мог ни охотиться за дичью для своего пропитания, ни обороняться от хищников, которым вздумалось бы напасть на меня... Я пришёл в такое отчаянье, что долго как сумасшедший бегал по берегу, не зная, что предпринять... Вскоре голод заставил меня подумать о "хлебе насущном" и я шатаясь поплёлся к ближайшим кокосовым пальмам. Всё тело ныло как от побоев. Сделав пару шагов, я понял, что очень слаб и, если немедленно не подкреплюсь, то не смогу ничего делать дальше. Наверху в листве копошились и о чём-то спорили неугомонные макаки. Они сильно заволновались, увидев странного двуногого и безволосого собрата. Недовольный галдёж наверху усилился и, как в известной басне Крылова, чуть ли мне не на голову, заменяя собой сыр, полетел кокосовый орех. Ворона-мартышка, по-видимому, от изумления выпустила его из лап. Орех был уже надкусан и, шлёпнувшись на песок, брызнул густым молоком. Я схватил его и принялся жадно пить живительную влагу. Самому скорлупу вряд ли бы удалось расколоть - опять Господь сжалился надо мной, послав эту "манну небесную"... (Больной облизал пересохшие губы, словно вспомнив вкус того драгоценного напитка). - Сейчас, за неимением кокосового молока, выпейте вот эту хининовую настойку. Это, конечно, не так вкусно, но полезно! - протянул доктор больному маленький гранёный стаканчик. - Как вы оказались в пещере? – спросил капитан, когда мичман, поморщившись, выпил лекарство. - Слегка подкрепившись, я двинулся в сторону леса, где мне удалось продолжить трапезу плодами хлебного дерева, о произрастании которого в этих краях я знал из книг. Не могу сказать, что оно оказалось очень вкусным, и ничем не напоминало хлеб, но спасибо и на том. Выйдя из-под тени деревьев, я упёрся в болото, за которым виднелись невысокие холмы. Полагая, что там, на возвышение, будет меньше мошкары, я поплёлся туда. Как преодолел топи, лишь одному Богу известно: не раз проваливался и тонул, но всё-таки добрался до цели. На склоне одного из холмов заметил пещеру и устремился к ней - была смутная уверенность, что я найду себе там пристанище, и я ускорил шаг. Взобравшись на склон, не без страха заглянул в чёрную темень входа. Пещера оказалась пуста; лишь сырость и плесень обитали в ней. Пришлось обживать жилище - я натаскал туда травы, сделал ложе - теперь, хотя бы можно было, где укрыться от непогоды. Однажды, в сильную грозу, я заметил, как молния ударила в дерево неподалёку, расщепив и запалив его. Снова Божий промысел! Само небо послало мне огонь, и я воспользовался этим даром Прометея. Принёс огонь в пещеру и, разведя костёр, стал его постоянно поддерживать и днём, и ночью. Благодаря этому, стены пообсохли, и теперь находиться в жилище стало более удобней, чем прежде. - Как удавалось ловить птиц? В пещере мы обнаружили много костей. - Наловчился, никогда не видевших человека, упитанных и ленивых болотных обитателей, ловить голыми руками. С обладания огнём началась более радостная глава моей "робинзонады". Имея огонь, я мог теперь себе позволить жареного. Но с каждым разом охотиться становилось всё труднее. Стадное чувство страха быстро распространялось среди пернатых, и дичь на моём обеденном столе постепенно стала большой редкостью. Вскоре снова пришлось вернуться к проклятому вегетарианству... - Мичман, пора измерить температуру, - прервал рассказ эскулап, протягивая пациенту градусник. - Охотясь на болоте и подвергаясь постоянным атакам москитов, я вскоре подцепил лихорадку и слёг, - продолжал свою печальную историю мичман, - Самочувствие моё день ото дня ухудшалось, и силы покидали меня. Выходить на охоту я больше не мог, поддерживать пламя в костре - тоже. Мне грозили две смерти: от болезни и от голода. Находясь в бреду, я не замечал течения времени и, сколько пролежал в пещере, сказать не могу, но провидение снова повернуло ко мне свой милостивый лик, послав вас... Я благодарен вам и очень счастлив, что снова вижу родные лица! Одно гложет: что стало с товарищами? Сумели они захватить судно? Больной откинулся на подушку и закрыл глаза. Галицкий писал что-то в толстой тетради. Снаружи доносился равнодушно-равномерный плеск волн за бортом и поскрипывание снастей. - Он, кажется, уснул, - заметил доктор. - Как вы считаете: он поправится? - спросил капитан. - Делаю всё, что в моих силах, но случай тяжёлый и болезнь сильно запущена... - Так что же, возможен и летальный исход? - Гарантий дать не могу. Иногда и медицина бывает бессильна, тем более, что я не располагаю нужными медикаментами. На всё воля Божья! ГЛАВА ШЕСНАДЦАТАЯ. Смерть мичмана поразила всех. Казалось бы, дело пошло на поправку, но вдруг случилось неожиданное обострение, приведшее к печальному исходу. Капитан в унынье - последнего свидетеля не стало! Тело Соболева лежало, завёрнутое в белую простыню, на рубке, в колеблющейся тени паруса. Тщательно приладили к ногам груз - старую якорную скобу без шпильки и несколько ломаных звеньев негодной цепи. Парусный мастер с остервенением втыкал иголку, натягивал ткань, продёргивал стёжки, делал петли. Последняя стёжка пришлась как раз на середине лба покойника... Настало печальный момент прощания. Команда выстроилась на палубе. Труп лежал на двух сколоченных досках, навеки смирившийся и притихший, под складками Андреевского флага. Четыре матроса перенесли его на корму и медленно опустили на пол ногами к открытому борту. При каждом крене весь обширный полукруг стальной воды устремлялся к самому краю борта, как бы желая поскорее получить тело. Отец Никодим прочёл молитву, сорвали флаг. - Выше поднимай! - свирепо прошептал боцман. - Он не хочет уходить, - сказал кто-то. Даже в смерти, спеленатый навеки, всё ещё, казалось, цеплялся за корабль. Но вот серый тюк соскользнул с поднятых досок. Судно заколыхалось, словно освободившись от нечистого бремени. - Аминь, - сказал священник, дочитав последнюю молитву. На судне воцарилась тяжёлая атмосфера гнетущего спокойствия. Днём люди занимались стиркой белья и развешиванием его для сушки под неблагоприятным ветром. Разговаривали очень мало. Жизненные проблемы казались слишком обширными для узких пределов человеческой речи. И их, по общему