Тетрадь по завещанию. повесть гл. 7-9

Сергей Вершинин

Форма: Повесть
Жанр: Эротическая проза
Объём: 29650 знаков с пробелами
Раздел: "Тетрадь по завещанию. Повесть."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Где любовь, там и мистика.

Глава седьмая.

Выгонять меня из сестринской в коридор они не стали, хоть и были обнажены, пахли ласками друг друга. Таня меня стеснялась, покрылась румянцем, но побоялась, что в одежде, я налечу на дежурного врача — её уволят. Она просто прикрылась, выдвинув шикарное тело Вилки на передний план и пока я любовался верной мне женщиной-другом, быстренько оделась.
А любоваться было чем. Вилка всегда ходила в растянутых свитерах, джинсах-бананах с многочисленными карманами, в спортивной обуви, коротко стригла волосы, а тут, неожиданно, случаем, я открыл её литое тело — ножки, промежность, попа, груди, шея. Даже не знаю, как передать, словно из-под руки влюбленного скульптора, точеное великолепие, одновременно, живое, теплое. Вилка не прикрывала Таню своим телом, она просто показалась и всё — мои глаза были прикованы только к ней.
— Ну, будет смотреть, охламон, гульфик разорвешь! — проговорила она. — Свитер, у тебя за спиной, подай...
Я передал, но надев бесформенный свитер на голое тело, Вилка стала еще сексуальней.
— Тань, давай, выводи его! Я вас догоню...
— Ты уже и пути-дороги здесь все знаешь? — спросил я.
— Да... Ознакомилась...
Медсестра вывела меня из сестринской в коридор. Мы спустились на первый этаж, прошли кухней и вышли во внутренний двор больницы. Там скучал мой «Шевроле Латчете», у которого нас и нагнала Вилка. Подала мне ключи и отошла с Таней в сторону — поцеловать, сказать пока, договориться о следующем свидании.
Сев в автомобиль, я чувствовал себя неуютно. Обычно, это я, там, в сторонке обнимаю, ласкаю, лобзаю, а в машине меня кто-то ждет. Но в это утро, Вилка целовала Таню. Хотя это были несколько другие отношения — к чему ревновать? Дурацкое чувство, друг женится, а ты по-прежнему холост и держишься на браваде, все же присутствовало.
Вилка наконец-то рассталась с подругой, подбежала к автомобилю, открыла двери и еще раз обернулась.
— Тань! За побег не переживай. Если ваш главный на тебя что начнет, я на него Гелену, жену мэра, натравлю, так его в газете пропиарим!..
Села. Закрыла двери.
— Поехали...
Я с облегчением вздохнул, выруливая из дворика больницы. У меня было странное настроение, точнее его совсем не было. Мне не нравилась моя жизнь, меня тянула туда. Проезжая мимо аптеки, я поймал себя на мысли что хочу купить снотворного. Испугался и притормозил у обочины.
— Вилка, поехали к чародейке!
— Сдурел? Сейчас только пятый час утра!
— Поехали!!!
— Ладно... Я ей позвоню... Если она согласится...
— Звони!
— Не кричи! Уже звоню... Я выйду.
Вилка покинула машину и минут пять говорила по сотовому, я не слышал с кем и о чём. Снова села.
— Матрона согласилась тебя принять, естественно, за двойную плату. За срочность...
— Матрона?
— Так она себя называет. Так мы едем?!
— Адрес...
— Жуковского пятнадцать...
По пустому городу мы быстро добрались до нужного дома — частного, на окраине, и постучали в деревянные ворота. Нам открыла миловидная женщина, в общем-то, не походившая ни на чародейку, ни на ведьму. Похожая на Матрёну из моего сна, просидевшую на строжайшей даете лет десять, как минимум. Зацепив меня острым взором, она ничего не сказала, только показала куда идти.
Матрона завела меня и Вилку в просторную, полукругом, комнату с окнами на три стороны и велела мне сесть на Полуденное солнце.
Я посмотрел на Вилку с вопросом: Полуденное — это куда? Она указала мне на лавку у среднего окна. Я сел. Слева от меня оказалось окно, в котором занималась заря, утро. Справа — стояла ночь. Что было в окне за моей спиной, я не знаю, Матрона оборвала попытку обернуться.
