Не плачь, палач

Юрий Дихтяр

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 9192 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Навеяно книгой Кутзее

В комнате нет окон. Стены, выкрашенные серо-зелёной краской, голый бетонный пол. Тусклая лампа освещает старый канцелярский стол, на котором одиноко лежит папка. Развязываю тесёмки, не читая, перелистываю листы бумаги. Ничего нового, я знаю наизусть всё, что там написано. Отхлёбываю остывший крепкий чай и достаю папиросу. Облачко мутного дыма повисает над столом. Клонит в сон, но до конца рабочего дня ещё три часа. И это если не придётся задержаться. Трогаю языком лихорадку на губе. Уже третий день она мне не даёт покоя, нащупываю ещё одну, наметившуюся на другом уголке губы. Казалось бы – такая мелочь, а постоянно не даёт о себе забывать.
Так хорошо сидеть в одиночестве в этой бетонной коробке и ни о чём не думать. Курить, пить чай, наблюдать за узорами табачного дыма, извивающимися в стоячем воздухе. Но работа не ждёт. Сдуваю со стола упавший пепел и нажимаю кнопку на столе. Буквально сразу же открывается тяжёлая стальная дверь. Молоденький сержант подталкивает в спину старика, грязного, заросшего, воняющего парашей и немытым телом.
- Раздевайтесь, - говорю я.
Старик снимает с себя одежду и бросает на пол. Стоит в чём мать родила, дрожа от холода и страха. Первый раз он повеселил меня, аккуратно складывая брюки и рубашку и возмущаясь тем, что его заставляют раздеться.
- Садитесь, профессор.
Он садится на табурет, стоящий напротив стола. Прижимает к животу руку с окровавленной повязкой на кисти. Взгляд упирается в пол. Смотреть мне в глаза опасно и страшно. Как шелудивый пёс отводит взгляд от матёрого кобеля. Как быстро они теряют остатки человеческого, превращаясь в животных. Это забавно. Совсем недавно этот старик мечтал о парной телятине на ужин, бокале хорошего вина, партии в вист по субботам и молоденькой шлюшке из ближайшего борделя. Теперь все его желания сжались до куска хлеба, кружки воды и прекратившейся боли. Ещё неделю назад он складывал свои брюки стрелка к стрелке, надеясь неведомо на что. Это даже не забавно. Это скучно.
Я долго молчу, листая документы из папки, лишь для того, чтобы тянуть время. Каждая минута в этой комнате – пытка. Буквы на бумаге плывут размытыми пятнышками, не оставляя и следа, мысли уводят меня далеко отсюда. Как много накопилось дел. Ничего не успеваю, совершенно нет времени на личную жизнь. Привычная волна усталости накатывает на меня. Хочется домой. Выпить рюмку водки за ужином, почитать дочке сказку на ночь, послушать от жены последние сплетни и уснуть глубоким, крепким сном. Сны не снятся уже несколько лет.
Старик закашливается, возвращая меня в реальность. Он сплёвывает на пол кровавый сгусток. Струйка слюны свисает с губы, но он даже не пытается вытереть её.
Сержант, стоящий за спиной старика, напрягается в ожидании приказа, жеста, означающего, что пора начинать. Но я останавливаю его взглядом.
- Николай Петрович, - говорю я, - во что вы превратились.
Старик поднимает голову, но не смотрит в глаза. Взгляд направлен в стену позади меня.
- Зачем? – шепелявит он беззубым ртом. – Что вы от меня хотите? Я подпишу всё, что нужно.
- Кто бы сомневался? За всё время, сколько я здесь работаю, только двое не признались. Не успели. У одного оказалось слабое сердце, у другого – слабая голова. Все остальные с радостью согласились сотрудничать со следствием.
- Я тоже. Я с радостью. Что нужно подписать?
- Нет, Николай Петрович, так не пойдёт. Вы что, делаете мне одолжение? Что значит – подпишу, что нужно? Поймите, мне нужна правда. Правда, рассказанная вами, а не ваш автограф. А вы, как я понимаю, ещё не совсем созрели для правды. Поверьте, я специалист, и могу отличить ложь от истины. Сейчас вы готовы наплести что угодно, только чтобы вас оставили в покое. Можете оклеветать кого угодно, наврать с три короба. Я вам не верю. Но уверен, что скоро вы поймёте, что только чистосердечное признание и раскаяние облегчат вашу участь. И участь вашей семьи, кстати.
Старик, наконец, решается заглянуть мне в глаза. Но вряд ли, он что-то интереснее там увидит.
- Оставьте мою семью в покое, прошу вас.
- Я бы с радостью, но ваша семья – это семья изменника Родины, семья врага народа. А яблочно от яблони…сами понимаете. Рассадник нужно рубить на корню. Но если вы раскаетесь, то и семья ваша как бы тоже раскается. Понимаете меня? Ну, ладно, хватит пустословия. Итак, вы согласны давать показания?
- Я же сказал, что согласен.
- Вот и прекрасно. Давайте с самого начала.
- Кто входил в вашу группу?
