Сancer-голод-любовь

Виталий Семенов

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 47432 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Cancer - голод - любовь
-- А зачем – читать? Зачем, как все подохнем скоро?
-- Вот потому и торопись, что скоро подохнем.
А.И. Солженицын «Раковый корпус»

– Канцер, канцер, не морочьте мне голову, доктор, так и скажите – рак лёгких.
– Печени, а не лёгких, начальная фаза, всё поправимо, давайте…
– Ещё интересней, у непьющего заядлого курильщика рак печени. Давать я ничего не буду, так сдохну. Вы мне сейчас насочиняете кучу лечений-облучений для продления агонии. Если не лечиться, то я сдохну через полтора года, а если лечиться, то через тридцать шесть месяцев. Спасибо, доктор, вы сказали то, что должны были сказать. До свидания.
Валерий вышел из кабинета и побрёл, загружаясь невеселыми мыслями на первый этаж, в гардеробную, а потом на улицу. Вот, собственно, и всё – Эпилог. До последнего ещё теплилась надежда, что обойдётся, что все анализы и обследования опровергнут фатальный диагноз. Нет, с каждым очередным посещением онкологического центра надежда таяла, истончалась. Всё – рак, финиш, безнадёга, смерть. И здравый смысл не даёт других вариантов. Надежда, эта последняя зацепка за жизнь, всего лишь глупый самообман, теперь и она исчезла окончательно.
Сколько осталось, год, полтора? И какими будут эти год-полтора? Всё известно наперёд – скоро он сляжет и жене достанется весь труд по уходу за онкобольным. Памперсы, вонь, заскоки и фобии безнадёжно больного, выедаемого метастазами мужа. Под занавес и она, Алла, и дети будут желать лишь одного – скорее бы и сам отмучился и их освободил. Потом, после его ухода, жена-моралистка будет укорять себя за такие мысли, каяться. Все так и произойдёт, здесь тоже без вариантов. Для чего эта агония, самому помучиться и других напоследок помучить? Всё, хватит медицины, пора и о душе подумать. Хотя, что тут думать, вся жизнь насмарку, кобелю под хвост. Жить не хочется, достижений никаких. Дом не построил, сына не вырастил, дерево не посадил, колодцев только нарыл на жизненном пути и себе и окружающим. И в чём смысл такого бытия?
Ну, ладно, здесь всё понятно, а как уходить-то? Эдак, чтобы легко, не больно и наверняка. Прыгать без парашюта и топиться, явно не подходит, стреляться и вешаться тоже. Остаётся травиться, вколоть себе чего-нибудь побольше, и аминь. Чего? Слаб он в фармакологии, знакомых медиков нет, да и кто ему расскажет о том, чем травиться лучше, значит… значит, наркотики надо найти. Вколоть лошадиную дозу и на покой, уж ему-то, ни разу не употреблявшему, любая доза будет запредельной. А что, идея, это способ верный. Тихо, спокойно, лёжа в кроватке, написав прощальное письмо жене и детям, никого не беспокоя. Нет, дома не стоит, жене лишние хлопоты, лучше в медгородке, рядом с моргом, с паспортом в кармане. Да, так лучше всего. Решено.
Осталось найти морфин, а еще лучше героин, доз десять надо приобрести. Легко сказать, приобрести, где, у кого? Всегда Валерий сторонился этого антимира и его обитателей, с наркоманами брезговал даже общаться, а вот, поди ж ты, самому пригорело. Чего только не сделаешь ради собственной эвтаназии.
Ещё раз: есть хоть одна причина, чтобы бороться за жизнь? Борись не борись, скорый конец неизбежен. Денег на пересадку печени и подобные процедуры у него нет, да и это не поможет, оттянет на несколько месяцев и только. Жену жалко, ведь всё ей достанется, весь этот ад, под названием – уход за безнадёжным инвалидом. Хватит нюней, ведь решил уже всё, обдумал. Наркотики надо найти.
Валерий вышел из здания онкологического корпуса, прошёл по аллее медгородка, присел на лавочку. На улице середина марта – слежавшийся, почерневший от выхлопов жизни большого города снег, голые, беззащитные деревья, торчащие из подтаявших сугробов веточки кустарника, промозгло, ветрено, погано. Может до мая подождать? Нет, в мае будет ещё обидней, всё оживает, расцветает, прихорашивается, наполняется силой и жизнью, а тебе в обратную сторону, на свалку.
Он так и сидел, рассматривая унылый пейзаж и проходящих мимо людей, куря уже третью за полчаса сигарету, кутаясь от пронизывающего ледяной влагой мартовского ветра в свою тёплую куртку, прощаясь с миром.
Вот только теперь, в свои сорок пять, Валерий почувствовал, что такое настоящая свобода. Это когда у тебя ничего нет. Ни надежды, ни времени, ни жизни. Где-то там вдалеке еще маячило чувство долга, но и оно лишь подталкивало к скорейшему уходу, дабы не мучать своих близких. Оказывается, когда у тебя ничего нет, то напрочь пропадает страх за что либо, тебе нечего терять, хуже уже не будет. Вот она – настоящая Свобода. Свобода от жизни.
– Не помешаю? – Мужик, чуть постарше Валерия, лет, наверное, пятидесяти присел с другого края лавки.
– Мне уже невозможно помешать никому и ничем.
– Что так, потеряли кого?
– Себя. Себя родимого, да это не ваше, не обращайте внимания.
Сосед по лавке пересел поближе, упёрся оценивающим взглядом в собеседника. Рентген, а не взгляд, Валерия обдало непонятной волной тепла, она прошла сверху вниз, потом опять наверх и остановилась в правом боку под грудной клеткой, туда сейчас и смотрел этот странный гражданин.
– Ещё ведь не всё потеряно, метастазы ещё не пошли, шанс есть, мизерный, но есть. Хотите обратно, в жизнь вернуться? – И мужчина опять испытующе пронзительно посмотрел в глаза Валерию.
В груди отпустило, но стало совсем не по себе от этого прожигающего насквозь взгляда, Валерий немного отвернулся, заёрзал, стал тушить сигарету об стоящую рядом урну. Да что ж такое, это что за тип, ему что нужно-то, сидел, никому не мешая, чего докопался?
– Вижу, хотите, но боитесь. Значит, еще не всё потеряли.
– Вы бы, уважаемый, шли своей дорогой дальше, вам, что от меня нужно?
