Анатолий Агарков [2019-07-20 09:07:56]
Клуб любителей исторической прозы

Еще работая журналистом районной газеты, собирал и записывал рассказы местных старожилов, бывальщину. Отец много повествовал о наших корнях. Так и появился на свет сборник рассказов и повестей «Самои». О чем эта книга?
Людей терзает необъятность вечности, и потому мы задаёмся вопросом: услышат ли потомки о наших деяниях, будут ли помнить наши имена, когда мы уйдём, и захотят ли знать, какими мы были, как храбро мы сражались, как неистово мы любили. (Д. Бениофф. «Троя»).
Пробовал пристроить его в издательства с гонораром – не взяли.
Пробовал продавать в электронных издательствах-магазинах – никудышный навар.
Но это не упрек качеству материала, а просто имени у автора нет. Так я подумал и решил – а почему бы в поисках известности не обратиться напрямую к читателям, минуя издательства; они и рассудят – стоит моя книга чего-нибудь или нет?
Подумал и сделал – и вот я с вами. Читайте, оценивайте, буду знакомству рад…

Анатолий Агарков [2021-04-16 02:27:45]

Катерина Петровна сунула пятерню в рот и опустилась на лавку, удивлённо глядя на сына:
- Так что ж ты, Коленька, родную мать в тюрьму упечь хочешь? На дом что ль позарился?
- Дура старая! Кому нужна твоя развалюха? Я дело предлагаю - срубим бабки и в город переберёмся, чего тут хвосты коровам крутить.
- Так ить поймают – посадят.
- Никто тебя не поймает - ты вообще не при делах будешь. Брякнешь, когда надо, по этому телефону - подъедут люди специально обученные. А ты тем временем в конторе всю работу не проворь, скажи - позже вернусь. Постучишься ночью, сторож дверь откроет, а тут они, а дальше - дело техники.
- Убьют сердешного?
- Да зачем же убивать? Прыснут в лицо, он в беспамятстве проспит до утра.
- А проснётся, меня и вложит.
- Тогда убьют.
- Да как же можно, родимый? Живого-то человека….
- Мать, хватит причитать. Ты подумай, какая наша доля будет. Это такие бабки! На всю оставшуюся жизнь….
Катерина, забыв про сына на пороге, задумалась - жуткое дело, но не сама ли она про то Кольке говаривала, и не раз.
- Только разик, мам, только разик, - уговаривал Чинарик, – как поют бурлаки. А потом мы с тобой всю жисть сыты и пьяны.
- Люди-то надёжные?
- А то…
- Увидеть бы: тебе-то я не шибко верю – дураков и в церкви бьют.
- Увидишь, мам, увидишь в деле - зачем лишний раз рисоваться.
- А ну, как меня убьют? Нынче из-за денег такое творят.
- Да нет же, говорю. Теперь кровь только дураки проливают, их ловят и сажают. Да и сами деловые их не жалуют - не в понятиях это.
- А сторожа?
- Расходный материал. Тут, как говорится, не обойтись…. Или его тоже в долю брать?
- Нет, что ты.
- Ну, вот и договорились. Позвонишь, мам, когда деньги в контору завезут?
- Ой, страшно мне, сынок.
- А жить вот так: в грязи, в нужде – не страшно?
Действительно, что хорошего в её жизни? Муж изменял ей налево и направо, перессорил со всеми товарками. Сын в тюрьму угодил, школу не закончив. А потом - ходка за ходкой… Матери позор и унижения по всему селу. Вырваться бы отсюда да зажить по-человечески где-нибудь в другом краю.
- Вот знала б, что ты такой у меня уродишься, тюремщиком станешь, мать будешь позорить, так во младеченстве за ноги разболтала да об стенку так и тарарахнула насмерть.

12

Среди ночи в окно легонько постучали. Вот оно, началось! Непослушными ногами Катерина Чиркова прошлёпала к выходу.
- Кто там?
- От сына вам привет, Катерина Петровна.
Через приоткрытую калитку во двор вошёл Гарик:
- Всё в порядке? Вы одна? Готовы? Пойдём.
Тёмными улицами спящего села прошли к конторе.
Гарик затаился, прижавшись к стене, толкнул Катерину в локоть - давай.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-04-19 02:42:07]

Руки ходуном ходили, по лбу из-под косынки побежала струйка пота. Она затарабанила в дверь:
- Митрич, открой! Спишь, пень трухлявый.
Не сразу за дверью раздался скрипучий глас:
- Ты что ль, Катерина? Чё так поздно припёрлась?
- А лучше рано?
- Ты сказала, до свету вернёшься, а ещё ночь не преломилась. А вот не открою - иди домой.
- Я тебе не открою! Я тебе так не открою, пень трухлявый. Все рёбрышки твои гнилые пересчитаю.
Она штурмом бросилась на дверь, а та взяла да и открылась. На пороге старичок с весьма добродушной, густо поросшей щетиной физиономией.
- Заходи, коль не боишься. А то возьму и сотворю над тобой мужскую потребу.
- И-ии, творильщик, - Катерина ткнула пятернёй ему в пах. - Есть хоть чем?
Старичок охнул и согнулся.
- Ты, блин, баба…!
И тут он увидел Гарика.
- Это ктой-то с тобой? Стой! Сюда нельзя.
Гарик ловко прыснул ему в лицо аэрозоль из баллончика, и старик, закинув руки за спину, будто через голову кувыркнулся, затих.
- Подожди закрывать, - Гарик шмыгнул за дверь.
Через несколько минут перед конторой притормозила машина, а потом звук её мотора растворился вдали. В дверь протиснулись двое.
- Показывай мать, - взял на себя руководство операцией Дымоход.
Замок на двери кассы Гарик открыл без труда, с сейфом произошла заминка. Несколько минут он скрежетал отмычками, а потом начал тихо материться.
- Пили, маэстро, - Дымоход протянул ему ножовку.
Какие красивые и лихие парни, думала Катерина, томясь нетерпением, и живут они красиво. Она чуть не всплакнула, расчувствовавшись, над своей судьбой. Но Бог даст, нынче это кончится – будет и на её улице праздник.
Спустилась вниз, склонилась над поверженным сторожем. Прислушалась - дышит, нет?
Что ж они его не убили? Проспится и каюк Катерине Чирковой - менты заметут, в кутузку упрячут. Что ж мне с ними что ль бежать? А возьмут ли?
Потопала наверх.
Гарик пилил дужку замка – методичный скребущий звук, заполняя комнату, в щель под дверью протекал в коридор. Жалобно звенькнуло полотно, ломаясь.
- Чёрт! – выругался Гарик. – Металл тяжёлый.
- Руки кривые, - не согласился Дымоход, протягивая новое полотно. – Держи.
- Послушай, Яша, Казахстан рукой подать, за рулём Мустафа, берём бабки – и ищи ветра в поле.
- Корсак найдёт, - усмехнулся Дымоход. – Да и не бабки мне сейчас важны - хочу в Движение вернуться.
- Продашь?
- Пили. Забыли.
Вошла Катерина.
- Слушайте, вы сторожа думаете кончать?
- А зачем? - откликнулся Дымоход.
- Как зачем? Очнётся - меня вложит. Ну, а я вас.
Дымоход направил ей в лицо луч фонаря.
- А ты нас знаешь? Так может лучше тебя положить - здесь след и оборвётся.
- Вот вы какие, - Катерина попятилась к двери. - Сейчас побегу, заору, всё село подниму.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-04-22 18:55:03]

- С тебя, тётка станется, - Дымоход повернул луч фонаря к сейфу. - Пошутил я. Никто тебя не тронет. Шеф наш не любит крови, и за сторожа не пожалует. Так что ты сама. Неужто с беспамятным не совладаешь?
Сволочи, думала Катерина, спускаясь вниз - какие же все сволочи. Только на себя и можно рассчитывать.
Склонилась над сторожем.
Митрич, родненький, ты ж сердешный инфаркт перенёс. Так возьми и окочурься - что тебе стоит. Не заставляй грех на душу брать.
Тем не менее взяла, не доверяя просьбам разума - накрыла рот поверженному ладонью и двумя пальцами ноздри прищемила. Держала долго, пока рука не занемела.
Работа продвигалась медленно - ломались полотна, матерился Гарик. Лишь Дымоход невозмутимо подсвечивал ему фонарём.
Катерина дважды спускалась на первый этаж, припадала ухом к дряблой стариковской груди. Душила сторожа за горло. Потом открыла пожарный щит.
Поднялась наверх:
- Что ж долго так, «спецы» - рассвет скоро.
- Сейчас, сейчас, - сказал Гарик, отложил пилку и сломал замок руками.
Дверь сейфа распахнулась. Луч фонаря осветил две полки набитые деньгами
- Это мы хорошо зашли, - присвистнул Дымоход. – Иди сюда, тётка. При тебе считаем и смываемся.
Вместе с Гариком они опустошили сейф, разложили деньги на столе, пересчитали и отложили несколько пачек на край, одну распечатали.
- Твоя доля, тётка – точно, как в аптеке. Телефончик верни и про всё забудь. А нам пора.
Деньги сгребли в пропиленовый мешок, прикрыли сейф, закрыли кассу на замок, спустились вниз.
- Эк, она его.
Луч фонаря высветил сторожа с красным топором в черепе и лужу растёкшейся крови.
- Для верности, - поддакнул Гарик. - Ну, и правильно.
- Только вот что скажет Аркадич? - покачал головой Дымоход. - Ты, тётка отпечатки-то затёрла?
- Мать свою учи! - огрызнулась Катерина и, прижимая пачки денег к грудям, засеменила домой

