Кулёма

Светлана Беличенко

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 14353 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Маленькая рыжая потрёпанная кошечка лежала под лавкой у подъезда. Растрёпанная шёрстка, местами свалявшаяся, источала запах кошкиной жизни — послойно. Кошечка уже давно не мылась. Да и где ей? Зимой-то... Осенью разве что в луже пару раз купалась в особо тёплые деньки. А зимой что? Бегать в снегу, пока не сведёт от судорог лапы, а после этого дрожать и понемногу согреваться на неуютной, обжигающе горячей трубе теплотрассы?
Кошка тряслась, лапы её были чем-то исцарапаны, один глаз был сильно воспалён и некрасиво, тоскливо и скорбно блестел белобрысым нагноением. Мария вышла на улицу и остановилась у входной двери.
– Кыс-кыс-ксссс, кыс-кыс-ксссс, — позвала она уставшую, голодную и с виду немного больную кошку.
Рыжая навострила уши, но виду старалась не подавать.
— Глухая ты, что ли, эй? — спросила Мария.
Кошка молчала.
— Или тебе совсем плохо? — встревожилась Мария.
Кошка молчала.
Наконец, Мария посмотрела рыжей прямо в глаза и ласково сказала:
— Ну, ладно, давай знакомиться: меня Маша зовут, а тебя как?
Рыжая немного подняла уставшую мордочку.
— Ну вот и отозвалась, — обрадовалась Мария.
— Кулёма ты такая... Моя Кулёма... Пойдёшь со мной?
Рыжая неохотно подошла и присела у ног Марии. Взгляд её был настолько серьёзен, что Марии даже стало немного не по себе. Кошка ведь простое животное, не равное людям. А эта смотрела на Марию такими мудрым глазами, будто она уже познала жизнь до самого конца, без остатка. Будто бы она уже знала в этой жизни всё. Даже то, что Мария ещё только силилась понять. Кошка, которая познала жизнь глубже, чем человек и мудрее его? Мария никак не могла поверить, что такое возможно.
— Пойдёшь ко мне? — ласково спросила Мария. Она пыталась сказать это как можно искренней. Мария будто понимала, что с Кулёмой шутить нельзя. Мария будто чувствовала, что малейшая неискренность может оттолкнуть Кулёму, которая была так недоверчива и так подозрительна и будто бы даже настолько горда, что даже перспектива тёплых человеческих объятий и вкусной прекрасной еды не заставила бы отойти эту маленькую грязненькую кошечку от принципа, который обычно не свойственен хворым и голодным живым существам. Однако для Кулёмы (а это было видно по её мимике и по её движениям) этот принцип был, вероятно, чрезвычайно важен, в каких бы обстоятельствах она ни оказалась. И это был принцип ни за что и никогда не терять своего достоинства. Многие биологи, наверное, посмеялись бы или усомнились бы в том, что у такого животного, как кошка, в сознании может иметься что-то, похожее на личность. Тем не менее, наблюдая за поступками героини нашего рассказа, мы не можем утверждать иначе, как то, что маленькая рыжая кошечка, наречённая женщиной Марией Кулёмой, безусловно, истинно и бесспорно являлась личностью. В самом что ни на есть серьёзном смысле этого слова.
Мария пригласила Кулёму в свою квартиру. Небольшая однокомнатная квартирка, в которой были широкие и тёплые подоконники. Кулёма внимательно осматривала каждую деталь жилища Марии. Походка у Кулёмы была какая-то неуверенная.
— У тебя, наверное, лапы болят? — посочувствовала Мария. — Ну проходи, проходи, не стесняйся, чего-ты? — спрашивала Мария.
Кулёма посмотрела на неё снисходительно. Кошке будто бы не понравилось, что Мария делает акцент на каких-то её слабостях и недостатках. Её взгляд будто говорил: «Я иду, как могу. И не Вам, сударыня, судить меня. И не Вам навешивать какие-то невнятные ярлыки на мои драгоценнейшие лапы. Больные они у меня или не больные, не Ваше дело. Вы мне кто?.. Или, может быть, Вы считаете, что я Вам чем-нибудь обязана?»
