Аляска-2 Глава 11

Ольга Платонова

Форма: Роман
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 67857 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ГЛАВА XI

ДВОЙНОЙ ДЕФОЛТ

Дома я не собиралась говорить с Русланом о его воровстве. Не хотела обвинять, упрекать и, тем более, оскорблять. На работе он услышал от меня слова, которые следовало услышать. Теперь же я собиралась дать мужу понять, что инцидент исчерпан. На этом фоне ему будет легче пережить скандал, думала я, и сделать правильные выводы.
Мне было жалко мужа. Иметь все, чего душа пожелает, и подворовывать оттуда же, откуда это «все» исходит… Стоять посреди реки и мучиться от жажды… Несомненно, Руслан переживал глубокий внутренний разлад. Его душа маялась. Но я не знала, чем ему помочь.
«Может быть, этот конфликт подтолкнет его к тому, чтобы разобраться в себе, ― думала я. ― И зажить, наконец, спокойно!»
Но муж был не из тех людей, кто способен в себе разбираться. Вечером он заявился домой пьяным. Мы с детьми как раз собирались ужинать. Руслан протопал к столу в грязных ботинках и развалился на стуле. Выкатил на меня красные пьяные глаза.
― Ты что думаешь, я просто так деньги из кассы брал?
Я не узнала его голос. Он стал низким, глухим, надтреснутым. В нем вибрировала угроза. Казалось, говорит не Руслан, а неведомая опасная тварь, поселившаяся в нем. Он неожиданно издал звериный рык и гаркнул:
― Это ты, дрянь, во всем виновата!
Дети испуганно уткнулись в тарелки. Мне стало жутко. Муж обычно выдавал за столом гадости с меньшим накалом страстей. Сейчас же в нем кипела такая ярость, что впору было бежать. «Вот она, его дикая обезьяна!» ― мелькнула мысль.
― Не надо, Руслан, ― заставила я себя держаться спокойно. ― Потом поговорим. Дай ребятам поесть.
― Нет уж! Пусть знают, какая у них мать стерва! ― грохнул он кулаком по столу. Зазвенела посуда, на пол с громким стуком упал нож. Ляля вздрогнула. Сережа подавился и закашлялся.
― Замолчи, Руслан! ― подняла я голос. ― Ты пугаешь детей!
― Заткнись и слушай! ― зарычал Руслан и хищно ощерился. Его лицо налилось кровью. ― Бродишь в моем магазине, командуешь, гадина! Слова ей не скажи! Деньги мои считаешь! Сука!!
Меня охватил ужас. Никогда я не видела его в таком бешенстве. Он снова изо всех сил ударил по столу. Сережа поднял на него перекошенное от страха личико и заплакал. Это заставило меня забыть об осторожности. Я вскочила с места:
― Если ты не замолчишь, я милицию вызову!
― Милицию?! Ах ты!.. ― Он тоже вскочил, отшвырнул стул в сторону. ― Будешь лезть в мои дела, убью!!
Я задрожала от ненависти к этому ублюдку. В отчаянии закричала:
― Убирайся отсюда, негодяй!
Страшный удар в лицо опрокинул меня на пол…
Полтора года назад во время ремонта в квартире я заказала рабочим планировку кухни-гостиной в стиле «studio». Они убрали перегородку между помещениями, подняли кухонный пол на полметра, сделали ступеньки. На краю образовавшейся «сцены» установили балюстраду из темного дерева. Наш длинный обеденный стол встал вдоль нее. Один его торец выходил к проходу с лестницей. Я всегда сидела именно здесь. Опасалась, что Ляля, Сережа или кто-нибудь из гостей, вставая с этого места, забудет о разнице в уровне помещений, шагнет в сторону гостиной и упадет.
Когда Руслан ударил меня, я рухнула у прохода, скатилась по ступенькам и распласталась на полу. Попыталась подняться, но не смогла. Голова гудела, боль в левой скуле колотила в висок, все плыло перед глазами. Муж никогда так страшно не бил меня: ограничивался сильными пощечинами. Я была оглушена, растеряна, испугана донельзя. И услышала рев Руслана:
― Еще хочешь?!
Он перепрыгнул ступеньки кухни, бухнул ногами возле моей головы и сильно пнул меня в бок. И еще раз. И еще. Острая боль пронзала ребра, отдавалась в сердце. Я корчилась на полу и непроизвольно вскрикивала при каждом ударе.
И слышала: Сережа рыдает в голос. Ляля захлебывалась слезами и кричала:
― Папа, не бей маму!
Происходило нечто страшное. Муж безжалостно молотил меня ногами. Казалось, это не Руслан, а обезумевший лютый зверь.
― Ненавижу тебя!.. ― простонала я.
― Убью!! ― взревел он. Его ботинок врезался мне в висок. Голова мотнулась в сторону. В глазах помутилось. Я через силу приподнялась на локтях, открыла рот, чтобы сказать: «Прекрати!». Свирепый удар каблуком в челюсть снова опрокинул меня на пол. Я услышала, как под скулами, где-то возле мочек ушей, хрустнули кости.
Матерщина. Удар по голове. Плач и крики детей. Хриплая брань. Пинок каблуком в лицо. Другой ногой ― в живот. Из носа, из рассеченной брови хлещет кровь. Вкус меди во рту… Жаркое больное марево перед глазами. Задыхаюсь… Как отчаянно Ляля кричит… Сережа, не плачь!.. Удар по ребрам.
«Он убьет тебя! ― пронзительно закричало во мне какое-то маленькое, истерзанное, рваное, мятущееся существо. ― Делай что-нибудь, спасайся!» И вспышкой в голове высветилась картина-воспоминание. Мы с Русланом в квартире на 1-ой Тверской-Ямской, на кухне. Он режет большим ножом на разделочной доске крупный кусок красного сырого мяса. Закатанные по локоть рукава рубашки обнажают жилистые, густо покрытые темным волосом руки. Он весело рассказывает:
― Мне лет пятнадцать тогда было! Мы с матерью приехали летом в Воскресенск. Ей нравилось отпуск у сестер проводить. И влюбился я там в одну девчонку. Но она на меня никакого внимания не обращала! У нее парень был. И знаешь, что я сделал? ― Он вытягивает перед собой руку с ножом и говорит: ― Порезал его в подъезде. Воткнул перо в бок!
Я не верю ему. Но с деланным испугом ахаю:
― Он умер?
Руслан хохочет:
― Да куда там! У меня же перочинный ножик был, лезвие ― с птичий клюв! Если бы вот этим, ― смотрит он на кровяные потеки на кухонном ноже, ― тогда прикончил бы красавчика! А так он из больницы через неделю вышел. Но меня-то сразу взяли! Если бы не мать… Она тогда много денег в милицию отнесла. Отпустили!..
«Он убийца! ― в ужасе кричало во мне истерзанное существо. ― Притворись, что потеряла сознание!»
Руслан методично пинал мою голову, как футбольный мяч. Я перестала закрываться руками, уронила их вдоль тела на пол и, превозмогая боль, затихла. Уняла дрожь, закрыла глаза, затаила дыхание. Еще два удара… Избиение прекратилось. Надо мной раздавалось громкое сопение Руслана.
― Сдохла, что ли?
Я почувствовала прикосновение его пальцев к запястью. Он пытался нащупать пульс. Но был настолько пьян и возбужден, что не мог этого сделать.
― Что ты наделал? Ты маму убил! ― закричала Ляля. ― Уйди от нее! ― Раздался легкий топот по ступенькам, она подбежала ко мне. Робко дотронулась до руки: ― Мама!
Теперь рядом со мной ревел и Сережа. В дверях гостиной прозвучал встревоженный женский голос:
― Что здесь происходит?
Домработница Наташа! Как я забыла о ней! Что же она так долго не появлялась?
Руслан неуверенно прохрипел:
― Идите вы к черту!..
И выбежал из гостиной. Хлопнула входная дверь. Ушел… Наташа торопливо подошла ко мне.
― Ольга Николаевна, что с вами?!
Я застонала и открыла глаза. Надо мной склонялась домработница, рядом сидели на корточках заплаканные дочь и сын. Ляля вскочила, потянула меня за руку:
― Ма! Вставай!
Наташа поддержала за плечи. Я села на полу. Заметила, что у меня безвольно открыт рот. Хотела что-то сказать и обнаружила, что не могу его закрыть. Нижняя челюсть не слушалась, свисала к груди. Из раскрытого рта на подбородок текла кровь.
Мне стало еще страшнее, чем во время избиения. «Что со мной? Как такое может быть?..» Дыхание перехватило. Я сжала подбородок пальцами дрожащей руки, потянула его вверх. Зубы кое-как сомкнулись. Но говорить я не могла, получалось только мычать. При попытке открыть рот челюсть падала на ладонь. Она ощущалась, как посторонний предмет.
― Боже, да он вас изуродовал! ― всплеснула руками Наташа. Я подняла на нее глаза. Только она сейчас могла мне помочь, эта простая, деловитая и добрая женщина…
Наташа принесла чистое полотенце, осторожно вытерла кровь с моего лица.