13

Сидя друг напротив друга за длинным столом, Макс с Вальком играли в нарды, когда в «Общественную приёмную» вошёл Чинарик.
- Прошу «добро».
- Получено, - буркнул Макс, не оглядываясь.
Чинарик прошёл к столу, предложил свою ладонь для пожатий.
Макс смерил его одним быстрым и цепким взглядом:
- С чем пришёл? Работы ищешь?
- Справедливости.
- На «химии» прессуют?
- Мать на бабки развели.
- Кто?
- Да ваши люди - кто ж ещё.
- У нас за это карают строго.
- Ну, а Дымоход – ему что ль в первый раз, или Гарик – личность тёмная.
Макс достал сотовый телефон и перешёл в кресло под флагом.
Окончив разговор, поднялся, кивнул Чинарику:
- Доиграй за меня.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-04-25 07:24:57]

И Вальку:
- Ключи. Я к шефу.
В молодости Николай Аркадьевич Кузьмин вёл беспокойную воровскую жизнь и был известен под кличкой Колька Корсак. Прозвали его так за сходство со степной лисицей, и такую же изощрённую хитрость. Не раз «парился у хозяина», а когда остепенился, попал в Движение, которому стал служить верой и правдой. И не прогадал.
После свержения коммунистов, официальная власть слабела день ото дня, а страну прибирала к рукам организованная преступность. По поручению Движения появился Колька Корсак в небольшом, но перспективном южноуральском городке, где две банды вели нескончаемую борьбу за единоличное влияние. Массовые драки, перестрелки, три-четыре трупа ежедневно приводили жителей в ужас, а милицию в панику.
Корсак встретился с лидерами банд, предъявил мандат Движения, потребовал прекратить междоусобицу, замириться и служить единой организации. Макс согласился, а Большак нет. Большака убил приезжий киллер. Его сторонники частью покорились, частью разбежались, особо строптивые переселились на кладбище, по соседству со своим лидером.
В город пришёл Порядок. Заводы работали и платили Движению. Коммерсанты торговали и платили Движению. Прекратились не только драки и убийства, воровство преследовалось и искоренялось твёрдой рукой «Смотрящего». Девчонки потеряли стыд и страх – до утра гуляли уютными аллеями в мини-юбочках, а насильников застращали раз и навсегда, отрезав одному из них орудие преступления нестерильным ножом.
Весь город знал, что настоящая и справедливая власть – за стеклянной дверью «Общественной приёмной». Здесь лишали капиталов недобросовестных бизнесменов, здесь решали, что и где строить, чему в городе быть, а без чего можно обойтись.
Николай Аркадьевич по праву гордился заслугами, считая бум деловой жизни и процветание города исключительно своей заслугой и главным делом жизни.
Выстроив за городом двухэтажный дом с великолепной усадьбой, доступ в которую был позволен лишь ограниченному кругу лиц, он большую часть времени проводил у телевизора, интересуясь российскими и международными новостями, которые немедленно обсуждал по телефону с друзьями, осевшими, как и он, по всей стране. Если бы не преклонный возраст, думал Николай Аркадьевич, он мог бы стать Президентом и точно навёл бы должный порядок в России-матушке.
Жил он одиноко - воровской закон запрещал иметь семью, но детей любил. Иногда бывал в школах или детских садах, и всегда его визит сопровождался внушительным денежным даром - городской общак соперничал с его бюджетом.
Администрация города, от Главы до секретарши, страшились Николая Аркадьевича. Не раз он, депутат областного собрания, заявлял:
- Мне рентген не нужен, я вас, плетей-бюрократов, насквозь вижу.
И казалось, действительно видит. О его проницательности в городе легенды слагали. Никто не решался врать ему в глаза – маленькие, невыразительные, с мутными зрачками, но с цепким и безжалостным взглядом, наводящим цепенящий ужас на собеседника.
Верша в городе и прилегающих сельских районах суд скорый и правый, Николай Аркадьевич, напрочь исключил смертную казнь для виновных. Пытки, мордобой применялись крайне редко. Обычная мера – денежный штраф, если провинившийся мог платить, работая. В отсутствии таких перспектив, преступившего закон, обирали до нитки и отправляли на зону перевоспитываться, повешав на него всё, что было у ментов нераскрытого к тому времени.
Как правило, Корсак обращал внимание и вмешивался лишь в дела людей состоятельных, известных в округе. За то снискал симпатии простого населения. «Наш Виссарионыч» - говорили о нём в народе.
Кивнув Максу, что информация получена и понята, Николай Аркадьевич задумался.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-04-28 07:39:54]

Касса эта проклятая в селе Рождественка вот уже несколько дней отравляла его душевный покой. Верно ли он поступил, что дал добро на операцию? Хотел наказать «Ариант», скупивший там все земли.
Ох, уж этот «Ариант»! Синдикат самонадеянных выскочек, не признающих Движение, как спрут, буквально за несколько лет щупальцами своими опутал всю область, протянул их далеко за её пределы. Они умели делать то, что не мог Колька Корсак – создавать и развивать новые предприятия. Ариантовцы скупали разорившиеся заводы и вдыхали в них новую жизнь. У них были люди, которых не было в Движении. Они умели рассчитывать и предвидеть, они могли работать и производить, брать кредиты и давать в долг, привозить оборудование из-за кордона и продавать там свои товары. И главное, они умели защищаться - подобраться к ним обычным нахрапом не было возможности.
Николай Аркадьевич не пустил их в город, выпотрошил бюджет и общак, отстаивая молокозавод, на который позарился «Ариант», и с которым не знал, что теперь делать.
Чёрт! Нет деловых людей, нет грамотных, думающих инженеров, предпринимателей - одни «гориллы» кругом. Разве с такими далеко упрыгаешь?
Он покосился на Макса и тяжко вздохнул:
- Привези-ка мне эту тётку.
Николай Аркадьевич Катерине Чирковой понравился. Был он стар, лыс, мудр. Говорил понятно.
- В нашей жизни не так уж много тепла было. Да разве женщина – нас война родила.
За этими словами сразу же зримо вставал живой образ целого поколения твёрдых, как камень, надёжных и честных людей. В отличие от слезливых стариков, этот считал себя счастливчиком. Прошёл тюрьмы – не помер. Перемог войну – не погиб. Не изувечен, не ранен даже. С пятью классами, как говорится, в люди выбился. Вон и кабинет у него какой, и молодцы услужливые. А Колька страх как его боится.
- Мне всегда всё удаётся, - говорил Николай Аркадьевич, угощая Катерину чаем, и женщина чувствовала - в этих словах нет хвастовства, не зря говорит. В этом невзрачном старике чувствовались и ум, и воля, и несгибаемость характера.
- Не страшно было первый раз-то за топор взяться?
Катерина отмахнулась:
- Аборты делала - слеза не задавила, а тут чужой, ни на что не годный старикашка.
- Интересное сравнение, - усмехнулся Николай Аркадьевич, ткнул свою чашку с чаем в катеринину. - Ну, с почином….
Потом ещё говорили.
- Не могу судить о человеке, не посмотрев ему в глаза. Тебе верю, и потому ты не пострадаешь, - Корсак кивнул Максу, и на столе перед Чирковой в штабель сложились пачки денег. – На моих хлопцах греха тоже нет. Значит, был ещё кто-то, кто мог знать или видеть. Кто?
Вид запечатанных в банке купюр заполонил восторгом Катеринину душу.
- А? Что? Кто-то был? Да, наверное, сосед Лукашка, зловредный старик, и покрал. Больше некому.
- Сосед?
- Пенсионер. Вечно за всеми подглядывает, всё что-то вынюхивает. Партию их разогнали, а партийцев-то на свободе оставили, а зря - пересадить-то их не мешало бы.
- Сосед, - раздумчиво повторил Николай Аркадьевич.
- Доставить? – встрепенулся Макс.
Корсак покачал указательным пальцем:
- Давай, Стасик, прокатимся, проветримся, гостью нашу к дому доставим.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-01 08:51:24]

