Лента Мёбиуса - 6 - 9 главы

Вионор Меретуков

Форма: Роман
Жанр: Психологическая проза
Объём: 45386 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Глава 6

Когда раздался взрыв, Самсон Второй в своем рабочем кабинете как раз допивал вторую чашку чая. С потолка посыпалась какая-то труха, задребезжала массивная бронзовая люстра, и тонко зазвенели хрустальные кубки в шкафах.

Далекие голоса слились в гул, похожий на рокот водопада.

Завыла сирена. Король услышал топот. И первое, что пришло ему в голову, была мысль о том, что теперь-то уж точно лошадь выдаст себя. Если она где-то прячется, подлая, то, испугавшись взрыва, выскочит из укрытия, и тут-то ее...

Дверь без стука отворилась, и в кабинет влетел граф Нисельсон.

— Ваше величество!.. – голос Нисельсона вибрировал.

Король спокойно повернулся и посмотрел на графа.

Вид у того был возбужденный до крайности.

Вот оно, подумал король, наконец-то... Народ проснулся. Надоело хрупать сухари...

— В-в-в-ваше в-в-величество! – повторил граф, заикаясь.

— Что? Революция, о которой мечтают всякие недоноски, свершилась? Или Шауниц решил устроить дворцовый переворот? – спросил король насмешливо.

— Я не знаю, но, что бы ни случилось, я всегда с вами, ваше величество!

— Мое величество никогда не сомневалось в твоей верности, Фридрих... – все так же насмешливо сказал король. – Но все же было бы лучше, если бы ты покинул этот кабинет и отправился разузнать, что там громыхнуло с такой ужасающей силой? Ступай, милый, ступай...

Граф круто развернулся и в дверях столкнулся с начальником дворцовой стражи бароном Виттенбергом.

В этот момент где-то совсем близко прогремел второй взрыв.

Между Нисельсоном и тучным бароном в кабинет короля протиснулся обсыпанный штукатуркой Шауниц.

— Ваше величество! – заорал бледный гофмаршал. – Это не лошадиное говно!.. Это взрывчатка! Когда уборщицы приступили к мытью полов, то... Одну разнесло в клочья... А того солдата, которого вы, ваше величество, сегодня утром изволили шандарахнуть по кумполу алебардой, вообще вытряхнуло из доспехов, так что его нигде не могут найти, одни доспехи и остались, да и те все искорежены...

— Ну, дальше что? Что ты мне прикажешь делать? – взвился король. – Ремонтировать рыцарские доспехи этого застранного вояки? Ты, наверно, хочешь, чтобы король заделался рихтовщиком? И, вообще, что вы здесь делаете? Думаете, в королевском кабинете безопасней? Думаете, я своей широкой царственной грудью заслоню вас от осколков? А на мне даже бронежилета нет! Шауниц, ты отвечаешь за порядок во дворце! Срочно вызвать ко мне министра внутренних дел маркиза Урбана, военного министра генерала Закса и всю эту парламентскую и прочую сволочь! И вырубите сирену! Что у нас, налет вражеской авиации или просто взорвалась куча дерьма?..

— Судьба хранила вас, ваше величество! – поднимая указательный палец к потолку, верноподданно воскликнул Шауниц.

— Ты так полагаешь?

— Ведь вы могли вляпаться в дерьмо, которое на самом деле и не дерьмо...

— Слава Богу, что это квазилошадиное дерьмо прояснилось хотя бы таким образом... А то мне эта метафизическая лошадь покоя не давала...

— Я счастлив, ваше величество...

— Довольно болтать, Шауниц! Ты слышал приказание? Докажи всем, что ты настоящий маршал, а не какой-то раздолбай с приставкой гоф...

* * *
...А за мгновение до первого взрыва в опочивальне принцессы Агнии происходил следующий разговор...

— Может, опять нашу машинку завести? – услышал Лоренцо игривый голос Агнии и похолодел. Агния потянулась и томно зевнула. – С утра-то оно было бы неплохо слегка размять нашего мальчугана... Как ты думаешь, Бриджи, он пришел в себя?

— Ваше высочество! – услышал Лоренцо уверенный голос другой девушки. – Вам стоит только приказать... Вы знаете, у меня мертвые оживают...

И в этот момент раздался первый взрыв. Это Лоренцо, перепугавшись, нажал кнопку...

В спальне взрыв едва был слышен.

Девушки на шум никак не отреагировали. А вот Лоренцо знал, что не пройдет и минуты, как во дворце поднимется переполох.

В этот момент завыла сирена. И это не произвело на девушек никакого впечатления.

Только принцесса вслух подумала:

— Какие-то хлопушки... Ах да, сегодня же праздник. Но почему сирена?..

«Ах, хлопушки, говоришь!..», – неожиданно озлился Лоренцо и опять нажал кнопку... И тогда громыхнуло где-то совсем близко.

Принцесса и фрейлина переглянулись.

В двери показалось хрупкая фигурка камеристки.

— Что там случилось, Сюзанна? – спросила принцесса.

Девушка пожала плечами.

— Ступай и узнай.

Девушка замялась.

— Я пойду, – слабо пропищал Лоренцо. Он хотел, чтобы его голос звучал твердо – как голос настоящего мужчины. А как же иначе, ведь у него была за плечами ночь, которой не постыдился бы и сам Казанова.

Все три девушки смотрели на Лоренцо, как на выходца с того света.

Под их молчаливыми взглядами юный мужчина с абсолютно серым лицом медленно оделся и, слегка пошатываясь, вышел из спальни. Ночь безумств не прошла для него бесследно. Он и не подозревал, что именно это очень скоро спасет ему жизнь.

Держась за сердце, Лоренцо миновал комнатку камеристки, открыл дверь и оказался в коридоре, полном дыма и летающих в воздухе хлопьев сажи.

И тут же Лоренцо даль Пра был арестован...

