Злодей
Сергей Еричев
|
Форма: Рассказ
Жанр: Детектив Объём: 35085 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
"Злодей" ("Дело врачей" - всего лишь зарисовка из окружающей нас действительности, не претендующая на филосовские обобщения и анализ Дело врачей Криминальная история Цени слово, каждое может быть твоим последним. Станислав Ежи Лец. Непротивление злу есть то же зло. Пог. Кто-то заметил, что без человеческого общения не может быть человека. Очень верное замечание. Для многих общение на бытовом уровне является смыслом их существования. В некотором роде, смыслом жизни. Согласитесь, каждый из нас в течение дня ищет общения с кем-то. С женой ли, с другом или с приятелем, с деловым партнером, с детьми. С любимой, или любимым, наконец. От результатов этого общения зависит, порой, наша жизнь. Не будем говорить о творческих личностях. Для них общение друг с другом и составляет, собственно, жизнь. Через общение свершаются великие деяния. - Но, ведь, найдутся люди, - скажете Вы, которые по горло сыты этим самым общением, во всех его многочисленных проявлениях, и готовы убежать от него хоть на край света. Да и потом, где его взять, человеческого общения? И как быть, если общение вместо ожидаемой радости приносит одно лишь разочарование, влекущее за собой отчаяние, чувство безысходности и тоски, граничащей с депрессией. А там и до трагедии недалеко. Как Вам это нравится? Все эти мысли, одна за другой, сгрудились в голове у Моники – самостоятельной и очень впечатлительной шестнадцатилетней девушки. Она вчера поссорилась с Вадимом, которого ее мама пророчила ей в мужья, и которого она любила уже целых полгода. Вадим работал архивистом в городском архиве и был старше ее на целых четыре года. Снова и снова Моника прокручивала в уме, как все произошло. Было обычное летнее воскресное утро. Домашняя мирная обстановка. Моника напевала, стирая рубашку. Ей нравилось это тихое воскресное утро. Как ей казалось – воплощение домашнего уюта и тепла. Она вспомнила свою мать в аналогичной ситуации и улыбнулась своему воспоминанию. - Сердце болит…, - тихо, с ноткой иронии в голосе напевала она. Вадим, проходя по коридору мимо открытой двери в ванную, заметил: - У тебя, его просто нет. - Кого нет, - переспрашивает Моника, не поднимая головы. - Сердца, - отвечает он. - Ну, да. У тебя оно в избытке… - Если бы оно у тебя было, мне не пришлось бы сегодня ночью умолять тебя, можно сказать, на коленях о снисхождении. - Если бы, на коленях, то я бы, быть может, и согласилась, - лукаво улыбнувшись, промолвила Моника. - Вот так. Все вы такие. Я мог умереть сегодня ночью, а тебе, хоть бы что. Наплевать, - промолвил, усмехаясь, Вадим. - Знаешь ли, - продолжила она, оторвавшись, наконец, от белья и подняв голову, - пора уже тебе думать не только о себе и оставить все это в полном, как говориться, половом покое. Вам, кобелям, вообще, кроме, как "сунул – вынул", ничего не нужно. - Ну, конечно, если тебе уже ничего, кроме этого дурацкого белья в жизни не нужно, то я умолкаю, - парировал молодой человек. - Ну вот, что, - Моника уже окончательно оторвалась от стирки, повернув к нему свое порозовевшее от работы и обиды лицо, - белье, между прочим, твое. - И, знаешь ли, - продолжила она с расстановкой, - если хозяин дурак, то и белье у него дурацкое. В наступившей тишине запахло скандалом. Но, скандала не получилось. - Ну, вот и ищи себе, кто поумнее. А мне некогда. Идти надо, - раздался спокойный, как никогда, голос Вадима. Через минуту, или две, как показалось Монике, Вадим выскочил из квартиры, не попрощавшись. * * * Мы знаем великое множество определений любовной истомы. Но кто сможет убедить нас, что познал эту ношу до конца? Кто-то заметил, что любовь – это торжество воображения над интеллектом. Эту заумь, я думаю, не следует принимать в расчет, так как ежели мы всякое напускное фанфаронство будем считать истиной, то грош нам с вами цена. Любовь торжествует независимо от определений и от нашего с вами воображения, в противном случае это уже не любовь. Все знают, что если откинуть все напускное, что ей приписывается, то останутся только два вида любовных историй: либо парень бросает девушку, либо девушка уходит к другому. Воображение у наших героев и, вправду, разыгралось не на шутку. Моника решила, что любовь кончилась, и он ушел навсегда. Вадим же подумал о том, что все эти ребяческие выходки с любовью пора заканчивать, и, что пусть она теперь поживет без него. А он терпеть издевательства, оскорбления и унижения более не намерен. Все эти