Я, Sarcle, польская водка и волнистый попугайчик в клетке с видом на кладбище…
Владимир Борисов
|
Форма: Эссе
Жанр: Просто о жизни Объём: 9314 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Я, Sarcle, польская водка и волнистый попугайчик в клетке с видом на кладбище… Я сидел на тесной кухоньке заброшенного дома, с омерзением пил теплую польскую водку и смотрел в засиженное мухами окно. Через все стекло пробегала голубоватая трещинка, и как ни странно именно она казалось мне единственно реальным фактом из всего того что происходило со мной в настоящее время. Кресло-качалка, несомненно, найденное на помойке, впрочем, как и все в этом доме, подомной тоскливо заскрипело, и я с неприятным удивлением обнаружил, что сижу совершенно голым. Первым моим порывом было желание вскочить, сбегать в соседнюю комнату и попытаться среди скомканного белья, полуживой мебели и обнаженных потных тел отыскать свою одежду, ну хотя бы носки – мужик неглиже, тем более, если ему за пятьдесят и к тому же без носок, зрелище отвратное.… Но сделав еще пару глоточков и качнувшись в кресле, я подумал, что впрочем, наверное, особо торопиться и не стоит, тем более что в комнате, несомненно, темно, все спят, да и кто в конце то концов кроме полусонных мух, здесь, на кухне, может лицезреть несовершенство моей фигуры… - Никто…- решил я и поудобнее уселся в кресле…Старинная, потертая временем лоза больно защемило мою левую ягодицу и я заплакал. Я вообще в последнее время стал необычайно сентиментальным, а уж в пьяном виде и подавно… Итак: я сидел в кресле-качалке на третьем этаже заброшенного дома и сквозь слезы смотрел на старинное кладбище расположенное буквально в двух шагах от меня. …Или я от него? Впрочем, это, наверное, и не суть важно.…Вдоль темной кирпичной стены белели идеально-ровные (словно вкопанные по шнурке) ряды каменных крестов. В этом контрасте белого на темно – кирпичном, было нечто отталкивающее, бутафорское. На мой вкус наши родные православные кладбища, по большей части неухоженные и неаккуратные, затерявшиеся среди пыльных тополей, были мне, несомненно, ближе и роднее. От осознания этого открытия, слезы мои потекли еще более вольготно и интенсивно. Отчего? Да хрен его знает. Быть может от того что я русский, православный, крещеный и венчанный мужик, сижу голым на кресле-качалке, пью мерзкую теплую польскую водку, и смотрю на католическое кладбище. И то, что и я, и кресло-качалка, и кухня в заброшенном доме и даже католическое кладбище, находятся на Богом забытой окраине древнего Парижа, меня по большому счету не успокаивало…Скорее наоборот, тревожило. Своей нереальностью, неправильностью, показушной гротескностью. Да к тому же еще и польская водка.…В одиночку… Над моей головой довольно громко завозилась какая-то сволочь и я, хрустнув шейным позвонком, взглянул на потолок. Там, где у нормальных людей висят люстры, или хотя бы лампочки Ильича на свернутых в жгут проводах, покачивалась клетка, в которой беспокойно сновал взад и вперед маленький волнистый попугайчик странной педерастической окраски. – Ну, вот и собутыльник образовался. Обрадовался я и, плеснув водки в пустую жестянку из-под Русской красной икры поспешил угостить птаху. В отличие от меня, попугаю, водка понравилась. Уже через несколько минут он смотрел на меня тусклым взглядом алкоголика, вышагивая по дну клетки неверным строевым шагом, громко и старательно проговаривая каждую букву, трижды прокричал, задирая голову под потолок нечто подозрительно ненашенское: «Nous avons besoin de la chamber deux!» После чего откинулся на спину и, прикрыв голову голубым крылышком прикинулся дохлым. Я снова взглянул на кладбище, и мне стало неловко сидеть перед этими крестами неглиже. Кладбище оно и в Париже - кладбище. Утерев слезы, я осмотрелся. На жестяном крючке в виде голубого кукиша, возле облезлой раковины, висел кокетливый фартучек с клубничкой на кармашке. Больше ничего из одежды я, к сожалению, не обнаружил и, плюнув на двусмысленность данного наряда, с сожалением встал с насиженного места и, подойдя к раковине, в грустном сомнении подвязал тесемки фартучка у себя над ягодицами. Наверно это выглядело пошло. Даже, скорее всего это выглядело пошло, но рассиживать перед усопшими с обнаженными чреслами наверняка было бы еще отвратительнее. И тут я почувствовал необычайный голод. Польская водка натощак больше меня не прельщала, как не прельщает седая глуховатая и подслеповатая старуха молодого любовника. Тем более, если у нее на данный момент в плоском ее кошельке ничего путного нет, разве что кроме нескольких затертых и просроченных квитанций из ломбарда. Мысленно оценив это сравнение, я открыл залапанный холодильник с закругленными, обшарпанными углами. На средней полке, в прозрачном блюдце, лежала увядшая свеколка с тонким и длинным хвостиком – необычайно похожая на издохшую мышь. К свеколке этой меня манило еще меньше чем к польской водке и я, наконец-то решившись перебороть свою врожденную интеллигентность и нерешительность, поправив фартучек, направился в соседнюю комнату. Голые ступни противно липли к грязному линолеуму и отрывались от него с влажным громким треском…- Ну и грязнули…- отрешенно констатировал я, приоткрывая тяжелую дверь с рифленым стеклом по центру. …Сквозь неплотно прикрытые ставни на окнах, тонкими расплющенными пучками падал свет, в котором мельчайшими блестками вспыхивала пыль. На полу, на надувном матрасе слегка прикрытая несвежей простыней лежала дебелая негритянка, практически незаметная в полумраке темной комнаты и лишь ярко-рыжие кучерявые волосы на голове и паху смелыми мазками художника-экспрессиониста светились вызывающе и нагло. Тяжелые груди женщины, увенчанные темно-багровыми сосками расплылись бесформенно и нелицеприятно. - Да неужели я, тот, которого так любили в свое время довольно красивые и независимые женщины там, в далекой и заснеженной России, мог в эту ночь заниматься любовью с этой особой? – вопрошал я себя в молчаливом крике, без стеснения разглядывая спящую. – Нет. Не мог…- Успокоился я после довольно долгого прислушивания к своей памяти и тут заметил, что вся моя одежда, включая носки и белое нижнее белье, аккуратно висит на венском стуле, отчего-то окрашенном в густо-зеленую краску. Подхватив одежду, я как мог быстро оделся и, положив на стол два маленьких фантика, две радужные купюры по десять евро вышел из квартиры. Пройдя всего лишь один квартал, я увидел большую стеклянную витрину магазина, в котором торчал пыльный манекен вечно-молодого мужика и все вспомнил. Сразу. В одночасье. …Я стоял возле витрины и разглядывал сквозь стекло длинные ряды разноцветных коробочек с французским парфюмом. Магазин уже был закрыт, хотя по московским меркам было еще слишком рано. Ну да, еще не было и восьми часов вечера. – Долбаная демократия!- ругнулся я закуривая. – Где это видано, что бы в субботу, в самую торговлю, магазин уже в восемь часов не работал? Я был сильно раздражен. И то сказать, побывать в Париже и не купить парижских духов, да как же такое возможно? Моя жена, дочери и внучки подобного просто не поймут…- И будут совершенно правы!- вслух констатировал я и только тут заметил, что возле меня трется пожилой негр с огненно-рыжей головой, кое-где правда тронутой намеками на седину. -Monsieur souhaite la vodka ?- Я недоуменно посмотрел на странного негра, но услышав и осознав знакомое слово грустно выдохнул.- Водки? А почему бы собственно и нет.- После чего, не задавая лишних вопросов, поплелся вслед за малоразговорчивым афро - французом. На третьем этаже заброшенного дома нас встретила высокая, крепко сбитая, также рыжеволосая девица лет тридцати… - Наверняка дочь, хотя быть может и любовница…- Лениво подумалось мне, а я уже проходил на кухню вслед за странным семейством… - M'appellent Sarcle. Mon père est appelé par Djoni.- представилась молодая женщина и протянула мне черную с наружи и бледно-лиловую с прожилками ладонь. Я пожал ее (поцеловать черную ладонь, мне что-то явно не давало.…Быть может я скрытый расист?), и, напрягши память, выцарапал из школьной программы нечто галантное, типа: - А comme vous appellent ? My name is Vladimir. I from Russia... There is such country – Russia! – Я уступил молчаливому жесту рыжеволосого старика и пустился в печально скрипнувшее подо мной плетеное кресло. - Russia…- понимающе повторили отец с дочерью почти одновременно, и из морозильного отделения голодно дребезжащего холодильника появилась тронутая инеем бутылка польской водки… …Я брел вдоль шумной парижской улицы, утомленно разглядывая коренных парижанок, поджарых, словно русские борзые, устало -не красивых и отчаянно элегантных. Рассматривал смуглых приезжих в паранджах, с короткими ногами и широкими бедрами, брел, аккуратно швыряя окурки, в урны, упакованные в черный целлофан, и думал, думал, думал. Я вспоминал Петровского любимца - Ганнибала, что влил в древнюю боярскую кровь капельку своей, и не без удивления понимал, что подобное кровосмешение пошло только на пользу уставшему дворянству. И как это ни странно, где-то глубоко в своей душе, я отчаянно хотел, что бы, когда-нибудь, на парижскую мостовую шагнул смуглый мальчишка с рыжими волосами и зелеными глазами, и во весь свой мальчишеский голос крикнул непременно на идеально правильном французском языке: - La mère! La mère, je sais écrire les vers! …А еще я думал, что же я скажу тому, бесконечно беспристрастному и справедливому, когда он наконец-то спросит меня:- Ну а как ты соблюдал мои заповеди, сын мой? © Владимир Борисов, 2011 Дата публикации: 17.04.2011 01:37:01 Просмотров: 3409 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|