14

Чёрный Мерседес мягко затормозил у облезлых, покосившихся ворот. Катерина выпорхнула, прижимая к груди целлофановый свёрток.
- Зайдёте?
- Конечно, ставь самовар, - Николай Аркадьевич, потоптался на месте, разминая затёкшие ноги, вздохнул полной грудью. – Хорошо в деревне летом!
- Вот он, тут живёт, - Чиркова ткнула пальцем в соседние, нарядные, с петухами на коньке ворота.
- Покурите, - приказал Корсак Максу и охраннику.
Его палец не успел коснуться кнопки звонка – калитка распахнулась.
Опрятная старушка с авоськой в руках с любопытством взглянула на него:
- Вы к кому?
- Хозяин дома? Я – депутат областного собрания, - Николай Аркадьевич предъявил удостоверение.
- Да, да, - старушка охотно закивала головой. – Проходите. Собака в клетушке. Я в магазин.
Корсак прошёл опрятным двором, поднялся на высокое крыльцо, толкнул дверь. Остановился на пороге комнаты, застеленной половиками.
Навстречу из глубины дома вышел высокий седой старик его возраста. Приветливая улыбка озарила мужественное лицо:
- Проходите, проходите, не разуваясь - на улице грязи нет, а дорожки всё равно не сегодня-завтра стирать.
Николай Аркадьевич прошёл к столу, представился депутатом и сел на стул, с любопытством оглядывая убранство кухни.
- Не поздно в политики-то? – поинтересовался Лука Фатеич. – С какого вы года?
- Тяжковато, конечно, на закате жизни, - согласился гость. – Но когда-то надо исправлять ошибки - дров-то наломали не мало.
- А сейчас не ломаем, значит?
- Есть, конечно, но всё же не тридцать седьмой год. Запугал этот год русского человека на два поколения вперёд. Схватят тебя ни за что ни про что и в прах изведут, даже не узнать – куда сослан. Только так и делали, чтобы от человека следа не осталось, будто его никогда и не было на белом свете. Коли жена у тебя была – её в одну сторону, детишек в другую. Раскидают семью по разным углам. Сколько же детей от голода мутноглазых бродило по сибирским околицам. «Подайте Христа ради!», - пели они. А родители их в гулагах загибались. Хоронить в тундре копотно – в мешок зашьют и в воду, топь болотную ногами затопчут. Будто и не было человека. Но выживали. Русский народ, слава Богу, в целом свете народ особенный, отличается умом, силою, догадкой.
Лукьянов реплику бросил, накрывая стол приборами для кофе:
- Что ж теперь обнищали? На весь мир срамимся.
- Дураки потому что в правителях - за водой к речке через ручей ходят.
- Сами говорили, товарищ депутат - шибко умных надолго садят.
Николай Аркадьевич смерил хозяина долгим изучающим взглядом:
- Я своё отсидел – закончил все университеты. Теперь эта вся садильня вот здесь, под рукой у меня. Любого раздавлю, только сок брызнет.
Лукьянов тоже ещё раз внимательно оглядел гостя:
- А я так думал - депутаты всё больше языком.
- Давно уж я не вру – нет нужды. Сказывала бабушка - лжа что ржа. Ошибки, признаюсь, бывают. Так на то и человек живой, чтоб проявлять живой интерес.
- Ваш интерес какой? - Лука почувствовал тревожные симптомы и начал напрягаться.
- Всяк человек кормится, как может – за всеми не углядишь. Наш депутатский долг присматривать, чтоб на столе человечиной не пахло. Ведь нам, русским людям хлеба не надо - друг друга жрём и тем сыты бываем. А ведь Христос учит - нельзя жить чужим горем. И воровать тоже с оглядкой надо - где взять, у кого взять.
Лука Фатеич побледнел лицом:


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-04 07:22:22]

- К чему вы эти разговоры?
- А ведь ты не признал меня, мамлей. – Николай Аркадьевич усмехнулся одними губами. – Мудадзян сорок пятого помнишь? Ну же! Божка ты у меня тогда отнял золотого. Стало быть, должок за тобой.
- Колька? Корсак!
- Признал, стало быть. Это хорошо. И должок, конечно, помнишь. Или думал, похоронил Кольку-штрафника навеки? Вот я тебе сейчас предъяву сделаю и не одну. Ты деньги из скворечни умыкнул? Вижу, что ты. Сядь и не дёргайся. За воротами люди мои - хулиганить не позволят.
- Счёт, стало быть, приехал предъявить, - усмехнулся Лука Фатеич и сел, оставив свои хлопоты гостеприимного хозяина.
- Стало быть, - подтвердил Корсак. – Ведь сколько верёвочке не виться, а … ответ держать придётся.
- Отвечу, - пожал плечами Лукьянов.
Николай Аркадьевич погрозил ему пальцем:
- Ты на льготы свои ветеранские не рассчитывай. Дом продашь, книжки свои сберегательные выпотрошишь, бабку детишкам сплавишь, а сам – на нары. Таков мой вердикт, мамлей. Ты не бойся, на зоне не страшно – везде можно жить, где люди есть.
- Что, и суду можешь приказать?
- Весь твой суд – здесь, - Корсак сжал костлявый кулак и сунул Луке Фатеичу под нос.
Лукьянов упёр руку локтём в стол, сжал ладонь в увесистый кулак и сунул его Корсаку под нос:
- Лямки на штанах не порвутся?
- Поговорили, мамлей, - Корсак поднялся из-за стола и попятился к выходу. – Я думал, встретил старого боевого товарища - попьём чайку-кофейку, вспомним бывальщину. А ты, оказывается, был гнидой и остаёшься. Я таких ногтём давлю.
Лука тоже поднялся, сверля Кузьмина взглядом:
- А не рано ты себя хозяином жизни возомнил? Ты, возможно, настоящих мужиков и не встречал ещё.
- Сейчас один из них будет визжать, как поросёнок под ножом, - сказал Корсак и захлопнул за собой дверь.
- Посмотрим, - сказал Лука и вышел следом.
За гостем хлопнула калитка, но Лукьянов не стал преследовать. Он прошёл в уютную малуху и достал из тайника «Вальтер», завёрнутый в тряпицу – подарок капитана Коробова.
Пока осматривал и заряжал пистолет, был сосредоточен, как исполняющий смертельный трюк акробат. Сосредоточен и спокоен. Напрочь отсутствовали мысли и волнения о возможных последствиях задуманного. Он был уверен, что поступает правильно, и только так должен поступать мужчина, защищая свой дом и близких.
В калитку ввалились двое, сильно торопились, мешая друг другу.
Из малухи глухо стукнули выстрелы, дважды сверкнуло белым огнём.
Бывший преступный лидер города, а ныне помощник депутата областного собрания продемонстрировал, как надо умирать. Он тихонько опустился на землю и сложился в комочек, как маленький замёрзший воробей в конце ноября.
Могучий охранник вздыбился жеребцом на аркане. Пуля угодила ему в горло, перебила артерию, и кровь фонтаном хлестала во все стороны. Его, хрипящего, угасающие силы бросали по всему двору и наконец оставили навсегда на ступеньках крыльца.
Лука покинул убежище, не торопясь, пересёк двор, покосившись на тела незваных гостей. Стёкла в мерседесе были тонированы, но дверцы не заперты. Корсака в салоне не оказалось. Лукьянов кинул взгляд в оба конца улицы и уверенно зашагал на Катеринино подворье.
Сокрушительный удар по голове настиг Луку сразу за порогом дома. Лукьянов упал на колени, выронив пистолет, а костлявые пальцы Корсака стиснули ему горло. У Луки потемнело в глазах, всё же он сумел, падая, подмять под себя тщедушного противника.
Корсак хрипел и задыхался под его тяжестью. Он понял, что не в силах продавить пальцами мускулистое горло и теперь тянулся к нему зубами. У Луки кружилась голова, кровь, вытекающая из проломленного черепа, заливала глаза, силы были на исходе. Он напрягался всем телом, отстраняя горло от оскаленных зубов.
Под кроватью вдруг увидел испуганную физиономию хозяйки дома.
- Помоги, Катерина, - прохрипел он.
Корсак тоже её увидел и приказал:
- Дай мне нож.
А Катерина, цепенея от страха, плакала и тихонько подвывала.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-07 07:32:59]

Последние короли Увелки

Нет героев от рожденья - они рождаются в боях.
(А. Твардовский)