– Нужно не мне, а вам. Бросьте последнее, что у вас осталось – свой мазохизм и вернитесь к жизни, я помогу вам, и вы проживёте достаточно долго. Вы ещё не всё сделали в этой жизни, повремените уходить.
– Сделал, вы даже не знаете, о чём говорите, я в этой жизни такого наделал…
– Вот и задержитесь, чтобы исправить. Я понимаю ваше недоумение, но чего вам терять, попробуйте, хуже уже не будет, – И опять этот пронизывающий, просвечивающий до нутра взгляд.
– Вы мне лечиться предлагаете, увольте от этих мытарств.
– Нет, с медициной это никак не связано, я предлагаю вам пройти тоже, что и я восемь лет назад. Я тогда так же сидел у дверей «Онкологии» и скулил, прощаясь с жизнью. Восемь лет назад, а теперь только иногда отмечаюсь у онколога с неизменным заключением: новообразований нет. Давайте так: отправляйтесь домой, соберите себе белья побольше: трусы, носки, майки, халат если есть. Денег возьмите, сотен несколько, с родными попрощайтесь на пару месяцев, карьера вам пока не нужна, отпустите всё и вся. Завтра с утра ничего не есть, совсем ничего, в шесть часов позвоните мне, скажете свой адрес и поедем, это недалеко, вот вам мой номер, – Он протянул Валерию невзрачную визитку с номером телефона, – До встречи, – поднялся с лавки и ушел не оглядываясь.
Вот так реприза, «иди за Мной» называется. Только с чего он так уверен, что Валерий сейчас всё бросит и ринется за ним? Хотя, что всё, что у него осталось, кроме мыслей о «правильном» суициде? Нет, но ведь так тоже нельзя – собирайся, пошли, «Здравствуй, лошадь, я – Буденный». Да ты кто такой, чтобы командовать Валерием, сроду не признававшим никаких командиров и авторитетов. Не на того напал.

Будильник телефона заиграл в полшестого, Валерий встал, умылся, пошёл на балкон, покурил. Есть, сказали нельзя, даже кофе. Почти шесть, звоним на балконе, чтобы жена не проснулась.
– Алло, простите, вы вчера даже не представились. Адрес? Да, Фрунзе 25, внутри квартала, знаете? Пятый подъезд, он предпоследний. Да, собран, готов, хорошо, выхожу.
Заходя с балкона в комнату, Валерий встретился с Аллой, не удалось ускользнуть незамеченным. Родная, ну что тебе ещё сказать, самому ничего не известно. Вчера уже поговорили, лечиться поеду, терять всё равно нечего. Сумку с бельем сама собрала. Пирожков напекла, наказала, чтобы звонил, чтобы знала, где навещать его. Ведь всё решено и договорено, а теперь этот взгляд полный скорби, любви и отчаяния. У Валерия защемило сердце, увлажнились глаза.
– Альчик, птенчик мой, пора. – И резко, чтобы самому по-бабьи не расплакаться, Валерий выскочил из квартиры.
У подъезда стояла Лада-десятка со вчерашним знакомым за рулём. Валерий забросил сумку на заднее сидение, а сам сел впереди.
– Здрасьте, а куда поедем?
– Здрасьте, а кудакать не стоит. Заедем сначала на турбазу на той стороне Волги, «Волжские камни» знаете? Там мне по службе надо побывать, а потом вас отвезём, рядом совсем. Только сначала извините, давайте багаж проверим, а то ничего не получится. Порядки там строгие, могут и не допустить. Вы позволите? – Достал сумку с заднего сидения, расстегнул замок и стал бесцеремонно копаться в ней, вытаскивая всё на его взгляд не нужное. Пирожки, планшет, халва, зубная паста, мыло, шампунь, станок и пена для бритья, пакетик со справками и результатами анализов из «Онкологии», банка кофе, фотографии, блок сигарет и зарядное устройство телефона полетели долой из сумки. Лихо ты командуешь, дядя! Валерий опешил от такой наглости.
– И опять я вас понимаю, но вариантов нет, или это всё обратно домой несёте или сами выходите. Вот пакет, сложите сюда всё лишнее и верните назад или там, на месте оставите в камере хранения.
– В камере оставлю, поехали! – Почти завизжал Валерий, с трудом давя своё крайнее негодование.
Всю дорогу ехали молча. Через час они были уже в пятидесяти километрах от города, в лесу, у ворот турбазы «Волжские камни». Турбаза была летней, в середине марта бездействовала, вокруг ни души. Водитель вышел из машины, открыл и снял с ворот амбарный замок и закатил машину на территорию турбазы. Небольшие домики и беседки стоящие между высоченных сосен, вдали, за постройками и деревьями проглядывает белое поле – скованная льдом Волга, туда не пройти, все дорожки покрыты слежавшимися сугробами. Летом здесь, наверное, хорошо, но сейчас-то зачем сюда притащились?
– Вы сумочку возьмите, сейчас заберём кое-что и дальше поедем.
Валерий взял с заднего сидения сумку и послушно пошел за провожатым, пакет с «ненужным» остался в машине. Они вошли в хозяйственный корпус, длинный одноэтажный дом, прошли по коридору к дальней двери. Зашли в комнату, скорее напоминавшую какое-то моечное помещение.
– Ах, извините, что-то мой телефон не берёт здесь, можно ваш на секунду, может антенна помощнее будет? – Валерий дал свой телефон и подумал: «Не удивительно в такой глуши. Только это будет последняя просьба-команда, пора заканчивать с театром абсурда. Что мы тут забыли в этом клозете?»
А «командир», взяв Валерин телефон, вытащил из кармана куртки какой-то исписанный листок, положил его на столик, сказал: «Я сейчас» и вышел из комнатки. Следом за ним дверь захлопнулась. Это что за шутки!? Валерий подошёл к двери, ткнул, потом стукнул по ней, отошёл, разбежался, со всего размаха влетел в неприступную дверь. Тщетно. Железная, непробиваемая, без замочной скважины, без ручки, непреодолимый монолит.
