Водяной

Анатолий Агарков

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 32504 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Надо же так майдануться, чтобы
фашизм с коммунизмом сравнивать.
/на злобу дня/

Опять дорога, опять в пути... Что ж... может быть именной этой дороге суждено вывести к уготованному именно мне жизненному пути. А если нет…? В мире еще много дорог, готовых вести дальше, если сердце снова позовет в путь....
Меня зовут Анатолий. Анатолий Агарков. Слышали про такого?
Наверное, нет – я стараюсь не говорить громко. Фактически, вообще издаю мало шума: я – тихий человек. Когда говорю, меня переспрашивают. Когда смеюсь, никто не скажет, что оглушительно. Когда плачу, чувствую слезы на лице, но не издаю звуков.
Вот я такой – привыкайте: разговор будет долгим.
Я собирался в пещеру Титичных гор – и вот я здесь.
Найдя вход, был вынужден ползти на карачках до известного грота, где закончилось мое второе путешествие к этим горам и началось удивительное в страну, поцелованную временем. И вот он (грот) – внушительная почти круглая пещера с высоким сводом. С облегчением встал на ноги. Запахи прошлогоднего лета коснулись ноздрей – зеленой листвы, цветов и дождя. Когда-то здесь жили древние люди, и эхо шагов настораживало даже пугало, как отголосок былых времен.
Я обыскал каждый дюйм подземного помещения: весь пол закован в лед, с потолка свисают сосульки – ни намека на клад Пугачева.
Так и сказал ему (гроту), душевно страдая:
- Здесь нет никакого клада!
Однако мне не хотелось проигрывать. Несколько раз обошел по периметру, щупая стены и недоумевая, что же мне искать, что нащупывать – люк? потайной ход? нацарапанный знак?
Думай, чекист - приказал себе.
Медленно передвигаясь по ледяному полу, вел рукой по основанию стены, ища хоть какой-то символ, хоть малейший намек на то, что делать дальше. Боковым зрением заметил какое-то движение подо льдом, но проигнорировал его. Потом вернулся, нагнулся и стал изучать, подсвечивая фонариком. Не сразу, но понял – это пузырьки воздуха стремительно пролетают в потоке под прозрачным льдом. И куда они исчезают?
- Природа не будет так глупа, чтобы разместить дверь к своему драгоценному королевству на поверхности, - сделал открытие и озвучил себе.
Природа могла быть довольна своим мастерством: понял – вот он, заветный вход, и нежелание лезть под лед пробрало до самых костей. Но для чего-то же взял с собой заступ. Перед тем как пустить его в дело, тщательно изучил толщину льда, как будто он был одним из архитектурных элементов пещерной конструкции.
Я был на границе миров. Интуиция с прежним опытом подсказывали – поток вышвырнет меня в иную реальность. Но все же - где именно? На каком обороте витка земной истории? Как угадать?
Страшно? До жути. Даже холода не чувствую.
Снял с себя всю одежду, сел на кромку льда, опустив ноги в прорубь.
Чувствую стремительный поток воды, уносящийся под стену.
Это же верная смерть – куда лезешь ты, шизофреник?
Желудок свело от страха, сердце ныло нехорошим предчувствием, и я готов был захныкать от мысли, что мне все же придется это сделать. И остановиться уже не могу – давно отдал себя на волю случая.
- Господи, вразуми безумца! – крикнул и, оттолкнувшись, скользнул в полынью.
В одно мгновение меня затянуло в туннель, пронесло водоворотами, помяло и поцарапало о стены. Был момент, когда грудь начало жечь от недостатка воздуха, а перед глазами вдруг заплясала засасывающая чернота. Но тут солнце блеснуло – я хватил воздуха ртом и ухнул с вершины в пучину. Спиной – да так больно!
Даже теперь неприятно вспоминать мои тогдашние впечатления.
После стремительного тоннеля и шумного водопада стихия вдруг успокоилась - пещера пропала, надо мной было небо, а вокруг вода. Теперь движение ее было медленным и торжественным, даже немного жутковатым в своем величии. Меня несло по реке, как… ну, что там, в проруби-то плавает.
Вся ширь ее открылась перед взором – чистая быстрина, бело-зеленый заберег кувшинок, камыши, осока, дальше лес. Безлюдным показался новый мир.
Некоторое время, пока выбирался со стремнины, мотало во все стороны, словно лодку, попавшую в бурю. Ближе к берегу течение почти незаметно, но стебли кувшинок хватали как чьи-то руки, тянули вглубь. Приходилось часто нырять, ибо сил не хватало протиснуться между огромных листьев.