— Говори, соколик, чем душа волнуется... — проговорила она.
— Матрона... Латынь... Мать! — произнес я как в бреду.
— Так ты и пришел к Матери... Колодец с резными знаками не потерял из памяти?..
Окна, стены — закрутились завертелись, словно солнце на небе заиграло... мелькнул колодец, Тина над ним... пахнуло гарью...
— Товарищ старший лейтенант! Вы ранены?!
— Что?..
— Вы ранены?
— А... Нет... Оглушило...
— Давайте я вас посмотрю...
Алиса обхватила мою голову ладонями, повернула в одну сторону в другую, заглянула в уши.
— Крови нет... Голова не болит?
— Нет... У вас руки прохладные...
Но Алиса меня уже не слушала, она побежала дальше. Прямо во дворе складывали погибших красноармейцев, отдельно от них лежало четыре медсестры в белых халатах. Вырвало...
Качаясь, я прошел до стены госпиталя, облокотился. Нащупал кобуру, вынул наган, откинул «дверцу», провернул барабан. Пусто. Посмотрел в небо...
На двор госпиталя влетела полуторка. Шофер открыл дверь и закричал:
— Немцы! Братцы, немцы!
Не помню, как оказался возле него, ткнул в шею незаряженным наганом.
— Молчать!!! Застрелю, сука!
Красноармеец сел на сидение и замолк.
— Бойцы охранения, приказываю: занять оборону!.. Всем у кого есть оружие, выдвинутся к воротам и задержать врага на подступах к госпиталю! По мере сил, бить врага, перебежками отходя к зданию...
Неужели это кричал я — бабник, циник и эгоист.
— Ваше личное оружие, боец! — крикнул шоферу.
— Тут, — ответил он, — тут оно...
Я не стал дожидается пока боец вытащит винтовку из полуторки, выдернул трехлинейку сам, проверил наличие штыка, передернул затвор.
— Старший лейтенант! — окрикнула меня Алиса. — Как тебя звать? Я твоей медицинской карты, так и не успела посмотреть.
— Антон... — назвался я своим именем, к своему стыду не помня, как звали того — ветерана...
— Уцелей, Антон! Не прощу себе, что не отправила тебя в полк.
— Без пулемета нам и десяти минут не продержатся, Алиса. Грузите тяжелораненых на машину, попробуем прорваться...
Снова закружились окна, перемешивая утро, полдень, вечер...
— Всё, соколик, всё... — услышал я спокойный голос Матроны. — Ты дома, война уж шестьдесят семь лет, как закончилась. Открывай глаза, открывай...
— И что вы мне скажите? — спросил я, приходя в себя.
— А что скажу! Скажу: не чтит ныне молодежь стариков.
— Вы мне еще мораль прочитайте!
— Надо будет, и прочту!!! А теперь раздевайся и дай мне свой Огнь...
— Что?!
Вилка наклонилась ко мне и шепнула:
— Сперму...
— Дрочить, что ли? — спросил я, посмотрев на Матрону.
— Дрочить, соколик, дрочить. Пока заря не сошла, — ответила она.
— Вилка, ты чего меня к извращенке привела!
— Не упрямься, — Вилка толкнула меня кулачком в бок, — я помогу.
— Можешь и отказаться, соколик, — проговорила Матрена. — Но тетрадь у Деда ты не взял и это твой последний шанс! Решай!
— А то что?
— Сгоришь до вешнего Юрьева дня... А может, уже и нет тебя...
— Как это — нет?! Вот он я! Сижу перед вами...
Матрона усмехнулась и ответила:
— То лишь Огнь скажет. Он не человек. Не соврет Огнь-то — тень перед нами или светоч...
— Ладно, согласен. Ведите меня. Куда там? Где сдаивать?
— Нет, соколик, совсем неразумен ты! — голос Матроны стал завораживать. — Здесь, чтобы я видела, как Огнь твой сочится из тебя в мою ладонь. Из тела к телу, из души в душу, никаких пробирок, стаканчиков... Вила тебе поможет...
— Вила?
— Русалка-Вила, что ангелом-хранителем к тебе приставлена...
— Вилка? Ты?!
— Я, Антон...
Вилка раскрылась красивым обнаженным телом, на моих глазах, ее короткие, под мальчишку, волосы стали расти кудрявиться, иссиня-черными локонами упали на упругие ягодицы... Она подошла ко мне и раздела, я уже не сопротивлялся.