― Я «скорую» вызову! Пойдемте в спальню, приляжете пока! В милицию звонить?
Я отрицательно помотала головой: не до милиции! Она осторожно обняла меня за талию, я встала на ноги. Каждое движение отзывалось болью в правом боку, в груди, в голове. Одной рукой я придерживала нижнюю челюсть. Когда легла на кровать, с ужасом ощутила, что язык западает в дыхательное горло. Резко села, спустила ноги на пол, согнулась к коленям…
Врач «скорой помощи» с тревожным прищуром осмотрел мое лицо. От прикосновения его пальцев челюсть ломило.
― По-видимому, двусторонний перелом со смещением, ― сказал он. ― Голова кружится? Тошнит? Сильно?
Я молча кивала.
― И сотрясение мозга к тому же. Срочно в больницу.
Наташа стояла рядом. Я умоляюще посмотрела на нее, указала рукой в сторону гостиной. Она поняла:
― Не волнуйтесь, Ольга Николаевна, я останусь с детьми! Завтра к вам приедем!
Врач зафиксировал челюсть эластичным бинтом, сделал обезболивающий укол.
Через пять минут мы уже ехали на Ленинский проспект, в Первую Градскую больницу.
***
Я понятия не имела, как будут лечить мой страшный перелом. Но и не думала об этом. Мыслей не было. Еще в машине я впала в оцепенение. Все происходящее вокруг перестало иметь ко мне какое-либо отношение.
Осмотр в приемном отделении, рентгенография… Голос врача:
― В челюстно-лицевую хирургию!
Я с трудом держалась на ногах. Медсестра подставила мне плечо, и мы медленно пошли по длинным коридорам и лестницам. Потом меня долго о чем-то расспрашивал пожилой хирург. Он задавал вопросы так, что мне достаточно было в ответ кивать или отрицательно мотать головой. Потом я оказалась в операционной. Легла в стоматологическое кресло и закрыла глаза…
Меня ожидала долгая и мучительная процедура. По словам хирурга, он производил «иммобилизацию костных отломков». А говоря проще, зашивал мне рот ― крепил металлической нитью на зубах медную проволоку с петлями и стягивал челюсти жесткими резиновыми кольцами.
― Ротик теперь сами открыть не сможете! ― ласково приговаривал он, засовывая мне в рот проволоку. ― Зато челюсть будет неподвижной и срастется! Походите с шиной несколько недель, и все! У вас еще трещины в двух ребрышках. Корсетик на вас наденем после операции!
Несколько недель! С зашитым ртом и в корсете! Я чуть не плакала. Проволока царапала зубную эмаль. Нить резала десны. Хирург хладнокровно и тщательно обвязывал ею зуб за зубом. Казалось, этому не будет конца…
Через час я вошла в палату ― разбитая, несчастная, с опухшим лицом, намертво сомкнутыми челюстями и затянутая в корсет. Рухнула на кровать и забылась тяжелым сном.
Так началась тягостная история моего лечения от побоев Руслана. Утром я попыталась подняться с постели и застонала от боли в правом боку. Стон прозвучал как мычание сквозь «зашитые» зубы. Голова раскалывалась. Медсестра сделала мне укол антибиотика и обезболивающего. Поставила на тумбочку рядом с кроватью тарелку рисовой каши и чай.
― У вас сотрясение, лежите.
Я не хотела лежать. Превозмогая слабость и головокружение, села. Недоверчиво посмотрела на кашу. Как я буду есть? Ложку ведь теперь в рот не возьмешь! Да что там ложку ― кусочек хлеба на язык не положишь! Попробовала всосать сквозь просветы в зубах чай из стакана. Получилось. Это меня немного ободрило: «Ну, хотя бы жажда мучить не будет!» Я осторожно допила чай и, шатаясь, вышла из палаты.
В длинном широком коридоре бродили и сидели на скамьях люди пугающего вида. С лицами, замотанными бинтами от подбородка до глаз. С лицами, покрытыми обожженной кожей, шрамами, вздутиями. С лицами ассиметричными, обезображенными кривыми скулами, ртами и носами…
Смотреть вокруг было страшно. Я отметила, что часть больных выглядят ухоженно, носят опрятную домашнюю одежду. Но другую часть составляли странные типы в грязных и мятых больничных пижамах, с всклокоченными волосами, многодневной щетиной на щеках, мутными глазами. «Да это же бомжи! ― присмотревшись, поняла я. ― Как их здесь много!» И вспомнила, как накануне врач заполнял мою медицинскую карту. В графе «Род занятий» он записал: «генеральный директор коммерческой фирмы «Платон»…
«В компании бомжей! ― с горькой иронией подумала я. ― Подходящий коллектив подобрался для генерального директора! Придется вливаться! Спасибо, муженек, посодействовал!» ― И тенью двинулась вдоль стены к туалетной комнате.
К обеду приехала Наташа с детьми. Ляля и Сережа подавленно молчали, старались не смотреть на мои синяки. Я могла говорить очень невнятно. С трудом выталкивала из закрытого рта слова напряженным горлом и языком. Наташа обещала взять все заботы о детях на себя, пожить у нас, пока меня не выпишут из больницы. Я попросила ее:
― Никому ничего не говори! Особенно родителям!
― Ой! А я уже проболталась кой-кому! ― испуганно прикрыла ладонью рот Наташа. ― Сегодня звонила Анна Панфиловна, спрашивала о вас! Руслан-то вчера, оказывается, в Воскресенск уехал! И Фотинии я по телефону все рассказала! Она же ваша близкая подруга!
Я озаботилась. Следовало ожидать гостей. Фотинии я была бы рада. А вот свекровь мне видеть не хотелось.
Моя подруга приехала на следующий день. Увидев меня, охнула, побледнела, ее светло-голубые глаза стали почти прозрачными.
― Ах, подлец! ― Она села рядом со мной на постель, обняла за плечи. ― Кто бы мог подумать! Совсем озверел! ― С тревогой заглянула в лицо: ― Как себя чувствуешь?
Я старательно промычала в ответ:
― Пока плохо!
― Подавай на развод, Оля! ― строго сказала она. ― Руслан не остановится, до смерти тебя забьет! С таким мужем развестись ― не грех!
Сейчас мне меньше всего хотелось об этом думать. Я ничего не ответила. Фотиния, со свойственной ей энергичностью стала расспрашивать о том, что говорит врач, как меня лечат и кормят. Узнав, что я не могу есть твердую пищу, сказала:
― Завтра привезу тебе кефир и йогурты. В них кальций, а он для сращивания костей очень важен! Еще сварю супчик и сделаю овощное пюре!
Я кивнула. Помощь подруги была очень кстати!
Назавтра она уже расставляла на моей тумбочке бутылки с кефиром, пакеты с фруктовыми соками, баночки с бульоном и картофельным пюре. И снова заговорила о Руслане:
― Заяви на него в милицию! Чтобы прощение прибежал вымаливать, гад! Его же посадить могут! Но ты его не прощай! Разводись!
Я выпила теплого бульона, а пюре употребить не смогла. Но не огорчилась: аппетита не было. После ухода Фотинии задремала. А когда открыла глаза, увидела свекровь и Руслана. Они робко входили в палату.
Я резко села на постели, забыв о травмированных ребрах. И тут же согнулась от режущей боли в боку.
― Оленька!.. ― испуганно вскрикнула Анна Панфиловна. Подошла к кровати и заплакала. Смотрела на меня, не отводя глаз. Руслан встал у нее за спиной, опустил голову, бросал виноватые взгляды исподлобья. Буркнул:
― Привет, Оль…
Я не ответила. Прислушивалась к ноющим ребрам. Думала: «Ситуация ясна. Мама привела сына с повинной. А повинную голову, значит, меч не сечет… И что? Он так жестоко меня избивал!» Вдруг подступила слабость, закружилась голова. Прогнать их? Сказать, что подам на развод?
Анна Панфиловна запричитала:
― Оленька, прости ты его, дурака! Бес Руслана попутал, ума лишил! Он же тебя любит, переживал, каялся, плакал! ― И дернула сына за рукав: ― Скажи Оле! Проси прощения!
Руслан сел рядом на кровать, сжал мою руку:
― Прости, Оль. Никогда больше не ударю тебя! Матерью клянусь!
Он говорил искренне. И голос у него был обычный, а не тот, что я слышала два дня назад. Куда подевалась тварь, которая исторгала из него глухие страшные ругательства? Казалось, он готов был заплакать.
― Поверь! Никогда! Клянусь!
Он был очень взволнован. Мое сердце дрогнуло.
Да, Фотиния права, думала я, можно написать заявление в милицию. Свидетель избиения есть, Наташа. Она, если понадобится, даст показания. Медицинское заключение ― в моей больничной карте. Телесные повреждения, как минимум, средней тяжести. Руслана точно посадят!
