Чертоги страхов. Фаза I. Удар 2

Юрий Чурсин

Форма: Роман
Жанр: Ужасы
Объём: 33718 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Естественно, будущее неясно… Ясным его делаем мы. А ты утверждаешь, что можешь что-то сказать мне о моей судьбе? Ты свою-то знаешь?
Валентин Салтыков, ударные

УДАР 2

«Цыганка с картами, дорога дальняя…»

Итак, видения возобновились и дополнились следами и знаками в реальной жизни (во всяком случае, Ваня так их воспринимал) – и случилось это всего-то на третий день после похода в собор. Четвёртая же ночь была просто невыносимо ужасной. Что ж, Иван не стал выжидать, пока натиск кошмаров ужесточится, а потому, после видения с мёртвым голубем, в то же утро, без остановки продолжая проигрывать картины из снов в голове, побежал в поисках успокоения вновь по известной уже тропинке, то бишь к церковным стенам – в надежде взять свечек, святой воды, хоть чего-то, чем можно было бы обработать всё в доме и разогнать скверну вокруг.
Он припустил по тенистой улочке, вдоль невысоких, обшарпанных и пыльных строений – к златоглавому храму, чья колокольня высилась маяком в отдалении. И давала ему некий отблеск надежды…
Город после дождя утопал в свежей зелени. Тут и там расцвели плодовые кустарники и деревья – от их почти осязаемых ароматов одновременно прояснялась и кружилась голова. Весенний дух был повсюду, а Ваня бежал по тротуару, окружённый раскрывшими бутоны вишнями, сливами, алычами… И яблонями – даже высящиеся над всем могучие яблони не отставали от этого праздника жизни. Все ветви были просто усыпаны, сплошь в частых-частых – белых и нежных цветах. Возможно, я ещё забыл упомянуть магнолию, абрикосовые, персиковые, грушевые деревья. Быть может, уже даже успели проклюнуться лепестки у сирени или акации… Всё же это была пора цветения, по-апрельски свежий и многообещающий, выходной, расслабленный день – но думы Ивана крутили свои шестерни в совершенно ином направлении.

…

Кто-то из философов упоминал, что в восприятии человека всегда живёт два разных образа мира. Один – это мир обыденный и приземлённый, каждодневный, рутинный и будничный. Наша пресловутая повседневность. Где всё тихо, сухо и по правилам. Где всё едет по накатанным рельсам и повторяется из раза в раз. А есть мир совершенно иной, порой совсем слабо, а порой во всей красе просвечивающий через обыденность и повседневность, – это царство мечты, мир представлений, устремлений и идей. Тот мир, где мы творим, влюбляемся, проявляем сочувствие и чем-то жертвуем, где мы создаём себе цели, где идеализируем, где ощущаем вокруг загадочность, некое необъяснимое волшебство и где сами также можем творить чудеса, будь то белая или чёрная магия. Мир небанальный и непредсказуемый, мир, где живут сверхъестественные существа и который захватывает до глубины души, доводит до пика эмоции, позволяя хоть на чуть-чуть прикоснуться к чему-то Иному… и Вечному.
Если проводить параллели с мифологической космологией, то повседневность – это юдоль земная, а мир наших идей и мечтаний – горние сферы эфира, не побоюсь этого слова, небеса.
Но Иван Долженко тем утром себя ощущал не там и не там. Этой злосчастной весной он открыл ещё одно измерение, узрел третью ипостась бытия: преисподнюю, Ад, пучину депрессии. И если он не канул ещё в это пекло полностью, то как минимум уже нащупал его границы, побродил по мрачному лимбу и тоскливым берегам Ахерона. Пока же его болтало где-то в нижнем междумирье. Он, конечно, не провалился в бездну наваждений и галлюцинаций бесповоротно, он ясно видел улицы, людей вокруг, город с его мельтешением, глазами и кожей ощущал солнечный день, но в глубине, в мыслях всё полнилось грязью и тленом. И, находясь физически в привычном нам мире и пробегая по аллеям, морально он еле плёлся по дюнам из пепла, застревал в вязкой жиже, тонул в болоте, был потерян среди бескрайних и бесцельных трясин. Внутри, в самом сердце, жизнь утрачивала радость и смысл.
Его не покидало навязчивое ощущение, что ткань реальности вот-вот порвётся, что декорация повседневности рухнет, а из открывшейся зияющей пустоты выскочат такие существа, с которыми Ване будет не справиться.
Уже почти добежав до ограды церкви, он вспомнил, что пообещал встреченному, как всегда, во дворе Николаю Кузьмичу купить последний выпуск местной газеты, а потому затормозил на перекрёстке, чтобы свернуть со своего маршрута немного в сторону – к газетному киоску, ведь надо было поскорее, не теряя времени, взять свежий, вышедший вчера номер, а то, может, уже разобрали.
Около перекрёстка, на переходе, его чуть не сбила довольно шумная группа куда-то торопящихся женщин. Ваня судорожно отпрянул от них, посмотрел на свои ботинки (ему наступили на ногу), огляделся и понял, в чём причина спешки этих особ. Громыхая дверьми, они вторглись в ювелирный магазин на углу. На витринах висели объявления о грандиозной распродаже, о скидках свыше 90% и разного рода подарках. А внутри уже толпились и другие дамы, кроме тех, что потеснили Ваню; сновали по залу и представители мужского пола, – и все, суетясь, толкали друг друга. А наш путник лишь печально вздохнул, глядя на это буйство людских желаний, и пошёл – вернее, побежал – дальше.
Магазин остался за его спиной. (Хозяина данной торговой точки на следующий день нашли в его загородном доме повесившимся, причины произошедшего так и остались неясными, и Ваня в его тогдашнем настроении мог бы придать этому факту весьма большое значение, однако тот факт он так никогда и не узнал, поэтому просто прошёл мимо того магазина, погружённый в свои переживания, и больше уже не вспоминал, ни в тот день, ни после, о произошедшем инциденте с отдавленной ногой на перекрёстке.)
Мелочи жизни. И крупности Смерти. Именно эти темы крутились сейчас в голове. На это разум неумолимо подталкивали виденные давеча сны, полнившиеся отравленным содержимым. Но по какой же причине они вдруг так расцвели этой буйной весной в Ванином бедном мозгу?