Присев, она обхватила мой член грудями, помяла его меж них, пока он не окреп. Запрокинула к животу, оголила головку, проведя по паху твердыми сосками, поцеловала. Стала мастурбировать, извиваясь всем телом. Чувствуя, что я на грани, мелкими поцелуями бедра, ягодицы, перешла, змеей перекинулась за спину, огладила пальцами левой руки поджатую в экстазе мошонку, правой обхватила член...
Матрона подставила под него свою ладонь. Я излился, горячо, содрогаясь ягодицами в грудях Вилки...
— Огнь! Один человек не суть! Покажи нам его Рода путь! — проговорила Матрона, накрывая сперму второй ладонью, прижимая и разнимая их на небольшое расстояние.
Меж ладонями Матроны появилось нечто очень похожее на нити, двойную спираль ДНК. Она осмотрела их в свете одного окна, второго и третьего... Отняла верхнюю ладонь, нити стали вращаться. Она дунула на них...
Из-за поворота показалась мотоколяска. Я прицелился в пулеметчика, выстрелил, слишком поздно сообразив, что первым нужно было снять того, кто за рулем. Желание захватить пулемет, затмило здравый смысл. Мотоцикл пролетел зону возможного поражения и остановился. Черное дуло шмайсера смотрела прямо мне в грудь. Понимая, что не успею, я все же откинул затвор трехлинейки...
Дунул стильный ветер, мотоколяску перевернуло, придавленный мотоциклом немец пытался снова взять меня на прицел. Я загнал патрон затвором в ствол. Выстрел. Теперь у нас был пулемет и автомат...
Матрона дотронулась до верха нитей второй ладонью и закрутила их в веревку Рода
— Не надо было тебе называться Алисе своим именем, Антон. Теперь ваши судьбы со старшим лейтенантом едины...
— Но, я не помню его имени... — проговорил я пересохшим горлом.
— Потому и не помнишь. Его больше нет. Есть, ты в настоящем, и ты — в прошлом. И это он остался жив на той войне...
— А я? Скажи мне, Мать Земля!
— Узнал... Блудный сын. Все зависит от тебя. Такое мое слово... И совет... Тетрадь поможет.
— Но, я не знаю где она!
— Тина тебе её сама принесет...
Мы стояли у ворот частного дома. Вилка усиленно стучала, никто не открывал...
— Поехали, — проговорил я.
— Ты же хотел к чародейке?! — недоуменно ответила Вилка.
— Раздумал...
— Ну, всё, Антон! Ты меня достал! Довези меня до остановки, я в редакцию...

Глава восьмая

Вилку я довез до редакции. Она кинула мне обычное: «пока, пока» и дернулась выйти из автомобиля.
— А где ласковое: мой милый дрочер? — придержав, спросил я.
— Обиделась...
— На что?
— То поехали, то отъехали! Антон, меж прочим я из-за тебя всю ночь не спала и никакой благодарности! А теперь еще нотации Гелены выслушивать, тебя отмазывать!
— А мне понравилось...
— Издеваться надо мною?
— Как ты меня ласкала, Русалка-Вила...
Вилка покружила пальцем у виска и вышла и автомобиля, бросив:
— Уезжай, дурень, пока Гелены нет... Еще один день тебе на подурковать, завтра я тебя прикрывать не стану. Хоть потоп, а на работу выходи...
Не прошло... То ли действительно ничего не было, то ли Вилка кремень и раскалываться не собирается. Может, я вообще лежу на больничной койке и от многочисленных уколов ловлю глюки с военно-сексуальным уклоном?
Посмотрел на заднее сидение — не валяется ли там МГ-34. Но, лежал пакет с продуктами, заботливо прихваченный из больницы и оставленный Вилкой.
— Русалка-Вила! А еще — нет-нет! Не я и шаловливая ручка не моя! А по сути — заботится обо, мне как о младшем братишке.
Так захотелось есть.
Если мне подарили день дурака, почему бы не провалить его в хмельном угаре. Заехал в супермаркет, купил литровую бутылку водки и домой.
Поднявшись по лестничному маршу подъезда, на подоконнике окна пролета выше квартиры, я увидел Тину. Она сидела, обняв картину в раме из красного дерева. Держала изображение к себе, но я догадался, что это «Бегущая впереди солнца», Сполоха.
