Змеиные дети. Книга первая. Глава 5.

Анастасия Машевская

Форма: Роман
Жанр: Фэнтэзи
Объём: 55850 знаков с пробелами
Раздел: "Змеиные дети. Книга первая"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Глава 5

В тринадцать лет танин Бансабира Яввуз в очередной раз зашла в залу наград. Её признали мастером боя на мечах и копьях (пешей и верхом). Она без промаха стреляла по голубям в небе с сотни шагов в темноте и при свете. В седле сидела, будто всю жизнь прожила в Архоне, стране коневодов. Ей не хватало физической силы для рукопашной, но она возмещала её с лихвой удивительной проворностью и гибкостью. И всегда, когда держала в руках оружие – будь то сабля, или её вездесущие невидимые ножи – наслаждалась красотой, которую находила в этой разящей стали.
Её признали. Её признали чем-то невиданным, из ряда вон выходящим… живой легендой… В тринадцать лет…
Бану стояла у деревянной доски и смотрела на одну из надписей. На пергаменте было три строчки сверху вниз: на ангоратском, на всеобщем, на ласбарнском:
«Бансабира Изящная, сто девятое поколение Клинков Матери Сумерек. Наставник – Тиглат Тяжелый Меч, первый номер сто шестого поколения. Урожденная танин Яввуз».
Бронзовый знак под письменами был один в один идентичен тому, что теперь хранился в её комнате, в тумбе. Выгравированный узор означал восьмой ранг.

***

В этот раз Гор не стал ничего спрашивать у Бану – просто зашел как-то и заявил с порога:
- Ты остаешься доучиваться еще два года.
Девушка сидела с полураздетым торсом, в одном мягком корсаже, перетягивающем грудь. Поднялась с места и накинула черную короткую тунику на запах из мягкой кожи, с крохотными рукавами.
- Хорошо, - гордо сказала она, застегиваясь. Закончив, поморщилась, приложила правую ладонь к левому предплечью. Вбитая на месте старого клейма татуировка в виде черной вздернутой сабли еще ныла.
Откинула с плеча заплетенную золотистую косу до лопаток и вышла, пронеся себя мимо наставника.
Гор усмехнулся – услышал в этом «Хорошо» ту самую интонацию, с которой когда-то давно семилетний ребенок, стоя на берегу речки в Ясе, согласился поехать с ним в Багровый храм, чтобы научиться убивать врагов.

***

Перестав быть вещью, Бансабира взялась за кнут. Зашла однажды к Гору и швырнула плеть в ноги:
- Учи.
Гор вздернул бровь:
- Шавна надоумила?
Бану не ответила – все в храме знали, что Шавна Трехрукая специализировалась на владении кнутом. Равно как Тиглат был мастером меча, а для ладных ручек Бансабиры Изящной не было ничего роднее ножей.
Гор не противился. Бансабире не то, что бы очень нравилось, но в борьбе с врагом могло пригодиться многое. А, кроме того, всегда хорошо знать не только, как атаковать тем или иным оружием, но и как от него уклоняться.
К началу осени у Бану пошли первые успехи, а в Багровом храме все чаще стали появляться новые ученики и подрастали те, которых клеймили пару лет назад. Двенадцати- и тринадцатилетние мальчишки, обучавшиеся у Шухрана и Ирэн, смотрели на Бансабирову метку в форме клинка с сомнением. Кто-то уже начинал шептаться, когда девушка проходила мимо – тринадцать лет, восьмой номер… вот если бы они были на её месте, они бы наверное …
Бану не трогало – им никогда не быть на её месте. Шавна иногда просила подругу не быть с мальчишками столь суровой, но Бану отмахивалась от нравоучений – пусть говорят, что хотят, только под ногами не путаются. Она-то, в конце концов, единственная доподлинно знает, какую цену взял с неё Гор за это самое восьмое место.
Тогда же сама Шавна Трехрукая взяла себе первого ученика, а Мастер Ишли, наконец-то, вслед за своим легендарным учеником достиг первого ранга.

***

Учила яды…

***

В очередной раз вышла в Великое море на карательной драге – ловить пиратов: рабы и золото всегда к месту. Бансабире в командование дали двадцать человек – все из числа еще не доучившихся до конца пятого года. Когда они вернулись на остров нечто до боли горделивое кольнуло внутри – то, что всегда делал Гор или командир отряда, с которым она покидала Храм Даг, теперь делала она сама…
На высоких воротах стражник, заметив группу людей, немного наклонился и спросил:
- У кого из вас есть право голоса?
- У того, кто служит Матери Сумерек, - так же громко ответила Бансабира.
- Как ты служишь Ей?
- Воздевая сталь!
- От кого ты получила свою?
- От того, кто известен в этих стенах как Тиглат Тяжелый Меч!
- Что ты возьмёшь здесь?
- То, что отдам!
- Открыть ворота! – приказал стражник.
Въехали в крепость. Несколько гарнизонных сразу присоединились к ним, чтобы сопроводить отряд с пленными до храма, через торговый и жилые кварталы.

***

В середине апреля старейшины храма отправили в красные пески Ласбарна отряд из восьми человек. Лидером одной из четверок и командиром всей группы назначили Астароше, шестой номер. Второй квартет возглавила Бану. Задание было несложное – торговые дела, рабы, выгода. А между делом – усадить в нужное кресло местного князька и помочь ему наладить тайные отношения с Бледными Островами. Ласбарн приходил к мысли, что самое время запасаться оружием, которое у них прежде отняли, и людьми, которых прежде угнали. Долго они ждут своего часа, долго томятся под игом Западного Орса…
Уложились за месяц, в пустыне потеряли двоих. Большую часть времени провели в оазисе Квиххо. Благодарный князь устроил в честь их отбытия прощальный вечер. Приставленные служанки украсили Бансабиру к ужину: подвели глаза, уложили волосы, облачили в роскошное струящееся платье из архонского шелка. Недолго думая, Бану попросила ленты и смастерила себе подвязки на ноги – чтобы хоть как-то закрепить ножи. Выйдя из шатра, где её готовили, выглядела царственно, юно, сиятельно.
Командиров князь пригласил за свой стол, остальным четверым тоже отвел почетное место. Сидеть полагалось на расстеленной кошме из верблюжьей шерсти. Астароше быстро сориентировался и, подав Бансабире руку, повел к предложенному круглому столу.
Пили Клинки Богини мало. Астароше не пил вовсе.
Благодарный князь, с огромной тыквообразной головой проводил прибывших до шатров. Командирам дали отдельные, остальных поселили вместе. Чтобы избежать вопросов, князь выдал Астароше за дальнего родича, который приехал от своего отца с приветом и торговым предложением. Бансабира по вымыслу была его невестой и, поскольку требовалось беречь девичью честь, спала отдельно. Остальные числились охраной.
Где-то за шатрами продолжался праздник, хотя давно опустилась холодная пустынная ночь.
Полог шатра Бансабиры отодвинулся. Девушка стояла спиной, прочная, крепкая, и тем не менее – изящная… Как Бану часто любила повторять, она «всегда опиралась на ноги», хотя Тиглат называл её сложение – «уверенная в костях» или «основательная». Изящная, думал вошедший, и все тут.
- Можно? – Астароше вошел, не дожидаясь ответа. Бану была одна, одолженные князем служанки уже ушли.
Девушка обернулась и прямо смотрела на него. В этой кампании Астароше ни разу не намекнул на нечто большее, чем дружеское объятие или поцелуй. Точно также он обнимал и целовал её в щеку или волосы, когда ей было девять, и над ней измывался Гор. Астароше не раз проводил ночь рядом с ней, а в этой кампании – даже в одной с ней каюте или под одним тентом – и ничего. Но сейчас, от одного его взгляда Бану чувствовала, что этот визит другой.
- Ты пришел как друг? – спросила она.
- Я всегда буду тебе другом, Бану. Даже если ты решишь иначе.
- Разве?
- Бану, мы почти семь лет знакомы.
«И то правда», - мелькнуло в девичьей голове
- Зачем ты здесь? – спросила она, набравшись смелости.
- Ты знаешь.
Девушка нервно сжимала кулачки, чувствуя, как нечто горячее раскручивается внизу живота.
- А если я скажу «нет»?
- Я уйду.
- Почему?
- Потому что не хочу потерять друга.
- Только поэтому?
- И потому что Клинок Матери Сумерек может принадлежать кому-то только по доброй воле.
Все так, подумала Бансабира.
- Тогда уходи.
Астароше пожал плечами.
- Да благословит тебя Кровавая Мать, - полог шатра отодвинулся. Бану стояла, не шелохнувшись.
Неожиданно шумно выдохнула и выглянула на улицу:
- Астароше! - мужчина обернулся. – Помоги мне, - попросила Бану.
- С чем? – Астароше вернулся к шатру, но не входил. Кулаки были сжаты.
- Распусти мне волосы, - Бану исчезла за тяжелой тканью полога, оставляя решение за ним. Когда Астароше вошел, Бану уже сидела на кошме, согнув ноги в коленях и немного съехав в сторону. Сидела спиной ко входу. Астароше сел рядом, и принялся аккуратно распускать две косы, которые служанки заплели девушке на ночь. Закончив, мужчина нежно собрал рассыпанные волосы и убрал их с правого плеча Бану. Наклонился и поцеловал в шею. Языком провел дорожку от ключицы до уха, слушая взволнованное дыхание. Положил руки на плечи.
- Дрожишь, Бансабира, - тихонько усмехнулся и потянул легкое, как свет, одеяние, обнажая девичий стан. Снова поцеловал в шею. – Неужели Гор ни разу не трогал тебя?
- Не произноси этого имени, Астароше.
Он медленно пересел, чтобы видеть лицо Бану.
- Или ты дрожишь, потому что он все-таки…
Девушка накрыла рот мужчины ладонью.
- Ты ведь здесь не за этим? – посмотрела чернючими в ночи глазами в другие такие же черные.
Астароше по-хозяйски намотал распущенные волосы на ладонь.
- Бансабира, - сказал он медленно и потянулся к её рту.
Бану тоже звала его по имени. Много и много раз, цепляясь за крепкие руки, на одной из которых, где-то под её ладонью, скользила шершавая черная метка в виде сабли.