Глава 7

В кабинете короля уже третий час шло экстренное совещание. Естественно, предметом обсуждения были взрывы в королевском дворце. Как всегда, никто ничего не знал. Хотя все что-то говорили, высказывали предположения, обсуждали всякую чепуховину, опять говорили, опять рассуждали, но до сути добраться не могли.

Король с самого начала не очень внимательно вслушивался в болтовню придворных и сановников. Он был уверен, что все эти взрывы не более чем чьи-то глупые проделки. Возможно, того слабоумного парня, что был схвачен возле спальни Агнии.

...Министр внутренних дел маркиз Урбан уже примерно минуту свирепо смотрел на министра обороны маркиза Закса. Военный министр генерал Закс только что допустил бестактность. Он прилюдно обозвал министра внутренних дел генерала Урбана сволочью и Вифлеемской свиньей.

Король с интересом воззрился на Закса. Сразу после оскорбительных слов военного министра в кабинете воцарилась мертвая тишина, члены высокого совещания напряглись и задумались.

Со сволочью все было понятно. А вот с Вифлеемской свиньей...

Все они слышали о существовании какого-то города, в названии которого ясно прослеживалась библейская нота. Вифлеем... Кажется, там родился Иисус и какой-то древнееврейский царь по имени Давид. Этот Давид, несмотря на нежное телосложение, еще, помнится, исхитрился отвернуть башку какому-то крупногабаритному Голиафу... Еврей, еврей, а руками работать умел...

Но причем здесь свинья?.. Да еще Вифлеемская? Непонятно. Видимо, умница Закс что-то знает... Члены совещания посмотрели на Закса с уважением. Тем более что все они были убеждены, что Закс, называя Урбана сволочью и свиньей, не открывает Америки, а просто констатирует общеизвестный и общепризнанный факт.

Маркиз Урбан уже давно у всех сидел в печенках. За два года пребывания в должности министра внутренних дел он успел наделать столько гадостей, сколько не наделал даже самый страшный из его предшественников, министр Самсона Первого Герхард Нофке, прозванный живодером и прославивший свое имя в веках следующим изречением: «С мертвого-то кожу любой дурак сдерет, а вот ты попробуй с живого!..»

В последнее время Урбан увлекся тайными арестами, которые его сотрудники повадились производить в предутренние часы, когда жертвы, одуревшие от ожидания, отключались и забывались нервным сном. Такая иезуитская метода взятия под стражу позволяла сразу расположить раскисших от ужаса арестантов к даче каких угодно показаний.

Слухи о бесправных действиях Урбана доходили до короля, но все его немногочисленные и безвольные попытки разузнать о них поподробней натыкались на глухую стену. Никто, даже достаточно влиятельный в государстве гофмаршал Шауниц, не хотел связываться с набирающим силу маркизом. И только министр обороны Закс, за спиной которого была мощь армии и флота, плевать хотел на этого ублюдка Урбана.

О розни всемогущих министров знали все, а кое-кто умело этим пользовался. Всегда можно извлечь выгоду, находясь между враждующими сторонами, и в желающих помародерствовать недостатка не было.

А свара началась с того, что Урбан сделал официальное заявление о зреющем против короля комплоте.

— Я давно это знал, ваше величество, – заявил маркиз и неприязненно взглянул на короля. – А ничего не сообщал в связи с тем, что опасался спугнуть заговорщиков, которых полным-полно во дворце, в Парламенте, в кабинете министров...

Человек сорок, среди которых были спикер парламента Макс Берковский, почти все члены кабинета министров во главе со своим председателем Генрихом Берковским, председатель верховного суда Сигизмунд Ульрих, гофмаршал Шауниц, начальник стражи Виттенберг, граф Нисельсон и лейб-медик короля фон Краузе, зачем-то принесший на заседание человеческий скелет, повернули головы в сторону маркиза Урбана.

— Нам это понятно... – задумчиво произнес король. И тут же спохватился: – То есть, я хотел сказать, нам ясны причины, в соответствии с которыми... э-э-э... так сказать, побудительные мотивы, которыми ты руководствовался, когда утаивал от меня важную информацию...

В полной тишине было слышно, как Урбан сделал глотательное движение...

— Я ее не утаивал, ваше величество, я ее придерживал...

— Значит, ты, – продолжал монотонно говорить король, – опасаясь спугнуть заговорщиков, утаивал, утаивал... И дождался, что бомбы стали взрываться прямо под носом у твоего короля!

— Ваше величество!.. – привстал со своего места побледневший маркиз.

— Я тобой недоволен, Урбан, очень недоволен. Я просто удручен. Ну а сейчас ты, конечно, сможешь назвать поименно всех заговорщиков? Если не всех, так хотя бы одного, а?

— Нет ничего проще! Главный сидит напротив вас, ваше величество! – радостно выдохнул Урбан и пальцем указал на генерала Закса.

Вот именно тогда министр обороны, предварительно пошевелив кайзеровским усом, назвал Урбана сволочью и Вифлеемской свиньей.

Король с интересом наблюдал за тем, как лица обоих маркизов стали стремительно багроветь, а глаза наливаться кровью.

Министры начали привставать со своих мест. Урбан потянулся за пистолетом. Его дрожащие от волнения и злости пальцы никак не могли совладать с застежкой кобуры...

Закс положил руку на эфес шпаги...