размышления вертелись в голове у нашего Ромео, пока он быстрым шагом удалялся от дома по направлению к метро. Давно известно, что для того, чтобы писать толково мало одного только желания. Наверное, это утверждение Федора Михайловича стало уже общим местом. Но мне от сознания этой истины не полегчало вовсе. Потому как судьбы моих героев переплелись далее самым неожиданным образом. Вслед за Достоевским могу повторить, что, видимо, я также никудышный рассказчик, если мне кажется, что все высказанное мною составляет лишь малую толику того, о чем я могу, и о чем хотел бы рассказать. Действительно, получается так, что все, о чем мы говорим, всегда меньше того, что остается невысказанным. Но вернемся к нашему повествованию. Машина, вдруг притормозившая рядом, была обычной, даже не последней модели маркой Жигули, темно-синего цвета. Дверца распахнулась и к Вадиму обратилась улыбчивая черноволосая женщина, лет сорока пяти. - Молодой человек, Вы не подскажите? – ее карие с поволокой глаза смотрели на Вадима, как ему показалось, с надеждой, - к площади Александра Невского мы правильно едем? - Да, правильно, - ответил Вадим. - Молодой человек, - решила продолжить диалог незнакомка, - у Вас горе, я же вижу. Хотите, я Вам помогу? – вкрадчиво спросила она. Вадим не ожидал такого поворота. От неожиданности он окончательно остановился и уставился на говорившую цыганку - так успел он определить для себя эту удивительную женщину. - Вот видите, я ведь правду говорю, - проговорила она медленно, - Вы поссорились с девушкой, и ушли, хлопнув дверью, ведь так? - Так…, - промолвил в изумлении Вадим, - а откуда.… Откуда Вы знаете? - Видите ли, мой друг, я не первый год живу на свете, и потом, я умею видеть то, что для большинства людей – тайна за семью печатями, - женщина улыбнулась, глядя в глаза, окончательно смутившемуся парню. Наступила продолжительная пауза. - Вы – колдунья? – задал вопрос Дима. - Колдунья? – повторила, усмехнувшись, женщина, - это хорошо. Но не совсем верно. - Знаете, что, молодой человек, - помолчав, продолжила незнакомка, - я Вам помогу, Вы мне понравились. Меня зовут Тамара Михайловна, а Вас как звать, величать прикажите? - Вадим – тихо, незнакомым голосом проговорил наш герой. - Какое чудесное имя – Вадим, - повторила эта удивительная женщина, - Вадим означает бунтарь, смутьян. Это хорошо. Из Вадимов получаются неплохие руководители. Ну, да ладно, садитесь в машину, обсудим Ваши проблемы. - Ну, же, не бойтесь, - добавила Тамара Михайловна, видя нерешительность молодого человека. Так Вадим оказался в одной машине с черноволосой незнакомкой - опытной, взрослой женщиной, по возрасту годящейся нашему герою в матери. Машина тронулась с места. Минут через десять они уже проезжали площадь Александра Невского. Тамара уверенно вела машину. Дорогу она знала превосходно. * * * Невозможно говорить о времени вообще, если рассказываешь историю конкретных людей. Время – вещь чрезвычайно конкретная. Сегодня -это время экстрасенсов и гадалок, время олигархов и нищих, время разочарований и надежд. Известно, что настоящая гадалка – хороший психолог. Тамара Михайловна из их числа. Институт закончила. Но профессия инженера ей пришлась не по нраву. Она стала ворожеей. Времена-то тяжелые. Сами понимаете. Ну, так вот. Именно к себе домой привезла наша новая знакомая Вадима. - Квартира на втором этаже, двухкомнатная, - мысленно отметил Вадим, когда Тамара Михайловна, открыв дверь, пропустила его вперед. В прихожей подала ему тапки, сама быстро скинула туфли и, поправив рукой прическу перед зеркалом, надела легкие домашние шлепанцы. Затем, улыбнувшись Вадиму, прошла в ванную комнату. Вадиму показалось, что он простоял в прихожей целую вечность, хотя не прошло и минуты, как хозяйка появилась вновь перед молодым человеком, умытая и причесанная. Пригласила пройти в комнату, как долгожданного гостя подвела к столу. Чего только не было на этом столе. Колоды карт, хлеб ломтиками, словно под пиво, свечка, ракушки в симпатичном блюдечке. На стене, на плохонькой иконке Христос намалеван. Вадим, глядя на все это, уши-то и развесил. А Тамара только этого и ждала. Усадила его за стол, и обращается к нему, как к родному, забирая его ладонь в свою: - Дай-ка, молодой человек мне руку. Так, посмотрим. Линия жизни у нас длинная и ум крепкий. Здоровье тоже не подкачало. Очень хорошо. Поглядим теперь, что карты скажут. И колоду раскинула: - Дорога, - говорит, - тебя ждет, да встречи приятные. А потом попросила его носок с правой ноги снять. Вадим обомлел