Да, можно подать и на развод. Но… Фотинии легко давать советы. А у меня так мало сил, чтобы вести войну! Все-таки семья… Ляле и Сереже будет плохо без папы, Руслан уделял им внимание, баловал подарками. И вот он сидит рядом, мой муж, отец моих детей. Он раскаивается. Он чуть не плачет. Он больше никогда меня не ударит!
«А теперь, ― уже более оживленно стала рассуждать я, ― мое благополучие будет находиться еще и под крылом свекрови! Она не даст Руслану забыть его клятву!»
И все-таки мне было страшно. Не могла я так просто взять и вернуть все назад. Измученное болью тело шарахалось от такого решения. На ум пришли слова свекрови: «Бес Руслана попутал…». Что же делать? И тогда я подумала: «Господь управит! С Божьей помощью мы сможем начать новую жизнь!»
― Поезжай к отцу Иоанну… ― тихо сказала я. Руслан удивленно расширил глаза, услышав мой сдавленный голос и неотчетливую речь. ― Поклянись ему на Библии, что больше никогда не будешь скандалить и бить меня. Если сделаешь так, прощу.
Муж облегченно вздохнул, потянулся, чтобы поцеловать меня. Я отстранилась. Свекровь, заглянув в блокнот, счастливо всхлипнула:
― Оленька! Мы с ним вместе к батюшке пойдем!
Через день они приехали снова. Долго рассказывали, как Руслан исповедался отцу Иоанну и принес на Библии клятву, как священник наставлял его…
Муж получил мое прощение. Я велела ему возвращаться домой, успокаивать Лялю и Сережу, выходить на работу. Свекровь подрядилась помогать Наташе в уходе за детьми.
С тех пор я почувствовала себя лучше. Голова перестала болеть, прошла тошнота. Заботами Фотинии и Анны Панфиловны мое питание стало более-менее сносным. Понемногу я оправилась от переживаний. Жизнь снова заиграла красками.
Через месяц после перелома хирург освободил мои бедные челюсти от проволочных шин. Кости срослись, синяки и гематомы исчезли.
― Ну, порядок! ― сказал он, глядя на мои рентгеновские снимки. ― Еще недельки три-четыре ешьте осторожно, орехи не грызите. Продолжайте носить корсет, пока не перестанут болеть ребра. Я вас выписываю.
За время пребывания в больнице я заметно похудела. Меня одолевала слабость. Но все это было сущей ерундой! Ведь теперь я снова могла жевать, свободно разговаривать и улыбаться во весь рот, не думая о безобразных железяках на зубах!
Мне удалось пережить случившийся со мной кошмар. Я не раз возвращалась к нему мыслями. Вспоминала о требе вечного поминовения меня и моих близких в церкви Воскресения Христова. И думала: «Все свершается по Божьей воле! Ведь я могла не встать с пола гостиной. И Руслан отправился бы в тюрьму, а Ляля и Сережа ― в детский дом! Но Господь нас хранит!»
***
Наступила зима. В моей жизни все вернулось на круги своя. Меня это радовало. Но в том, что касалось Руслана, тревожило и огорчало. Я ожидала, что вслед за раскаянием в нем произойдут глубокие и положительные изменения. Они должны были избавить его от душевных терзаний. В принципе, так оно и случилось. Угроза потери семьи, работы, достойного социального статуса ужаснула Руслана. На время эти вещи вышли для него на первый план.
Но только на время.
Ровно неделю после моего возвращения из больницы Руслан был заботливым мужем и отцом. А потом решительно вернулся к прежнему, обрел вечно недовольный вид, за ужином много пил. Я чувствовала: он снова жует в уме жвачку «во всем виновата жена». Но теперь его связывало клятвенное обещание. Он держал свои мысли при себе. А других, похоже, у него не было. Поэтому муж стал очень немногословным.
Но и такого сдержанного поведения Руслан придерживался недолго. Его агрессивная натура брала свое. И как-то незаметно получилось так, что он снова стал бурчать, уличать меня в несуществующих промахах, осуждать мои решения в самых мелких делах. Он не позволял себе оскорбительные выпады, как это было раньше. Клятва есть клятва. Но, по сути, вернулся в ту же позицию, из которой нанес мне удар кулаком в лицо.
В моих отношениях с мужем все осталось по-прежнему.
Это удручало меня. Я старалась, по возможности, как можно реже общаться с Русланом дома. К моему великому удовлетворению, именно в это время Архитектор занялся подбором отделочных материалов для моей усадьбы.
― Нам с вами нужно поездить по специализированным рынкам и магазинам! ― однажды сказал он. ― Мы начнем строительство особняка весной. Под крышу его подведут быстро, уже летом. К этому времени мы должны закупить все необходимое для отделки дома! Так что выделяйте время для покупок! Будем искать то, что вам нравится и соотносится с требованиями проекта!
Я была этому только рада.
Зимой и в начале весны мы с Архитектором немало поездили по Москве. Это очень сблизило нас. Каждое наше магазинное турне превращалась для меня в завораживающий экскурс в историю искусств. Оказалось, что он обладает обширнейшими знаниями не только в области архитектуры, но и дизайна интерьеров, декоративной лепки, резьбы по дереву и художественного литья. Элементарный выбор дверных ручек он превращал в увлекательную лекцию. В результате я узнавала о деревянной скобе дохристианских времен, средневековом бронзовом литье в виде львиной головы с кольцом в пасти, о витом изяществе дверных аксессуаров Нового времени и об их «эволюции» до современной поворотной ручки-кноб!
Архитектор был большим ценителем европейской живописи Ренессанса и эпохи Реформации. Казалось, он знает все о художниках тех времен, историю создания каждой картины. Он был завсегдатаем Музея имени Пушкина, Третьяковской галереи, Центрального дома художника. Не пропускал ни одной новой экспозиции работ великих мастеров в любых выставочных павильонах Москвы.
Не раз он увлекал меня на какую-нибудь художественную выставку. А однажды уговорил пойти в лекторий Пушкинского музея на лекцию «Рембрандт и голландская живопись XVII века». Вопреки моим ожиданиям, она захватила меня. С тех пор я твердо решила купить для себя и детей абонемент на цикл лекций по истории зарубежного искусства. «В конце концов, ― думала я, ― и перед Архитектором неловко быть профаном в живописи!»
Впрочем, он был только рад моей неосведомленности. Я слушала его с жадным любопытством. А для увлеченного рассказчика это настоящий подарок! Он был мне благодарен и постепенно все более доверительно раскрывался в нашем общении. Я же всячески это поощряла. Мне хотелось знать об Архитекторе больше. Он мне нравился.
Постепенно я довольно хорошо его изучила. Архитектор оказался человеком со странностями. Щедрая общительность, которой он одаривал меня, была ему не свойственна. Она просыпалась в нем лишь тогда, когда мы говорили о деле или искусстве. В остальное время Архитектор был человеком сдержанным, склонным к уединению и умственной работе. Насколько мне было известно, он не имел друзей, мало общался с коллегами, работал в своей квартире. Когда бы я ни звонила ему вечерами, он оказывался дома. Иногда я беспокоила его просто так, поболтать. Ведь со временем мы стали добрыми приятелями, перешли на «ты». Но Архитектор избегал пустых разговоров. Изрекал отчужденно:
― Извини, Оля, я работаю.
Похоже, эта замкнутость и самодостаточность во многом определялась его воспитанием.
― Моя мама ― еврейка, из советской интеллигенции, ― скупо рассказывал он о своей семье. ― Работала инженером в Гидропроекте. Сейчас на пенсии. Она научила меня любить книги, картины, чертить. Направила по стопам отца…
― А твой папа…
― Отец из рода русских дворян, был архитектором… Он рано ушел из жизни.
Двенадцать лет назад Архитектор развелся с женой. С тех пор больше не женился. Периодически навещал 13-летнюю дочь Машу…
Его жизнь была скудной на события и очень небогатой. Он ездил на ржавых «Жигулях». Жил со своей престарелой мамой в однокомнатной московской «хрущевке». Еще у них имелась дача: треть дома под Мытищами.
― Я люблю там работать, ― рассказывал он. ― У нас садик разбит под окнами, уютно, тихо…
Он постоянно испытывал нужду в деньгах. Если я задерживала выплату ежемесячного гонорара, требовательно напоминал:
― Оля, мне сегодня нужно машину заправить. И продукты купить.
― Странно, ― удивлялась я. ― Ты же востребованный специалист, не над одним моим проектом работаешь! Почему у тебя всегда денег не хватает?
― Во-первых, ― сухо отвечал он, ― востребованным специалистом я стал недавно. Спасибо, что появились новые русские. А во-вторых, я откладываю на квартиру.
«Этому его тоже мама научила! ― думала я. ― Рачительному отношению к деньгам. Но, по-моему, он слишком усердствует. Жить в нужде рядом с наполненной копилкой глупо! Хотя бы взял немного из нее на ремонт «Жигулей»! Ведь потрепанный автомобиль ― все равно, что неопрятная одежда! Перед клиентами должно быть стыдно!»