— Сейчас вы скажете, что моя дальняя родственница из-под Брянска — сам не ожидая от себя, как-то зло, произнес я. — От тетки Матрёны, или еще какой брянской бабы...
— Нет... — тихо произнесла она.
— Тогда — уличная художница...
— Я дар потеряла... — так же тихо, снова сказала Тина и с грустью посмотрела на меня.
Глаза у нее были зеленые, но в них не шумели дубравы, не гнул ветер трав... Просто зеленые, печальные.
Я открыл входные двери
— Заходите...
Стройная Тина, в светлом длиннополом плаще, проскользнула в прихожую вместе с объемной картиной, не задев ни меня, ни пакета с продуктами, ни бутылки, что я держал в свободной от ключей руке. Скинула с ног туфли, без проса прошла в комнату и вернулась уже без картины. Выдохнула и улыбнулась.
Я заглянул в комнату. Прямо над сексодромом висела «Бегущая впереди солнца». Прочно висела.
— Похоже, вы меня обманули, насчет потери... Чтобы так «привинтить» к стене, половину дня возиться надо.
— Это желание Деда. Не мое... Его сила. Я с ней всю ночь просидела в обнимку, пока вас ждала.
— Поставили бы.
— Не могла...
— А где дед?
— Он ушел...
— Понятно...
Куда ушел дед, я спрашивать не стал. Не разуваясь, отправился на кухню. Не разбирая, сунул пакет в холодильник, водку — в морозилку. Тина смотрела за моими действиями с интересом птички попавшей в необустроенное гнездышко. Я вернулся в прихожую, снял куртку, повесил, скинул туфли.
— Так и будете стоять?
— А что можно остаться?
— Если мы будем на «ты».
Тина улыбнулась и вынула из кармана плаща согнутую вдвое общую тетрадь, подала.
— Это вам... то есть тебе Дед завещал, перед уходом. Возьми.
Вожделенная тетрадь снова шла мне в руки и снова, я к ней охладел. Взял у Тины, бросил на сексодром, следом и уставшее тело, проваливаясь в сон...
Стягивая пулемет с широкого подоконника в хлам разбитого окна, я присел и прислонился вспотевшей спиной к прохладной стене.
По длинному коридору, заваленному потолочной балкой, обломками оконных рам, кусками штукатурки и битым стеклом, ко мне пробиралась Алиса, пригибаясь ниже оконных проемов. Она сняла операционный халат и была в перепоясанной офицерским ремнем гимнастерке, защитного цвета с одной шпалой в петлице, хлопчатобумажной юбке и ботиночках, огненно-рыжие волосы, коса, спрятаны под темно-синий берет со звездой. В руке Алиса держала ТТ. Присела рядом.
— Нет больше раненых! Полуторку огнеметом сожгли, нелюди. Это вам, Антон, — подала пистолет и запасную обойму. — Мне как военврачу третьего ранга положен, но я не умею им пользоваться, а вы умеете. Я видела...
— А как же вы, Алиса!
— Отдайте мне свой наган.
— Он без патрон.
— У меня есть... один, — она расстегнула пуговку на правом нагрудном кармане гимнастерки и вынула патрон для нагана. — Только зарядите сами. Прокрутите барабан так, чтобы сразу... Боюсь, на второй раз у меня духу не хватит.
Не задавая глупых вопросов, я сделал всё, как просила Алиса. Мы, молча, обменялись страшными подарками друг другу.
— Как вы думаете, Антон, они скоро повторят попытку?
— Думаю, пока-то да сё, перегруппируются — полчаса тишины будет...
— Полчаса тишины... — выдохнула она и прижалась ко мне.
— У вас есть зеркальце? — спросил я.
Военврач третьего ранга отпрянула, посмотрела в мои глаза, забыв о войне, и с улыбкой ответила:
— Есть... маленькое...
— Дайте...
Алиса растянула второй нагрудный карман — левый, и вынула комсомольский, раскрыла, меж страниц, лежало прямоугольное зеркало, вырезанное в точный размер билета. Я взял его у нее и, стараясь не высовываться, определил на подоконнике так, чтобы был виден весь двор, нечто вроде зеркала заднего вида. Вернулся к Алисе.
