Донские были (5.Пленные 6.Голод)
Николай Талызин
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 8579 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
5. Пленные Пленных наших солдат гнали толпами, сплошными колоннами. Знойное солнце закрывалось пылью, поднятой тысячами рваных ботинок и сапог. Немцы редко сопровождали наших пленных. У нас румыны стояли, они и охраняли. Но пленных много, а конвоиры кое-где. Друг друга не видят. Фашисты уже чувствовали себя победителями. Вот и приноровились бабы пленных вызволять. Возьмёт пяток яиц или молока кислого крынку. Вначале-то у нас голода не было. Это уж потом не стало ни хлеба, ни скотины. Всё война сожгла, всё фашист сожрал. Ну вот, стоит баба на обочине и выбирает солдата покрепче и помоложе. Слабого-то что выручать, куда его потом? А здоровый через Дон уйдёт. Выжидает казачка момент, когда только один охранник, другого не видно. Кидается бойцу на шею кричит, воет, причитает, что это её муж, родименький её. Сунет румыну узелок, тот рукой и махнёт. Солдата мигом под яр. Там глину брали годами, такие ямы, норы наковыряли, что и во век не сыщешь. Там и прятали до темна. А потемну проводим до воды, и плыви, боец, через Дон, добирайся до своих да иди освобождай нас. Спасали десятками. И никто ни разу не продал. Хоть бывали и осечки, ходили ведь под дулом. И надеялись-таки, может и наших-то кто-нибудь так же спасёт. Вот вы говорите, что мы подвиги совершали, что нас награждать надо. Нет, вы не правы. Это из теперешнего времени так кажется. А тогда это было просто необходимость, наша человеческая потребность, долг перед людьми. Общее горе, общая беда объединяет людей, силы им придаёт. А к страху потихоньку привыкаешь. На всякую беду страхов не наберёшься. Страхов много, а смерть одна. Только потом понимаешь всё, что случилось и то, что Господь нас миловал. Был , правда, с пленными один случай, который всю станицу в страхе держал несколько месяцев. Уже давно фронт под Сталинградом был. А зимой-то наши их назад погнали. А это осенью случилось, поздней осенью. Только лёгкий ледок на реке образовался и то с большими серыми полыньями и незамерзающими протоками. Промозгло, сыро. Грязь и холод. Из дома зря без нужды не выйдешь. Голодать уж начали. Немец вконец разорил. И вот как-то под утро к соседке, наш дом третий с краю, а её крайний, постучали. Страха уже не было: стучат — надо открывать. Стоят у порога два советских бойца и третьего держат под руки. Откуда они? Бог их знает. Фронт давно, как за Доном. Грязные, оборванные, черти, одно слово. По одёжке и не поймёшь, чьи люди. Лишь глаза говорят: наши. Стоят и молчат. Молчит и Даша, соседку так звали. В избу пустить — фрицы расстреляют, прогнать — сил таких нет, чтобы своих гнать. Сами бойцы начали разговор: - Ты, тётка, не бойся, мы уйдём. Только помоги нам с раненным. Не можем мы его через полузамёрзший Дон переправить. Сами-то уйдём, не ваше дело как. А он не сможет. Пошла Даша по подругам, кому довериться можно, посоветоваться: как быть? Вот где страх начал гулять. Ведь за эту помощь немцы могли всю станицу вместе с детьми уничтожить. Тётя Катя детей не имела, она и забрала раненного: - Мне одной отвечать, одной пропадать, если что... Ушли бойцы вдвоём, обещали вернуться за товарищем, но мы их больше не видели. А раненный у тёти Кати на полатях остался. Да-да, баба Катя, вы же её знаете. Это она сейчас старенькая и дряхленькая, а тогда была казачка боевая, постарше меня на десяток лет, но уж очень боевая была. Ни водой, ни огнём не остановишь. Ночью в избе, а днём — то на сеновале, то в хлеву, то с кем-то из соседей сговориться и там прячет. Человек не иголка: скоро про бойца вся станица прознала. Врачей нет, а лечить надо, раны тяжёлые. Только через пять-семь дней в сознание пришёл. Сашей назвался, вроде бы лётчиком. Всей станицей тайно его отхаживали, кто, чем мог помогал. Что дальше? Да ничего. Поправился малость, днём прятался, а ночью помогал бабам по хозяйству. Те дела делал, которые шуму не создают. А когда крепко на ногах ходить стал, ушёл. Как и все за Дон, к своим пробиваться. А про подвиги не спрашивайте. Подвиг — это доблестное действие, это преодоление самого себя, что-то выдающееся. А мы-то, простые русские бабы и старики. Что же мы могли совершить? Делали, что было возможно, нужно было сделать, что сердце подсказывало. Для себя, для своих детей, для вас, наших внуков. Родину спасали. Как-то я в газете вот такую историю прочитала о войне. Русский солдат Ваня узбека Алишера грудью прикрыл в бою. Ваня погиб. А Алишер в память друга Вани к сорокалетию Победы пятьсот тысяч деревьев в Голодной степи высадил и вырастил. Вы только представьте: за сорок лет полмиллиона деревьев! А хочет вырастить миллион тополей и чинар. Жаль, но не успеет, наверное. Аллах его душу призовёт. Уходят из жизни ветераны. А подвиг Алишер совершил не меньший, чем Ваня. Только воинские подвиги шумят и блестят, а гражданские темны и глухи. 