Мария не решалась погладить кошку. Кулёма не бросалась в объятия новой знакомой. Она с осторожностью и любопытством осматривала интерьер и, казалось, фиксировала в недра своей памяти каждый нюанс. Наконец, она нашла для себя более или менее приемлемое место в новом обиталище и присела. Это был небольшой прикроватный коврик, которым Мария, впрочем, никогда не пользовалась по назначению (и этот факт не остался незамеченным для гостьи). Коврик предназначен был для того, чтобы опускать на него ноги, вставая с дивана. Мария этого никогда не делала, приземляя ноги, отдохнувшие после сна, прямо в мягкие и тёплые мохнатые нейлоновые тапочки. Коврик же лежал на свободном пространстве пола между боковой стенкой дивана и оконной стеной. Это было удобное укромное местечко, в котором в летнюю жару кружился свежий прохладный воздух, вползающий в комнату через окно. Зимой же это было самое тёплое место в доме за счёт близости к теплоёмкой, прекрасно нагретой чугунной батарее водяного отопления.
Мария обрадовалась.
— Место, место себе выбрала. Кулёмушка ты моя!
Одинокой Марии хотелось обнять несчастное животное. Но Кулёма не торопилась на руки и не спешила провалиться в блаженную дремоту. Только что забранное с холодной улицы в тепло животное, казалось, не ценило и не осознавало то счастье, которое после всей его тяжёлой доли, выпало ему теперь.
Перво-наперво Мария принесла Кулёме молоко на блюдечке. Скорее, прямо из холодильника!
Кулёма недоверчиво лизнула молоко и вопросительно уставилась на Марию.
— Ой, может, холодное? — подумала Мария. И побежала разогревать молоко в микроволновке. Кулёма умела пить молоко, но ей всегда казалось, что молоко является пищей только для маленьких котят. Взрослые кошки не едят, они лишь могут запить им сытный обед. Молоко на первое — это будто бы стакан воды вместо супа в приличном человечьем ресторане. Пока молоко разогревалось на кухне, Мария принесла в комнату
макароны по-флотски. Прямо из кастрюли она стала выкладывать макароны в миску для кошки. Когда она начала класть уже больше, чем, нужно, Кулёма выставила лапу как бы на шаг вперёд. Мария удивилась этому жесту и спросила: «Всё, что ли, больше есть не станешь?»
Кошка дала понять, что ей достаточно. Так полагается. И переедать больше нормы, которая ей полагается, она не намерена.
Мария вышла за молоком.
Кулёма поспешила трапезничать. Она ела с достоинством, но слегка торопилась. Это видно было по её немного нервным и дёрганым движениям. И торопилась она вовсе не от голода — его эта сильная и уже не молоденькая трёхлетняя кошка могла бы вытерпеть сколь угодно долго. Торопилась она потому, как не хотела, чтобы Мария стала свидетелем её обеда. Когда Мария вернулась, тарелка уже была почти пуста. Мария удивилась и обрадовалась:
— Вот видишь, а не хотела! А всё уже съела! Голод не тётка, Кулёмочка. Голод не тётка! — снисходительно-ласковым голоском шептала Мария.
Кулёма отвернулась. Она умела общаться только на равных.
Мария налила в пустую миску тёплое разогретое молоко. Кулёме оно пришлось по душе. «В принципе... с холода это очень даже приятный напиток», — подумала она. Это было почти тоже самое, что горячий чай для человека, вернувшегося домой в морозный день из ледяного холода февральских улиц.
Мария задумала помыть Кулёму. Но кошечка дала понять, что на сегодня все миссии уже завершены.
Утром Кулёма проснулась немного раньше, чем Мария. Она лежала на животе и разглядывала цветок на подоконнике.
Было воскресение. Последний выходной. Утром пятидесятилетняя медсестра Мария должна была выходить на работу в поликлинику.
После завтрака Мария предложила Кулёме помыться. Та не самым бодрым шагом поплелась в ванную.
