День Флота
Анатолий Агарков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 27644 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
- Ваше благородие госпожа Бутылка Часто ты пленяла нас и любила пылко Но бывали тяжки похмелья твои Не везёт мне в пьянке – повезёт в любви. Как-то сложилось, что все летние праздники встречал на границе – судьба, что ль такая? А тут улыбнулась – идём в базу в канун Дня военно-морского флота. Мичман Беспалов уж не тот салажонок, как два года назад. Орлом стоит на мостике, смотрит в даль дымчатую с романтичной поволокою. Узрев в ТЗК жену на пирсе среди встречающих, ворчал: - Пришла, дура. Думает, домой пойду. Да хрена с два – обеспечивать останусь. А мы бреемся, гладимся – суетимся. Ладно, границу отстояли – праздник на носу. После построения заслали гонца за спиртным. Откуда, спросите, деньги? Так ведь у меня со всеми накрутками почти 25 р. в месяц выходит. У остальных поменьше, но и не солдатская же норма – 3 рубля 80 копеек. Так что…. Кстати, экипаж обновился. Позвольте представить. Мыняйлу вы уже знаете. Второй годок – комендор Витя Иванов. История его кульбита со «Шмеля» на Ханку трагикомична. В бригаде бытовала традиция – что-то от Новгородского вече – давать публичную оценку командирам. Сам был свидетелем в бытность на ремонте. Сидим в клубе, разглядываем фильм. Входит мичман и от порога: - Заступающие в наряд выходи на построение. Никакого движения. Сундук на сцену, руками машет: - Прекратите фильм! Новый наряд, выходи строиться! Тут кто-то из толпы: - Мичману Краснопееву…. Полторы сотни глоток единым рыком: - Хрен в задницу! - Осудим. Все встали, указали перстами на субъект общего недовольства и прогудели: - У-у-у, сука! Мичмана будто волной смыло из клуба. Следом Гранин заглянул, и реакция толпы: - Мичману Гранину…. Полторы сотни глоток единым порывом: - У-рра-а…! Ну, любит народ человека. А командиры-то как гордились. Офицерам тоже доставалось. И слава, и осуждение. Витя Иванов рассказывал. С границы «Шмели» пришли – общее построение. В сторонке летёхи кучкуются, новенькие как юбилейные монеты - только-только из училищ. Комбриг их представил и назначения зачитал. Вернулись на корабли. Командир (капитан третьего ранга Слайковский): - Боцман, бери людей, дуй за краской. Перед возвращением в базу дали залп из БМ-ки и сожгли на корме палубу. Боцман (старшина третьего года службы): - А что комбриг сказал? Три дня отдыха. - Через три дня краску со склада растащат кто пошустрей. - Да будто бы. - Чего я тебя уговариваю? Приказ получил? Шилом исполнить. - Командир, в бою будешь командовать или в походе - в базе я хозяин на посудине. - Кто? Кто? Кто? - На пузырь? Сходи домой, отметься и возвращайся после отбоя – ни одного моряка на посудине не будет. Даже коммунисты твои хвалёные в самоволку дёрнут. Потому, что так велю я. - Посадить тебя, боцман, или в рыло дать? Задумался Слайковский. Молодой летёха влез: - Старшина, вы как с командиром разговариваете? Боцман только бровью повёл: - А тебя, сынок трёпаный, командир уйдёт, вообще голодом уморю. - Он может, - сжевал улыбку каптри. Не верилось, что на «Шмелях» бытовали такие отношения. С сундуками и мы зубатились, но на офицеров язык не поворачивался. Впрочем, всё от человека зависит и обстоятельств. Зимой это случилось. Стоял матрос Иванов на тумбочке в казарме пограничного отряда. Народ ко сну отходил, свет пригасили. Тут родной командир явился. Витёк, не подумавши: - Капитану третьего ранга Слайковскому…. Из спального помещения хор Пятницкого: - Хрен в задницу…! Когда привезли молодёжь из Анапы, Слайковский разменял незадачливого комендора. Кок Толик Снегирёв тоже из бригады. Служил, правда, второй год, но первый – у шакалов. Сломать его там не сломали, но взъерошили душу изрядно: готов был царапаться с кем угодно и по любому поводу. Постепенно отходил в нашем санатории и являл народу