соглашению, предоставили безбрежному морю, которое захватило их в свою огромную длань - морю, которое знало всё, и неизбежно должно было открыть каждому в своё время мудрость, скрытую в заблуждении, уверенность, заключённую в сомнении - царство безопасности и мира за пределами горя и страха. - Ветер нет... Хода нет... - сказал стоявший у штурвала татарин Мусса. - Наверни руль назад. Разве не чувствуешь, что сзади подуло? - сказал подошедший помощник капитана, - Стоишь как чучело, Мусса! - Эй, кто там? - раздался голос Каменова из каюты. - Слушаю, капитан, - ответил помощник. - Я слышу, как скрипит рулевая цепь - то вперёд, то назад. Что вы там делаете? «Есть ветер? - снова спросил голос из каюты, — Продвинулись мы хоть сколько-нибудь за сегодняшний день?» - Ни на вершок! - ответил помощник, - Мы всё равно, что стоим на якоре. - Это всегда так. Течения начинаются только с темнотой, когда видишь, на какую чёртову штуку тебя несёт. Тогда и ветер подымается. Штиль, несомненно, скоро кончится! Рулевой подошёл к окну каюты, посмотрел на часы, и дважды ударил в маленький колокол на корме. Солнце стояло уже не выше одного-двух градусов над горизонтом. - Зашло! - воскликнул наблюдавший закат капитан, - Посмотрите-ка на часы в каюте! - Часы, кажись, правильный, капитан. Три минута восьмой, - ответил Мусса и звонко прозвонил четыре раза в колокол. Другой матрос подошёл к штурвалу, чтобы заступить на вахту и сменить рулевого. - Навещали матросов, капитан? - спросил подошедший доктор Галицкий, - Вам не мешает на них взглянуть. - Собирался завтра, а как они там, не ждёт ли их участь мичмана? Будь оно не ладно, это болото, со всей его дичью! - Они крепкие ребята! Думаю, завтра их уже можно будет выписать. - Слава Богу! Мичмана жаль... - Да! Места себе не нахожу. - Доброй ночи, доктор. - Спокойной ночи, капитан. Капитан зашёл в каюту. Не было желания спать, но и писать письма - тоже. Взял старый журнал и устроился с ним у стола. Пробило четыре склянки. Капитан продолжал читать журнал. Вот и шесть пробило... Заходящая луна печально поникла над западным бортом, как бы съёжившись от холодного прикосновения бледной зари. Корабль спал. Бессмертное море простиралось вдаль, огромное и туманное, как лик жизни, с блестящей поверхностью и мрачными глубинами, манящее, пустое, вдохновляющее, страшное. *** Барон час за часом всё дальше продвигался в лес, удаляясь от злосчастного болота. Он постоянно сверялся с картой, но чёткого решения, куда идти, не было. " Что предпринять и куда направить стопы"? Этот чёртов мичман совсем некстати, нашёлся, да ещё и узнал меня, что вдвойне некстати. Вынужденный побег не входил в мои планы... Проклятый мичман! Если он оказался на свободе, то, что же произошло на "Орионе" - кораблекрушение, бунт, мятеж? Почему он один, где остальные? Что сталось с капитаном барка, жив ли он?.. Хорошо ещё, что ни Каменов, ни другие не поняли, кем назвал меня этот пещерный житель"! Наконец, придя к заключению, что через лес ему в одиночку к какому-либо населённому пункту пробиться вряд ли удастся, Карл решил снова выйти на морское побережье и двигаться вблизи океана, где был шанс увидеть чей-либо парус и попроситься на борт. Так и поступил. Теперь появилась какая-то надежда. Прошёл день, затем второй, но горизонт был пустынен; зато голова - наполнена сверх всякой меры: незваные мысли налезли одна на другую. Вспомнились детство и юность, обиды, огорчения и несбывшиеся надежды, заскрежетали какие-то угрызения и сожаления... Стало тяжело. Голова раскалялась снаружи немилосердным солнцем и обжигалась изнутри этими кипящими воспоминаниями. По существу, жизнь его была одинокими достижениями, которые он осуществлял не как отшельник в пустыне, в тишине и неподвижности (например, покойный белый вождь Чарли), а наоборот, как постоянный гость среди разнообразных картин, в непрерывных блужданиях. Так он находил способы проходить сквозь жизнь без страданий, почти без забот, постепенно исчезая - неуязвимый вследствие непрерывного движения, в котором находился... Его с детства готовили к морю и он, впрочем, недурно делал свою морскую карьеру... Он почти не помнил своей рано умершей матери, но с волнением припоминал бледное, изящное лицо отца. Чаще всего он представлял его себе одетым в широкий синий халат, в большом собственном доме на Невском... . Такова была жизнь барона Карла фон Штрейнмиля вплоть до той волнующей минуты, когда он встретил молодую девушку по имени... Она сумела бросить ему полный нежности, быстрый, как молния, взгляд, который произвёл не него глубокое впечатление и тайно проник в сердце. Она была достаточно умна, и он увлёкся ею, но потом... Он вдруг вспомнил жену и представил её: знакомый красный капот. Она всегда была в этом засаленном, кое-как застёгнутом красном капоте с рядом грязно-белых бантиков спереди, с оборванным подолом, тащившимся за ней, как змея, когда она томно двигалась, с неряшливо подобранными волосами и запутанной прядью, свисающей на спину. Его взгляд обычно подымался от банта к банту, замечая те, которые висели лишь на одной ниточке, но не шёл выше подбородка. Муж замечал всегда её худую шею, нескромную ключицу, различимую в беспорядке верхней части её туалета. Карл представил и её худую, костлявую руку, прижимающую к себе дочь, и почувствовал огромное отвращение к этим помехам его жизни. Вот чертовка! Он оторвал себя от дома много лет тому назад - так было лучше для него тогда и лучше для них теперь. Всё это миновало и никогда не вернётся; вдруг он вздрогнул, увидел себя одиноким перед лицом неведомых, страшных опасностей и первый раз в жизни испугался будущего... Если бы сейчас та туземная девушка была с ним! Она обвила бы руками его шею и прижалась бы к его устам в долгом, и пламенном поцелуе. Он закрыл бы глаза, удивлённый и испуганный бурей, поднявшейся у него в груди от этого прикосновения. Тогда бы он почувствовал себя мужественным, решительным, неустрашимым - тогда бы никто не устоял перед ним... Карл подумал, что ему не хватает только бессмертия, чтобы уподобиться Богам, благодаря той, которая так умеет открывать ему двери рая! Если бы ты, моя