…

Расшатанное бегом сердце стучало в уши. Мысли дёргались в голове: нужно успеть в киоск, а потом идти в храм – а точно ли туда надо? Он уже был там один раз, но избавления не получил – и стоило ли оно потраченного времени? А может, надо было не просто хоралы слушать и свечки жечь, а ещё и с настоятелем поговорить, пообщаться по душам со святым отцом, с батюшкой? Может быть, он наставил бы на путь истинный, подсказал бы рецепт от дурных мыслей?
Окруженный этими и другими быстро вспыхивающими и угасающими думами, герой наш чуть с размаху не растянулся по асфальту, споткнувшись о порог. Порог обветшалого и облупленного приземистого строения (впрочем, вокруг таковых было много – и требующих безотлагательного ремонта обветшалых домов, и порожков, конечно). Иван огляделся вокруг: выше его головы, на кирпичной стене, на топорщащемся и подёрнутом ржавчиной шильдике проступал… мистический номер «13». «Опять чертовщина!» – с досадой ругнулся про себя путник. Но вскоре выяснилось, что расфокусированный взгляд и ошалевший от бомбардировок неясными мыслями мозг сыграли с ним злую шутку. При более пристальном рассмотрении число приобрело вид вполне заурядный, не интригующий – «43».
И тогда вдруг пришло осознание, что тут – как раз тут – та местность, тот район, и те улицы, про которые упоминал Никола Кузьмич, и что данный порог примыкает как раз к тому дому, в котором живёт пресловутая ведьма. Гадалка.
Что последовало за этим? Как известно, порою глупость (а порою – случайность) толкает нас на необдуманные и непредвиденные свершения. Так как дом сам остановил его на бегу, Ваня решил не противиться. И нанести любезный визит.