Но очень скоро я поняла: у Архитектора болезненно напряженное отношение к деньгам. «Широкая душа», «щедрая рука», «отдаст последнюю рубаху» ― такие слова были не про него. Когда дело касалось каких-либо необязательных трат, этот странный человек напрочь лишался способности трезво мыслить. Ради экономии он был готов совершать самые нелепые поступки. А в разряд «необязательных» Архитектор заносил очень и очень многие расходы…
Скаредность Архитектора мне предстояло испытать на себе в полной мере. Однажды после посещения очередного магазина стройматериалов он предложил пойти в один из отделов Пушкинского музея ― Галерею искусств стран Европы и Америки XIX-XX веков. Это было первое его подобное приглашение. Я с радостью согласилась. Пока мы продвигались в довольно длинной очереди к кассе музея, живо разговаривали. Но как только кассир выложил перед нами билеты и пришла пора рассчитываться за них... Архитектор резко замолчал и стал рассеянно смотреть в сторону. Я осознала: платить он не собирался, предоставив это своей спутнице…
Меня охватило чувство нереальности происходящего. Я не могла и предполагать, что прижимистость Архитектора сродни безумной жадности Плюшкина! Стоимость двух билетов составляла крохотную сумму. Но заставить себя вытащить из кармана несколько жалких рублей он не мог! А ведь выступал как кавалер, привел женщину в музей, развлекал ее интеллектуальными беседами…
Я ощутила сильную неловкость. Будто встретилась глазами с человеком, у которого слетел с головы парик и обнажил тщательно скрываемую лысину. В такой ситуации ничего не скажешь. Отвернешься и постараешься забыть об инциденте!
Не раздумывая ни секунды, я быстро выложила деньги перед кассиром и стерла выражение оторопи с лица. Архитектор тут же превратился в того человека, каким я его до сих пор знала. С улыбкой повернулся ко мне, деликатно взял под руку и повел в музей:
― А сейчас я покажу тебе немецкую школу живописи XIX века…
С тех пор любые расходы на посещение выставок или музеев, включая и еду в буфете, я брала на себя. И относилась к этому спокойно. Если Архитектора ввергали в шок «необязательные траты», то его стоило пожалеть, а не осуждать, считала я. Поэтому всякий раз успокаивающе говорила ему возле кассы:
― Сегодня, как всегда: мои билеты ― твоя экскурсия!
Весной, после того, как на участке в Ромашково сошел снег и оттаял грунт, Архитектор дал строителям отмашку на заливку фундамента. В мае бетонное основание особняка было готово.
Именно тогда я подала в суд заявление о расторжении брака с Русланом.
***
Муж снова ударил меня. Это произошло в доме свекрови.
С наступлением теплых и солнечных весенних дней мы всей семьей приехали в Воскресенск на выходные. С нами была Фотиния. Как-то я познакомила ее с отцом Иоанном, и она прониклась к нему глубоким почтением. С тех пор подруга частенько сопровождала меня в поездках на дачу. Старалась не упускать возможности посетить церковь Воскресения Христова, исповедаться и причаститься у батюшки.
В тот день я, Фотиния и Анна Панфиловна устроили на участке субботник. Очищали землю от прошлогодней травы и листвы, вскапывали грядки. Ляля и Сережа играли в бадминтон. Руслан жарил шашлык. На обед все вместе собрались в доме за столом. Свекровь снимала с шампуров и раскладывала по тарелкам дымящиеся куски мяса. Муж разливал по бокалам женщин красное вино, а перед собой, по обыкновению, поставил бутылку водки.
Семейная трапеза сопровождалась оживленными разговорами. Я заметила, что свекровь и Фотиния после физической работы на свежем воздухе быстро захмелели. Может быть, поэтому и разразился тот последний в моем браке с Русланом скандал? Во всяком случае, все началось с их стычки, которой я никак не ожидала.
― Ах, Оленька! ― заботливо подкладывая закуски на мою тарелку, сказала свекровь. ― Как хорошо, когда вы приезжаете! Столько полезного на участке делаем, так весело время проводим! А вот одной-то мне здесь тоска!.. Да и с огородом этим летом вряд ли справлюсь, спина болеть стала!
Я сразу же поняла, к чему клонит Анна Панфиловна. Старая песня: она всегда хотела жить с нами, рядом с сыном и внуками. Я не могла пойти ей навстречу, по разным причинам. Но старалась всячески облегчить положение одинокой женщины в возрасте. Дарила ей вещи, помогала деньгами, навещала вместе с детьми, приглашала на все семейные праздники. Наконец, построила для нее дом! После этого жалобы на одиночество прекратились. И вот, опять…
Я прибегла к давно выработанной стратегии ухода от скользкой темы: попыталась как можно естественнее отмолчаться. Но Анна Панфиловна настойчиво продолжала:
― Когда ты в больнице лежала и я у вас на Малой Никитской жила, все у меня в руках горело! Руслана в магазин за продуктами пошлю, обед приготовлю, с Сережей погуляю, с Лялей уроки сделаю…
И тут неожиданно выступила Фотиния. Щеки ее разрумянились от выпитого вина, глаза возбужденно блестели. Не знаю, что на нее нашло. Только она громко и возмущенно заговорила:
― Да что вы такое несете! Невестка, еле живая, в больнице, а у вас в руках все горит! Радовались, небось, что Оли нет! Сыночку своему спасибо сказали!
Она теперь не жаловала Руслана: не смогла простить его недавнего зверства. И к Анне Панфиловне относилась со скрытой неприязнью. Любила напоминать мне цитату из Евангелия от Матфея:
― «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их». ― И всякий раз поясняла: ― Если Руслан тебя бьет, то и свекрови не верь! Она такая же, как сынок! «…Приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». Это про нее!
Теперь же хмель и неудачная реплика Анны Панфиловны заставили мою подругу выступить в открытую. Свекровь с негодованием всплеснула руками:
― «Радовалась»?! Да я ночами не спала, за Олю переживала! ― Голос ее возвысился почти до крика. ― «Спасибо сказала»?! За что мне его благодарить?!
― Да за то, что ваш сын Ольгу со света сживает! ― выпалила Фотиния. ― Вот загнется она потихоньку от побоев, а все ее квартиры, дома и деньги вам с Русланом достанутся!
Боже, ужаснулась я, ну и мысли у нее! И это человек веры и благих побуждений!
На мгновение мне показалось, что события развиваются по заранее написанному плохому сценарию. Настолько неестественно, но уверенно и глупо разгоралась ссора.
― Не смей, Фотиния! ― строго сказала я.
― Заткнись, дура! ― зарычал на нее Руслан. Он был уже здорово пьян.
Услышав в его голосе столь знакомое мне звериное бешенство, я испуганно посмотрела в сторону детей:
― Ляля, Сережа, вы поели? Идите гулять!
Они молча выскользнули из-за стола. А Фотиния как будто с цепи сорвалась. Она обличающее выставила указательный палец в сторону Руслана.
― Вот! Смотрите на него! Он у вас, уважаемая Анна Панфиловна, зверь! И вы это умело используете против Оли! Вы оба для нее ― враги!
О, Боже! Вот до чего додумалась подруга! Вскрыла злодейский заговор против меня!
― Типун тебе на язык, Фотиния! ― запричитала свекровь. ― Никогда я Оле худого не желала! А то, что Руслан на нее руку поднимал, она сама виновата!
Я очень хотела, чтобы эта перепалка закончилась как можно скорее. Но последние слова свекрови ошеломили меня. Они требовали разъяснений!
― В чем же моя вина, Анна Панфиловна? ― как можно спокойнее спросила я.
Свекровь, распаленная спором с Фотинией, с несвойственным ей жаром затараторила:
― А ты будто не знаешь! Руслан мне все рассказывал! Помыкаешь им! Ваши общие деньги на особняки да магазины разбазариваешь! Друга его с работы уволила! В доме творится бог знает что! За детьми не следишь! Нянек с домработницами наняла! И этот… Попугай ваш орет почем зря!..
Я оцепенела от неожиданности. Бурлящий поток обвинений не прекращался. Их оскорбительный абсурд туманил ум. В голове метались беспорядочные мысли. «Руслан оговаривал каждый мой шаг! Поливал меня грязью! Жаловался матери на жену! «Друга уволила»!.. «Общие деньги разбазаривала»! С ума сойти! Но почему она так легко верила ему? Что я сделала ей плохого?»
Меня охватило отчаяние.
― Это все неправда! Он лгал! ― выкрикнула я.
― Мой сын не может лгать! ― с неожиданным остервенением загремела в ответ Анна Панфиловна. Я ее не узнавала.
И снова подала голос Фотиния. Ее было не удержать.
― Не может, говорите?! А он вам рассказывал, как деньги из Олиного магазина воровал?! В течение трех лет, между прочим!
Руслан выскочил из-за стола, взревел:
― Закрой рот! Проваливай отсюда!
Фотиния с вызовом развернулась к нему:
― Еще чего! Я здесь Олю одну не оставлю!