красавица, знала, кто перед тобой и что я за человек, ты бы... " О существовании волшебной древесины и камней в цивилизованном мире никто не знает", - лихорадочно думал Карл, - " я смогу на этом прилично заработать. Как хорошо, что и камешки, и дерево со мной. Лишь бы их не потерять! Помехой могут стать соотечественники - мичман, капитан, матросы... Начнётся разбирательство: куда подевалась часть команды? Почему вы их предали? Куда их увезли, кто этот английский капитан? Хорошо бы разом с ними покончить и избавиться от свидетелей! В Морском Министерстве мне бы поверили, в этом ни чуточки не сомневаюсь... Что за авторитет этот простолюдин Каменов? Подумаешь, дослужился до капитана! Много есть таких капитанов без роду, без племени... Тоже мне, Колумб! Вот если бы, если бы... Но как от них избавиться? Как, как, как?" ... Размечтался я, однако. Карл, повернув голову в сторону моря, чуть не вскрикнул от удивления. Знакомый силуэт "Ориона" красовался на волнах в полумиле от берега. Барк держал курс на юг и, казалось, парил над волнами, идя с попутным ветром. "Сама судьба послала его мне! Он славный моряк, этот англичанин, хоть уже и давно ему место не на капитанском мостике, а на виселице!" - штурман снял с плеча ружьё и произвёл пару выстрелов. Затем, привязав к длинной жерди рубаху, стал размахивать ею как флагом и орать: "Помогите, помогите! Сюда, сюда, сюда!» - Что за фигура там, на берегу палит из ружья? Спустить шлюпку и доставить сюда этого негодяя! – приказал Джозеф Блендли, не отрываясь от бинокля. Увидев приближающуюся шлюпку, барон опустил "флаг" и побежал к воде. Бросился в, продолжая орать и махать руками. - Решил подать вам сигнал, потому что сразу узнал ваш парусник по оснастке, - сказал Карл капитану, ступив на палубу барка, - Я был помощником у вашего друга Чарли Гаррисона. Вы меня не узнаёте? - А-а-а... Вы, кажется, немецкий барон или что-то в этом роде? - пожал протянутую руку Джозеф, - Почему вы один в таком месте и где Чарли? Я его не встретил в условленное время в условленном месте... Что с ним? - Сейчас всё по порядку расскажу и объясню... Бог послал вас в ответ на мою молитву! Я наполовину помешался от горя... - Пожалуйте ко мне в каюту, господин барон. Вот сюда вниз, прошу вас, проходите. Они вошли. Капитан предложил гостю сесть и поставил на стол стаканы. - Что будете пить? Виски, бренди, джин? - Немного виски, пожалуйста. - Прошу вас, - хозяин разлил горячительную жидкость по стаканам. Выпили не спеша как старые добрые знакомые, и барон начал свой долгий, пересыпанный красноречивыми подробностями, рассказ... - Мне приходится верить тому, что вы говорите, - сказал капитан, выслушав рассказ гостя. . Он не в силах, казалось, был выговорить ни единого слова и закурил толстую сигару. - Мы на побережье, в пещере, обнаружили совсем почти одичавшего и истощённого моряка из числа тех русских, которых вы увезли на своём барке. Что-нибудь у вас на борту случилось? Как удалось этому человеку оказаться на свободе? - продолжал Карл. - Во время шторма невольники вырвались из трюма, обезоружив часового. Нашей оплошностью было то, что, посчитав их за людей, мы развязали им руки, и, как оказалось, совсем напрасно... Меня тоже чуть не убили - спас верный кольт. Мы положили на месте многих злодеев, а остальных загнали назад в трюм к крысам. Бунт подавили в самом начале. К сожалению, кое-кого и с нашей, и с их стороны во время схватки смыло за борт. Возможно, найденный вами из их числа. Остальных мы доставили в порт назначения и там успешно сдали с рук на руки. Они теперь, наверное, далеко отсюда. Пересекли океан и гнут спины в какой-нибудь Венесуэле или Чили. Трюм мой теперь заполняют громадные, чёртовы железяки - Чарли просил привести ему пару станков... Уж не хотел ли он на острове строить какой-то завод? Что с этими махинами делать? - Мне он ни о каком заводе ничего не говорил. Какие станки? - Каменно-обделочный и деревообрабатывающий. - Не понимаю, зачем они ему могли понадобиться... - Выбросите за борт! Кому теперь они нужны? Дело сейчас в другом, и оно касается наших судеб. Суть в том, что спасшийся мичман является нежелательным свидетелем всего случившегося. Он может, где надо, дать показания против вас... и против меня. - Вы перешли на сторону дикарей, бросив своих? - Да, но мне нужно было так поступить. На то были веские причины... - Потом снова вернулись к своим? - Пришлось - после гибели Чарли. Что мне оставалось делать? - Понимаю, понимаю! Выходит, дважды переметнулись... - Спасшийся с вашего судна русский мичман обвинил меня в предательстве, поэтому мне пришлось снова бежать... - Так не дважды, а трижды... Это не моё дело. Бог вам судья! - Отряд моряков во главе с капитаном плывёт вдоль побережья в северном направлении на судне, которое они построили собственными руками. На борту находится и этот свидетель... - Какого рода судно им удалось построить? - Одномачтовую посудину из невыдержанной древесины, которая уже дала течь. Хотя, где же было взять на тропическом острове корабельный лес? Так что, одного точного попадания из пушки будет достаточно, чтобы отправить посудину на дно вместе со всеми свидетелями. И концы в воду! У вас на борту есть пара орудий. Их вполне достаточно... - Боюсь, вы затеваете опасную игру. - Может, вы боитесь, мистер Блендли? - Но ведь на судне ваши друзья! - У меня нет друзей. - Ни одного? - Ни одного! У человека вроде меня не бывает ни близких, ни друзей. - Я это вполне допускаю. - На раздумья у нас остаётся всё меньше и меньше… Может подоспеть поисковое судно из России и тогда сбудутся наихудшие опасения... - Я понял, что вы отчаянный человек, но ведь и я такой же! - У вас недурное ремесло, хоть и рискованное. Азарт авантюриста у вас в крови! - Да, я авантюрист и, если бы я им не был, мне пришлось бы подыхать с голоду у себя в Англии. - Рано или поздно, вас за ваш бизнес могут повесить, но вы не похожи на человека, которого устраивает такой конец. На том судне нет пушек, так что вы ничем не рискуете... Клянусь, что мне по-человечески было жалко тех бедняг, что томились у вас в трюме; жалко и этих. Но есть категория