В стене камышей открылся широкий проход к берегу.
- Туда, - шепнул себе прокусанными губами.
Нырнул и в полусумраке воды увидел змею перед лицом – черную с зеленоватым отливом треугольной головы. Она, даже не шелохнувшись, продолжала пристально смотреть мне в глаза. А ужалит – подумалось – за беззащитные гениталии….
Разъяренный, смущенный, испуганный рванул на поверхность и вытащил на себе целый клубок водорослей. Конвульсивно дергаясь всем телом, пытался избавиться от них, но тщетно – бился, бился, пока не понял, что угодил в сеть. Еще были силы – пытался вывернуться из нее, пытался порвать и ничего не хотел думать о том, что у реки есть дно.
Должно быть, страх лишил разума.
Устал – затих. Где вы, пиявки? Кушайте меня на здоровье, пока кровь горяча.
- Смотрите-ка!
Я поднял голову над водой. На берегу, как пень одинокий, торчал человек. Он был в подбитом мехом плаще – не современном, с рукавами, а как бурка у Чапая – и держал в руке копье наконечником в мою сторону.
- Чуда-юда какая-то…. Эй, подите сюда!
Сквозь водоросли, облепившие лицо, различил грубоватый и глуповатый лик, заросший густой черной бородой. Волосы у человека были чуть светлее и заметно – пострижены. На поясе висел длинный кинжал. Средневековый рыбак?
Тем временем, приблизились и другие.
- Чего тут у тебя? – раздался хриплый бас. – Эй, смотри, водяной никак запутался в сетях!
Голоса, смешки…. Всего их трое было – столпившихся на берегу. Они были похожи на медведей – бородатые, в меховых плащах.
- Может, Падающей Водой принесло?
Наступило молчание.
- Ты прав – пойди, распутай его.
На лице того, к кому обращались, появилась почти блаженная улыбка:
- Не ты ли хвастал, что храбрейший из храбрых?
Ответом было лишь недовольно ворчание, но, тем не менее, храбрейший из храбрых воткнул в землю копье, вошел в воду и сделал несколько шагов в мою сторону.
- Эй, - оглянулся он на товарищей. – Я достану, моим будет.
- Твоим, если за сеть заплатишь.
Я к тому времени утвердился ногами на дне, но выпрямиться сеть не давала – дрожал скрюченный то ли от страха, то ли от холода. От людей ждал помощи – боялся гадюки. И увидел гнездо в кусте камыша – белые яйца, похожие на речную гальку. Вряд ли гадюки кладутся здесь, но охотиться могут. И тут же заметил возле куста отблеск змеиной чешуи в солнечных лучах. Вот тогда я опять испугался. Мне показалось, что она способна плеваться ядовитой слюной, и потихонечку завыл от страха и беспомощности. Кроме того, чувствовал боль и ломоту во всем теле: проскочить в потоке узкий горный тоннель, шлепнуться с верхотуры, запутаться в рыболовецкой сети – все эти действия имели последствия.
Мало-помалу спасатель ко мне приближался. Вот вода достигла его колен – он снял плащ, свернул и бросил на берег. Вытащил кинжал из ножен – широким лезвием скорее похожий на нож мясника.
- Сеть придется резать, - хрипло крикнул он.
Хозяин ее на берегу промолчал – лишь плотнее запахнул полы плаща.
- Если водяной, я его прикончу, - он уже был в двух шагах от меня и, конечно же, разглядел, что никакой я не водяной.
Потом нахмурился и попятился:
- Это… у него гадюка на голове.
А ведь я даже не почувствовал, как она туда забралась. Впрочем, там целая куча водорослей. И еще на плечах. А руки спутаны. И ноги тоже.
Гадюка, свернувшись кольцом, шипела, не замолкая ни на секунду – пойди, мол, прочь, плохой человек, это моя добыча. Из открытой пасти торчали два зуба, с которых сочился яд.
- Не сомневаюсь, что ты струсил, а гадюку придумал, - донеслось с берега.
- Кто мешает подойти посмотреть? - спасатель язвительно улыбнулся, но скорее мне – не змее же.
- Водяной со змеей – хороший улов. Если сварить их разом в котле, уха будет или похлебка?
- Я ее камнем убью, - сказал третий и, правда, нашел булыгу на берегу.