Старик словно зависает во времени. Интересно, что творится в его голове. Опять начнёт нести чушь, называть совершенно невиновных людей, некоторые из которых не так уж и невиновны, как выяснилось. Но я не вижу в его глазах того просветления, которое наступает, когда человек, наконец-то готов излить душу, упав на колени перед своей же совестью. Пока что его совесть – это я.
- Профессор Крылов, - выдавливает он, снова пуская струйку розовой слюны.
Даю сигнал сержанту, и тот бьёт старика стальным прутом по спине.
- Зачем вы врёте? – спрашиваю я.
Старик выгибается назад, пытаясь унять боль. На его глазах слёзы, закрытый рот подавляет в себе зародившийся крик. Кричать нельзя. Он знает об этом. Они быстро учатся. Новый удар сбивает старика со стула. Лежать на полу нельзя. Он знает об этом и снова карабкается на стул.
Жду, когда он сможет говорить.
- Я не знаю, что вы хотите услышать. Скажите мне. Ведь вы наверняка всё знаете. Только не бейте меня. У меня уже нет сил.
С трудом сдерживаю улыбку. Знал бы он, сколько сил я теряю, допрашивая этих упрямцев.
- У вас нет сил? А у меня есть? Я уже не могу выслушивать всякую галиматью. Вижу, вы не готовы сотрудничать. Как зовут вашу внучку? Лиза? Елизавета? Сколько ей? Шесть? Как вы думаете, если ей отрезать все пальцы на руках, она скажет спасибо вашему упрямству?
Старик задыхается. Капли пота покрывают лоб и его тошнит прямо на колени слизкой серой массой. Он снова смотрит на меня. В нём нет ненависти ко мне. Только мольба и недоумение. Он всё ещё недоумевает. Всё ещё верит, что это когда-нибудь закончится. Быть наивным в его годы – недопустимая роскошь. Хотя, каждый наивно полагает, что с ним никогда ничего не случится, и даже, что он каким-то чудом никогда не умрёт. Я тоже, признаюсь, грешу подобными надеждами, даже понимая из тщетность.
- Вы не… - дальше он не может подобрать слов, и я помогаю:
- Ещё как посмею. Как врач, вы должны понимать, что болезнь нужно лечить любой ценой, чтобы спасти организм. Это моя работа и я сделаю её любой ценой, если даже придётся удалить больные органы. Вас уже нет. Вас и вашей семьи не существует. Пока это касается близких родственников, но мы доберёмся до всех. Никто не уйдёт безнаказанным. Довольно болтовни. Сержант, приступайте. До завтра, профессор. Жаль, что мы не нашли общего языка. Подумайте хорошенько. А ты, смотри, не переусердствуй, - говорю строго сержанту и выхожу в коридор.
- Нет! – слышу напоследок слабый крик старика и закрываю дверь. Крики из комнаты почти не слышны. Но я всё равно ухожу подальше, чтобы не слышать их. Я устал от всего этого.
Закуриваю, стоя у зарешеченного окна, глядя на зарождающийся рассвет.
Сержант знает своё дело. Его карманы полны всяких штучек, необходимых для допроса. Я сам воспитал его. Сам выбрал его из десятков молодых бойцов, румяного, лопоухого крестьянина. Первый раз он чуть не упал в обморок при виде загоняемых под ногти иголок. Потом его стошнило, когда он первый раз сломал руку допрашиваемой девушке. Сейчас он безучастен. Вряд ли он получает удовольствие от своей работы. Но он делает её добросовестно и со знанием дела. Мне не нужен был садист, с детства мучавший котят и измывающийся над тем, кто слабее. От них одни неприятности. Этот же сержантик делает это всё потому, что боится сам оказаться на месте жертвы. Нет никого преданнее труса, подавленного авторитетом. Был ли я таким, как он? Память скрывает от меня, всё стёрлось спасительным ластиком. Мне не снятся сны, я смутно помню детство и юность. Мне кажется, что я всегда был таким. Беспристрастным борцом с врагами Родины. Даже не пытаюсь вспоминать. Отгоняю от себя эти сантименты и вспоминаю, что сегодня вечером мы приглашены в гости к Лепешевым на день рождения супруги, что дочери уже месяц обещаю сводить в зоопарк, а жена давно мечтает выехать на природу. Папироса тухнет и я закуриваю следующую.
- Капитан Кравченко?
Вздрагиваю от неожиданности и оглядываюсь. За моей спиной стоят два солдата, незнакомый майор и человек в штатском.
- Да, это я.
- Вы арестованы. Прошу сдать оружие, - говорит майор, протягивая руку.
Прикидываю, успею ли я застрелиться, но понимаю, что не смогу убить себя. По крайней мере, сейчас я не готов к этому. Достаю из кобуры пистолет и отдаю майору. Снимаю ремень, бросаю на пол.
- Могу я узнать, в чём меня обвиняют?
Майора вопрос явно удивляет, он даже слегка вскидывает брови. Всё ясно. В чём же ещё? Здесь только одна статья – измена Родине. Завожу руки за спину и иду по коридору, слушая тяжёлые шаги своих конвоиров. Не иначе, кто-то из допрашиваемых назвал мою фамилию. Просто так, чтобы на несколько минут отсрочить боль. Интересно, как скоро я признаюсь во всём? Молю бога, чтобы помогал мне в этом не мой румяный сержантик.

© Юрий Дихтяр, 2011
Дата публикации: 01.11.2011 05:33:18
Просмотров: 2007

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.