…

Так и оказался он в обиталище описанной ему соседом колдуньи. С позволения сказать, прорицательницы. Хотя, насколько правдивы басни о её силе и что там может она напророчить, Ваня не знал и даже предположить не мог. Проверка эта ему ещё предстояла.
Сперва же он, что не удивительно, в нерешительности колебался, стоя возле обшарканной квартирной двери. Мялся, терялся: стучать, не стучать, звонить, не звонить, заявлять ли о своём присутствии. Затем всё же отважился, выдохнул – и подал сигнал.
Через пять или около того минут после того, как Ваня понажимал на расхлябанную кнопку дверного звонка (и услышав внутри копошение и шорохи, решил дождаться развязки), ему неспешно, со скрипом отперли и, прослушав невнятные реплики гостя о том, что ему, мол, сказали, что здесь-де гадают и тому подобное, со вздохом пустили внутрь. В полумраке жилища входящий сперва разглядел только взъерошенные и покрашенные в лисье-рыжий цвет волосы хозяйки и её поблескивающие в тлеющем свете зажжённой сигареты глаза, которые обрамляли массивные и припухшие (как от долгого недосыпа) веки.
После не совсем радушного приветствия (мол, что это за манеры, чего пожаловал вот так, с бухты-барахты, спозаранку, не предупредив) растрёпанная и слегка одутловатая лицом женщина проводила его по завешенному куртками, плащами, тулупами и пучками сушащейся травы коридору в более просторную (но всё равно сумрачную по освещению) комнату и посадила за полурассохшийся дубовый стол, накрытый засаленной десятками лет беспрерывного использования тяжёлой скатертью. Вокруг витал тяжкий дух: пахло жаркою, варкою, – всяческою готовкою, отдавало похлёбками и пряностями. А ещё пахло курением, алкогольными возлияниями, по́том и прочей жизнедеятельностью. В комнатушке (как и во всей полутёмной квартирке) полвека, если не век, уже не производили ремонта и тщательно не прибирались, так что вся обстановка была будто лоснящейся коркой покрыта, будто в патине – мутной, липкой, прогорклой. Даже красно-бурые ковры, что устилали и пол, и стены, и диван, блестели каким-то маслянистым налётом.
Воцарившийся в помещении пыльный сумрак был обусловлен тем, что солнцу не суждено было сюда заглянуть, ведь окна выходили в тенистый двор, на северную сторону. А заляпанные стёкла и грязные тюлевые занавески поглощали и без того не обильные остатки естественного освещения. Плюс к этому за полупрозрачными шторами в горшках торчали цветы, больше напоминавшие гербарий. Видимо, они не годились для приготовления зелий, и за ними давно по-человечески не ухаживали.
Пока хозяйка исчезла из поля зрения, Иван продолжал оглядываться, принюхиваться и, стуча по столешнице пальцами, размышлять – делать выводы из уже увиденного.
Никаких объявлений, вывесок или указателей на здании или в подъезде он не заметил. Скорее всего, решил гость, гадалка эта уже так давно практикует, что людскою молвою живёт. Ибо по поведению этой тётеньки – этой подряхлевшей, рыхловатой и уставшей будто от всех жизненных нош женщине (хотя, возможно, в минувшем особе пылкой и яркой, вызывавшей разные фантазии и безумства у мужчин и злобу вперемешку с желанием очернить у женщин) – вряд ли можно было предполагать, что она даёт о своих услугах объявление в газеты или, чего ещё доброго, рекламирует их в сети. Возможно, как раз потому наплыва посетителей и очередей тут не наблюдалось.
– Простите, пожалуйста, Жоржетта, вас, кажется, зовут… – вступил Ваня, когда завёрнутая в шаль и ещё десяток разных косынок-платков гадалка прервала его ожидания и возвратилась, хрустя бамбуковой занавеской, в комнату. За ней потянулись навязчивые ароматы лаврового листа, душистого перца и горькой полыни.
– Жозефина, – раздражённо и с хрипотцой брякнула псевдо-цыганка, тряся кажущимися в здешнем свете не то бронзовыми, не то древесно-смоляного оттенка закудрявленными волосами.
«Жозефина – какая ирония», – промелькнуло в голове Вани.
– С тебя триста будет, касатик, – объявила гадалка, продолжая излучать недовольство всеми складками лица.
– Триста?! Да вы что…
– Ну ладно, ладно, не кипи. Двести пятьдесят. Гадать будем?
– Двести можно?
– Хорошо. Но только потому, что вижу: гложет что-то тебя, касатик.
– Ну что ж… – выдохнул Иван, отгоняя тем самым от себя стойкое амбре, поселившееся в этих чертогах. – Давайте.
И действие началось. Прорицательница-пифия поправила упавшую растрёпанную прядь, присоединив её обратно к общему косматому шалашу, шаркнула носом и, пошерудив-помусолив тонкими крючковатыми пальцами, взяла… нет, не карту, а зачерпнула подсолнечных семечек из маленькой плошки. А потом уже, параллельно лузгая подсолнечник, достала откуда-то споднизу обветшалую колоду карт с чёрными «рубашками». (Скатерть потёртая, стол закопчённый, разве удивительно, что и колода карт на столе появилась засаленная?) «Таро», – подумалось Ване. Но нет, карты оказались вполне ординарные (то бишь игральные): знакомые короли и валеты, трефы и вини. Только чёрный фон на листках, да рисунок непривычный. Карты начали шуршать, перетасовываемые привычной к тому рукой, а затем с лёгким хлопком стали ложиться «рубашками» вверх на столешницу.