- Ты меткий, известно, но как убьешь змею, не убив водяного?
- А ты собираешься варить его живым?
- Конечно.
Глаза рыбаков насмешливы – они уже втроем возле меня.
А мне остается бояться и психовать.
- Подразни ее копьем, - предлагает один.
- Если она нырнет, то вынырнет где – неизвестно. Может, в заднице у тебя.
- В воде с ней не справиться, – согласились товарищи. – Надо тащить сеть на берег.
Некоторое время они возились со снастью – отвязали концы от камышей, затянули к берегу, сузив до размеров невода. Я уже перестал скулить, но боялся не только змеи, но и траления, в ходе которого мог быть успешно утоплен.
И таки кувыркнули ногами вверх, и протащили мордой через грязь и песок. Но, слава Всевышнему - я не только не захлебнулся, но даже услышал что-то вроде извинений.
- Мы сделали все, чтобы этого не было.
Шаг за шагом исследуя сеть, рыболовы искали змею. Приободрились, не найдя.
- Мужики! – воскликнул один. – А это же не водяной.
Он протянул руку, указывая на меня. Остальные закивали в знак согласия.
- Мужики! – заговорил он снова, набрав в легкие побольше воздуха. – Давайте не будем его делить, пусть будет общим рабом.
Другой ткнул копьем в клубок водорослей у меня на голове.
- Сначала надо посмотреть – нет ли под ним змеи.
Медленно и осторожно они распутали на мне сеть. И вот на свободе я – смертельно уставший, с ломотой во всем теле, особенно ногах и спине.
Оставив попытки подбить меня на самодоставку, рыболовы из двух копий и свернутой сети соорудили вполне сносные носилки. По дороге советовали:
- Подумай о том, кто ты такой и каким трудом заплачено за твое спасение. И если говорить начистоту – не найдется готовый заплатить за тебя, быть тебе рабом до скончания жизни. Ты все молчишь, но хоть слушаешь?
Я разглядывал их, стараясь понять, в какую эпоху меня занесло.
Бронзовый нож, наконечник копья – что это? бронзовый век? Речь их понятна – славяне, видать. Три рыболова как братья похожи. Сеть из пеньковой нитки….
Вот и вся информация.
В поселке землянок рыболовов с уловом встретили изумленно-радостными возгласами мужчины, женщины, старики и дети – душ с полста, никак не меньше. Остановили братьев:
- Дайте разглядеть.
Лишь к полудню в поселок вернулась тишина – все возвратились на свои места. Никто не захотел меня купить, лишив рыболовов надежды на прибыль. Немой, неходячий – стал и для них обузой.
Какой-то очень сильный мужик, заподозрил что-то – грубо схватил меня за плечо и, ругаясь, спросил, из-за какой такой болезни я держу свой язык на привязи. А я будто тюк или труп лежу и молчу – беспомощный, неподвижный.
Кстати, что с моей речью? Будто напрочь забыл, как она производится – только звуки ничтожные, стоны, мычание…
Бил озноб не от холода, но от боли в конечностях и спине. И никак не мог собраться с мыслями – может, в этом причина моей немоты?
Меня оставили там, где остановились – только носилки разобрали, опрокинув ношу на землю. Боль полыхнула в спине – все-таки позвоночник!
Сгрузили – забыли. Никто не собирался меня кормить, смотреть мои раны, переломы, ушибы. Зачем же тогда спасали?
Услышал фразу:
- Сдохнет – скормим свиньям.
Перспектива!
Девочка лет девяти поодаль остановилась. Увидев мой взгляд на себе, она вздрогнула. А я ощутил неловкость, почти досаду – не от беспомощности, а от наготы.
- Как тебя зовут? – спросил и сам удивился: речь-то вернулась!
- Жанка.
Длинные черные волосы спадали на ее плечи. Кожа лица белее мрамора, а зеленые глаза казались бездонными. Серое платье с чужого плеча укрывало ее до ступней.
- У тебя нет тряпки, чтобы прикрыться? – сказал, наблюдая за ее реакцией.
Она покачала головой.
- Я – раб твоего отца?
И снова единственным ответом было покачивание головой.
- Я поправлюсь, и буду работать. Не надо меня свиньям. Разве люди едят людоедов?
Девочка опустила голову. Блестящие глаза исчезли под длинными черными прядями. Не меняя позы, она не произносила ни звука – оставалась настолько безучастной, что я подумал: передо мной обыкновенная дурочка.
- Но ведь ты понимаешь, что я говорю?