— Давай, давай, иди ты! — наставляла Мария. — В новую жизнь нужно входить в чистоте!
Эти слова заставили Кулёму остановиться посередине коридора. Её недовольный взгляд говорил о том, что ей совсем не нравится, когда кто-то решает за неё, что жизнь её теперь должна принадлежать ему. «И почему это Вы решили, что я должна входить на какую-то новую для себя дорогу? И почему Вы так уверены, что я на эту новую дорогу обязательно войду? Жизнь — она не бывает новая или старая — она одна: едина, цельна и неразделима, и мне так жаль, что Вы не знаете таких элементарных вещей», — говорили её глаза.
Мария часто сравнивала походку Кулёмы с движениями растерянного, неуверенного в себе человека. Иногда ей казалось, что кошечка даже как будто слегка сутулится. Кулёма на подобные замечания реагировала довольно остро: походку она намеренно не меняла, но после откровений Марии на этот счёт в её неровных движениях появлялась какая-то резкость и даже дерзость.
Кулёма постоянно пыталась показать Марии, что она не ниже её. Ей не нравились уничижительные интонации в обращениях Марии.
— Ну. Чего ты боишься? Иди сюда, ешь! — звала Мария. И тогда Кулёма не подходила. Ждала, пока к ней обратятся уважительно.
— Ну ты какая гордая! — увещевала Мария.
Кулёма не хотела спорить, но и не позволяла Марии принижать своё достоинство.
Никогда кошка не ела больше, чем порция, которую она считала нормой, положенной для себя. Эта норма — точный, почти стопроцентный расчёт самого необходимого для поддержания жизни. А большего ей было и не нужно. И никакие, трюки, увещевания или даже ухищрения Марии не действовали.
Мария покупала специальные корма. Она их покупала не только для Кулёмы. Женщина давно уже подкармливала в округе кошек: во дворе дома и в чужих дворах по дороге на работу. Кулёма специальные корма почти не ела — ей всегда хватало еды со стола хозяйки: макарон или каши, тушёного мяса или рыбы. А когда Мария насильно приучала её к кормам, Кулёма съедала ровно половину порции, предлагаемой производителем, что очень раздражало кормилицу. Поэтому Мария решила Кулёму кормить по-домашнему, а других кошек: уличных, голодных, возможно, благодарных за еду гораздо больше, чем Кулёма — специальными кормами. Благодарность уличных кошек была примитивна и весьма осязаема: они тёрлись о ноги, крутили хвостами, прыгали на еду, дрались за неё и хватались за кусочки пищи так жадно, поглощая её с таким нескрываемым удовольствием, что у Марии неизменно радовалась душа и светилось от счастья сердце. Вот где она — чёткая и ясная благодарность — видимая! Кошки блаженствовали и в благодарность за помощь одаривали кормилицу фонтанами восторгов. Вот уж где были эмоции налицо. И, наверное, ради таких моментов счастья Мария и подкармливала животных. Тех, которые казались ей одинокими и беззащитными, брошенными и несчастными, как и она сама. А Кулёма с её внутренней сложностью, с её противоречивостью и немыми укорами начала с какого-то момента всё больше и больше раздражать Марию.
Дворовые кошки ластились перед кормлением.
— Дай-ка я всех Вас поглажу хорошенько! — говорила Мария. — Дорогие мои, хорошие мои, смешные мои! Доходяги!
А они ластились, ожидая вкусного обеда или ужина, не менее вкусного, чем обед.
Кулёма же никогда не ластилась — ни до, ни после. Она давала себя погладить иногда, когда Мария общалась с ней на равных. Кулёма всегда соблюдала правила: в душу не лезла, не мешалась под ногами (да и вообще особо не мешала), еду не клянчила, сама не просила ничего. Дадут, если положено. Нет, так нет. Но именно это больше всего и обижало кормилицу Марию.
Кулёма часто лежала у ног Марии. Когда та болела, Кулёма аккуратно ложилась ей на спину и снимала боли. Но когда Мария поправлялась, Кулёма всегда возвращалась на свою подстилку.