Доигрался, мать твою, попал в логово маньяка! Адреналин бил ключом и требовал действий. Валерий ещё раз разбежался и ещё раз влетел в дверь, отшиб плечо. Долбил и орал он долго…

«Думаете, можно было по-другому? Никак нет. Замуровать больного, имеющего такой диагноз человека, лишить его медицины, общения с близкими, обречь на полную изоляцию от мира. Разве кто-то в вашем положении добровольно согласится на это? Это антинаучно, негуманно, бесчеловечно, противоречит здравому смыслу, но это единственное, что вас спасёт, по себе знаю. Вы пробудете в своей келье примерно полтора месяца. Чтобы остаться в живых, излечиться от всех болезней и не потерять рассудок необходимо выполнять следующие правила:
1. Первые две недели, хотя бы через день пользоваться клизмой по прямому её назначению.
2. Выпивать каждый день не менее одного литра воды из канистр, вода дистиллированная, пейте смело.
3. Полоскать почаще рот, особенно первые три недели.
4. При сильных болях или спазмах, воды пить побольше и сидеть-лежать в наполненной горячей ванне.
5. Когда почувствуете, что теряете чувство реальности, разговариваете с кем-то, выходите из тела и подобные явления, то читайте таблицу
умножения, чертите геометрические фигуры, повторяйте аксиомы и общечеловеческие каноны.
6. Экономить силы, поменьше физических нагрузок. Стучать, орать и звать на помощь здесь бесполезно, ближайший населённый пункт, деревня Выселки, в тридцати километрах отсюда. До мая месяца никого кроме меня вблизи не будет.
За полтора месяца голодовки ваш организм, как биологическая машина съест или отторгнет всё ненужное и чужеродное, а изолированная от постороннего влияния психика выпрямится и избавит вас от злости, обид и причин возникновения недугов. Родным я всё объясню по вашему же телефону, не переживайте, я их успокою. Всего полтора месяца, меньший срок, к сожалению, не даст нужного эффекта.
Когда всё закончится, позовёте меня, я открою. Крепитесь, я с вами».
Валерий положил прочтённую записку обратно на стол и обречённо сел на табурет. Да, влип Лерка, по самое не хочу. Полтора месяца, без еды! Он что ошалел, разве это возможно? Разве человеческий организм способен на такое? Хотя, с другой стороны, ведь хотел уйти, никого не беспокоя – пожалуйста. В чём, собственно, разница от отравы какой подохнуть или от голода? Чуть раньше, чуть позже, интересно с телом то этот маньяк потом что сделает? Наверное, в Волгу-матушку отправит, рыбкам на подкорм, или в клумбу какую, цветочки чтобы ярче цвели. Нет, умереть от укола было бы легче, а так придётся мучиться, но главное, тогда бы сам руководил процессом, а тут – как подопытное насекомое в банке любознательного прыщавого подростка-натуралиста.
После всплеска гнева и отчаяния, после бесплодных приступов на взятие двери, стука по трубам отопления и истошного ора с употреблением всей имеющейся в арсенале ненормативной лексики Валерий сильно устал, просто выдохся. Он снял куртку, разулся, достал из сумки домашние тапочки, прошёлся по комнатке и завалился на матрац, лежащий прямо на полу.
Итак, что мы имеем? Комната примерно пять на пять, у самой двери унитаз – логично, с крышкой и ёршиком, рядом тазик с половой тряпкой – гигиенично. Далее у стены ванна, большая – удобно, смеситель и кран-гусак не подтекают – приятно. Раковины нет, рядом с ванной у стены стоят на полу две пластиковые огромные, литров по пятьдесят-семьдесят, доверху наполненные канистры с краниками внизу – обопьёшься перед смертью. Так, у противоположной стены старый, деревянный столик, покрытый дешёвенькой, но белоснежной и выглаженной скатертью – опрятно. На опрятной, но абсолютно ненужной из-за полного отсутствии пищи, скатерти записка маньяка-благодетеля, стопка такого же белоснежного и выглаженного постельного белья с казёнными штампами на углах, пол-литровый фаянсовый бокал, какая-то книга в чёрном переплете, несколько шариковых ручек, большеформатная толстая тетрадь и клизма – впечатляет, готовились основательно к приёму дорогих гостей. У стола дешёвый, железно-пластиковый табурет, а в самом углу обычный полутораспальный ватный полосатый матрац, опять же с казённым штампом на одном из краев. На голом, не застланном матраце без подушки, валяется постоялец «гостеприимной» камеры будущей смерти, то есть он сам, Валера – по спартански, без кровати. Стена напротив двери пустая, если не считать двух труб отопления – тепло, совсем тепло в комнатке, можно и джемпер снять. Высоко над батареями окно, настолько высоко, что хоть стол с табуретом приставь, хоть мировой рекорд по прыжкам в высоту выдай – не достать. Большое окно, в полстены, но недостижимое, метра четыре до него, не меньше. Узкая форточка-фрамуга открыта настежь, но благодаря исправно греющим трубам тепло. Значит, помрём на свету, в тепле и при свежем воздухе – труп быстрее разложится. Очень высокий потолок, белый, а стены выкрашены масляной краской спокойно-салатового тона. Полы покрыты качественным светлым линолеумом.
Странное помещение, для турбазы особенно. Странно всё, что связано с этим типом-лиходеем, начиная со знакомства, при котором они даже не познакомились. Странно, всё странно. Вот только завтракать уже пора, а нечего. Пирожки подлец вытащил, Алла пекла, старалась, мужа собирала. Говорят, если спать больше, то муки голода не так мучают. Валерий потянулся, зевнул и закрыл глаза. Да, попробуй-ка, засни, когда жрать хочется. Говорят, что когда нечего есть, надо больше пить. Встал, выпил почти полную кружку воды, безвкусной, слегка похожей на кипячёную. Покурил, пепельницы нет, у унитаза. Посчитал сигареты в пачке, почти полная, шестнадцать штук. Даже сигареты сволочь отнял, целый блок. Валерий пошатался бесцельно по своей келье, выпил ещё один бокал воды и лёг.
Следующие часа два, не меньше, прошли в глубоком сне. Проснувшись, Валерий опять пил, курил, вымерял шагами коморку, умылся, прополоскал рот, осмотрел и прощупал руками всё от ванны до постельного белья.
Взял книгу, «Евангелие», все четыре в одном томе. Замечательно, читай, исправляйся перед смертью. Ну, почитаем от безделья: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…», очень поучительно, особенно сейчас, зачитаешься. Валерий перелистнул: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное…». Ещё хлеще, то призывают к духовности, то говорят, что лучше без неё обойтись. Прав был Маркс – опиум эти ваши религии, только для одурения годятся. Книжку долой, очки тоже.