— Это просто восхитительно! – всплеснул руками король. – Вы бы еще дуэль затеяли у меня на глазах! По правде говоря, у меня нет абсолютно никаких возражений против того, чтобы вы развлекли нас зрелищем поединка... Было бы прекрасно, если бы вы укокошили друг друга. Я был бы только рад. Сегодняшний день, наполненный необычными событиями, обнажил наши души и сделал нас хотя бы на время откровенными. Так вот, господа маркизы, давно хотел со всей откровенностью сказать вам: вы мне оба безумно надоели... Поэтому можете стреляться, сколько вашей душеньке угодно, можете превратить друг друга в решето или изрезать в лапшу... Пожалуйста! Но только не здесь! Имейте же совесть! Перед вами как никак король Асперонии! И я не выношу вида крови, даже если эта кровь наполовину разбавлена вином... Да, да, ни для кого не секрет, что вы оба законченные пьяницы. Одно меня удивляет, как это вы на этой почве до сих пор не подружились? Вместо того чтобы, сидя за дружеским столом, с удовольствием наливаться крепкими спиртными напитками, петь матросские песни, а потом, обнявшись, отплясывать качучу, вы все время дуетесь друг на друга и строите козни... Помолчи, Урбан! И ты тоже, Закс! – Самсон повернулся к министру обороны. – Все знают, что ты можешь неделями, забросив дела, предаваться беспробудному пьянству... В этом не было бы ничего дурного, если бы ты умел пить... Мне известно, – король бил наугад, ничего ему не было известно, – мне стало известно, – поправился он для убедительности, – что твои адъютанты вчера держали тебя за фалды, боясь, как бы их начальник, блюя с третьего этажа на прохожих, не вывалился из окна... А тебя, Урбан, вчера видели у девок! Что ж, это по-нашему, по-солдатски! Почему почтенный отец семейства, министр и генерал жандармерии, потомственный аристократ, маркиз, верный сын отечества и преданный слуга короля, не может в свободное от работы время шляться по борделям? Молодец, нечего сказать! Я точно знаю, скоро ты разоришь все публичные дома в Армбурге! Мало того что ты не платишь за сексуальные услуги, ты еще заставляешь девок ходить строем перед тем, как их употребить... Свои проделки ты сопровождаешь оглушительной пальбой из пистолета и обещанием всех проституток выслать из страны... Было бы любопытно знать, кого ты тогда будешь трахать? Ведь кроме проституток тебе никто не дает! Сядьте! Сядьте оба, черт бы вас побрал! И молчите, пока я не разрешу вам говорить!

Маркизы, гневно сверкая очами, нехотя опускаются в свои полукресла.

Каждый из них задает себе вопрос: что это произошло с королем? Из сонного, равнодушного ко всему ворчуна он превратился в одночасье в строгого и требовательного правителя.

Интересно, как надолго его хватит?..

Тут взгляд короля упирается в скелет, который Краузе разместил в кресле рядом с собой.

— Краузе!.. Что это значит?!

— Ваше величество! Я позаимствовал в дворцовом музее вот этот скелетик и уже направлялся в классы читать детям королевских придворных лекцию по анатомии, как раздались взрывы... – спокойным деловым тоном сказал лейб-медик. – Господин гофмаршал, случайно встретившийся мне на пути, велел тотчас отложить все дела и идти на совещание в кабинет вашего величества.

— И ты не нашел ничего лучше, как приволочь этот долбаный скелет сюда?!

— Ваше величество! Не мог же я его оставить в коридоре! Если во дворце беспрерывно гремят взрывы, значит, по дворцу шляется какая-то злонамеренная личность. И кто знает, что у этой личности на уме... Возьмет да украдет... А это, между прочим, скелет из дворцового исторического музея. Он денег больших стоит...

Тут все видят, что к шейному позвонку скелета прикреплена бирка с надписью: «Скелет основателя Асперонии короля Лоренцо Первого».

Самсон откидывается в своем кресле.

В кабинете повисает гнетущее молчание. Король поджимает губы и некоторое время молча разглядывает своего лейб-медика.

Гофмаршал Шауниц с изумлением смотрит на короля, Самсон напомнил ему сейчас Иеронима Неутомимого в моменты гнева. Тот тоже, прежде чем наброситься на кого-нибудь с кулаками, вот так же затаивался, собираясь с силами. Все-таки в жилах королей течет особая кровь, думает он. Ах, как он сглупил с этим Краузе!..

— У меня создается впечатление, что если дело так пойдет и дальше, – говорит король подозрительно елейным, почти ласковым голосом, – то очень скоро вашего короля, набив соломой, как чучело, будут показывать на рыночной площади, чтобы потешить чернь... И ты посмел, негодяй, – взревел король так, что все привстали, – использовать скелет моего высокородного предка в качестве учебного пособия? Ты, верно, не в своем уме, Краузе! Таскаешь моего предка под мышкой, словно банный веник... Ты не боишься, что мое терпение лопнет? К сожалению, в последнее время ты совершаешь уж слишком много ошибок, Краузе... Да, слишком... – король печально вздохнул. – Я бы простил тебе твой липовый диплом об окончании Пастеровского института, если бы ты излечил меня от бессонницы... Но ты даже этого не можешь... Господа! Предлагаю всем вспомнить, что под чутким руководством этого шарлатана трое моих ближайших родственников преждевременно отправились на тот свет и вот уже который год осваивают бескрайние просторы потустороннего мира... Милый Краузе, если ты полагаешь, что и со мной пройдет тот же номер, то знай, я против. И не просто против, а активно против... Знай, моя королевская милость небезгранична. Такие вот дела... Ты делаешь все, чтобы тобой занялись люди Урбана! Маркиз, твои парни, кажется, соскучились по работе?

Маркиз Урбан поднимается во весь свой огромный рост.

— Ваше величество, – отчеканивает он, – дайте мне любого асперона, и через час он сознается во всех своих преступлениях!

— Вот видишь, Краузе... – король разводит руки в стороны.

Краузе падает на колени перед королем.

— Ваше величество! – восклицает он. – Это не настоящий скелет. Это всё пластмасса и гипс...

Король чувствует, что вот-вот сойдет с ума. Он все же находит силы спросить:

— А бирка?..

— Это директор музея таким образом...

— Подправляет историю?

— У него там, в музее, – ябедничает Краузе, – вообще нет ни одного подлинного экспоната. Одни подделки...

— Как, впрочем, и все в нашем замечательном королевстве... – тихо, как бы про себя говорит король Самсон. – Господа, вам не напоминает наше славное королевство огромный сумасшедший дом?