- Да, - вздрогнув, прошептала она.
Я с трудом приподнялся на локте:
- Принеси мне покушать.
Девочка снова вздрогнула.
- Я поймаю лягушку, ты ее съешь?
- Если поджаришь на огне.
Чуть спустя жестом полным отвращения сунул запеченную квакушку в рот. Достаточно было одного неосторожного слова или смешка, чтобы нарушить эту ужасную трапезу. Более того – меня, наверное, вырвало.
Почувствовал сытость после второй попрыгушки и вместе с ней жажду – так бывает всегда. А девочка сама сообразила – принесла в завернутом кульком листе лопуха несколько глотков речной воды. Вкус ее я уже знал.
После еды боли вернулись – руки ломило, крючило ноги, спина полыхала паяльной лампой. Я весь дрожал, не хватало дыхания. Тем не менее, приложив ладонь к груди и кивнув головой, выразил свою благодарность кормилице.
Она скромно потупила глаза.
- Будем дружить? - сказал я. – Мне нужен друг.
Она кивнула, и я с того дня больше не думал о свиньях.
А в первый много часов подряд боролся не только с болью, но и усталостью – уверенный в том, что, как только усну, кто-нибудь из свиноводов перережет мне горло и скормит, кому обещал. Впрочем, из наблюдений вскорости заключил – люди землянок не более опасны, чем их ленивые собаки. Другое дело, что не очень-то гостеприимны – но, может быть, они за человека меня не считают? Водяным прозвали.
День закончился, ночь миновала, а я все еще был жив. Даже поспал, а меня не убили. По причине, которой не мог понять, все обитатели поселка меня просто не замечали – лежит и лежит; сдохнет – свиньям корм. Кроме Жанки, конечно. Однажды она принесла в горшочке горячего молока с медом. А потом кем-то выброшенный плащ, пропахший собачьей мочой. Жизнь налаживалась.
Девочка частенько сиживала подле меня с рукодельем – сети вязала сученой из пеньки ниткой. У нее был клубок, челнок и какое-то приспособление, на которое наматывалась готовая сетка. За несколько минут, освоив нехитрое ремесло, я стал ей полезен.
Однажды грубый мужик увидел челнок в моих руках и сделал рабом. Перенес меня под громадный тополь, который спасал от дождя и жары, загрузил работой, приносил еду. В первый раз – кусок вяленого мяса, твердого, как деревяшка, и такого соленого, что щипало язык. Хозяин (так теперь буду звать его) вытер еду рукавом прежде, чем предложить. Я грыз ее целый день. Дали штаны и рубаху до пят – отнюдь не застиранные: к запаху привыкнуть не смог.
На мое рукоделье смотреть приходили. А потом снова забыли.
Тревога, страдание и стыд, одолевавшие меня с первого дня мучительного состояния, понемногу рассеялись – остались немощь и боль. И тайная радость, что я жив, несмотря на все мерзости, пережитые за последние дни. Была и досада – ведь сам себя вырвал из цивильной жизни, расстался со всеми, кого любил, стал немощным (а может, калекой?) и потерял свободу. Но вместе с ней горел маленький и слабый фитилек, пламя которого согревало. Я верил: Бог меня хранит, Судьба благоволит, удача не оставит – здоровье поправится, и дела пойдут в гору.
С Жанкою мы дружили: она единственная знала мою тайну – я только с ней разговаривал. Почему молчал? Мне было то ли стыдно, то ли страшно, то ли…. Ну, не хотел я с ними общаться.
- Ты знаешь какие-нибудь песни, малышка?
Девочка подняла на меня глаза. Да, ей хотелось петь! Шум водопада, листвы в кроне тополя, птичий щебет – все это сливалось в красивую мелодию, и девочка принялась напевать медленную песенку, хлопая в ладоши после каждой строки.
Это была монотонная грустная песня, и слова непонятны. А может, и не было слов – одни какие-то восклицания. Но ее чистый голосок в унисон окружающим звукам глубоко тронул душу.
- Подожди-ка! – неожиданно воскликнула Жанка. – А ты ведь еще так и не сказал, как тебя зовут! У всех есть имена, кроме рабов.
- А я не видел в селении рабов.
Она колокольчиком рассмеялась.
- Они быстро становятся членами семьи, в которой работают – мужчины мужьями, женщины женами. А настоящие рабы есть только в городе.
- Далеко до него?
- Скоро узнаешь – тебя хотят подарить нашему родственнику. Он – башмачник.