— Какой вы умный, Антон! Я ни за что бы недодумалась!
— Товарищ капитан медицинской службы, давай на «ты»...
— Давай, товарищ старший лейтенант, — она снова прижалась ко мне, впитывая меня своим телом. — Знаешь, а мне жаль, что такой отважный парень, летчик-истребитель, и не мой. Что, я не твоя рыжая...
— Вполмнила...
— Антон, я, правда, жалею, что не отправила тебя в полк. Ты мне понравился... Хотелось, хотя денёк, с тобой пообщаться...
— Это признание?
— Да... Чего уж теперь. Полчаса осталось...
— А почему Алиса? Чужая, другая...
— Ты латынь знаешь?!
— Немного...
— У меня мама медик, папа — профессор медицины. Латынь — наш второй домашний язык. Кроме того, мама, с детства обижает сказку Льюиса Кэрролла про Алису. — Она снова достала комсомольский билет и, меж других страниц, нашла фотографию. — Вот. Это я с папой перед отправкой на службу в РККА — июнь прошлого года.
Сколько раз присылали мне по электронной почте девушки свои фото — полуобнаженные, обнаженные, с курортов, сколько раз я и сам им делал портфолио, но ни одна не зацепила меня так, как эта черно-белая фотография. У входа в городской парк стоят и щурятся на солнце отец — в белых парусиновых штанах, тенниске и соломенной шляпе и дочь — в новенькой форме военврача третьего ранга РККА.
Отдал. Смахнул повлажневшую пыль с лица.
— Алис...
— Да...
— Ты с патроном не спеши...
— Не буду... — она спрятала фото в комсомольский билет, его на девичью грудь, прикрыв еще не любившее сердце и, застегнув пуговку, прижалась ко мне — Ты счастливый, я знаю...
— И я, Алиса, знал... А теперь...
— Поцелуй меня... — тихо произнесла она.
Ответом, в зеркальце мелькнула немецкая каска, вдалеке, у ворот.
— Всё... кончилась тишина...
Я выкинул ствол пулемета на подоконник, плотно прижал приклад к плечу, дал очередь...
Проснулся, приподнялся на сексодроме на обеих руках, словно решил отжаться, перекинулся на спину, приподнял голову. Прямо передо мною находилась девичья попка в коротеньких обтягивающих шортиках. Чуть виднелись ягодицы.
— Ты что делаешь? — спросил я.
— Ой! — Тина выпрямилась с веником в руках и повернулась, покраснела. — Я думала вы... ты спишь. Решила немного прибрать.
— А веник где взяла?
— У соседки попросила... Еще, в ванной, трусы женские на полу были — красные, так я их выбросила! Надеюсь, они не дороги тебе как память?
— Долго я спал?
— Минут тридцать...
— И ты за полчаса успела обследовать и продезинфицировать мою берлогу?!
Тина хмыкнула.
— Руки у меня же никто не отобрал...
— Ноги и все остальное, тоже...
— Я думала, ты спал!
— Где тетрадь?
— Я тебе ее отдала...
— А я — куда ее дел?
Тина подошла к сексодрому осмотрела все вокруг меня...
— Она под тобой... Иди на кухню, а я пока здесь приберу.
Я вытащил из-под поясницы тетрадь, сполз ногами с сексадрома и отправился на кухню, ловя себя на мысли, что слушаюсь эту зеленоглазую девчонку. Чтобы утвердится в обратном, бросил уже стоя у холодильника.
— Чем в таких шортиках, лучше совсем без них! Голая попа меньше внимания привлекает — четвертый закон самца.
— Сам придумал? — послышалось из комнаты.
— Только что...
— Держи взгляд самца голодным — проговорила Тина, выглянув из комнаты с веником, — второй закон самки...
— А какой первый?
— Первый закон самки гласит: держи самца!
— Мудро...
Я стянул с себя свитер, повесил на спинку стула и сел к кухонному столу. Первый раз за много лет на него можно было положить тетрадь, не опасаясь вляпаться во что-то жирное или сладкое, все было чисто, лишь цветов не хватало до полной идиллии. Но думаю, завтра и они появятся.
Я раскрыл тетрадь и стал жадно просматривать. Прибытие в авиаполк, крепкая мужская дружба с Сашкой ведомым, знакомство с какой-то Лидой, на комсомольском собрании. А вот начало войны. Первый боевой вылет...