Все обдумывают последние слова короля. Ах, если бы они не боялись высказывать свои мысли вслух!

Спустя несколько минут буря, поднятая королем, утихает, и совещание продолжается.

Фон Шауниц, с облегчением поняв, что тучи над головой его протеже пронеслись мимо, настаивает на расстреле начальника дворцовой службы по уборке помещений.

Затем берет слово сначала один Берковский, потом другой... И говорят, говорят, говорят... Мелькают, чередуясь, слова – молодежь, Лоренцо, распустились, казнь...

...А перед королем тем временем проплывает одно из его самых ярких парижских воспоминаний. Он все чаще и чаще стал мысленно обращаться в то далекое и незабываемое время... Сколько впечатлений! И какие люди!.. Какие встречи!

Глава 8

...Пьяная ночь, его выкинули из дешевого кабака. Принц, спотыкаясь, поминутно падая и поднимаясь, бодаясь со стенами домов и стволами деревьев, круша мусорные баки, долго брел по темным, безлюдным и совершенно не знакомым улицам... Помнится, кричал страшные слова проклятий, обращенные в черное безмолвие, и звуки его голоса, охрипшего от тоски и водки, поглощала ночная пустота...

Он беспрерывно блевал, кашлял и плакал... Закончилось все тем, что он оказался на каком-то пустыре, полном рытвин и луж. Поскользнувшись, он потерял равновесие, рухнул наземь и скатился по насыпи в канаву, на дне которой скопилась жижа, отвратительно вонявшая падалью и собачьим дерьмом...

У него не было сил вылезти из канавы. Да, по правде говоря, не очень-то и хотелось. Он вдруг молниеносно протрезвел и сразу понял, что попал туда, куда надо.

Ему никуда не надо было спешить, ему было хорошо лежать вот так, наполовину погруженным в помойную кашу, которая, булькая и как бы чревовещая, через брюки, трусы и носки пробиралась к телу и приятно холодила чресла и спину и успокаивала раскаленные ступни.

Удивительно, но яма оказалась чрезвычайно удобной, чуть ли не комфортабельной. Казалось, ее отрыли специально для него, в надежде, что в один прекрасный день он, твердо решив помереть, придет сюда и сам в нее ляжет, обойдясь без гроба, удовлетворившись глиняным днищем и воображаемой крышкой из сырого эфира.

Полежав немного в этой временной могиле, он вдруг почувствовал себя нравственно и физически здоровым, свободным и одиноким, и поэтому абсолютно счастливым.

И Самсон, с удовольствием подражая трупу, в который когда-нибудь, подумалось ему просветленно, превратится его полное жизни и горячей крови тело, сложил руки на груди и с наслаждением вдохнул ночной воздух, пахнущий помоями и тленом. Чувство умиротворенного всепрощения охватило все его существо.

Он широко раскрыл глаза и запрокинул голову...

И тут будто над ним взорвалась вселенная, бескрайнее безмолвное пространство вдруг раздвинулось, раздалось в стороны, и что-то несокрушимо мощное хлынуло из кипящих глубин мироздания и моментально пробило его сердце и мозг навылет, превратив в прах всю его прежнюю жизнь.

Ощутив затылком всё ту же приятную прохладную жижу, которая упоительно пахла отбросами, он отчетливо увидел океан мерцающих, успокаивающих душу звезд, которые бесстрастно оделяли землю ничтожной долей своего могучего сияния.

Он на мгновение представил себе, что закон всемирного тяготения отменен, и он, вдруг оказавшись на Южном полюсе, прислоненный спиной к земле, нависает над бездной, которая уходит от него вниз, в ужасающие, не подвластные человеческому разуму глубины, в страшную бесконечную тьму, которая исходила звенящей космической тоской.

Он с ужасом и восторгом, чувствуя, что сходит с ума, глядел в бездну, которая находилась не над ним, а – под ним. Он каким-то чудом не срывался и удерживался на земле и не падал в бездонную пучину, которая манила его с неодолимой и страшной силой.

И в это мгновение он все понял...

Все в мире вздор и абсурд, возведенные кем-то – разумеется, не человеком! – в абсолют. Нет никакого смысла ни в чем...

Ему показалось странным, что это никого не волновало и что это почти никто не пытается понять!

Во всем мире существуют всего лишь сточная канава, наполненная жидким дерьмом и звездной пылью, и он, счастливец-полутруп с умиротворенно сложенными на груди руками.

И еще холодные мерцающие миры, которые светят вовсе не для того, чтобы человек мог посвящать им дурацкие стихи о платонической любви к молоденькой жене соседа или диссертации по астрономии, что приводят человека в смятение, когда он скуки ради вдруг принимается размышлять о времени, пространстве, скорости света, вечности, бесконечности и прочей муре, способной свести с ума всякого, кто будет думать обо всем этом слишком часто и слишком упорно.

Звезды существуют лишь для того, чтобы их созерцать. Лучше, если при этом лежишь в сточной канаве, смердящей плесенью, блевотиной и собачьим дерьмом, и глазами, полными слез умиления, почтительно и любовно внимаешь подлунному миру.

То, что мир абсурден, он с особой отчетливостью осознал тогда, когда почувствовал, что влага, полностью пропитав брюки и трусы, добралась до яиц. Самсон понял, что с этого мгновения он и сам превратился в частицу этого вселенского абсурда.

Открывшаяся истина приятно ошеломила его. Самсону стало так хорошо, что он испытал подлинный экстаз. Подобный тому, какой испытывает отшельник, опрометчиво удалившийся от людей в пустынную обитель без света, тепла и жратвы и вдруг обнаруживший на полке, рядом с опрокинутой солонкой и пустым спичечным коробком, завернутый в тряпицу шмат копченого сала.

Что бы там ни талдычили твердолобые служители церкви, а для одуревшего от голода человека, будь он даже трижды святым и четырежды отшельником, это сало равносильно (по крайней мере, на время воздержания от скоромного) Божьему Благословенью, Божьему Промыслу и Божьей Благодати, вместе взятым.