Встал, застелил свежей простынёй матрац, разделся, вешалка отсутствует, одежду сложил в сумку. Наволочек в постельном белье нет, пододеяльников тоже, одни простыни, одеяло и подушка не предполагаются. Прекрасно, обмотайся простынёй и сиди как Махатма Ганди, думай натощак о ненасилии.
Как думать о хорошем в таком положении? Живот урчит, есть просит, башка болит, курил натощак. Перспективы удручающие, Алла и её последний взгляд перед глазами. Да что тут удивительного, все те несколько лет, что жила с ним, мучилась. Любовь зла – полюбишь и козла. Полюбила на свою беду, разочаровалась, но продолжала любить. А он, «козёл», по нисходящей, будто испытывая её чувство на прочность, падал всё ниже и ниже. С работой и заработками всё хуже, с детьми от других браков всё очень сложно. Изоврался весь, испсиховался, всё набекрень, всё из рук валится. Последние два месяца и вовсе одолела какая-то лень, тоска, апатия. Вроде и убеждал себя, что надо работать, наводить порядок в делах и финансах, восстанавливать расстроенные отношения с женой, с детьми, но не мог себя заставить действовать. Прямо наваждение какое-то. Алла крепилась, украдкой плакала, убеждала, просила, уговаривала, изредка скандалила и продолжала любить. А он продолжал, держась за правый бок сидеть на диване и играть в компьютере. Долги росли, терпение жены кончалось, болезнь прогрессировала и заставила, наконец, идти к врачам.
А теперь, наслушавшись нездоровых бредней этого прохиндея, ещё и в плен попал, в плен своей глупости и доверчивости. Доигрался, Лерка, теперь так и сгинешь здесь. Ах, как всё глупо, неправильно, несправедливо, ошибка на ошибке, а исправить уже ничего нельзя.
Так и прошёл весь день в муках голода, головной боли, угрызениях совести и досаде на самого себя. Когда стало смеркаться, Валерий обнаружил, что висящие под высоченным потолком лампы дневного света светить не будут, выключатель у двери щёлкал исправно, но, обесточенный, контакта не давал. «Это чтобы от отчаяния я себя током не убил, заботливый, однако, хозяин» – подумал Валерий, укрылся своим махровым халатом и уснул.
Ночью снились кошмары, просыпался и ворочался, перелёг ногами к окну, считал слоников, помечтал о двух миллионах долларов, которые вдруг случайно нашел в лесу, «накупил» всего и вся, уснул.
Кто сказал, что в первый день было трудно? А второй день пробовали? Всё тело ломит от жёсткого матраца, голова раскалывается после каждой выкуренной сигареты, во рту помойка, правый бок печёт, живот урчит, тошнит. Ад! За что, неужели так провинился? Провинился, ещё как провинился! Муки совести и сожаления захлёстывают волна за волной. Алла, прости! Детки, мама, простите! Почему же ты так жил, Валерка, не берёг того, что у тебя было, не заботился о преумножении? Ты всё растерял, профукал. Простите! И совсем не скупые мужские слёзы потекли рекой.
Утром третьего дня стало легче, голова не болит, появилась робкая надежда, что полтора месяца продержаться реально. Но жрать хочется дико! В голове поплыли образы застолий и деликатесов. Вспомнилась поездка в Тбилиси, ещё в детстве. Абрикосы, нет, не те, что нынче в супермаркетах по полгода лежат и не портятся. Абрикос, прозрачный от спелости, размером с детский кулачок, висящий на нижней ветке. Валерик только дотрагивается до него и плод сам падает в его растопыренную ладошку и можно есть этот божественный сочный и сладкий абрикос, но Валерка, уже обкормленный гостеприимными хозяевами, размахнувшись, пуляет им в сарай. Пятно красивое на старых, почерневших досках сарая получается! Сейчас бы сюда этот абрикосик. А тута', с утра залазь на дерево и до вечера заправляйся живыми витаминами и глюкозой. А хлеб, грузинский пури. А свежеприготовленный хачапури из подвальчика на Руставели, а лимонад «Тархун», а «Кахури». Все ярко, в мельчайших подробностях, со всеми нюансами вкуса и запаха. Это невозможно терпеть! Попытки подумать о чём-то другом, заслоняются запахом и вкусом приготовленных Аллой пельменей, с кетчупом «Чили». А запах маленьких, жареных на печке бабушкиных пирожков, а оставшаяся из-за недостатка теста начинка, картошка с жареным луком которую бабушка отдает маленькому Валерику.
Валерий встал, умылся, долго полоскал рот, сплёвывая белый гадкий налёт с дёсен и нёба. Потом решил помыть полы, потом долго сидел в горячей ванне. А голодные галлюцинации продолжали одолевать. Чем дальше, тем ярче. Только сидя в ванной, вспомнил, что сигареты закончились. Да, странное дело, курить не хочется и голова не болит. Вот так и бросают курить, оказывается.
На четвёртый день узник забыл, сколько уже отсидел в заточении. Четвёртый или пятый день? Долго вспоминал, вычислял, наконец, убедился, что четвёртый и решил вести календарь. На обложке чистой тетради в клетку стал рисовать каждое утро палочку – ещё один день. Рисовал палочку, перечитывал «Правила» из записки, выполнял, что положено, бродил по комнатке, боролся с очередным воспоминанием о еде. От стола и яств голодные мечтания переместились к полкам супермаркетов. Это как Валера, по окончании мучений, приедет в магазин и начнёт всё скупать ящиками и мешками. И фрукты, и сладости, и консервы, и колбасы, и мясо. Мясо особенно привлекало. Вспоминался мясокомбинат, когда работал там. В обед вся бригада садилась за стол, где стояла огромная электросковорода, открывали крышку, и пар от свежеприготовленного отборного мяса окутывал всё помещение подсобки. А если случалось, изредка, что кто-то приносил картошку, то все утомлённые свежениной мясники ловили в сковороде именно картошку, отгребая надоевшие деликатесные кусочки мяса в сторону. Слюна заполняет рот, но ни мяса, ни картошки, ни даже сухарика какого.