— Тина! В тетради нет ничего о госпитале!
Она вышла из ванной с ведром воды, поставила, бросила туда тряпку.
— Каком госпитале?
— Ну, госпитале! Первые дни войны, военврач третьего ранга Алиса Сполохова, авионалет, немцы. Она попросила у меня наган — застрелится. Показывала фото, где они с отцом за год до войны...
Тина села рядом со мной, взяла меня за руку и проговорила:
— Антон, не обижайся, но водку, я вылила в раковину...
— Матрона сказала, что больше ветерана нет. Теперь только я в настоящем и я в прошлом. Стало быть, мы с тобой сидим, говорим на кухне и в тоже время я и Алиса, там в госпитале! Тина, я схожу с ума! Чародейка говорила, тетрадь поможет — где она поможет! Где!
Тина обняла меня, стала ласкать губами, покрывая лицо мелкими поцелуями. Нашла ими мои уста и остановила крик.
Мы целовались, сначала жадно, после спокойно, а потом смотрели друг другу в глаза, соприкоснувшись любами.
— Ты не хочешь меня... — тихо спросила Тина.
— Хочу... хочу понять, что значат мои сны...
— Домою пол и заварю чай...
Тина встала и взяла ведро, оставив меня с чувством, что сегодня я рассорился со всеми своими девчонками. Кроме одной, которой, возможно, жить осталось до последнего патрона в подаренном ею мне пистолете. Со злостью на себя, на мир, я снова открыл тетрадь, найти хоть что-нибудь и зацепиться, как за соломинку...

Глава девятая.

Я снова перечитал начало тетради, до событий августа, — тяжелые бои первых месяцев, постоянные передислокации на восток, смена полевых аэродромов, злость, бессилие — ничего про госпиталь, но что-то не давало мне её закрыть, отбросить.
— Тин... Тина!.. — крикнул я.
— Чего? — выглянула она из комнаты. — Дай домыть, совсем немного осталось.
— Прадед твой был грамотным?
— Конечно! — она скрылась, из кухни остались видны только ступни, пятки, но и они уползли, — Он же летчик...
— Почему, тогда он пишет печатными буквами, словно китайскими иероглифами?..
В ответ Тина завизжала, будто её поймала мышь.
Я оставил тетрадь на столе и бросился в комнату. Она вылетела из-под сексодрома, попкой, села ею на подогнутые ноги, вкинула на меня зеленые глаза и, брезгливо, держа двумя пальцами презерватив, предъявила.
— Это что?!!
— Резиновое изделие №3...
— Ты хотел сказать №2! Презерватив!
— Ну да, я и сказал, только большой, третий размер.
Тина смерила его глазами...
— Фу! Он пользованный! Отойди!
Она соскочила, неся его перед собой, убежала в туалет, послышался смыв бочка.
— Тин, ну чего ты хотела? Я холост, ко мне, естественно, приходили женщины и не всегда по собственному желанию.
— Проститутки! — кинула она, промелькнув из туалета в ванную.
— Увы, увы, увы...
— И не прикасайся ко мне, понял! — послышалось из ванны, зашумела вода в душе. — Меня он не хочет, а...
— Ты что, плачешь? Я войду...
— Нет!!! Я го...
Тина не договорила, я открыл дверь в ванную. Она стояла под душем и яростно себя намыливала. Терла вихоткой. По её щекам текли слезы вперемежку со струйками воды.
— Холодно, закрой... — тихо произнесла она.
Я закрыл, за спиной.
— Из-за тебя волосы намочила. Теперь голову промывать надо... — пожаловалась она, когда я её обнял. — Намокнешь...
— Ерунда...
Тина прижалась ко мне обнаженным телом, сложив на груди руки, кулачками уперлась мне в рубашку, подрагивала.
— Я бабник, циник и эгоист, Тин...
Она кивнула.
— Утром я просыпаюсь с одной, вечером ложусь с другой, нисколько не заботясь о той, что грела меня прошлой ночью. Возможно, когда я ласкаю очередную жертву своего эгоизма, где-то, кто-то, из моих мимолетных отношений, режет себе вены, упаковками, глотает снотворное, но это лишь гипотетически — возможно и нет.