людей, от которых приходится избавляться, потому что они лезут всё время вам под ноги! И это вполне законная самозащита, а мёртвые свидетелями не бывают. - Вы фанатик, безумец! - А зачем вы занялись этим грязным делом, торговлей людьми? - Потому что, по правде говоря, это золотоносная жила! - Так вот, я вам и толкую: если низшая раса должна погибнуть - это прямая выгода, дальнейший шаг к усовершенствованию общества, что и является истинной целью прогресса. - Вы мне нравитесь, но, если вздумаете подставить меня, я вас не пощажу! - прорычал капитан и опустил на освещённую лампой чёрную скатерть свой огромный и жилистый кулак, от которого задребезжали бутылки и стаканы. - Когда имеешь дело с джентльменом, всегда знаешь, что всё получится, каким бы щекотливым дело не было. Не беспокойтесь, я вас не обману! - У нас был интересный разговор. Желаете ещё выпить? - Охотно! Капитан вновь наполнил стаканы. - Как я понимаю, с вами на судне плавают настоящие моряки? - сменил тему барон. - "Настоящие моряки"? Ишь чего захотели! - фыркнул в ответ мистер Блендли. - Таких мы не берём. Забудьте и думать о них. У нас береговой народ. В наше время всякий болван сойдёт за моряка. Они сами нанимаются в портах, я плачу им жалованье. Торговый флот это не военный! Нет больше моряков; все они перемёрли давным-давно... Капитан встал и прошёлся по каюте. От его дыхания отдавало выпитым виски, однако он не шатался и вообще не обнаруживал никаких признаков опьянения. - Лучше было бы мне давно умереть, чем дожить до такого позора, - продолжал он. - Каково мне видеть теперь, как моряки наши и суда всё больше отвыкают от моря. - Но ведь ваш "Орион", кажется, славный корабль! - Да, - по нашему времени. Но что такое "Орион"? Несчастный грузовик! О Господи, Господи! Как вспомнишь наши старые клипера! То-то были суда, не чета нынешним. ГЛАВА СЕМНАДЦАТЬ. Двадцатипушечный бриг "Агарь" плыл на юг, вдоль Африканского побережья. Бриг вышёл из Кронштадта на поиски моряков "Святой Софии". О случившемся кораблекрушении получили известие от французов более двух месяцев назад. Пока раскачивались, всё согласовывали по инстанциям и принимали решения (от самого царя, адмирала Путятина и до последнего чиновника Адмиралтейства), прошло ещё полтора месяца, и вот уже как полмесяца в пути. Судно, слава Богу, крепкое и хорошее, парусно-винтовое и по мореходным качествам славное. Капитаном на нём - тоже бывалый моряк, Бубенцов Михаил Григорьевич, лично знакомый с капитаном "Святой Софии" (учился курсом младше в Навигацкой школе). Всё в его внешности было прочно, надёжно и даже импозантно. Человек средних лет, роста высокого, с проседью в густой шапке тёмных курчавых волос. Лицо открытое, прямой нос, большие серые глаза с лукавинкой - любил в кругу близких травить морские байки; носил он также пышные усы с бакенбарды. Михаил Григорьевич оторвался от карты и, обведя взором присутствующий в рубке офицеров, медленно и весомо произнёс: - Господа, мы сейчас находимся в этих роковых водах. Надо быть очень внимательным каждому на его посту. Вахтенным - тщательно днём и ночью следить за горизонтом и береговой линией, дабы не пропустить ни одного паруса, плота или лодки. Со дня на день, с часу на час, с минуту на минуту мы можем повстречать потерпевших бедствие соотечественников. Каждому понятны его обязанности? - Так точно! - дружно ответил хор бодрых голосов. *** Ночь была темна, словно горшок дёгтя. Трудно было представить себе, что она станет ещё темней. И всё же вскоре с воды тихо поднялся густой туман, окутавший судно. В таком мраке ничего нельзя было разглядеть. К полуночи туман настолько сгустился, что ничего не стало видно на расстоянии 6-ти аршин. Большинство матросов задремали. Некоторые крепко спали, извещая о том шумным дыханием: кто ненароком всхрапнёт, кто пробормочет что-то. - Здорово спят! Слышите, как храпят? - сказал стоявший на палубе Александр Иннокентьевич проходившему мимо Ценковскому. - Они заснули бы даже в преддверии ада, у врат Плутона, под вой Цербера, раздающийся прямо у них над ухом! - ответил, питавший слабость к мифологическим образам и ассоциациям, и любивший выражаться высокопарно, учёный. - Чёрт побери! Хоть из пушки стреляй - не разбудишь, - ответил на тираду эрудита по-простому капитан и скрылся в своей каюте. Войдя, каждый в свой закуток, и капитан и учёный, занялись привычным делом: учёный - записками, а капитан, временно переставший писать письма жене, стал листать старый потрёпанный журнал "Гербарий", взятый им когда-то в плавание и забытый в вещах, но недавно найденный в куче сорочек и носовых платков, хранившихся в кожаном бауле. Александр Иннокентьевич придвинул к себе тусклую коптилку и, перевернув страницу-другую, углубился в чтение: Учёный под дружный храп, доносивший из соседнего матросского кубрика, делился с бумагой дневными наблюдениями. На корме "Софии" горел одинокий фонарь, тускло освещая фигуру рулевого и пришедшего его подменить сменщика. Ночь перевалила далеко за полночь и была уже на исходе, в преддверии утра, трепетно ожидая наступление долгожданного дня. Исколотый бесчисленными созвездиями, чёрный бархатный небосвод внезапно пронзила молния сорвавшейся звезды. - Видел, как чиркнула? - спросил сменщик рулевого. - Хорошая примета, когда звёзды падают, люди говорят. Счастье будет тому, кто увидел. - Это, знать, чья-то душа к Богу вознеслась, - возразил рулевой. - Мне в детстве так объясняли. - Верно, скоро домой воротимся - вот нам сигнал про то и шлют! - Хорошо, если так! Ну, становись за штурвал, а мне поспать пора - до утра уж не долго осталось. Новая яркая звезда кратко вспыхнула на фоне созвездий и сразу исчезла, описав прощальную дугу. За ней последовали две других и, достигши той же высоты, одновременно погасли. - Смотри, ещё звездочка мелькнула... А вон ещё и ещё! Звездопад! - Кто-то осветительные ракеты пускает! И снова в ночи стрельнула вверх с сердитым шипеньем тонкая полоса огня и, поднявшись, рассыпалась ослепительным каскадом пылающих искр. Только одна звезда, белая и сверкающая, одиноко повисла в вышине и, ярко просияв секунду, взорвалась со слабым треском. Но