Перо ангела

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 7189 знаков с пробелами Раздел: "Ненастоящее время" Понравилось произведение? Расскажите друзьям!	Рецензии и отзывы Версия для печати
Из сб. Ненастоящее время Когда умер Санька Дайновский, гроб с его пожелтевшими останками, подправленными резиново-розовым гримом, привезли из больничного морга, затащили по крутой лестнице сталинской полнометражки на третий этаж, к Саньке домой, и поставили на обеденный стол. Его мать давно уже не выходила на улицу. Так что пришлось принести ей Саньку в гробу. Попрощаться. Не смотреть же ей было из окна, как незнакомые люди топчутся вокруг останков ее сына посреди двора, засыпанного неуверенным мелким сентябрьским снегом. Санькин папаша, усохший и неохотно угасающий пенсионер со слезящимися глазами, потерявшими всякий цвет, каждый день бегал на Санькину работу, в редакцию заводской многотиражки, чтобы договориться там об установке на могиле оградки из нержавеющей стали. Редактор, сгорбленный жизнью до впечатления врожденной горбатости замухрышка с кустистыми тёмными брежневскими бровями, каждый раз обещал, что оградку поставят. Сварят в полутёмном пропахшем горячим металлом цехе из отходов нержавейки. Вывезут с завода на грузовике. Отвезут на кладбище и поставят на Санькину могилу – как забор вокруг дачи. По дороге на кладбище оградка царапала бы деревянное днище кузова. И работяги в телогрейках, удерживая её за холодные блестящие рёбра руками в брезентовых рукавицах, матерились бы, печалясь и предвкушая обещанные им на двоих две бутылки водки. За работу. Цели определены. Задачи поставлены. За работу, товарищи. Водка была роскошью. Роскошью человеческого общения. Редактор с вышедшими из моды кустистыми бровями не торопился с оградкой. Закулиса жизни уже топталась массовкой на сцене, и было понятно, что через три дня, как максимум, эту оградку с кладбища оживлённо упрут и сдадут в металлолом. Много, нет ли, а на пару пузырей дешевого портвешка хлопотливым и запасливым бомжам такой оградки хватило бы. Приёмщики металлолома не брезговали дружелюбно похлопать работящего бомжа грязной рукой по грязному стёганому плечу, но не готовы были много платить. Так только – для вида и для дешёвого портвешка. Бомжи тоже ценили роскошь человеческого общения. Облокотясь спиной на трубу отопления, обернутую коричневатой, будто промасленной, паклей и обтянутую грубой проволочной сеткой, можно было расслабленно мечтать в тёплом тёмном подвале, сжимая в руке мутный граненый стакан с красным портвейном. У портвейна был восхитительный аромат проспиртованной телогрейки, в кармане которой завалялось два липких куска рафинада с оплывшими гранями. Санькин папаша каждое сегодня не помнил, что было вчера. И каждый день бегал в редакцию, которая прокуренно ютилась на первом этаже серой пятиэтажки обочь предзаводской площади. Всем надоел своим горем. Уж раз он так усердно всё забывал – чего бы ему было не забыть вообще про эту оградку. Да и про Саньку. В уродливых оранжевых киосках продавали сигареты по цене в ползарплаты за пачку. Каждое утро Санькин папаша ехал на троллейбусе на кладбище, как на работу. А потом проезжал мимо своего дома лишнюю остановку, чтобы добежать до редакции. На кладбище он дважды – туда и обратно - пробегал неустойчивой мелкой рысцой мимо двухметровой вертикально стоящей плиты с травлёным портретом цыганского барона в полный рост. В натуральную величину. Для Санькиного папаши эта плита была просто глянцево-чёрным пятном, обелиском с портретом героя. Вроде доски почёта. Или стелы на предзаводской площади. Он привык не вглядываться в такие. И глаза слезились. Если бы вгляделся и подумал, понял бы, может быть, что жизнь изменилась необратимо. А может, и не понял бы. Цыганский барон с брезгливым недоумением смотрел с двухметровой своей высоты на новые деревянные кресты и старые синие пирамидки, сваренные из прутьев, с тёмно-красными пятиконечными звёздами на срезанных верхушках. Сырой октябрьский ветер наклонял сосны друг к другу – и те растерянно перешёптывались. На могиле у Саньки Дайновского поставили пирамидку без креста и без звезды. Приварили посередине блестящую табличку с фамилией, инициалами и датами. Кустистобровый редактор попросил заводского гравёра, щуплого, с впалыми морщинистыми щеками мужчину в чёрном, вытертом до белесоватости, халате, изобразить на табличке гусиное перо. Тот посмотрел на редактора с недоумением, пожал плечами и кивнул. Он умел гравировать надписи – строгие или с завитушками. Изображал на блестящих металлических пластинах контуры теплообменников, резервуаров и газгольдеров, рулонированных сосудов, компенсаторов давления, шаровых кранов для газопроводов. Даже ректификационную колонну мог выгравировать. На любой, самый взыскательный, вкус. Его