хорошую русскую душу – отважную и бескорыстную. Боцманёнок Юра Правдин. Если в двух словах, то пофигист конченный. Довёл однажды, и замахнулся его треснуть. Он лишь веки смежил – никакой реакции. Мне и бить расхотелось – живи уродом. Рогаль (радист) Игорёк Найдин, второгодник. Неплохой парень, но мягковат для моряка. Шакалы бы его затюкали, да и на «Шмелях»…. Здесь ему самое место. Специалист хороший, и человек бесконфликтный. О Петьке Старовойтове я уже упоминал. Он из Паранайска, что на Сахалине. Папа Старовойтов – начальник тамошних судоремонтных мастерских. Ему из Японии презенты слали ко дню рождения. Петька хвастал: каждый год по три смены в Артеке загорал. Хотя зря он это – тут же «сынком» окрестили. Вот такая компашка, скинувшись, решила отметить профессиональный праздник военных моряков. За завтраком по стакану вина на грудь, как в старину бывало. Потом форма № 2 и построение на юте. По громкой связи флотской части звучит: - На катерах ррравняйсь! На флаг и флаги расцвечивания смирно! Флаг и флаги расцвечивания поднять! Потекли к канарей-блоку вымпелы всех государств, преображая катера в праздничном убранстве. На ютах замерли шеренги моряков в белых галанках и бескозырках, чёрных брюках и блестящих корочках. В сердца стучат громовые раскаты государственного гимна. Незабываемые, волнующие мгновения! Потом общее построение на берегу. Мы пристроились в хвосте флотской шеренги и скучали от бесконечного списка наград и поощряемых. За что награждать-то? Наконец, командира части сменил бородатый Нептун с шайкой. Шайка это не таз для воды, это банда морских безобразищ. Черти скакали и прыгали, вертя хвостами, пинками подгоняли бочку без дна и крышки из-под солидола. На медовом боку надпись чёрной краской – «Чистилище». Вокруг морского царя вились две русалки – девы с распущенными волосами, в купальниках под драными рыбацкими сетями. Рожицы изрядно измалёваны, но узнать можно и Марину Пехоту, и ещё одну фигуристую особу – жену флотского мичмана. Конечно, всё внимание им. И мы прослушали приказ Морского Владыки, и не заметили, как, шмыгнув строем, чертяки схватили моряка, выволокли из шеренги и с разбега сунули головой в «Чистилище». Представляете – белая галанка, черные брюки и…. солидол? То был Витя Косяк. Личность для маленькой части настолько одиозная, что невозможно обойти вниманием. Поэтому - простите – небольшое лирическое отступление…. Косяк был весенником, на полгода моложе меня. Появился в части и сразу решил самоутвердиться: - Боксёры есть? Выходи. Годок и боксёр, бурят Цыремпилов поставил хохла на соответствующее место. Потом моё первое дежурство по рейду. Два вахтенных: наш – Иван Оленчук и флотский Косяк, затеяли войнушку. Бегают по катерам – бух! бух! – стреляют. Ваня с пустой ракетницей, Косяк с заряженным карабином. Для острастки даже затвор передёрнул. Я что флотскому скажу? На Оленчука наехал: - Кончай баловаться. Никакой реакции: не я ему авторитет. Пошёл к боцману жаловаться. Теслик: - Иван, сниму с наряда, а вечером опять заступишь. Подействовало – угомонились. Зашли к нам в ходовую. Косяк коробку магазина отстегнул, покатились по столу патроны. Ваня кинулся собирать: - Ой, патрончики! Косяк нажал спусковой крючок. Оставшийся в карабине патрон бабахнул. Пороховыми газами Оленчуку по глазам. Ваня закрыл лицо ладонями и вприпрыжку из ходовой. На выстрел боцман прискакал: - Как, как это получилось? Косяк косится на карабин, боится в руки брать: - Н-не знаю. Бахнул…. - А ты чего? – боцман теребит меня за плечо и, проследив мой взгляд. – О, чёрт! Маленькое круглое отверстие чуть выше стола чернело в переборке. За ней – радиорубка, излюбленное место для письмописцев. - О, чёрт! – боцман из рубки, я следом. Бежим, будто в пятнашки играем, а в мыслях одно – сколько дадут? Перевели дух у закрытой на амбарный замок двери радиорубки. Ладно, пока без жертв. Но ещё