от такой просьбы. Но носок снял. А Тамара стала его босую ступню разглядывать, оперев ее на маленькую приступочку: - Какой Вы у нас здоровенький, - перешла она внезапно на Вы, - и пяточка у Вас такая гладенькая. Только неплохо бы Вам, молодой человек, курагу с медом, этак, с недельку покушать. Для укрепления нервной системы. С этими словами, Тамара поднялась со своего места и, протянув руку к старому буфету, который принадлежал явно не нашему столетию, достала с полки небольшую, неправильной формы бутылку. Затем, налила из нее в крошечную по размерам кружечку, на манер кофейной, немного тягучей жидкости. - На-ка, вот, выпей, - проговорила Тамара, протягивая зелье Вадиму. Вадим в это время как раз закончил возню с носком и ботинком и поднял голову, повернувшись лицом к Тамаре Михайловне. - Бери, бери, - этот витаминный сироп восстановит твои силы и улучшит настроение, - добавила она, кивая одобрительно головой. Вадим, секунду помедлив, взял кружку, и не торопясь, выпил, поданное ему таким неожиданным образом, горьковатое на вкус, со странным запахом, питье. Он думал о том, что все, что произошло с ним в то утро, было неожиданным и необъяснимым. Неожиданной была ссора с Моникой, хотя, на самом деле, ссориться он с ней не собирался, хотел только пошутить. Неожиданным для него самого был его уход из дома, напоминавший бегство от самого себя в неизвестность. Неожиданной, в конце концов, казалась ему встреча с гадалкой и то, о чем она с ним говорила. * * * Вначале Моника сильно переживала. Она даже не плакала. - Так ему и надо, - повторяла она про себя, - ушел, и, слава богу, обойдусь без него. Затем настроение ее стало меняться. Теперь она во всем винила только его. – Подлец, - думала Моника, - как он мог? Ведь я его так люблю. Ей стало жаль себя. Ее душили слезы. Слезы отчаяния, слезы обиды, замешанные на жажде мести. – Пусть только появится, - я ему устрою райскую жизнь, - твердила она сквозь слезы. Немного поплакав, Моника вскоре успокоилась. Она закончила все домашние дела, развесила выстиранное белье, убрала квартиру. Квартира состояла из двух маленьких комнат и такой же маленькой кухоньки. Принадлежало все это богатство Вадиму, вернее его родителям, которые освободили для сына сию недвижимость. Сами они переехали жить к тете Зине – родной сестре его матери, проживавшей в квартире родителей с незапамятных времен, точнее, с того самого времени, когда умерла бабушка Вадима, которую он любил и хорошо помнил. Дедушку Вадим не помнил. Все это он рассказывал Монике, и даже показывал ей фотографии деда, на которых был запечатлен молодой красивый парень в форме офицера Красной армии. Эти старые, потертые фотографии Вадим давно уже не доставал из альбома, чтобы как следует их рассмотреть. Все эти, и многие другие воспоминания захлестнули Монику, ей снова стало жалко себя. Она опять заплакала. Настроение ее вновь изменилось. Теперь она стала думать о том, куда мог пойти Вадим, и почему он так долго не возвращается. - Ведь он же знает, что я буду волноваться за него. Хоть бы позвонил, - причитала девушка, без цели слоняясь из угла в угол, - вдруг с ним что-то случилось? – пришла в голову странная мысль, которую Моника тут же постаралась отогнать от себя. Но мысль эта, с невероятным упорством возвращалась к ней снова и снова. Моника позвонила Саше – другу Вадима. Безрезультатно. Затем, с тем же результатам она обзвонила еще нескольких его друзей и их общих знакомых. Позвонила Нинке – своей подружке. Но та только посочувствовала, сказав: - Куда он денется? Не переживай, вернется твой ненаглядный. Затем Моника поговорила с мамой. Елизавета Матвеевна со вниманием выслушала дочку, немного помолчала в трубку, а затем проговорила: - Успокойся, еще ничего не случилось, чтоб так переживать. Я позвоню его родителям. Все, дочка, ложись спать, будь умницей. Я тебе перезвоню. Родители Вадима тоже ничего не знали о том, где находится их сын. * * * Когда Вадим очнулся, первое, что он ощутил, был больничный запах. Совершенно специфический, ни с чем не сравнимый запах бинтов, лекарств и чего-то еще, непередаваемого и не объяснимого. Он долго лежал, находясь в полудреме, пытаясь осознать ситуацию, понять, вспомнить, что же с ним произошло такого, после чего он оказался здесь, на больничной койке, в полуразобранном, а именно так ощущал себя Вадим, состоянии. Но вспомнить он ничего не смог. Повернув голову, Вадим увидел, что к нему от какого-то странного аппарата тянулись шланги. Скрываясь под одеялом, они шли к его правому боку. - Так,… Похоже, что