и за это мгновение матросам удалось разглядеть силуэт двухмачтового парусного судна, с палубы которого и взмывали эти искусственные звёзды. - Кто такую пальбу среди ночи устроил? - Это, похоже, тот самый барк, который нам уже встречался пару раз. Может он хочет, наконец, установить с нами сношения или оказать помощь? - Почему раньше нам помощь не оказывал? - Странно! Днём в ответ на сигналы пускался наутёк, а ночью решил чем-то помочь?.. Между "Софией" и барком было не больше четверти мили, когда вдруг с носа и кормы ночного гостя одновременно оторвалось по белому облачку, и гулкий залп потряс ночную тишину. Столбы воды выросли у борта беззащитной посудины. Люди, разбуженные оглушительным громом, высыпали на палубу. Напряжённо вглядывались в предутреннюю мглу, где виднелись неясные очертания парусника. Со времени отплытия с острова это было первое судно, которое встретилось морякам. - Бриг? Тот самый бриг? - закричал встревоженный капитан. - Тот самый и без флага! - ответил рулевой. - Гаси фонарь! Это им ориентир. - Поздно! Заметили! Новый мощный залп разорвал тишину, и сильнейший толчок сотряс утлое судёнышко. На сей раз, попадание было точным и образовало огромную пробоину чуть выше ватерлинии, в которую немедленно начала захлёстываться забортная вода. И без того подтекавшее судно стало быстро оседать на повреждённый борт. - Всем на откачку! Берите вёдра, кастрюльки, кружки - всё, что есть под рукой! Снова сверкнуло огнём и бухнуло. Просвистев, на палубу шлёпнулась и, шипя, завертелась зажигательная граната. Она покатилась к мачте и взорвалась, осыпав всех множеством осколков. - Ложись! - запоздало прокричал боцман, получив ранение в руку. - Осколочно-зажигательными палят, гады! - крикнул кто-то, хватаясь за раненую голову. Мачта, подорванная гранатой, с треском переломилась у основания и стала заваливаться набок, накреняя судно. Взрыв другой гранаты вызвал пожар на корме, делая освещённое разгоравшимся пламенем судно, ещё более лёгкой, в подтверждение чего со стороны нападавших послышались ружейные выстрелы, и пули засвистели над головами моряков. - Рубить канаты и ванты! Тушить пожар на корме! - слышались команды капитана и боцмана. Но рук на не хватало. Положение становилось отчаянным. В пробитый борт поступает вода, палуба горит и идёт обстрел из ружей, не позволяя ни тушить, ни откачивать... В северной стороне, ещё сумрачного и заспанного горизонта, появилась маленькая точка с запятой, вернее с еле различимой закорючкой дымка, исходящего от неё. - Корабль! - закричал вахтенный. Послышались взволнованные голоса: - Где, где? Что за судно? Чьё оно? - - Это, кажись, военное судно - видно по оснастке и по высоте мачт... - Флага пока не разобрать, но на грот-мачте длинный вымпел. Точно, судно военное. Бриг! - Расстояние не позволяет разглядеть вымпел, но корабль лихо движется. - Будь он, хоть немецким, французским или американским - оно всё равно подберёт нас. - Надо начать сигналить! - Наш пожар разве не сигнал? Куда же лучше? - Всё равно, надо махать, чем попало! - Судно идёт по направлению к нам, но при таком слабом ветре оно может прийти слишком поздно, если мы не сумеем до того удержаться на плаву, - сказал капитан, глядя в бинокль. - Судно паровое, хоть и с парусами! Видите, дымок из трубы? - заорал, обладавший острым зрением, боцман, сумев и без окуляров определить класс приближавшегося корабля. - Может быть, с родины?.. Постойте, постойте... И вправду, Андреевский Флаг! Лишь бы успело. Тогда спасены! - радостно кричали моряки. На носу брига показался белый дымок, и гром далёкого выстрела гулко раскатился над водой. Но всплеска воды нигде не последовало - выстрел оказался холостым. Одновременно на мачте брига взвился сигнал: " Остановитесь или буду стрелять боевыми"! Очевидно, сигналили "Ориону". Вселившее надежу в души моряков судно быстро приближалось, но неумолимо приближался и трагический конец - вода заполняла трюм, грозя поглотить корабль, а пожар на палубе потушить не удавалось из-за не прекращавшейся стрельбы. К тому же, с восходом солнца начал подыматься ветер, способствовавший ещё большему распространению огня. Люди стояли прямо, со спокойными, суровыми, смуглыми лицами и сверкавшими в отблесках пламени глазами. Приближавшуюся гибель или помощь ожидали стойко. На барке прекратили стрельбу, и во внезапно затихшем воздухе тягуче разнеслись слова матросской песни: "Не боимся ничего, Нам не страшен пушек гром! Мы под всеми парусами Смело все на смерть идём, Говоря - Никола с нами"! *** - Недолго ждать осталось, - радостно потирал руки Карл, наслаждаясь милому взору зрелищу. - Если кто сгореть не успеет, то на корм рыбам пойдёт! Одно из двух! Ха-ха-ха! - Я истратил весь боезапас, а они всё ещё на плаву - живучие какие! - возмущался капитан "Ориона", глядя на полыхавший остов судна. - Не надо ни на миг прекращать ружейной стрельбы, чтобы не дать им головы высунуть, - советовал барон. - Патроны на исходе! Мы не военный корабль. Кто предполагал, что вы меня втянете в такое "трафальгарское" сражение... - Ждёт вас, сэр Блендли, отныне слава адмирала Нельсона и не меньше! Ха-ха-ха! - Не нужно его славы, мне бы до пенсии дотянуть... Не нравится мне эта история, господин барон! - Теперь поздно сожалеть. Победителей не судят! - Вижу незнакомое судно, сэр! - крикнул часовой на баке. Матросы, прекратив огонь, столпились на подветренной стороне и смотрели на быстро приближавшийся с севера, парусно-винтовой корабль. Его, вначале смутные очертания, стали яснее прорисовываться на фоне светлевшего неба. -Эти воды почти никем не посещаются, - недовольно вымолвил Карл Штрейнмиль. - Кто это может быть? - Быстро несётся! - капитан вглядывался в бинокль. - На нём русский флаг и боевой вымпел. Это военный бриг. Этого нам только не хватало! - Как? Вы не ошибаетесь? - вскрикнул барон. На борту незнакомого судна полыхнуло огнём и выстрел мощного орудия нарушил равновесие в душах барона и капитана. - Стреляет холостыми и предлагает нам лечь в дрейф, иначе начнёт палить по-настоящему, - прочитал капитан сигнал, появившийся на мачте брига. - Я не привык так быстро