В этот момент, жадно глотая прогорклое сало, отшельник осознает, как глубоко он заблуждался, когда полагал, что ему что-то такое откроется необыкновенное, «божественное», если он, уйдя от людей и живой жизни, попытается решить вопросы мироздания не только в одиночку, но и на голодный желудок.

Параллель с отшельником, хотя и не была корректна, тем не менее передавала ощущения Самсона с наибольшей точностью. Отшельничество сродни безумию. Жизни натощак.

Человек рожден среди людей и должен жить среди людей, воспринимая мир во всей его полноте – не отрицая ни грязи, ни святой чистоты. И радуясь этому миру уже потому, что он, избранник Божий, родился и живет, как живут миллиарды ему подобных!

Самсон закрыл глаза. Ах, как хорошо! Да, да, мир абсурден, и в этом нет ничего пугающего! Как он не понимал этого раньше?! Какое важное и полезное открытие!

Оказывается, чтобы понять это, надо было лишь надраться и угодить в яму с говном! Как всё просто! И, кстати, для этого совершенно не обязательно было ехать в Париж!

Не затрагивая вопросов «зачем?» и «почему?», мы для себя, думал Самсон, должны твердо уяснить одну чрезвычайно простую вещь: вся истина состоит из трех пунктов.

Первое – происходит чудо, и человек рождается.

Второе – человек проживает, особенно не горячась, некий произвольный срок, длительность которого зависит от чего угодно, только не от него самого и не от придуманных им законов. Жизнь – это второе чудо, осознать сущность которого человек – кстати, далеко не каждый – способен лишь перед смертью.

И, наконец, третье чудо – спустя некоторое время человек, не успев ни в чем разобраться, достаточно незаметно покидает бесчувственный, равнодушный мир, к которому он, если разобраться, не имеет ни малейшего отношения и в котором оказался по чистой случайности...

Это третье чудо – самое существенное из всего того, что Господь приуготовил для человека. Изымая индивидуума из жизни, возвращая его в небытие, Господь тем самым восстанавливает бездушную справедливость и изначальную гармонию мира, существовавшую во Вселенной до появления человечества, и которая, скорее всего, будет существовать тогда, когда человечество бесследно исчезнет.

Что представляет собой одинокий микроскопический одушевленный предмет в сравнении с бездушными каменными, железными и огненными громадами, которыми под завязку набита Вселенная и из которых она почти целиком и состоит?

Надо раз и навсегда для себя понять, что во Вселенной главное место принадлежит отнюдь не человеку с его идеологией мизерабля, а этим, с сумасшедшей скоростью носящимся по Вселенной, безжизненным глыбам мертвой материи, которые как раз и являются сутью и солью мироздания.

А человечки настолько малы, неприметны и ничтожны, что их писклявые голоса слышны только им самим. Да к тому же, эти жалкие создания еще и смертны. Причем смертны не только как индивидуумы, но и как сообщество в целом.

Когда погаснет солнце, исчезнет и человечество со всеми его помойными ямами, великими книгами, театрами, городами, полями, мостами, заводами, картинными галереями, научными открытиями, больницами, стадионами, древними и новейшими рукописями, философскими трактатами, неразрешимыми тайнами, родовыми муками, атомными войнами, мечтательными принцами и глупыми королями.

Земля, зависимая от Солнца, как проститутка от сутенера, умерев вместе со светилом, затеряется среди вышепоименованных громад мертвой материи, и из памяти Вселенной будет вычеркнута вся история человечества вместе с всякими Наполеонами, Авиценнами, Александрами Македонскими, Прекрасными Еленами, Сократами, Шекспирами, Моцартами, Орлеанскими девами, Гитлерами, Рафаэлями, Сервантесами, Толстыми, Эйнштейнами, Битлами, Кингами, Бен Ладенами и Мадоннами...

Хорошо если человечество, очистившись от вековечной грязи и смрада, ко времени заката цивилизации хоть немного наберется ума. И тогда оно, чуть-чуть приблизившись к запланированному Господом совершенству, возможно, обретет шанс слиться с теми бессмертными многоликими совершенными мирами, которые, как уверяют экстрасенсы и некоторые полусумасшедшие ученые, незаметно и почти тайно идут рядом с человеком с того, не такого уж далекого, дня, когда на свет появились Адам и Ева.

Ясно, что в этом совершенном мире каждый должен быть совершенным.

В стремлении человека к совершенству найдет оправдание абсолютно все: и вереница совершенным им страшных преступлений, и его страдания, и его искания, и его ошибки, и его обретения. И тогда вся эта бестолковая тысячелетняя беготня человечков, возглавлявшихся громкоголосыми пророками и разношерстными философами, приобретет окончательный смысл.

И человек станет огромен, как те бесчувственные загадочные миры, которые его со всех сторон окружает. И тогда Человек станет равен Ему, Создателю, который, если верить святой церкви, и задумал такой виртуозный финал всеобщей человеческой комедии.
А пока каждый человек, если его рассматривать отдельно, весьма и весьма несовершенен и представляет собой настолько малую величину, что ее невозможно поверить астрономическими мерками.

Люди мелки и убоги, а некоторые из них, как он сам, например, иногда еще при этом и пованивают собачьим дерьмом и, сознавая это, не очень-то убиваются.

Эта мысль особенно понравилась Самсону. Во-первых, он вспомнил, что мысль о собственной ничтожности уже не раз приходила ему в голову. А во-вторых, подразделив истину на виды и глубоко прочувствовав свое ничтожество, он проникся почтением к тому, что, хлюпая и холодя, окружало его тело со всех сторон.

Это размышление, рожденное физиологией, прочистило ему мозги и заставило особенно внимательно задуматься над той частью только что обретенной истины, которая касалась будущего, и, он надеялся, будущего отдаленного, то есть над бренностью, над конечностью прозябания, то есть задуматься над неизбежностью смерти...