я в реанимации, - возникла новая мысль. - Больной, Вы проснулись? - раздался около его постели девичий голос, - очень хорошо. Вадим попробовал повернуться на идущий откуда-то сверху и сбоку голос. Это несложное движение отозвалось сильной, резкой болью где-то внизу, в правом боку. Перед ним со шприцом в руке стояла молодая, симпатичная медсестра. Ослепительно белый халатик на тонкой девичьей фигурке и такой же ослепительно белый колпачок на голове, из-под которого выбилась прядь красивых темно-каштановых волос, плюс милая, лучезарная улыбка – все это автоматически отметил мозг Вадима. Но сказать он ничего не успел. Девушка быстро наклонилась над ним, и, откинув край одеяла, ловко сделала укол в бедро больного. - Не волнуйтесь, Вам надо поспать – мило улыбнувшись, произнесла девушка, а затем быстро и уверенно удалилась из палаты. - Не волнуйтесь, - повторил за ней Вадим, - ей легко говорить, - думал он. - Что же все-таки такое со мной было. Ни черта не помню, - Спокойно, - уже сам себе приказал Вадим, - нужно сосредоточиться и все вспомнить. Эта была последняя мысль, после которой он вновь провалился в глубокий сон. Моника обзвонила всех друзей и знакомых. Затем справочные больниц, моргов. Безрезультатно. Бедная девушка не находила себе места. Она даже пошла в церковь, что было совсем несвойственно для такой юной особы, какой, в сущности, была Моника. Молитва за здравие суженого принесла лишь временное облегчение ее мятущейся душе. Девушка изливала свое горе подушке и молила бога вернуть ей любимого, клеймя себя за вздорность и невоздержанность характера. Наконец, она позвонила в милицию. Ее попросили придти в отделение и оставить заявление. * * * По факту исчезновения Истомина Вадима было заведено уголовное дело. Прошла целая неделя с момента подачи заявления родственников пропавшего, но никаких следов, ведущих к разгадке таинственной пропажи, обнаружено не было. - Ушел, и не вернулся, - мрачно констатировал Мороз, обращаясь, то ли к Серегину, стоящему у окна и изучавшему обшарпанный фасад дома напротив, то ли к самому себе. Эта фраза, похоже, прочно зацепилась своим острым, как лезвие ножа, краем за какой-то уступ в его сознании, или, скорее, в подсознании. - Так не бывает, чтобы вот так, бесследно, - промолвил, как бы в свое оправдание, капитан. - В наше время все бывает, - отозвался Серегин. - Слушай, Всеволод Иванович, я тут кое-что узрел, - обращаясь к капитану, продолжил он вполголоса. - Да? Интересно, что там у тебя? - неохотно, без всякого интереса, отозвался Мороз. Нет, он совсем не умалял оперативной смекалки старшего лейтенанта. Сказывалась, наверное, накопившаяся за сутки усталость. Да и настроение было не к черту. Николай Андреевич, однако, явно не торопился показывать свою находку. - Скажи, - ответил он, улыбаясь, вопросом на вопрос, - может ли свидетельство о смерти являться документом, удостоверяющим личность? - Как, как? – удивился капитан. - Да, понимаешь, вышел тут небольшой конфуз. На кладбище, когда привезли обнаруженный нами труп для захоронения, попросили предъявить удостоверение личности. Ну, наш Максим, сопровождавший гроб, достает из кармана свою ксиву и протягивает ее могильщику. – Да не твое, лейтенант, - говорит ему тот, смеясь, - мне нужно удостоверение личности покойного. Тут-то до Реутова дошло, что над ним просто издеваются. Требовалось показать свидетельство о смерти покойного. - Действительно, забавно, - улыбнулся Мороз, - только к чему это ты, не понимаю. - Да, так, забавный случай. А дело, на самом деле, совсем в другом. Сейчас поймешь. Николай Богота, разбираясь с очередным делом о хищении органов у пациентов, получил у свидетеля информацию, представляющую определенный интерес. - Как ты сказал? Хищение органов? - Ну, да! Считаю, это очень точное определение. Помнишь, тот труп, что обнаружили возле ограды Смоленского кладбища? Его мы хоронили как раз на прошлой неделе. За гос. счет. Тогда по горячим следам по этому делу так ничего и не нашли. Помнишь? Даже на опознание никто не пришел. - Да-да. Помню, - оживился Всеволод Иванович, - это было, если не ошибаюсь, недели две назад. И что же? Открылось что-то новое? - Да, собственно, ничего особенного. У того парня, как показало вскрытие, не было обеих почек. Они были удалены во время хирургической операции. Иначе говоря, молодого еще совсем человека зарезали на операционном столе. Можно предположить, что почки были трансплантированы другим людям. Или проданы кому-то. За бешеные бабки. Возможно за кордон. То есть, мотивы