сдаваться! Попробуем удрать! "Орион" заспешил прочь с поля боя, но, в ответ на этот неразумный маневр, на бриге снова показался дымок, и мгновение спустя вспененная падением тяжёлого ядра вода залила корму "Ориона". - Как? Они стреляют в нас? - удивился Карл. - Мы не подчинились их сигналу, так чему вы удивляетесь? – нахмурился Блендли. Новое ядро, упавшее ещё ближе, окатило их столбом брызг. Ядра пенили воду, ввинчиваясь в неё с неистовым и резким свистом. Расстояние между беглецом и преследователем быстро сокращалось. Очередное ядро попало в корпус, произведя значительные разрушения. - Судно горит! - раздался с полубака крик матроса. - Застопорить ход! Нам от них не уйти! - крикнул капитан рулевому голосом, внезапно потерявшим былую мощь и жизненную силу. "Орион" лёг в дрейф, ожидая приближение преследователя. При виде этого поражения потомку пирата и завоевателя с ужасом пришлось усомниться в собственной храбрости. Он не мог пошевелить ни одним членом - страх парализовал его. Он потерял вдруг веру в себя, и в нём ничего в тот момент не оставалось из того, что составляет суть истинного мужчины. Оставалось одно, только одно - унизительный животный страх грядущего позорного разоблачения и потери чести! Ему стало не по себе; никогда раньше он не испытывал этого ощущения; он почувствовал себя загнанным зверем, почуял смертельный холод на сердце и, ухватившись обеими руками за виски, в немом отчаянии устремил взор на воду. Затем Карл, недолго думая, перелез через фальшборт и стремительно ринулся в волны. На одну-две секунды он исчез под водой. Затем снова вынырнул и, рассекая волны, сильными взмахами, поплыл прочь. Но рок уже занёс над ним свой неумолимый меч. Позади, на расстоянии меньше кабельтова, в след ему увязались две акулы; их тёмные спинные плавники торчали кверху треугольными остриями. Они давно дежурили в районе сражения, ожидая хороший улов; сейчас они бок о бок неслись вслед за пловцом, с совершенно очевидными намереньями. Несчастный видеть их не мог. Всё произошло с быстротой молнии. Чудовища подплыли к намеченной жертве с обеих сторон, и их скользкие тела очутились рядом с ним. Увидев одну, несчастный метнулся в сторону, но как раз это движение и бросило его во власть другой акулы - та стремительно перевернулась на спину и схватила его своей широко разинутой пастью. Раздался страшный крик и все на борту "Ориона" увидели только полтуловища барона. Он не успел повторить вопль - вторая акула подхватила изуродованный обрубок тела и унесла его в безмолвную пучину. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Не отрываясь от бинокля, капитан Бубенцов сказал: - Они машут нам. Это наши! Они горят и тонут. Нет, так не годится! Спускать шлюпки! Живо! Гоните! Всё теперь зависит от силы ваших рук! Последовала безмолвная сцена спасения - без приветственных криков, без единого слова, жеста, знака, без обмена взглядами. До самой последней минуты люди на "Софии" не выпускали из рук черпаков. Сквозь прорехи изорванных рубах виднелось загорелое морское тело. Кучка полуголых, едва прикрытых лохмотьями, бывшими когда-то морской формой, моряков продолжала непрерывно черпать и выливать за борт прибывавшую воду. Они настолько были поглощены работой, что не имели времени бросить взгляд через плечо на спешивших к ним на помощь. Когда шлюпки подошли, чей-то голос там выкрикнул одно, только одно хриплое слово команды - и вдруг они все, как были, с непокрытыми головами, с серым налётом соли во всех морщинах и складках обросших, измождённых лиц, тупо моргая покрасневшими веками, бросили черпаки и ковши, и ринулись к спасителям. Спотыкаясь, и толкая друг друга, они свалились гребцам в шлюпках на головы. Шум и грохот, с которым они прыгали в шлюпки, сильно разрушали тот ореол трагического достоинства, которым мы в своём воображении окружаем сцены борьбы человека со стихией. - Какой сегодня день? - спросил Каменов у прибывшего с брига лейтенанта. - Мы потеряли счёт дням. - 22-е, воскресение, - ответил бравый молодой офицер. - А месяц и год? - Август, 1859-й год. Капитан, нахмурив брови, и подсчитал что-то в уме, два раза печально кивнул головой, глядя куда-то в пространство. Вид у него был плачевный и не весьма опрятный, а лицо выражало какую-то исступлённую скорбь. Если бы не ясный, открытый взгляд его голубых глаз, которые каждую минуту утомлённо и грустно искали в море покинутую, горящую посудину, словно они ни на чём не могли остановиться, - капитана можно было бы принять за помешанного. Но он был слишком простой человек, чтобы сойти с ума, в нём была та мужественная простота, которая одна только и помогает сохранить душу и тело при столкновении с коварной и смертельной игривостью моря и людей. - Смотрите! - капитан вцепился в плечо лейтенанта и указал другой рукой назад. Как по сигналу, плавное движение волн вокруг догоравших останков сразу прекратилось. И море как будто вздыбилось и надвинулось на остов "Софии" могучим движением своей шёлковой глади, в одном месте которой бешено прорвалась и забурлила пена. Затем оно отступило. Всё миновало, тихие волны, как прежде, катились равномерно и игриво. На том месте, где была "София", на зеленовато-серой поверхности сердито кружилось белое пятно. Оно уменьшалось быстро и бесшумно, подобно кучке чистого снега, тающего на солнце. - Конец! - задрожали губы капитана Каменова. - Ни одно судно не плавало так хорошо, как это, построенное нашими руками... *** В то время как к полыхавшей "Святой Софии" приближались шлюпки спасателей, бриг "Агарь" подошёл ближе к барку "Орион" и с него стали спускать ещё одну шлюпку. Все на барке замерли в напряжённом молчании. Они могли разглядеть белые очертания шлюпки, медленно опускавшейся на воду. Разглядели и людей в форме, а затем до них донёсся скрип уключин и команда офицера на незнакомом языке. Под ударами вёсел шлюпка рванулась и направилась к ним. Ветер усиливался и волнующееся море не позволяло хрупкому судёнышку лечь бок о бок с раскачивавшемся "Орионом"; но, выждав удобный момент и воспользовавшись спущенным канатом, офицер и пара матросов вскарабкались на борт. Затем шлюпка отошла дальше, туда, где