6. Голод В начале войны мы не голодали. Были запасы, да ещё работали, кое-что заготавливали. Как пришёл немец на Дон, стало хуже. Что сами поели, что фашисты забрали. Сеяли мало, да и это в огне погорело, под бомбёжками погибло. А потом и вовсе наступил голод. Вы, молодые, не знаете, что это за страшный зверь. Это не зверь даже, а не отпускающий ни на минуту кошмар. Взрослые кое-как привыкали и к этому. Ко всему привыкает человек. А дети больше ни о чём и не думали и не говорили: только о хлебе. Это была высшая мечта — хлеб. Ни о чём так не мечталось больше в жизни, как в те страшные дни: О Его Величестве Хлебушке. Ни о колбасе и икре. О хлебе! Голод — сварливая кума: грызёт, поколь не проймёт. В самые трудные дни пришла с хутора ко мне сестра с тремя детьми. И у меня трое: мать, дочь, сын. Хутор сестры основательно пожгли, подавили фрицы. Да и Дон далеко от хутора. А Дон всё-таки нас подкармливал. Огороды поливали донской водой, рыбу ловили в реке, раков. Раз зимой после бомбёжки, когда немцев с Волги гнали, рыбу по станице собирали, мелкую, в льдинки вмёрзшую. Рыбачили казаки и раньше, а в войну и малые дети с берега не уходили. Ребятня семьи рыбой кормили. Не зря говорят, что голод — лучший повар. Лебеду мололи, с отрубями смешивали, а если горсть муки добавить, то это уже хлеб. Семья стала большая, кормиться было невыносимо трудно, но и другие не лучше жили. Выживали... Только и думали: как бы хлебушек добыть. Ели беззубок — ракушка такая в реке водится. Ножки этих моллюсков варили, а дети прямо на берегу сырьём глотали. С голодухи до коликов в животе наглатывались. Чакон ели, дикий лук — скорода называется, по балкам боярышник и лох собирали. Степь многими другими травами кормила. Голод проймёт, станешь есть, что Бог пошлёт. Перед самым отходом немцев упал за станицей в степи фашистский самолёт. Мотоциклисты приехали и очень быстро укатили на запад. Бабы боялись туда идти, а казачата они и в войну казачата. Залезли они в обгоревшую фашистскую машину. И вся станица тихо, скрываясь даже друг от друга, пировала. Голодному кусок за целый ломоток. В сбитом самолёте сохранилась часть груза: галеты, шоколад, а, самое главное, маргарин. Я даже не знаю, как вам рассказать. Всё равно не поймёте: сытый голодного не разумеет. Кто не голодал, тот не поймёт никогда, что такое маргарин в голод. Вы-то сейчас и от сливочного масла рот воротите. Да... Тяжёлое было время... Не дай Бог... Ушли немцы. Погнали наши солдатики их всё дальше и дальше на запад. Надобно б сызнова жизнь налаживать. Колхоз восстановили, но больно уж обнищали мы под немцем. Скотина редко у кого сохранилась, да что скотина, кур-то не стало, ни утей, ни гусей. Осиротели пруды и протоки. А тут ещё одна напасть: волки! Голод и волка из степи и лесов гонит. Что ни ночь, то кобылу колхозную зарежет, то соломенную крышу хлева прогрызут и последнюю козу утащат. Настало время, и на людей нападать стали. Чуть начнёт смеркаться — вокруг станицы серые тени, а луна взойдёт — воют, аж мурашки по коже бегают. От этого ужасного воя собаки в углы забиваются и даже не скулят, только вздрагивают. Кончился скот, взялись волки за собак. Всех потаскали. Одна шавка на всю станицу осталась: Пират одноглазый да хромой. Маленькая собачонка была, да больно хитрая. Так с вечера под крыльцо забьётся, ввек не сыщешь. Не смогли его и волки достать. Долго ещё нам серые бандиты жить не давали. Только в пятидесятые годы извели их полностью. А как ГЭС построили и начали море водой наполнять, так серых становилось всё меньше и меньше. А теперь по всему Дону волка не сыщешь. Правда, в последние годы люди стали страшнее хищника. Сами себя мы теперь боимся. Неладно что-то у нас в стране... Дорогие читатели! Продолжение бабушкиных рассказов в скором времени следует. © Николай Талызин, 2014 Дата публикации: 15.09.2014 07:23:58 Просмотров: 2441 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|