На пятый день стало совсем невмоготу, нет, не от голода, от безделья, совсем нечем себя занять. Опять взял из «библиотеки» на столе книгу, единственную, и опять стал читать. Просто так, не вдумываясь, лишь бы время убить. Ну, примитивно написано, не интересно, но уже хотя бы не раздражает. Фэнтези в дурном переводе, за неимением лучшего, сгодится. Книги хватило на три дня, перечитывать заново не было ни малейшего желания.
Каждый день рвало, нечем, желчью, весь ливер наизнанку выворачивало. А потом слёзы отчаяния, жалости к себе и раскаяния за бездарно прожитую жизнь. Каждый день, где-то, наверное, в полдень, как по часам, рвота – слёзы – усталость – короткий сон. К вечеру, в сумерках – вторая серия по той же схеме. И муки безделья. Время растянулось и загустело, а потому текло намного медленней, чем обычно.
В восьмой день Валерий был занят измерениями. Выдрав из тетради листок, пересчитав клетки и поделив их количество пополам получил линейку длиной в двадцать девять сантиметров. Измерил всё: длину, ширину комнаты и всего, что в ней находилось, примерную кубатуру ванны и всей комнаты, записал. В конце дня просмотрел полученные результаты, усмехнулся и спустил листки с вычислениями и линейкой в унитаз. На что убил целый день?
А на что ещё убивать? В девятый день Валерий стал писать рассказ, вернее повествование «П».
«Пятница, полдень. Павел пошёл пить пиво, пересекая пешеходный переход, повстречал постового.
– Предъявите, пожалуйста, паспорт, – Потребовал полицейский.
– Пожалуйста, – Павел подал патрульному паспорт.
– Придётся пройти паспортную проверку, – произнёс полицейский, просматривая паспорт Павла.
– Почему?
– Просрочен, поэтому. Пройдёмте, – патрульный потянул Пашино предплечье, – Перестаньте притворяться порядочным, – потребовал постовой.
– Пусти, паразит. Помогите! – прокричал Павел, привлекая прохожих, – Прекрати придираться попусту, подонок.
– Преступник!
– Полицай!
Перебранка продолжалась полчаса. Подустали. «Пожалуй, придётся подмогу позвать» – подумал полицейский. «Пиво, поди прокисло» – подумал Павел.
Прохожие полукругом построились поглазеть, посочувствовать Павлу, постыдить полицейского.
– Пристрелю, – прошипел постовой.
– Попробуй, – парировал Павел.
Полицейский перещёлкнул пистолет
« Пропал», – Подумал Павел – Прощайте! – Прокричал прохожим.
Пиф-Паф!
П…».
Пожалуй, придётся писанину прекратить, полная придурь получается. Паранойя на букву «п». Вот так и сходят с ума, постепенно, незаметно, сочиняя? Валерий выдрал из тетради исписанный лист и отправил его в унитаз. Опять сел за стол и стал записывать всех знакомых, всех кого встречал на своём жизненном пути, с именами и без, всех кто хоть чем-то запомнился. Это, оказывается, целый океан. Сами персонажи, ситуации связанные с ними. Поток воспоминаний ширился, увлекая путешественника в такие укромные закоулки, о которых он и думать забыл. Ведь всего один человек, всего сорок пять лет, а приглядевшись, можно открыть целый мир, бесконечную вселенную. Каждый человек это тоже целая вселенная, а взаимодействие с ним, любое, даже самое для тебя отрицательное, это симбиоз вселенных, это их развитие, это их расширение. Вдруг стало понятно, что бесконечность и кажущийся хаос непреодолимы лишь на первый взгляд, всё дело в векторе развития. В намерении. Что хочешь, куда двигаться собрался? Решил и пошёл, подбирая на жизненном пути всё, что помогает достижению выбранной цели и, откидывая всё, что мешает. И если не менять жизненного курса, не тратиться на близлежащее, но мелкое, то вся твоя вселенная приобретает чёткую структуру порядка и гармонии, а её расширение и твои достижения по жизни становятся колоссальными, астрономическими. Осталось только выбрать цель и научиться не застревать на мелочах. Вот тут-то и загвоздка.
Всю жизнь Валера к чему-то стремился, а потом, разочаровавшись, бросал свои начинания. В итоге: скажем прямо – промотал всю жизнь, разбазарил. В свои сорок пять ему похвалиться нечем, это факт. Третий брак, третья несчастная женщина. От первых двух дети, со старшим, уже взрослым сыном Вовой вообще никаких отношений, полный игнор с его стороны, влияние матери и обида за детство. Дочь от того же брака, всегда за отношения с отцом, но только до того момента пока он не начнёт её запоздало воспитывать или о чём-то просить. Младший сын-подросток от второго брака – бездарь и лоботряс, почти такой же как и сам Валерий в его годы, общающийся с отцом лишь когда у того есть деньги. А денег-то всё меньше. Когда с Аллой сошлись, было планов громадьё, дом построим, хозяйство разведём, заживём счастливо и богато на старость лет. Ну и как всегда в Валериной жизни, всё с точностью до наоборот. Долги и разруха, разочарования и обиды. И так всю жизнь, состоящую из пламенных идей заканчивающихся разгромными неудачами.
Несколько дней Валерий неутомимо рылся в своей памяти, отковыривая всё новые, вернее хорошо забытые старые моменты и ситуации своей жизни, переживая и проживая их по-новому. Нейроны и синапсы мозга и всего тела активизировались и начинали работать чётче, слаженней.
На пятнадцатый день рвота прекратилась, гражданская война в животе тоже, правый бок больше не ныл. Плакать совсем не хочется. Только растущая борода сильно чешется. Стало легче, легче двигаться, легче думать. Закралась крамольная мысль, что хватит, всё уже почистилось, пора его выпускать из заточения. Вот тут-то и схватило по-настоящему, под вечер. Сначала разболелась голова, потом нестерпимо скрутило печень. Как и учили, Валерий забрался в наполненную горячей водой ванну, то и дело выскакивая за очередной кружкой воды для питья. После третьего бокала, пододвинул одну из канистр поближе и стал набирать питьевую воду сидя в ванной. Только он не сидел, а крутился и выворачивался, так же как и его печень. Такой боли у Валерия ещё никогда не было. Он стонал, плакал, молил неизвестно кого о пощаде, всё бы сейчас отдал, лишь бы унять боль. Всё, включая жизнь! Боль! Только боль и не хочется больше жить!