волнение было меньше; вёсла подняли над водой. На корме, у руля, остался молодой мичман. Офицер в форме второго лейтенанта русской службы вошёл вместе с Блендли в каюту, чтобы взглянуть на судовые документы. Несколько минут спустя он снова появился на палубе. Его матросы уже сняли брезент с люка, и он с фонарём спустился в трюм, взглянуть на содержимое. - Станки? - недоумённо пожал плечами офицер. - Да! Мы перевозим различные грузы, - пояснил мистер Блендли. - И попутно топите конкурентов? - Не понимаю... О чём вы? Вернувшись на палубу офицер снова обратился на ломанном английском к капитану барка: - Я очень сожалею, но мой долг захватить, именем Его Императорского Величества, ваше судно, как не имеющее исправной документации и занимающееся морским разбоем. Вам должно быть известно, что... Капитан "Ориона", пропуская мимо ушей исковерканные дурным произношением слова, с напускным равнодушием повёл плечами и отвернулся. Офицер временно взял команду барком на себя. Он вызвал на борт ещё нескольких своих матросов и приказал убрать и закрепить все паруса. Когда с этим было покончено, шлюпка успела подплыть к бригу и вернуться назад с тяжёлым канатом; конец его прикрепили к большим брусьям (битенгам) на баке "Ориона". Пока шла эта работа, угрюмые матросы барка группами стояли вокруг. Было безумием думать о сопротивлении, когда жерла орудий брига были так близко, что в них можно было попасть брошенным зачерствелым сухарём. Но помогать себя пленить они отказывались, предпочитая хранить мрачное молчание. Покончив с этим делом, лейтенант отослал всех своих матросов назад в шлюпку, оставив только четверых. Затем мичман - мальчик лет шестнадцати, - казавшийся странно взрослым и важным в своём мундире с кортиком на боку, поднялся на борт, чтобы принять командование пленённым барком. Шлюпка с лейтенантом отплыла, увозя и капитана "Ориона". *** *** Когда капитан Каменов поднялся на борт "Агари", то никак не мог опомниться от радости. Он обнял коллегу, капитана Бубенцова, и разразился благодарственной тирадой: - Я смотрю на вас, как на человека, посланного небом для нашего избавления, и всё, что здесь случилось с нами, мне кажется цепью чудес. Такие события свидетельствуют о тайном промысле, управляющем миром, и доказывают, что всевидящее око творца отыскивает несчастных в самых заброшенных уголках мира, дабы утешить их. И кого могу я благодарить за наше избавление, как не того, кто источник всех благ, всякого утешения и отрады? Ведь на картах не найти тот клочок суши и географические справочники не упоминают о нём, но те, кому надо (ими явились вы) безошибочно находят путь в его уютные бухты! - Мы были вашего острова и видели торчащие из воды мачты. Когда на остров смотришь с моря - бесчисленные скалы, окаймляющие его, сливаются в один сплошной фон. Можно сказать, что в двадцатимильном поясе моря, окружающим эти берега, гораздо больше коралловых рифов, камней и скал, чем самой воды. Мы видели и остатки сгоревшего лагеря, и большой деревянный крест... - Значит французские моряки исполнили нашу просьбу? - Да, из Французского Посольства в Петербурге пришла депеша, и вопрос о поиске вас решался на самом верху, с участием Их Императорского Величества, Светлейшего Князя и высших чинов Адмиралтейства. - Сколько всем, мы грешные, доставили хлопот... - Я, честно признаюсь, не очень надеялся на удачу нашего предприятия - ведь это всё равно, что искать иголку в стоге сена, но Господь, видно, смилостивился и указал нам путь. - Да! Ещё немного промедления, и вы бы застали лишь плавающие на поверхности обгоревшие обломки. Спасибо Всевышнему! Спасибо Творцу! - А почему же вас так мало и что это за посудина, на которой вы плыли? - Посудину мы построили своими руками, а мало людей потому, что многих дикари пленили и затем продали торговцу невольниками, чьё судно и пыталось разделаться с нами. Дикарями командовал белый вождь, который... - Как белый вождь? Ничего не понимаю! - Сейчас всё по порядку расскажу. И Александр Иннокентьевич начал свою печальную повесть. Благодарный слушатель, в лице коллеги-капитана, очень бурно реагировал на увлекательно-трагический рассказ: то вскакивал с места и быстро ходил по каюте, возмущённо потрясая кулаками, то сокрушённо качал головой, соболезнуя погибшим, то резко вскрикивал, вставляя свои гневные реплики и посылая проклятия, то снова садясь в кресло, нервно раскуривал постоянно гаснувшую трубку. - Последним мы потеряли мичмана Константина Соболева. Он умер от болотной лихорадки, - завершил рассказ Каменов. *** Когда Джозеф Блендли ступил на палубу военного брига, ему показалось, что он вошёл в ворота тюрьмы. Матросы подняли шлюпки, и бриг тронулся в путь. "Орион" тащился в кильватере на натянутом канате. При этом грустном зрелище глаза пленённого капитана затуманились. Как раз в эту минуту к нему подошёл лейтенант, чтобы отвести вниз к капитану, и он выпрямился, готовый ко всему, крепко сжав зубы. Каюта, где сидел русский капитан, походила на дворец по сравнению со скромной обстановкой капитанской каюты "Ориона". Сам хозяин - важный, с золотыми нашивками, казавшийся величественной особой, восседал за массивным дубовым столом. Рядом с ним сидело несколько офицеров, среди которых - и Александр Иннокентьевич, всё ещё воспринимавший происходящее как сказку или как скоротечный предутренний сон. - Мистер Блендли, согласны ли вы отвечать на мой вопрос с той же откровенностью, с какой он был поставлен? - спросил на хорошем английском капитан брига. - Что вы сделаете со мной? Я подданный Британской Короны! - Не собираетесь ли вы торговаться? Это плохая тактика, уверяю вас! - Вы ничего не можете мне сделать! Разве за мной что-нибудь серьёзное? - Если вы находите, что пустить на дно судно с экипажем дело несерьёзное, то вряд ли кто-нибудь с вами в этом согласится. - Я понятия не имел, ни о каком русском судне! Ваш соотечественник... Барон... Как его? Штейнмиц, кажется? - Штрейнмиль! Карл Штрейнмиль! - подсказал Каменов. - Вот-вот, этот Штрейнмиль, - вспомнил Блендли. - Я извиняюсь, - у меня плохая память на немецкие имена... - Он утонул в болоте! - воскликнул