не обошлось. В радиорубке аппаратуры понатыкано – мухе негде сесть, а тут стальная пуля. Каких она бед натворила? Оленчук уже проморгался, бежит с ключом. Ручонки тоже ходуном ходят – с замком справиться не могут. Пуля прошла в миллиметре от индикатора, тюкнулась в противоположную переборку, обессиленная и сплющенная, лежала в кресле радиста. Оленчук цапнул её в горсть. - Шнурок продень и таскай на шее – посоветовал боцман. – Будешь помнить о Русском острове. Ваня выкинул трофей за борт – к чёрту такие воспоминания! Косяк плетётся, карабин на плече: - Блин! Мне же за патрон не отчитаться. Антоха, сходи к Цыремпиле, попроси: у него есть. Нашёл боцмана бурята, объяснил ситуацию. Тот – будто в порядке вещей - достаёт из кармана робы заряженный патрон калибра 7,62 со словами: - Передай Косяку – после отбоя два раунда по пять минут. - Всё, он меня убъёт, - незадачливый вахтёр и патрону был не рад. Зимой мы познакомились с девушками. Вернее, он познакомился, а потом для меня пригласили подружку. Ну, ничуть не увлекла. Да и обстановка…. Косяк: - Сейчас отдежурим, оружие сдадим и в самоход до девочек. - Валяй, - говорю. – А мне не в чем. Действительно, на мне синяя роба и штормовое платье – куда в таком наряде? Так и дружили, в беседке над береговым обрывом. Девчонки время коротали перед танцами в ДК офицеров. Однажды пришли весёленькие и нам вина прихватили – две бутылки по 0,7. Выпили. Всем захорошело. Девчонки в гости зовут. Косяк непротив, а я на своём. - Оставляй карабин, - говорю. Хохол упрямый: - С ним надёжней. И ушёл. Дальше было так. Притопали втроём к двухэтажному деревянному строению. Девчонки говорят: - Все удобства на дворе, так что…. Они вошли, Косяк задержался. А когда сунулся в подъезд, понял, что не помнит номер квартиры. Обошёл оба этажа – все двери заперты. Вышел под звёздное небо на окна взглянуть – не светит ли какое? Светит. Вернулся в подъезд, прикинул дверь, только кулаком нацелился стучать, она сама открывается. На пороге парочка: он одетый, она в неглиже – расстаться не могут. Поблазнилось что-то Косяку, да и во хмелю он был, чтоб разумно рассуждать. Рвёт карабин с плеча: - Хенде хох! Мужик руки вздёрнул, а женщина с писком за дверью растворилась. Потопали. Мужик впереди – руки над головой, Косяк сзади – карабин в руках. Кого взял? За что? Куда ведёт? Одно помнил – граница рядом, и надо быть на чеку. Отконвоировал безропотного мужика в беседку свиданий, меня свистнул. Поднимаюсь на утёс, а уж женщина, одевшись, бежит выручать возлюбленного. - У меня он был, товарищи матросы. Отпустите…. - Дура…, - мужик сквозь зубы. Она: - Эдик, как ты можешь?! И в слёзы. Косяк: - Вызывай погранцов. Я: - Щас, только юбку поглажу. Тащи его в свою дежурку. Косяк: - Ваши документы, гражданин. - Нету. А что я натворил? - Пройдёмте. Они ушли из беседки, мы остались. Женщина плакала, я ею любовался. Ей под тридцать, но никакого сравнения с дебёлыми тёлками, час назад угощавшими нас здесь вином. Она миниатюрна, изящна и несчастна…. Что ещё требуется, чтоб понравиться мужчине? - Любовник? – спросил, чтоб не молчать. - Вам какое дело? Сейчас она уйдёт, осушит щёчки и уйдёт. Оскорбленная, униженная, но прекрасная в своей беззащитности женщина. - Почему так в жизни бывает? Он вас предал, оскорбил, оттолкнул…. За что вы его любите? - Вам что за дело? - Хочу понять, почему выбирают подлецов? Слаще говорят? Больше обещают? Полюбите меня, и, клянусь, никогда вас не предам. - А сколько лет вам, человек с ружьём? - Вполне женитьбоспособный возраст. - Какой, какой? – она хихикнула, забыв свои горести. Тронула ладонью мою щёку. – А ты ничего…. Но на сегодня приключений хватит. Побрела прочь, красиво ставя ноги на высоких каблуках. Сдёрнула платок, и роскошные волосы рассыпались по плечам. Снег падал на них, на её следы, улицу, на весь огромный мир, в котором затерялось где-то моё счастье. На