Отпустило под утро, вышел дёготь, чёрный, нерастворимый, жгучий, и отпустило. За окном уже светлело, в комнате стали проступать и узнаваться контуры стен, нехитрой мебели и утвари. Валерий, совсем обессилев, наспех обтёрся простынёй из стопки белья на столе и рухнул на матрац, показавшийся после ванны таким родным и мягким.
А к вечеру всё повторилось, он оттого и проснулся, что опять нестерпимо стянуло весь правый бок. О ужас, опять! Но на этот раз всё прошло мягче или к боли уже привык? Нет, к такому привыкнуть невозможно. Действительно мягче и быстрее и черноты уже никакой нет.
Следующий, семнадцатый день прошёл спокойно, если не считать упадка сил и физических, и умственных. Так и провалялся весь день, не вставая, в полном отупении. Следующие три дня опять перечитывал «Евангелие», на этот раз уже вдумчиво, обнаруживая всё больше слоёв и смыслов в примитивной, как раньше казалось, сказке.
На двадцать первый день чертил график своей жизни, по годам. Взлёты и падения, подъёмы и кризисы. Вспоминал достижения, ошибки, детство, юность, дальше, дальше до сегодняшнего дня. Волны, чёрточки, точки, буквы, кружки – записки сумасшедшего, если глянуть со стороны. Но Валерию так не казалось, он чётко и явственно осознал в конце дня, что всё в его жизни закономерно и объяснимо, всё укладывается в строгую схему желания и цены. За всё в этой жизни надо платить, закон сохранения энергии, кажется. Хотел пышнотелую девку в юности, получил. Первая жена, всё при ней по части стати, но гулёна, но аморальная алкоголичка. Обжёгся, захотел, главное, чтобы умную и порядочную. Вторая жена, ходячая энциклопедия, верная, но паталогическая лентяйка, но с лёгкой шизой и слабо выраженной, но прогрессирующей манией преследования. Обжёгся, захотел себе идеала. Третья жена, всё без изъяна, никаких предыдущих пороков, но тут она сама стала загибаться от жизни с таким мужем как Валера. Ценой его счастливой семейной жизни стали бесконечные болячки Аллы. Видимо подсознательно пытаясь освободить её от мучений, Валерий сам неизлечимо заболел. Вот и желай идеала, будучи сам кривым. За всё придётся платить. Сейчас, доведя себя до онкологии, но желая выжить, он должен заплатить мучениями тела и психики, чтобы остаться в живых. Чтобы, уже в который раз, начать жизнь заново.
На двадцать второй день он стал переписывать «Евангелие», просто переписывать, буква в букву, мелким почерком, убористо, в каждой клетке. «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…». Это код, пока непонятно какой, но код, шифр, зная который можно точно и идеально построить или наладить любые родовые связи и отношения. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное…». Это совсем понятно, тому, у кого движения души равны движениям тела, дух, сильный ли, слабый, со всеми его импульсами и перепадами уже не нужен. Достаточно просто слушать свою совесть и интуицию. Дальше: «Ударили тебя по левой щеке, подставь правую…». Тоже понятно, совсем не буквально идти под физические удары, а получив по судьбе обжигающую пощечину, невольно отклоняясь по инерции от полученного удара в противоположную сторону не впадать в другую, противоположную крайность. Не шататься по судьбе как маятник, из стороны в сторону, чем меньше будет амплитуда твоих шатаний, тем меньше будет бить, пытаясь тебя поправить, судьба.
Всё так ясно и понятно, всё записано, давно записано и объяснено. Отчего же не живётся по правилам, предостерегающим и направляющим, заботливым и помогающим? Евангелие, Коран и подобные, выверенные многими веками книги – читайте. Почему Валерий раньше этого не читал, как не читал, читал, «…имеющий уши, да услышит..». Вот уши и глаза, мысли и чувства, всё было глухо и слепо, до тех пор, пока не дошёл до крайнего предела, до онкологии, до заточения, до очистки первых слоёв грязи душевной и физической. И так у всех?
Лишь при начавшихся сумерках и закрывая тетрадь, Валерий заметил, что читал и писал без очков, совсем ведь про них забыл. Всё прекрасно и так видно. Плюс единичку лет пять назад стал одевать для чтения, а сейчас прозрел как молоденький. Приятно.
Больше недели переписывал, исписал почти всю тетрадь, без очков. Иногда, читая, останавливался, вдумывался, осознавал несколько «этажей» понимания очередной аллегории и продолжал, переписывая «Жизнеописание», менять свою жизнь.
На тридцать вторые сутки, и снова поздно вечером, опять схватило, на этот раз почки. Болело даже не столько сзади над поясницей, сколько в животе. «Песочек пошел» – подумал Валерий и стал впотьмах набирать ванну, погорячее. Следующие трое суток было не до чего, лишь бы боль заглушить. Крутился как уж на сковородке, опять и стонал, и выл, и ревел от боли. Жутко! Изредка слегка отпускало, и засыпал прямо в ванной, потом просыпался от холода остывшей воды и очередного приступа боли. Да, хозяин турбазы, знал, зачем отключал электричество в комнате, изымал бритву из сумки, удалял дверную ручку и вешалку. Кто знает, чем бы закончился этот кошмар, но реально хотелось, хоть зарезаться, хоть повеситься, лишь бы прекратилась эта нечеловеческая боль. Да, он знал обо всём наперёд, значит, он тоже проходил нечто подобное. Значит он не врал, он не маньяк, он действительно пытается вытащить Валерия с того света и знает как. Значит, Валерий тоже сможет, он выдержит. Терпи, Валерка, терпи! Но терпеть эти запредельные муки невозможно и он опять орёт благим матом. Орёт, плачет, стонет, крутится и выворачивается в нелепых позах и фигурах, не зная как унять эту боль. И так длится почти трое суток с небольшими перерывами. Сколько же это может продолжаться, за что?
Сегодня всё, точно всё, закончились муки. Легко, приятно, слаб, очень слаб, всего лишь протерев полы, задохся, устал, но какое-то ощущение свежести, лёгкой чистоты во всём теле. Наверное, всё, почистился, ведь хорошо-то как. Жить-то как хочется, рот до ушей, счастья немерено, по родным как соскучился. Пора выпускать, пора на свободу! И Валерий стал стучать в дверь.