Капитан "Софии". - Не знаю ни о каком болоте! Я его подобрал на побережье. Так вот, Карл мне сообщил, что его преследует шайка пиратов на какой-то посудине, и просил защитить, что я и сделал. - Где он сейчас? - спросил допрашивавший. - Поняв, что дело плохо, Карл прыгнул за борт и стал добычей акул. Видел своими глазами, и матросы видели - не сойти мне с этого места! От него теперь осталась только одна сумка с пожитками. Вот и всё! - Какой ужас! Какая нелепая смерть! - зашептались присутствующие. - Барон нам сообщил, что вы увезли в Луанду и там продали пленённых дикарями русских матросов. Во время плавания пленники подняли бунт... что с ними сталось? - Я вырвал их, можно сказать, из пасти смерти, вырвал из лап безжалостных дикарей и хотел помочь вернуться на родину, но они взбунтовались, и пришлось высадить их на побережье... дальнейшее мне не известно... - Вы можете указать на карте, где вы их высадили? - спросил капитан брига. - Конечно. - Это ложь! Он занимается нелегальной торговлей невольниками, и "белый вождь" дикарей был его сообщником! - закричал Каменов. - Такие люди как он представляют общественную опасность и должны быть изолированы от общества! - Какие у вас доказательства? Где свидетели? " Вот досада, что в живых не осталось ни одного, кто мог бы подтвердить или опровергнуть: вождь убит, мичман умер, барон погиб"... - подумал с горьким сожалением Александр Иннокентьевич. - Так вы хотели помочь пленным вернуться на родину? - спросил капитан Бубенцов. - Конечно! Я моряк, а моряки должны выручать друг друга! - Как нам поверить вашим словам? Они напоминают рождественскую сказку со счастливым концом. - Зачем мне вас обманывать? Даю вам слово джентльмена, что я... - Вы арестованы, мистер Блендли, за то, что совершили преступление, и должны понести за это наказание. - Арестован? Ха-ха-ха! Господи, да я двадцать лет под арестом, можно сказать, в этих местах! Двадцать лет старался вырваться из этой адской дыры и не мог... Слышите, вы? Не мог и не смогу никогда! Никогда! (его последние слова перешли почти в рыдания, и он даже зашатался) Я много лет проплавал в этих местах. Так приятно снова увидеть здесь белые лица. Негры белых терпеть не могут; они не понимают ни наших вкусов, ни наших привычек. При том, все они - отъявленные мерзавцы! Капитан "Ориона", никем не перебиваемый, ещё долго ораторствовал. Он был красноречив и пылок, призывал землю, море и небо в свидетели своей правдивости. Допросили и членов команды, но ничего путного не добились. Негр-кок тоже подвергся подробному, длительному и скучному, затянувшемуся до позднего вечера допросу. - Правда ли всё то, что говорил капитан? - спросили в заключении негра. - Правда ли? Всё это правдоподобно, - ответил кок, - но и только. Впрочем, если бы даже оказалось, что тут одно сплошное враньё, то, что же вы можете сделать? Главные свидетели мертвы... - Что вы слушаете этого черномазого, у него же не голова, а кокосовый орех!.. Как вы со мной думаете поступить, если у вас нет весомых доказательств? - спросил в заключении Джозеф Блендли. - Вы посидите под арестом, пока мы не придём в ближайший порт и не сдадим вас законным властям! - Капитан, надо осмотреть вещи, оставшиеся после барона, - предложил Бубенцову Каменов. - Принесите сумку погибшего! - скомандовал капитан "Агари". Посыльный в одно мгновение обернулся, держа в руках объёмистый рюкзак. - Высыпите содержимое на стол. Среди прочих вещей внимание окружающих привлекли образцы какой-то горной породы и куски древесины. - Что это? Зачем, он таскал эти тяжести? - спросил Бубенцов. - Не помню, чтобы Карл Иоганович увлекался минералогией или ботаникой, - заметил Каменов. - Это похоже на образцы или экспонаты, и значит, эти вещи представляли для него какую-то ценность, если он таскал их с собой. - Наверное, всё это добыто на том острове. Может быть, капитан барка что-либо знает о назначении этих предметов? - Мистер Блендли, вам знакомы эти вещи? Что вы можете сказать по этому поводу? - Знаю, что это такое! Это Куко и Чиду, камни и древесина, с помощью которых островитяне добывают себе огонь, - пояснил капитан "Ориона". - Это совершенно уникальный способ получения огня, неизвестный в цивилизованном мире. - Припоминаю, что вождь дружественного нам племени Белые Перья что-то говорил о секрете, котором владеют их противники, туземцы племени Жёлтые Перья, - сказал капитан Каменов. - Я тогда не придал его словам значения... "Наши" туземцы добывали огонь обычным способом - трением. - Мистер Блендли, вы можете показать, как это делается? - спросил капитан Бубенцов. - Охотно покажу, - сказал капитан барка и подошёл к столу. Он с видом заправского фокусника положил на один камень кусок дерева, а вторым не сильно ударил по ней. Обрубок вспыхнул как спичечный коробок. Удивлённые лица окружающих и каюта озарились ярким пламенем, вспыхнувшей древесины. Рты у всех открылись от изумления. Повисшую паузу прервал торжествующий голос "факира": - Вот вам и ЧУДЕСНЫЙ ОГОНЬ, господа! *** Вот и подошло к концу повествование, терпеливый читатель. Бриг "Агарь" вернулся на Родину и привёз спасённых моряков. Вернулся к своей "дорогой жене" и наш Александр Иннокентьевич, по-видимому, свалившись как снег на голову. Его послания равно, как и многострадальные бочки с ромом, отправились на дно у знойных африканских берегов вместе с останками сгоревшей "Софии". Может оно и к лучшему! Что касается проданных в рабство, то встречаемые иногда на морских дорогах торговцы говорили, что слышали о них, то тут, то там. Но, увы, это всё россказни и ничего определённого... «Что сталось с капитаном-работорговцем"? - спросит резонно читатель. – «С него, как с гуся вода", - ответим мы. Наш герой, как не трудно догадаться, наказания избежал и нашёл себе тихую гавань ("бросил якорь" на вилле Хэмстед Хауз, где наслаждается своими любимыми сигарами, стаканчиком грога и приятными воспоминаниями. , Георг Альба. 7 июля 2001 года. Суббота. Москва. ________________________________________ © Георг Альба, 2017 Дата публикации: 05.11.2017 19:33:10 Просмотров: 1908 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|