1

Это случилось в последний день хмурого февраля. Низкое небо вдруг задымилось, понеслось куда-то с бешеной скоростью, повалил снег, и на улицы нежданно-негаданно ворвался буран. Пешеходы быстро пересекали улицы, скрывались в магазинах и подъездах жилых домов, и вслед за ними в двери ломился ветер.
Мело весь день. К вечеру ветер ещё задувал, но как будто бы приустал и гонялся за прохожими уже без прежней ярости, хотя и разогнал всех по домам. С наступлением темноты на улицах совсем обезлюдело.
Я не страдаю ни манией подозрительности, ни избытком робости, но уж очень необычно выглядела группа молодых людей на автобусной остановке как раз перед моим двором. Что их держит тут в такую дохлую погоду да ещё без выпивки? Насколько позволяет судить мой жизненный опыт, такие компашки обычно делятся на две категории, исходя из того, как они реагируют на случайных прохожих. Если они остановят меня, то это хулиганы, и наоборот.
- Эй, Толян, куда плетёшься?
Я остановился.
И всё-таки это были нарушители порядка. Нельзя сказать, что их предложение ошарашило меня, но всё же потребовался минутный тайм-аут для размышлений.
- Ледовое побоище? Ладно, но при условии, что вы тут же не драпанёте в разные стороны, бросив меня, хромоного.
- Мы-то как раз побежим, но смотри сюда…
Я заглянул в свой двор и обалдел - сотня, а может и поболее парней, вооружённых кольями, цепями, дубинками и ещё черте чем, томились в молчаливом ожидании, будто засадный полк Александра Невского.
Знакомый, окликнувший меня, со всей откровенностью обрисовал ситуацию, в эпицентр которой я попал. Вкратце это звучало так. В последнее время южноуральские парни стали пошаливать у нас на танцах, и местные ребята дружно собрались посчитать им рёбра.
- Прямо чикагские будни, - подивился я. – Хоть и не хожу на танцы, но как патриот и мужчина, готов биться за правое дело – укажите моё место. Впрочем, больше пользы от меня будет ни как от участника сражения, а как от его очевидца - ведь кто-то ж должен описать нашу славную победу над зарвавшимися горожанами.
Со мной немедленно согласились.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-10 07:39:26]

После летней травмы на футбольном поле, я действительно сильно хромал, зато меня охотно печатала местная газета. Неплохо было бы нацепить на рукав белую повязку и брать интервью у противоборствующих сторон прямо на месте сражения. Но, поразмыслив, решил, что, вряд ли молодёжь знакома с международным этикетом ведения боевых действий, и, возможно, ни у одной буйной головушки возникнет желание не интервью мне дать, а дубиной по голове. Поэтому вместо белой повязки на рукав я выдернул ремень из тренчиков брюк и намотал его на кулак. Конечно, это совсем не то, что было у меня во флоте. В лучшем случае он мог бы отпугнуть не особо кровожадных противников, в худшем – на нём можно повеситься.
Время шло. Ноги мои замёрзли и настойчиво просились в тепло. Оптимизм улетучился.
- Я, пожалуй, пойду, перекушу - дом-то вон он, - указал я на светящиеся окна.
Мне никто не возражал.
Чтобы мой уход не походил на бегство, решил поворчать.
- Драться нехорошо. Толпой тем более. Раньше все споры решали поединщики - честно и благородно на виду у всех. И вообще, я знал парней, которые втроём весь Южноуральск на уши ставили.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи…
Меня завлекали от скуки, но озябшие ноги не располагали к красноречию.
- Расскажу, но не здесь и не сейчас. Читайте прессу, друзья, - прорекламировав районную газету, ушёл домой и за несколько вечеров «накатал» эту повестушку.
А побоище, кстати, не состоялось. Южноуральские парни, получив вызов, ничуть не испугались. Они оккупировали два автобуса, и смело ринулись усмирять Увелку. Только в пути эскорт перехватили стражи порядка и повернули домой.

2

Тот солнечный первоапрельский день был чертовски щедр на сюрпризы. Сначала в конюшне трёхгодовалый жеребчик Буран укусил хозяина за плечо. А едва Тимофей Гулиев вышел в огород, как его окликнули. Какая-то молодая особа, закутанная в шаль, сидела на заборе. Тимофей замер удивлённый, чувствуя, как подступает к сердцу необъяснимая тревога – ведь неспроста оседлала его забор эта крашеная девица. Была она белокурой, но без той томной бледности, которая присуща русским женщинам-блондинкам.
Тимофей подошёл ближе, прислушиваясь и приглядываясь. Светло-синие глаза гостьи были слегка прищурены, уголки губ чуть приподняты улыбкой.
- Я – Маша Иванова, - сообщила она.
- Хорошее имя, - согласился Тимофей. – Что тебе нужно на моём заборе?
- Разве Султанчик не сказал вам, что я приду?
- Нет, - удивился Тимофей. Пустую болтовню он не любил, но шутку ценил и ждал, чем продолжит незнакомка. Как бы в ответ на его мысли, девица рассмеялась весело.
- Я вам радость принесла, - так просто и сказала. – Я от Султанчика беременна. Так что с внуком вас, дядя Тимофей.
Девушка опять рассмеялась, беспечно запрокинув голову.
Тимофей в эту минуту почувствовал, что жизнь его замерла на мгновение, качнулась и приняла какое-то новое направление. Он всегда был спокойным и дружелюбным человеком и не мог теперь примириться с тем, как захлёстывали его поочерёдно волны гнева, ненависти и отвращения. Вот что особенно противно – грязь и убожество ситуации: не смотря на внешнюю привлекательность, девица была явно умственно недоразвитой. Как мог Султан соблазниться такой?
«Запорю! - скрипнул зубами Тимофей, отыскав в мыслях образ сына. – А потом женю!» Что ещё делать? Злоба, клокочущая в горле, чего-то требовала. Тимофей даже испугался самого себя, своей внезапно вспыхнувшей ненависти к сыну. А эта русская девица бесстыже улыбалась ему прямо в глаза.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-13 07:14:05]

«Ну и мерзкая же особа, - подумал Тимофей. – Как такую в снохи?»
- Та-ак, - сказал, собравшись с духом. – Нагрешили, стало быть.
- Так ведь, - игриво ответила девица, - не грешит, кто в земле лежит.
- Что-то ты не очень убиваешься.
- А что уж больно-то убиваться: не мать велела – сама терпела. Не он, так другой бы околдовал.
Тимофей вдруг пожалел сына - спасать парня надо от такой напасти. Маша же Иванова глядела на него развесёлыми глазами, то и дело встряхивая головой. И совсем ей не страшно, что живот нагуляла. Сказано, человек стоит того, чего стоят его тревоги.
- Ну, я пойду, - девица спрыгнула с забора. – Позже с мамкой придём – готовьтесь.
Тимофей смотрел ей вслед, и вид у него был до того жалкий и растерянный, что казалось, что не мужчина стоит, подбитый сединой, а мальчишка, одураченный и околпаченный со всех сторон.
- Аллах всемогущий! Вот беда! Вот несчастье! – бормотал он вперемешку с молитвой. Наконец принял решение и ринулся в дом с рыком. – Запорю!
Увидев отца с дико перекошенным от злобы лицом и конским кнутом в руках, шестнадцатилетний Султан Гулиев немо испугался и, вдавливаясь спиной в печь, а затем в стену, словно отыскивая спасительную дыру, допятился до угла, где защитно вскинул руки над головой и закрыл глаза.
- Откуда? Откуда ты её выкопал? Где ты нашёл эту девку в блажном уме?
- А, что, отец? Что я сделал? – удивился Султан из-под руки.
- Я хоть и сам грешен, - сказал Тимофей, силясь овладеть собой и провести экзекуцию умом, а не сердцем. – Но до такого не опускался. Ты бы лучше сучке соседской щенят заделал.
- Ты, отец, часом не спятил? – страх покинул Султана: он быстро смекнул, что в углу ему кнут совсем и не страшен. – Ты скажи, чего взбеленился?
- Отпирается и не краснеет, - Тимофей воззрился на сына, будто отыскивая на лице его признаки подозрительного румянца. – Ты дуру эту русскую зачем брюхатил? Если женилка покоя не даёт, так я тебе её вмиг укорочу.
Тимофей пошарил вокруг взглядом, будто подыскивая инструмент для хирургической операции, и в этот момент Султан метнулся к двери.
- Ай, шайтан! – старший Гулиев кинулся следом, не догнав, кричал на всю улицу. – Домой не вздумай возвращаться. Живи там, где нагрешил.
Голос его срывался на петушиный крик.