Он даже потер руки от удовольствия, когда представил себе, что вот-вот начнет думать о смерти: пока что применительно к произвольно взятому, постороннему, гипотетическому мертвяку.

О статистическом покойнике, думал он, осваивая в своей голове всё новые и новые интеллектуальные поля, перестают говорить либо сразу после его смерти, либо – в редких случаях – примерно через неделю, а вспоминать – через год.

А через двадцать лет его заросшая чертополохом могила приобретет настолько неказистый вид, что нечего и думать о возложении на нее вялого букетика из полевых ромашек, и только и остается, что заняться приведением в порядок места его последнего упокоения.

Это означает, что заброшенную могилу либо сравняют с землей, либо используют повторно. С лопатой наперевес притащится полупьяный могильщик, который, понося свой тяжкий труд и проклиная все на свете, снимет полутораметровый слой глины, потом, кряхтя, спрыгнет в могилу, утрамбует сапогами, вобьет глубоко в землю истлевший гроб с никому не нужными костями и черепом современного Йорика, и поверх него спустя какое-то время будет установлена новая домовина – с телом свежеиспеченного владельца, а наш вышеупомянутый статистический покойничек, проведя со всеми удобствами в могиле примерно два десятка лет, опять полностью войдет в землю, из которой когда-то вышел...

Это и есть та истина, поисками которой были заняты целые генерации философов и над разгадкой которой на протяжении столетий бились лучшие умы человечества...

Таким образом, все сводится, во-первых, к рождению. Во-вторых, к некоему, совершенно необязательному, очень короткому отрезку жизненной активности, о котором обычно мало что можно сказать. А нечего сказать потому, что он, этот отрезок – по сути, сама жизнь человеческая – незначителен, вял и неинтересен и полон заблуждений и ошибок, повторяющихся из поколения в поколение.

И, наконец, в-третьих, – смерть, которая одна только и заслуживает того, чтобы ей уделить хотя бы небольшое внимание... Все-таки, как-никак, жил какой-никакой человек, и тут, нá тебе, взял да и помер...

Итак, повторим. Рождение, жизнь – она же суета, и смерть. Если опустить жизнь, то есть суету, как наименее важную по значимости составляющую всей этой нехитрой комбинации, остается только рождение и смерть.

Тут все дело во времени... А время понятие чисто философское, то есть придуманное человеком... Значит, можно допустить, что если человек с понятием времени ошибся, то и времени-то, возможно, не существует... Надеюсь, ясно, что речь идет о втором разделе Истины.

Итак, рассуждая строго в соответствии со свойственной человеку логикой опрощения, сознательно проигнорировав, убрав из обсуждения общий для каждого индивидуума период жизненной активности, мы пришли к рождению и смерти. И здесь мы неизбежно упремся в постель, где, собственно, все и происходит. Там, в постели, человеку суждено быть зачатым, а если повезет, в ней же, в этой постели, со своей жизнью и распроститься.

Попутно можем заметить, что в постели нам дано познать высшее из земных наслаждений. Что правда – то правда...

Справедливости ради надо сказать, что как бы мы ни принижали серединную часть Истины, в постели все-таки зарождается новая жизнь, источник страданий нового человека, которому предстоит пройти безрадостный путь от рождения к смерти, уже достаточно подробно описанный выше... Путь, который до краев заполнен дурацкими, так называемыми вечными, вопросами о смысле жизни и в котором полностью отсутствуют ответы на них... Путь, который выше по этой причине было предложено вообще не рассматривать.

Теперь остановимся поподробней на понятии постели. О, постель! Пою тебе гимн, восторженную песнь плотской любви, в сравнении с которой все симфонии мира дерьмо! Ради постели можно и пожить!

О, постель, колыбель бессмысленности! Именно там происходит таинство, в результате которого возникает то, что является вершиной абсурда – человек! Там, в темном, душном и тесном пространстве между двумя беснующимися телами, в закутке, пропахшем потом и раскаленной спермой, зарождается новая жизнь...

В темной влажной пещере, вместившей в себя все, – и Вселенную со всеми ее потрохами, бесчисленными галактиками, черными дырами, красными и белыми карликами, солнцами, лунами и планетами, и коротенькую, как икота, историю человечества, с его загадочным и алогичным появлением и близящимся Страшным судом, которого никто не боится, – зарождается новая жизнь, ценнее которой все-таки нет ничего на свете...

К этому моменту будущий король почувствовал, еще немного и его яйца охладятся до такой степени, что дальнейшим приятным размышлениям придется предаваться, полеживая на больничной койке.

Покидая гостеприимное временное прибежище, оказавшееся столь плодотворным в плане раздумий о смысле бытия, Самсон еще успел пожалеть, что рядом с канавой в этот момент не оказалось письменного стола с настольной лампой, записной книжкой и хорошо отточенным карандашом, чтобы он мог записать свои бесценные мысли, а также припозднившихся прохожих, лучше какой-нибудь усталой женщины с сыном, которая указывая сухим пальцем на Самсона, назидательным тоном сказала бы: вот, не будешь слушаться, и тебя ждет такая же судьба, окажешься в грязной яме, как этот несчастный... Знала бы она, эта гипотетическая мадам, что тычет пальцем в будущего короля Асперонии Самсона Второго...

Действительно, если бы вдруг ей открылось, что в зловонной канаве, в собачьем дерьме, пьяный в стельку, валяется наследный принц Асперонии, что бы она сказала своему отпрыску? Или ничего бы не сказала, даже, наверно, ничего бы не сказала, потому что ее обывательские мозги, изъеденные телесериалами и воскресными проповедями некоего безликого болвана-священника, не выдержав напряжения, лопнули, и голову бы ее разнесло на куски...

Надо заметить, что Самсон, лежа в своем вонючем полусклепе и думая о смысле жизни, вовсе не надеялся на свое перерождение. Для этого он был слишком умен.