убийства понятны. Ведь так? - Ну, хорошо. Все это, в общем-то, известно. Остается непонятным, что же ты все-таки узрел? - Я говорил, что наш Николай Михайлович вел допрос свидетеля по этому делу. Это - врач районной медсанчасти. Он по нашей просьбе анатомировал труп. Словоохотов, - такова фамилия этого патологоанатома, - сделал очень важное заявление. Из его показаний следует, что он давно догадывался о существовании медиков, занимающихся этим преступным бизнесом. Только доказательств, кроме выпотрошенных трупов, никаких не было. - А что, были еще прецеденты? – прервал речь Серегина капитан. - Николай Михайлович также задавал этот вопрос Словохотову. Константин Эдуардович ответил, что около года назад он уже наблюдал подобный случай. Тогда у семнадцатилетней девушки, погибшей в ДТП, была удалена левая почка. Но тот случай, что называется, был рядовым. Если человек погибает, то его органы закон разрешает брать для трансплантации. Естественно, с разрешения родственников. Только тогда, как раз этого разрешения получено не было. Вот такая история. На этот раз Мороз долго молчал, осмысливая услышанное. - Всегда находится человек, у которого есть собственный взгляд на твою проблему. Так уж заведено в этом мире, - наконец бросил реплику капитан, - ну, что ж, может так оно и лучше, не знаю. Всеволод Иванович не любил загадок. Особенно таких, ответ на которые, нужно было искать. Да еще сначала требовалось понять, где можно найти его, этот, такой необходимый многим людям, ответ. Как в известной сказке – пойди туда, не зная куда – принеси то, не зная что. - Да, так вот, - продолжил старший лейтенант свой рассказ, - По мнению Словохотова преступная группа могла действовать следующим образом. На беззащитного человека, молодого, естественно, у которого произошло горе или, вообще, случилась какая-то жизненная проблема, организуется своеобразный наезд. Этого человека, под видом оказания помощи, по доброй воле, то есть с его согласия, заметьте, привозят в тихое, уютное место. Чаще всего эта квартира. Там его накачивают наркотиком. Потом его, находящегося в коматозном состоянии, кладут в клинику с липовым диагнозом. Например, острый абсцесс, наступивший в результате запущенного пиелонефрита, опухоль почек или еще какая-нибудь гадость, при которой необходимо оперативное вмешательство. Далее этого человека в срочном порядке кладут на операционный стол, и вырезают здоровую почку. Больной, чаще всего, умирает во время операции, или в результате обострения сразу же после операции. Тогда у него забирают вторую почку. - Постой, постой, Николай Петрович, - прервал рассказ старшего лейтенанта капитан, - ты говоришь просто несусветные вещи. Вещи невозможные сразу по нескольким причинам. Во-первых, больного оперирует бригада, состоящая из врачей, медсестер, технического персонала. И скрыть ото всех явное убийство невозможно. Подозревать же всех в преступном сговоре также нельзя. Такого просто не бывает. - А во-вторых? - перебил капитана Серегин. - А во-вторых – продолжал Мороз, - существует система отчетности о проделанных операциях и система контроля качества проведенных операций. Я уж не говорю, что пока еще существует врачебная этика и внутренняя ответственность врача перед больным и перед обществом. Иначе говоря, страх совершить ошибку. Этого никто не отменял, и отменить невозможно. - Конечно, ты прав, Всеволод Иванович. Как всегда. Более того. Что касается вопросов этики и ответственности врача за свое дело, то я думаю точно также, как и ты, - отвечал старший лейтенант, отведя взгляд в сторону, и как-то, при этом, странно повернувшись. Словно его блоха укусила. - Я тебя понимаю, - промолвил Мороз, - ты хочешь сказать, что игнорирование фактов только усугубляет последствия. Это верно. Только на одном голом факте без доказательств далеко не уедешь. А у тебя пока, даже не факт, а всего лишь догадка. * * * На этот раз Истомин проснулся сразу и окончательно. Чувствовал он себя гораздо лучше. Это он понял сразу. Шланги и трубка исчезли. Вадим огляделся. Кроме кровати, на которой он лежал, в палате было еще две пустых койки. Между ними стояли тумбочки с какой-то медицинской аппаратурой и тянувшимся от нее к кроватям шлангами. - Наверное, приборы жизнеобеспечения, - подумал Вадим и перевел взгляд на большое, одно на все помещение, окно, располагавшееся посреди стены. Окно было красивым, выполненным из металлопластика. - Евростандарт, красота, - подумалось Вадиму, - да и, вообще, палата, что надо. Светильники – зашибись. Эти, и подобные