Младший

Юрий Иванов

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 10595 знаков с пробелами
Раздел: "Помогай, Господи, раз уж начал..."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

– Побалдеть не желаешь? – Дима вопросительно глянул мне прямо в глаза и потянулся к карману.
– Не-е…Ну, вот чего ты всегда спрашиваешь? Ты же знаешь – я не балуюсь. Посцываю…, – я засмеялся и налил себе водки, – да кури, мне-то что? А я лучше бухну…
– Курну я, пожалуй, Иля. Чего-то настроения нету, устал на работе. Словно сжало всего в кулаке…Надо бы расслабиться, а ничего не берет. Потяну чуток, пока мамки-то нет. Только ты "взрослым" не проболтайся…
Я укоризненно хмыкнул и повертел пальцем у виска. Димка достал какую-то маленькую курительную трубку, из полиэтиленового пакетика немного туда насыпал чего-то серого, притиснул мизинцем и чиркнул серебряной зажигалкой. Втянул в себя зелье, затаился и прикрыл глаза.
Тишина продолжалась минуту или больше. Митька закаменел и не двигался. И только я хотел его потрогать, он вдруг широко открыл глаза и стал медленно выдувать изо рта дымок. Ожил, наркоша!
Потом балдежник еще затягивался, глаза его все ширились и, наконец, весело заблестели. Видимо, отпустило. От димкиного депрессняка не осталось и следа. Он немедленно начал рассказывать какие-то дурацкие истории, с кучей каких-то неизвестных фамилий и подробностей, и при этом постоянно прихихикивал к месту и без оного.
Я не обижался на Митьку. Хоть он и был моложе меня на десять лет, мы оставались приятелями через родню уже долгое время и все его причуды и забросы мне были хорошо известны. Он был наркошей со стажем. И это было бедствием для его родителей – добрых и интеллигентных пожилых людей. Я часто обзывал его "гребаным укурком" и даже давал тумаков – было за что... Раза два, от невозможности спокойно глядеть на слезы его матери и гуляющие по лицу отца желваки, мне приходилось буквально вырывать его из цепких лап ОБНОНа, жертвуя своим "благородным" имиджем и добрым именем.
Но Димка не менялся. Проходил лечение, временно затаивался и делал благопристойный вид раскаявшегося "бывшего наркозависимого". Все знают – бывших среди этого брата не бывает. Но все надеются…
У Митяева есть песня про таких:

Когда проходят дни запоя,
Мой друг причесан и побрит,
И о высоком говорит…

Дима не был исключением: вылеченный, он ходил в белой рубашке и галстуке, много и грамотно работал (у него был свой небольшой бизнес), говорил правильные вещи и даже (!) клеймил позором бывших друзей – отпетых наркоманов, искренне пытаясь им помочь вырваться из порочного круга. Он становился как все "зашитые" почти религиозным ханжой и, если честно, переставал мне нравиться. Митька, видимо, это тоже чувствовал, и подлое лицо раздрыги между собой настоящим и собой вынужденным рано или поздно разбивалось кулаком нового срыва или банальным запоем.
Не очень я люблю наркоманов и наркоманию в целом, но с бесшабашной юности мне был привит один железобетонный принцип. Принцип был прост и гласил: "Уважай чужой за*б товарища!". Я и уважаю. В конце концов – это митькино дело, и лично мне это безобразие не мешает.
Сегодня мы с Митюней, как самые молодые, коптили лещей по заданию родственников на фазенде его родителей – вечером ожидалось сборище друзей и родни нашей деревни у нас на "поле для гольфа" - аккуратно обкошенном, обширном травяном лугу за огородом. Там был растянут большой зеленый тент с громадным столом под ним, персон на пятнадцать. Дальше шли поля и леса – классические русские дали, глядя на которые в лучах красного заката, хотелось плакать от величия и непонятности природной красоты и гармонии. И в иные моменты я плакал, ей-богу… Естественно, когда был пьян до поэтического состояния.
Наши родители и другая родня любили сидеть там теплыми летними вечерами, разговаривая ни о чем, общаясь спокойно и радостно, привычно подкалывая друг друга. Пели о своей молодости, не гнушаясь нашими попытками подобрать аккорды для этих простых песен на гитаре. Нашим родителям еще хотелось жить. Они не разучились радоваться окружающему миру, и ни боль, ни слабость, ни апатия пока еще не коснулись их серьезно.
Коптили мы рыбу с товарищем без "взрослых" – одни. Ну и, конечно же, радуясь отсутствию контроля и необходимости соблюдать приличия – пили и матерились столько, сколько душе нашей было угодно. Говорили, как всегда, о разном, не забывая, конечно, рассуждать и о самом больном – о бабах…
– Она, сука, меня покинула. Ладно бы только это, да еще и кинула на бабло, Илюша! Я ж для нее все – и квартиру, и машину, и шубы, и кольца…Хрен знает, еще чего ей не дал. Все! Из грязи помойной вынул, с Фабрики, блин, из казарм. Там, знаешь, до сих пор крысы величиной с поросенка бегают. И клопы есть, представляешь? Ты когда последнего клопа в своей жизни видел? А там есть! Вытащил я эту Матильду двадцати однолетнюю оттуда. И на тебе, девочка, – дворец четырехкомнатный в центре и денег сколько хочешь… И живи, курица, плоди детей, радуйся! Учись, где вздумается. Чего еще надо-то тебе, дурында? Нет, бля, ты плохой, ты меня душишь, старый ты и скучный – я еще жить хочу, плясать и тусить по ночным клубам. Молодых чтоб мачей черножопых побольше, мать их ети! Иля, все бабы – сволочи! И старые и молодые.
– Наливай, давай! Чего слюнями-то брызжешь? Радуйся – легко отделался. А родила б она тебе, к ребенку бы привык, а потом тот же конец… Вот и остался бы и без квартиры своей и без машины…И без ребенка, которого любишь. И потом она тебя этим ребенком бы всю жизнь по голове била. Бабы, они такие – в слабостях мужских хорошо разбираются. И жил бы ты с постоянным чувством вины, которое заливал бы да заширивал… Бабло, шубы, да барахло просрал, да не хрен ли с ними? Посмотри там лещей – по-моему, пора…
Дима надел голицы и поднял крышку коптилки. Лещи лежали на решетке, словно отлитые из бронзы украшения для древнего храма Посейдона.
– Готовы, красавчики! Давай бутылку добьем и пойдем купаться, а?
– Давай!
Ближайший к нам пруд был вырыт в годы она, при участии юного Васи Кузьминкина, поэтому звался естественно, "Кузьминкинским". Вася – ныне пожилой мужик лет восьмидесяти, народ с пруда гонял, сколь мы себя помнили. Но как-то его не очень боялись – он здорово хромал, а с годами еще и ослеп и вообще перестал выходить из огорода. Но орать оттуда матерно на отзвуки плескающейся в воде детворы словами "Валите на хер! Это мой пруд!" – не переставал. Крепкий орешек!