***

К концу лета Гор отправил Бану с поручением в Яс, в Желтый Порт, или иначе, Желтый Дом – обиталище танов Лаутар. И на этот раз – во главе отряда из шести человек.
Гор изъяснял требования в комнате Бану. С тех пор, как она получила знак Клинка Матери Сумерек, её переселили из подземелий на первый ярус основной пирамиды. Нынешние покои были куда более меблированы. Наставник сидел за столом, девушка стояла в метре от него.
- Яшмовый остров просит достать им семейную реликвию Луатаров, жреческие бубенцы. Уж не знаю, зачем они понадобились наместнику, но наше дело скромное – достать реликвию и забрать деньги.
- В Ясе война, нам не достать эти твои бубенцы, даже если мы костьми ляжем.
- Они не мои, - равнодушно отозвался Гор.
- Гор, - сказала Бану прямо, – дай мне больше людей.
- Пятерых достаточно.
- Достаточно пятнадцати, и то сомнительно.
- Бану, я уже не раз отправлял тебя во главе отряда, ты должна была научиться обходиться доступными силами. И потом, если поймешь, как распределить силы в отряде, разберешься и с войском. А пятнадцать человек – это уже немного больше, чем отряд, тебе не кажется? – серые льдины горовых глаз смеялись.
- Ты уже не раз отправлял меня во главе отряда, Гор, это так, и дважды – на заведомо невыполнимые задания. Ты хочешь, чтобы я снова смотрела, как умирают мои люди? Или хочешь, чтобы я наконец-то погибла сама?
Гор поднялся с места, подошел вплотную к девушке. Бану слегка отклонила голову, чтобы смотреть наставнику в глаза. Тиглат взял её за подбородок:
- Я хочу, чтобы, когда я говорю «делай», ты делала, а не спрашивала.
Тиглат задержался так, потом крепко обнял стан девушки свободной рукой. Даже не обнял – сдавил, не давая дышать. Отпустил девичье лицо и проследил контур тела до пахового треугольника, просунул руку между ног в штанах и сжал пальцы.
- Если ты умрешь, - зашептал в волосы, - я убью Астароше.
Оттолкнул Бану, громко усмехнулся и ушел.
Когда дверь закрылась, Бану упала на колени и в ярости зажала рот рукой. Как же ему нравится её унижать… До сих пор! Все сделает, а шанса поглумиться не упустит…
- Ублюдок! Проклятый ублюдок!! – прокричала в пустой комнате.
Ради ли Астароше или ради еще чего, Бансабира вернулась с началом октября. Вымученная, бледная, в компании одного молодого мужчины, имевшим пятнадцатый ранг. У него была сломана рука, и без счета порезов и царапин. Было ясно, что не так давно этот парень изошел кровью. Бансабира помогала ему идти; мужчина наваливался на неё всем телом, опираясь на женское плечо и волоча ноги. Стоило ей достичь парадного входа в Храм Даг, навстречу вышло несколько человек. Аннамара тут же подбежала и взяла заботу о раненном на себя. Мастера постепенно тоже выходили на крыльцо. Бану стояла, не двигаясь – высоко подняв голову, немигающими глазами смотрела на застывшего Гора. Кто-то что-то спрашивал, кто-то приветствовал, кто-то о чем-то говорил.
Бану, не отрывая от наставника глаз, вытащила из внутреннего кармана изодранной стеганой куртки мешочек с драгоценными камнями в качестве оплаты и швырнула его в ноги собравшимся.
- Не сомневался, что вам это удастся, - начал Мастер Ишли, но суровый и зловещий вид четырнадцатилетней Бансабиры заставил примолкнуть даже его.
Девушка полезла в невидимые складки одежды:
- Фингула, номер двадцать шестой, поколение сто девятое, подстрелена в реке Бахут во время погони, - выудила три мельхиоровых знака и по очереди кинула туда же, где лежали рассыпавшиеся из мешочка камни:
- Дей Сияющий, сто восьмое поколение, номер двенадцатый, погиб. Мавис Пристрастная, сто девятое, номер восемнадцатый, погибла. Борво, сто десятое, номер двадцать второй, погиб.
- Как? – спросила Ирэн.
- Как и велит закон, - Бану не сводила глаз с Гора, – в крови с оружием в руках.
Бану прошла мимо Тиглата прямая, как палка. Он обернулся и при всех схватил её за предплечье, рванув на себя. Маленький серебристый нож уже прижимался к его горлу. Зеленые глаза зло сверкали тысячей пролитых по дороге домой слез. Гор был вынужден отпустить.
В тот вечер Бансабира не осталась у себя – постучала в дверь Астароше:
- Могу я войти?
- Конечно, я рад тебе.
- Прости, что не поздоровалась у входа.
- Забудь.
Они стояли друг напротив друга.
- Кровавая Мать благословит тебя, - сказала юная женщина.
- Кровавая Мать благословит тебя, - ответил молодой мужчина.
- Ответь, Астароше, мы еще друзья? После всего?
- Мы всегда будем друзьями, даже если однажды нам расхочется друг друга. Ты ведь здесь за этим?
Бану кивнула:
- За другом, который хорошо помнит девиз этого проклятого места.
- «Что взял – отдай?»
- Да, - Бану сорвалась в поцелуй. Целовала его и целовала, думая: «Отдай мне меня, недоумок, иначе Гор действительно убьет тебя».
Когда утром Бансабира тихонечко вышла из покоев Астароше и вернулась в свои, встретилась лоб в лоб с наставником.
- Раздевайся, - приказал Гор.
- Что? – Бану прошла мимо него и, бросив принесенную одежду на пол (одежду новую, те лохмотья, в которых она вернулась из Яса, выбросили сразу же), упала на кровать.
- Я велел раздеться.
- Я больше не твоя вещь, - отрезала Бану.
- Ты больше не вещь, - Гор надвинулся на ученицу, Бану начала отползать в угол кровати. - Но все еще моя, - он наклонился и стукнул пальцем по серьге с собственным именем в женском левом ухе.
- Отодвинься, - смотрела, не мигая.
- Ты все еще одета, - Гор поймал девичьи кисти, - а я велел раздеться.
Он попытался удержать две руки Бану в одной своей, но перед ним на кровати сидел уже не семилетний ребенок. Бансабира оттолкнула его мощной ногой, да так, что Гор отлетел от постели.
- Я сказала, не подходи.
- Я хотел, чтобы до этого не дошло, - обреченно вздохнув, выговорил он, поднялся с пола и приблизился снова.
На кровати завязалась борьба, и вскоре Гор смял под себя ученицу. Разодрал на ней тонкую сорочку. В инстинктивном ужасе Бану пыталась ухватиться за обрывки ткани и прикрыть наготу. Гор, нависая над ней почти лежа, только ухмылялся, не сводя глаз с перепуганного лица. Затем, медленно наваливаясь и наслаждаясь производимым эффектом, Гор уложил Бану на спину и, нарочито растягивая время, склонился к её губам.
- Неужели ты правда думаешь, - Гор обхватил женское горло пальцами, слегка надавил, - я позволю тебе принадлежать кому-то, кроме меня?
Бану сжала челюсти, понимая, что Гор присосался к ней, как пиявка. Цепляясь за воздух, Бану слегка разомкнула зубы, и Гор не упустил шанса. От него пахло вином, кожей и потом, у него были насмешливые серо-голубые глаза и жесткий, жесткий рот…
Закончив поцелуй, Гор прошелся губами по всему телу до колен, покусывая и посасывая, оставляя засосы и синячки. Потом сел на Бану верхом, удерживая её кисти в своих:
- Это все мое, - заявил он. – Будешь швыряться, и я отдам тебя на потребу всем Клинкам-мужчинам.
Он встал с юной женщины, бросил:
- Одевайся. Жду тебя на арене, - цинично усмехнулся и вышел. На руках Бансабиры от кистей до локтя постепенно начинали проступать темные сливовые пятна, а внизу живота опять раскручивалось что-то горячее…