фишкой был гравированный вид заводской проходной и трёх дымящих труб. Перо на Санькиной табличке получилось куриным. Игриво изогнутым и распушённо парящим. Редактору пришлось объяснять Санькиному папаше, что это перо из крыла ангела. Так, мол, задумано. Каждый день, приезжая на Санькину могилу, папаша наклонялся, чтобы слезящимися глазами рассмотреть куриное перо на блестящей табличке. И думал об ангелах. В середине ноября снег выпал солидно и неотвратимо. Всерьёз и надолго. Ездить на кладбище в длинном зимнем пальто из тяжёлого чёрного драпа Санькиному папаше стало трудно. Раз попробовав пробраться по сугробам к заваленной снегом могиле, он отказался от. И только бегал, всё медленнее и неустойчивее, в редакцию. Грязный снег слабо скрипел под вытертыми подошвами старых зимних ботинок. В оранжевых киосках блестели жёлтым, зелёным и красным бутылки ликёров. Как сломанный светофор. - Теперь только весной, - сухо говорил бровастый редактор, не отрываясь от чтения страниц с машинописными печалями, призывами, жалобами на жизнь и болезненными надеждами, наивными и нелепыми. Санькин папаша бегал в редакцию даже по субботам и воскресеньям. Тыкался в обшарпанную деревянную дверь на первом этаже светло-серой кирпичной пятиэтажки, робко стучался, а потом уходил торопясь, будто вспомнил что-то важное. Спешное. В апреле он умер. Гроб не стали заносить на третий этаж и ставить на обеденный стол. Вдова всё равно уже не могла подняться с кровати. Санькина мать. Сердобольная соседка по площадке, пожилая седая тётка с могучей задницей и дряблым лицом, отмыла ее, по случаю похорон мужа, от испражнений, в которых та угасала молча, сменила постель, но что делать дальше – не знала. Стирать чужие простыни с чужими испражнениями в своей стиральной машине соседке не хотелось. А выбрасывать было неловко. Бросила в ванну с широкой полосой ржавых потёков под капающим краном. И ушла, тяжело покачивая ягодицами. Осторожно захлопнула дверь и вздохнула: - Ох, господи. Не оставаться же было. Задыхаясь и морщась. Санькиного папашу похоронили рядом с Санькой. И бровастый редактор пообещал сам себе, что в мае, максимум в июне, позаботится об оградке. Хотя бы деревянной. Одной на двоих. Или троих. Табличку на новую, такую же, как у Саньки, пирамидку без креста и без звезды, он попросил сделать того же гравёра: - И гусиное перо, - сказал. И посмотрел из-под мохнатых бровей, ожидая молчаливого недоумения или вопроса. Гравёр не удивился. Кивнул. За зиму он десятках на шести или семи табличек с фамилиями и датами изобразил то, что считал гусиным пером. Перо из крыла ангела. Скорбящим нравилось. © Евгений Пейсахович, 2010 Дата публикации: 13.11.2010 01:21:39 Просмотров: 4134 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. Ваше имя: Ваш отзыв: Для защиты от спама прибавьте к числу 39 число 24:
Рецензии Иляна Печерская [2014-12-04 15:01:18] Очень жизненно, горько. Большая трагедия маленького человека. Но без унизительной жалости, сентиментальной приторности. Суровая правда жизни. Не все её любят, но думающие люди, живущие с открытыми глазами, несомненно оценят. Ответить Евгений Пейсахович [2014-12-04 15:45:57] обыденно, я б сказал. а которые если люди и впрямь думающие, сначала оне, люди то есть, оценят - как оно. и уж потом - что оно. потому что обычно если никак, то и ничто. а если что - то обязательно кое-как-то. но раз вопрос - как, каково, каким образом - не возникает, не значит же, что никак. значит - кое-как-нибудь. так что благодарствуйте. Вера Козубская [2010-11-13 09:44:13] Какая безысходность, но какая правда. Как-то мы всё светлые стороны жизни стараемся запечатлеть. Хотя у меня тоже мрачного много, за что издатели мне выговаривают, пытаясь навязать жизнерадостные темы. Спасибо вам за правду. Ответить Евгений Пейсахович [2010-11-13 10:57:11] тема правды - неисчерпаема. тема издателей - исчерпывается одним словом. да и то непристойное... Вам спс - за отзыв.
Отзывы незарегистрированных читателей Л. А. [2012-03-14 10:11:31] Снимаю шляпу. Перед трагедией маленького человека. Это не шинели лишиться, а самой возможности быть человеком. Мало того, что детали текста подчёркивают объективные причины (цены, сигареты, бутылки, пунктприёма металла), но автор ещё и нам в душу смотрит, подчёркивает низменность целесообразной адаптивной деятельности. Зачем ставить оградку- всё равно упрут; зачем чужое говно стирать в своей машинке - всё равно тут же замарается больная. А все проблемы решатся легко сами собой - общая оградка для всех в этой стране, смерть прекратит потоки дерьма из парализованной, да в принципе, из каждого. Снимаю шляпу перед мастерством автора. Ответить Евгений Пейсахович [2012-03-14 14:47:44] За такой отзыв одной спасибой не обойдёшься... Теперь всё - начну о себе мнить...