3

Репейники цеплялись за штанины. Голые стебли одуванчиков утратили уже свои пуховые береты. Травы побурели, не выдержав палящих лучей, но лето уже переломилось. Солнце хотя и поднималось высоко в голубом небе, но уже не припекало – косить будет не жарко. Всё приуныло в ожидании осени. Лишь тополя безмятежно шелестели зелёными листьями, словно не чувствуя, что лето на исходе.
Показался табор.
У костра рядом с Тимофеем Гулиевым сидел старый его приятель – Иван Степанович Кылосов, заведующий клубом имени Володарского и заядлый рыбак. Он вертел в руках папиросу и, поглядывая в костёр, приценивался к уголькам.
- Выспался, Иван Степанович? – иронично, но с уважением спросил Тимофей, помешивая варево в закопченном котле.
Широкие густые брови Кылосова дрогнули, губы раскрылись, обнажив ровные крепкие зубы:
- Такое привиделось! И сказать смешно… Чудный сон!
Тимофей присел на корточки, хлебнул из ложки, сдувая пар и щурясь:
- Какой, Степаныч?
Кылосов расплылся блаженной улыбкой.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-13 07:14:18]

«Ну и мерзкая же особа, - подумал Тимофей. – Как такую в снохи?»
- Та-ак, - сказал, собравшись с духом. – Нагрешили, стало быть.
- Так ведь, - игриво ответила девица, - не грешит, кто в земле лежит.
- Что-то ты не очень убиваешься.
- А что уж больно-то убиваться: не мать велела – сама терпела. Не он, так другой бы околдовал.
Тимофей вдруг пожалел сына - спасать парня надо от такой напасти. Маша же Иванова глядела на него развесёлыми глазами, то и дело встряхивая головой. И совсем ей не страшно, что живот нагуляла. Сказано, человек стоит того, чего стоят его тревоги.
- Ну, я пойду, - девица спрыгнула с забора. – Позже с мамкой придём – готовьтесь.
Тимофей смотрел ей вслед, и вид у него был до того жалкий и растерянный, что казалось, что не мужчина стоит, подбитый сединой, а мальчишка, одураченный и околпаченный со всех сторон.
- Аллах всемогущий! Вот беда! Вот несчастье! – бормотал он вперемешку с молитвой. Наконец принял решение и ринулся в дом с рыком. – Запорю!
Увидев отца с дико перекошенным от злобы лицом и конским кнутом в руках, шестнадцатилетний Султан Гулиев немо испугался и, вдавливаясь спиной в печь, а затем в стену, словно отыскивая спасительную дыру, допятился до угла, где защитно вскинул руки над головой и закрыл глаза.
- Откуда? Откуда ты её выкопал? Где ты нашёл эту девку в блажном уме?
- А, что, отец? Что я сделал? – удивился Султан из-под руки.
- Я хоть и сам грешен, - сказал Тимофей, силясь овладеть собой и провести экзекуцию умом, а не сердцем. – Но до такого не опускался. Ты бы лучше сучке соседской щенят заделал.
- Ты, отец, часом не спятил? – страх покинул Султана: он быстро смекнул, что в углу ему кнут совсем и не страшен. – Ты скажи, чего взбеленился?
- Отпирается и не краснеет, - Тимофей воззрился на сына, будто отыскивая на лице его признаки подозрительного румянца. – Ты дуру эту русскую зачем брюхатил? Если женилка покоя не даёт, так я тебе её вмиг укорочу.
Тимофей пошарил вокруг взглядом, будто подыскивая инструмент для хирургической операции, и в этот момент Султан метнулся к двери.
- Ай, шайтан! – старший Гулиев кинулся следом, не догнав, кричал на всю улицу. – Домой не вздумай возвращаться. Живи там, где нагрешил.
Голос его срывался на петушиный крик.

3

Репейники цеплялись за штанины. Голые стебли одуванчиков утратили уже свои пуховые береты. Травы побурели, не выдержав палящих лучей, но лето уже переломилось. Солнце хотя и поднималось высоко в голубом небе, но уже не припекало – косить будет не жарко. Всё приуныло в ожидании осени. Лишь тополя безмятежно шелестели зелёными листьями, словно не чувствуя, что лето на исходе.
Показался табор.
У костра рядом с Тимофеем Гулиевым сидел старый его приятель – Иван Степанович Кылосов, заведующий клубом имени Володарского и заядлый рыбак. Он вертел в руках папиросу и, поглядывая в костёр, приценивался к уголькам.
- Выспался, Иван Степанович? – иронично, но с уважением спросил Тимофей, помешивая варево в закопченном котле.
Широкие густые брови Кылосова дрогнули, губы раскрылись, обнажив ровные крепкие зубы:
- Такое привиделось! И сказать смешно… Чудный сон!
Тимофей присел на корточки, хлебнул из ложки, сдувая пар и щурясь:
- Какой, Степаныч?
Кылосов расплылся блаженной улыбкой.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-16 07:06:49]

- Какой? – допытывался Гулиев.
Завклубом немного поколебался – рассказывать иль нет? – и сказал:
- Бабёнка голая да развесёлая…
- Худой сон, Степаныч, - с огорчением отметил Тимофей.
- Э, - Кылосов беспечно махнул рукой. – Это вам Аллах запрещает, а лично мне голые да развесёлые шибко по душе. Несчастную бабу любить – вред для обоих. Верно, сынки?
Он обернулся к подходящим парням:
- Иль только в мечтах с девкой миловались?
- Ну, да уж, конечно, - насупился Султан.
- По-моему, Вовка – весьма ловкий молодчик, - сказал Тимофей. – Из него артист бы вышел – народный. Мы супротив него – ослы длинноухие, доверчивые.
Приятель Султана, голубоглазый и белобрысый паренёк, молча присел к костру, глаза его невинно следили за игрой пламени.
- А-а, - махнул рукой Кылосов. – Жалкие последователи Станиславского? Разве в нашей глубинке сыщешь настоящий талант?
- Ну-ну, - согласился Тимофей. – А всё-таки ловок, шайтан. Вот если б он с тобой такую штуку выкинул…
- А что такого он сделал?
Старший Гулиев сунул ложку в карман пиджака, хлопнул себя кулаком по коленке и после этого с удовольствием расхохотался. Потом высморкался, достал носовой платок и утёр глаза. Махнул рукой:
- Ту первоапрельскую шутку, что Вовка со мной выкинул, всю жизнь не забуду.
В костре зашипело, затрещало, щёлкнуло – рассыпались искры. Одна из них прилетела Тимофею на сапог. Он сбил её щелчком в огонь.
Кылосов курил с серьёзным видом, не отрывая взгляда от приятеля, ожидая смешного рассказа.
- Проделки молодых? Это интересно. А, ну-ка, расскажи.
- Ну, хорошо, хорошо, раз ты хочешь, - ясно было, что Гулиева не пришлось бы просить дважды. – Слушай же…
Кылосов слушал, слушал и вдруг стал медленно оседать, потом скорчился и упал в траву. Вцепившись зубами себе в ладонь, он принялся кататься по земле. Из его горла вырывались клокочущие звуки – то ли рыдания, то ли непонятные, неведомые возгласы. Его ноги в резиновых сапогах нелепо торчали в разные стороны, чуть не задевая костра. Так Кылосов хохотал, когда услышал всю эту историю с переодеванием Вовки Евдокимова в беременную девушку.
- Да ладно вам, - проворчал Султан, кривясь недовольно. – Кто старое помянит…
- Цыц! Кто старое забудет…. Вот то-то.
В грубоватом обращении Тимофея к сыну сквозила и давнишняя вина перед ним, безвинно обвинённым. И приятелю:
- Надо иметь талант, чтобы так провести стреляного воробья.
Рыбак не сразу успокоился.
- М-да, - сказал он. – Придётся тебе сознаться, дорогой - опростоволосился ты с этими парнями. Меня-то на мякине не проведёшь. Я повидал и собак, летающих по воздуху. Да-да, удивить меня ничем нельзя. И они против меня, - Кылосов ткнул поочерёдно пальцем в Султана и Вовку. – Шан – тро – па.
Евдокимов вздохнул, всем своим видом показывая, что подобные речи ему слышать не впервой. Кстати, так оно и было. А Султан обиженно покосился на отца - чегой-то гость того…
И Гулиев вступился за ребят.
- Э – э, брось! Не зарекайся наперёд. Вот этот парень, - он кивнул на Евдокимова, – смолит табаку в день раза в два больше тебя. Эх, не я его отец…
- Да ну тебя, - отмахнулся Кылосов, заядлый курильщик. – Пить, курить, ходить и материться я начал в один день.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-19 07:05:45]

- Спорим? – Вовка Евдокимов по-взрослому протянул завклубом ладонь.
- Да ну тебя, - Иван Степанович досадливо отмахнулся. А потом вдруг заиграло в нём что-то. Вышиб ногтём папироску из пачки. – Кури, сопляк.
Вовка выкурил и получил новую.
- Кури, кури - хвастунов, знаешь, как учат, - папироса за папиросой Кылосов опорожнял свою пачку.
Пока парень курил, Иван Степанович катал меж пальцев очередную папиросу. Поглядывая друг на друга, будто петухи перед дракой, они оба не по-доброму усмехались.
Когда пачка кончилась, Иван Степанович растерянно огляделся. Тимофей Гулиев хмурился и осуждающе качал головой. Султан безучастно смотрел на огонь. Победитель пари отчаянно плевался и важничал, поглядывая на Кылосова осоловелыми глазами.
И вот за эту минуту сомнительного торжества расплатился Вовка Евдокимов затмением в лёгких и хроническим кашлем на всю свою жизнь.
- Ты чей будешь? - завклубом будто теперь спохватился, что по должности своей является наставником молодёжи, и пари его с пацаном бросает тень на профессиональную репутацию. - Как зовут?
- Ева, - вскинул Вовка отяжелевшую голову.
- Так ты что ль, правда, девица?
- Да нет, - усмехнулся Тимофей Гулиев. - Какая ж это девка, коль в мужскую баню ходит? Это у него инициалы такие - Евдокимов Владимир Андреевич.