***

Солнце вошло в созвездие Змееносца, и Бансабире минул пятнадцатый год. Приближался срок окончания её обучения, и большую часть сил молодая женщина теперь посвящала оружию. Поскольку, означенный день был не за горами, Бансабира больше не участвовала в далеких кампаниях, ограничиваясь делами управительного порядка: решала вопросы храма в торговом квартале, помогала жрецам, ловила пиратов, контролировала ночные и дневные патрули, встречала девочек и мальчиков, которых в числе пригнанных рабов привозили Клинки Богини, распределяла по комнатам тех из них, кого мастера отбирали себе в обучение; а еще общалась с гарнизонными, относила ужин в кузню вместе с Шавной Трехрукой, вечера напролет смеялась в обществе подруги и кузнецов, зрелых и молодых, после чего в ночь снова выходила тренироваться. С Астароше виделась часто, но спала редко, в основном, когда Гор покидал остров по делам. С удовольствием смотрела, как те, с кем когда-то подрастала она – Шавна и Астароше – теперь сами тренировали новичков. Шавна достигла к тому времени восьмого ранга в сто восьмом поколении, Астароше – четвертого.
Двое других, с которыми когда-то они были довольно умелой командой, отдалились: Аннамара часто пропадала на заданиях в Ласбарне, а Рамир уже три года как покинул храм с узором девятого ранга на знаке и более не давал о себе знать.