им мысли, некоторое время занимали больного. Вадим действительно чувствовал себя так, словно он перенес тяжелую операцию. - Почему я ничего не помню о предстоящей операции? И, вообще, откуда, черт возьми, взялась болезнь, которая потребовала операцию? Ведь я ничем не болел, - подумал он вдруг, с тревогой и тоскою. Но как он не думал, ответа на возникшие вопросы он не находил. Он удивился, заметив, что за окном уже совсем темно. Это означало, что был поздний вечер. Летом темнеет поздно. - Я проспал целый день, - пришла в голову неожиданная, но вполне здравая мысль, - когда сестра делала мне укол - за окном светило солнце. На Вадима вновь тяжким грузом навалился ворох неразрешимых загадок, связанных с его послеоперационным состоянием и нахождением в реанимации. Что с ним случилось? Почему он здесь? Сколько он еще здесь пробудет? – на эти вопросы ответов у него не было. Пока не было. Наконец, дверь в реанимационную распахнулась. Вадим молча наблюдал, как к нему быстрым шагом направилась, вошедшая в эту дверь медсестра. Это, похоже, была другая девушка, нежели утром. - Ох, и надоели мне эти кукольные, словно из фильма ужасов медсестры, - подумал Истомин, - нет, надо что-то делать. - Вы проснулись? - то ли вопросительно, то ли утвердительно, произнесла девушка, вплотную подойдя к его кровати и улыбнувшись ему. - Как Вы себя чувствуете? - Что со мною? – ответил вопросом Вадим, - где я? Как я здесь оказался? В эту же минуту в палату быстрым шагом вошел высокий, худощавый мужчина, среднего возраста, также облаченный в белый халат и белую шапочку. - Вероятно, дежурный врач, - успел подумать Вадим В руках у доктора были авторучка и несколько листов линованной бумаги. На груди свешивался, перекинутый через плечо стетоскоп. - Вы находитесь на отделении урологии профессора Максимова. Петра Вениаминовича. Медсанчасть №2, - подключился он к разговору, не представившись, но лишь кивнув головой в знак приветствия, - Вас госпитализировали с гнойным абсцессом левой почки. Вам была проведена резекция почки. - То есть, как, резекция? – испугался Вадим. - Очень просто, - вновь улыбнулся врач, - чтобы спасти Вам жизнь, пришлось пойти на хирургическое вмешательство. - Вы хотите сказать, что мне удалили почку? - Да, молодой человек, дело обстоит именно так. И надо с этим смириться. С одной почкой люди доживают до глубокой старости. Согласитесь, это все же лучше, чем оказаться в морге? После этой фразы, произнесенной значительно и со знанием дела, доктор замолчал, словно ожидая реакции больного. Но Вадим молчал. - Я возьму у Вас кровь и мочу на анализ, - ровным и бесцветным голосом заполнила наступившую паузу девица, - потом Вам принесут ужин. - Крепитесь, мой друг, - продолжил врач, улыбнувшись Вадиму, - все будет хорошо. Таким же быстрым шагом, каким он минуту назад ворвался в палату, непонятный доктор покинул помещение. Процедура взятия анализов прошла обыденно и бесстрастно. Как будто кровь брали у собаки или еще у какого-либо домашнего животного. Медсестра вначале уколола его в палец, взяв трубочкой кровь, а затем попросила Вадима помочиться в стеклянную утку, которую она ловко подставила ему. После этого она удалилась. Ему действительно привезли на тележке котлету с картошкой, выложенные на маленькой тарелочке, два кусочка хлеба и стакан какой-то бурой жидкости, которую, по одному только виду, хотелось выплеснуть в раковину. Но, голод, как известно, не тетка, и уже через несколько минут все было съедено и выпито. Через некоторое время после ужина вновь появилась медсестра. Вновь новая, незнакомая Вадиму женщина. – Постовая, - машинально отметил в сознании Вадим, - я ее не видел раньше, и она уже совсем не девчонка. - Больной, вот Ваше лекарство, - строгим, не терпящим возражений голосом произнесла молодая женщина, - сейчас я Вам сделаю укол. Вам надо выспаться, завтра будет тяжелый день, - добавила она после того, как Вадим проглотил, протянутые ему таблетки. - Зачем мне столько таблеток? – проговорил он тихо, - я не старик. Сестра милосердия ничего не ответила ему на его реплику. Наш герой, говоря это, не осознавал, что молодость совсем не гарантирует ему долгой жизни. Вадим не знал, да и не мог знать, что эти, принятые им таблетки, могли стать последними в его жизни, и что «завтра» для него могло не наступить вовсе. Но судьба распорядилась иначе. * * * Моника обошла к этому времени почти все лечебные стационары города. Она и сама не смогла бы объяснить, зачем она делала это. Почему, не удовлетворившись телефонной информацией, она