4

Наступила распутица, и с нею началась головная боль заведующего клубом имени Володарского. Вернулась в город учащаяся молодёжь от бабок из деревень, из далёких «гостей», с разнообразных практик, из лагерей и домов отдыха, а с нею возобновились, прерванные на лето, танцевальные вечера. Для борьбы с «грязеносцами» Иван Степанович поставил у входа ёмкости с водой для мытья обуви, удвоил пропускающий заслон у дверей. Но это были лишь «цветочки». «Ягодки» жили неподалёку в строительном вагончике.
То были калымщики, невесть откуда приехавшие и всё лето восстанавливающие что-то на золотодобывающей шахте. Танцы их не интересовали, но скучно было каждый вечер пить водку после работы в кругу одних и тех же небритых лиц. Сверкающий огнями клуб манил искателей приключений под пьяную руку. Здесь можно было сыграть в бильярд, заглянуть в буфет, без опаски покуролесить среди нарядных девчонок и сопливых пацанов.
Серьёзных столкновений не было, но испорченные вечера от нашествия немытых, небритых и пьяных мужиков камнем ложились на сердце Кылосова и вызывали головную боль, ещё не начавшись. По натуре своей нескандальный, даже трусоватый, Иван Степанович насмерть боялся этих подвыпивших верзил, и только профессиональный долг и отеческая любовь к молодёжи заставляли его преграждать хулиганам путь.
Обычно это начиналось телефонным звонком снизу:
- Пришли, Иван Степанович.
И Кылосов, проглотив холодный комок, подступивший к горлу, сунув трясущиеся руки в карманы пиджака, спускался вниз.
Пришельцы, числом пять человек, стояли кружком, курили и сплёвывали под ноги.
Молодёжь растянулась широкой и плотной цепью на высоком крыльце клуба. Туда-сюда сновали девчонки, подбивая ребят к решительным действиям.
- Эй, сопленосы, чего распетушились? Мы же по-хорошему. А могём и по-плохому.
- Не пужай! Не боимся, - звонко отозвалась курносая девица в короткой плиссированной юбке. Подхватив свою юбочку двумя пальцами, манерно растянув её в стороны, притоптывая высокими ботами, прошлась кругом по ступенькам:


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-22 08:45:44]

Меня батюшка пужал, а я не боялася,
Меня миленький прижал, а я рассмеялася.

Девчонки звонкими смешками поддержали её. Парни стояли сурово, плечом к плечу, прикидывая шансы возможного побоища. Пришлые не обиделись.
- Эй, коза, ну-ка, поди сюда. Поймаю – задницу надеру.
- Валите отсюда, - откликнулась девица. – Кто вас звал?
- А мы не звамши…. Слышь, лысый, - это уже к подошедшему Кылосову. – Чё твой клуб только для избранных?
- Мы пьяных не пускаем, - сказал Иван Степанович нетвёрдым голосом.
- А кто пьян? Кто пьян? Ты, мужик, ещё и не видел пьяных.
- У нас молодёжные вечера…
- А мы чё, старые? Это тебе, мужик, пора баиньки. Вообщем, так - либо мы заходим по-хорошему, либо, как получится.
- Я сейчас милицию вызову.
- А без милиции никак? Вот и видно, что ты не мужик, а баба лысая. Хочешь, спор решим один на один. Выбирай любого….
- Я не гладиатор с вами драться.
- Оно и видно. А вы, петушки, не хотите ли размяться, что за девок спрятались?
Султан Гулиев, протиснувшись сквозь толпу, сбежал вниз по ступенькам:
- Я могу попробовать.
Невысокий, жилистый, спортивный он хорошо смотрелся рядом с вихлявыми пришельцами. Возможно, его твёрдый взгляд и уверенный голос немного поколебали самого разговорчивого из калымщиков. Он оглянулся на молчаливого здоровяка:
- Может попробуешь, Стёпа - у тебя удар послабже.
- Не-а. Я за так не дерусь. Ставь пузырь.
- Я поставлю. За тебя поставлю, если этот малёк тебе накостыляет…
- Мне таких с десяток надо. Что, лысый, ставишь бутылку, если я этого татарчонка умою?
- Уходите немедленно, не то я пошёл звонить в милицию – заберут вас прямо из вагончика: бежать-то некуда.
- А кто сказал, что мы побежим? Теперь тем более… Стёпа, бери этого бабайчика подмышку вместо билета. Ты, лысый зря ерепенишься: ну, шары покатаем, ну, пивка возьмём в буфете – не нужны нам ваши танцы и вся эта сопливая молодёжь. Никого не тронем.
Верзила Степан подошёл к Султану вплотную, но, заглянув ему в глаза, брать подмышку не решился. Вместо этого он сдёрнул с головы Гулиева кепку, бросил в грязь под ноги и с удовольствием придавил носком сапога, будто окурок.
- Господи! – прошептал одними губами Кылосов, зная, что драки теперь не избежать.
Два года назад в городок приехал известный в прошлом всей стране спортсмен и для мальчишек открыл в клубном спортзале секцию бокса. Султан Гулиев был его лучшим учеником. Не раз опытный тренер говаривал:
- Поверьте моему слову, этот парень будет олимпийским чемпионом - у него природные задатки.
Султан взглянул на свою кепку, потом на верзилу, у которого шрам на скуле от улыбки преобразился в глубокую рытвину, потом на его соломенную шляпу, сбитую на самый затылок. Отказавшись от мысли дотянуться до неё, прочистил носоглотку и всем, что сумел собрать на язык, плюнул калымщику в лицо. В следующее мгновение, нырнув под яростный кулак, ударил верзилу дважды – в солнечное сплетение и шрам на скуле.
Степан, согнувшись и уронив руки, слепо пошёл вперёд, уменьшаясь в росте, пока совсем не распластался на сыром асфальте. В кругу калымщиков ахнули:
- Стёпа, держись!


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-25 07:21:09]

Молодёжь с крыльца клуба подалась вперёд и выросла стеной за спиной Гулиева. Между двумя, готовыми сомкнуться в рукопашной, сторонами суетился Кылосов.
- Ну, всё, всё, кончайте. Расходитесь - на сегодня хватит драк.
Между тем, поверженный Степан поднялся на полусогнутых дрожащих ногах и некоторое время оставался на месте, как цирковой борец на арене перед притихшей толпой. Но едва он сделал шаг, как, не удержав равновесия, опрокинулся на спину, тяжко ухнув массивным телом об асфальт.
Его конфуз клубная молодёжь приветствовала дружными радостными криками. Султан вмял каблуком ботинка упавшую соломенную шляпу, сунул руки в карманы и, сутулясь, будто от холода, вбежал по ступенькам на крыльцо и скрылся за входными дверями.
Кылосов, раскинув руки в стороны, двинулся на молодёжь:
- Ну, всё. Ну, всё. Заходите - вон девчонки как замёрзли.
Калымщики подняли своего приятеля, оттряхнули, подхватили подмышки и поволокли прочь - двигаться без посторонней помощи он ещё не мог.
Вовка Евдокимов поднял, отряхнул Султанову кепку, крикнул в спину удаляющимся:
- Что, мужики, за пузырём помчались? Уговор дороже денег.

5

Из шахтёрского городка Пласт автобус уходил в областной центр дважды в день – утром и вечером. Утром в выходной день уезжать никому не хотелось, а вечером автобус был переполнен, да и билет, даже для студентов, обходился в полную цену. Другой путь – на местном автобусе до Увелки, а оттуда в Челябинск на электричке, на которую билеты покупали только девчонки, да и то за полцены.
Автобус подруливал к самому вокзалу за полчаса до прихода электрички, и эти тридцать минут ожидания были для пластовской молодёжи Дантовым кругом ада. Вся Увельская шпана – любители побить толпой одного – будто цирк Шапито, ожидали жёлтый «ЛиАЗ» воскресными вечерами на привокзальной площади.
Если не было поблизости стражей порядка, пластовчан вытаскивали из салона в только что раскрытые двери и «метелили» прямо у колёс автобуса. С некоторых пор встречать злополучный автобус, охранять на вокзале и провожать до электрички приезжую молодёжь обязали наряд милиции. Тем с большим остервенением и жестокостью измывалась шпана над пластовчанами, когда люди в погонах отсутствовали. Впрочем, «наезды» продолжались и в электричке – учащихся в Челябинске увельчан было значительно больше, чем из шахтёрского городка Пласт.
Всё изменилось, когда район вокзала объявили своей территорией братья Прокоповы, а самый шустрый из них – Василий – назвался королём Увелки. Для всего густонаселённого рабочего посёлка это заявление звучало более чем амбициозно, но для транзитных пассажиров, не высовывавших носа с вокзала, вполне годилось. Васька Прокоп запретил бессмысленные избиения приезжих, более того, его дружки встречали на площади автобус и следили, чтобы кто из местных не затеял с пассажирами потасовку. За устроенный порядок самозваный «король» требовал немногого - по рублику с пацана, по полтиннику с девчонки.
Платили, потому что выбор-то невелик - плати или отлупят. Впрочем, Васька, учащийся челябинского ПТУ, сам ездил на электричке воскресными вечерами и придумал такую штуку. Вся отъезжающая с Увельского вокзала молодёжь сбивалась в один вагон, и чтобы попасть в этот вагон, надо было заплатить Прокопу. Но уж потом, под защитой его дружков, можно было безбоязненно ехать до самого Челябинска.
А бояться беззащитному пассажиру в двухчасовой поездке до конечной остановки было кого. Молодёжь садилась в электричку на каждом полустанке, но в Еманжелинске и Томино в вагоны врывались организованные банды, подобно Увельской. И тогда начинались побоища.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-28 07:53:17]