***

Проходя мимо общих комнат для занятий, Бансабира слышала голоса мастеров Фатаира и Ишли, и вспоминала, как сама когда-то, одной из многих третьегодок, сидела в таких вот помещениях, за столом и то по-ласбарнски, то по-ангоратски записывала рассказы наставников о дальних землях, принципах навигации, созвездиях…
К следующей весне в том, что Бансабира получит место в первой пятерке не сомневался уже никто. Даже мальчишки и девчонки второго года обучения, которые только-только в первый раз попали в зал наград, уже тихонько перешептывались: «Эй, смотри! Это же Бансабира! Ага, Бансабира Изящная! А ты знаешь, что после третьего года она была двадцать шестой, а после четвертого уже одиннадцатой!» – выпячивал один. «А после пятого восьмой!» – вклинивался другой. «Восьмой, представляешь! Через пять лет в первой десятке! Ух ты… Вот бы и нам так, правда? Ага, вот бы…»
Как-то раз Бану наткнулась у залы наград – одного из самых светлых помещений – на Ирэн Безликую. До обеих донесся восторженный шепоток, и женщины усмехнулись. Они вошли в ранговую комнату; четверо подростков раболепно поклонились и выбежали. Все они были старше третьего года, ибо всем уже дозволялось покидать помещение днем.
- Мне ужасно неловко, - сказала Бансабира, присаживаясь на скамью под окном вместе с Ирэн. – Из-за всех этих разговоров. Простите.
- Перестань извиняться. Даже хорошо, что ты есть перед их глазами.
- Почему?
- Когда перед глазами легенда, невольно начинаешь либо тянуться за ней, либо, восхищаясь, отдаляться от неё. И чем легенда моложе, тем сильнее эффект. Вот мне, например, уже тридцать пять, и ученики не тянуться за мной так раболепно. Кроме того, ты женщина, Бану. Это подстегивает многих мальчишек и вдохновляет девочек. Так что не извиняйся – из-за твоего успеха среди новичков возникает своеобразный отбор, в котором сразу видно будущих победителей и проигравших.
Бану отмахнулась:
- Любой из них может достичь того же, если ему не посчастливится чем-то заинтересовать Гора.
- Кроме Гора в храме есть и другие мастера с первым рангом, однако ни мне, ни Фатаиру, ни Вахзи, ни Салазару не удалось еще воспитать ученика, который бы вошел в первую десятку всего через пять лет.
- Возможно. Но никто из названных не является, в отличие от Гора, извергом.
Ирэн усмехнулась:
- Это правда, Тиглат довольно жесткий наставник. Когда он привел тебя, мы думали, что, взяв девочку, он будет обходиться с ней мягче, чем с мальчишками. Однако Тиглат будто озверел. Надеюсь, ты не держишь на нас зла?
Бансабира покачала головой.
- И правильно – никто не может вмешиваться в отношения наставника и ученика. Что бы между вами ни случилось, пока ты учишься у Тиглата, другим этого не оспорить.
Бану промолчала: она еще помнила Сурху, который умер от перелома шейного позвонка, полученного от Гора, когда тот слишком увлекся наказанием.
- Притом заметь, - продолжала Ирэн Безликая, - у Тиглата, кроме тебя, уже выучились Ион, Видеха и Ямун, и кроме Иона никто из них даже после семи лет не занял место выше пятнадцатого. В любом деле, Бансабира, нужен талант. И этот талант – как родинка: он либо есть, либо его нет . В свое время на примере Тиглата это стояло ясно, как никогда, а теперь и ты, его ученица, доказала это повторно.
- Спасибо, - проговорила Бану. Ирэн непринужденно взглянула на неё.
- Кстати, зачем ты здесь?
- Отдохнуть немного. В комнате я могла наткнуться на Гора, а здесь он редко бывает. К тому же, хочу еще раз посмотреть на свой знак и подумать.
Ирэн понимающе улыбнулась:
- Хочешь уйти?
Бану помотала головой и ответила:
- Не знаю, - встала и прошла к деревянной доске со знаками. – Кто-то из нас должен уйти – я не смогу провести с ним ни дня сверх положенных семи лет. Да, Гор стал сдержаннее и терпеливее, но я по-прежнему не знаю, чего от него ожидать. К тому же, я волнуюсь за Астароше.
- Так это все-таки Астароше? – переспросила Ирэн. – Я думала сам Тиглат.
Бансабира обернулась:
- Нет, ни разу, - снова обратилась к знакам. – Я не знаю, изменится ли его отношение, когда я перестану быть его ученицей, но знаю, что скорее забуду собственное имя, чем минувшие семь лет. Гор позаботился о том, чтобы у меня была хорошая память, поэтому одному из нас лучше покинуть храм. С другой стороны, выйдя из храма, куда я пойду? Знаете, Ирэн, я прихожу сюда каждый день и каждый день смотрю на надпись над своим знаком: «Урожденная танин Яввуз». Когда я впервые это прочла, то пришла к мастеру Ишли с просьбой вычеркнуть последнюю строчку. Кому какое дело, что я танин, спросила я. Но мастер настоял, чтобы строку оставили и все тут. Если бы я была только Клинком Богини, у меня не возникло бы сомнений, что делать дальше, я бы сжала зубы и осталась служить храму, несмотря на Гора. Сказала бы себе, что только здесь место всякого, кто посвятил себя Кровавой Шиаде, что у меня, как у всех, нет ничего и никого, кроме храма, - молодая женщина обернулась к Мастеру Ирэн. – Когда я была в Ясе в поисках луатаровых бубенцов, наткнулась на множество слухов о «Яввузе» и «яввузовом бастарде», несмотря на то, что до сих пор помню, как те головорезы растерзали Руссу. Я задумалась: что если мой брат жив? И отец, должно быть, тоже. Когда-то давно я согласилась войти сюда с Гором только для того, чтобы научиться убивать врагов своей семьи, а как получается? Моя семья, за которую я хотела отомстить, бодрствует; враги – тоже, а я сижу здесь и ловлю пиратов?
Ирэн ничего не ответила – поднялась со скамьи, подошла к Бану. Последняя замолчала на мгновение, прищурившись, и провела пальцами по надписи со своим именем.
- Но если я приеду домой, что я найду там? Буду ли я все еще танин? Нужна ли я еще отцу и дядям? Стану ли я вновь наследницей отца, как была до той злополучной стычки? Или он уже обзавелся другой женой, которая родила ему с десяток детей?
Глядя на её профиль, Ирэн Безликая невольно подмечала, насколько гордо посажена белокурая голова и как естественно-жестко затянут позвоночник. Бансабира отняла пальцы от пергамента.
- Чем чаще я читаю свою надпись, тем больше думаю, что я не просто убийца восьмого ранга, а танин. Но чем больше я думаю, что являюсь танин, тем хуже понимаю, что делать дальше.
Ирэн положила руку на плечо Бану.
- Если не видишь выход сама, предоставь это Праматери.
- Праматери? Мать Сумерек рождает нас в крови и забирает нас из крови, а мне еще рано умирать. Нет, мне нужен другой выход.
Ирэн Безликая усмехнулась:
- Праматерь способна куда на большее, девочка моя. Не переживай, решение отыщется.
- Спасибо, что поддержали, - Бану положила ладонь поверх руки Ирэн на плече и неожиданно развернулась к мастеру. – О, Ирэн, простите, а вы-то почему здесь?
Ирэн убрала руку и по примеру Бану воззрилась на деревянную доску:
- Потому же, почему и ты. Пришла в последний раз посмотреть на знак – своего мастера, - сказала женщина с печальной улыбкой.
Бану замерла, потом тоже обернулась к доске. Она знала, что после далекой травмы у мастера Салазара развилась неизлечимая болезнь костей и с годами она прогрессировала. Уже почти месяц как он не встает с постели.
- Но он ведь еще не умер? – спросила Бану.
- Нет, но разве могу я позволить ему мучиться от собственной немощи дольше? К тому же, мастер Сал уже дважды просил меня.
- Это же бесчеловечно, Ирэн. Все знают, насколько он Вам дорог. Мастер Салазар мог бы попросить и того же Гора, не думаю, что он бы отказал.
Ирэн усмехнулась настолько горько, что Бану побоялась, что женщина вот-вот заплачет.
- Мы все по жизни эгоисты, Бану, и остаемся ими даже когда умираем, потому что свою смерть зачастую хотим принять из самых любимых рук.
Горло Бану пережало точно клешнями.
- Яд? – с трудом спросила она.
- Зачем? – ответила Ирэн. – Ты ведь сама сказала один из главных девизов этого храма – «мы рождаемся в крови и умираем в крови».
- Но ведь он был вам как отец.
- Верно, Салазар был другом моего отца и заменил мне его, когда тот умер. И по закону природы, Бансабира, дети хоронят родителей.
Бансабира ничего не ответила. Женщины еще долго молча стояли перед деревянной доской и смотрели каждая на нужный знак, размышляя о том, что так и не осмелились сказать вслух.

***

- Да направит наши умы и руки Кровавая Мать Сумерек! – дуэт мужского и женского голосов разнесся по главной арене, эхом отражаясь от каменных стен. Вооруженные до зубов, при этом в легких мягких доспехах, сошлись Бансабира и Шухран…
Пять широколезвенных ножей из мирасийской стали лежали на полу вокруг противников. Шестой Бансабира плотно прижимала к шее соперника, под самой челюстью Шухрана, встав у него за спиной. Стоит развернуть немного кисть, заострив угол атаки, и рвануть, как из аорты захлещет алый фонтан…
Здравый смысл не подвел никого, кто знал Бану в предыдущие семь лет и делал ставки на её финальный ранг.
Третий.
Пятнадцатилетняя женщина тяжело дышала, старательно присмиряя жажду крови в собственных глазах. Вокруг бушевали аплодисменты, крики поздравлений, восторг. Надо же, какую радость доставляет людям зрелище избиения и убийства, цинично подумала Бану и отвела от горла Шухрана задрожавшую руку…