Однажды к Марии пришла соседка Олеся.
— Ну, как живёшь соседушка, как работа? Смотрю, ты дома уже который день?
— Да я ведь в отпуске. Вот, лежу, читаю, отдыхаю, телевизор смотрю.
— А я-то думаю, уж не уволилась ли ты ненароком? Думаю, странно.
— Какое уволилась, Олеся! Покой нам только снится! Вот, две недели дали. Потом ещё две дадут. Работы невпроворот.
Олеся поправила свои блестящие от недавней маски блондинистые волосы. Потом увидела на коридоре Кулёму, возвращающуюся из туалета:
— А у тебя и дома кошка есть, а я что-то не видела? Её и не слышно что-то совсем.
— Да, она такая! Неласковая кошка, ненадёжная! Никакого толку от неё нет: ест плохо, гладиться не даётся. Даром что нашла. У подъезда вон зимой сидела-замерзала. Пропала бы совсем!
— Кыс-кыс-кыссссс, — позвала Кулёму соседка. Кошка всё это время сидела на коридоре в зоне видимости гостьи и хозяйки дома и прекрасно слышала весь разговор.
Кулёма осторожно подошла. Спокойно, хладнокровно и с достоинством.
Олеся посмотрела на кошку и сказала:
— Ну и ну! А может, она чья-то была? Такая морда интеллигентная. В общем-то она ничего. Даже нестарая, вроде симпатичная даже кошка.
Мария потянула к кошке руки, чтобы взять на колени. Но Кулёма никогда не любила работать на публику. Поэтому она, лишь дав хозяйке почесать себе за ушком, удалилась. С таким же невероятным хладнокровием, достоинством и выдержкой, с какими и зашла.
— Да ну её, Олеся! Давайте лучше чаю попьём? — предложила Мария.
Вскоре Мария вышла на работу. В первый же день, когда она вернулась с работы, Кулёма знаком показала ей своё намерение уйти.
— Не понимаю я тебя! И что тебе не живётся? Кормят тебя, поят, ласки ты сама не хочешь. Что же мне тебя ещё, насильно, что ли, удерживать? — недоумевала Мария. — Или, может, у тебя другие хозяева были, любимые, по которым ты и тоскуешь? А где же эти любимые были, когда ты у подъезда замерзала? Когда глаз твой загноился? Когда лапы все в колючках каких-то подрала? Где же они были, а, спрашиваю я тебя? — кричала Мария. — Не искали они тебя, не беспокоились, не заботились! А я заботилась о тебе!
Кулёма молчала.
— Или, может, плевать твоей душонке мелкой на мою заботу, вот и весь сказ? — вопрошала Мария.
Кулёма молчала, а в воздухе витало концентированно-прозрачное облачко душевной боли.
— Или, может, лето наступило, ага, вон оно что... Наступило лето, тепло. И теперь тебе, конечно — чистой, здоровой, самоуверенной, вполне и на улице прекрасно жить. А зимой ты, милочка моя, опять обратно пожалуешь: мол, здравствуйте, примите, пожалуйста, на постоянное довольствие, мы же ваши. Мы ж у вас, дескать, жили... Жили-были, ели-пили, всех мышей переловили...
Кулёма молчала. У неё своя, наверное, боль была. У Марии своя. А какая бывает боль? Да у всех почти одно: или предал кто, или обидел, или разочаровал. Подорвал доверие, так сказать, урезал веру. Ты ему открылся, а он тебе — бах! — и ударил по самому больному, по самому слабому месту, так сказать. А потом всё, другой бах — и как отрезало. Не можешь больше доверять этому человеку, а потому и общаться... не можешь. Кулёма решила, что двум болям в тесной однокомнатной квартире не ужиться. Она медленно подошла к ноге Марии и подняла головку. Взгляды их встретились, Мария спросила:
— Уходишь значит?
Кулёма молчала. Взгляд её всегда удивительно точно отвечал на вопросы.

© Светлана Беличенко, 2019
Дата публикации: 28.07.2019 19:55:56
Просмотров: 1964

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.