Девять карт выстроились перед ним в три ряда, потаённые, нераскрытые. Ваня сжал губы и затаил дыхание. И вот, похрипывая и покашливая, «цыганка» начала их переворачивать. Вот и валет, вот шестёрка, десятка, туз, снова те, что без картинок… Значения карт Ваня не знал и не понимал, но одна деталь ему в глаза бросилась: все масти – чёрные. Пики, трефы. И два туза, свисают назревшими ягодами, ножками кверху, а остриями – прямо на Ваню направленные.
– Ой, друг любезный, – покачала всклокоченной шевелюрой гадалка. – Чернота одна, потери в жизни, несчастья на тебе, известия плохие будут.
Ваня сглотнул, уголки губ опустились, мысли сбились в кучу, но рассуждать он не перестал:
– А может, это у вас карты недостаточно перемешаны, – бросил он. – Да и ладно, что тут, нет ничего светлого, что ли? – тут же параллельно его рука схватила одну из зияющих карт. И гадалкин неодобрительный взгляд был этому сопровождением. – Ну, вот эта, скажем? Что в ней страшного, что она значит?
– Девятка пик, милый. Она в твоём будущем лежит. Болезнь она значит, хворь, препятствия, дурное знамение, явно дурное. А последняя карта в кругу вообще крах предрекает. Неудачи тебя ожидают. Справишься ли?
Ваня желал сразу выпалить «Да!», но язык во рту будто споткнулся, и ничего в ответ на вопрос ворожеи произнесено не было.
– Может быть, ещё один расклад? – наконец немного придя в себя, предложил Долженко. – Ещё раз раскинете?
– Ох, хорошо, дорогой, – поводила носом гадалка. – Давай я тебе короткий расклад ещё сделаю, чтобы ты без лишних деталей свою судьбу узрел.
И вот она выкинула пред ним крестом пять карт, предварительно собрав их все со стола и перемешав вновь, тщательно, как в миксере.
В центре композиции был открытый бубновый король (как понял Иван, то был он сам), остальные элементы креста скрывались под «рубашками».
Ваня сглотнул ком, бросил взор на скатёрку неясного оттенка, и кивнул предсказательнице, мол, начинай.
Гадалка стала переворачивать. Первой открылась вроде бы безобидная дама треф. Второй же по кругу показалась всё та же пиковая девятка.
– Вновь она, милый мой, – скорбно вещала Клавдия-Жозефина, продолжая манипуляции. – А дальше – пиковый туз. Боюсь, сглазил кто, порча на тебе. Быть может, и проклятье родовое…
Ваню от этих перечислений затошнило. Ведь ему в уши лились какие-то оккультные клише бульварного разлива. Но он так жаждал услышать что-то по существу, более конкретное и дельное.
Само собой, он начал подозревать, что его обманывают. Что хотят побольше застращать, дабы продать затем разные услуги и обереги, заговоры и составчики. Однако зрелище нахмуренного, несколько раздражённого и изумлённого лица предсказательницы заронило в ум нашего бедолаги сомнение в злонамеренности и подстраивании такого результата. Создавалось впечатление, что подобное в её практике происходит впервые. Ситуация будто вышла из-под контроля.
– Что-то не выходит нормальный расклад, – выдохнул, решив пока успокоиться, Ваня. – А есть у вас, может, специальная колода, гадальная?
Реплика клиента будто вывела потомственную колдунью из ступора.
– Таро, касатик, желаешь?
– Да, Таро, – требовательно кинул Иван. – Игральной колоде как-то… вообще доверия нет.
– Смотрю я, ведаешь ты кое-что про моё ремесло. Хотя, порою сдаётся, что сейчас почти каждая собака знает, что это за слово такое – «Таро», – она покачала главой. – А вот ведомо ли тебе, что за сила лежит за теми картами?
«Сила… любой, какой бы то ни было, силы мне бы добавить не помешало», – раскинул внутри себя Ваня.
– То бишь, раскладывать не будете Таро вы, так я понял?
– Почему же, – учтиво возразила гадалка, – есть у меня такая колода, сейчас погадаем тебе, без дополнительной платы. Я и сама не прочь… Уж очень интересный ты молодой человек, мой милый.
Ваня поёжился от таких слов, а гадалка докинула:
– Вот только что-то нехорошее с тобой.
Объект гаданий заволновался ещё больше. Но старался не подавать виду, дабы не предоставлять этой проходимке ещё поводов для манипуляции. Но, кажется, она и так подцепила его на крючок. Что теперь предпринять: уйти прямо тотчас, сохранить спокойствие и с каменным лицом слушать этот бред до конца или же… поверить в её речи? – Ваня в предоставившийся момент паузы судорожно пытался решить этот непраздный вопрос. Что правдивее: что колдунья специально придумала сии речи, видя его состояние неопределённости и растерянности, или же что придумывать ничего не надо было, и говорит она без злого умысла, как на духу? Кому поверить в этом неоднозначном мире?
Заклинательница (или как бишь её?) тем временем углубилась в один из своих запылённых шкафов, чьи доски пережили уже не одного правителя, и, покопавшись там, выудила ещё одну колоду, выглядевшую куда более зловеще.