***

На Бану почти не осталось царапин от всех решающих испытаний. Ничто не мешало ей отпраздновать свой триумф с Шавной днем и с Астароше – ночью. И когда на другой день она встретилась с наставником в зале наград, где под должной надписью значился символ третьего ранга, Гор вытащил из её левого уха серьгу со своим именем.
На скамье у окна Бансабира приметила полотняный сверток. Гор проследил этот взгляд, поднес ткань с содержимым и развернул:
- Дубликат знака третьего ранга, печать с этим изображением и пять серег с именем «Бансабира». Получились немного больше обычных из-за длинного имени.
Бану молча кивнула и приняла символы, глядя на собственные руки. Потом вскинула глаза на наставника:
- Я скоро уйду, Гор.
Гор не отводил глаз от женских:
- Знаю, - «Ирэн» мелькнуло в голове Бану. – Я тоже.
- Чего?
- Я тоже ухожу.
- Я расслышала.
- И ты уходишь со мной.
Будто по лицу ударил, подумала Бансабира.
- Нет.
- Ты уходишь со мной, - непререкаемо произнёс Гор.
- Я больше не ношу твою серьгу, Тиглат.
- Тебе следует звать меня «Гор».
- Тебе следует оставить меня в покое и больше не лезть в мою жизнь, - отрезала пятнадцатилетняя женщина. – Спасибо за все, - Бану вздернула подбородок и, прижимая к груди сверток с бронзовыми символами и серьгами, пошла к выходу. Гор поймал её за предплечье:
- Куда ты идешь?
- Тебя не касается.
- К Астароше?
- Тебя не касается, Гор! – Бану гневно обернулась.
- Разве я не говорил, что убью его, если он не прекратит спать с тобой?
- Это я с ним сплю.
Гор отшатнулся. Бану воспользовалась тем, что его хватка ослабла, выдернула руку и ушла. Следующие три ночи Бансабира провела с Астароше. Наутро четвертого дня, стоило Бану по делам торгового квартала покинуть храм, к Астароше пожаловал Тиглат:
- Я много раз предупреждал тебя, - начал он с порога. Среди складок одежды мелькнуло лезвие. Астароше сориентировался мгновенно. Выпрямился в полный рост, и в руке уже был зажат меч.
- Ты ей никто, Тиглат. Ты ей теперь даже не наставник. Выбор Бансабиры решил все, смирись.
- Не смирюсь, Астароше. Пойдем.
К неудовольствию Гора, Астароше не отринул вызов – пожал плечами и пошел. Они покинули пределы храма и направились за конюшни – на пустырь, где их бы никто не увидел.
- Мы еще можем остановиться, Тиглат, - произнес Астароше с расстояния десяти шагов. – Просто хоть раз прояви к ней уважение.
Гор атаковал…
Спустя треть часа оба дышали тяжело и надсадно – хорошо погоняли друг друга. Уже тогда Астароше окончательно понял, что ему не выиграть у первого номера. Сражение завихрилось с новой силой, а через десять минут молниеносно случилось несколько вещей. Раздался женский крик:
- Во имя Матери! – Бансабира летела к сражающимся через весь пустырь. На её голос отвлеклись оба, но один опомнился на долю секунды быстрее. Провернулся, нанес серию тяжелых атак всем весом. Потом отступающий под натиском соперник увернулся, выбив оружие противника – мельтешение – пятно, не разобрать – хруст – вопль…
- АСТАРОШЕ! – закричала Бану, подбегая к сражавшимся и падая рядом с любимым на землю. Гор с горящими красными глазами не шевелился. Астароше выл, как волк, цепляясь пальцами за собственное бедро, под которым наплывала страшная опухоль сломанного колена.
Ужасающая догадка пронеслась в голове Бану быстрее ураганного ветра над Великим Морем.
- ГОР, ТВАРЬ!! – Бансабира взметнулась мгновенно. Молнией блеснула в её руке сталь. Рубанула наотмашь, но Гор в последний момент успел отклониться. Широколезвенный нож глубоко рассек левую щеку. По лицу мужчины засочилась подтеками кровь.
Гор схватился за лицо. Бану тем же ножом распорола Астароше штанину, разодрала её на две части и увидела подтверждение своим опасениям.
- Кровавая Мать… ПОМОГИТЕ!! – заорала женщина изо всех сил, пустившись бегом. – ПОМОГИТЕ!!!
Она еще не добежала до середины пустыря, когда на её голос из конюшни показался кто-то из горожан.
- Эй, кто там?
- Клинки Матери! Скорее!! Мастеру Астароше нужна помощь!!
- Аста… - двое мужчин уже торопились на зов. – А, это ты, Бансабира, - произнес тот из конюхов, чье зрение было слабее. – Что стряслось?
Женщина, преодолела оставшееся расстояние:
- Нужны носилки и шины! Есть что годное?
Один из конюхов кивнул. Второй спросил:
- Рука, нога? Или спина?
- Нога, колено.
- Мы быстро.
И действительно, довольно быстро Астароше был доставлен в свою комнату на втором этаже храма. Бану, поблагодарив конюших, не отходила от него, подбадривая, утешая, держа за руку, пока местные доктора занимались травмой. Когда все ушли, а Астароше уснул, она обработала раны, которые попросила лекарей оставить ей. Каждая из них досталась ему по её вине. По вине её существования… Или все-таки по воле Праматери, которая когда-то послала ей безызвестного умирающего на речке Бенре, за которым следил Гор?..
Закончив, прижала к лицу руку Астароше и положила голову на кровать, оставаясь сидеть на стуле. Прошло какое-то время, и Астароше проснулся от тихих всхлипов где-то рядом. Он разлепил глаза и увидел, как по прекрасному обычно белокожему, а теперь покрасневшему лицу, из-под закрытых век катятся крупные слезы. Осторожно шевельнулся, почувствовав боль во всем теле, и положил свободную ладонь женщине на темечко.
- Эй, - тихонько позвал он, – Бансабира.
Голова под рукой вздрогнула – женщина приподнялась и посмотрела на раненого:
- Астароше, прости меня, умоляю, прости!
- Бану…
- А лучше никогда не прощай! Скажи, что не простишь, и отомсти, когда поправишься!
- Бансабира, - увереннее перебил женщину Астароше, - не говори глупостей.
- Это не глупость! – с новым притоком душившего бессилия заявила женщина. – Это моя вина!! – упала лбом в кровать, зарыдав.
- Я знаю, что женщины всегда, в конечном счете, плачут из-за мужчин, но все равно прошу, не плачь, Бану. Потому что и ты в глубине души знаешь, что мужчины, в конечном счете, всегда сражаются ради женщин. Мы бьемся или потому, что хотим вас получить, или потому, что не хотим, чтобы вас получил кто-то другой.
- Аст, - протянула женщина, снова приподнялась и поцеловала Астароше в губы.
- Мне кажется, я навсегда запомню привкус отчаяния на этих губах, - проговорил Астароше, когда поцелуй закончился.
- Я надеюсь, что ты запомнишь, Астароше. Запомнишь все то хорошее, что ты во мне находил. Включая губы, - поцеловала снова.
- Почему ты говоришь так?
- Я ухожу…
Бану рассказала о планах кратко.
- И ты уйдешь с ним?
- Да, - женщина не поднимала глаз на раненого. – Иначе… я боюсь подумать, что будет, если иначе, Астароше! Лучше я откажусь от тебя, чем увижу твою кровь на его мече. Лучше я стану воспоминанием. И когда кто-нибудь другой будет согревать твою постель, ты будешь хоть немного думать обо мне. Лучше так, поверь. Я буду благодарна вам обоим – тебе за память, и ей – за ласку. Я тоже, Астароше, всегда, всегда буду помнить тебя.
- Не прощайся так! – мужчина повысил голос. – Не прощайся так…
- Я давно решила, что уйду, я ведь говорила. Я не смогу выхаживать тебя, как бывало прежде. Да и рана твоя слишком серьезна, чтобы я была годна и полезна тебе. Хуже того, эта рана досталась по моей вине. Нет, не перебивай! – остановила попытку. – И раз все так, раз все так, - подчеркнула Бану, - мне больше нет места рядом с тобой. Я хочу жить и твердо знать, что Астароше Великодушный – счастлив.
- Для счастья Астароше нужна Бансабира. И тем более для великодушия…
- Тогда помни обо мне, - она поцеловала его в третий раз, поднялась и, не утирая слез, пошла к двери.
- Да благословит тебя Мать Сумерек, Астароше, - произнесла на пороге.
Закрыла дверь и замерла рядом с нею, успокаиваясь хотя бы на время. Взяв себя в руки, направилась в собственную комнату. Как того и следовало ожидать, в спальне встретила Гора. Он сидел на кровати, задрав ноги и оперевшись спиной о стену. На лице красовался шов через всю щеку. Просить его уйти было всяко бессмысленно, и Бану предпочла сделать вид, что наставника здесь нет. Села за стол, облокотившись о столешницу, зажала рот обеими ладошками, боясь снова заплакать. Спустя пять минут сцепила пальцы замком, уронив руки на деревянную поверхность.
- Бансабира?
- Заткнись.
Смотрела прямо перед собой. Прошло еще десять минут.
- Бансабира, - тверже позвал Гор, не сводивший с женщины глаз.
- Зачем ты это сделал?
- Чт…это вышло случайно, я не думал, что удар будет настолько сильным.
- Случайностей не бывает, - заметила Бану, не оборачиваясь.
- Верно, поэтому даже хорошо, что так вышло. Надеюсь, это его достаточно научит.
- Это сломает ему жизнь!! – Бану яростно вытолкнула воздух из легких.
- Не преувеличивай.
Бану посмотрела на Тиглата:
- Сукин сын, - проговорила, горько смеясь. – Ты ведь сам прекрасно знаешь, что его колено уже не будет служить, как раньше. А без этого Астароше никогда не достигнет первого ранга.
- Что поделать, - изрек Гор.
- Он двенадцать лет шел к этой цели.
- Значит, плохо шел, раз за такой срок так и не достиг её.
- Ты изувечил единственного из Клинков Богини, кто имел шансы стать первым номером среди всего сто седьмого, сто восьмого и сто девятого поколений, а теперь еще смеешь иронизировать? Чудовище.
Тиглат проигнорировал.
- Астароше не единственный. В сто девятом, по меньшей мере, есть ты, - Гор встал с кровати.
- Ты сам знаешь, мне никогда не дотянуться до тебя, - спрятала лицо в ладонях.
- Рад, что ты признаешь это, Бану, - Гор положил руки ей на плечи и почувствовал, как женщина сотряслась всем телом. Раздался призвук рыданий.
- Зачем, Гор? Ради чего?
- Ради те…
- Ради чего Кровавая Мать вообще позволила тебе родиться? – решимость Тиглата дрогнула, будто ему влепили пощечину по распоротой щеке. Он собрался с духом и продолжил:
- … бя. Ради тебя, Бансабира, ради любимой женщины.
Бану усмехнулась чрезмерно громко:
- Да ты знать не знаешь, что такое любовь! – скинула его руки и обернулась. Гор поймал её лицо за подбородок:
- Может быть. Так ты уйдешь со мной?
Бану, не отводя глаз, кивнула.
- Хорошо, - Гор приблизился, и Бансабира уткнулась лицом ему в подреберье, ощущая как никогда ласковые руки наставника на спине, и рыдая навзрыд.