Васькины дружки, заклинив переходные двери, держали оборону своего вагона, сбрасывая на перрон всех, пытающихся проникнуть в широко раскрытые пневматические створки по крутым и скользким ступеням. Доставалось и взрослым.
Впрочем, неслучайные пассажиры знали - в какие вагоны можно садиться, а куда не стоит. Молодёжь, наоборот, садилась именно в те вагоны, в которых, заплатив рублик-полтинник, можно чувствовать себя в относительной безопасности. Здесь курили и матерились от души, чтобы отбить охоту у случайно забредших взрослых пассажиров желание остаться. После Еманжелинска без сотрудников милиции контроль не рисковал бродить по вагонам в поисках «зайцев».
Тасуя колоду карт, Васька Прокоп ораторствовал:
- Вот ведь есть в Америке такой порядок: «Места только для белых» или «Цветным вход воспрещён». И народ понимает. А здесь каждому приходится объяснять. Баланда, ну-ка объясни гражданочке, что вагон только для белых.
Белокурый паренёк с лицом былинного героя кивнул, поднимаясь с места.
Женщина промёрзла на платформе, рада была тёплому месту, отогреваясь, с удивлением приглядывалась к беспокойной публике, сбившейся в вагон.
Валерка Баландин склонился к её ушку под замысловатой шапочкой:
- Гражданочка, простите, это место проиграно в карты.
Быстрый испуганный взгляд из-под огромных ресниц с капельками растаявшего инея.
- Ой! – женщина подхватилась с места, прижимая к груди сверкающий чёрный ридикюль, заспешила проходом прочь из вагона.
- Чем ты её так достал? – подивился Васька Прокоп.
- Штуковину свою показал, - предположили в компании.
- Покажи вон кызымочке, - предложил Миша Кондратенко, давно поглядывающий на Гулю Гулиеву, сидевшую наискосок через проход, вместе с подругой Надей, братом и его приятелем.
- Сидеть! – Прокоп поймал суетливого Баланду за локоть. – После Борисовки обилечивать будем.
- Да я только познакомиться, - Баландин подсел к незнакомой компании. – Меня зовут Валера, а вас?
Он сдёрнул шапку, мотнул головой, расплескав по плечам длинные русые кудри. Правильное скуластое лицо его с большими широко поставленными глазами смотрелось неплохо.
- Гуля, - улыбнулась Гуля. – А это Надя, Вова, Султан…
- Время падишахов кончилось, - заявил Баланда, закинув ногу на ногу, а руку на спинку сидения за Надиной головой.
Девушка осторожно отодвинулась, вжимаясь в подругу.
- Султан мой брат, - сообщила Гуля.
- А-а, будущий шурин, - Валера протянул Султану руку. – Баланда.
Султан сурово посмотрел на протянутую руку, в лицо парню и отвернулся к окну с безучастным видом. Валера проглотил обиду, но, уже напрягаясь, протянул руку Евдокимову:
- Баланда.
- Оно заметно, - сказал Вова, глядя ему в глаза, игнорируя руку.
- Что ты хочешь этим сказать? – Валера выпятил массивную челюсть.
- Парни, ну, хватит вам, - попросила Гуля.
- Наглецы, - Баланда покрутил головой. – Ей-бо, наглецы. Придётся воспитать. А вы, девчонки, пересядьте, а то скоро здесь чертям жарко станет.
- Ой, не надо, - испугалась Гуля, вспомнив рассказы о страшных увельских хулиганах.
- Надо, Гуля, надо, – Валера затеял какой-то трёп, развлекая девчат, искоса поглядывая то на Прокопа, то на неприветливых парней.
Динамик вагона сообщил:


Ответить

Анатолий Агарков [2021-05-31 07:54:07]

- Следующая остановка – станция Еманжелинск.
Будто по команде в разных концах вагона поднялись со своих мест десятка два парней.
- Граждане пассажиры, приобретаем билетики.
Началась придуманная Прокопом оплата проезда.
Баланда преобразился:
- Ну, что, голубчики, слыхали? Девушек я без денег обилечу, а с вас, орёлики, по рублику.
- Ты что, контролёр или кассир? – спросил Султан. – Покажи удостоверение.
- А вот оно, - Баланда встал на ноги и сунул Гулиеву кулак под нос.
- Ну, тогда у меня проездной, - сказал, поднимаясь, Султан.
Он расстегнул куртку и предъявил значок на груди – «Кандидат в мастера спорта СССР».
- Дай сюда, - Баланда попытался сорвать значок.
- На! – хорошо поставленный апперкот опрокинул Валеру на спину. По инерции он ещё проехал немного по полу, собирая на свою куртку шелуху и окурки, и голова его скрылась под лавочкой.
Оцепенение в вагоне длилось несколько мгновений, потом его потряс дружный вопль негодования и топот множества ног. Девчонки, попавшие в эпицентр событий, своими визгами подняли общий шумовой фон на запредельную высоту.
Встав спиной к спине в проходе электрички, Султан и Вова Евдокимов отбивались от нападавших с двух сторон увельских ребят. Причём, Гулиев делал это довольно профессионально - умело защищался от бестолково напирающей толпы, уклонялся от беспорядочно метающихся кулаков, а сам бил редко и прицельно, и после каждого его удара, противников становилось на одного меньше.
Его соратник, что говорится, «держал удар» - не защищался и не уворачивался, и в первые же минуты потасовки его лицо превратилось в одну кровоточащую рану. Но он тоже не махал руками, а поймав одной рукой ближайшего противника, бил его другой до полной отключки. Силёнка у парня была, и порой, после его удачного удара, проход, усеянный кучей барахтающихся тел, освобождался до самых дверей.
В какой-то момент этот проход заполнился новой группой парней, хлынувших из тамбура – то еманжелинцы ворвались через оставленные без присмотра двери. Крики в вагоне достигли своего предела, девчонки визжали без устали - извечные враги увельчан, ворвавшись в секцию, лупили всех подряд, загоняя несопротивляющихся под лавки. Две волны нападавших хлынули от обеих дверей и чуть было не сомкнулись в центре вагона. Но не сомкнулись. На пути осталась прежняя преграда.
Султан возможно, а Евдокимов точно и не заметили смены противников. Используя прежнюю тактику, они выстояли под новым напором, сбили энтузиазм нападавших и постепенно, шаг за шагом, начали их теснить от центра к дверям.
Увельские ребята, опомнившись от неожиданного удара в спину, размётанные с прохода, прыгали теперь через спинки сидений, забирались в тыл извечным врагам своим, били и теснили их прочь. Пример двух пластовчан, удесятерял силы, и вскоре вагон был очищен.
Не повезло попавшим в плен - над ними измывались до самого Челябинска. Но на то и война. Как говорится, кто с кулаками к нам придёт – без тапочек уйдёт.
Отношение к двум строптивым пластовчанам изменилось на противоположное. Сам Васька Прокоп протянул руку примирения Гулиеву, а когда Султан проигнорировал её, ловко нашёлся.
- Здорово! – заявил он, оттопырив большой палец.
Баланда приласкал свежий рубец на скуле:
- Как ты меня…
Но Султану было не до знакомств и поздравлений - Вова Евдокимов никак не мог унять потоки крови из носа. Порвав Гулин носовой платок, он заткнул другу ноздри:
- Дыши ртом.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-06-03 05:53:35]

Тот запрокинул голову на спинку сидения и не видел, что показал Султан, сопроводив словами:
- Тренировать надо.
А Гулиев надавил пальцем на маленький и приплюснутый носик свой, легко вдавил его почти полностью.
Гуля остатками платка, смоченного слюной, смывала кровь с Вовкиного лица и разбитых пальцев.