Руслан, зло сопя, подошел ко мне сзади:
― Пойдем на улицу!
«Он не рассказывал матери о своем воровстве, стыдился! ― поняла я. ― Хочет замять этот разговор!»
Анна Панфиловна требовательно уставилась на меня горящими глазами:
― Это правда?
Мне незачем было выгораживать враждебного чужака, который стоял сейчас у меня за спиной.
― Да! Да! ― в исступлении закричала я. ― Он брал деньги из кассы! Вы на них мебель покупали!
И почувствовала, как Руслан сильно, до боли, сжал мое плечо. Но я теперь не боялась мужа. Я его презирала. Расцепила впившиеся в меня пальцы, сбросила с плеча его руку.
Лицо свекрови исказилось гневной гримасой, губы затряслись.
― Ты клевещешь на моего сына! ― негодующе выкрикнула она. И встала. ― Я не буду больше слушать эту чушь! ― Повернулась ко мне спиной, направилась к лестнице на второй этаж. ― Ты хочешь обвинить его во всех своих грехах! Ты сама воровала, а сваливаешь на мужа!
Я была оскорблена до глубины души. Вскочила из-за стола, оттолкнула Руслана, бросилась вдогонку за свекровью.
― Вы не смеете так говорить!
Она уже ступила на лестницу, тяжело опираясь на перила. Я схватила ее за руку:
― Стойте!
Сзади послышались шаги Руслана.
― Не тронь мать!
Я не успела обернуться. Сильный удар в голову сбил меня с ног. «Ах, подонок! На Библии клялся!» ― сверкнула мысль. Я свернулась на полу клубком, в ужасе ожидая продолжения избиения. Этого не случилось. Ко мне подскочила Фотиния, помогла встать. Оправившись от потрясения, я подняла глаза. Руслан вел мать вверх по лестнице, она со слезами в голосе бормотала:
― Что ты делаешь, сынок! Что ты делаешь! Как с вами быть?..
«Никак! ― зло подумала я, потирая ушибленный Русланом висок. ― Теперь никак! Все кончено!»
― Фотиния, приведи детей, ― тихо сказала я. ― Будем собираться. Едем домой.
Мы вызвали такси. Когда вчетвером уселись в машину, из дома выскочил муж:
― Эй, вы куда?!
Он выглядел смущенным. Снова сожалел о том, что сделал? Мне теперь было на это наплевать. Я опустила стекло и жестко сказала:
― Домой не возвращайся, не пущу. Я подаю на развод. Жди моего звонка.
***
Бог знает, что со мной случилось в тот день. Но я пережила удивительные ощущения. В душе что-то перевернулось, сердце перестало болеть. Я почувствовала, как разрывается невидимая нить, соединяющая меня с мужем. С того момента любые сомнения, колебания, терзания по поводу нашего брака оставили меня. Я подписала ему смертный приговор. И знала: он окончательный и обжалованию не подлежит.
Больше я об этом не думала. Озаботилась тем, чтобы без задержек и осложнений пройти через бракоразводный процесс. А он был чреват осложнениями! Ведь совместно нажитое имущество супругов при разводе делится поровну. Руслан имел право претендовать даже на долю в моем бизнесе! Меня это никак не устраивало. Муж не создавал предприятия, не покупал квартиры, магазины и машины, не вкладывал деньги в строительство домов. И теперь получит половину состояния, нажитого моим трудом?!
Прежде чем идти в суд, я проконсультировалась у юриста.
― У вас есть несовершеннолетние дети? После развода они останутся с вами? Если да, то ваша доля при разделе имущества будет больше, чем у мужа, ― сказал юрист. ― Правда, это непростой вопрос. Рассмотрим?
― Не надо! ― отрезала я. ― Меня не интересует раздел имущества! Скажите, как его избежать!
― Постарайтесь договориться с супругом, ― посоветовал юрист. ― Убедите его взять такую долю, которая вас устроит.
― А закон это допускает?
― Конечно!
«Ага! Если уместен торг, ― подумала я, ― то мне и карты в руки!»
― Составьте с ним письменное соглашение, ― продолжал юрист, ― и заверьте его нотариально. С такой бумагой суд разведет вас без всяких вопросов. После подачи заявления вы получите свидетельство о расторжении брака через два месяца.
В тот же день я позвонила в дом свекрови. Каково же было мое удивление, когда в трубке раздался голос какой-то девицы! Я сразу все поняла. Муж обзавелся подружкой для любовных утех! А может быть, нанял проститутку…
Я тяжело уронила в трубку:
― Ты кто? Что делаешь в моем доме?
― А вы кто? ― насторожилась девица.
― Я жена Руслана.
― Ну-у… А я его домработница! ― нашлась бессовестная подружка мужа.
― Тогда передай трубку своему хозяину! ― зло распорядилась я.
Руслан был пьян и весел.
― А, это ты! Как дела? ― издевательски-радостно заурчал он. ― У нас тут…
― Я знаю, что у вас там! ― с отвращением сказала я. ― Быстро ты себе шалаву нашел!
Руслан только беззаботно хмыкнул в ответ.
― На нашей кровати с ней спишь?
― А где же еще? ― нагло ответил он.
Почему-то мне была неприятна мысль о том, что наша супружеская спальня превратилась в притон разврата. Мерзость какая!.. Но не за тем я звонила, чтобы думать о блудливых похождениях моего мужа.
― Значит, так. Слушай внимательно. Утром протрезвеешь, позвони и приезжай. Пойдем к нотариусу, потом ― в суд.
― Разводиться будем, что ли? ― развязно осведомился он.
― А ты как думал?! Позови мать!
Когда я услышала в трубке голос свекрови, заговорила спокойно и веско:
― Анна Панфиловна, я относилась к вам с большим уважением. Но что с вами случилось сейчас? На ваших глазах Руслан творит дикую гнусность, прелюбодействует! В вашем доме! Вы верующий, православный человек! Бабушка Сережи! Вам должно быть стыдно! Хотя бы заставили его сначала брачный венец снять!
Я услышала ее тихий плач. И смягчила тон.
― У меня к вам просьба. Помогите Руслану привести себя в порядок. Завтра он нужен мне в Москве.
Муж приехал в нашу квартиру на Малой Никитской только через два дня. Зато был трезвый и серьезный, привез Сереже подарок ― большой игрушечный самосвал.
― Слушай, я долго думал о нас, ― начал он. ― Мне так жаль, что…
Я не дала ему договорить.
― Руслан, не надо! Все кончено! Ты сначала ставишь жирные точки в наших отношениях: нарушаешь клятву на Библии и снова бьешь меня, приводишь в дом проститутку. Потом сдаешь назад. Успокойся, хватит!
Я увещевала его до тех пор, пока он не смирился. Мы стали обсуждать раздел имущества. Муж пошел на все мои условия. После развода я отказывалась от своей доли собственности на дом в Воскресенске, и они с матерью становились его полновластными владельцами. Еще Руслану доставался семейный микроавтобус «Форд» и 20 тысяч долларов.
― Я виноват. Я люблю детей и хочу, чтобы они жили счастливо, ― подавленно сказал он. ― Поэтому ни на что остальное не претендую.
Это были достойные слова. Я не ожидала их услышать. Давно Руслан не выступал в столь благовидной роли. Мы заверили у нотариуса соглашение о разделе имущества, подали в суд заявление о разводе. Руслан уехал в Воскресенск. В «Элите» он больше не появлялся. Я взяла управление магазинами на себя.
Жизнь продолжалась…
***
В середине мая мы с Архитектором поехали в Ромашково. Он показывал мне готовый фундамент особняка. Рабочих на участке не было: разъехались по домам на выходные. Солнечный весенний день располагал к прогулке. Мы пошли по широкой утоптанной тропинке вдоль леса. Архитектор, как обычно, много говорил о реализации проекта. Рассказывал о предполагаемых сроках строительства, о преимуществах керамического кирпича перед силикатным, об особенностях внешней отделки особняка. Но когда я взяла его под руку, запнулся, посмотрел задумчиво, неуверенно улыбнулся. От его деловитой уверенности не осталось и следа. Он казался взволнованным.
Женское чутье подсказало мне, в чем дело. Никогда мы не гуляли одни. Всю зиму и половину весны ходили по людным московским улицам или по музейным залам со множеством посетителей. Встречались всегда по делу. Но сейчас… Какое это дело ― оценить заливку фундамента? Мы никуда не торопились. И вокруг не было ни души. Лес опушался молодой листвой, на изумрудном лугу тянулись к солнцу желтые головки одуванчиков. Природа пробуждалась к жизни…
Наверное, все это и заставило Архитектора увидеть рядом с собой не работодателя, а женщину. И, судя по его взгляду и улыбке, она ему понравилась!
Мне было приятно и немного неловко.
― Как у тебя дела? ― тихо спросил он. ― Мы две недели не виделись…
― Я с мужем развожусь, ― неожиданно для себя сказала я. А ведь не собиралась посвящать Архитектора в свою личную жизнь!
― Вот как! А в чем дело?