Глухо, хоть обстучись. Неужели этого мало? Тридцать шесть дней! Ведь все живут безо всяких голодовок и мучений, почему только он, Валерий, должен торчать здесь взаперти и мучиться? Хватит! «Нет, не хватит, ещё зависть к другим и жалость к себе не прошли, работай над собой». Вроде и его, Валерина мысль, а вроде и не его. Так, что там в «Правилах» про глюки сказано, аксиомы читать? Трижды три девять, вода мокрая, солнце горячее, земля круглая. Всё на месте, но себя, конечно, жаль, почему он должен мучиться, другие живут себе припеваючи, а Валера один за всех отдувается. «Чтобы выжить». Опять? Семью семь сорок девять, в килограмме тысяча грамм, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. «Совершенно верно, но выходить ещё рано». И тут Валерий понял, что с рассудком у него всё в порядке, просто он стал отчетливо слышать свой, свой личный, внутренний голос. Подсознание, вернее Надсознание, не подверженное сиюминутным метаниям мысли и капризным перепадам чувств. Оно, Надсознание, знает лучше, только научись его слушать.
Теперь тем и занят был Валерий, вопрос – ответ. Ответ на любой вопрос, иногда ответ противоречил опыту и жизненной практике Валерия и он опять твердил, что пятью пять двадцать пять, а Волга впадает в Каспийское море. «Это такая же истина, как и предыдущий ответ». А потом разъяснение, в чём ошибки и заблуждения опыта и жизненной практики. И с этим не поспоришь. Всё безукоризненно точно, логично. Всё на понятном, простом языке, совсем не так как у «ясновидящих», которые видят не понятно что, хотя и ясно.
Ночью, во сне, он летал. Робко, чуть приподнявшись над полом, пролетел каких-то метров пять, от стены до стены своей кельи. Но всего захлестнул непередаваемый восторг, фонтан счастья, идущий из груди. Жаль, что это был всего лишь сон.
А на следующий день Валерий задался вопросом – в чём же смысл бытия? «Развиваться, быть чище». Но ведь так сложно выжить в этом мире, так много условностей, тянущих вниз пороков, масса проблем. «Надо не выживать, а жить и проблем будет меньше». Да, здесь Валерий опять убедился, что всю жизнь именно выживал, а не жил, выбивал себе место под солнцем, добивался чего-то, пытаясь прогнуть окружающий мир под себя. Но почему всё так сложно, как же жить самому в этом мире? «Надо жить не для себя, а для мира, мир ответит тем же». Но ведь… «Ведь, закон действия и противодействия, чем активнее твоё эго, тем сильнее противодействие ему». И ещё бесконечный ряд вопросов и ответов.
И в эту ночь летал, подогнув левую ногу, прижав правую руку к животу и чуть шевельнув ей вниз, словно оттолкнувшись, взлетел. Высоко, над этим лесом, турбазой, выше, еще выше, Волга, город видно, к нему. Это сон, всё снится, да нет же, во сне не бывает так чётко и ясно, сном нельзя управлять, а тут ты сам можешь, чуть двигая правой ладонью подниматься выше, опускаться, менять курс, все реально, это настоящий полёт. Это счастье! Жаль что лишь сон.
А днем опять масса вопросов самому себе. И чёткое осознание законов этого мира, своих ошибок по жизни и точных, безукоризненно выверенных тычков и подзатыльников от мира, чтобы поправить его, Валерины ошибки.
Кто скажет, что на сороковой день голодовки тело забывает о еде и полностью пропадает аппетит, тому плюньте в глаза, враки. Никуда ничего не пропадает, просто Валерий научился абстрагироваться, задвигать мысли о еде в крайний угол своего мысленного пространства. Сегодня он вспомнил о перловой каше, обычной перловке, недоваренной и ни чем не заправленной, которую зачем-то готовят в заводской столовой, гарнир, который никто не ест. Не бывает невкусной пищи, бывает недостаточно голодный едок. Сейчас бы немного этих жестковатых крупинок сюда, Валерию. Нет, уходим оттуда, от еды. Умываться, прополоскать рот, расчесать, пусть и без зеркала, отросшие бороду и шевелюру, протереть полы. Читать, писать не хочется, можно просто побродить по комнатке.
Побродил, прилег. Слабость какая-то, волна жара, затем озноб. Трясёт, опять выворачивает наизнанку всего. Словно стержень в желудке торчит. Постепенно, очень медленно, что-то выходит из района солнечного сплетения. То есть в реальности, ничего, кожа цела и рёбра на месте, но явственные ощущения, что из твоего желудка медленно и мучительно больно вынимают нож. Валерий бился в конвульсиях, трясло всё тело, каждую клеточку. Наконец вытащили, как легко стало, слёзы облегчения, приятное тепло по позвоночнику. Только сейчас почувствовал, что освободился от чего-то самого чёрного и ядовитого, мешавшего жить. Невероятный, неведомый ранее прилив силы. Вот она – настоящая Свобода. Свобода жизни.
А вечером, в сумерках, уже готовясь ко сну, Валерий увидел шар. Размером с футбольный мяч огненно желтый шар, зависший над ним. Валерий, лёжа на спине, протянул к нему руки и две небольшие искры, отделившись от пылающей сферы, упали в его раскрытые ладони. Обжигающие, всерастворяющие капли Любви вошли в центр ладоней и пробежались по всему телу. Такого счастья он ещё никогда не испытывал! Шар растаял, исчез. Но счастье осталось. Любовь к миру, к близким, к себе, к этой комнате, ко всякой песчинке, к Вселенной…
Еще несколько дней Валерий пребывает в прострации, наслаждается безразмерным счастьем, приливом внутренних сил. Календарь заброшен, книжка и тетрадь тоже. В одну из ночей Валерий видит сон, о том, как он идёт по сверкающему изумрудной зеленью лугу и подходит к краю обрыва. Там, за чертой обрыва мрак, смерть. Валерий смотрит наверх на яркое, ласково тёплое солнце и поворачивается назад, идёт по зелёному лугу в жизнь.
Проснувшись, он понимает, что это конец его голодовки. Всё!

Надо постучать, сколько он уже здесь, пора выходить. Валерий с трудом, с третьей попытки встаёт, шатаясь, подходит к столику, открывает тетрадь и вспоминает, что уже давно ничего не отмечал, календарь заброшен. Какой же теперь день? Надо постучать. Он прислоняется к двери и та податливо открывается под его весом. Открыто! Валерий выходит в освещённый коридор, держась за стену делает несколько шагов, видит незнакомую женщину, хочет что-то спросить, но начинает падать, от слабости. Его аккуратно, но крепко подхватывают под руки и ведут. В комнату, обычную жилую комнату, небольшую, но хорошо обставленную. Сажают в мягкое кресло.