Новая колода была увесистее. Листы в ней оказались масштабнее, толще – и будто бы не такие потрепанные, как в давешнем наборе. В воздухе повеяло мистикой. (Или же просто на кухне закипело что-то специфическое. Ваня вспомнил, как, двигаясь по прихожей, кажется, заметил на кухне возле окошка побулькивающий самогонный аппарат.) Но цыганка (или кто бы она ни была) не обратила внимание на изменения в атмосфере и продолжала сосредоточенно, что-то под нос почти что одними губами шепча, перетасовывать в колдовском ритме эти здоровые карты. Мешала она их не раз, не два и не три – Иван уже забеспокоился, а когда же начнется действо и настанет конец подготовке.
Внезапно это время пришло. Гадалка сипло выпустила воздух и занесла руку, дабы отделить от подруг первую в очереди карту. И вот с шорохом первая карта пошла…
Образ явил себя – и по вороному фону картинки, по режущим глаз ярким контурам клинков, а также по плачущей фигуре женщины, что были там изображены, Ваня понял, что позитива опять ждать неоткуда.
– Девятка мечей, – констатировала гадалка. – До этого была девятка пик, то же самое по сути. Дважды. Ничего не понимаю. Но это всё нехорошо.
Её дрожащие пальцы плясали над этой зловещей картой, глаза закатились, закрылись почти. Колдунья будто что-то пыталась осмыслить, увидеть, понять – и не решалась продолжать, не смела перевернуть ещё одну карту, потому как сама не ведала, что́ там… неужели там вновь будут пики? Вернее, мечи, в Таро эту масть называют мечами.
Клинки, режущие сердце.
Но она превозмогла тремор и выкинула из стопки, кряхтя, ещё одну карту.
Карта неровно упала на скатерть. Картина вновь открывала мечи. Если быть точным, целую связку мечей, воткнутых вертикально в лежащего ниц человека, бездыханного и поверженного.
– Десятка мечей, – отчеканила тончающим голосом гадалка. – Мальчик мой, это знак бедствия…
Но в Иване заговорил демон противоречия.
– Хватит уже запугивать меня, – возразил он резко. – Что ж вы хотите, вытянуть из меня побольше? Да нет уж, довольно. Что вы предложить можете, вы? Заговор, наговор, заклинания? Ворожбу или там… отварчик попить? К вам на очищающие сеансы походить? А всего-то и надо – подтасовать карты, – произнеся это, Иван Долженко метнулся к колоде карт, которую колдунья, оторопев, даже из рук выпустила. – Что приготовлено следующее?
В приступе любопытства и нетерпения Ваня перевернул верхнюю карту.
Очи его погасли. Что он там увидел? Её. Собственной персоной. Её, выкашивающую все бренное и недолговечное, освобождающую лицо земли от людей, от презренных, тщеславных, но находящихся в её полной власти.
Её величество Смерть триумфально приехала верхом на рысаке, и перед Ней преклоняют колена священники и короли. А под копытами Её коня лежит всё человечество. Пустые бесстрастные глазницы всадницы взирали с картонки на Ваню.
Сказать, что наш бедолага сего не ожидал, означало бы, конечно, покривить душой. Но наши заветные мечты (и наши потаённые страхи), когда сбываются или материализуются, разве не вызывают при этом в нас бурю эмоций, несмотря на все продолжительные ожидания?
Картинка глядела на Ивана – и хотя он уже многое видел во снах, много раздумывал и визуализировал, этот взгляд с покрашенной картонки впился в него буквально когтями. Внутри от этого что-то заныло.
Он уронил давеча так победно захваченную колоду на стол. Карты, перевернувшись, рассыпались по скатёрке.
Когда Иван опустил глаза, чтобы увидеть этот образовавшийся калейдоскоп, все валяющиеся вкривь и вкось арканы Таро – леденящие душу образы забытых архетипов – вдруг завертелись и понеслись перед его взором будто бы в дикой пляске. Ваня в шоке поймал себя на том, что теряет равновесие – и ощущает себя будто спрыгнувшим с карусели (перед тем прокатившись на ней добрый десяток кругов). Вестибулярный аппарат судорожно пытался найти выход из этого выворачивающего наизнанку тошнотворного состояния. Наш герой непослушной рукою схватился за стул, дабы не рухнуть наземь.
У него помутилось сознание, и дико кружилась потяжелевшая голова, при том что обмякли ноги. Голени не слушались, стопы едва отрывались от пола. Нужна была хоть какая-нибудь опора. Но Ваня буквально нутром ощутил, что опоры в этой пропахшей разными варевами квартире ему уже не найти.
А потому, не дожидаясь, когда станет легче, прямо так, шатающейся поступью, он, хватаясь треморными кистями то за стены и косяки, то за раскалывающуюся черепную коробку, направился прочь от стола – и вон из комнаты.
Передвигаясь сомнамбулой, он кинул на тумбочку в прихожей скомканные купюры (сколько именно – не считал) и таким образом расплатился и распрощался с предсказательницей. Скорей всего, она ещё что-то вещала или даже кричала ему вослед, пока он судорожно отодвигал цепочку на входной двери. Но её нерадивый клиент, ведший неравный бой с гравитацией и гулом в налитой свинцом голове, так слов ведуньи и не расслышал.
Единственное, что в тот момент занимало его, – это сияющий там, внизу, в конце лабиринта обшарканной лестничной клетки солнечный свет, к которому он так хотел через все эти пропахшие копотью стены вырваться.