третьем году службы Косяк залетел – попался на воровстве. Мы не были с ним настолько близки, чтобы знать всю подноготную истории. Может, это у него случайно вышло, может, крал всё время, да попался случайно. Как знать? Его исключили из комсомола. Годки лишили его привилегий старослужащего, заставили мыть посуду и пол в команде. Травили на него молодёжь. Чурок. Такой был случай. Косяк в умывалке потеснил от крана новобранца. Увидел кто-то из годков. - Таджинов, ты это, чего уступаешь? Ну-ка вдарь! Вдарь, говорю, а то я тебе…. Матрос Таджинов, кулаки перед узкими глазами, и на Косяка. Витёк двинул чуркмену в подбородок – тот с копыт. Годки не унимаются. - Ну, ничего, ничего – сразу не получилось – давай ещё раз. Эй, Рамкулов, помоги земляку. Вот уже два урюка наседают на Косячка. Витёк полотенце на плечо – бац! бац! Один летит в кабинку на очко, другой в коридор. Тому, кто в коридор кувыркнулся, годок снимает топор с пожарного щита: - Мочи, братан! А у «братана» кровь из носа и челюсть набок. Он с топором на годка. Тот в бега. Промчался новобранец с Крыши Мира по команде с оружием своих предков, и опустело в ней – кто за дверь, кто под кровать. Только Косяк с полотенцем на плече прошествовал к своей тумбочке, и взглядом не удостоив Али-Потрошителя. Нет боцмана Цыремпилова, некому сравниться с Косяком в мордобое. Вот и отомстили годки, сунув в мазутную бочку…. Слабаки. Нептун с братвой, покуражившись над моряками, объявил о начале соревнований. Наш новый замполит старший лейтенант Переверзев заявился везде, и в начале была гонка на яликах. Мы вернулись на катера, чтобы принять надлежащий вид, то есть переодеться. Снегирь водкой угощает. Мы приняли на грудь в честь праздника. А не следовало бы, тем более перед гонкой. В ялике вёсла не параллельны: одно ближе к носу, другое, соответственно, к корме. И ещё руль на транцевой доске. К нему мы Захарку посадили, как самого лёгкого. Экипаж хотели составить из дембелей, но Лёха Шлыков на границе, и третьим был Витя Иванов. Он здоровяк, ему место за кормовым веслом, а он на баковый усёлся – как гребанёт-гребанёт – у меня сил не хватает посудину по курсу гнать. Из оголовка вышли – я сдох, и ялик на месте закрутился. Витёк: - Ну, ты, Антоха, что? - Что? Что? Ты сядь сюда и попробуй…. - Давай. Мы встали меняться местами и перевернули лодку. Ялику что – он пробковый. И вёсла деревянные. А уключины утопили. Вот флотский сундук ругался. Захарка смехом зашёлся, плавает и гогочет, того и гляди, пузыри пустит. На берег выбрались, замполит к нему: - Старший матрос, идите на катер – вы пьяны. - Кто пьяный? Я Захарку под руку: - Иди-иди, Санёк. За версту видно, что ты …. Не зарубайся. Братва пограничная, отчаянно болевшая за нас, теперь беспощадно освистывала. Отправляясь в гонку, мы оставили их гораздо трезвее. Развезло или добавили? Однако, рано расслабляться – нам ещё в волейбол играть и канат перетягивать. Волейбол к нам пришёл с новым замполитом – мастером его был иль кандидатом…. Когда в базе стояли, приказом загонял на площадку. Это сначала, а потом увлеклись. Даже мне место на площадке нашлось, хотя роста я совсем не волейбольного. Распасующим под сеткой стало моё амплуа. Как в футболе – Антоха, дай пас! На! Мочи! И Переверзев мочил, высоко взлетая над сеткой. Среди флотских не было игрока такого класса. И у нас была надежда выиграть приз – жареного поросёнка. Только вот не перебрали ли ребята в честь праздника? Ну, ясный перец, перебрали – ни мяч принять, ни пас дать – никакой игры. Зрители – гражданских много набежало – потешаются над нами. А и нам весело – праздник же! Замполит зубы стиснул: - Играй только на меня. И атакует со второй линии. Свисток. Мяч не засчитан. Судил сам командир части капитан-лейтенант Михайлов. В толпе болельщиков горячился Герасименко. Он в гражданке и пьяней вина. - Судью на мыло! Михайлова на рею! Каплей шутки