– Миша, он всё, вышел. Помогай, – Кричит женщина и в комнате появляется Валерин, уже без кавычек, благодетель:
– Пятьдесят дней, молодца! Уже неделя как дверь открыта была. Не ожидал, меня самого только на сорок три дня хватило. Сейчас, всё сделаю, – радостно заявляет Миша и начинает бегать по комнате, что-то собирая и готовя. Вытащил из холодильника пакет, потом поставил на стол кухонный комбайн, что-то там настраивал, шумел, высыпал содержимое пакета в комбайн, опять шумел, наливал, разбавлял. Наконец, поднес к Валериным губам стакан со светло-зелёной жидкостью.
– Пей по чуть-чуть, маленькими глотками, по нёбу размазывай.
Какой божественный вкус, какое наслаждение!
– Это разбавленный сок размороженного крыжовника, только не спеши, не спеши.
С каждым новым, пусть и совсем маленьким, по настоянию хозяина, глотком, Валерины исхудавшие и ослабевшие мышцы наполнялись жизнью и силой. Потом были соки размороженной облепихи, апельсинов, яблок. На следующий день соки были уже не разбавленными, а порции увеличились. Михаил всё время присутствовал рядом с Валерием, крутил ему соки, немного ограничивал в частоте приёма и объёме выпиваемых порций. Его взгляд более не казался пронизывающим и жестким, Миша был просто другом, понимающим, помогающим. Его жена, Лариса, заглядывала несколько раз к ним в комнату, тепло улыбалась и клала на стол очередной пакет фруктов, а затем и овощей для сока. К концу второго дня Михаил дал Валерию ножницы и вернул ему пену и станок для бритья. Да, зарос жутко, усы в рот лезут, борода клочками, брился с наслаждением. И постриг, наконец, длиннющие, уже загибающиеся ногти.
На третий день Валерий вышел на улицу. Май! Лето скоро, все краски леса, устав прятаться от бесцветной зимы спешат обновиться. Наслаждаясь природой, насыщенным сосновым запахом, буйством просыпающейся после зимней спячки жизни, Валерий прищурив глаза, смотрел на солнце. Яркое, тёплое, доброе, и о чём ни попросишь его, всё даст. Но просить ни о чём и не хочется, вот он Рай, всё уже есть, только возьми. А солнце, оно круглое и светит всегда и всем, берите, не жалуйтесь на ночь, обороты земли, судьбу-злодейку, гадких соседей, тяжёлые времена и плохих правителей. Берите счастье сами, будьте готовы к нему. Так просто и так сложно, для подавляющего большинства людей пока недостижимо.
В тот же день, выслушав длинную Мишину лекцию о последующем правильном восстановлении, вызвав такси, Валерий уехал домой.
Она ждёт его, она любит его, она его звезда, она его счастье, она его половина, она его Алла. Она устроилась на новую работу. Некая иностранная фирма-гигант решила построить именно в этом городе большой завод по производству автомобильных шин. Фирме-гиганту понадобился опытный специалист по подбору персонала. Кандидатуры, лучшей, чем Алла они не нашли, взяв на работу нагрузили массой обязанностей и стали выплачивать ей ежемесячно столько же, сколько Алла получала за год на предыдущем месте работы. Домой она пришла поздно, уставшая, но счастливая. А ещё она долго обнимала и гладила Валерия и они долго, очень долго смотрели в глаза друг другу, словно заново знакомясь, утопая и заливаясь счастьем в глазах друг друга. Такого инь-янь согласия не бывает между супругами, только между влюбленными. Как редко супруги любят друг друга, как им, этой паре влюбленных супругов повезло.
Через неделю в гости внезапно приехал старший сын Вова, Валерий открыл дверь, увидев сына, обнял его, попросил прощения за почти двадцать лет разлуки. И с этого дня они часто созванивались, сын приезжал иногда в гости. Дочь звонила, замуж выходит. Младший сын оболтус на четверки вылез, английским языком всерьёз увлёкся, от учебников за уши не оттащишь, через день отцу стал названивать, хвалиться успехами, интересоваться отцовым здоровьем.
Через две недели, пройдя анализы заново, Валерий попал на приём к тому же врачу-онкологу. Не узнал. Да и как узнать в этом тощем, улыбающемся мужчине со сверкающими счастьем глазами, того злобно-желчного типа с брюшком, что был здесь два месяца назад? Не он, да и в карте какая-то белиберда, вторая стадия написано, какая стадия, у этого абсолютно здорового человека? Результаты анализов как у космонавта. Опять регистратура всё напутала с однофамильцами-тёзками. Ну, пусть стоит на учёте, раз ему так хочется, но врач-онколог со стажем «своих» уже по глазам вычисляет. А этот поджарый весельчак явно не его клиент.
Через месяц Валерий был утверждён в должности начальника цеха на завод построенный фирмой-гигантом, где уже второй месяц работала Алла.
Через год они стали строить в пригороде дом, через два справили новоселье. На новоселье были все дети Валерия, Аллина взрослая дочь от первого брака, Миша с Ларисой. Вот там, подняв фужер для тоста, Валерий и объявил всем, что будет писать. Он напишет о себе, о том, как из онкологии, через правильную голодовку, можно вернуться в жизнь, к любви, а значит, к настоящему счастью. Пусть всё повествование будет сжатым, по-дилетантски написанным, с упоминанием неинтересных для постороннего, но необходимых для нуждающегося множеством деталей и физиологических подробностей. Пусть большинству это покажется не правдоподобным, слишком уж фантастичным, да и вовсе ненужным. Пусть, но даже если всего один человек, прочтя, спасет, а значит, изменит подобным способом свою жизнь, вернётся к ней, надо писать. Надо поделиться своим реальным, прожитым опытом. Онкология не приговор, не конец жизни, это, пожалуй, самый мощный импульс для того, чтобы изменить себя, это начало новой, настоящей жизни. Рак – голод – любовь. Это возможно. Читайте, люди – живите, любите.

© Виталий Семенов, 2016
Дата публикации: 28.05.2016 09:25:35
Просмотров: 2200

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.