…

На улице, несмотря на висящую в воздухе строительную и дорожную пыль, дышать стало легче. Правда, ноги ещё подкашивались, а горизонт так и норовил завалиться. И всё же Иван довольно скоро добрался (хоть и не особо помня, как) до ларька с печатной продукцией. Он вперил глаза в витрину, разглядывая выложенные там номера, а в заголовках газет и обложках журналов ему мерещилось что-то оккультное: будто в выведенных жирным шрифтом словах таились какие-то формулы зелий и заклинания, а в картинках и фотографиях… боже, в них проступали алхимические символы и фигуры Таро, мистические арканы. Какая, казалось бы, связь между покосившимся газетным киоском в их богом позабытом городишке и древними ритуальными таинствами? Но Ваня сейчас ощущал себя как раз в центре мрачной, туманной и жуткой мистерии, причём скорей в роли жертвенного животного. Агнцем, положенным на заклание, себя представлял.
Газеты, газеты, ещё газеты… а где же этот «Городской вестник»? Ваня рыскал взором по первым полосам, не собираясь пока обращаться с вопросами к продавцу, – и вдруг его сзади по спине погладила чья-то рука…
Иван дрогнул, мгновенно вспотев, – и даже, кажется, слегка подскочил, как уж, оказавшийся на сковородке.
– Э… А… Так это ты… – пролепетал он, обернувшись.
– Ну дык чё, здоро́во, друг любезный, давненько не виделись, ха-ха! – закричала, стреляя слюной, прищуренная, ухмыляющаяся, округлая и бородатая рожа, смотрящая оторопевшему Ване прямо в глаза, а через полмига уже и могучая рука схватила и начала трясти Ванину руку.
На сердце слегка отлегло. Это широкоскулое, склонное к полноте лицо Иван вряд ли смог бы забыть, даже под натиском диких орд психических помешательств.
– Фу-ух… Ну здравствуй, Андрей, – постарался улыбнуться Долженко.
– Что-то ты поднапрягся. Не ожидал? – тёмно-карие очи Андрея глядели колко, а чёрная бородка сверкала на солнце, наравне с его позолоченным зубом, который он обнажил, когда широкой улыбкой приветствовал старого друга, приятеля давнишнего – сколько лет утекло – и одноклассника, то есть Ивана.
Сам Андрей не был похож ни на ожившего мертвеца, ни на призрака, ни на чудище из леса (разве что только чуть-чуть внешность его навевала ассоциации насчёт романтиков с большой дороги) и, вроде бы, не представлял угрозы… но только его бесшумное появление заставило Ваню вспомнить, что такое испуг. Он чуть было не завопил, когда почувствовал на плече своём сзади прикосновение, дёрнулся, как в припадке, да так и остался стоять вполоборота с раскрытым ртом.
– Да… давненько не виделись, – немного оттаяв, почесал в затылке Иван.
– А ты что здесь забыл? – поинтересовался нежданно наклюнувшийся собеседник.
– Да надо «Городской вестник» купить, понимаешь.
– Так вот он лежит, – поражённый явностью очевидного, указал рукою Андрюха. – А то я уже полчаса за тобой наблюдаю, а ты всё время у витрины стоишь столбом…
И после того как Иван слегка трясущимися руками получил газету из крохотного окошка, Андрей предложил:
– Может, пойдём куда посидим, поболтаем, обсудим?..
Ваня был озадачен:
– Это в бар, что ли?
– Неплохой вариант, – откликнулся старый друг, – но только я не пью.
Это было шокирующей новостью, но Иван, почесав в затылке, нашёлся:
– Тогда можно в парк, мороженого съедим, – приветливо предложил он, хотя у самого на душе скребли кошки, оставляя топорщащиеся борозды с каждым своим движением, с каждым воспоминанием о том, что вспоминать совсем не хотелось. А за ширмою ясного дня и солнечных бликов очам мерещилась лишь непроглядная тьма, лишь всепоглощающая бездна ночи, вязкая, будто смола.
Но рядом стоял человек – и делать нечего, они отправились в парк.