***

Не рассыпаться от слез Бансабире помогла Шавна. Она молча соглашалась со всем, что, сквозь всхлипы и хрипы, Бану говорила про Гора и про Астароше. Бану говорила и говорила, ночь напролет, лежа у Шавны на коленях, а Трехрукая только слушала и слушала, заботливо гладя подругу по голове…
Наутро женщины простились.
- Передай Астароше мои пожелания: пусть когда-нибудь Кровавая Мать предоставит ему голову Гора на блюде. В отместку.
Шавна только улыбнулась:
- Это не то пожелание, которое надо передавать любимому.
- Тогда не передавай. Я люблю тебя, Шавна.
- И я тебя.
- Как только я где-нибудь обоснуюсь, я напишу. Надеюсь, ты ответишь.
- Обязательно.
Трехрукая поцеловала Бану в волосы и в губы.
На крыльце собрались все воины с номерами до двадцатого – по сути, все, кто видел путь Бансабиры до её третьей строчки.
- На моей памяти это исключительные два случая, когда человек, пройдя семь лет обучения, стал Рукой Праматери и членом совета старейшин Храма Даг, - проговорил престарелый Мастер Фатаир. – Берегите себя.
- Спасибо на добром слове, - Гор как всегда был равнодушно-доволен. Бану молчала.
- Вы оба знаете, как открываются ворота этого города. Помните, в Храме Даг для каждого из вас будет пристанище, - добавил Ишли.
- Спасибо за все. Да благословит вас Кровавая Мать, - бесстрастно сказала Бансабира.
- Да направит ваши умы и руки Мать Сумерек! – подала голос тоскливо улыбающаяся Ирэн.
Бану развернула коня. Гор еще что-то сказал остальным и поехал вслед за бывшей воспитанницей.
В тот же день они вышли в море на торговом судне, а спустя четверо суток высадились на берегах Оранжевого Порта, или Оранжевого танаара, в землях танского дома Ююл.
- В этом-то танааре я и встретил тебя когда-то, - произнес Гор так, что Бану едва из седла не вылетела от мягкости его голоса. – В том переулке.
Бансабира ничего не ответила – поводов говорить не было. Только на следующий день после высадки, перед вторым ночлегом, спросила Гора:
- Как долго ты еще собираешься идти за мной?
- Мне казалось, это ты идешь за мной.
- Гор, давай на чистоту.
- Разве между нами было иначе?
Бану терпеливо выдохнула.
- Яс – моя родина, и потому я здесь. Ради своей семьи.
- И ради того, чтобы убивать врагов.
- Зачем ты здесь, если твоя родина – Орс?
- Моя родина – Храм Даг, - пламя костра высветило улыбку мужчины. – И твоя тоже, Бансабира Изящная.
Бану не сводила глаз с наставника.
- Хорошо, я действительно ушел из храма потому, что мне надо в Орс.
- Да тогда почему ты все еще здесь?!
Гор продолжал ухмыляться. Бансабира глубоко вздохнула:
- Идиот.

***

Бану искала хоть какие-то следы войск Пурпурного танаара, продвигаясь все больше на северо-восток. Однако вокруг всегда царила одна картина перепуганных людей, разрушенных зданий, вытоптанных полей и пепелищ. И определить, где чьи следы, было невозможно.
Гор часто ехал молча, тайно восхищаясь молодой женщиной – по сути, еще подростком – и тем, с каким непреклонным упорством она продолжала поиск семьи даже через месяц после высадки. Они избегали темных чащ, опасных рек и больших скопищ людей, держали коней шагом и всегда – подальше от открытых местностей. Продвигаться было трудно, но, подобно верблюду, Бану все шла и шла в неизвестность, отбрасывая сомнения и отгоняя неустанный вопрос «Зачем?».
Совсем избежать столкновений не удалось, но в целом, встреченные отряды, которых по одежде Бану не смогла причислить ни к одному из двенадцати танааров, оказались достаточно малочисленны, чтобы хватило сил первого и третьего ранга из Багрового храма. Когда Бансабире все-таки перепадала царапина-другая, неважно, где она находилась, Гор всегда сам обрабатывал ранение. Мужчина не выказывал никаких намеков на близость в такие моменты, бесстрастно смазывая раны на женском бедре, спине или груди. И только Бану без конца ловила себя на мысли, что у наставника слишком горячие пальцы. Потом одергивала себя – нет, это та скотина, которая изувечила Астароше! Просто для того, чтобы она не досталась никому другому…
Точно, Гор обращался с ней как с собакой, которая обязана лаять на всех, кроме хозяина, и лизать руки, которыми он бил её изо дня в день. Бану усмехнулась, подумав об этом – наверняка, сравнение подобралось по детской памяти о псарнях в фамильном чертоге Яввузов, где отец и брат держали в строгости стаи псов чудовищной породы, выведенной из скрещения волкодавов и волков.
Или меч. Гор вполне мог считать её мечом, думала Бану. Твой меч разит только твоих врагов, но никогда не должен разить тебя. Твой меч покоится только в твоей руке, и никогда не должен достаться врагу.