Я стала рассказывать о разводе с Русланом. О том, что мне пришлось пережить в браке с ним. О том, насколько сильно я теперь растеряна. Семья разрушена, дети будут расти без отца…
Архитектор внимательно слушал.
― Иногда мне кажется, ― завершила я свой печальный рассказ, ― что это не я подала на развод, а Руслан меня бросил. И тогда становится совсем плохо.
Архитектор опустил голову, о чем-то сосредоточенно размышляя. Мы долго шли молча.
― Пока ты рассказывала, я вспомнил об Аляске, ― вдруг сказал он.
― А какое отношение…
― Что ты о ней знаешь? ― мягко перебил он.
― Почти ничего, ― пожала я плечами. ― Вроде она раньше наша была, потом ее Америке отдали…
― Понятно! ― снисходительно улыбнулся Архитектор. ― Тогда послушай! Ее открыли в начале XVIII века русские мореплаватели. Сибирские купцы наладили там добычу ценной пушнины. Позже она стала владением Российской империи…
«Очередная лекция! ― подумала я. ― Теперь, правда, по истории. Интересно, конечно, но ведь мы говорили о моих личных переживаниях! Странно!»
― Казалось, Аляска ничего не могла дать России, кроме пушного промысла, ― продолжал спокойно излагать Архитектор. ― Полтора миллиона квадратных километров неосвоенных земель с суровым климатом. Несколько десятков тысяч примитивных индейцев, эскимосов и алеутов. К тому же во время Крымской войны стало ясно, что Россия не сможет защитить Аляску от нападения британского флота. А еще в то время на империи висел большой внешний долг. Нужны были деньги…
Я не выдержала:
― Ты к чему это рассказываешь?
― Потерпи. Сейчас узнаешь! ― уверенно пообещал Архитектор. ― Так вот. В 1867 году Александр II продал удаленную, незащищенную и бесполезную российскую территорию Америке. За 7 миллионов долларов с хвостиком. Россия бросила Аляску!
Он замолчал, загадочно глядя на меня. Я, кажется, начала понимать, к чему он ведет. Его последние слова перекликались с моей фразой «Руслан меня бросил».
― Ну, продолжай!
― А через несколько лет на этой якобы бесполезной территории нашли золотоносные жилы! ― торжествующе посмотрел на меня Архитектор. ― С тех пор оттуда вывезли сотни тонн золота! На миллиарды долларов! А 30 лет назад обнаружили еще и нефть! Огромные месторождения, как у нас в Сибири. Аляска оказалась богатейшим регионом!
― И что с того? ― так и не смогла я понять его мысль.
Он остановился, разомкнул наши руки и заглянул мне в глаза:
― Вот и получается, что Россия не бросила Аляску, а потеряла! Так же и с твоим мужем. Он не бросил тебя, Оля. Он тебя потерял…
Это было сильно! Впечатляющую аналогию провел Архитектор в своем историческом экскурсе! Правда, она была не совсем корректной. Руслан прекрасно знал о том, что для него наша совместная жизнь ― «богатейший регион», во всех отношениях!
Я сказала об этом Архитектору.
― Знал, да не видел главного! ― с чувством воскликнул он. ― Твой муж не видел тебя! Твоего предпринимательского таланта, которому он обязан всем!
Меня покоробил этот утилитарный подход. Получалось, что я была хороша для Руслана только как business woman и источник материальных благ! Мои женские достоинства, сердце и душа в раскладе Архитектора роли не играли?
Я вспомнила его отношение к деньгам. Этого человека можно было понять. Он никогда не знал, что такое изобилие. Жил скудно и к тому же был тот еще скопидом! Когда он мысленно ставил себя на место Руслана, наверняка терял ориентировку. И не мог думать ни о чем, кроме как о «благах»!
А всего полчаса назад я думала, что привлекаю его как женщина!
Я разочарованно вздохнула. Но, оказалось, торопиться с выводами не стоило.
― Дело, конечно, в другом! ― быстро и решительно сказал Архитектор. ― Твой муж не видел самого-самого главного ― твоей красоты, женственности, изящества! Этих сокровищ он нигде не найдет!
Я чуть не упала от неожиданности. Вот уж чего не ждала! Это было похоже почти на признание в любви! Оказывается, я совсем не знала этого человека! Неужели он скрывал свое чувство ко мне? Так долго? Так умело, что я ни о чем не подозревала?.. Как у него все сложно!
Архитектор смутился, отвел глаза и пошел впереди меня. Заговорил о другом:
― У нас теперь ходят разговоры: мол, мы не продали Аляску, а сдали в аренду на 100 лет, пора ее возвращать! И группа «Любэ» надрывается: «Не валяй дурака, Америка! Отдавай-ка землицу Алясочку!»
Я решила ему помочь оправиться от смущения.
― А песню «Кружит голову мимоза» помнишь? Ее в советские времена еще пели. Там слова такие есть: «Меня бросить невозможно, можно потерять»!
Он вдруг развернулся ко мне, взял за руку.
― Давай завтра поужинаем вместе!
А вот это уже было похоже на откровенное ухаживание! Я задумалась. Надо было признаться: Архитектор вызывал у меня глубокую симпатию. Меня покорили его талант, энциклопедический ум, интеллигентность и аристократические манеры. За это я была готова простить его скаредность! Он привлекал меня как мужчина. Пока со мной рядом был Руслан, я старалась не думать об этом. Но сейчас… Мне было так одиноко в последние дни! И Архитектор столь трогательно раскрыл свои чувства…
― Что ж, давай поужинаем! Куда пойдем?
Я подумала, что он пригласит меня в ресторан. Хотя очень плохо представляла себе, как его прижимистость справится с оплатой ужина на двоих! Он же два билета в музей не мог позволить себе купить! Но речь пошла не о ресторане.
― Я приглашаю тебя к себе на дачу, ― непринужденно сказал Архитектор. ― Мама вчера приготовила котлеты. Она у меня великая мастерица в кулинарии! Тебе понравится!
«Архитектор в своем репертуаре! ― весело подумала я. ― Экономика должна быть экономной! Что ж, я хотела побывать на его даче, посмотреть, где он любит работать! Ну, а если первое свидание начинается со знакомства с мамой, это вообще оригинально!»
Архитектор будто прочел мои мысли.
― Мамы не будет, ― еле слышно сказал он. Его голос чуть заметно дрогнул.
Следующим вечером я ужинала у него на даче. Ночь мы провели вместе.
Так начался мой роман с Архитектором.
***
А летом события пошли вскачь.
Резкое ухудшение экономической ситуации в стране заставило Министерство связи запредельно повысить почтовые тарифы. Для «Платона» и «Пост-Шопа» это стало катастрофой: расходы на доставку посылки в два раза превысили стоимость ее содержимого! Реализация товаров почтовой доставкой стала убыточной. Стамбули был взбешен:
― Ольга, вы понимаете, что происходит?! Мы теряем бизнес! ― И хватался за голову: ― Какой ужас! Что скажет Роберт, компаньоны?! Все понесут огромные убытки!
Я пребывала не в лучшем настроении, чем мой партнер. Но в панику не впадала. «Да, ― говорила я себе, ― дело, которым ты занималась почти восемь лет, рухнуло. Но остались магазины, ты сдаешь в аренду квартиру. Твое предпринимательское судно на плаву. Кстати, и у Стамбули с его торговой сетью в Европе нет повода для тревог! Почему он так сокрушается?»
На самом деле, я хорошо его понимала. Он выступал во Франции как общепризнанный эксперт по ведению торговли на российском рынке. В Париже ему доверяли. Он привлек к сотрудничеству с «Пост-Шопом» фирмы многих солидных французских предпринимателей. Крушение бизнеса в России означало для него не только утрату доходов в важном сегменте мирового рынка. Стамбули терял во Франции лицо. Мысль об этом была для него невыносима.
Он лихорадочно старался спасти положение. Названивал знакомым из московской элиты, вел переговоры с Главпочтамтом, Федеральной службой почтовой связи, МПС. Но ему не могли помочь ни влиятельные друзья, ни высокопоставленные чиновники. Россия неуклонно катилась в пропасть ― к дефолту «черного августа» 1998 года. И это неумолимое движение никто не в силах был остановить.
Стамбули от переживаний осунулся. Его смуглое лицо стало серым, глаза померкли. Он непрестанно курил и пил кофе. Я не раз говорила ему:
― Поберегите здоровье, Джо. Все еще наладится. Вы не знаете, как у нас в России все быстро меняется!
― У вас в России… ― криво усмехался он и сильно затягивался сигаретой. ― Все не так у вас в России! Эх вы!..
В конце июня ранним утром мне позвонил Ксавье:
― Оля, Стамбули в больнице! Только что на «скорой» увезли! Домработница сообщила!
― Едем к нему! ― вскинулась я.
― Собирайся! Я буду у твоего подъезда через десять минут!