стала вживую обходить все городские клиники. Когда она обратилась в справочное приемного покоя Медсанчасти № 2, ей долго не могли (не хотели) ответить по существу, говоря, что больной с такой фамилией к ним не поступал. Почему-то именно здесь, в этой больнице Моника проявила настойчивость. Женщина в окошке, вероятно чисто по-женски, уступила ее мольбам и открыла страницы регистрационной книги за тот день, когда пропал Вадим. - Вот, видите, - говорила она девушке, - в пятнадцать двадцать скорая доставила молодого человека в бессознательном состоянии, с обширным поражением почек. В связи с общим отравлением организма. Фамилию только не разберу, - Это не Ваш? Моника узнала, что этого бесфамильного больного отправили на урологию. Но проникнуть на отделение ей не удалось. Ее туда не пустили. Действуя, скорее по наитию, нежели по разумению, Моника позвонила Николаю Андреевичу из милиции. Тому самому, который оставил ей номер своего телефона. Это произошло еще в прошлый раз, после долгой и обстоятельной беседы с ним у него в кабинете по поводу ее заявления. Но сейчас ей было не до воспоминаний. - Он там, - говорила она в телефонную трубку Серегину, - я знаю. - Откуда ты можешь знать? - Я знаю, вот увидите, - упрямо повторила Моника, - я была там. Помогите ему. После этого звонка события закрутились, как в калейдоскопе. Группа Мороза начала действовать. По оперативным каналам удалось установить следующее. Отделение профессора Максимова оказалось изолированным медицинским образованием внутри клинической больницы. По сути, оно представляло собой самостоятельную хозрасчетную единицу в рамках Медсанчасти № 2. Штат урологии был очень немногочисленным и состоял из тщательно подобранных узких специалистов. Петр Вениаминович – заведующий отделением, будучи первоклассным хирургом, имел, кроме всего прочего, звание заслуженного деятеля науки. Времени на сложные, длительные манипуляции с организацией проверок у капитана Мороза не было. Он решил начать прямо со звонка Максимову. Но, не тут-то было. Секретарь упорно не желала соединить Всеволода Ивановича с зав. отделением урологии. При этом она ссылалась либо на его отсутствие, либо на чрезмерную занятость Максимова. - Скажите, какой у Вас вопрос к Петру Вениаминовичу? - добивалась девушка ответа у капитана. Но капитан молчал, словно не знал, какое у него дело к профессору. Всеволод Иванович не мог открывать карты. Пришлось обратиться к администрации клиники. Вначале и там отказали, пытаясь уйти от сути вопроса. Морозу говорили, что отделение урологии не подчиняется непосредственно главному врачу Медсанчасти № 2 и, что, поэтому, они не могут вмешиваться. Понадобился разговор с главным врачом. - Между прочим, - наступал Мороз, - я Вам звоню не из института благородных девиц, а из милиции. И хочу довести до Вашего сведения, что дело очень серьезное. Вы, уважаемый, можете лишиться своего кресла, - наставлял он главного врача, - и угодить прямо на скамью подсудимых. За что? За содействие преступлению. Вот так. Только после этого заявления дело сдвинулось с мертвой точки. Капитану незамедлительно была предоставлена аудиенция у заслуженного деятеля науки. Как показало дальнейшее следствие, Максимов умело пользовался этим званием. В том числе и для прикрытия своих преступлений. Ведь не секрет, что люди предпочитают не замечать недостатки у людей, занимающих высокие посты и наделенными всяческими регалиями и званиями. Петр Вениаминович встретил Всеволода Ивановича как своего старого, доброго знакомого. Что называется, с распростертыми объятиями. - Проходите, пожалуйста, садитесь, - елейным голосом, выйдя из-за стола навстречу гостю, произнес доктор, - чем могу…? Всегда рад помочь. Небольшого роста, в очках, с большой, покрытой аккуратной светлой шевелюрой, профессор выглядел бодрым, даже воинственным мужчиной. В свои пятьдесят с небольшим лет, он производил впечатление набедокурившего школьника, которого поймали за неблаговидным занятием. Выражение всегдашней угодливости на лице, в сочетании с приторной улыбкой удивило и неприятно поразило капитана. Он также обратил внимание на руки Петра Вениаминовича. Мягкие, полные, красные ладони его были небольшими и какими-то очень аккуратными. Как будто бы они принадлежали женщине. - Всеволод Иванович, - представился капитан, пожимая протянутую ему для приветствия руку. - Садитесь, пожалуйста, - махнув в сторону пустующего кресла, пригласил гостя хозяин кабинета. - Ваше отделение, я заметил, никогда не бывает пустым, - начал разговор