***

- Кто зашил твою щеку? – спросила Бану на очередном биваке, когда со времени отплытия из храма прошло полтора месяца.
Начался июнь, и вечерами было уже тепло. Это было на руку – по возможности, путники избегали разводить ночью костер. Теперь в предночных сумерках лицо Гора было особенно страшно из-за уродливого рубца от скулы до подбородка.
- Ирэн, - ответил мужчина. – Но мне куда важнее помнить, кто его оставил, - мужчина указал пальцем на шрам. Потом поднялся, пересел ближе к Бану и впервые за время странствия недвусмысленно навис над ней, стоя на коленях и держа в руках её голову.
- Что взял – отдай, Бансабира. Ты тогда хватила лишнего.
- Врешь, - она скинула его руки с лица. – Я всего лишь отдала то, что ты дал Астароше.
- Астароше должен возвращать долги сам, как и все Клинки Богини.
- Значит, я отдала свои собственные. Хочешь, покажу, сколько шрамов ты оставил мне?
Он снова поймал её лицо и обжег дыханием ухо:
- Я и так знаю, Бану. Я знаю каждый твой шрам, - отстранился и теперь удерживал её голову в почти вытянутых руках. – Но я не против, если ты разденешься.
- Отвяжись, Гор, - отмахнулась. Гора это раззадорило
Как случалось нередко в последний год, Гор навалился на Бану, и завязалась борьба, наполненная молчанием и надсадным дыханием двоих. В конце концов, мужчина уселся на Бану верхом, придерживая её руки. Он чему-то ухмылялся, пока вдруг не почувствовал, как женщина в его руках расслабилась.
- Отпусти меня, пожалуйста, - попросила женщина, и к собственному удивлению Гор, замерев, отпустил.
На другой день высоко в седле он все пытался понять, почему поступил так, как поступил. Ответа не возникало до тех пор, пока в конце июня ситуация не повторилась почти в точности. Но тогда Бансабире удалось остановить Гора уже будучи наполовину раздетой и зацелованной. Возможно, и Гор не зашел бы так далеко, не скажи ему Бану, что не может спать с монстром, навредившим Астароше.
Когда Гор отстранился, сотрясая дыханием воздух, женщина отвела глаза.
Они держали путь дальше. Бану больше не спрашивала, почему Гор идет за ней, а Гор, наконец, начал понимать, что Клинок Богини и впрямь принадлежит только тому, кому доверил себя добровольно.
Он доверился Бансабире.

***

Занялся июль с его пленительными красками. Встретить их казалось радостным среди обломков и пожарищ. Когда Бансабира проходила здесь, будучи ребенком, юг и центр Яса цвел и колосился. Страшно подумать, что война идет уже восемь лет…
Однажды они достигли маленького городка в Бежевом танааре. Здесь война не все порушила, подумала Бансабира, оглядевшись по улочкам. Путники зашли в таверну и спрятались в дальнем углу. За серебряник в ту пору трактирщики готовы были расстараться.
Через четверть часа до захожих донеслись звуки борьбы и крики с улицы. В занимающемся гомоне Бансабира отчетливо различила «пурпурные выродки». Бросив Гору: «Если можешь – помогай!», кинула ложку и выскочила на шум. Застыла в дверях, всматриваясь в сцепившихся мужчин, по все стороны от которых выстроилась толпа перепуганных зевак. Бансабира, обнажая меч, медленно двинулась в сторону драки.
- Бану! – крикнул ей вслед Гор. – Немедленно вернись!
- Пурпурные выродки! – донеслось снова.
«Сколько же беспокойства от неё» - мысленно чертыхнулся Тиглат и встал из-за стола.
Вглядываясь сильнее по мере приближения, Бану начала различать черты давно забытого знакомого лица.
- Это же… - замешкалась на миг, потом сделала шаг и неожиданно рванула в гущу. - Ранбир! Доно-Ранбир! Дядя!
Доно-Ранбир, водный брат Сабира Грозного, обернулся, выискивая глазами позвавшего. Встретившись глазами с Бану, он не узнал её.
- Бану, дура! Не лезь! – Гор выбежал и, догнав Бансабиру, обхватил со спины, не давая двинуться. Молодая женщина сопротивлялась и вырывалась, пока, наконец, не освободилась. Гор успел поймать её за руку и со всех сил снова дернул на себя.
- Наших лошадей, быстро! – приказал он, обернувшись к вышедшему на гомон трактирщику.
- Гор, не смей!
- Заткнись, Бану!
- Я должна помочь! Это брат отца! Это брат отца…
Удар рукояткой кинжала пришелся по впадине между женской шеей и затылком.
Ясовцы уже недобро посматривали на двух путников. Пурпурным в Бежевом танааре, судя по всему, рады не были. Гор выкинул на землю еще два серебряника, закинул безвольное тело Бану на коня, взлетел в седло сам и понесся прочь так быстро, как могло животное. Вдогонку слышалась брань и крики «Держи еще пурпурных!».

***

Когда Бансабира пришла в себя, вокруг были трава, деревья и жуки. В ушах до сих пор звенело, перед глазами плыло. Ветки сливались в одно бурое пятно. С трудом нащупав под туловищем землю, Бану попыталась упереться в неё внезапно ослабевшими руками и сесть. Ей удалось это с четвертой попытки – настолько мир кружился перед ней, – что уже пару минут доводило Гора до смехового исступления. Наблюдая за Бану, он хохотал циничнее обычного.
- Какого рожна, Гор? – спросила Бану.
- Чего? – он, кажется, утер несуществующую слезу от смеха.
- Какого змея ты это сделал? – доведенная до бешенства его выходками, Бану собралась с силами и поднялась на ноги. Надвинулась на сидящего расслабленного мужчину.
- Почему ты помешал мне, идиот?! Это же был Ранбир, брат отца! Он мог сказать мне, где отец и … и он мой родич, недоумок чертов!! ОН ЖЕ МОЕЙ ВОЛЧЬЕЙ КРО…
Бансабиру зашатало уже рядом с Гором. Тот успел вовремя вспружинить от земли и поддержать ученицу.
- Осторожнее, - преодолевая сопротивление, опустил её на землю и сел рядом.
- Бежевых было слишком много, Бану. Человек двести, не меньше.
- В том и дело! Праматерь, Гор, неужели из-за тебя я всю жизнь буду смотреть, как страдают близкие люди?!
- Не стоит драматизировать…
- ДОНО-РАНБИР НАВЕРНЯКА МЕРТВ! – Бансабира взбеленилась пуще прежнего. Поднявшись на колени, она ударила Гора кулачками в грудь. Гор поймал женские руки и почувствовал, как она наваливается на него всем весом. Удар рукояткой меча еще долго будет напоминать о себе, подумал мужчина.
- Не «наверняка», Бану, а мертв. Если бы ты видела что-то кроме своего дяди, то заметила бы лица горожан. Скорее всего, те бежевые были не местными и уже разгромили городишко.
- Я опять должна поверить, что ты спас меня? Как и восемь лет назад, Гор? – Бансабира дернула руки для нового удара, но Гор держал крепче.
- Во всяком случае, я увез нас так далеко, как смог. Точнее, как конь смог. Твоего пришлось оставить, извини. И выбрал я для укрытия ту сторону, куда бежевые должны двинуться в самую последнюю очередь.
Услышанное заинтересовало Бану. Она немного отстранилась и подняла голову:
- А где мы, Гор?
- Кажется, этот лес называется «Юдон».
Бансабира нахмурилась.
- Тебе надо восстановить силы, - он отошел от неё и принес из седельной сумки несколько яблок и мех с разбавленным вином.
- Бросил их в мешок, перед тем, как кинуться за тобой, - подал яблоки.
- Я не лошадь.
- Не огрызайся и ешь.
- Ублюдок ты, Гор, - взяла яблоко.
- Я, между прочим, третий сын одного из лордов Западного Орса. И в законности моего происхождения…
- Все равно ублюдок, - вонзилась в яблоко. Сил кричать и гневаться не было.
Лес был по-лесному тих и шумен одновременно. Бансабира быстро заснула. И едва веки её смежились, улыбка сползла с лица Гора. Он убрал все вещи в седельную сумку, вылил из меха вино со снотворным, отстегнул от седла маленькую фляжку с водой и сел рядом с Бану. Снотворное было хорошее, Гор знал (прихватил еще из храма), и можно было не бояться, что Бану скоро проснется. Он погладил её по золотистым волосам. Надо же, как отросли, думал он, вспоминая семилетнюю девочку, которую увидел на берегу Бенры. И, кажется, стали еще светлее за годы, проведенные в храме. Как и кожа…
Чем больше он приходил к мысли, что Бансабира стала полноправным Клинком Богини, больше того – Рукой Праматери, получив третий ранг, тем больше он убеждал себя в правоте Астароше: пришло время уважить её выбор. Не суть важно, делал ли он что-то правильно в эти годы или нет, важно, что Бану еще не готова довериться ему. Что ж, так тому и быть, размышлял Гор. Так оно и к лучшему, ведь последняя вылазка в Ласбарн дала понять, что пришло время возвращаться на родину, в Орс…
Он бы уехал еще раньше, если бы не Бану. Её нужно было доучить. Так странно, у него было общим счетом шестеро учеников, одного он не доучил, на четвертом году передав Ирэн Безликой. Еще один умер, четверо прошли обучение. Но единственной, в чьей руке Тиглат действительно никогда не сомневался, оказалась Бансабира. Кто бы мог подумать, что особенной окажется именно та девчонка? Гор усмехнулся – кто бы мог подумать, что он вообще подберет в ученики девчонку?
Бану еще не готова… - Гор перебирал в уме, - а его ждут дела. Что ж, выбор не велик – молиться Кровавой Матери Сумерек и ждать, когда взращённый цветок принесет плоды…
Он достал из дорожной сумки маленький клочок пергамента и уголек. Написал всего несколько строк: «Поскольку конь, который нас спас, был все-таки моим, я забрал его себе. Вода в фляжке не отравлена, проверь на животных. Да благословит тебя Кровавая Мать Сумерек».
Бану как-то показательно пошевелилась и что-то пробормотала во сне. Осталось минут сорок или около того, прежде чем действие снотворного иссякнет. Интересно, как долго он наблюдал за ней? Гор укрыл женщину дорожным плащом, достаточно неопределенно-бурым, чтобы сливаться в лесу с травянистой землей. Рядом положил фляжку с водой, клочок пергамента, придавленный камнем, и маленький мешочек с пятью серебряниками. Проверил, все ли оружие при Бану. Потом снова сел рядом и опять погладил по волосам. Склонился, почувствовав мягкое женское дыхание на губах и носу, замер, наслаждаясь тем моментом ожидания поцелуя, который ему никогда не удавалось поймать.
Губы в губы. Целомудренно.
Поднялся, набросал поверх Бану немного веток. Оглядел – особо не различить, только если зверь какой по запаху найдет. Запахнулся в плащ и седлал коня.
- Ничего, ты скоро проснешься.
Развернул скакуна, держа шагом еще несколько минут, чтобы ненароком Бану не проснулась раньше срока. Отдалившись, ускорился. Боль расставания долго не угасала, но это не беспокоило мужчину, потому что Гор доподлинно знал – неважно, выживет Бансабира или нет, у него в любом случае будет повод для гордости и радости. Если Бану останется в живых, он порадуется, что вырастил и воспитал нечто действительно достойное; если нет – что Бансабира Изящная, не доставшись ему, не досталась никому другому.