В машине по дороге в больницу Ксавье взволнованно рассказывал:
― Все из-за этой Даши, его новой переводчицы! Он же с ней спит, ты знаешь? «Джип Чероки» ей купил… Вчера они весь вечер у него дома кувыркались, а наутро его инсульт хватил! Кровоизлияние в мозг! Он захрипел, сознание потерял… Эта дура Даша испугалась, вещички схватила и убежала! Даже «скорую» не вызвала!
― Ты откуда знаешь?
― Сама Даша и рассказала! Домработница Стамбули пришла к нему убираться, открывает своим ключом дверь, а он еле дышит! Она в «скорую» позвонила, потом ― мне. А я-то знаю, что ночью шеф с переводчицей гулял! Она по телефону мне все и выложила. Ревет, убивается!
― Так почему она «скорую помощь» не вызвала?
― А у нее муж, дети! «Я, ― говорит, ― подумала, что он сейчас умрет, и меня по судам затаскают! Муж тогда узнает, что я ему изменяю!» А шеф два часа один без сознания пролежал! Я знаю: при инсульте сразу помощь нужно оказывать, как можно быстрее. Это вопрос жизни и смерти. Врач «скорой» сказал домработнице: «Очень тяжелое состояние. Можем не довезти. Звоните родным»…
Мы влетели в приемное отделение больницы. Бросились к дежурной медсестре.
― Джозеф Стамбули? ― флегматично переспросила она. ― Да, был такой. Умер по дороге в больницу. ― И указала на высокую медицинскую каталку, стоящую в коридоре возле стены. На ней лежало человеческое тело, с ног до головы укрытое белой простыней. ― Вот он. Ждет отправки в морг. Сейчас за ним придут.
Ксавье быстро подошел к каталке, отвернул край простыни. Я увидела мертвое лицо Стамбули. Из моей груди вырвался горестный крик. «Боже мой, Джозеф! Как же так?..» Я перекрестилась. «Упокой, Господи, его душу!»
К каталке, шатаясь, подошла толстая низкорослая тетка в замызганном синем халате. Она была пьяной вдрызг.
― А вот и санитарочка из морга! ― одобрительно кивнула на нее дежурная медсестра.
Тетка обратила к Ксавье опухшую, багрово-красную физиономию и распорядилась:
― А ну, красавчик, посторонись!
Она даже не затруднилась закрыть лицо Стамбули простыней. Ухватилась за ручки каталки и сильно толкнула ее. Крутящиеся колесики тележки под кушеткой беспорядочно завертелись вокруг вертикальной оси. Каталка поехала по коридору зигзагами. Санитарка пьяно путалась в собственных ногах. Безжизненное тело Стамбули съехало к краю кушетки. Через десяток метров тетку повело в сторону, каталка накренилась и врезалась в стену, голова Стамбули впечаталась лбом в обсыпающуюся штукатурку. Я закричала:
― Что вы делаете?!
― Нормалек! ― натужно прохрипела санитарка и всем телом навалилась на каталку. Она врезалась в другую стену. На лицо Стамбули снова посыпалась штукатурка.
― Стой! ― закричал по-русски Ксавье и сорвался с места. ― Я помогу!
― Ах-к-ха! ― обернулась к нему ухмыляющаяся тетка. ― Давай, красавчик! ― И уперла руки в бока, выставив большой бесформенный живот. У нее за спиной криво лежало на каталке тело французского миллионера Джозефа Стамбули. Его испачканная известкой голова упиралась в наличник коридорной двери.
Я отвернулась от этой безумной картины. Мне хотелось плакать. «За что ему уготован такой страшный конец?! ― ужасалась я. ― Ведь он был славный человек! А умирал один, брошенный, беспомощный! И теперь едет в морг по обшарпанному коридору старой, грязной российской больницы. А везет его пьяная санитарка. И обращается с ним, как с дохлым псом…»
Перед мысленным взором возник Стамбули, каким я его всегда знала. Мой партнер весело улыбался и демонстрировал мне пластиковую карту какого-то европейского банка.
― Быть богатым, Ольга, значит, прежде всего, находиться в безопасности! ― в своей обычной темпераментной манере вещал он. ― Эта карта обеспечивает международное медицинское страхование «Золотой доктор»! Если мне будет плохо, я могу позвонить, и за мной вышлют вертолет с врачами и оборудованием! В какой бы точке земного шара я не находился! Если надо, доставят в лучшую мировую клинику!
Мог ли владелец элитной карты предполагать, как закончит свои дни, оказавшись в России?!
На следующий день в Москву прилетел Роберт. Он забрал тело брата из больницы и сопроводил его во Францию. Стамбули был похоронен в Париже.
***
В июле обострилась папина болезнь. Мне позвонила встревоженная, испуганная мама:
― Отец с ума сошел! Меня не узнает! Ему кажется, что он на войне, а я враг. «Пытать меня будешь?» ― кричит. А сейчас в туалете заперся. Час уже сидит. Может, уснул там? Первый раз такое, Оля! Мне страшно!
Я примчалась к родителям на Октябрьское поле, вытащила отца из туалета. Он меня узнал, отвечал на вопросы, но на маму косился враждебно. Потом я обнаружила, что у него мокрые штаны…
Мне пришлось навещать родителей ежедневно. Я надеялась, что папе станет лучше. Но болезнь Альцгеймера навалилась на него всерьез. Он больше не узнавал маму, забыл, как пользоваться туалетом. Я сначала меняла на нем нижнее белье, потом купила памперсы для взрослых. Водила отца на прогулки. Без сопровождения он мог уйти куда глаза глядят. К тому же ему стал порой отказывать вестибулярный аппарат, тогда он падал.
― Оля, давай его в больницу положим! ― говорила мама. Она никогда не утруждала себя заботами об отце. Но сейчас, постаревшая, слабая, больная, и вовсе была готова отвернуться от него.
― Нет! Нельзя! ― отвечала я. ― Там ему не обеспечат хороший уход! Но к врачу обязательно нужно обратиться.
Я уже не верила профессору из Научного центра психического здоровья. Назначенное им лечение отцу не помогло. Поэтому мы с папой поехали в районный психоневрологический диспансер. Психиатр осмотрел отца, расспросил меня о течении и развитии болезни. Пока мы разговаривали, папа безучастно сидел, сложив руки на коленях, и смотрел в окно.
― Кто с вами рядом? ― спросил его психиатр.
Отец повернулся ко мне и, улыбаясь, сказал:
― Наташа! Моя сестра!
Это было впервые, когда он не узнал свою дочь…
Визит в диспансер ничего не дал.
― Теперь будет только хуже, ― сказал психиатр. ― Развитие болезни не остановить. Но лекарства несколько облегчат состояние вашего отца. Давайте ему таблетки, которые я прописал.
Дома я рассказала маме все, как есть. Она смотрела на меня с отчаянием. Я поспешила предложить:
― Давай наймем сиделку! Она будет смотреть за отцом, готовить, убирать, стирать!
Мама оживилась:
― В соседнем подъезде живет одна хорошая женщина, Люба, мы дружим! Она возьмется!
Я оплатила услуги сиделки и позволила себе на время отвлечься от забот об отце. С головой погрузилась в свои дела. Они не ждали. И, конечно, не радовали...
***
Состоялось судебное заседание по делу о разводе с Русланом. Я была уверена, что оно пройдет гладко. Ведь мы обо всем договорились! Но когда судья задал мужу формальный вопрос «Вы согласны на расторжение брака?», он сник и уныло пролепетал:
― Теперь вот оглядываюсь назад… Как-то по-другому все… В общем, я очень жалею… Люблю свою жену… Не хочу с ней разводиться.
Я слушала его и ничего не понимала. Он избил меня до полусмерти. Потом клялся на Библии, что больше это не повторится. Через полгода снова избил меня. После этого пьяно веселился: «Разводиться будем, что ли?», перспектива расставания со мной его не пугала. И спустя три дня опять каялся, пытался просить прощения. Под моим напором согласился на развод. Но вот, прошло два месяца, и он отказывается разводиться!
― Как вы относитесь к словам мужа? ― обратился ко мне судья. ― Возможно ли примирение между вами?
В голове зазвучали песенные строчки: «Меня бросить невозможно, можно потерять». Я прошептала себе под нос, мысленно обращаясь к Руслану:
― Ты потерял свою Аляску! ― И твердо ответила судье: ― Нет!
Отказ мужа ничего не значил. Судебное решение о разводе при отсутствии спорных вопросов выносится по ходатайству одного из супругов.
Я получила свидетельство о расторжении брака с Русланом. И в тот же вечер отправилась на дачу к Архитектору.
***
В те же дни я начала срочную кардинальную реорганизацию своего бизнеса. После смерти Стамбули пропала последняя надежда на продолжение торговли почтовой доставкой. Я свернула сотрудничество с Главпочтамтом и сосредоточилась на делах «Элиты» и «Элиты-здоровья».
Ассортимент моих магазинов сузился, они стали малорентабельными. Ведь «Пост-Шоп» парализовало, бывшие партнеры Стамбули ушли с российского рынка. Я перестала получать на реализацию недорогую, качественную, хорошо рекламируемую французскую косметику. Доходность торговли резко снизилась. Зато снова выросла цена аренды площадей «Элиты». И на этот раз подскочила она здорово...