не понял: - Уймитесь, мичман, или я вас удалю из части. - А где ты мичмана увидел? Михайлов Переверзеву: - Уймите ваших болельщиков, иначе я сниму команду с соревнований. Замполит с площадки выскочил и толкнул командира ПСКа-68 в грудь. - Иди, проспись. Герасименко сел в пыль и возмутился: - Ты это что, сынок, ручонки распускаешь? Переверзев вернулся на площадку и перекинулся взглядами с Михайловым. Когда Николай Николаевич ринулся на площадку за сатисфакцией, по команде каплея два дюжих моряка завернули ему руки за спину. Он хрипел, едва не касаясь носом колен, матерился, но двигался в определённом направлении. Через пару-тройку минут ворота флотской части закрылись за мичманом Герасименко. Игра продолжилась, но…. На балкон соседствующей с забором части двухэтажки вышел Николай Николаевич Герасименко, с ружьём. Это был его дом, его квартира, его балкон и даже его ружьё, заряженное, наверное, его патронами. - Эй, старлей, будь ласка, отойди в сторонку, чтобы я других не зацепил. Визг и паника среди гражданских лиц. Отдать надо должное – моряки мужественно сдержали угрозу. - Играем, играем, - уговаривал судья. – Он не посмеет. - Эй, Михайлов, - вещал с балкона Герасименко, - второй патрон для тебя. Мы играли, поглядывая на соседний дом. Вот рядом с командиром ПСКа-68 появился второй наш мичман – Мазурин. Ружьё пропало с глаз. Сундуки обнялись. - Эй, Михайлов, заходи, выпьем. А этого салабона гони с площадки: всё равно проиграет. Балкон опустел. В волейбол мы проиграли. Канат не перетянули. Впрочем, в этой интеллектуальной забаве моряков я не участвовал. Притопали с волейбола и увидели картину достойную пера Рембрандта – дежурный по рейду, сидя на сходне, травит в воду лишнюю пищу. - Чего-то съел, - предположил Витя Иванов. Но глазки выдали боцманёнка с 68-го – нет, чего-то выпил. Переверзев сорвал с него повязку: - Где вахтенный? Кто обеспечивает? Натянул повязку на мою руку: - Разобраться, доложить. Вахтенный матрос спал, уставший, на спардеке. Обеспечивал Мазурин, ныне выполнявший особую миссию по умиротворению мичмана Герасименко. Так что…. - Заступайте в наряд, - приказал замполит. – Поставьте вахтенного. В наряд заступил, а вахтенного…. День Флота, люди настроились. После всех соревнований танцы. Девчонок понабежало! Из ДК ВИА притащился. Ну, праздник - чего говорить? Сижу на трапе один с двумя повязками, а на плацу у флотских музыка…. Отсюда слышу, как шуршат девичьи платья…. Через пространство вижу, как извиваются грациозные фигурки в потных ладонях моряков…. Эхма! Гераська плетётся. Где Мазурин? Должно, пал жертвой змия зелёного, разоружая приятеля. - Бдишь, салабон? Вот такие наши отношения с мичманом Герасименко. Нырнул в свою каюту, вынырнул с реактивными ракетами. Сигнальными, конечно. Вечерело. Салют будет, и сундук готовился. Сел неподалёку, косится: - Тебе не дам, и не проси. Романов, подь сюды. На. За шнур дёрнешь - полетит. Да в харю не направь. Стой, на ещё. А тебе не дам…. Матрос Романов молоденький кок с 68-го, прибежал с танцев чаёк поставить. Переверзев идёт по оголовку. Герасименко столкнул меня с трапа: - Ещё один салабон. Иди, приветствуй. Замполит: - О вашем недостойном поведении будет доложено комбригу. Сделаю всё, чтобы вас списали по служебному несоответствию. Герасименко: - Эк, куда хватил! Лямку на штанах не порвёшь? - Вы как разговариваете со старшим по званию? Как стоите перед офицером. Смирно! - А я не на службе. - Так нечего делать на катерах в таком виде. Марш отсюда! Вахта, удалите посторонних. А у меня настроя нет, с пьяным сундуком артачиться. Однако, придвинулся к месту событий. - Кто посторонний? Кто посторонний? Мичман Герасименко стал посторонним? Да ты, салабон, с мамкой в баню ходил, когда я штурвал в руки взял. - Вахта! – брызжет слюной замполит. – Вон его! Подхожу ближе: - Николай Николаевич, не пора ли баиньки? - Руки прочь, салабон! В