- Я не хочу быть башмачником.
Девочка вздохнула и пожала плечами.
- А что ты хочешь? Ты даже не можешь ходить и сидеть. Только руками работать.
- Хочу быть вашим правителем – я много знаю и у меня имя есть. По вашим законам не могу быть рабом – меня зовут Анатолий.
Жанка снова запела, и новая песенка звучала воинственно.
- Звучит неплохо. Это чей язык? Кто тебя научил?
Девочка невольно покраснела под моим пристальным взглядом.
- Я не знаю. Эти слова рождаются сами внутри меня именно так, как они звучат.
- Тогда в чем смысл твоих песен?
- Это новый мир, другая жизнь…. В ней достаточно захотеть, чтобы все считали тебя свободным.
Мысль догнала:
- Ты не здесь рождена? Ты рабой была? А теперь?
- А теперь я жена старшего сына хозяина.
При первых всполохах утренней зари ветерок бежал от леса к реке, вздымая гнилостные испарения нечистот поселка. Вечерний бриз приносил сладковатый запах тины и камыша. В эти мгновения я просыпался и отходил ко сну. У меня был кров из листвы и сухая трава под лежанку, я научился ползать в кусты по нужде. Если бы у меня ходили ноги, я мог стать членом семьи и жить в землянке бок о бок с немытыми и вонючими ее обитателями.
Сама мысль ужасала.
Тем не менее, не желал быть больным и слабым – превозмогая боль, тренировал спину с ногами, мечтая когда-нибудь встать. Сидеть я уже научился.
Иногда мною занималась Жанка. Когда она приказывала, в ее зеленых глазах вспыхивал огонь, не допускавший ни возражения, ни отсрочки, и появлялась какая-то внезапная суровость, из-за которой она казалась старше, чем была на самом деле. И даже старше меня, не отважившегося на возражения. В такие моменты и боль притуплялась, и многое удавалось.
Иногда она пела на родном языке, и хотя слова песен были непонятны, в них словно чувствовался запах леса, журчание ручья, шорох ветра в листве деревьев. Жанка могла часами сидеть и вязать сеть, и на лице ее не отражалось никаких чувств – ни малейшего волнения, ни интереса. Я приставал к ней с расспросами.
Пытал по поводу религии, но, похоже, она даже не понимала, о чем идет речь.
В каком же я веке? – черт его раздери!
У них даже идолов нет. И рабство какое-то ненастоящее. Суровы? – да! Но не жестоки. Заболел – вынесли из землянки, положили в тенек – жди судьбы. Так же они умирали.
Жизнь в деревне землянок текла размеренно. Каждое утро, позавтракав скопом, но каждый свое, ее обитатели расходились с невозмутимыми выражениями на лицах – кто в лес, кто на реку, кто занимался ремонтом или строительством жилья, кто правил снасти или оружие. Правителя не было – да и надобности в нем, похоже, тоже. Свары бывали редко и только среди отдельных личностей, никогда не перерастая в массовые потасовки. Лес и река кишели дичью – еды всем хватало, так что делить было нечего. Женщины – через одну беременны, но детей не сказать, что много. Возможно, зимы были голодными – слабые не выживали.
К чему это я?
Не смотря на прыжок в прорубь, я по-прежнему тот человек, который не любит сюрпризов и неожиданностей – все как хочу, все по плану. Каждая минута рассчитана для дела. Ну и что, что рабом считают, что ноги в отказе, что сети вяжу, на еду зарабатывая – голова-то иными мыслями занята.
А мысли такие – хочу стать лидером у этих людей. Только еще не решил каким – светским или духовным? Допустим, светским…. Заведу охрану, обложу налогом, заставлю построить себе избу. Все будут приветствовать меня при встрече или делать вид, что рады видеть. В глаза взгляды уважительные, обожающие… в спину – ненавидящие, предостерегающие. Буду наказывать – власть, знаете ли, надо доказывать. Хотя я терпеть не могу насилия – предпочитаю решать все умом. То есть просто загноблю и все.
М-да… Проблем с этой светской властью!
Меня передернуло непроизвольно.
А дни текли тем же муторным чередом и серой обыденностью. Я лежал под тополем, сонно наблюдая, что происходит в поселке – его обитатели мне казались насекомыми, занимающиеся бессмысленным существованием – и репетировал суровые жесты и взгляды будущего их начальника. Вспоминал самые отвязные ругательства, которые где-либо когда слышал, надеясь запугать ими простодушных обитателей землянок. Еще мне хотелось иметь свирепый вид и мерзкий голос.