И все же, познав придуманную им самим истину, Самсон изменился.

На следующее утро, проснувшись в своей квартире на Рю де ля Буше, он несколько часов лежал, вспоминая события прошедшей ночи. Встав, он долго у зеркала рассматривал свое лицо с царапинами на щеках и лбу и невесело думал о жизни, которую еще предстояло преодолеть, в которую предстояло вползать...

Воспоминание в одно мгновение промелькнуло перед внутренним взором короля. Воспоминание, вобравшее в себя несколько бессмертных тем. Канаву, наполненную дерьмом и звездным ветром. Нескончаемую Вселенную, открывшую свои глубины пьянице, прозревшему на краткий миг. Рождение, жизнь и смерть среднестатистического индивидуума. И заключительные – главные! – мысленные аккорды об абсурдности бытия и возможном – в чрезвычайно отдаленной перспективе – спасении объединенной Души человечества и слиянии ее с Душами иных миров.

Всё это отметилось на красивом лице короля лишь тем, что слегка затуманились пронзительно синие глаза бывшего обитателя дома на Рю де ля Буше.

И еще губы... Они стали другими... Тонкие губы, со скорбно опущенными уголками, они сделали лицо короля Самсона более мягким и равнодушным...

Король, вернувшись из прошлого, оглядывает своих подданных... Какие, однако, невыразительные глаза у этих государственных мужей! Видно, власть и высокие должности накладывают на людей такую вот обезличивающую печать, когда лица не выдерживают, разглаживаются и становятся похожими на чистые тетрадные листы...

Лица серые, у большинства нижняя губа брезгливо оттопырена. Кажется, каждый из них на обед получил ежедневную тарелку с персональной порцией блевотины. И съел ее. Лбы полны властных продольных морщин. Вместо глаз пробитые гвоздями отверстия, из которых нет-нет высовывается пещерный испуг, смешанный черт знает с чем, с завистью, подлостью и готовностью предать кого угодно, даже самого себя...

Почти все они как родные братья, обделенные индивидуальностью, думает Самсон...

Король смотрит на Генриха Берковского, который говорит и никак не может остановиться... Почти все министры и прочие официальные лица клюют носами.

А дело, ради которого собрались, ни с места...

В Самсоне зреет королевский гнев...

Видимо, все же Берковский не совсем дурак, поскольку, только взглянув на преображенного короля, тотчас замолкает.

Король обводит всех строгим державным взглядом и говорит:

— В течение всего нашего сегодняшнего балагана меня не покидала тревога за судьбу государства... Если мы и в дальнейшем будем жить и трудиться по схеме «Ешьте меня мухи, мухи с комарами», то окончательно развалим страну, и наши прекрасные песчаные пляжи поглотит море... А теперь слушайте меня внимательно. Мы, король Асперонии Самсон Второй, повелеваем издать закон об отмене ограничений на монаршую власть, а также о возврате к старой форме правления, то есть к тирании... Подробности в газетах… Это – шутка, господа. Но это моя последняя шутка. Более я шутить не намерен. Вы все не оправдали моих и моего народа чаяний… Итак, Парламент распускается… Упраздняются все институты власти кроме власти короля, таким образом, власть короля становится безграничной… Отныне в Асперонии устанавливаются абсолютизм и автократия...

Последние слова он произносит стоя.

Стоят, боясь шелохнуться, вытянувшись в струнку, и все сорок сановников и придворных...

Ни у одного из них и мысли не возникло проявить удивление, неудовольствие или каким-либо иным образом выразить свое отношение к страшным словам короля.

Многоопытные, они нижним нюхом чуют: наступают новые времена...

Глава 9

При обыске у Лоренцо была обнаружена миниатюрная коробочка с красной кнопкой и часовым циферблатом. Эта коробочка и стала главным доказательством его вины.

Ввиду важности дела, допрос вел лично заместитель министра внутренних дел полковник Шинкль.

Лоренцо сразу же во всем сознался.

«Этого даже пытать не надо...» – с сожалением подумал заместитель министра, который был одновременно и начальником тайной полиции.

Шинкль, не скрывая презрения, рассматривал тщедушного Лоренцо, мальчишеское лицо которого уже украшали синяки. Это профилактически поработали сотрудники полковника.

«Подожди же, заморыш... Сейчас я вобью в твою дурью башку все, что мне надо!»

Из-за жары Шинкль был только в шортах и майке. Он терпеть не мог кондиционеров, которые, на его взгляд, только портили естественный воздух, и поэтому в помещении остро пахло потом.

Шинкль каждое утро по часу занимался в тренажерном зале полицейской академии силовой гимнастикой и никогда после этого не принимал душа, справедливо считая, что слишком часто мыться вредно и что водные процедуры отрицательно влияют на гладкость, упругость и чистоту кожи.

Шинкль с удовольствием поигрывал мускулами и видел, какое это впечатление производит на мальчишку.

Немало времени ушло на то, чтобы втолковать перепуганному насмерть Лоренцо, что его участие в заговоре ограничилось лишь установкой взрывного устройства и приведением его в действие.

— Лоренцо, мальчик мой, ты ни в чем не виноват! Ты лишь нажал кнопочку! – убежденно вскрикивал полковник. – Ты же не преступник! У тебя чистые глаза! Они не могут лгать! Ты всего лишь слепое орудие в руках истинных преступников...

Лоренцо созерцал мир одним глазом. Второй глаз был подбит и полностью заплыл, и если Лоренцо им что-то и видел, то только какие-то постоянно расширяющиеся и тут же сужающиеся разноцветные круги.

Сравнение со слепым орудием неприятно поразило его. Он еще плохо соображал и подумал, что полковник хочет подбить ему для ровного счета и второй глаз.

Лоренцо передернулся, как от озноба.

Его собеседник заметил это.

«Ну, держись, сукин сын! – с энтузиазмом подумал начальник тайной полиции. – Сейчас ты у меня запляшешь!»