этот миг с берега дали залп осветительных ракет. Фейерверк! Раздались крики «Ура!», свисты ребят, визги девчат. Празднику завершение. У нас тоже. Романов, поварёшка необученный, пустил реактивную ракету в наши вымпелы расцвечивания. Вспыхнули заморские флаги. Я на катер – снимать, тушить. Дал пинка коку и отобрал оставшиеся ракеты. Вернулся на бак. С берега палят и палят ракетами – всё небо в красках. А на пирсе вцепились друг другу в глотки наши командиры. Хрипят, матерятся. Ну, ясное дело – ненавидят друг друга. Думаю, придушат один другого, или в воду шмякнутся оба, много ли потеряет Родина-мать? - Ко мне вахта! – орёт замполит. Щас! Меня только не хватало в вашей нанайской борьбе. Сел на сходню, расшнуровал ботинок, верчу ступню в руках. - Ногу подвернул, товарищ старший лейтенант, ходить не можу. От хохлов нахватался словам и хитрости. - Ссышь? Ссышь? – ликует Герасименко и теснит Переверзева к кромке пирса. В какой-то момент старлей оставил горло противника, замахал руками, сохраняя равновесие над водой. На том и расстались. Герасименко поднялся на катер в свою каюту. Замполит учесал на берег. Фейерверк закончился. Экипажи вернулись с праздника. Следом два погранца с автоматами: мичмана Герасименко просят пройти на берег. Сундук высунулся из каюты, оценивая обстановку. Минуты была сверхкритическая. Знал я взрывной характер мичмана Герасименко, вполне допускал, что тот в плен не захочет сдаваться. В каюте у него личное оружие экипажа, а в голове – чёрте что…. Но Николай Николаевич после минутного размышления захлопнул люк каюты, закрыл на ключ и спустился по сходне. Орлами кинулись погранцы на человека в штатском. Вот это они зря сотворили: сундук шёл безропотно. А теперь захрипел от боли в заворачиваемых руках: - Ко мне, моряки…. И топот ног по палубе. Ну, уж нет! Только не надо впутывать пацанов в такие дела, бросать их на автоматы караула. - Назад! – ору. – Всем стоять! И сбросил сходни с пирса – сначала 68-го, а потом и своего катера для безопасности. Моряки столпились на баке, но никто не решился прыгать вниз. Уволокли Герасименко. Такой вот праздник…. Обедали, когда подъехал Атаман на ГАЗ-66. Из кузова спрыгнул Герасименко и поплёлся к КПП. Вахтенный меня крикнул. Но Кручинин курил на берегу, на пирс не торопился. Я пошёл на берег. Руку к берету, три строевых шага: - Товарищ капитан третьего ранга, за время моего дежурства…. Кручинин скривился: - Без происшествий? Сплюнул в сторону. - Сволочи…! Вот и гадай о ком это он. Через пару часов в пассажирке 68-го собрались коммунисты на собрание. - Сдай повязку, - сказал мне мичман Мазурин. – И приходи. Он секретарь партийной организации, он и начал: - Первым вопросом – персональное дело коммуниста Герасименко…. Николай Николаевич дёрнул головой в мою сторону: - А этот…. («салабона» он проглотил) к чему здесь? - Тогда так, - поправился Мазурин. – Первый вопрос повестки: о приёме в партию товарища Агапова Антона Егоровича. Поступило заявление…. Кто желает выступить? Все желали перейти к вопросу о хулиганском поведении мичмана Герасименко, и возникла пауза. Поднялся Кручинин. Знает он меня давно и только с положительной стороны, ни минуты не сомневается, что я достоин членства в партии. И он с гордостью даст мне рекомендацию. Вопрос – кто даст вторую? - Я дам, - играя желваками, объявил Переверзев. Третью рекомендацию – от комсомольской организации - писал себе сам. Ну, вообщем, не плохой я парень, и пришло время сумму накопленных знаний передавать молодёжи. Время идти в ногу с передовыми строителями светлого будущего всего человечества. Через пару дней за мной примчался ГАЗ-66: одевайся – срочно летишь в бригаду. Я – форму № 2, и в кабину. Меня на лётное поле и в вертолёт. В руки папку с документами. Вперёд – на партбюро в бригаду. Пересекли Ханку, пролетели Уссурийской тайгой. На лётном поле в Дальнереченске