…

Вот так, нежданно и негаданно, столкнулся он – плечом в плечо, глазами в глаза – со старым, почти позабытым приятелем, с одноклассником бывшим, с Андреем Гимаевым, который носил в миру прозвище «Гиммлер».
В парке, напоминавшем скорее сад, полный клумб, щебета пташек и зелени, друзья благочинно устроились на скамеечке. Стали мало-помалу высвобождать от обёртки мороженое. Постепенно, вслед за фантиками эскимо, разворачивались и разговоры про недавнее прошлое и про нынешнее «живётся-можется». Где пропадал, чем в последние годы занимался, как закончил вуз, куда устроился работать и вообще?
Андрей уверенно повёл рассказ о своём личном быте: институт закончил нормально, работает сейчас, вроде, более-менее благополучно… Гимаев, кажется, собирался поделиться ещё чем-то важным, но – его повесть прервал Долженко. Слушая друга, Ваня решил и сам поделиться кое-чем, а именно – самым сейчас его душу волнующим. Поэтому и перебил так бесцеремонно товарища, начав изливать проблему: жизнь превратилась в стресс, жизнь превратилась в страх, тени мрачные будто взяли в кольцо, не идут из головы сновидения тяжкие, да и при бодрствовании вокруг видятся только тлен, бренность, погибель, и неясно, как это всё воспринимать – предзнаменование это или лишь эхо расстройств и волнений последних дней?
Андрей нахмурил брови, стал чесать бороду.
– Очень прелюбопытственно, ты погляди… – приговаривал он.
А потом дошла речь и до давешней прорицательницы. И до гадальных карт, что выпадали каждый раз мрачные, и до будто проследовавшей беднягу девятка мечей. Или пик.
– А не желаешь ещё раз попробовать? – предложил вдруг Гимаев, мусоля нечто невидимое между пальцами.
– Попробовать – что? – дрогнул Ваня.
– Опять карты раскинуть, – глаза Андрея блеснули.
– Ну, давай.
– В газетном ларьке продают ведь обычно колоды…
– Да вот ещё, тебе туда бежать, – безынициативно отозвался Иван.
– А у меня и с собой имеются. В рюкзаке где-то валяются. Просто я хотел, для чистоты эксперимента, ну ты понял… новую взять.
Ваня тяжко вздохнул. Андреева рука занырнула вглубь чёрного рюкзака, что до того покоился у «Гиммлера» за плечом.
И вот перед Иваном Долженко вновь тасуется колода, мелькают «рубашки» карт, тая под собою неизвестность. Андрей ухмыльнулся:
– Подсними.
– Мы же не в дурака играем, вроде как.
– Для предсказаний, думаешь, не надо?
– Думаю, нет.
– Тогда, начнём, – Андрей потянул верхнюю карту.
– Десятка, – чинно огласил он. – Десятка бубён.
Ваня задышал вольготнее, даже приободрился и плечи расправил.
– Давай дальше, – попросил он Андрея.
Андрей перевернул и вторую.
– Дама.
– Опять бубны?
– Да. Видишь, никаких мрачностей. Чёрная масть не выпадает.
– Так что – гадалка-мошенница подложила мерзкие карты наверх, чтоб меня запугать и порчу на мне объявить? Сглаз и всё такое… Денег поиметь хотела?
– Вполне возможно. С этими ворожеями ничего исключать нельзя.
После некоторой паузы, сопровождаемой рассматриванием выпавших и теперь покоящихся на досках скамейки карт, Андрей поинтересовался:
– А ты к какой-такой гадалке ходил? К тутошней, что недалеко, в том буром доме?
Иван не стал интересоваться, откуда его друг в курсе про оккультные дела округи, а лишь коротко кинул:
– Да.
Андрей хмыкнул, направил глаза к облакам, затем прищурил левый и вновь почесал бороду.
– И всё-таки, для чистоты эксперимента, давай подсними, – он опять протянул Ивану колоду.
Ваня поколебался, но выдвинул вперёд ладонь. И подтолкнул указательным пальцем слой карт.
Андрей с непринуждённой лёгкостью убрал верхний слой.
А потом медленно отделил от общей толщи листок.
Девятка пик предстала их взорам.
– Пики, – проговорил «Гиммлер».
– Дальше давай, – подтолкнул Ваня.
И друг не заставил его ожидать.
– А вот и десятка, – буркнул Андрей.
Пиковая карта лежала опять перед ними.
– Ну как, Андрюх? Стрёмно? – после обмена многозначительными взглядами спросил друга Иван.
– Ещё бы… Но давай ещё раз, – и Андрей стал собирать колоду воедино.
И сложил, и смешал, перетасовав десять раз. Ваня вновь подснял протянутые ему карты.
– Итак… – возвёл десницу вверх Андрей. – Ты тянешь или я тяну?