6

У магазина «Спорттовары» Миша Кондратенко попытался «тряхнуть» одного молодчика и напоролся на трёх молодцов.
Сильный удар вмял его в стену.
- За что бьёте, мужики? – Кондрат попытался улыбнуться приветливо и получил пинок в живот.
Когда приступ тошноты миновал, Миша воскликнул:
- Чёрт возьми, так вы же немтыри!
Это звучало, как констатация факта, отнюдь ни как оскорбление. Но ему не поверили. Удары посыпались градом, и Кондратенко застонал – беззвучно, для себя.
Избиение прекратилось, как только Кондрат упал. Но он поднялся, ухмыльнулся разбитыми губами:
- На моём лице изъяны вашего воспитания, парни.
Какое там воспитание! Его ухмылку приняли за издевку над убогими, и вновь били и терзали до тех пор, покуда он снова не упал.
Час спустя, он добрался до общежития ПТУ. В комнате ребята пили пиво и играли в карты. Кондрат подхватил трёхлитровую банку трясущимися руками, приложился разбитыми губами и, морщась, с трудом глотнул. Потом пересёк комнату неверным шагом, как слепой, и рухнул в кровать.
За столом сидели уютно, беспокоиться не хотели, лишь неторопливо сменили тему разговора.
- Ох, и тяжко жить в Союзе без нагана!
- Да-а, будь у Кондрата пистолет, разве приходил бы он домой в синяках?
- Дурачьё! – буркнул Кондратенко из-под подушки. – Как говорят классики - сегодня я, а завтра вы.
- Ну, так ты скажи какую улицу обходить стороной, чтоб фонарь носить в руке, а не под глазом.
- На, полюбуйся, - Баланда протянул карманное зеркальце.
Кондрат схватил его и брякнул о стену. Минуту было тихо.
- Ну вот, разбил моё зеркальце, - посетовал Валерка.
Настроение за столом испортилось. Прокоп бросил карты:
- Рассказывай.
- Немтыри, - скупо буркнул Кондратенко.
- Запомнил? Где теперь их искать?
- А я знаю, - сказал Кондрат. – У них в Мебельном посёлке общага. Они там работают, учатся, живут и плодятся – целая колония убогих.
Баланда подсел на кровать к пострадавшему, потрепал по плечу:
- Немтырей отметелим, ты успокоишься и на радостях купишь мне карманный трельяж.
- Немтырей бить – не в носу ковыряться, - заметил Прокоп.
- Надо всех ребят поднимать, Еве в общагу позвонить.
- Да что Евка, надо всё ЧМЗ подымать. Давай, мальчики, за дело.
Троллейбусы пятого маршрута останавливались на остановке «Мебельная фабрика» через каждые пять минут. Из них выходили группами по десять-двадцать и более человек молодые люди и присоединялись к быстрорастущей толпе. Вскоре она, числом более двухсот, двинулась вглубь квартала и остановилась перед общежитием «Всесоюзного общества глухонемых».


Ответить

Анатолий Агарков [2021-06-06 07:10:09]

Не было общего руководства у этого воинства, не был предусмотрен план ведения боевых действий, забыли и о разведке. Эти промахи свели на нет задуманное. Когда мстители толкнули двери общежития, они оказались запёртыми и подпёртыми изнутри. В окнах верхних этажей маячили напряжённые лица. Окна первого этажа были пусты, чтобы не провоцировать стеклобоя.
Приехавшие подраться заскучали. Покидали в окна снежки из последнего сугроба и стали приставать к случайным прохожим.
- Эй, мужик, скажи «…ля».
Если мужик не мог или отказывался, его поднимали на руки и швыряли в широкую лужу перед подъездом общежития Общества глухонемых.
В окне третьего этажа жилого дома напротив долго и истерично кричала женщина, потом вызвала милицию. Стражи порядка приехали на двух уазиках и «автозаке». Увидев число нарушителей общественного порядка, как-то сразу поскучнели, пообщались с кем-то по рации и остались наблюдать у своих авто. Правда, «автозак» развернули, распахнули двери, нацелив его чрево на разгулявшуюся молодёжь.
Всё изменилось, когда во двор вошла группа мужчин. Среди них Кондрат узнал одного из своих обидчиков:
- Ой, родной, сейчас ты мне за всё заплатишь.
Но глухонемой не признал родства и встретил Мишу кулаком. Толпа взвыла, радуясь появившейся, наконец, возможности проявить своё численное превосходство над убогими. И никто не заметил, как распахнулись двери общежития, и его обитатели, вооружённые кроватными дужками, напали на пришельцев сзади.
Володя Евдокимов, не любитель метелить толпой одного, стоял безучастным в сторонке, сунув руки в карманы.
- Евка, бойся! – раздался крик за спиной.
Вова инстинктивно втянул голову в плечи. Спасла его мерлушковая зимняя шапка, с которой, не имея длинных волос и спортивного «колпачка», он не спешил расставаться в многоликом апреле.
Удар стальной трубы сбил его немодный головной убор. Ева обернулся, и второй удар обрушился на плечо, превратив его левую руку в безжизненную плеть.
Незнакомое лицо, перекошенное злобой, крупные кривые зубы ощеренного рта и толстый язык, пытающийся то ли выдавить какие-то звуки, то ли выскочить наружу, будто вспышкой юпитера осветились на мгновение и отложились в сознании.
Весь мир, яркий и орущий, барахтающийся толпой и сцепившийся в единоборствах, пропал куда-то, и было на всем белом свете только одно это лицо, в которое Ева бил и бил одной здоровой рукой.
Нападавший потерял свою трубу, упав на спину, брыкался длинными ногами, но никак не мог отбиться от яростно наседавшего врага. Он вскакивал и снова падал, и этот опрокидывающий его кулак стал казаться ему живым, никому не принадлежащим существом, спасения от которого быть не может.
Друзья пытались ему помочь, но разъярённого Еву трудно было остановить - сметая всё на своём пути, он продолжал преследовать и бить своего обидчика, а спину ему прикрывал Вовка Попов.
Утратив остатки твёрдости, глухонемой кинулся в паническое бегство. Подгонял доносившийся за спиной топот, а образ Безжалостного Кулака доводил сознание до исступления. Увидев перед собой людей в форме, беглец, мгновенно оценив обстановку, прыгнул в «автозак». Ева следом – гнала вперёд злоба, а мир ещё не обрёл своих реалий в его сознании. Последним запрыгнул верный Попич. Милиционер ловко захлопнул за ним дверь и выдернул рукоятку.
- Заводи, Петро. Всех не взять, так хоть этих голубчиков доставим.
Молоденький сержант замялся:
- Так, это… Они ж поубивают дружка дружку.


Ответить

Анатолий Агарков [2021-06-09 07:14:34]

- Да хрен с ними. Поехали, поехали, а то, как бы бежать не пришлось, бросив машину.
Увидев своего безжалостного преследователя, вместе с ним запёртого в «автозаке», глухонемой прикрыл голову скрещенными руками, приподнял ногу, согнутую в колене, прикрывая пах и живот. Кривые зубы его были красны от крови, разбитые губы припухши, глазницы лиловы. Толстый, малоповоротливый язык выделывал замысловатые кульбиты, выдавливая из гортани звуки:
- Н-на–а–а!
Жалкий вид убого противника остановил Еву. Он сплюнул под ноги. Потрогав неподвижную руку и предплечье, поморщился от боли и выругался.
- Слушай, мы ведь в «воронке», - заметил Попич.
- А ты зачем сюда полез?
- Так за тобой – мы ведь, Вовочка, друзья до гроба.
Ева смерил Попова строгим взглядом:
- Сильно прозвучало. Может, придушим немтыря?
- Как скажешь.
Ева сел на грязный пол:
- Наверное, в шарагу сообщат.
- Как пить дать.
- Может, за первый раз не отчислят.
- Может.
- Есть закурить?
- Есть, - Попич присел рядом.
Друзья закурили, отвернувшись от глухонемого, застывшего в позе цапли.

7

- Жизнь – театр, и все мы в ней актёры, - разглагольствовал Евдокимов, вышагивая во главе капеллы практикантов. Именно, капеллы – ни на шайку, ни на банду ребята были не согласны. Именно, капелла, а Ева в ней капельмейстер.
- Главное, - поднял он вверх указательный палец, - хорошо сыграть свою роль.
Роль капельмейстера ему удавалась. Ввалившись в столовую, практиканты мигом оттеснили от «амбразуры» всех прочих стоявших в очереди.
- Привет, сестрёнка! Покорми, – Ева забарабанил пальцами обеих рук по жести прилавка. Заискрились, засверкали цветными камешками бесчисленные «трофейные» перстни.
- Подари, братик, перстенёк, - улыбнулась молоденькая раздатчица.
- Вместе с сердцем.
- На кой оно мне?
- В шкапчик положишь.
В конце очереди зашумели:
- Какие прыткие! Ух, наглюки! Зачем пускаете?
Ева оглянулся, вытянув шею:
- У кого там зубы жмут?
Он стоял у «амбразуры», сдерживая очередь, перемигиваясь с молоденькой подавальщицей, а друзья его, таская разносы, накрывали столы для всей капеллы.
- Да, ладно, товарищи, - сказал убелённый цементом рабочий. – Молодым везде у нас дорога.
- Правильно, - сказал Ева рассчитываясь талонами за обед. – А старикам везде у нас в почёт.
Капелла дружно трапезничала, когда в дверях столовой появился новый посетитель – высокий, худой, тонкорукий, тонконогий, с непривлекательным вытянутым лицом, но умными и добрыми глазами.
- Глядите-ка, мастак! – хихикнули за столом. – Гена, кто не успел – тот опоздал.


Ответить