***

Прошло время.
Бансабира Яввуз плотнее запахнулась в дорожный плащ и, прислоняясь спиной к могучей иве, опустилась на землю. Закрыла глаза, вцепившись в края покрывала под горлом. Надо же, опять голова кружится, а ведь с того дня, как Гор бросил её подыхать в лесу почти две недели минуло. За это время она существенно продвинулась на северо-восток, нет-нет, удивляясь тому, почему до сих пор жива, если путешествует в одиночку и даже без коня.
«Должно быть, пока я в Ясе, Кровавая Мать и впрямь бережет меня» - пронеслось в светловолосой голове.
Скулы молодой женщины за эти дни очертились резче.
Если верить подслушанным в поселениях сплетням, и сведениям, добытым от умирающих выродков, посмевших напасть на одинокую путницу, лес, которого она достигла, назывался Цукхато.
Глубоко вздохнула, открыла глаза, осмотрелась и усмехнулась – надо же, будто ничего не произошло, не было в её жизни минувших восьми лет. Будто только пару часов назад подручные Шаутов растерзали брата, а она проворонила коня. Потом моргнула – и все, в мгновение превратилась во взрослую женщину. Хорошо бы так, думала Бану, хорошо бы, чтобы встреча с Гором, Храм Даг, расставание с Шавной и травма Астароше оказались наваждением вроде тех, что преследуют жриц из Ангората.
Потерла грудь в области ключицы.
- Да где уж там, - ухмыльнулась под нос, понимая, что тело покрыто шрамами, которые красноречиво доказывают, что с последнего пребывания в этом лесу она и впрямь прожила восемь лет.
Ладно, без толку сидеть. Подстрелила тетерева, вычистила стрелу, убрав в колчан, освежевала тушку, не без труда развела костер – в чем-чем, а в добыче искры Бану сильна не была.
«Говорят, жрецы Праматери, могут зажигать огонь одной волей. И почему в Храме Даг этому не учат?».
Подкрепившись мясом птицы и разбавленным вином, добытом вместе с солью в одном из поселений, потянулась. Надо было и лошадь достать. Да ведь всадник всегда приметнее пешего…
Встала, пошла дальше.

***

Прошла еще неделя, и настала последняя декада июля. Бансабира порадовалась, что все-таки добыла лошадь – в этих навыках боя тоже нужно упражняться. Ей ли не знать, как быстро уходит годами наработанная форма, пока, например, лечишь раны?
Кобылу достала у кого-то из дезертиров. «Надо же, - подумала Бану, - а ведь в семь лет, тогда на берегу Бенры мне не показалось – убивать и впрямь легко». Странно, что эта мысль не приходила в голову прежде.
Перед смертью бежавший из воинства, под напором Бану, поведал, что трактом неподалеку движется одна из армий тана Дайхатта. Поблагодарив, Бансабире вернулась в лес Цукхато вместе с обретенным животным – лучше переждать здесь. Это был отличный шанс поупражняться с оружием и без него – приседать, отжиматься, лазать по деревьям, подниматься торсом, свисая вниз головой с одной из веток, за которую держишься ногами. Со дня расставания с Гором, Бану не уделяла этому время, и теперь в первую пару дней, некоторые мышцы даже немного поныли. Давненько такого не случалось, усмехалась женщина. Надо бы серьезнее отнестись к собственной подготовке – иначе, что она покажет отцу, когда встретиться с ним?
От земли неустанно доносилось гудение и дребезжание. Припав ухом, Бану прислушивалась: не особенно похоже на конницу, наверно пешие. Как долго будет длиться их переход? Сколько их там, пехотинцев из подданства Черного дома Дайхаттов? Надо дать им побольше времени, чтобы ушли подальше. Но и медлить не хорошо, в лесу тоже не безопасно. В Ясе сейчас вовсе нет безопасных земель, а когда она уезжала, воевал только север.

***

Время тянулось, и на место отбывших черных войск Дайхаттов, прибыли другие. Судя по светло-горчичным стягам, которые Бану могла разглядеть из лесного укрытия – Луатары, Желтый дом. Интересно, что они делают здесь? Так далеко от их собственных владений? Пусть даже это незначительная часть воинства…
Так или иначе, желтые засели лагерем с северо-востока Цукхато. Июль закончился, а лагерь все еще стоял. Дольше отсиживаться в лесу было небезопасно, а единственный прямой путь к реке Ашир, а, значит, владениям северян, был отрезан. Придется идти в обход.

© Анастасия Машевская, 2015
Дата публикации: 29.11.2015 22:58:32
Просмотров: 2888

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.