— Я хорошо знаю твоего отца, – ворковал он, заглядывая в бумаги, принесенные сотрудником полковника, секунд-майором Ригертом, который уже несколько месяцев рогом рыл землю, ведя тайное расследование по фактам взяток в министерстве обороны, – этого достойного бизнесмена, настоящего патриота Асперонии! Прекрасный человек твой отец, безукоризненно честный и порядочный! – радостно восклицал полицейский. В бумагах он уже увидел всё, что ему было нужно: явно просматривалась преступная цепочка Роберто даль Пра – маркиз Закс. – Твой отец мне очень нравится! Очень! – Шинкль даже повизгивал от предвкушения удачи. – Ах, если бы все предприниматели были такими, как твой отец! На таких людях держится наша любимая отчизна! Они – основа государства!

Лоренцо облизнул пересохшие губы. Вот так поворот! Еще два часа назад он был почти королевским зятем... И зачем он, дурак, вылез из покоев принцессы? Валялся бы сейчас в тепле, в мягкой кровати, занимаясь любовью с двумя классными девчонками. Так нет! Надо было выпендриваться со своим рыцарством! Поперся какого-то черта выяснять, кто там что-то взорвал... Ну, помучили бы эти сексуальные маньячки его немного... Но ведь не убили бы... Видно, все-таки ночные забавы не прошли для его мозгов бесследно...

Лоренцо исподлобья глянул на страшного полковника. Господи, содрогнулся он, какая же жуткая рожа у этого живодера! И как он ужасно воняет! Почище Эдолфи Маркуса... При воспоминании о далеком американском друге Лоренцо чуть не вывернуло наизнанку. Будь проклят этот чертов марксист, этот сучий революционер Эдолфи! Это он, ублюдок, виноват, что жизнь Лоренцо висит сейчас на волоске...

— Если ты на суде, мой мальчик, – показывая огромные желтые зубы, вкрадчиво говорил тем временем полковник, – подтвердишь, что взрывное устройство ты получил из рук самого господина Закса, то тебе ничего не будет. Ничего! Это я тебе торжественно обещаю и клянусь честью дворянина!

Тут полковник немного пошалил с истиной. Отец его был карточным марафоном, а мамаша подторговывала фальшивыми желтыми билетами.

— Даю тебе честное слово офицера, – полковник округлил глаза и ударил себя кулаком в грудь, – и готов поклясться на библии, что тебя освободят прямо в зале суда, и ты спокойно отправишься доучиваться в свою Америку. Никто тебе мешать не будет! Тебя даже, возможно, наградят за сотрудничество. И ты будешь свободен! Тебя ждет прекрасное будущее! Ты еще, может быть, потом женишься на принцессе Агнии и станешь королем Асперонии!

«Как же, нашел дурака! Так я тебе и поверил... – подумал Лоренцо. – Черта с два с станешь тут королем, скорее твои подручные замордуют до смерти!»

— Лоренцо Второй! – соловьем разливался полковник. – Право, как это здорово звучит! Почти как Леонардо да Винчи или Наполеоне Буонапарте... Дух захватывает! Не правда ли? А если ты откажешься, подлая тварь, – голос полковника стал до приторности сладким, – то из тебя дуршлаг сделают, тебя не просто вздернут, посадят на кол или поджарят на костре, это, брат, было бы слишком милосердно! Нет, дружок! Сначала из твоей спины нарежут ремней, потом твои вонючие яйца прищемят дверью, потом тупым ножом отпилят язык, потом выколют глаза, потом подвесят за ребро, потом... ну я даже не знаю, что я с тобой сделаю, подлый выродок! Если тебе, гнида, этого покажется мало, я прикажу каминными щипцами – естественно, без анестезии! – дергать тебе зубы, но перед этим тебе их просверлят электрической дрелью до челюстной кости! Как тебе это понравится? Это мое личное изобретение. Эта пытка – моя гордость! Я даже дал ей официальное название «Мечта дантиста». Не правда ли, оригинально? И тебе будет предоставлена почетная возможность на собственном опыте оценить ее по достоинству! О такой мелочи, как иголки под ногти и подсоединение твоего набалдашника к электросети, я и не говорю. Все это, сучара, ты получишь полной мерой... Это я тебе обещаю... Я буду лично следить за тем, как тебя пытают... Мучения Христа по сравнению с тем, что тебя ожидает, просто невинная забава, вроде детской игры в жмурки... Так что, выбирай. Или свобода, жизнь, девочки, деньги, всякие там «Феррари», пляжи, рестораны, Багамы, Елисейские поля... Или твой изуродованный до неузнаваемости труп бросят бродячим собакам... Ну, что ж ты молчишь, засранец? Хочешь, я дам тебе совет?

Лоренцо вдруг почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Сердце екнуло и остановилось. Его лицо перекосила судорога, глаза закатились, обнажились голубые белки, покрытые сеточкой лопнувших кровеносных сосудов... Из последних сил Лоренцо попытался встать, но вместо этого завалился набок и сполз со стула на влажный, холодный пол.

Голова его с бильярдным стуком ударилась о каменные плиты...

В этот день Лоренцо так и не узнал, какой совет хотел ему дать этой ужасный, провонявший потом, полковник...

— Но-но! Не дури! – неуверенно произнес Шинкль, приподнимаясь и подходя к лежащему на полу юноше. Безжизненный звук, который издала голова, стукнувшись об пол, переполошил полковника.

Он преклонил колено и приложил ладонь к тонкой шее Лоренцо.

Через минуту начальник тайной полиции бегал по кабинету, грозил кому-то кулаком и орал во всё горло:

— Врача! Врача, олухи царя небесного! Врача! Хоть из-под земли достаньте врача! Врача, чтоб вы все провалились!..

(Продолжение следует)

© Вионор Меретуков, 2009
Дата публикации: 31.10.2009 13:17:47
Просмотров: 2889

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.