Эти мечты и мысли вносили какую-то приятную тревогу в душу калеки-раба.
Я должен стать их правителем! Ведь я на целую милю умнее всех живущих здесь, взятых скопом. Они должны меня слушаться. Слишком тупыми и тормознутыми казались все эти люди, чтобы противиться. Ну, а тех, кто поумней, следует выявить и приручить.
Да, именно с этого и надо начать – найти преданных сторонников.
- Послушай, - как-то ненастным днем Жанку попросил, - ты не можешь для меня развести огонь? Конечности зябнут.
Девочка покачала головой:
- Хозяина надо спросить.
Я решился – пора начинать:
- Ну-ка зови его сюда – человек же я, а не зверь.
Интересно, как они добывают огонь – искрой высекаемой? трением дерева? или борются как уламры? С каким бы удовлетворением полежал сейчас у костра, вздохнул запах дыма. Дождь ли идет, светит ли солнце, огонь – добрый кум, возвращает силы, создает уют под открытым небом. А еще фляжка выпивки, некстати (?) подумалось.
Жанка убежала за свекром, а я размечтался – научу их готовить настойку.
Явился хозяин мой суровый – сурово взглянул, сурово спросил:
- Ты выучился нашим словам – правильно она говорит?
- Правильно, - ответил я, кивнув головой. – А теперь послушай-ка человека, который повсюду почти побывал и почти все повидал. Заставляете меня вязать сети, хотите подарить башмачнику, кормите впроголодь – впрочем, спасибо, что кормите, а не скормили. Однако лучше было бы использовать мои знания, а не руки. Хотите, я научу вас готовить веселящий напиток – выпил, и ноги сами пускаются в пляс. Небо дало вам в руки случай стать счастливыми. Вы сто тридцать раз закинете в реку свою сеть, а такого еще раз не выловите.
Глаза хозяина моего на мгновение остекленели: видимо, с такой интенсивностью он обдумывал информацию, что даже позабыл жить. Потом шевельнулся:
- Ты не врешь?
- Можешь проверить.
Хозяин с удивлением рассматривал разговорившегося раба.
- Нечего удивляться – принесите мне ягод, каких только соберете. Но сначала одежду неношеную, а эту, - вытащил из-под себя Жанкин подарок – сожгите.
Хозяин ушел и скоро вернулся с холщовой парой – штаны и рубашка.
- Вот, - сказал он, - для тебя. Надевай!
Тряпье я с себя стянул, но обновы примерять не спешил.
- Отнесите к воде – мне надо помыться.
Хозяин кинулся буквально исполнять мое указание.
- Э, брат, - остановил его я, - так ты меня всего изломаешь. Зови других мужиков, делайте носилки. Клянусь – чем больше заботы вы проявите, тем крепче будет напиток и веселей голова.
Бородатый плут скорчил забавную рожу и помчался за рыболовами. И как мне не претила сомнительная роль шута, не удержался и захохотал. Жанка вторила серебряным колокольчиком.
Я помыт, переодет, в полутора метрах от меня горит веселый костерок, а рядом гора всевозможных ягод и горшок ведер на пять – самый большой на все селение, обитатели которого собрались вокруг и с любопытством взирают.
Приказал женщинам сыпать ягоды в горшок и мять толкушками – слой за слоем, чтобы сок появился. Потом сосуд заполнили водой.
- Все?
- Нет. Нужно заклинание.
Хозяин мой облизнулся:
- А ну, друг, скажи это слово, рождающее веселящий напиток.
- Никто не может знать его, кроме колдуна. У вас есть такой?
- Чур, меня! – зашептались в кругу.
- Теперь будет! Я – знаток белой магии, которая связана с таинственными свойствами всего сущего.
Повадил руками над котлом, пошевелил губами, зажмурив глаза:
- А теперь накройте его и ступайте по своим делам. Когда народится новая луна, веселящий напиток будет готов.
- Что это значит? – требовательно спросил мой хозяин.
- Это значит, горшок зачал младенца, и ему надо дозреть. Я буду за ним приглядывать, а вы меня кормить и носить валежник для костра – веселящему напитку нужно тепло.
- Я полагал, что мы сейчас будем пить, - сказал мой хозяин.
- Если будешь ворчать, он прокиснет, - остудил его я.
Хозяин с мрачным видом удалился. Остальные тоже были разочарованы.