Тина подтвердила мои слова всхлипом. Её зеленые глаза смотрели на меня доверчиво, вода из душа заливала ей лицо, но она не закрывала их...
— Я всегда предпочитал думать, — продолжил я свою исповедь, — что давно забыт и кто-то, где-то, превратившись в эфемерное видение, утишается в объятьях другого мужчины. Всегда... Но сны последних дней, если не изменили меня, то меняют.
— Да?! — она шире открыла зеленые очи.
— Да, Тин. Где-то там, в далеком страшного годе, красивая рыжая девчонка, военврач третьего ранга, держит в руках наган с одним патроном в барабане. И я, старший лейтенант РККА, лихой парень летчик-истребитель, в которого она влюбилась за непростые сутки первых дней страшной войны, её единственная надежда. Да и вся жизнь — любовь, свадьба, дети, внуки, сжата до минут, последних минут вместе. Даже меня — бабника, циника и эгоиста это пробило...
— Ответ в тетради? — положив голову мне на плечо, спросила Тина.
— Я очень надеюсь!
— А у тебя, правда, такой большой... третьего размера?
— Да...
Тина прислонила губы к моему уху и шепнула:
— У меня еще никого не было...
— А...? Там, на кухне!
— Я хотела, ну... Хотела, а теперь боюсь... Ты же меня не выгонишь?
— Нет... Только у меня кровать одна и комната.
— Вот и хорошо! Мы сначала привыкнем друг к другу — она отпрянула. — Стеснятся, не будем. Одевается там — можно раздетыми.
— Я и не стесняюсь... Что-то я не понял, ты меня что, замуж взяла, с испытательным сроком и ограничениями?
— Ну, существует же гражданский брак, а у нас будет ознакомительный!
— Мойся... У меня к тебе по тетради вопросы есть...
Я вышел из ванной и усмехнулся — ознакомительный брак с ограничениями...
— Ведро с грязной водой из комнаты, после, как из ванной выйдешь, убери... Пока, я не споткнулся.
— Сними рубашку, мокрая, — крикнула она мне в ответ.
Я вообще разделся и в трусах вернулся на кухню. Ознакомительный, так ознакомительный...
Взял тетрадь. В чем же секрет? Снова прочитал с начала до воздушного боя над брянскими лесами, гибели ведомого. Здесь было все понятно. Совершив таран, выпрыгнул с парашютом, попал к партизанам, воевал, весной сорок второго вернулся в авиаполк, снова стал летать. Получил первый орден красного знамени...
Естественно, как две бабы снимали его с дерева со вставшим членом, ветеран писать не стал. Может и про госпиталь — не стал? Мало ли, начало войны, полная неразбериха...
А может плен?! Это что, Алиса застрелилась, а я струсил?! Я возненавидел самого себя, затошнило, в голове помутилось...
Скинул с окна, во двор, бесполезный без патрон пулемет.
— Все, Алиса! Осталось две обоймы ТТ.
— И Бога нет, на чудо надеется не стоит, — проговорила она, стоя, прижимаясь спиной к стене, девичьи груди выдались вперед, всколыхнулись выдохом.
Я встал посреди окна, и остервенело, с двух рук, выпустил из пистолета всю обойму, кожух-затвор откинуло назад. Немцы открыли ответный огонь, пуля чиркнула меня поверх плеча, отпрыгнул к Алисе, перезарядил пистолет.
— Ранили?! — повернула она меня к себе, обняла, прижала.
— Царапнуло...
Мы стояли, прижавшись друг к другу, вдавливаясь в стену молодыми телами, она прильнула к моим губам своими, а я вынул дуло пистолета в проем окна и считал утекающие секунды жизни, выстрел за выстрелом. Стрелял лишь бы отогнать немцев. Остался последний.
Наши уста разомкнулись. Она смотрела мне в глаза.
— Это мой... — тихо ответил я, на вопрос в её синих очах.
— Да, Антон, я поняла... Отпусти меня. Я пойду.
— Куда?
— Не хочу, чтобы ты видел. Ты не думай, я не трусиха! У меня воли хватит... Жаль только одного, мне не суждено стать женщиной — с тобой, Антон...