Мороз, - вероятно, много работы? - Да…с. Уж что - что,…а работы хватает, - маленький профессор с интересом взглянул в сторону капитана, - а, собственно…, чем обязан? Петр Вениаминович замолчал и теперь ожидал ответа от Всеволода Ивановича, продолжая, что называется, в упор разглядывать непрошенного гостя. Пауза затягивалась. Мороз вдруг подумал о том, что за внешним фасадом этого добрейшего и милого с виду человека, возможно, скрывается расчетливый, жестокий и коварный убийца, человек без морали и принципов. И еще он подумал, что общество, в котором ответственные посты занимают лица, подобные этому, обречено на поражение и гибель. Но вслух он сказал следующее: - Нам стало известно, что у Вас на отделении лежит молодой человек. По фамилии Истомин. Вадим. Он проходит у нас по уголовному делу. Мне необходимо поговорить с ним. В этом, собственно, и состоит моя просьба к Вам. - Вопросы есть, - добавил, улыбнувшись, Мороз, встретившись взглядом со своим строгим собеседником. Это его неожиданная насмешка, прозвучавшая, словно хулиганская выходка, окончательно сбила с толку Петра Вениаминовича. Пришла очередь задуматься заведующему отделением. Молчание, однако, длилось недолго. - Я не знаю, что там натворил этот Ваш Истомин, - начал защитную речь Петр Вениаминович, сделав вид, что не заметил словесного выпада капитана, - но, в настоящее время больной готовится к операции. К повторной операции, заметьте. Состояние его тяжелое. В силу этого, любые внешние раздражители, а тем паче, волнения, способные вызвать негативные реакции и, как следствие, обострение болезни, - все это находится теперь под строжайшим запретом. - Слава богу, сработало, - думал Всеволод Иванович, слушая эту многословную, пафосную тираду маленького злодея. В том, что дело обстоит именно так, и что перед ним красуется именно убийца, а не доктор, капитан теперь не сомневался. - Вернее – доктор и убийца в одном лице, - поправил себя капитан. * * * Втянутыми в аферы с удалением и дальнейшей продажей органов, оказались многие сотрудники этого закрытого отделения. Вадима Истомина, которому грозила смерть в процессе второй, назначенной ему операции, удалось спасти только благодаря своевременному вмешательству оперативников. И, конечно же, благодаря упорству и решительности его любимой подруги, которая, можно сказать, и раскрутила эту тяжеловесную следственную машину. Что в тот раз ответил Максимову Всеволод Иванович, он и сам точно не помнил. Да это не так уж и важно. Ему удалось в том диалоге главное. Он посеял панику в душе преступника, которым действительно оказался, как показало следствие, профессор Максимов. А, как известно, напуган - наполовину побежден. Петр Вениаминович начал совершать необдуманные поступки, которые и привели его к разоблачению. Много времени ушло на поиски гадалки, которой отводилась в этих злодейских преступлениях одна из центральных ролей. Ее нашли, основываясь на показаниях Вадима, находящегося в настоящее время на излечении в одной из городских больниц Центрального района. Для себя из этого, явно неординарного «Дела врачей», как метко окрестил его следователь, Мороз сделал один, очень важный, по его мнению, вывод: - Я просто не знаю людей, – думал он, - область человеческих отношений - великая наука. Она, эта наука, остается для него неизученной, самой трудной и загадочной дисциплиной на свете. И что мерой вещей по этой науке действительно всегда является сам человек, как говорили еще древние. На этой философской ноте я и закончу свое повествование. Статистика: Слов - 5318, символов-29596, строк – 526. © Сергей Еричев, 2009 Дата публикации: 26.04.2009 10:26:06 Просмотров: 3117 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииИлона Жемчужная [2009-04-26 10:49:26]
Начало, как мне показалось, совсем не детективное. Если обычно в историях про убийство и расследование любви уделяется пара-тройка вводящих в курс дела строк, здесь ей посвящено несколько абзацев. То же самое касается философских отступлений и авторских рассуждений. Отступлений так много, что они раздражают, постоянно отвлекая внимание от основного сюжета совершенно неинтересными мне, настроившемуся на детектив, читателю, рассуждамсами. Именно по этой причине не дочитала.
Извините. Ответить Сергей Еричев [2011-08-31 22:47:34]
Здравствуйте, Илона! Согласен с Вашей критикой в адрес моих литературных упражнений. В своей будущей работе буду учитывать Ваши замечания. Всего доброго, Сергей. 10.08.2011.
|
|
Отзывы незарегистрированных читателейСергей PPESL1 [2017-06-26 23:18:57]
|
|