- Думаю, - сказал Жанке, - хватит тебе вязать сети: будешь помощницей.
- Ты сделаешь меня колдуном? – обрадовалась девочка.
- Я научу тебя многим полезным вещам. Только обещай, что никому не расскажешь о них, пока я здесь: эти знания не всем можно доверить. Обещаешь?
Погладил девочку по густым, грязным и спутанным волосам.
- Твой народ учить да учить: он непоседлив, упрям, своеволен – ему нужна твердая рука. Ты поможешь мне ими править? Ты ведь прирожденный командир.
Раззадорившись, внушал молчаливой собеседнице идею грядущих преобразований – кроме собак и свиней легко приручаются кони и козы, еще утки и кролики. А жить надо в избах – не под землей, а на ней. Я научу их строить.
Родилась новая мысль – у меня будет колхоз! Идея понравилась – не управлять, а направлять. Здорово, черт возьми! Будем выращивать плоды-овощи-злаки, и возить в город на продажу. Ах, если бы не моя немощь, каких делов можно натворить!
- Отличное место – река, лес, поле – будто создано для процветания колхоза «Светлый путь»! Такие дела завернем! Ты только верь мне и помогай. Ты не боишься?
- Нет-нет, - Жанка головой помотала.
Выглядела она бледненькой, но глаза горели настроением – ей не хватало озорства, характерного для детей ее возраста.
Надо подкормить помощницу – решил.
Потребовал трехразовое питание, и в первый же полдень Жанка притащила от хозяина печеную рыбу. Умяли с юной помощницей обед и задремали в тени под тополем.
Жизнь повернулась другим коленкором!
На третий день настойка ягодная зашипела, запузырилась и покрылась пеной.
Я попробовал ложкой из березовой коры и сплюнул.
- Ишачья моча! Сахару не хватает.
Жанку просветил:
- Нас убьют, если что-нибудь не придумаем.
- А что придумать? – побелевшими губами прошептала девочка. – Жаль, конечно… как-то оно наперекосяк пошло… лучше бы мы сети вязали.
- Хоп! Я придумал – сходи в лес, принеси мухоморов: такие красные грибы с белыми пятнышками. Знаешь?
- Да, но… от них болеют и умирают, - совсем растерялась Жанка. – Так нельзя.
- Помрут, не убьют. Но не помрут – я же колдун, а ты моя помощница и должна мне верить. Иди – принеси.
Девочка перестала упираться и побрела в лес.
Принесла в подоле пять больших шляпок весьма ядовитых грибов.
- Ты только не клади их целыми – догадаются.
- Маленькая, а уже умная, - согласился с доводом. – Давай нащипим их кусочками. Я так думаю, все, что растет от Бога – он не захочет, никто не умрет.
- А кто это?
- Хочешь, расскажу?
С именем Господа на устах мы укрепили настойку ягодную мухомором.
И славно так прокатило!
Когда время пришло, стойбище так назюзюкалось – и плясали, и пели, и, блаженно улыбаясь, вели бесконечные разговоры. Никого не оставил равнодушным веселящий напиток: от стара до мала все сияли – вот что поганки с людьми делают.
- Пейте, ага…,- подливал я им в чаши, благосклонно кивая.
- Ты красивый, - полезла какая-то баба целоваться.
- Красота мужчины в характере, а не в том, куда ты руками лезешь, - остудил ее я.
Ни я, ни Жанка приготовленную нами гадость не пили, но, должно быть, нанюхались и разговорились.
- Не жалеешь, что девочкой родилась?
- Мужчиной жить тяжело. А мне сейчас достаточно прикинутся дурочкой и никто не трогает.
Умничка! И молодец, что поверила мне – впереди у нас великие свершения. Если я стану королем, сделаю ее принцессой.
- Хочешь принцессой быть? Есть шанс.
Пока другие упивались, мы с помощницей объедались – было из чего выбирать.
И в какой-то момент вдруг понял, как преуспеть в этом благословенном мире. Надо составить кодекс законов и заставить всех поклясться их выполнять – за чарку веселящего напитка селяне мне в чем угодно присягнут.
Вот только почему хорошая мысля всегда приходит опосля? Блин! Как минимум две недели потеряю до следующей попойки.
Потом еще подумал и довольный гоготнул. Ну, в каком-то смысле….
И еще. В пьяном разговоре кто-то обмолвился о местах выхода Силы – на него прицыкнули, но я услышал и спросил – о чем это?