В этих условиях действовать нужно было решительно. Первое, что я сделала, ― сократила торговую площадь «Элиты» в два раза. Работники магазина взволновались: «Увольнения будут? Или вообще скоро закроемся?» Тогда я собрала всех вместе и сказала своим сотрудникам:
― В стране кризис. Ситуация ухудшается день ото дня. Но «Элита» будет работать, и я никого не уволю до тех пор, пока нам с вами удастся сохранить рентабельность предприятия. Даю слово!
Впоследствии магазин благополучно перенес «черный август» 1998 года и проработал еще 8 лет. Спасти его удалось во многом благодаря тому, что я правильно распорядилась судьбой «Элиты-здоровья». Это был следующий шаг в июльской реорганизации моего бизнеса. Я закрыла магазин на Пятницкой и разместила в газетах объявление о сдаче в аренду его помещений. Неожиданно предложение вызвало ажиотажный спрос. От желающих заключить со мной договор не было отбоя. Я уже начала подумывать о том, чтобы устроить что-то вроде аукциона. Но однажды очередной потенциальный арендатор при осмотре «Элиты-здоровья» спросил:
― Скажите, какую ежемесячную прибыль вы получали от своего магазина? ― Услышав ответ, сказал: ― Я буду платить вам в пять раз больше. Вы сдадите мне эти помещения?
О таких шикарных условиях можно было только мечтать! Мне сделали предложение, от которого нельзя отказаться! Так, кажется, говорил дон Карлеоне в фильме «Крестный отец»? Само собой, я ответила согласием.
Мой арендатор открыл на месте «Элиты-здоровья» ресторан. Спустя годы превратил его в кафе-кондитерскую. Она работает на Пятницкой до сих пор.
***
Реорганизация магазинов на некоторое время поглотила меня с головой. Всю вторую половину июля я не могла вырваться к отцу. Но особенно не волновалась. Думала: «Мама с сиделкой справятся!» А когда, наконец, сумела приехать к родителям, папу не застала.
― Мы с Сашей его в больницу отправили! ― объявила мама.
― Зачем?! ― закричала я. ― Ему там будет плохо! Я же говорила тебе! И при чем тут Саша? Ему всегда было наплевать на отца! Оставила папу всего на несколько дней, и вы сразу избавились от него!
― Оля, Оля! ― заплакала мама. ― Не говори так! Ему же совсем плохо стало. Кричал, бегал, все к двери рвался, уйти хотел! Падал! Люба не справлялась! А тебе не дозвониться было! Вот я Сашу и позвала! А уж он «скорую»…
Не дослушав, я помчалась к отцу в больницу. Нашла его в переполненной палате неврологического отделения привязанным к кровати. Он, кажется, находился под действием сильного успокоительного. Непонимающе посмотрел на меня и устало закрыл глаза. Я задохнулась от жалости и боли. Ворвалась в кабинет заведующего отделением. Им оказалась строгая сухопарая женщина средних лет.
― Отвяжите моего отца! Я его забираю!
― Не советую этого делать, ― холодно ответила мне врач. ― Ваш отец поступил к нам в сильном возбуждении. Нужно провести лечение, стабилизировать состояние. Сейчас это лучшее, что мы можем для него сделать. Потом посмотрим.
― Тогда обеспечьте ему нормальный уход! Переведите в другую палату! ― не успокаивалась я. ― Я вам заплачу за лечение! Могу оказать благотворительную помощь вашему отделению! Скажите, что нужно купить. Только помогите отцу!
Заведующая оказалась достойным и практичным человеком. Обещала позаботиться о моем папе. Деньги не взяла. Но попросила закупить для больных партию одноразовых подгузников, шприцов и несколько упаковок дорогостоящих лекарств. Посоветовала, какую из санитарок можно нанять для индивидуального присмотра за отцом.
Я обеспечила отделению все, о чем говорила заведующая. Папу перевели в двухместную палату. За ним ухаживала нанятая мною санитарка.
Он умер через несколько дней, в начале «черного августа».
***
Я похоронила папу на Николо-Архангельском кладбище. Там покоились его любимые мать и сестра. Провожать в последний путь участника войны, председателя районного Совета ветеранов, полковника МВД Николая Харитоновича Платонова пришло много людей. Отца хоронили с воинскими почестями. Впереди траурной процессии военнослужащие несли на красных бархатных подушечках его боевые ордена и медали, служебные награды. Рядом с гробом чеканил шаг почетный караул. Играл военный духовой оркестр.
Возле открытой могилы состоялся траурный митинг. Об отце говорили ветераны войны и коллеги, офицеры бывшего Главного управления пожарной охраны МВД СССР. Старые друзья, старые люди… Почти все они были ровесниками отца. А ведь он скончался в возрасте 83 лет… Их прочувствованные, теплые слова согревали мне сердце. От них я узнала, что папа, оказывается, был автором четырех учебников по пожарно-прикладному делу! «И ведь не говорил мне об этом! Никогда! ― с удивлением думала я. ― Не любил хвастаться. Но мама-то наверняка знала, могла мне рассказать! Хотя… Она не придавала большого значения его достоинствам. А он от нее этого и не требовал. Она была солнцем его жизни. Он просто любил ее…»
Я непроизвольно оглянулась, отыскивая среди провожающих маму. И вспомнила: она не пошла на похороны. Сказала мне:
― Не выдержу, Оля, сердце разорвется от горя, с ним в гроб лягу…
«А он хотел бы ее видеть здесь, ― подумала я. ― Может быть, только ее одну…»
Все прощальные слова прозвучали, солдаты наряда погребения стали заколачивать гроб. И тут возле могилы появились Руслан и Анна Панфиловна. Я не звала их на похороны. Если бы отец знал, как жестоко муж обращался со мной, он не позволил бы ему сюда прийти. Но Руслан и свекровь уважали отца, сочли своим долгом проводить его…
― Подождите! ― подошел Руслан к гробу. Стук молотков прекратился. Он повернулся ко мне: ― Оля, пусть откроют крышку! Мы с мамой хотим попрощаться с Николаем Харитоновичем!
Старший наряда вопросительно посмотрел на меня. Я сурово сказала Руслану:
― Вы опоздали! ― И бросила солдатам: ― Продолжайте!
Анна Панфиловна заплакала.
Она ненадолго пережила моего папу. Зимой умерла от рака желудка. Перед смертью свекровь позвала отца Иоанна. Он исповедовал, причастил и соборовал умирающую. Батюшка потом сказал мне: «Она просила передать: «Я виновата перед тобой, Оля! Прости!»…
Заиграл военный оркестр. Гроб с телом отца стали опускать в могилу. Почетный караул вскинул карабины. Прозвучал траурный салют ― троекратный оружейный залп.
На поминках мама со слезами обращалась к папиному портрету: «И мне за тобой пора, Коля! Скоро пойду!»
Предчувствие не обмануло маму. Через полгода у нее случилось осложнение сахарного диабета. Я положила ее в больницу. Там она, казалось, пошла на поправку, стала выходить из палаты в коридор. Я привезла ей транзистор, который она любила слушать на даче, когда ухаживала за цветами в саду. Однажды мама присела с ним в больничном фойе возле окна. На подоконнике стояли в горшках алая герань, нежно-розовый бальзамин, белые фиалки… Из транзистора лилась тихая мелодия…
Там, среди музыки и цветов, она навсегда уснула.
Мама, отец… Мир вашему праху, родные мои!
***
К концу лета 1998 года власти страны исчерпали резервы для поддержания устойчивости экономической и финансовой ситуации в России. И 17 августа Правительство объявило о двойном техническом дефолте ― временном отказе от финансирования внутренних и внешних государственных долгов. В последующие месяцы происходила девальвация рубля, росла инфляция, резко упал уровень жизни населения и потребительский спрос. Бизнес в России получил тяжелый удар. Закрылось огромное количество коммерческих фирм, особенно много среди них было малых предприятий.
Под этот каток могла попасть и «Элита». Но мой вовремя перестроенный бизнес выдержал последствия «черного понедельника».
***
Я всегда верила, что упрямый характер ломает неблагоприятный ход событий. Если человек не сдается, проявляет упорство, совершает сильные поступки, он преодолевает бурные пороги реки жизни. Он способен перенести любые потери и продолжать строить свою судьбу такой, какой хочет ее видеть.
Уход родителей, разрыв с мужем, потерю наиболее доходной части бизнеса я переживала тяжело. Но заставила себя выбраться из депрессии, не впасть в отчаяние и упрямо продолжать двигаться вперед.
В тот тягостный период любовные отношения с Архитектором составляли чуть ли не единственную светлую область в моей жизни.
Поэтому я и совершила крупную ошибку ― вышла за него замуж.

© Ольга Платонова, 2017
Дата публикации: 04.07.2017 20:57:54
Просмотров: 2139

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.