На пруду роилось человек восемь деток – от подростков до откровенной мелюзги. Они бултыхались в воде и копошились в песке у мостков. Жара стояла под тридцать, и дети с пруда просто не уходили с утра. С недалекого огорода, как всегда, доносилось что-то непотребное стариковское про принадлежность пруда и нарушение священных прав собственности. Но это были уже не те крики, какими Вася чихвостил нас в пору детства, а скорей стенания и мольбы.
Мы с Димой сбросили шорты и полезли в уже взбаламученную десятками детских ног и рук теплую, как парное молоко, воду. Пруд был довольно большой, дальше, на глубине, было совершенно чисто – там били родники, обжигая своим холодом разгоряченные ноги и животы, и этот контраст воды на жаре особенно радовал нас. Мы плавали долго и истово, разгребая перед собой воду со стайками шустрых головастиков.
Смешно! Как в детстве… На минуту я даже забыл о том, что я – взрослый мужик. Мне уже сорок восемь, и основная жизнь почти прожита, а вот ничего лучше этого пруда с головастиками в ней так и не случилось.
Я лег на спину и застыл на воде, разглядывая пуховые подушки облаков на голубой простыни неба. Где-то там, наверное, есть Бог, и он нас хранит. Хранит эту до боли родную деревню, наших стариков, Васю Кузьминкина, Димку-наркомана, этих визжащих купающихся детей… Я хочу, чтобы все, что я имею и вижу сейчас, никогда не исчезало и все мои близкие – родня и друзья - были живы вечно. Понимаю, что это – невозможно, но хочу этого больше всего на свете, пытаясь сохранить этот краткий период добра и радости, эти вечерние посиделки, песни, баню, этих копченых лещей и бесхитростную собаку Лору…
Я хочу как можно дольше оставаться здесь "младшим", я хочу, чтобы рядом со мной были "взрослые люди". Пусть они и дальше принимают решения, отдают нам несложные, уютные приказы, поругивают меня за неудачи и глупости…Ведь когда их не станет, "взрослым" стану я, и это будет уже законным, юридическим оформлением периода окончания моей жизни. Как ни странно, как ни больно мне жить на белом свете, но я не хочу умирать. Я хочу оставаться молодым и красивым, я хочу пить водку, вожделеть и мочь прекрасных и умных женщин, петь песни под гитару, коптить лещей и купаться в "кузьминкинском пруду" до посинения под привычную ругань инвалида Васи.
Ко мне подплыл Митька и схватил меня за ногу. Мы стали барахтаться и орать, как придурки, ныряя в глубину. Холодные родниковые струи с самого дна врезались под трусы, освежая наши самые нежные места. А мы, словно Ихтиандры, все ныряли и ныряли, тщетно пытаясь достать дна.
Внезапно с берега громко заголосили. Ребятня махала нам руками, указывая на что-то в воде. Димка рванул туда, я – за ним. Там, на "бездонном омуте", около старого сломанного трамплина для прыжков, бешено барахтался маленький мальчик со светлой головенкой. Через пару секунд головенка пропала, Димка сильно поплыл туда, резко нырнул в его сторону, я тоже. В глубине ничего не было видно, тщетно шарили руки и ноги вокруг себя, пытаясь ощутить скользкое детское тело, но так ничего и не нашли. Я вынырнул наружу с открытым ртом и увидел Митьку – он уже тащил мальчика к берегу. Тот хрипло кричал, хлопая по воде руками.
Дима вытащил ребенка на берег и посадил рядом с собой на песке, хлопая его ладонью по спине. Тот привалился к мужчине, а потом громко и изощренно закашлял. Кожа пацана была бледной и синюшной, в гусиных пупырышках. Его трясло от страха и холода. Мальчика обступили друзья, трогали, тормошили, терли полотенцем, а малыш слабо улыбался и все стукал себя ладонью по груди, пытаясь откашляться. Он так и не заплакал – мужчина.
Через пять минут "утопленник", покашливая, уже опять прыгал по воде.
Димка отвернулся от детворы, лег на спину и закурил, молча глядя в голубое небо.
Я стоял по пояс в воде, смотрел на него и понимал – мой друг тоже сейчас думает о Боге, о сохранении этой деревни, этого мира и хрупкого равновесия в нем…
И он тоже нипочем не хочет становиться "взрослым".

***

© Юрий Иванов, 2011
Дата публикации: 02.12.2011 12:03:17
Просмотров: 3164

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Влад Галущенко [2011-12-06 17:02:56]

Ага, утонешь - домой не приходи.
Юр, посмотри серединку(после слов - и о высоком говорит), где безличные расссуждения. У тебя здорово получаются психологические характеристики через диалоги. Лучше, чем через описания и рассуждения. Диалоги у тебя - человечьи, а отвлечения - пафосом отдают. Поглянь. Горбом выпирает.
Тебе че, диалогов жалко?
Да, а повесть новая игде, заныкал?

Ответить

Юрий Иванов [2011-12-06 17:10:01]

Повесть я как-то сцу сюда выкладывать...