дождь. А эта стрекоза пузатая ещё пыль умудрилась поднять винтами. Пока до бригады добрался, моя белая галанка стала цвета «хаки». Годки в малых катерах диву даются, но формы с главстаршинскими погонами ни у кого нет. Вот незадача! Мне говорят: иди в столовую, бюро сейчас начнётся. А я к «Шмелям»: выручайте, мужики. Нашлась у боцманюги рослого – на мне мешком висит, но хоть белая и ладно. Бюро. Зачитывают моё заявление. Рекомендацию Кручинина. Все кивают, хоть и важные, взгляды строгие. Кукин слово берёт. Мол, помнит меня шустрым салажонком. Тогда предполагал, и рад теперь, что не ошибся…. Вообщем, несут меня архангелы на Олимп…. Или это из разных исторических параллелей? - Кхе! Кхе! – закряхтел в углу стола каптри Трушин. – А позвольте-ка процитировать. Главный старшина Агапов часто ставит личные интересы выше общественных. Бывает некорректен в общении с начальниками и подчинёнными. Нарушает дисциплину…. - Постойте, постойте, - возмутился Кукин. – По-вашему на Ханке частная лавочка, чтобы путать личное с общественным? - А кто, кто это пишет? – раздались голоса. - Кхе! Кхе! – Трухлявый кинул на меня победный взгляд и потряс в воздухе листком. – Рекомендация от замполита группы старшего лейтенанта Переверзева. - Так какая же это рекомендация, скорее анти….. Члены бюро зашевелились, заспорили. - Он и сейчас – кхе-кхе! – одет с нарушением Устава. – Трухлявый вылупил на меня свои зёнки. – Погончики, молодой человек, из мыльницы делали? Просто денди лондонский – не военный моряк. Это он о галанке, мешком висевшей на мне? Издевается. Голова моя поплыла. Ненавистны стали все сидевшие за столом хари. Вот сейчас я взорвусь…. И наделаю глупостей…. Возможно, непоправимых. Но каков, иуда? А за столом…. - С такой рекомендацией и на «губу» подумают: взять ли? - Каков замполит, таков и старшина…. - …. Крохалёв поднялся: - Узко мыслите, товарищи. И человек перед вами достойный, и рекомендация написана верно. Я знаю Агапова – ему всё по силам. Что задумает – того добьется. И Переверзев правильно и честно указал на имеющиеся недостатки. Есть с чем бороться – так, товарищ Агапов? Для того ему и даётся кандидатский стаж, чтоб в партию к нам пришёл настоящий коммунист, с большой буквы…. Такой оборот всем понравился, за столом вновь оживились и взглядами подобрели. Один Трухлявый грустил. Крохалёв продолжал: - Вижу по глазам товарища Агапова правильное понимание критики, и уверен он примет эту рекомендацию как руководство к действию. А мы поможем ему…. Ты, старшина, с первого дня правильно пойми – партия это не давильня. Товарищи тебя откритикуют за недостатки, но и похвалят за успехи, протянут руку помощи в трудную минуту. Верно? На то мы и партия. Сделал загадочное лицо: - Больше скажу. У меня в папке лежит письмо вашего декана – просит отпустить тебя, не задерживая после приказа. Вот видишь: ждут тебя дела и на гражданке. Слово даю офицера: уедешь домой сразу после приказа. В свой институт. Веришь? Вскинул голову: - Ну, как, товарищи, принимаем кандидатом? Все подняли руки, даже флагманский механ возвысил над плечом свою подагрическую длань. Обратно летел, зубами скрипел – ну, Переверзев, ну, иуда, погоди. Смотрел на коричневую в кожаном переплёте папку замполита, в которой вёз рекомендации в бригаду, и мнил себя Гамлетом, принцем Дании. Ведь это его мамашки хахаль отправил парня в Англию с коварным письмом. Интересно, знай заранее, что понаписано в старлеевской рекомендации, как поступил? Может, и хорошо, что не знал. Мой папашка каков? Заикнулся в переписке, что блатуют командиры на сверхсрочную – он тут же смотался в ЧПИ, на кафедру, и вот, пожалуйста – письмо декана. Мол, ждём, Антон Егорович, не дождёмся. Дела-а…. А. Агарков. 8-922-709-15-82 п. Увельский 2009г. © Анатолий Агарков, 2009 Дата публикации: 26.03.2009 13:37:53 Просмотров: 3699 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|