– М-да… Нет, ты тяни.
Иван блуждающим взором упёрся в картонную стопку. Его друг разворачивал первую по очерёдности карту.
Алое око бубнового туза воззрилось на них.
– Вроде, добрая карта, – вопросительным тоном кинул Андрей.
– Тогда давай и я вытяну, – горьковато усмехнулся Долженко.
Что же скрывала от Ивана лицевая сторона неизвестности-карты?
– Опять… Твою мать! – раздражённо-шокировано (и всё же с некоей долей восторга) выпалил Гимаев.
– Андрюха… Но это уже не шутка, – ладонь Ивана непроизвольно сцепилась в кулак.
Перед ними валялась девятка пик. Вновь. Такая же самая.
– Снова вини, они доконают меня, эти вини. Что это значит, Андрюх? Что делать?
Андрей покачал головою. Смахнул с покосившейся стопки ещё один листик – карта полетела на землю. Ударившись о грунт, перевернулась. Что ж, это была десятка. Десятка так вымораживающих Ивана виней-пик.
– Офигеть, – буркнул под нос Андрей.
– Что вообще этот расклад значит? – Ваня отчаялся, но не унимался. – Туз бубновый, девятка пик, десятка пик, а?
– Ну, слушай, мил друг, – застопорил собеседник. – Я тебе что, этот, Алистер Кроули? Или Элифас Леви, что ли?
– Да я понимаю, что ты не оракул…
– Лучше уж было бы у той твоей цыганки спросить. Может, сбегаем?
– Нет уж, не желаю туда возвращаться. Оставим это в прошлом.
– Как знаешь. Но может, я всё-таки в киоск сгоняю? Новые карты купить?.. Для чистоты эксперимента.
– Не надо. Мне теперь уже не карты нужны. Теперь понять надо, куда по этим картам идти.
Осунулись Ванины плечи, повисли руки. А Андрей поглядел на часы, покачал головой, соскочил со скамейки и ничтоже сумняшеся посоветовал идти прямо с ним, мол, есть у него философы на примете, что такие вещи не в первый раз встречают и разобраться постараются. Тем более через пятнадцать минут у них сходка. Ваня сперва сомневался и был недоверчив, уж больно ему не хотелось ввязаться в какую-нибудь авантюру тоталитарную… уж очень Андрей изменился с тех школьных лет, да и с того момента, когда Ваня видел его последний раз (года четыре назад): теперь «Гиммлер» носил козлиную бороду, свисавшую ему на грудь, и патлы, что подметали его могучие плечи; волосы же, как и раньше, были вороные и блестели, как вакса. Но, замечая Ванину осторожность, Андрей только больше настаивал:
– Много нового чего узнаешь. И интересно будет, – подмигнул «Гиммлер». – Вперёд! А то опаздываем.
– Ну ладно… Только погоди, Андрей, ты куда меня зовёшь-то?
– Коллектив называется «Nihil Interit».
– Что?
– Нихиль, понимаешь, интерит. «Omnia mutantur, nihil interit». «Всё меняется, ничто не умирает», – может, слышал такую фразу или читал как-нибудь, нацарапанную гвоздём на автобусной остановке? Нет? Ну, долго объяснять будет – погнали.
Иван задумался. Хм, нацарапанное на стене автобусной остановки латинское изречение? Ване живо явилась эта сцена, похоже, что он даже видел указанный Андреем текст, да только это скрывалось до поры глубоко в подсознании. А сейчас перед глазами ожили: обшарканный и загаженный бок остановочной будки, где на оставшемся по какой-то причине нетронутом лоскуте красочного слоя нацарапаны чем-то острым пляшущие, корчащиеся, калеченые буквы, складывающиеся в своём судорожном танце в четыре слова «Omnia mutantur – nihil interit». Такие вот граффити. Не сам ли Андрей выкорябывал эту надпись, а потом о ней же и вспомнил?
И что за коллектив мог скрываться под этим названием? Отряд музыкантов? Кухонных мыслителей, гаражных деятелей, творцов из подполья? Что ж, к таким людям наш герой ещё не ходил.
Меж тем невзначай появившийся и вклинившийся во все дела и мысли Вани полузабытый друг детства продолжал манить и увлекать за собою. Иван согласился. Они пошли.

© Юрий Чурсин, 2017
Дата публикации: 21.04.2017 12:56:48
Просмотров: 1621

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Отзывы незарегистрированных читателей

Мария. [2018-02-17 18:17:05]

Как ни странно ужастики написаны хорошим,доступным языком.
Довольно интересно.Похоже в вас дремлет не плохой писатель.А что Если попробовать другие темы.Ни чего плохого сказать не могу.

Ответить