- Кому надо, тот про места выхода Силы знает, - сказал болтун и приложил палец к губам.
Я задумался – и, наверное, это главный итог пиршества для меня.
В селении же вот что сотворилось. Один мужик в реке на мелководье захлебнулся, где и курицу не утопить. Другой с дерева упал, переломался – не жилец. Остальные драку учинили – то ли стенка на стенку, то ли каждый за себя. Друг друга по мордасам били, одного до смерти запинали – испокон веку такого здесь не было.
На следующий день оклемались, подсчитали потери, крякая, поскребли сферы лохматые и ко мне – надо бы повторить.
- Анархия кончилась, - объявил селянам. – Командовать парадом буду я.
И начал новый порядок устанавливать.
Бывшего своего хозяина назначил заместителем. Он подумал, но так и не понял, гордиться ли ему оказанной честью или вовсе наоборот. На всякий случай принес мне новехонький плащ, соответствующий моему статусу председателя.
И дальше все пошло просто замечательно – я объявлял о формировании бригад, а он назначал бригадиров. Артельно стали трудиться рыбаки, охотники, собиратели меда, ягод, птичьих яиц и прочих даров природы. И славно трудились! Женщин организовали в поваров, мастериц пошива верхней одежды, заготовительниц зимних запасов. Результаты труда стали общими – вместе питались, запасали продукты, мастерили утварь.
Подобное предполагалось. Но как быть с избами? Я – малоподвижен, у них опыта нет, инструмента. Но бригаду создали и стали валить деревья бронзовыми топорами.
Жили, работали, но сомнения множились – зачем это нужно, если нет веселящего напитка? И как эти сомнения рассеять, не очень понятно. Не получается структуры власти, как аппарата насилия: сказано – сделано, не сделано – а-та-та. У нас пока: сделают и смотрят на меня – когда же, начальник, веселящий напиток? И что делать?
На Родине моей родной считается – если решение не найдено вечером, оно обязательно само явится утром в виде некой мудрости. Но если следовать желаниям подданных, то утром могло явиться разве только похмелье.
Собрал бригадиров на совет.
- Ну, смелей, проявляйте разумную инициативу!
Они откуда-то догадались, что бывает за инициативу, и дружно так замолчали.
Запустил угрозу:
- Здесь кто-то должности не соответствует?
Намек поняли, и все принялись энергично советовать, как нам организовать работу, не поощряя людей на выпивку.
- Надо пороть неисполнительных бригадиров! – наконец просиял самый затюканный, а потому изворотливый. – А те будут пороть людишек своих.
Зам мой набычился:
- С тебя и начнем – выпорем прямо сейчас, на совете.
А мне идея понравилась – она давала право завести карающий орган, который мог стать и моей охраной. Сейчас прольется чья-то кровь… но я промолчал. Зато пробило на откровения бывшего моего хозяина, обычно сдержанного – видимо накопилось.
- Не понимаю! – прошипел он. – Почему веселящий напиток под запретом? Ягоды кончились или наш уважаемый правитель забыл заклятие?
Он закатил глаза и сел.
Рыкнул я:
- Повторяю для безграмотных - веселящий напиток только в праздники.
- Но когда же он будет? Бабы еще ягоды не толкли!
Я открыл рот и закрыл. До меня вдруг дошло, в каком жутком одиночестве я среди бригадиров – всем нужен веселящий напиток, а я чего-то вдруг упираюсь. Они тут комедь предо мною ломают, в бригады организовались – ждут, а я упрямлюсь. Может, зря?
- Нажраться хотите? Ну, хорошо - завтра ставим напиток.
Назавтра случилась революция.
Искали горшок, а нашли его полным напитка – и отбродившим, и, должно быть, приправленным мухоморами. Селение тут же упилось до риз со всеми известными выкрутасами.
Я лежал под тополем – одинокий, несчастный. За реформами забыл о своей помощнице, и Жанка, подлючка маленькая, предала меня – к гадалке ходить не надо. Что теперь будет со мной и затеей? Ждал самого худшего, но народ, проспавшись, связал плот из бревен для моего дворца, уложил меня – в гребцах зам председателя и три известных рыболова.
Напутствуя, с берега кричали:
- Забери, река, то, что дала – нам без надобности.
Такие дела.

А. Агарков
санаторий «Урал»
апрель 2015 г

© Анатолий Агарков, 2015
Дата публикации: 10.04.2015 15:36:15
Просмотров: 2489

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.