Не знаю, что на меня нашло, но свободная от пистолета рука сама нашла ее колени, растолкнула, приподняла юбку и стала массировать промежность через трусы. Снять, не было времени, отвести в сторону — возможности. Плотно-облегающие, хлопчатобумажные, они спасали женщин в военно-полевых условиях от грязи, но не от войны.
У Алисы к переносице сбежала слеза...
— Что ты делаешь, Антон, — тихо, не отталкивая, спросила она.
— Прости... — я прислонился лбом к звезде, на её темно-синем берете. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось дать тебе немного того, чего ты еще не испытывала — мужской ласки.
Военврач третьего ранга вкинула синеву глаз, куда-то мне в подбородок. Я не видел, но чувствовал, как Алиса смотрит на мою шею, грязный подтек пота за воротник с тремя алыми кубарями в голубой петлице — это все что у нее есть и больше ничего, ничего не будет.
Ее трусики стали влажными, она ткнулась мне в кадык, пересохшими губами, и шепнула:
— Не останавливайся...
Нервно огладила мою гимнастерку, ниже ремня, приподняла, стала искать карман в галифе, я чуть повернулся, проникла и через ткань обхватила мой член пальцами...
— Мы успеем, мы успеем... — только и твердила она.
Алиса тихо простонала и схватила ртом мой воротник. Ее трусики стали совсем мокрыми. Она стала гладить мой член быстрей...
Вдали длинного коридора, хозяином, появился фашист с карабином. Он шел, пиная, пробитую осколком, советскую каску, рукава светло-серого френча были закатаны до локтя. Он настолько увлекся «футболом», что поднял на нас глаза и вскинул карабин поздно...
Алиса не видела немца, прильнув, она ласкала меня, не остановилась, даже когда раздался выстрел. Лишь на секунду замерла и продолжила. Только после того, как я кончил, вынула руку из кармана моих галифе и обернулась.
В метрах десяти от нас лежал мертвый фриц, кожух-затвор на ТТ в моих руках отъехал назад оповещая — кончались патроны. Был слышан топот кованых сапог и немецкая речь.
— Зачем, Антон! — крикнула Алиса. — Это же был последний, для себя...
— Не смог... — медленно, проговорил я.
— У нас остался только один патрон.
— Алиса, в палаты! Я попробую добежать до карабина и гранат...
— Мы ринулись в разные стороны. Алиса кричала мне что любит, что теперь не боится смерти, а я бежал и орал:
— Успею! Я успею!
Сдирая колени, юзом уткнулся в мертвого фашиста, он лежал на спине, лямка карабина через шею... граната на поясе — ближе. Я засмеялся дьявольским смехом.
— Черта вам, гансы, а не плен!.. — соскочил, дергая чеку.
— Антошка, я же просила из ванной: чай поставь. Ты чего такой возбужденный?
Передо мной стояла Тина в одних трусиках, ее длинные волосы были замотаны в оба моих полотенца. В общем, она стояла топлес, если не считать, что хитроумное сооружение из банных полотенец, длинными концами, прикрывало и груди.
— Помнишь, мы сошлись на ознакомительном периоде, — добавила она, включая электрочайник.
— Я фашиста убил, — ответил ей, садясь на стул. — В упор, глаза в глаза.
— Когда?
— Сейчас... Наглый, гад, каску советскую пинал...
— Чай с травами будешь?
— Ты с тетрадью мне помогать думаешь?
— А чего там не так? Ты же читал?
— Мне еще раз повторить?!
Тина подошла ко мне, пальчиком в грудь, выпрямила мою осанку и устроилась попой на коленях. Подтянула по столу тетрадь к себе.
— Ты слева направо читал. А теперь почитай сверху вниз... Для этого и печатными буквами писано...
С первых же строк такого прочтения, я попал на описания госпиталя, старого дореволюционного здания со стерильными палатами, до белизны, где царицей была Алиса Сполохова...
— Ай! Мокро! — вскрикнула Тина, сидя у меня на коленях. Соскочила, оттянула со своих ягодиц трусики. — Липкое! Варенье, что ли разлил?
Понюхала. Я посмотрел на свои трусы — темное пятно...
Тина пожала плечами, произнесла:
— Сперма... с запахом муската. Чистая сменка имеется?
— Только в порядке осведомления — в шкафу...

© Сергей Вершинин, 2012
Дата публикации: 10.09.2012 18:00:40
Просмотров: 2623

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.